Книга: Морпехи против «белых волков» Гитлера
Назад: Глава 4 Ох, девушки, война, война…
Дальше: Глава 6 В погоне за «Кондором»

Глава 5
Бои местного значения

Командование требовало активности. Разработали довольно крупную десантную операцию, в которую планировали включить и весь отряд «Онега». Маркин сумел доказать, что отряд еще не готов после понесенных в последнем бою потерь. Много новичков, а остатки отряда просто растворятся в масштабе крупной операции. Командир бригады Юшин побурчал, но согласился с ним.
Однако пришлось выделить взвод, во главе с новым командиром, лейтенантом Степаном Осокиным. Маркин, видимо, имел свою информацию о предстоящем десанте и не верил в успех операции. Направил в основном вновь прибывших, разбавив взвод несколькими старичками, в том числе Славой Фатеевым и пулеметчиком Гришей Чеховских. Послали и Леню Коломейца, чтобы проверить его боевые качества.
– Славку Фатеева обязательно посылать? — с вызовом спросил политрук Слобода. — Мы его и так в каждую дыру пихаем. Или отыгрываешься за его острый язык?
– Вы, товарищ политрук, я гляжу, тоже любите поболтать. На переднем крае вас только не хватает. В десант не рветесь.
– Я такого приказания не получал, — ответил Слобода, который действительно не рвался в спешно запланированный и не совсем понятный ему десант.
Знал, что предстоит прорывать сильные береговые укрепления, людей сосредоточено много, но с кораблями и авиацией туго. Слобода подозревал, что попытаются нанести очередной слабо организованный удар, который обойдется большими потерями и лишь создаст видимость активности. Под Севастополем, Ростовом насмерть дерутся и у нас тоже не отсиживаются, вносят свой вклад в победу.
– Политрук обязан проявлять иногда инициативу, а не только бумажки строчить. Во взводе сплошные новички, требуется хороший политический руководитель, — важно произнес Маркин.
Никто так и не понял, было ли это распоряжение политотдела или снова закусил удила капитан-лейтенант Маркин, но Николай Слобода сидел на палубе сторожевого корабля вместе с третьим взводом, куда включили также Фатеева, Коломейца и пулеметчика Чеховских. Командир взвода Осокин держался бодро, но, отойдя в сторону покурить со Слободой, тоскливо сказал:
– Бог троицу любит. Два раза в наступлении участвовал и дважды в госпиталь угодил. От третьего раза ничего хорошего не жду. Такой большой десант организовали, а прикрытие — всего два сторожевика с пушками 100-миллиметров. Немцы укрепления на совесть строят, этим калибром их не возьмешь. Хоть бы один эсминец дали.
И щелчком отправил окурок за борт. Быстро шел сторожевой корабль. Капитан торопился выполнить приказ. В кильватере двигался еще один сторожевик, а спустя какое-то время соединились с остальной частью десантной флотилии и замедлили ход. Старый тральщик и несколько рыбацких баркасов-сейнеров шли медленно, загруженные людьми — без малого тысяча морских пехотинцев, оружие, боеприпасы.
Задумали вроде дело неплохое. Немцы с зимы держали участок побережья у нас под носом. На суше наши войска продвинулись, и немецкие позиции оказались в полукольце. Заманчиво было ударить и срезать выступ.
Рыбацкие суденышки, хоть и устойчивые на волне, мотало, как щепки, а возле скалистого мыса торчали большие и маленькие утесы, россыпи камней.
– Ну, держитесь, ребята, — вздохнул Чеховских. — Паршивое место, придется искупаться.
Тяжелых орудий у немцев здесь не было. Тащить большие грузы по бездорожью не было возможности. Но зато дали знать о себе минометы и горные 75-миллиметровки.
Матросы десантировались с рыбачьих баркасов и шлюпок. Прибрежная вода кипела от многочисленных разрывов. У шлюпки, шедшей впереди, разлетелась корма. Она погружалась носом вверх уже пустая, уцелевшие моряки пытались добраться до берега вплавь.
Немцы основательно приготовились к отражению десанта, видимо имея сведения разведки. Один из сторожевых кораблей налетел на мину и начал заваливаться на борт. С грохотом сорвалась и рухнула в воду башня с носовым орудием, добивая барахтающихся в воде людей.
Фатеев уже видел, как тонут корабли. Тягостное и грустное зрелище. Из люков, иллюминаторов пытались вылезти запертые в трюмах сторожевика люди. Некоторые карабкались по палубе, подальше от подступавшей воды. Трое-четверо, порешительнее, нырнули с поднявшегося борта, но смелость их не спасла. Судно перевернулось и пошло ко дну, увлекая в бурлящий водоворот всех, кто оказался поблизости.
