Глава 10
Задание особой важности
Через несколько дней с самолета-разведчика провели фотосъемку аэродрома. Она мало что дала, хотя кое-какие детали прояснились. Там дислоцировалось не менее сорока бомбардировщиков, имелись две тяжелые зенитные батареи. Различили два больших алюминиевых ангара, машины-заправщики и пулеметные гнезда.
У Маркина родилась идея нанести удар с суши силами штурмовой группы. Юшин не принял всерьез его замысел.
– Из автоматов по «Юнкерсам-88» палить будете? Вот додумался.
Но Никита Васильевич Маркин к разговору подготовился хорошо.
– Самолетов у нас мало, и в ближайшее время пополнения не предвидится. С воздуха аэродром защищен отлично, но гляньте на карту. С юга на восток тянется горный хребет. В некоторых местах скалы подступают к взлетному полю на километр и ближе. Расстояние, доступное для батальонного миномета и даже ручных пулеметов. И не обязательно гвоздить только по «Юнкерсам». Если вывести из строя радиолокационную станцию, склады с горючим и прочие объекты обеспечения, это осложнит жизнь фрицам.
Юшин, командир бригады, задумался. Даже после не слишком удачного прошлого налета аэродром неделю не мог действовать в полную силу. Заделывали глубокие воронки, убирали обломки тяжелых бомбардировщиков, ремонтировали поврежденные самолеты. Имелись немалые жертвы среди летного и обслуживающего состава аэродрома.
– Прежде всего надо тщательно изучить окрестности, — наконец сказал Юшин. — Твои разведчики могут обернуться туда и обратно дня за три?
Хорошее слово «обернуться». Почти одно и то же, что в ларек военторга за папиросами сгонять. А людям линию фронта переходить надо, лежать часами, ждать удобного момента.
– Три маловато. Дня четыре, в крайнем случае пять.
– Ну, допустим, разведка найдет удобное место, определит объекты, места скопления самолетов. Как будем переправлять штурмовой отряд с минометами-пулеметами?
– А вот как, — Маркин, звякая орденами, потянулся через стол и стал объяснять. — В двадцати километрах от аэродрома находится озеро Тулома, в него впадает речка с таким же названием. Озеро тянется километров на сто двадцать. Берега обрывистые, много заливов. Группу можно перебросить на гидросамолете, а оставшиеся километры пройти пешком.
– На каком самолете? МБР-2 берет всего семьсот килограммов груза. А в группе, как я понимаю, должно быть человек пятнадцать, не меньше, плюс оружие, взрывчатка.
– При штабе флота имеются две американские «Каталины». Отличные гидросамолеты. Все равно без дела простаивают. Грузоподъемность две тонны, хорошее оборонительное вооружение. Такой самолет способен перекинуть человек пятнадцать, пару-тройку минометов, боеприпасы.
– Дожидайся, дадут тебе «Каталину»! Начштаба их, как собственных девок, бережет. Скорость у них малая, не станет рисковать.
– Ну и черт с ним. Пусть опять бомберы собирает, фрицы их быстро приземлят.
Юшин ходил согласовывать вопрос со штабом, но там его отчитали:
– Смотрите на вещи трезво. Двенадцать бомбардировщиков высыпали на аэродром десять тонн бомб да еще пулеметами все прочесали. Результат на двойку с плюсом. А вы хотите трехкилограммовыми минами нанести удар. «Юнкерсов» не всякий снаряд возьмет, а ты… ладно, закончим глупые разговоры.
Фатеев и Салиев ходили унылые. Они настроились на операцию, но большинство были довольны таким исходом. Лезть к черту в зубы? Лучше не искушать судьбу.
Отряд занимался подготовкой новичков, проводил стрельбы, когда штаб неожиданно изменил решение. Юшина и Маркина вызывали к вышестоящему начальству, что-то обсуждали. Вернувшись, Никита Васильевич собрал командиров взводов и поставил задачу.
– Фатеев, Усманов и Кучеренко, готовьтесь к вылазке в немецкий тыл. Изучите подробно план аэродрома, у нас есть данные фотосъемки, но многое неясно. Найдите надежное место в скалах и выясните следующие вопросы: где находятся запасы горючего, авиабомб; сколько радиолокационных станций, где гараж заправщиков и тягачей?
Маркин достал папиросу, двинул по столу пачку «Казбека»
– Курите, пока я добрый.
– Схема зенитной обороны, — подсказал Фатеев.
– Да. И это тоже. В общем, у меня через пять дней должен лежать подробный план аэродрома.
– Без «языка» не обойтись, — опять вмешался Фатеев.
– Не перебивай начальство, хоть ты и герой. «Языка» возьмете и допросите на месте. Кучеренко балакает по-немецки, а Салиев поможет разговорить фрица.
Все засмеялись. Смуглый широкоплечий татарин Салиев, с мощными мускулистыми руками и шрамом на лице, производил впечатление головореза.
– Помогу, — заверил он.
Все поняли, что «языка», если удастся его взять, будут допрашивать жестко.
– Далее, — продолжал Маркин. — Одновременно готовится десантная группа в составе 15–17 человек. Ее возглавит комиссар Слобода.
– Есть, — коротко отозвался Николай Захарович.
– Минометчики с двумя «самоварами» прибудут сегодня. Захватят зажигательные мины нового образца, глянем, что за штука. Начальство обещает даже «Каталину», которая добросит десант до озера Тулома.
Все оживились, зашумели. Кое-кто потянулся за второй папиросой.
– Цыть, — стукнул ладонью по столу Маркин. — Десантная операция состоится только в случае, если разведка будет успешной. Бомбить все подряд и терять самолеты начальство не намерено.
Окончательно утвердили состав разведывательной группы: Слава Фатеев, Усман Салиев и Саша Кучеренко. Времени на подготовку дали всего ничего. Получайте боеприпасы, сухой паек, карту и в ночь отправляйтесь в путь. Фатеев, несмотря на спешку, выбрал полчаса и сбегал в штаб. Он знал, что новый друг или жених Кати, командир торпедного катера, тяжело ранен.
Пришел успокоить, выразить соболезнование… и попрощаться. С такого задания живыми вернуться — пятьдесят на пятьдесят. Но получилось все по-дурацки. Слава сообщил ей, что идет в тыл, задание сложное, вот, решил попрощаться на всякий случай. Катя была заплакана, видно, крепко переживала за своего лейтенанта.
– До свидания, Слава, — рассеянно сказала она и вдруг всхлипнула. — Удачи тебе.
– Не расстраивайся, выживет твой Кавалерист.
Фамилия лейтенанта была Уланов, а кличку он имел Кавалерист, которая ему очень не нравилась. Не понравился небрежный тон Фатеева и Кате.
– Пошел к черту! У человека врачи заражение крови подозревают, а ты со своими дурацкими подковырками.
– Я ничего… от души.
– Ладно, иди. Мне некогда.
И поднялась по ступенькам в штаб.
До линии фронта довезли на грузовике. Усман Салиев, разведчик опытный, коренастый, очень сильный физически, в момент скрутит любого здоровяка. Метает нож с такой точностью, что на десяток шагов попадает в центр мишени, а нож вонзается в древесину сантиметра на четыре. Человеческое тело мягче. Тяжелый самодельный нож пробьет его до рукоятки.
На Салиева Слава надеялся, как на себя. Третьим лучше всего был бы Парфенов Антон. Но Антон командир взвода, и Маркин не разрешил оставлять взвод без руководителя.
В разведгруппу включили Саню Кучеренко. Парень старательный, меткий стрелок, имеет спортивный разряд по пятиборью. Карабкаться придется по горам, хорошая подготовка пригодится. Кроме того, он ходил в одну школу с детьми немецких колонистов и неплохо знает разговорный язык. Это главная причина, почему его включили в тройку разведчиков.
Командир отряда Саню отпускать не хотел. Кучеренко лучший баянист, поет так, что заслушаешься. Когда к Маркину приходят гости, он частенько вызывает Саню, чтобы послушать «Ямщика», «Прощайте, скалистые горы» и прочие хорошие песни.
С таких посиделок Саня возвращается с запашком, усталый. Фатеев и Парфенов выговаривают ему: «Ты музыкант или разведчик»?
– Ну, как Маркину откажешь? — оправдывается Кучеренко.
– В следующий раз скажи, что баян сломался.
– Поверит он, дожидайся!
Саперы провели группу через линию фронта. Это не самое трудное. На северных скалах, возле 70-й параллели, сплошной линии обороны нет. Зато хватает мин и с нашей, и с немецкой стороны.
– Ну, все, дальше безопасно, — напутствует их сапер. — По крайней мере, мин нет. Ну, а насчет остального вас учить не надо.
Три человека осторожно двинулись в ночь. Хоть и удлинившуюся в конце лета, но еще короткую. Миновали немецкую гаубичную батарею, часовой в плаще маячил возле дальнего орудия. Пронесло.
Затем вышли на дорогу и поторопились уйти в сторону. Навстречу с включенными подфарниками двигался грузовик. Кое-как перевалили через хребет. На востоке поднималось огромное оранжевое солнце, освещая горные хребты, отдельные холмы, низины. Сосны и ели вырастали порой до полутора десятков метров, молодые деревца росли кучно, здесь можно было укрыться.
Северная береза, больше похожая на кустарник, сплеталась ветвями. Такие места приходилось обходить. На горизонте блеснула водная гладь большого извилистого озера Тулома. Пустынные каменистые берега, одинокая рыбачья лодка на горизонте.
Остановились возле озера, перекусили и легли поспать. Один из троих постоянно наблюдал за берегами. За несколько часов прошел лишь патрульный катер с пулеметом на носу. С берега ловили рыбу мальчишки. Клевало, видимо, плохо, и они вскоре ушли.
Весь день двигались вдоль берега озера, затем вышли к горному хребту. Кое-как карабкались по склонам. Уже в сумерках, ориентируясь по карте, вышли к аэродрому. Над головой с ревом прошла пара «Юнкерсов-88». Возвращаются с бомбежек.
