Книга: Подвиг Севастополя 1942. Готенланд
Назад: Профессионалы Флавио Росси
Дальше: Мекензиевы Горы Красноармеец Аверин

Мекензиевы Горы
Старший стрелок Курт Цольнер

10 июня 1942 года, среда, четвертый день второго штурма крепости Севастополь
Дарованный день жизни подошел к концу. После полуночи рота вышла на исходные позиции и на рассвете начала медленное продвижение в сторону железнодорожной станции. По выжженной солнцем, опаленной огнем траве, обползая вчерашние трупы. Не обращая внимания на зловоние. Ремень винтовки в правой ладони, гранаты в голенищах, тело готово к броску.
Майор Берг перенес свой НП на захваченные позавчера высоты, устроив его в обгорелом орешнике. Не очень удачно. Появившийся поутру русский штурмовик ударил из пушек и пулеметов как раз туда, словно бы знал об этом. Берга задело, нового адъютанта тоже – не смертельно, но не обошлось без санитаров. Картографу из полкового штаба помощи не понадобилось.
Я не ожидал, что появятся русские самолеты. Откуда, зачем? При нашем полном господстве в воздухе. Но они появились, «Илы», «Яки», «крысы». Ненадолго, их разогнали наши «Мессершмитты». Один воткнулся прямо перед нами, к небу взлетел черно-оранжевый сноп. Когда мы проползали мимо, выброшенный из кабины летчик еще горел. Потом мы штурмовали бункер. В нашу сторону стрелял бронепоезд. Осколком задело Вегнера. Не сильно, он остался в строю и продолжал ползти вместе с нами.
Грефа, раненного в ногу позавчера, сменил накануне – невероятно, но факт – хорошо нам знакомый унтерфельдфебель Брандт. Тот самый, из учебного лагеря. Который застрелил Петера Линдберга по приказу капитана Шёнера. Кто тут теперь знал рядового Линдберга и капитана Шёнера? Я и Дидье. Быть может, кто-то из прибывших с нами новобранцев. Если остался жив.
Брандт был в бою словно рыба в воде. Сразу же сориентировался в обстановке и спустя полчаса казалось, что он тут самый опытный и самый главный. Человек войны, муж сил.
Чертов бункер задержал нас на несколько часов. Сколько, не скажу. Быть может, нам повезло. Тем, кто сумел пробиться к станции, пришлось сойтись в рукопашной с матросами и русской пехотой. А мы просто лежали и думали, как справиться с этим дотом. Кому-то не посчастливилось, но тут ничего не попишешь. Августу Бееру прострелили печень, он умер на руках у Штоса.
Из дота плевался огнем пулемет. Пулеметов вокруг много. И пушек, очень много было пушек. Русские зенитки, поставленные на прямую наводку, жгли штурмовые орудия. Красное солнце едва пробивалось сквозь дым. Авиация, боясь ударить по своим, швыряла бомбы по русским тылам. Над головой пролетали с шелестом снаряды наших тяжелых гаубиц.
Когда нас накрыло огнем с «Максима Горького» (а откуда еще, если взрывы закрыли небо?), мы растерялись окончательно. Начали отползать. Русские по всему периметру кинулись в контратаку. Я, Дидье и Браун забились в воронку и палили из пулемета. Точнее, из пулемета били они, я стрелял из своей винтовки. Русские падали, их никто не считал.
Отбросив русских к станции, мы вторично занялись нашим дотом. Сначала с ним возился взвод из четвертой роты, но русские, отбиваясь огнем и гранатами, положили не меньше половины людей. Я, Дидье и Штос помогали вытаскивать раненых. Наш бросок результатов не дал, трое ребят, подползших под амбразуру, подорвались на русских гранатах – я видел подпрыгнувшие, как куклы, тела. Вегнер запросил огнеметы, но огнеметы были заняты на фланге батальона. Мы лежали без дела еще полчаса, любая попытка подняться пресекалась русским пулеметчиком. Очереди становились короче и не отличались точностью. Но когда после долгого обстрела из полкового орудия двое наших снова попытались подобраться к доту, их остановили гранатой. На сей раз, правда, обошлось без жертв. Наши начальники сползлись на совещание, оказавшись рядом с мной и Дидье.
– Ничего, – сказал унтерфельдфебель Брандт. – Там почти никого не осталось, да и те переранены.
– Почему вы так думаете? – спросил его старший лейтенант Вегнер.
– Гранаты рвутся прямо под амбразурой. Они их не бросают, а выталкивают. Сил нет совсем.
– Чего же не сдаются? – недовольно буркнул старший ефрейтор Главачек.
– Комиссаров своих боятся, что тут неясного.
– Хорошо нам, – заметил Главачек, – у нас комиссаров нет.
– Вы собрались сдаваться русским в плен? – осведомился Вегнер.