Второй сторожевик не решился идти на мины, людей перебрасывали на шлюпках под сильным огнем. Рыбацкие шхуны и баркасы бесстрашно летели на мель, попадая под разрывы мин и снарядов. Но уцелевшие моряки уже оказались на берегу.
Морская пехота везде дралась смело, за что и получила от немцев прозвище Черная Смерть, так как шли в атаку в черной морской форме, с расстегнутым воротом, чтобы виднелась тельняшка.
Впереди основных укреплений, в каменных норах-окопах, находилось боевое охранение. Огонь оказался настолько плотным, что передние ряды морских пехотинцев успели сделать лишь несколько шагов. Уцелевшие, на минуту замедлив атаку, кидали снизу вверх гранаты, затем дружно, не останавливаясь, ворвались в первую линию. Действовали в основном прикладами и саперными лопатками.
В узкой каменной траншее с укрытиями от мин почти целиком полег немецкий взвод боевого охранения. Убежать сумели немногие. Из глубины обороны из каменных щелей, дзотов берег простегивали пулеметы. Уцелевший сторожевик гасил их огнем орудий, и роты все глубже проникали на берег.
Но обстановка снова изменилась. Не появилось обещанное авиационное прикрытие, зато налетели вперемежку штук семь немецких истребителей и штурмовиков.
«Юнкерс-87», спикировав на сторожевой корабль, вложил тяжелую бомбу под корму и повредил винты, судно замедлило ход. Второй штурмовик налетел на зенитный снаряд и развалился в воздухе. Но и первой бомбы хватило не только замедлить ход, но и пробить днище. Сторожевик кренился на левый борт.
Кинувшиеся добивать его два «Фокке-Вульфа» были обстреляны с такой злостью, что сбросили свои стокилограммовки с недолетом и свечкой взвились в небо. Поддержка с воздуха решила многое. Отважный сторожевой корабль хоть и вел непрерывный огонь, но оставаться здесь долго не мог, насосы не справлялись с водой, которая била в трюм.
Ремонтники под огнем наводили пластырь снаружи и изнутри. Те, кто работали снаружи, находились под непрерывным обстрелом и выбывали один за другим из строя.
Замолчала носовая 100-миллиметровка с раскалившимся до малинового жара стволом. Моряки, опустив ствол на горизонтальный уровень, набрасывали мокрые куски брезента, который, шипя, вспыхивал мелкими огоньками или истлевал от жара до черноты.
Взвод, которым руководил Николай Слобода, схватился с немцами на правом фланге. Укрепления, как водится, немцы возвели на совесть. Из бетонного дота вел огонь крупнокалиберный пулемет. Два дзота, сложенные из крепких шпал, приваленных сверху метровым слоем гальки, подметали своими МГ-34 весь правый фланг.
Командир взвода Степан Осокин, с которым Слобода не успел толком познакомиться, лежал на нейтралке вместе с несколькими десантниками. Взвод подпустили поближе и накрыли огнем. Фельдшер Аким Рябков перевязывал раненых, наливая им и себе спирт из литровой фляги. Десантник из новичков матерился, затем умолк, слушая звон летевшей в их сторону мины.
– Щас даст… пропадем, ребята!
– Не каркай.
Мина ударила с перелетом. А Николай Слобода показывал Фатееву тропинку, ведущую в сосняк. Славка понял его с полуслова. По сторонам мины. Там уже лежали с разорванными ногами и промежностями не менее десятка человек. Сюда бросили целую роту, надеясь прорваться с фланга. Здесь она почти целиком и осталась. Влетели сгоряча на минное поле, а когда загремели взрывы и моряки шарахнулись назад, их накрыли из нескольких пулеметов. Большинство раненых уже истекли кровью и замолчали, двое-трое продолжали стонать.
– Помогите, умираю, — собрав последние силы, закричал один из них. — Выручайте, пришлите санитаров.
В его сторону тут же хлестнула пулеметная очередь, а кто-то из десантников невесело заметил:
– Вот и допросился.
– Поле насквозь простреливается, к нему не подойти.
– К вечеру на том свете все и встретимся, — поддержал его другой.
– Через пяток минут начинайте вести огонь, — командовал политрук Слобода. — Чеховских, Фатеев и ты, Коломеец, поползем по траншее.
Собирали гранаты, оставив лишние вещи в окопе. Славка видел, как трясло Коломейца.
– Чего крутишься? — подмигнул ему Чеховских. — Зачем гранаты за пазуху набил? Ползти как будешь?