Уткнулись носом в траву, а когда попытались встать, едва не прозевали третий бомбардировщик. Он шел совсем низко, за левым мотором тянулась дымная полоса. На крыльях и фюзеляже отчетливо виднелись пробоины. Его сопровождал истребитель «Фокке-Вульф». Оба самолета прошли совсем рядом, но, кажется, разведчиков не заметили.
– Вот так можно вляпаться, — поднимаясь, сказал Фатеев. — Бомберу, конечно, не до нас, а у «фоккера» две пушки и два пулемета. Срезал бы нас с одного захода.
Отыскали место для ночевки, перекусили тушенкой с сухарями, запивая ужин водой из ручья, и, тесно прижавшись друг к другу, заснули.
В течение следующего дня наблюдали за аэродромом. Там шла оживленная суета. Взлетали и садились самолеты, в основном двухмоторные «Юнкерсы-88». Нанесли на карту схему зенитной обороны.
Три батареи тяжелых 88-миллиметровых орудий, батарея 37-миллиметровок. Счетверенные автоматы калибра 20 миллиметров подсчитать не удалось, они были хорошо замаскированы.
– Самое малое — штуки четыре, — определил Фатеев. — Сволочные пушки. Скорострельность пять выстрелов в секунду, помножь на четыре ствола, получится двадцать снарядов в секунду. Наши самолеты на высоте двух километров достают, а пикировщикам вообще житья от них нет. Пока нырнет в пике да вынырнет, десяток пробоин на себе несет.
Гнезда с крупнокалиберными пулеметами, обложенные мешками с песком, разместились по всей территории аэродрома, было их не меньше десятка. По крайней мере, столько удалось разглядеть.
Определили две радиолокационные станции, основная — в центре аэродрома, другая за его пределами, на холме, ближе к горам. Неподалеку пулеметное гнездо.
– Эту станцию можно бутылками с горючкой сжечь, — сказал Саня Кучеренко.
– Нам огнемет дают, — отозвался Салиев. — Меня уже учили, как им пользоваться. Штука эффективная, только бьет на сорок метров и весит двадцать килограммов.
Где находятся склады с боеприпасами и горючим, определить не удалось. Видели, как тяжелые грузовики подвозят к «Юнкерсам» авиабомбы в деревянных ящиках, кое-где виднелись небольшие штабели. Сновали бензозаправщики, окрашенные в желтый цвет.
На краю аэродрома находились два хорошо замаскированных ангара, каждый длиной метров восемьдесят. Скорее всего это были мастерские. В один из них вкатили поврежденный бомбардировщик, возможно, тот, который пронесся над головами разведчиков.
Неподалеку дежурили четыре истребителя Ме-109. Время от времени один или два поднимались в воздух и, стремительно набирая высоту, совершали разведывательный круг в радиусе десяти-пятнадцати километров. В день налета наших бомбардировщиков истребителей на аэродроме не было. Немецкое командование явно усилило охрану. Да и тяжелых зенитных батарей, по словам летчиков, было всего два. Теперь стало три — восемнадцать орудий, способных поразить цель на высоте десяти километров.
Нанесли на план аэродрома сторожевые вышки с пулеметами. Патрули проходили по периметру каждые два часа.
– В горы, наверное, не лезут, — предположил Саня Кучеренко.
– Черт их знает, — пожал плечами Фатеев.
Но в полдень неподалеку от них прошел патруль из двух человек. Шагали они не спеша, тщательно осматриваясь, иногда изучая следы на земле. Впрочем, почва была каменистая, следов почти не оставалось, а вот брошенный окурок или горелая спичка могла выдать группу с головой.
Маршрут патруля проходил метрах в ста от того места, где лежали разведчики. Саня Кучеренко напряженно следил за немцами широко открытыми глазами. Фатеев с силой пригнул его голову к земле. Он знал из опыта, что люди способны чувствовать направленный на них взгляд.
Обоим патрульным было лет за тридцать. Они ценили свою жизнь куда больше, чем молодые, были осторожны, реагировали на любой, даже самый тихий посторонний звук. Возможно, из троих разведчиков кто-то неосторожно пошевелился или по-другому вели себя мелкие пичужки. Патрульные потянули с плеч оружие, вглядываясь именно в то место, где лежали бойцы.
У одного из немцев был автомат, у второго — винтовка. Они сделали десяток шагов, постояли, вслушиваясь. Один остался на месте, второй прошел еще немного. Свой автомат МП-40 он уже держал наготове. С ветки сосны бесшумной тенью сорвалась сова, немец проводил ее движением ствола.
Постоял еще минуты три. Напарник о чем-то спросил его, тот ответил и, закинув автомат за плечо, вернулся назад. Оба закурили и продолжили путь.
Разведчики продолжали лежать неподвижно. Усман Салиев с ножом в руке смотрел вслед патрульным, на смуглом лице сверкали белки глаз. Саня Кучеренко застыл как в столбняке, зажав пучок травы, лицо побелело от напряжения.
– Что, испугался? — спросил его Слава.
– Не знаю. Может быть.
– Хорошо, что затвором не щелкнул. Конец бы нашей разведке. И вообще, никогда не смотри в лицо врагу, пока в этом нет необходимости.
– Писать хочется, аж живот свело, — пожаловался Кучеренко.
– Страх всегда на мочевой пузырь давит. Хорошо, что вытерпел, не обоссался, — очень серьезно, без тени насмешки, сказал Салиев. — Чего ждешь, отлей.
Саня кое-как расстегнул пуговицы, справил малую нужду и попросил:
– Вы уж никому не рассказывайте. Засмеют.
– Чего рассказывать? Штаны сухие, настроение бодрое.
– А ведь нам «языка» надо брать, — проговорил Фатеев. — Маркин очень настойчиво про склады с горючим и боеприпасами намекал.
– Они наверняка где-то в стороне, а скорее всего, под землей, — рассуждал Салиев. — Аэродром большой, считай, авиабаза, сегодня не меньше полусотни самолетов взлетали.
– И насчет ангаров тоже надо выяснить. Ну и прочее.
– Этих двоих мы бы все равно не взяли, — со знанием дела сообщил Салиев. — Они так напряглись, что на первый шорох огонь бы открыли. Это ты, Сашка, их загипнотизировал. Говорят, ты и девок так привораживать умеешь.
– Какие там девки, — не мог оправиться от смущения Саня Кучеренко. — Война ведь идет, не до них.
– Война в этом деле не помеха, — засмеялся Салиев. — Просто боишься ты их.
– Ничего я не боюсь, — ответил красивый баянист и добавил совсем уж невпопад: — Как война кончится, сразу женюсь.
– О-го-го, — уже не смеялся, а ржал Усман Салиев. — Долго тебе ждать придется.
– Завтра «языка» брать будем, — подвел итог Фатеев. — В это же время или ближе к вечеру. Маршрут у них длинный, если хватятся пропавших, то часа через два-три, не раньше.
Эта ночь была особенно холодной, чувствовалось приближение осени. Славка спал беспокойно, что-то бормотал во сне. Его трясло, наверное, простудился. Напарники положили Фатеева в середину, привалились с обеих сторон.
Проснулись на рассвете. На траве лежал иней. С аэродрома поднимался разведчик «Фокке-Вульф-189», значит, следом пойдут «Юнкерсы». Руки и ноги у всех троих затекли от холода. Сейчас бы по кружке горячего чая. Но когда Кучеренко взболтнул флягу с водой, оставленную на траве, там звякнули льдинки.
Предусмотрительнее всех оказался Усман Салиев, флягу держал за пазухой. Перекусили, запивая сухари и сало теплой водой, и снова принялись за наблюдение.
Аэродром жил обычной жизнью. Сновали техники, небольшими группами шли к своим машинам экипажи бомбардировщиков. На крыше радиолокационной станции медленно вращались локаторы, ощупывая небо. Фатеев прикинул: расстояние до нее составляет километра полтора.
Миномет калибра 82-миллиметра достанет сооружение, но вряд ли пробьет плоскую бетонную крышу, наверняка имевшую усиленную прочность. Если минометчики ударят точно, то решетки локаторов снесет, разломает на куски, но пункт управления уцелеет, он находится внутри, за толстыми стенами.
– Не возьмем мы центральную станцию, — шепнул Фатеев Усману Салиеву. — Стены не всякая пушка пробьет.
Салиев согласно кивнул, не отрываясь от бинокля.
– Развалим локаторы, и то дело. А вторую станцию можно из огнемета сжечь, она особняком стоит.
Ничего существенного за полдня не увидели, если не считать цистерну тонны на полторы, стоявшую в яме и замаскированную сверху камуфляжной сеткой. Разглядели ее в тот момент, когда заправщик доливал в нее бензин.
– На всякий случай держат, — пробормотал Фатеев. — Интересно, что во втором ангаре? Ворота закрытые, техники через дверь заходят-выходят.
– Вот я и говорю, что «язык» нужен, — бормотал Салиев.
– Сала отрезать по кусочку? — спросил он, откладывая бинокль. — Жрать что-то хочется.
– Ты же мусульманин.
– Ничего. Мы же с врагом воюем, силы требуются. Всевышний простит.
В этот день определили позиции, с которых можно вести огонь по аэродрому. Если миномет поразит цель и за километр, то ручные пулеметы на таком расстоянии малоэффективны. Можно поджечь бензозаправщик, ранить или убить фрица, но бронированные «Юнкерсы» не возьмешь.
«Языка» сумели добыть к вечеру. Это оказалось нелегким делом. Патрульные, ходившие за пределами аэродрома, держались настороже, подкрасться вплотную к ним было почти невозможно. Они держали оружие наготове, реагировали на каждый шорох и часто останавливались, всматриваясь в окрестности. Кроме того, патрули избегали участков, где деревья росли густо. Тропа пролегала, как правило, по открытой местности.
Саню Кучеренко с вещмешками и ненужными вещами оставили в кустарнике. Слава Фатеев захватил с собой «кольт», а ППШ брать не стал, слишком громоздкий. Усман Салиев всегда больше надеялся на нож. Автомат тоже не взял, ограничившись «вальтером».