Главачек обиделся.
– Как можно сравнивать? Мы совсем другое дело. Мы защищаем Европу. А они…
– Азию, – в нарушение субординации подсказал Дидье.
Вегнер ухмыльнулся. Брандт был занят своими мыслями. Наконец он произнес: «Пора с ними кончать», – и изложил нехитрый план. Мне, Гольденцвайгу, Главачеку и ребятам из третьего отделения следовало обойти дот слева, немного демонстративно, чтобы отвлечь на себя внимание («Они наверняка промажут, а слева все чисто»). Дидье и Брауну поручалось держать амбразуру под прицелом и при необходимости открывать по ней огонь («Всё должно быть под контролем»). Сам Брандт тем временем собирался скрытно подобраться к доту, заползти на него и угостить героев парочкой гранат («За ними никого, можно не опасаться»). Вегнер одобрил план, но для очистки совести спросил: «Быть может, все-таки дождаться огнеметчиков?» – «Справлюсь, – ответил Брандт, – не в первый раз».
Все вышло, как он сказал. Мы проделали три четверти намеченного пути, когда из амбразуры вырвался клуб дыма, раздался короткий хлопок и русский «максим» навеки замолк. Рота стремительно переместилась на новую позицию. Я, Дидье и Браун продвинулись дальше всех, захватив небольшой окопчик чуть левее дота. Мы могли его и не заметить, но оттуда хлестнули два выстрела (не так-то всё было чисто). В ответ мы швырнули гранаты. Три разрыва слились в один, и мы, пробежавши десяток метров, скатились в неглубокую ячейку. Браун, по-быстрому оглядевшись, установил пулемет. Двое русских валялись по сторонам. Один, белевший стриженым затылком, был безнадежно мертв. Другой, в спортивной майке, шарил рукой по земле и втягивал воздух горбатым носом. Дидье, зажмурившись, для верности добил его прикладом.
– Чего копаешься? – раздраженно бросил Браун. – Ленту держи.
Русские пошли в контратаку. Нам снова пришлось отступить, но дота мы им не отдали.
* * *
Рота получила часовую передышку. Наступление развивали другие. Мы сумели отправить в тыл раненых (во взводе их было пятеро), подобрать убитых (взвод потерял двоих), напиться воды (из доставленной нам канистры, во фляжках давно было сухо) и подкрепиться своими запасами (я поел сухарей с шоколадом, Дидье предпочел колбасу). После полудня продвижение возобновилось.
Впрочем, продвижение – сказано слишком громко. За время нашей передышки атакующие роты прошли с полсотни метров и теперь лежали под бешеным русским обстрелом. Мы ползком преодолели отделявшее нас от линии огня пространство и заняли отведенное нам место.
– Продолжим отдых здесь, – оценил положение Дидье.
В нашей цепи разорвались две мины. «Санитары!» – выкрикнули слева. Штос пополз туда. Парню из третьего по имени Альфред Хёфер оторвало по локоть руку, надо было срочно наложить жгут и впрыснуть обезболивающее.
Под прикрытием двух штурмовых орудий цепи перебежками и ползком преодолели еще полсотни метров. Состав встречавшихся по дороге убитых заметно изменился. Если раньше большинство было немцами, то теперь их сменили русские.
– Гляди, – шепнул мне Дидье и показал на замершего в напряженной позе мертвого автоматчика – с ногами, согнутыми в коленях, и руками, согнутыми в локтях. Пальцы сжатых наполовину кистей были направлены вверх, пистолет-пулемет с круглым диском валялся рядом. Поначалу я подумал, что Хайнц имеет в виду автоматическое оружие, но, приглядевшись, заметил – передо мною женщина. Искаженное в бешенстве лицо и засохшая струйка крови у края разверстого в предсмертном крике рта.
Подползший к нам Гольденцвайг не удержался от замечания.
– Русские без баб даже воевать не могут, хорошо устроились, монголы. Жаль вот, сдохла, я бы с ней…
– Заткнись, урод, – рявкнул Дидье.
– Пошутить нельзя? – обиделся Гольденцвайг и, виляя задом, пополз дальше. Следом вынырнул Брандт. Поморщившись, недовольно спросил: «Чего задержались, герои?» Ответа не потребовалось, он всё увидел сам. Деловито распорядился: «Автомат подобрать и за мной». Мы растерянно переглянулись. Тогда он, подползши к русской, забрал бесценное оружие себе.
«Ненавижу», – прошептал, уткнувшись в землю, Хайнц. Кого? Убитую, унтерфельдфебеля, войну? Этого я не узнал. В одном сомневаться не приходилось, она бы нас в плен не взяла. Вооруженные женщины не отличаются милосердием. Иначе бы они оставались за прялкой – или за чем остаются они в наши дни?