Подтянул к себе ничего не соображающего от страха парня, переложил гранаты поудобнее, чтобы не мешали ползти.
– Помнишь, как обращаться с ними?
– Угу.
– Чего угу? Не забывай встряхивать.
– Угу.
Ползли по тропинке, не поднимая голов. Позади остатки взвода и роты морской пехоты палили из всех стволов, вымещая злость за пережитый страх.
Фатеев, как обычно, полз впереди. Опыт давал о себе знать. Когда в кустах что-то шевельнулось, ударил длинной очередью, затем бросил две «лимонки». Оказался заслон из пулеметного расчета. Тяжелый МГ-08 на треноге опрокинуло, двое солдат лежали рядом. Третий отполз на несколько шагов и лежал, зажимая лицо ладонями, мундир сверху пропитался кровью. Леня Коломеец ахнул от страха, когда Чеховских, подтянув немца, молча всадил в бок кинжал.
– Вот так, — пробормотал Чеховских.
– Надо остальных звать, — предложил было Коломеец, но дзот, развернутый в их сторону второй, более узкой, амбразурой открыл огонь.
Это был новый пулемет МГ-42 со скорострельностью 20 пуль в секунду. Группу спасло лишь то, что все пятеро лежали в низине. Траву и мелкие кусты срезало, как косой.
У бойца с самозарядной винтовкой СВТ нервы не выдержали. Приподнявшись, он стал медленно отползать, используя, как прикрытие, большой, обкатанный льдом камень.
Дальнейшее навсегда отпечаталось в памяти Фатеева да и всех остальных из группы. Пули ударили в верхнюю часть камня и откололи круглую, с чайное блюдечко, верхушку. Острый, как нож, кругляш, вращаясь, врезался в шею десантника и перерубил ее почти напрочь. Хлынула кровь, парень вскочил и, получив еще несколько пуль в спину, упал на траву.
Гриша Чеховских мощной рукой придерживал бьющегося в истерике Коломейца. В пяти шагах, запрокинув голову, умирал с надрубленной шеей боец. Фатеев полз по траве, делая круг. Привстав на колени у задней дверцы дзота, бросил оставшиеся у него две РГД.
Двойной взрыв перекосил дверь, но вряд ли принес вред находившимся внутри.
– Стреляй в дверь, не давай высовываться, — крикнул Слобода. — Я им «лимонку» сейчас засажу.
Подбежав ближе, протолкнул гранату, она за что-то зацепилась, и политрук едва успел откатиться от веера осколков. Дверь, расщепленная, излохмаченная, по-прежнему закрывала вход, а от соседнего дзота вели огонь трое-четверо немцев. Затем завыла мина и взорвалась в нескольких шагах позади.
– Уходим, их там чертова прорва, — кричал Фатеев, меняя диск. — К фрицам подкрепление прибыло.
Николай Слобода, пригибаясь, побежал назад. На том месте, откуда он бросал гранату, взорвалась мина, следом еще и еще.
Отходили под непрерывным минометным обстрелом, теряя на каждом метре людей. У берега шлюпки торопливо забирали уцелевших десантников. Осевший на борт сторожевой корабль прикрывал отход, бегло стреляя из всех стволов. На него, так же как и на отступавших бойцов, сыпались мины. Оба дзота были разворочены до основания, из камней торчали расщепленные шпалы. Дот с закрытыми амбразурами молчал. Однако снаряды сторожевого корабля оказались недостаточно мощными, чтобы развалить железобетонные стены.
Дот возвышался мрачной серой коробкой, не рискуя открывать амбразуры, слишком близко находились пушки русского корабля. Берег был усеян телами погибших десантников, волны прибоя ворочали их и били о скалы. За полосой укреплений горела казарма, еще какие-то строения. Немцам этот бой тоже стоил немалых потерь, хотя, как часто бывало в 1942 году, мы не добились на этом участке успеха.
О немецких потерях сообщила разведка. Десантники целиком выбили взвод боевого охранения, завалили несколько блиндажей и дзотов с людьми, прямым попаданием орудия сторожевика разнесло грузовик с подкреплением. Много немцев было убито и ранено в рукопашной схватке на берегу, но плацдарм остался за врагом.
Штабные выводили какие-то сказочные цифры немецких потерь, чтобы оправдать гибель сторожевого корабля и неудачную попытку десанта. Наши людские потери, как всегда, прошли мелкими строками.
– Но юшку мы им пустили, — грозил кулаком Григорий Чеховских.
– Это точно, — поддакивал Коломеец, уже считавший себя бывалым бойцом.
– Что точно? Штаны лучше постирай.