– Пистолет знакомый, — сказал Фатеев. — По-моему, у Кулаева такой был.
– Ну а теперь мой. Удобная штучка, в кармане носить можно.
Бушлаты и ремни сбросили тоже, лучше нападать налегке.
– Сашка, если что пойдет не так, прикроешь, — инструктировали Кучеренко.
– Понял.
Патруль перехватили в небольшом перелеске. Если Усманов своими мощными руками сразу свалил фрица на землю, то Фатееву достался на редкость крепкий солдат. Стряхнул с себя Славку, схватился за автомат. Фатеев, кое-как дотянувшись, ударил его ножом в живот.
Немец согнулся, но автомат из рук не выпускал. С усилием передернул затвор, но сзади обрушился Салиев и покончил с ним одним ударом.
Труп затащили в кусты, «языка» связали и, собрав свои вещи, торопливо зашагали от аэродрома прочь. Отойдя на километр, сразу начали допрос, пока пленный не опомнился. Это был рядовой с круглой нашивкой наземной службы люфтваффе. Сначала отмалчивался. Салиев мрачно предупредил:
– Я ведь тебя сейчас резать стану. Ваши пилоты людей без разбора гробят. Им все равно, что бабы, что детишки. Думаешь, с тобой церемониться будем?
Кучеренко едва успевал переводить.
– Живым вы меня все равно не отпустите, — нервно заговорил пленный. — Какой смысл давать показания?
– А если дадим гарантию, что сохраним жизнь и захватим с собой?
Немец внимательно поглядел на Фатеева.
– Я не знаю вашего звания, но что-то человеческое в вас есть. Какой смысл вам тащить меня, рисковать? Проще пообещать, а потом прирезать.
– Звание мое вам ни к чему, но информация об аэродроме нам очень нужна, — сказал Фатеев. — Будете говорить и не изворачиваться, твердо обещаю жизнь.
– Попробую поверить, — усмехнулся пленный.
Немцу было лет тридцать. Семья, трое детей. Уже год служит в батальоне аэродромного обеспечения. Основная часть авиабомб и торпед хранится в подземном складе, километрах в трех от аэродрома. Он немного понимал по-русски и поправил Саню Кучеренко:
– Не аэродром. Мы считаемся авиабазой.
– Покажи точно, где склад, — потребовал Фатеев.
– Где-то здесь, — ткнул пальцем в карту немец. — Над ним метров сто камня и земли. С воздуха можно проследить по линии узкоколейки, но его не взять даже самыми мощными бомбами. Месяца два назад в холм над ним врезался ваш тяжелый самолет с полным запасом бомб. На складе даже штукатурка не осыпалась.
– А если нападение будет с земли?
– Минное поле, доты с пулеметами, сильная охрана. Они отобьют нападение любого отряда коммандос.
– Но не будут же поезда целый день взад-вперед сновать? Где-то должен быть перевалочный склад.
– Может быть, — пожал плечами немец.
– Слушай, ты очень торопишься подохнуть? — спросил Фатеев. — Не тяни волынку. Ситуация такая, что времени у нас мало. Если будешь молчать, то легкой смерти не жди.
– Русское гестапо? — усмехнулся пленный.
– До вашего гестапо нам далеко. Но мы пришли сюда, чтобы выяснить все как есть. И без нужных сведений не уйдем.
Немец все же стал давать показания. Имеется перевалочный склад авиабомб и снарядов, где хранятся 30–40 тонн боеприпасов. Он показал на плане аэродрома его местонахождение. Бензохранилище можно достать бомбами, двадцатитонные баки вкопаны по крышу в землю и накрыты лишь легким навесом от осколков. Но они отлично замаскированы, можно пройти в полусотне шагов и ничего не заметить.
– Батальонный миномет навес пробьет?
– Наверное. Вы что, готовите наступление? Наши уже Сталинград с землей сровняли, на Кавказ вышли, а вы еще какие-то иллюзии питаете.
За Сталинград немец получил ощутимый пинок.
– Рассуждай поменьше. Показывай на плане, где твои баки.
– Вот здесь.
– Что скажешь насчет центральной радиолокационной станции?
– Бетон. Метровой толщины стены, крыша тоже укреплена как следует. Окна небольшие и закрываются металлическими заслонками. Внутри очень дорогое и секретное оборудование. Право на вход имеет считаное количество специалистов.
– То есть разрушить ее можно лишь прямым попаданием бомбы?
– Да. И если она будет не меньше ста килограммов весом.
– Для чего служат ангары?
Оказалось, что в одном ремонтируют поврежденные самолеты. Там постоянно находятся пять-шесть машин.
– Масло, бензин, тряпье, — подсказал Фатеев. — Если точно врезать, то полыхнет хорошо?
– Не знаю, — буркнул пленный.
– А что во втором ангаре?
– Какой-то склад. Наверное, обмундирование, стрелковое оружие для пополнения.
Фатеев был уже достаточно опытным разведчиком, чтобы отличить правду от лжи. Внимательно глянул в глаза немцу. Подсказал:
– Ну, еще консервы, мешки с горохом, сортирная бумага… Будешь брехать, урод, здесь и закопаем. На хрен нам тебя с собой тащить.
– Там хранятся новые секретные самолеты, — пересиливая себя, сказал пленный.
– Какие, например?
Немец вздохнул, покосился на отточенный до зеркального блеска нож в мощной руке татарина. Таким можно легко изрезать на куски человека или содрать шкуру. Эти азиаты на все способны.
– Я точно не знаю, нас туда не пускают. Но пару раз мне пришлось перетаскивать ящики с оборудованием. Там стоит большой бомбардировщик или разведчик. У него нет винтов, он летает, как ракета, даже в ночное время, а скорость почти тысяча километров в час. Инженеры называют его «Блиц».
– Молния, — перевел Кучеренко.
– А еще что там находится?
– Какой-то новый бомбардировщик серебристого цвета. Может нести две торпеды или тонны четыре бомб. У него очень мощная защита, штук шесть пушек, пулеметов и высокая скорость.
– Перечисли зенитные батареи, которые охраняют авиабазу.
– Три батареи 88-миллиметровок по шесть орудий в каждой. Подвезли батарею 37-миллиметровок, а количество счетверенных автоматов увеличили. Теперь их штук шесть, не меньше.
– И пулеметы, конечно.
– Да. Штук пятнадцать крупнокалиберных.
Теперь можно было возвращаться. Фатеев так и не решил, что делать с пленным. Тащить его через линию фронта? Рискованно. Попытается сбежать, поднимет шум, и результаты разведки накроются. Вряд ли рискнут посылать еще одну разведгруппу.
Немец шел со связанными за спиной руками. Рослый, широкоплечий, наверное, спортсмен. Большинство солдат вермахта физически подготовлены хорошо. Поэтому легко отбился от Фатеева тот патрульный с автоматом.
– Ты чего вертишься, — подозрительно спросил Усман Салиев. — Если дернешься, сразу нож под лопатку получишь.
– Чесотка, фурункулы на коже, — пояснил немец. — Сырой, холодный климат, многие болеют.
– Ну и сидели бы в своей Германии возле печки, — сказал Саня Кучеренко.
– Меня никто не спрашивал.
– Кем ты работал?
– Лесником.
– В лесу жил?
– Да, у меня свой дом, хозяйство. Война таким, как я, не нужна.
– Пришить его надо, — шепнул Салиев. — Зубы заговаривает, а сам по сторонам зыркает.
– Успеем.
Немец чутко прислушивался к каждому слову русских. Он не верил, что его оставят в живых. Все, что надо, русские узнали, зачем им рисковать и тащить пленного через линию фронта? А может, у них задание привести «языка» к начальству?
В течение часа или полутора немец осторожно крутил кисти рук. Разведчики в спешке не слишком сильно затянули узлы, и веревка заметно ослабла. Он напрягся и, обдирая кожу, упорно выпутывался из веревочных колец, хотя так и не решил до конца, надо ли рисковать.
Из тройки русских наиболее опасным казался ему мускулистый смуглый азиат. Татарин, монгол, возможно, казах. От него исходила волна тупой ненависти и желания убивать. Маленький командир разведчиков не внушал серьезного опасения. Наверное, недоношенный крестьянин, не сумевший окрепнуть от плохой пищи. Чтобы сломать ему шею, достаточно нескольких секунд.
Третьего из русских разведчиков он окрестил Студентом. Мягкие безвольные черты лица, пухлые губы, американский автомат «томпсон» за плечом. Вряд ли он сумеет быстро изготовить его к бою.
Немца, как и многих его соотечественников, погубила излишняя самоуверенность. Крепкий физически, тренированный, он удивлялся, почему позволил захватить себя и тащить на веревке, как скотину. Азиат шел впереди, следом шагал командир группы, и замыкающим двигался никчемный Студент.
Только он мог заметить, что веревочные петли ослабли, достаточно одного рывка. Однако не заметил, видимо, не имел достаточного опыта. Ночь, хоть и относительно светлая, помогала немецкому солдату. Он рывком сдернул веревку и, развернувшись, ударил Студента кулаком в нос. Тот вскрикнул и отшатнулся.
Пленный бежал, собрав все силы, и выиграл метров семь, прежде чем стремительным клубком покатился за ним Фатеев. Немцу мешала бежать шинель, Славка, бросив автомат, одетый в легкую телогрейку, догнал его и взмахнул ножом, который лишь прорезал шинель.
– Хильфе! Помогите!
Когда убегаешь, нельзя кричать, сбивается темп и дыхание. Фриц был не таким уж бывалым солдатом, каким себя представлял и описывал в письмах родным. И оружием пользовался всего раз за время службы.
Месяц назад поймали женщину и подростка, они собирали на склоне горы грибы. Представитель абвера бегло допросил их, убедился, что они не шпионы, и приказал патрульным:
– Вы их привели, вы и заканчивайте дело. Только подальше от авиабазы.