В перекаты разрывов влился тонкий, едва различимый писк. Нас поливали из пулеметов. Пули проносились в полуметре над землей, не задевая никого, но не позволяя поднять головы. Иногда они попадали в бугорки перед нами, и те взрывались фонтанчиками пыли. Пулеметчики меняли прицел, силились нас достать, и хоть добиться этого не могли, основная задача решалась успешно – цепи были прикованы к месту. Шедшие за нами самоходки, подбитые русскими пушками, бессмысленно торчали на середине поля. Ближняя к нам чадила. Из стоявшей подальше выбивался оранжевый факел, вертикально вонзавшийся в серое небо. При очередном разрыве снаряда из неистраченного боезапаса пламя делалось кроваво-красным и резко взлетало ввысь. Это, собственно, и указывало на взрыв, поскольку среди общего гула отдельные звуки терялись. Под гусеницей валялся командир орудия, скошенный пулями уже на броне, когда выбирался из подожженной машины.
* * *
Русская батарея и пулеметные гнезда были подавлены часа через полтора. Мы бросились вперед и заняли траншею. Были захвачены пленные, почти все были ранены. Перевязками служили грязные бинты или просто обрывки ткани. Вегнер быстро их пересчитал и распорядился отправить в тыл. По соседству гремели винтовочные выстрелы. Русские побрели, поддерживая друг друга и вяло пригибаясь при близких разрывах. Реакция конвоиров была энергичнее. Им было еще что терять.
Брандт приказал занимать оборону. Я расположился рядом с Брауном и Дидье. Бой на станции не прекращался. Нахлынула новая волна пикировщиков, и что там происходило, рассмотреть было невозможно.
– Я бы вздремнул, – признался Дидье.
– Я вам посплю, – беззлобно буркнул Брандт.
– Кому леденец? У меня есть, – предложил сидевший на станине развороченной русской пушки Штос.
– Что это? – насторожился Браун.
Мы услышали громкий стон. Осторожно заглянув под орудие – Брандт страховал с автоматом в руках, – обнаружили там еще живого русского. Зажатый в пространстве между щитом и окопной стенкой, он не был замечен при осмотре траншеи. Скорее всего, в ту минуту он был без сознания. Теперь он очнулся и, не открывая глаз, невыносимо стонал. Нога была перебита станиной, рука прострелена навылет, грудь залита свежей кровью.
Штос его наскоро осмотрел. Сказал, что ничего нельзя поделать, да и никто не позволит нести его в тыл – все, кого можно было послать туда, давно уже ушли. «Ну и черт с ним, пускай валяется», – равнодушно ругнулся Брандт. Сев по-турецки и разложив на земле газету, он приступил к обеду. Газета была на русском, но заголовок повторялся по-немецки – «Голос Крыма».
– Кто хочет жрать, присоединяйтесь, – предложил унтерфельдфебель. – Устроим общий стол. Мы это заслужили. Могу угостить коньяком.
Главачек и Гольденцвайг подставили кружки, отвинченные от фляжек. Я полез в сухарную сумку, но был остановлен новым протяжным стоном. Дидье закашлялся. Стон повторился – и повторялся, пока не сделался непрерывным. Брандт укоризненно покачал головой. Я неосторожно заткнул руками уши. Неосторожно – потому что Брандт, заметив мое малодушие, в раздражении распорядился:
– Пристрели его, Цольнер.
Я не пошевелился. Брандт неторопливо извлек из кобуры пистолет.
– Я не люблю повторять приказаний. Ты же знаешь меня, Цольнер.
Я продолжал молчать. Молчали и другие. В голове промелькнуло трусливое – пусть скорее появится Вегнер. Брандт изменил подход.
– Будь же мужчиной, парень.
Я посмотрел ему в глаза со всей накопившейся злостью. Унтерфельдфебель навел пистолет на меня.
– Ну… Ра-аз…
Я судорожно сглотнул и вытолкнул из гортани два слова:
– Не буду.
При общем молчании Брандт положил указательный палец на спуск. Я быстро добавил, в бессильной и глупой ярости:
– Катись ты к черту. Я плевать на тебя хотел. Понял? Ты!
Брандт отвел пистолет и выстрелил в русского. И больше ничего не сказал. Я встретился взглядом с Дидье. В его глазах застыло смятение и отсутствие веры в себя. Окажись на его месте я, в моих глазах он бы увидел то же самое.
* * *
Брандта убило вечером. Когда мы подошли вплотную к станции и пушки лупили по нас картечью.
А я был жив. Были живы Дидье и Браун. Главачек, Штос и Вегнер. В целом это кое-что значило.
Мекензиевы Горы оставались у русских.
Назад: Профессионалы Флавио Росси
Дальше: Мекензиевы Горы Красноармеец Аверин