На следующей неделе отряд по приказу командира бригады предпринял самостоятельную операцию. На многое не замахивались, но внезапно нанесли удар по строившейся в узком заливе базе для немецких катеров. Базу немцы строили небольшую, где могли переждать непогоду или залатать пробоины два-три небольших катера.
Взорвали причал, перебили охрану и большую часть инженерной команды, несколько человек взяли в плен.
– Ну, вот, умеете, когда захотите, — потрясал кулаком комбриг Юшин.
– Цель нормальную выбрали, — отвечал Маркин. — А в тот раз кинулись целый укрепрайон нахрапом брать, ну и получили по ряшке.
– Ну, это не нам операции планировать. Начальству виднее.
Какое-то время стояла тишина. На базе шли занятия, иногда устраивали танцы. Слава Фатеев гулял вечером со своей подругой Катей и слушал ее рассказы о Ленинграде. Любовь не любовь, а хорошо, когда рядом близкий человек.
Иногда, забывая про все, смеялись, дурачились — обоим лишь по двадцать лет недавно исполнилось, но часто Катя уходила в себя и говорила:
– Душой чувствую, не дожила мама с братьями до весны. Такой голод был, что люди человечину ели. Предлагают котлеты или холодец, люди знают, из чего это сделано, не спрашивают, молча покупают. Мама скорее бы умерла, чем такой холодец покупать.
– Ты про человечину меньше рассказывай. У нас некоторые помешались, паникеров кругом ищут. Парня неделю в особом отделе продержали за то, что немецкий «Мессершмитт» хвалил.
– Я с тобой только делюсь.
– Ну и правильно. А своих раньше времени не хорони. Город по Ладоге снабжают, театр даже работает.
– Эх, Славка, не знаешь ты ничего. Нас перед эвакуацией инструктировали — не разводить панику, меньше болтать. То есть не говорить правду. Люди от голода хищниками становятся. А в основном ждут, когда конец придет. Мы прошлой зимой не верили, что выживем. Умрет кто-то из семьи, по неделе в комнате лежит, пока не соберемся с соседями и кое-как вниз вытащим. Смотрим, на следующий день у мертвеца кусок ляжки или мышца с руки срезана.
– Ну, хватит, Катя, — уговаривал Слава, — у меня не лучше дела. Из Сталинграда ни одного письма не получил. В газетах бубнят: мол, идут бои на подступах. А где они, эти подступы?
Иногда проводили свободный вечер в рыбацком стане. Ели уху, рыбаки доставали где-то спирт, забывались все несчастья.
Но тишина длилась недолго. Немцы не давали покоя, бомбили один участок за другим.
Однажды налетела тройка «Юнкерсов-87». Главной целью был пароход, стоявший у пирса. Зенитное прикрытие у пирса было слабое. Когда-то участок защищала четырехорудийная батарея, затем одно орудие разбили, второе увезли на ремонт и до сих пор не вернули. Оставались две трехдюймовки и не слишком надежный пулемет ДС-39. Командовал этой неполной батареей капитан, а орудия и пулемет обслуживали девушки-зенитчицы. Когда «Юнкерсы» приблизились, оба орудия ударили дружно по команде капитана, который стоял на командном пункте. Дело он свое знал, вел себя в бою решительно, с него брали пример остальные.
Тяжелые снаряды зенитчицы брали вдвоем и подносили бегом, без передышки. Головной «Юнкерс», не обращая внимания на плотный огонь, пикировал ровно и круто — с такой траектории бомбы ложатся в цель наиболее точно.
Главная задача зенитчиков — не допустить удара по пароходу. Обученные расчеты быстро вычисляли траекторию бомбардировщика, хотя знали: на пикировании его не возьмешь — слишком велика скорость. Орудия, хоть и не автоматические, но вколачивали снаряд за снарядом каждые шесть-семь секунд.
Это действовало на нервы пилотов. Снаряды прошли совсем рядом, а две бомбы килограммов по двести пятьдесят шарахнули почти в цель. Одна легла возле борта парохода, подбросив его и оборвав канаты. Сорвались со стапелей шлюпки, а капитанскую рубку смяло, выбив рамы и стекла. Пострадал ли кто из моряков, было пока непонятно. Вторая бомба взорвалась на пирсе за кормой парохода, превратив небольшой причал в месиво металлических и деревянных балок.