Оба приговоренных выкопали неглубокую яму, и напарник свалил их одной очередью. Потом сказал:
– Добей их. По выстрелу в голову.
Бывший лесник выпустил две пули, которые попали умирающим людям точно в затылок. Он слышал, как хрустнули черепные коробки, брызнуло красное с серым, и два тела вытянулись на дне ямы.
Бог говорил, что за все надо платить. Но он убежит, этот мелкий русский его не догонит. Немец оглянулся. Искаженное непонятной гримасой лицо русского разведчика было совсем рядом. Левую лопатку прожгло острой болью, ноги мгновенно подкосились. Немец, уже в агонии, вцепился в руки старшины и хрипел. Славка кое-как поднялся, лицо и руки были в крови.
– Готов? — спросил Салиев.
– Кажется, готов.
– Дай-ка гляну. Свидетели нам не нужны.
Тело оттащили и сбросили с невысокого уступа в промоину. Тройка разведчиков шла, ускоряя шаги. Там, где было ровное место, бежали. Лишь бы не наскочить на мины! Линию фронта прошли перед рассветом. Им повезло. Такая глубокая разведка редко обходится без жертв.
Маркин выслушал Фатеева, долго рассматривал план авиабазы, недовольно буркнул:
– Поаккуратнее нельзя было начертить?
– Жалко, писаря с собой не взяли, — огрызнулся Славка.
– А ты чего не умылся? Морда в крови, будто свинью резал.
– Пленный бежать пытался. Пришлось ликвидировать.
– Жаль, что не довели. Теперь разбирайся, правду он сказал или наплел с три короба.
Беседа длилась часа два. Потом пришел начальник оперативного отдела штаба, молодой капитан второго ранга, с которым Фатеев вместе ходил к союзникам.
– Ну, что, «кольт» пригодился? — весело спросил он.
– Пока нет. Взяли «языка», шустрый оказался, едва не убежал. Пришлось ножом действовать, линия фронта рядом.
– Докладывай, что видели, что слышали.
Славка подробно изложил результаты разведки.
– Ну, вы молодцы. Два дня под носом у фрицев сидели. Диверсионная группа двинется уже не наугад.
– Так точно, товарищ капитан второго ранга.
– Перед отлетом я проведу дополнительный инструктаж. Но главные объекты для вас следующие. Центральная радиолокационная станция группе не по зубам. Разнесите минами решетки локаторов, этого будет достаточно. Вторую станцию сожгите из огнемета. Можно к ней подобраться?
– Можно, — уверенно ответил Фатеев.
– Ну, считай, это моя личная просьба к тебе.
– Исполню.
– Далее. Не разменивайтесь на мелочи и сожгите цистерну с горючим на полторы тонны и все заправщики. Если сможете, уничтожьте склад с горючим. Это будет поважнее десятка «Юнкерсов». Обстреляйте из минометов перевалочный склад с авиабомбами и оба ангара. Мины их возьмут.
Обсудили другие детали, а когда начальник оперотдела уходил, хлопнул Фатеева по плечу:
– Рожу умой, а то весь в крови. А вообще, молодцы ребята. Никита Васильевич, подготовь представления на «Отвагу».
– На всех троих?
– Ну, если тебе медалей жалко, то награди одного Фатеева.
– Ничего мне не жалко.
– Что с десантной группой?
– Уже сформировали. Получили два миномета, огнемет. Проводим занятия. Люди подготовлены, готовы отправиться в любой день.
– Думаю, денька через три-четыре. Ну, ладно, занимайтесь. Если понадобится помощь, звоните.
Десантная группа состояла из шестнадцати человек во главе с комиссаром отряда Николаем Слободой. Четверо минометчиков и одиннадцать бойцов «Онеги». Когда Слава умылся и снова вернулся в кабинет Маркина, там уже был Николай Слобода. Обнялись. Комиссар показал на стаканы с чаем и печенье.
– Пей чай, водка после будет.
Маркин вслух занимался подсчетами:
– Что у нас получается? Шестнадцать человек с вооружением и боеприпасами, это примерно тысяча шестьсот килограммов. Два миномета по пятьдесят килограммов плюс сто двадцать мин, каждая весом три килограмма. Получается две тонны, полная загрузка.
«Каталина», американский гидросамолет, считалась одной из лучших машин своего класса. Два надежных двигателя, три пулемета, в том числе один крупнокалиберный, достаточно места для размещения людей. На море, с ее двумя тоннами бомбовой нагрузки, она представляла существенную опасность для подводных лодок.
Набирая высоту в две-три тысячи метров, экипаж через сильные оптические приборы мог легко подловить вражескую субмарину на мелководье. Уйти от гидросамолета очень трудно. Тяжелые бомбы, взрываясь на заданной глубине, если и не попадали в цель, то мощными ударами так встряхивали субмарину, что сминали металл, вышибали клепки, контузили экипаж.
Если лодка всплывала и не получала помощи от своей авиации, то «Каталина» добивала ее максимум со второго попадания.
Но для высадки десанта во вражеском тылу гидросамолет был мало пригоден. Невысокая скорость, всего 280 километров в час, делала ее легкой добычей истребителей или зенитной артиллерии.
– Кто будет заместителем? — спросил Фатеев.
– Ты, кто же еще.
Слава солидно кивнул и пробежал список группы.
– Парфенов не полетит?
– Нет.
– А вот Коломейца зря включили. Трусоватый парень.
– У него хоть какой-то опыт есть. В отряде много новичков. Обрати внимание на сержантов Ступникова и Юркевича. Прибыли недавно, но ребята опытные.
– Ладно, познакомлюсь.
– Паша Юркевич партизанил под Ковелем. После ранения был вывезен на Большую землю для лечения. Хорошо ориентируется во вражеском тылу.
Закурили. Николай Слобода помялся и продолжил:
– Тут еще две неприятные новости. Сталинград сильно бомбили. Говорят, немцы вышли 23 августа к Волге, а город полностью разрушен. Может, брешут?
– Весь город они никак разрушить не могли, — возразил Слава Фатеев. — Шестьдесят километров в длину. Для этого всю авиацию с фронта надо собрать. У нас три четверти — мазанки да мелкие домишки. Скорее всего крупные заводы опять бомбили.
– Может быть, — пожал плечами Николай Захарович. — Уланов, командир торпедного катера, вчера в госпитале умер. Заражение крови.
На лице Фатеева мелькнуло странное выражение, и комиссар заторопился предупредить:
– Не ходи к Кате с утешениями. Ей сейчас не до тебя. На могиле так горевала, что сердце схватило. В санчасти лежит.
Пришел пилот «Каталины», шумный дядька лет тридцати в кожаной куртке с двумя орденами Красного Знамени. Поздоровался со всеми и потребовал:
– Кажите список и сколько килограммов груза повезем.
Пробежав список и, посчитав предполагаемый вес, покрутил головой.
– Так не пойдет. Лишний вес.
– У тебя же самолет на 2050 килограммов груза рассчитан. Я технические характеристики читал.
– Это верно, что рассчитан, — закурил папиросу пилот. — Но мы с полной нагрузкой никогда не летаем. Ты что, командир, первый день на Севере? Ветер как следует задует — моторы захлебываться начнут. Взлетать будем ночью, а приземляться на рассвете. Попробуй с двумя тоннами все как надо сделать. Это же не машина, а беременная корова получается. Сбавляйте с полтонны.
– Чего я сбавлю? Минометы оставить? Тогда незачем и лететь. Или людей с полдесятка сократить? Кто боеприпасы от озера понесет?
Спорили долго, пока Маркин не достал из ящика стола бутылку коньяка и без лишних слов разлил в четыре оловянные стопки. Выпили, закурили, затем летчик ткнул папиросой в сторону Фатеева:
– Я тебя узнал. В газете фотографию видел. Там статья была, как вы подводную лодку потопили.
– Не я топил. Сторожевик у нас был, так, корыто с мелкой пушкой, но он хорошо бомбу вложил. А затем Пе-2 лодку добил.
– Ну, ордена зря не дают, — сказал пилот и, меняя тему, провел по столу черту. — Двести килограммов уступаю, но триста сбавляйте. Поймите вы, расшибемся с перегрузом.
Выпили еще и сошлись на двухстах пятидесяти килограммах. Прикончив бутылку, пилот нахлобучил фуражку с «крабом» и пригрозил:
– Лично буду проверять! Ну, пока.
Решили сократить группу на одного минометчика, оставить часть консервов, хлеба, ручных гранат и запасной баллон к огнемету:
– Ну, килограммов сто пятьдесят убрали. Сто двадцать мин весят 360 килограммов. То есть каждый боец, включая тебя, Николай, кроме оружия, боеприпасов и харчей, понесет килограммов по двадцать пять мин. А минометчики вообще загнутся, каждый «самовар» полцентнера весит.
– Застрянем мы там, в горах, или будем ползти, как жуки, — подвел итог Маркин. — Оставим на базе один миномет и двадцать мин. Люди, считай, на семь-восемь килограммов груза меньше понесут. Двадцать километров от озера надо проскочить махом.
– Здорово мы размахнемся с такой поклажей, — влез в разговор командиров Слава Фатеев.
– Николай, проверь каждого, — не реагируя на реплику разведчика, приказал Маркин. — Оставляй одну флягу воды на двоих, там ручьев хватает. Без воды не пропадете. Никакой лишней ерунды, вроде портсигаров, складных ножей. Хлеб слишком тяжелый, заменим его сухарями. Пистолеты к чертовой матери — лишние килограммы. Оставишь, Николай Захарыч, лишь свой ТТ.
– И мой «кольт», — снова влез Славка.
– Может, обойдешься без него?
– Никак нельзя. Я — командир разведки.
Из головы не выходила мысль о бомбежке Сталинграда. Фатеев убеждал себя: «Кому нужен наш зачуханный поселок на окраине города? Вряд ли его будут бомбить». А с другой стороны, в трех километрах судостроительный завод. Лесозавод неподалеку. Чем не цель для фрицев?
Ноги сами привели его к санчасти. Катю выписывали, и Славка предложил проводить ее до штаба.
– Проводи, — равнодушно согласилась девушка.
И опять все получилось не так. Катя молчала, а Славка утешал ее, потом заверил, что если нужна какая помощь, то он всегда рядом. Не чужие ведь.
– Чужие! — едва не закричала Катя. — Уйди ты от меня. Я на кладбище хочу зайти.
– Шагай, я тебе не мешаю, — разозлился Фатеев. — Устроила истерику. Будто ты одна близких людей хоронишь. Немцы Сталинград развалили, может, у меня и семьи уже нет.
Катя молча шагала в сторону кладбища.
А Слава в сердцах высказывался своему другу Антону Парфенову:
– Сходили мы туда на разведку — нужное дело. Но зачем этот десант затеяли? Минометы, пулеметы… Ничего мы там не сделаем. «Юнкерсы» восемьдесят восьмые такие громадины, почти девять тонн весят. Как их пулей или миной возьмешь? Там же не перкаль и не дерево, а сплошной металл. Моторы и рубка бронированные, их не всякий снаряд возьмет.
– Я тоже не понимаю, — согласился Антон. — При мне «Юнкерсу» из 37-миллиметровки наши зенитчики очередь влепили прямо в яблочко. Две дыры с полметра в фюзеляже, в двигателе пробоина, дым валит, а он летит. Так и скрылся. А эти зенитки даже танковую броню прошибают. Начальник оперативного отдела приходил, дал указание бить в первую очередь по складам, ангарам и радиолокационные станции поджечь. В общем, создать видимость мощной операции, — фыркал Парфенов. — Бой в Крыму, все в дыму, воюем изо всех сил. Пусть союзники видят, что мы не спим.
– Похоже на то, — соглашался Фатеев.
Оба парня, хорошие и смелые разведчики, ошибались. Готовилась игра более сложная, чем они предполагали.
Под мелким дождем «Каталина» после долгого разбега оторвалась от поверхности залива. Гидросамолет был загружен под завязку. Моторы, установленные на поднятых над фюзеляжем огромных крыльях, оглушительно ревели. В помещении было темно, люди притихли, машину трясло, и это усиливало напряжение.
– Курить можно? — спросил кто-то.
– Наверное, нельзя, — отозвался Николай Слобода.
– Пусть курят, — сказал, появляясь в дверях пилотской кабины, знакомый летчик. — Только по очереди, по пять человек.
Первая пятерка с удовольствием затянулась папиросами. Вместо махорки выдали по три пачки на брата.
– Страшно? — спросил пилот.
– Не слишком уютно, — отозвался Славка. — Трясет сильно.
– Страшновато, — признался кто-то из молодых.
– Ничего. У меня кормовой стрелок — девка восемнадцати лет. И то не боится.
– О, девушка — это хорошо, — оживился Салиев. — Познакомиться можно?
– А вот хрен тебе. Она у нас одна. Кто экипаж обслуживать будет?
Прозвучало двусмысленно, но такие плоские шутки были сейчас необходимы. Десантники заржали, напряжение немного спало.
– Мы не заримся. У нас этого добра на земле хватает.
– Тю! — крикнула откуда-то сверху девушка. — У тебя голосишко совсем жиденький, лет восемнадцать, наверное. Небось и не целовался ни разу.
– Целовался.
– Пока для тебя достаточно. Если вернешься, может, чего побольше достанется.
Снова раздался смех, а пилот выговаривал Слободе:
– Груза ты многовато взял, едва тащимся.
Молодой десантник, придвинувшись ближе, сыпал комплименты девушке-стрелку, стараясь перекричать шум двигателей.
– Смелая вы и красивая наверняка.
– Уж какая есть.
– А зовут как?
– Зоя.
– А меня Егор. Может, встретимся, если живы останемся.
– Если…
– Зойка, — строго окликнул ее командир экипажа. — Следи за воздухом и меньше болтай.
– Как не болтать. Жених объявился, а вы только лапать умеете.
До озера Тулома добрались на рассвете. По пояс в воде брели к берегу. Фатеев и Салиев, выскочившие первыми, держали под прицелом подходы. Едва последний десантник выбрался на сушу, гидросамолет начал скольжение по водной глади.
Бойцы, сгибаясь под тяжестью груза, спешили уйти подальше от места высадки. Через час, никого не встретив, они исчезли в лабиринте гор.
Но такие операции редко кончаются без потерь. Первой жертвой стал экипаж «Каталины». Пара «Мессершмиттов-109» перехватила гидросамолет возле линии фронта. Скорость «Ме-109» — 560 километров в час, а «Каталина» даже без груза могла выжать не больше чем двести девяносто.
– С двумя как-нибудь справимся, — уверенно сказал командир экипажа.
Заходящих сверху немецких истребителей встретила пулеметными очередями стрелок Зоя. Один из них вильнул, но продолжил атаку. Не меньше десятка пуль и два снаряда пробили верхнюю плоскость. Спаренный пулемет в носовой турели проводил истребителей длинной очередью.
Второй заход «Мессершмитты» сделали снизу. Попытка командира уйти резким виражом от вражеского огня не увенчалась успехом. Пулевые и снарядные трассы прошили фюзеляж, кабину стрелка, загорелся один из моторов. Снаряд пробил дыру в крыле, переломил крепежную стойку.
Потоком воздуха крыло сгибало, самолет терял управление. Все это происходило на нашей стороне линии фронта.
– Всем прыгать! — кричал командир экипажа.
Штурман сидел в своем кресле, откинув пробитую голову. Стрелок-радист пытался открыть фонарь кабины.
– Зойка, ты меня слышишь? Прыгай.
– Слышу, — после паузы ответила девушка. — У меня нога перебита.
– Прыгай все равно, черт возьми! Живее.
– Снарядом перебита… понимаешь.
Это были последние слова, произнесенные в самолете. «Мессершмитт-109» с расстояния полусотни метров ударил по кабине сразу из четырех стволов. Командир погиб сразу, а тяжело раненный стрелок-радист застыл возле полуоткрытого фонаря.
Тяжелая машина, кувыркаясь, падала вниз. Взрыв ударил неподалеку от окопов. Когда прибежали пехотинцы, то приблизиться к огромному клубку пламени не смогли.
– Накрылись ребята, — сказал один из них, снимая пилотку.
– И головешек не соберешь. Вон как горит.
Немцы тоже отреагировали на пламя и открыли стрельбу из пулеметов.
– А ну, в окопы, быстро! — торопил бойцов лейтенант.
Начинался обычный день уходящего лета 1942 года.
Группа заняла укрытия, которые заранее определил Фатеев. Цели тоже были распределены. Скопились в одном месте, в густых зарослях молодых сосен. Здесь предстояло провести остаток дня и ночь. Огонь предстояло открыть на рассвете, точно в определенное время.
– Ни раньше, ни позже, — инструктировал Николай Слобода. — Только по моему сигналу.
Большинство согласно закивали головами, лишь Фатеев тихо поинтересовался:
– Наша группа не одна? Еще кто-то будет действовать?
– Не знаю. Таков приказ, а приказы надо выполнять.
Если группе предстояло вести огонь из укрытия, то Паше Юркевичу с огнеметом, Славе Фатееву и Леониду Коломейцу предстояло еще затемно выползти на склон, где поодаль от аэродрома стояла вторая радиолокационная станция.
Опасность была не только в том, что она находилась на открытом месте. Вокруг расхаживал часовой, а метрах в ста, в окопе, обложенном мешками с песком, стоял крупнокалиберный пулемет. Расчет составлял три человека.
Юркевич со своим огнеметом мог вести огонь на расстоянии не более полусотни шагов, но, чтобы попасть в узкие окна и локаторы на крыше второго этажа, требовалось подойти ближе. Фатееву предстояло убрать часового. Коломеец был на подхвате. Кроме того, мог вмешаться расчет зенитного пулемета.
У Славки уже родился свой план. Напротив пулемета, на расстоянии двухсот метров, стояла тройка «Юнкерсов-88». Если перебить расчет, то из пулемета калибра 13 миллиметров можно поджечь все три бомбардировщика.
Он тут же одернул себя. Пятнадцать человек пытаются нанести удар по авиабазе, с ее батареями легких и тяжелых пушек, множеством пулеметов. Сколько времени понадобится, чтобы поднять в воздух хотя бы пару «Мессершмиттов», стоявших на дальнем краю летного поля? От них не укрыться, сметут всю группу в момент.
Снова заморосил дождь. «А ведь это последняя моя ночь — с тоской размышлял Славка. Ну, сумею я нырнуть в расщелину, самолеты меня не увидят, но базу охраняет целая рота, если не батальон плюс зенитчики. Прочешут каждый метр. Может, даже с собаками. Эх, Катька ты, Катька! Доброго слова на прощание не могла сказать. А мать жалко. Хотя мелкота уже подросла, помощь есть. Все равно умирать не хочется».
Нестерпимо хотелось курить, что было строжайше запрещено. Неизвестно, ходят ли ночные патрули? Бесшумно подошел Николай Слобода.
– Не спишь, Слава?
– Как тут заснешь? Нас ведь в мясорубку сунули. Ну, сожжем мы цистерны с горючим, пяток самолетов испортим, ангары продырявим. А что дальше? Не выпустят нас живыми. Все же дурацкая это затея. Начальство задницу нами прикрывает и союзникам за их консервы и ботинки угождает…
– Стоп, — перебил Фатеева комиссар. — Ты мне веришь?
– При чем тут «веришь не веришь»? Сам-то чего полез в эту кашу?
– Все будет нормально, Славка.
– Что, наступление готовится? Пока сюда пробьются, мы уже на том свете будем.
– Кто-то погибнет, — согласился Слобода. — Но шансы у нас неплохие.
– Значит, поддержка будет? Десант на парашютах сбросят?
– Постарайся заснуть и не хорони себя заживо.
– Ладно, — буркнул Фатеев, кутаясь в плащ-палатку.
Дождик продолжал моросить.