Следующий «Юнкерс», не выдержав, вильнул. Снаряд ударил его в фюзеляж, который сплющился и лопнул. Пилот стал выводить машину из пике. Нагрузка и скорость мгновенно увеличили трещину, отлетел один, другой кусок обшивки, а следом отвалился хвост. Потеряв управление, «Юнкерс» закувыркался, пилот успел сбросить бомбы, возможно надеясь обезопасить удар или как-то приводниться. Но это не помогло. Обе бомбы и куцый корпус рухнули рядом. Метров на сто взвился столб воды, дыма, сверкнуло пламя.
Третий «Юнкерс» оставил в покое пароход и сбросил бомбы на орудие, сбившее его собрата. Попал не совсем точно, но зенитку перекосило, разбросало артиллеристов. На единственное уцелевшее орудие, которое посылало снаряд за снарядом, обрушились оба «Юнкерса», посылая длинные очереди из спаренных носовых и кормовых установок.
Фонтанчики расколотой в брызги гальки добежали до уцелевшей зенитки, перехлестнули ее, ударили по металлу, сбросили с сиденья девушку-наводчицу, вторая упала рядом и свернулась в клубок. Оба «Юнкерса», сделав петлю, снова обстреляли зенитные расчеты. Убегавшая подносчица снарядов покатилась по земле, гимнастерка окрасилась красным.
– Девок бьют, — кричал Афоня Шишкин, — грозя «Юнкерсу» кулаком.
Подбежал к съежившемуся пареньку-часовому и, выдернув винтовку, раз за разом выпустил по самолетам пять пуль. Один раз попал точно, на капоте, возле мотора, сверкнула голубая искорка. Хоть и с запозданием, из гнезда, обложенного мешками с песком, ударил зенитный пулемет ДС-39. Длинная очередь прошила крыло «Юнкерса-87», заставив резко отвернуть в сторону.
Сзади налетел другой «Юнкерс» и спаренной очередью перехлестнул гнездо, разбив корпус пулемета и тяжело ранив девушку, командира расчета.
Но порезвиться немецким самолетам не дали. Афоня Шишкин садил пулю за пулей, сопровождая каждый выстрел матом. Паренек-постовой цеплял Афоню за штаны и просил: «Дяденька, отдай винтовку».
– Пошел на хрен, сопляк!
Фатеев прибежал с пулеметом Дегтярева и, встав за бетонную тумбу, ударил очередью бронебойных по кабине пикировщика. Стекло покрылось сетью мелких пробоин и трещин, замолчала кормовая спаренная установка. Никогда еще вражеским самолетам не оказывали такого ожесточенного сопротивления. Били из винтовок, автоматов ППШ, «томпсонов», трофейных МП-40.
Даже капитан-лейтенант Маркин стрелял из трофейной автоматической винтовки. За минуту выпустил все три магазина и закурил, азартно подбадривая ребят.
– Так их, сволочей! Думали, здесь, как по проспекту, гулять можно.
Один из самолетов завилял, видимо, повредило систему управления, и стал набирать высоту, рыская по сторонам. Другой «Юнкерс» уходил следом, оба кормовых пулемета задрались вверх, стрелок был убит или тяжело ранен. Исчезающую среди облаков пару провожали свистом и матом:
– Нажрались, суки!
– В следующий раз вообще без штанов оставим!
Но через считаные минуты веселье перешло в горькое чувство досады и сострадания к девушкам-зенитчицам. С ними зубоскалили при встречах, у каждой имелся свой кавалер, вспыхивали любовные истории, были ревность и расставания.
Сейчас их осталось в живых совсем немного. Спешно уносили раненых. Аля Величко, красивая медсестра, подруга Николая Слободы, тяжело дыша, лежала на носилках. Левая нога по голень была оторвана и перемотана бинтами, возле нее стоял растерянный политрук.
– Несите быстрее, — торопил врач из санчасти.
– Ей что, ногу ампутируют? — спросил Николай.
– Уже ампутировало осколками, — раздраженно ответил врач. — Нам только рану почистить остается и проследить, чтобы в живых осталась.
Маша Воробьева, в порванной гимнастерке, с закопченным лицом, шмыгнула носом.
– Вот и поженились, — тихо сказала она. — Кому Алька без ноги нужна?
Остальные зенитчицы промолчали. Слишком много они пережили за год войны, чтобы затевать пустые разговоры о любви и верности. Будущее покажет.
Досок на гробы не хватало. Разобрали навес, под которым обедали, выбили плахи из разбитой рыбацкой фелюги, старшина пожертвовал две запасные двери. Война. Выбирать не приходится.
За ночь выдолбили в каменистой земле яму, уложили в два ряда гробы и после короткой речи политрука Слободы тремя залпами проводили в последний путь боевых подруг и друзей.
Назад: Глава 4 Ох, девушки, война, война…
Дальше: Глава 6 В погоне за «Кондором»