Он проснулся в темноте, хотя восточный край неба уже светлел. Рядом сидел Павел Юркевич. Огнемет висел у него за спиной: аппарат с десятилитровым баллоном горючей смеси, два небольших баллончика по бокам, двухметровый шланг и ружье, похожее на учебную деревянную винтовку. На коленях он держал автомат.
– Привет, Паша. Готов к бою? — спросил Фатеев.
– Как пионер.
– Где Ленька Коломеец?
– Здесь я.
Здоровяк Коломеец был вооружен ручным пулеметом Дегтярева. На груди закреплена толстая сумка с тремя запасными дисками. Удобно, не болтаются на ходу, а самое главное, по мнению Коломейца, защищают тело от пуль. К сожалению, это иллюзия. Винтовочная пуля пробьет все три диска, тело, да и вещмешок в придачу.
– Всего четыре диска? — спросил Фатеев. — Я же приказал шесть брать.
– Два диска еще в мешке и сто патронов в коробке. Гранат четыре штуки.
Всех троих уже торопил Николай Слобода.
– С Богом, ребята. Вам начинать. Слава, давай часы сверим.
Фатеев короткими перебежками приближался к радиолокационной станции. Часовой, умотавшись за ночь, медленно вышагивал по периметру. Длинный плащ, винтовка за плечами, массивная каска. Славка сумел приблизиться к нему шагов на двадцать, нырнул за угол здания и с минуту переводил дыхание.
Затем придвинулся вдоль стены еще на десяток шагов и бросил заранее припасенный камешек. Часовой, вытянув шею, повернул голову в сторону неожиданного звука. Славка подбежал к немцу. В последнюю секунду тот обернулся.
Перехватив часового за шею, Фатеев ударил ножом в грудь, убедился, что удар нанесен точный, и осторожно опустил тело на траву. Пригнувшись, подошел к Юркевичу и Коломейцу, глянул на часы:
– Через две минуты начинаем. Я ползу к пулеметчикам.
Расчет зенитного пулемета дремал, а может, просто кутался в теплые шинели. Фатеев уже приближался к окопу, укрытому с трех сторон мешками, когда сзади полыхнуло пламя. Уже не прячась, Славка подбежал к пулеметному гнезду. Там было два человека, оба встали, растерянно глядя на русского. А может, они не успели понять, русский это или пришел кто-то из своих.
Две очереди свалили пулеметчиков, один лишь успел слабо вскрикнуть. Фатеев, отложив ППШ, лихорадочно проверял пулемет. Лента в массивной коробке на семьдесят пять патронов была заправлена в казенник. Где предохранитель? Славка чувствовал, как у него тряслись руки.
«Юнкерсы-88», стоявшие напротив зенитной установки, показались огромными. До них было метров двести пятьдесят, дальше, чем Фатеев считал раньше. Рукоятки пулемета были удобными, но зенитный прицел лишь мешал, и Слава откинул его вниз.
Отдача оказалась сильной. Пулемет дернулся, и трасса ушла с завышением. Упершись ногами в утоптанное дно окопа, Фатеев дал вторую очередь. Она высекла сноп искр на бетонке под брюхом «Юнкерса». Слава повел ствол вверх, трасса уткнулась в фюзеляж.
Фюзеляж не нужен, надо бить по бензобакам в крыльях, в двигатели, в кабину. Третья очередь оказалась точнее, трасса ударила в крыло и левый двигатель, затем ствол снова повело вверх. Слишком длинная очередь. Еще одна — покороче. Фатеев выпустил две трети патронной коробки, но самолет упорно не загорался. Может, баки пустые? Но пустые баки взрываются.
Растерявшись, он открыл огонь по соседнему «Юнкерсу». После второй очереди вспыхнул двигатель, огонь побежал по крылу. Горишь, сволочь! Сейчас добавим. Очередь пошла вразброс, хлестнула по мотору, по горбатой застекленной кабине. Затвор, лязгнув, застыл в заднем положении.
Слава вставил новую ленту и оглянулся в сторону радиолокационной станции. Пламя выбивалось из двери, окон, возле здания лежали несколько горящих трупов, уцелевший немец крутился, пытаясь сбить пламя.
Юркевич и Коломеец стреляли по выскакивающим из окон техникам. Зачем тратить на них время?
– Бегите сюда! — крикнул Слава.
Белорус сбросил с плеч огнемет (боезапас он, видимо, израсходовал) и, подхватив Коломейца, побежал к зенитной установке. Тяжело дыша, оба спрыгнули в окоп. Рукав маскхалата у Паши Юркевича подмок кровью.
– Ерунда, — отмахнулся он. — Глянь, как станция горит!
– Зато у меня что-то слабо получается, — в сердцах выругался Фатеев, выпустив очередь.
«Юнкерс», стоявший посредине, горел. К нему ехала пожарная машина. По ней открыли огонь одновременно Фатеев и Коломеец из ручного пулемета. Двигатель загорелся, водитель вывалился под колеса, трое пожарных, пригибаясь, убегали прочь.
Миномет бил по ангару, где ремонтировались поврежденные машины. Из пробоин валил дым, пробивались языки пламени. Минометчики перенесли прицел на второй ангар. Мины пробивали алюминиевую крышу, взрывались внутри, но результата заметно не было.
Огонь четырех ручных пулеметов с холмов оказался малоэффективным. Трассы рассеивались, рикошетили от бетонного покрытия. Против «Юнкерсов» пулеметы Дегтярева тоже оказались слабыми. Зато некстати подвернулся пятитонный заправщик. Водитель пытался угнать его за пределы взлетной полосы.
Все четыре «Дегтяревых» скрестили трассы на оранжевой цистерне. Бронебойно-зажигательные пули продырявили емкость, заправщик вспыхнул, превратившись в клубок пламени. Огонь с ревом взметнулся вверх, выкинув угольно-черное грибовидное облако. Огромная лужа бензина растекалась по бетону, вспыхнули колеса «Мессершмитта», готового взлететь.
Пилот разогнал машину, но оторваться от полосы не сумел, лопнула одна, за ней другая шина. Остроносый истребитель, высекая сноп искр, прокатился брюхом по бетону, накренился и, описав круг, перевернулся брюхом вверх.
Пилот «Мессершмитта», молодой летчик, воевал с сорок первого года. На его счету было уже несколько сбитых русских самолетов, сделанных в основном из дерева, со слабым вооружением. От попадания его пушек они разваливались в воздухе. Пилотов, успевших выпрыгнуть, он добивал, поджигая парашют, либо прошивал ноги пулеметной очередью. Человек валился бесформенным мешком на землю, перебитые кости разрывали мышцы, русский тяжело и мучительно умирал.
Летчик видел, как по пыльным дорогам, бросая технику, толпами отступают красноармейцы. Его звено снижалось до высоты ста метров. Две пушки и два пулемета на каждом истребителе буквально выкашивали толпу, оставляя десятки, а порой и сотни трупов. Вместе с красноармейцами уходили на восток беженцы. Разницы между гражданскими и военными, когда самолеты ложились на боевой курс, не делалось.
Глупые русские бабы, одетые в рванье, бросали тележки или мешки и садились прямо на обочину, прижимая к себе детей. Точная очередь раскидывала их в разные стороны. 20-миллиметровые снаряды разрывали детские тела на части.
Один из русских мужиков остервенело гнал телегу через поле к лесу. Он стоял, держась за вожжи, нахлестывая лошадь, которая, чувствуя опасность, прибавляла ходу. В телеге сидели две женщины и двое детей. Пилот спикировал, но мужик резко свернул в сторону, и очередь прошла мимо.
На ухабе выбросило одного из детей, но русский не стал его подбирать, зная, что погубит всю семью. Со второго захода пилот «Мессершмитта» сумел попасть в телегу, убитая женщина вывалилась и покатилась по траве.
Летчик был обозлен, предчувствуя, как над ним будут смеяться товарищи. Он снизился до высоты телеграфного столба и ударил сразу из четырех стволов. От телеги полетели деревянные обломки, отвалилось колесо. Вторую женщину с ребенком перехлестнуло очередью, они тоже выпали из телеги.
Лошадь остановилась. Мужик соскочил, наклонился над убитыми или тяжело раненными, подхватил ребенка и скрылся в лесу. Лошадь пилот убивать не стал, она все равно достанется победителям.
Над ним действительно тогда подсмеивались за неумелую стрельбу. Но это был сорок первый год, он только начинал воевать.
Сейчас пилот пытался открыть раскалившийся фонарь кабины, который вело от жара горящего бензина. Он поджаривался заживо, а фонарь заклинило намертво. Пилот нашарил пистолет и несколько раз выстрелил, перебив крепления.
Фонарь отвалился, летчик упал в горящий бензин. Корпус самолета и крыло мешали ему подняться и немедленно убегать. Он прополз по огненной луже, крича от боли в обугленных руках. Когда поднялся, то горел уже весь. Сделав несколько шагов, упал и закрутился, жалея, что выронил пистолет и нельзя застрелиться. Кричать он уже не мог, гортань сожгло нестерпимым жаром.
Небольшой склад боеприпасов на краю взлетной полосы достать не удалось, зато мины легли рядом с полуторатонной цистерной горючего. Одна из них ударила точно в цель. Полная цистерна не взорвалась, но из выбитой крышки взвился огненный язык. Цистерна горела, расстилая пелену дыма.
Мины, упавшие на крышу центральной радиолокационной станции, не пробили ее, но смяли оба локатора, во все стороны торчали обломки решеток.
В ангаре, где ремонтировались поврежденные самолеты, что-то взорвалось, вынесло ворота. Огонь корежил и сминал гофрированные стены. Сразу две пожарные машины пытались потушить огонь и спасти соседний ангар. В четкости действий немцам было не отказать. Волна пены не дала загореться ангару с секретной техникой.
С дальней вышки по зенитной установке, которую захватили десантники, вел огонь пулеметчик. Мешки с песком мешали Славке развернуть ствол и ударить в ответ.
– Ленька, сбрось штук пять мешков справа.
Коломеец заколебался. Зажигательные пули, шипя, пробивали мешковину, разрывные лопались мелкими вспышками. Несколько осколков обожгли Коломейцу руку и щеку. Он шарахнулся в угол окопа.
Паша Юркевич, действуя одной рукой (вторая была прострелена), кое-как стащил один мешок. Фатеев вел огонь по вышке, но ствол упирался в остальные мешки.
– Ленька, а ну полез наверх! Пристрелю!
Коломеец, рослый, неуклюжий, с сумкой для дисков на груди и вещмешком за спиной, перекрестился, сдернул один, другой мешок с песком. Потянулся за третьим. У пулеметчика на вышке был новый «машингевер» МГ-42 со скорострельностью 1200 выстрелов в минуту.
Трассы, хоть и рассеялись из-за большого расстояния, но три штуки угодили в цель. Фатеев услышал характерный треск разрывной пули, удар о металл и крик Коломейца:
– Мамонька, убили…
Парень ворочался на дне окопа, придавленный мешком с песком. Когда стащили мешок, увидели, что сумка разорвана и пробита. Торопливо сбросили сумку, вещмешок, расстегнули бушлат. Защита из одного пустого и двух полных дисков не помогла.
Разрывная пуля завязла, взорвавшись среди жестяных дисков и рядов новеньких желтых патронов. А две обычные пули винтовочного калибра пробили диски и грудь.
Когда разрезали гимнастерку и тельняшку, увидели, как из двух небольших отверстий толчками выбивает темную кровь. Боец попытался произнести еще какие-то слова, но изо рта тоже пошла кровь. Леня Коломеец, несмотря на мужественную внешность, никогда не отличался смелостью. Но погиб он в бою, выполняя приказ. Преодолел страх и заслужил такую фразу в печальном извещении: «Погиб смертью храбрых, защищая Родину».
Фатеев поймал в прицел вышку с часовым, нажал на спуск. Ему показалось, что пулемет взорвался. Ствол и казенник сорвало со станка, хрустнули сломанные пальцы, обожгло плечо. Слава опрокинулся на спину, тяжелый пулемет, который мог разбить голову, валялся рядом, а вокруг творилось непонятное.
Бруствер разлетался на куски. Из разорванных мешков струился песок. Над головой что-то взорвалось, вскрикнул Паша Юркевич, а Фатееву обожгло лицо.
По предательской зенитной точке, которую захватили русские, вела огонь счетверенная 20-миллиметровая установка. Бронебойные, зажигательные и осколочные снаряды вспарывали мешки, смели бруствер, опрокинули пулеметный станок.
Слава и Паша лежали вниз лицом, закрыв головы руками, сверху сыпался песок и обжигали тело мелкие осколки. «Рано или поздно они нас добьют», — думал Фатеев. Ополовиненный мешок свалился рядом, засыпав руку до плеча песком.
Именно в этот момент Слава услышал непонятный далекий звук. Меняя амплитуду, он то звенел, то понижался до тяжелого гула. Треск разрывающихся снарядов мешал понять, что это такое. Двадцатимиллиметровка вдруг оставила их в покое. С полминуты вокруг висела тишина, затем ударили тяжелые орудия. Непонятный звук растворился в грохоте 88-миллиметровок, трескотне зенитных автоматов.
Но Слава уже понял — это летят наши бомбардировщики.
Трое опытных минометчиков знали свое дело. Уже первыми выстрелами они вывели из строя радары на крыше центрального поста наблюдения, хотя само здание оказалось им не по зубам. Затем издырявили и подожгли ремонтный ангар.
Как и ожидали, внутри оказалось достаточно горючего материала: масла в бочках, груды ветоши, остатки бензина в баках, жидкость для промывания деталей. Все это хорошо полыхнуло. Три «Юнкерса-88» и штурмовик-истребитель «Фокке-Вульф-190» сгорели дотла.
Пожар во втором ангаре немцам удалось погасить, но две мины взорвались рядом с новейшим турбореактивным разведчиком АР-234, или, как его чаще называли, «Блиц». Он управлялся одним пилотом, набирал высоту до шестнадцати километров, а скорость 800 километров в час позволяла обходиться без оборонительного вооружения. Зато оптика была установлена первоклассная.
– Открывайте ворота, я буду взлетать, — кричал летчик-испытатель.
– Куда? Гляньте на взлетную полосу! — удерживал его офицер охраны.
Посреди бетонки полыхал пятитонный заправщик, а горящая лужа разлившегося бензина перегородила полосу. Взрывались мины, летели пулеметные трассы, клубы дыма несло над летным полем.
– Нельзя губить такой самолет. Нам всем…
Договорить пилот не успел. Очередная мина взорвалась под ногами офицера охраны, отбросив в сторону тело с исковерканными ногами. Пилота и нескольких техников ранило осколками.
– Быстрее в укрытие! — скомандовал главный инженер.
Когда небольшая группа выбегала из ангара, мина взорвалась возле двери, изрешетив часового, который не покидал свой пост несмотря ни на что.
Вокруг царила неразбериха. Все происходило так быстро, что невозможно было понять: или русские предприняли внезапное наступление и прорвали фронт, или действует отряд парашютистов.
На склоне холма факелом горела вспомогательная радиолокационная станция. Крупнокалиберный пулемет бил по своим. Видимо, его захватили русские. Вспыхнула полуторатонная цистерна с бензином, горели несколько «Юнкерсов», дым все больше заволакивал летную полосу.
Получившие команду на взлет дежурные «Мессершмитты» не смогли подняться. Один перевернулся на взлете и горел в луже пылающего бензина, снаряды и патроны взрывались пачками, разрушая корпус. Пилот сумел отбежать на десяток шагов и тоже горел. Тело, превратившееся в головешку, корчило от сильного жара.
Второй истребитель, поврежденный осколками и пулями, сумел выкатиться на взлетную полосу, мотор отказал, и пилот покинул машину.
Но немцы никогда бы не одерживали своих побед, если бы не умели быстро оценивать ситуацию и немедленно давать отпор.
Несмотря на сильные пожары сразу в нескольких местах, горящие самолеты и выведенные из строя радиолокационные станции, комендант авиабазы быстро сообразил, что действует лишь небольшая группа диверсантов. Он мгновенно связался с начальником зенитной обороны, но тот и сам понял, в чем дело.
Стволы четырех 88-миллиметровок развернулись в сторону каменистых холмов. Взрывы крошили каменистые гребни, некоторые шли с завышением, взрываясь в низине.
– Шрапнель! — скомандовал командир батареи.
Устаревшая шрапнель, которая выкашивала в Первую мировую войну всех подряд — немцев, русских, англичан, — и на этот раз показала свою эффективность.
Десантник, менявший очередной диск ручного пулемета, вскрикнул, получив две шрапнельные пули в спину.
Миномет продолжал сыпать мины, выбирая новые цели. Расчет не заметил, как на высоте полусотни метров вспухло ватное облако разрыва. Двое минометчиков были тяжело ранены, третий продолжал вести огонь, выбрав целью два стоявших рядом «Юнкерса-88».
Сразу несколько взрывов на разной высоте добили минометный расчет. Не помог узкий окоп и каменный гребень. Пучок шрапнели шел сверху, изрешетив тела.
Саня Кучеренко уже расстрелял все диски. Ствол «Дегтярева» раскалился, Саня осторожно поливал его водой из фляжки. Помощник торопливо набивал диск, поминутно глядя вверх. Он тоже услышал непонятный гул и, привстав, увидел высоко в небе тройки бомбардировщиков.
– Саня, наши идут!
Шрапнель рванула немного в стороне, пули хлестнули по траве, выбили крошки камня. Саня выронил флягу, изогнулся всем телом и удивленно уставился на помощника. Шрапнельная пуля угодила ему в затылок и, пробив голову навылет, вышла изо рта.
Помощник, продолжая сжимать диск, испуганно попятился прочь. Ему повезло. Густой пучок шрапнели осыпал все вокруг, убил наповал Саню Кучеренко, расщепил приклад пулемета, но не задел помощника. Даже диск в его собственных руках пробило насквозь, разбросав патроны.
Комиссар Слобода, который руководил ведением огня и сам стрелял из ручного пулемета, кричал уцелевшим бойцам:
– Отходим. Раненых брать с собой.
Пригнувшись, обежал позицию, остановился возле тела Сани Кучеренко. Некому будет теперь спеть про ямщика и скалистые горы. Второй номер, словно оправдываясь, торопливо рассказывал:
– Я никуда не убегал, честное слово. Шрапнель как шарахнет, Саньку вот наповал, а меня не задело.
– Все, уходи, — перебил его Слобода. — Автомат не забудь. Мы свое дело сделали, остальное авиация довершит.
Поднялся Андрей Ступников, раненный в шею. Кое-как наложенная повязка пропиталась кровью. Усман Салиев тоже уцелел.
– Там внизу Славка Фатеев с помощниками остался, — сказал он. — Надо сбегать посмотреть.
– Живее. Туда и обратно. Возьми с собой еще кого-нибудь. Вдруг раненых придется выносить.
Редкая цепочка потянулась в ущелье. Комиссар нырнул в окоп минометчиков. Убедился, что живых здесь нет. Оставалось штук двадцать мин. Николай торопливо опускал их в ствол миномета. Где-то высоко над головой грохнул одинокий шрапнельный разрыв. Обожгло правую ладонь. Шрапнельная пуля пробила ее навылет, из раны торчала перебитая мелкая кость.
Морщась от боли, Николай замотал ладонь заранее приготовленным бинтом. Как знал, что непременно зацепит. Зубами выдернул кольцо «лимонки» и опустил ее в минометный ствол. Едва успел откатиться за камень. Взрыв взметнул вверх язык пламени, ствол у основания раздуло.
Фатеев шел сам, Юркевича поддерживал Салиев. И Славку, и Пашу Юркевича словно протащили через густую колючую проволоку. Маскхалаты сплошь изодраны, лица и кисти рук в крови и мелких ранах.
Торопясь, уходили все дальше. Фатеев с укором выговаривал Слободе:
– Мог бы и раньше предупредить, что авианалет планируется.
– А если бы к фрицам в плен попал? Думаешь, они языки развязать не сумели бы?
На этот раз самолетов было более сорока. Первыми сбросили тяжелые полутонные бомбы дальние бомбардировщики Ил-4. Осколки разлетались на сотни метров, дырявя «Юнкерсы», разламывая крылья, выводя из строя двигатели.
Фугасы, сброшенные с высоты трех километров, выворачивали бетонные плиты. Огромные воронки дымились по всему взлетному полю. Второй ангар разнесло прямым попаданием. Искореженные листы алюминия сложились в плоскую кучу, откуда, как памятник, торчали кусок фюзеляжа и хвостовая часть нового торпедоносца.
Огонь вражеских зениток был по-прежнему сильным. Тяжелый снаряд разнес многотонный бомбардировщик на куски, второй Ил-4 продолжал полет на одном двигателе, быстро теряя высоту. Два человека из экипажа выбросились с парашютами. Двое других, видимо, погибли и рухнули вниз вместе с обломками самолета.
Бомбардировщики Пе-2, пикируя, сбрасывали более мелкие бомбы. Удары наносились довольно точные. По периметру летного поля на своих стоянках горели не меньше десятка «Юнкерсов-88». Другие получили сильные повреждения, стояли с пробитыми фюзеляжами, кабинами, смятыми крыльями.
Огромный «Дорнье-217» из вновь прибывшей эскадрильи завалился набок, одно крыло переломилось у основания. Рядом с его соседом взорвалась осколочная «пятидесятка». Взрыватели этих пятидесятикилограммовых бомб срабатывали, едва касаясь земли, почти не оставляя воронок.
Веер осколков издырявил восемнадцатиметровый корпус, правое крыло, загорелся мотор. Эти громадины, способные нести четыре тонны бомбовой нагрузки, предназначались для уничтожения крупных транспортов и крейсеров. Авиабомба весом в тонну или полторы, угодив в цель, не оставляла шансов даже самому крупному транспорту, а эсминцы и фрегаты переламывала пополам.
Взрыв такой бомбы даже в воде, на расстоянии полста метров, был способен разорвать швы корабельной обшивки, вывести из строя винты. Взрывная волна ломала мачты, сносила надстройки, в машинных отделениях лопались трубопроводы.
Эти немногие «Дорнье» берегли. Из девяти бомбардировщиков два вышли из строя. Третий бомбардировщик, уже заправленный, получил несколько осколков в бензобаки. Струйки бензина стекали на бетон. Зажигательные бомбы, которые сбрасывали вместе с осколочно-фугасными, подожгли образовавшуюся лужу топлива. Огонь побежал вверх, охватил крыло, двигатель, затем загорелся весь самолет.
Кроме стационарных зениток, эскадрилью «Дорнье» защищали крупнокалиберные пулеметы и две спаренные передвижные 37-миллиметровые пушки, установленные на бронетранспортерах.
Пикирующие бомбардировщики Пе-2 подвергались наибольшему риску. Снаряд ударил в основание крыла. Высокая скорость и мощный встречный поток воздуха мгновенно расширили пробоину, крыло отвалилось и понеслось к земле вместе с мотором и вращающимся пропеллером.
Командир звена Пе-2 успел услышать в наушниках: «Прощайте, мы…» Недосказанные слова погасли в грохоте взрыва. Огненный клубок покатился по бетонке и подмял массивную сторожевую вышку с установленным на ней крупнокалиберным пулеметом. Вышка вместе с двумя наблюдателями рухнула вниз.
В огромном костре трещали и взрывались патроны. Трассирующие пули разлетались в разные стороны. Один из наблюдателей, собрав все силы, выскочил из огня, волоча поврежденную ногу. Прорезиненный плащ горел смолистым искрящимся пламенем. Наблюдатель, крича от боли, пытался сорвать его, затем свалился на бетон.
Зенитная счетверенка не выпускала из прицела очередной Пе-2. Снаряды разнесли застекленную кабину, вспороли нижнюю часть фюзеляжа под кабиной. Пилот сумел вывести самолет из смертельного пике, но его добил 37-миллиметровый автомат, и машина рухнула на каменистый склон.
Очередная тройка Пе-2 накрыла бомбами зенитную установку на бронетранспортере, добила двухмоторный «Юнкерс-88», который пытались тушить пожарные. «Пешки» опустились слишком низко, сумели взорвать еще один «Юнкерс-88», но угодили под огонь сразу нескольких стволов.
Счетверенная 20-миллиметровка поймала Пе-2, когда, натужно ревя моторами, он выходил из пике. В такие секунды скорость самолета резко падает, и зенитный автомат бил по самолету, как по мишени в тире. Крылья мгновенно покрылись пробоинами, сорвало лист обшивки с мотора, там что-то искрило и дымилось, затем вспыхнуло пламя.
Самолет, так и не набрав высоты, ударился о бетонные плиты и разлетелся на горящие куски. Другой Пе-2 попал под перекрестный огонь двух крупнокалиберных пулеметов, пули прошивали корпус и крылья насквозь, но опытный пилот сумел вывести машину из-под огня.
Уцелевшие бомбардировщики шли курсом на юго-восток. Позади осталась разрушенная авиабаза. Тягачи растаскивали горевшие самолеты, пожарные машины заливали их пеной. Саперы лихорадочно откапывали бомбоубежище, где завалило десятка два летчиков и техников.
Когда пробили наконец дыру, из темноты, клубясь, выползало ядовитое облако сгоревшей взрывчатки.
– Живых там нет, — сказал, вытирая пот, опытный пожилой фельдфебель. — Они задохнулись, как в газовой камере.
– Копайте, — торопил офицер. — Вдруг Иваны совершат еще один налет.
– Вряд ли. Удивительно, откуда они набрали эти самолеты.
– Говорят, за Уралом на военных заводах дети работают с двенадцати лет, а всех рабочих неделями не выпускают из цехов.
– Сталин не щадит своих, а нам тем более пощады не ждать.
Десять истребителей сопровождения вели израненные осколками и пулями бомбардировщики. Некоторые, получив десятки пробоин, едва тянули, отставая от других.
Бомбардировщик Ил-4 с неработающим левым двигателем все больше отставал. Эти самолеты в сентябре сорок первого бомбили Берлин, а сегодня крепко ударили тяжелыми бомбами по авиабазе. Его вели два истребителя сопровождения, но четверка «Фокке-Вульф-190» с их усиленным вооружением внезапно вывалилась из облаков и зашла в атаку сзади.
Залп развалил на части легкий «Як-1», второй разворачивался на крутом вираже, чтобы дать отпор «фоккерам» и защитить израненный бомбардировщик. Получил два снаряда в фюзеляж и двигатель, успел дать очередь, но снаряд, пробив бронестекло, взорвался в теле пилота.
Ил-4 был обречен. Против четверки «фоккеров» ему не выстоять. Стрелок в кормовом колпаке, вжимаясь в приклады спаренного пулемета ШКАС, ожидал новой атаки. Когда в прицеле стремительно вырос вражеский истребитель, он нажал на спуск.
Но пулеметам винтовочного калибра трудно соревноваться с пушками. Стрелок погиб через несколько секунд, а следующий «Фокке-Вульф» всадил залп всех огневых точек в кабину управления и застекленный нос бомбардировщика. Ил-4 с погибшим экипажем, кувыркаясь, летел вниз, разваливаясь на куски.
Павел Горшеня матерился от злости, увидев, как за минуту погибли три самолета. Он не имел права покидать бомбардировщики и кидаться в бой. Задачей его эскадрильи была защита Ил-4 и Пе-2 от вражеских истребителей.
Их уже скопилось не меньше двух десятков. Приближаться вплотную они не рисковали, стрелки бомбардировщиков вели огонь из всех пулеметов. Сопровождавшие их «Яки» и Ла-5 тоже огрызались.
Горшеня поймал в прицел вырвавшегося вперед молодого немчонка на «Мессершмитте» и вкатил точную очередь. Двигатель вспыхнул, и «Мессершмитт» закрутился в безнадежном штопоре, исход которого только один — смерть.
Количество немецких истребителей увеличилось до тридцати, пилоты люфтваффе рвались отомстить за горевшую авиабазу. Они сопровождали наши самолеты едва не до аэродрома, хотя потеряли от оборонительного огня два «мессера». Но огонь многочисленных пушек, даже с дальнего расстояния, поджег еще один Пе-2, а другой буквально рухнул на взлетную полосу и сразу вспыхнул. Успел спастись лишь стрелок.
Девять десантников во главе с комиссаром Слободой сутки выбирались из вражеского тыла. При переходе линии фронта погиб еще один боец. Все восемь уцелевших краснофлотцев, в том числе Николай Захарович Слобода, получили ранения разной степени. Несколько человек положили в госпиталь, легкораненые лечились в санчасти.
Об успешном налете на авиабазу «Тулома», хоть он и стоил немалых потерь, коротко сообщило Информбюро. В центральных газетах это сообщение перепечатали, но ни слова не сказали об участии в операции бойцов бригады морской пехоты. Лишь во флотской газете информацию немного расширили. Сообщили, что в операции принимали активное участие краснофлотцы из бригады капитана первого ранга Ю.
Буква «Ю» означала Юшин. Его хвалили за высокий уровень подготовки личного состава и почему-то ни слова не сказали о командире отряда «Онега» Никите Васильевиче Маркине. Да и вообще, слово «отряд» в статье не упоминалось.
Корреспондент, следуя хвастливой традиции газет того времени, упивался фразами о разгроме крупнейшей авиабазы. Красочно описывались десятки сгоревших и разбитых немецких самолетов, уничтоженные зенитные батареи. Упоминались лишь фамилии Слободы, Фатеева, Юркевича, которые проявили особый героизм.
– И все? — недоуменно спросил Паша Юркевич.
– Все, — равнодушно подтвердил Славка.
