Глава 9
Привет, союзники!
Уничтожение вражеской подводной лодки — событие значимое даже в масштабах флота. Это не танк и не самолет. Угробить подводную гадюку, за которой числится не один потопленный корабль и сотни погибших людей, очень непросто. Тем более У-174 и ее рыжий безжалостный капитан были хорошо известны. Вырвись он из ловушки, и спустя месяц-два он снова продолжил бы свою волчью охоту.
В братскую могилу уложили два десятка десантников и моряков. Сколько-то попали в госпиталь. Еще несколько дней море выбрасывало тела погибших, в том числе хорошего парня Костю Веселкова. Под винтовочные залпы их хоронили рядом. Выросло целое кладбище.
Насчет наград на этот раз не скупились. Неизвестно, сколько орденов осело в штабе, но командир бригады морской пехоты Юшин и командир спецотряда Маркин получили ордена Красного Знамени. Капитана погибшей «Касатки» Ефрема Васильевича Будько, лейтенантов Костю Веселкова и Степана Осокина наградили посмертно орденами Красной Звезды.
Слава Фатеев получил новенький, еще редкий орден «Отечественной войны» 2-й степени. Орден был престижный, сверкал, переливался серебряными лучами и горел алой эмалью.
– Я бы с тобой поменялся, — благодушно шутил подвыпивший довольный командир отряда Маркин.
Операция сделала отряд известным. По слухам, Юшина и Маркина пригласили на прием союзники и тоже обещали награды.
Николай Слобода не принимал непосредственного участия в операции, но политотдел настоял, что он достоин ордена за добросовестное воспитание личного состава. Пеклись они больше о себе, сумев выбить для штабных политотдельцев несколько орденов и медалей. В такой ситуации нельзя было обойти и Николая Слободу.
Политрук, опасаясь потерять авторитет, пошатнувшийся после истории с Алей Величко, упорно отказывался, но орден Красной Звезды ему вручили прямо в штабе. Бойцы отряда и моряки (погибшие и живые) почти все были награждены медалями.
Почти анекдот получился со старшим лейтенантом Кулаевым. Начальник оперативного отдела, прочитав его рапорт о смелой атаке и уничтожении лично им двух фашистских моряков, не выдержал и вызвал орденоносца к себе. Он уже знал от Маркина о реальной роли Кулаева в операции и обрушился на него:
– Сукин ты сын, едва все дело не завалил.
– Кто знал, что фрицы засаду с пулеметами выставят. Я вместе со всеми в атаку бежал, все боеприпасы израсходовал, двух фашистов уничтожил.
– Не ври. Ты в небо палил, а застрелил пленного. В общем, от должности я тебя отстраняю, а там видно будет.
Начальник оперативного отдела, молодой капитан второго ранга, мог сгоряча разжаловать трусливого старшего лейтенанта, но вмешался политотдел. Комиссар терпеливо объяснил, что Кулаев — разведчик никудышный, но в уничтожении подводной лодки участвовал, хотя больше мешал.
– Надо его медалью хотя бы наградить, чтобы разговоров лишних не было. Сам понимаешь, авторитет штаба…
– Я бы его пинком под зад наградил, — вскипел начальник оперотдела, — и пару кубарей снял.
После долгих споров судьба Вадима Аркадьевича решилась следующим образом. Старшего лейтенанта и двух его помощников наградили медалями «За боевые заслуги» (одного посмертно), а Кулаева перевели на дальний участок в батальон береговой охраны на должность командира взвода.
Он служил там до осени, обиженный на всех, ненавидел свою новую должность, начальство, видел в любой фразе издевку и крепко запивал. Проверяя посты, брел по пустынному берегу и, отхлебывая из фляжки, бормотал:
– Нашли козла отпущения.
Рассеянно проходил мимо поста. Матросы его окликали:
– Все в порядке, товарищ старший лейтенант. Море чистое, происшествий нет.
– Это хорошо. Сухой паек получили?
– Так точно.
– А винтовки почищены?
– Конечно, — уже не удивлялись странным вопросам моряки. — Можете глянуть.
– Не надо. Я людям верю. Не то что некоторые.
И шел дальше, заметно пошатываясь. А краснофлотцы, глядя вслед, негромко замечали:
– Сопьется наш взводный. Командир роты ему уже вздрючку давал, не помогает.
– Винтовки его наши заботят. Они всегда почищены. А у него пистолет уже ржавчиной покрылся, ходит и спит на ходу.
После выхода Приказа № 0027 Верховного Главнокомандующего «Ни шагу назад» подтягивали дисциплину. Неизвестно, как сложилась бы судьба Кулаева, но он попал под бомбежку и лишился по локоть левой руки.
В свое родное село на Вологодчине вернулся с протезом лишь к весне. Встретили его с почетом: фронтовик, офицер, орден, две медали. Избрали председателем небольшого сельсовета. На многочисленных гулянках Кулаев рассказывал, как под его руководством утопили немецкую подводную лодку. А вот ему не повезло, лишился руки, иначе ходил бы в капитанах третьего, а то и второго ранга.
– Зато живой, — утешали его односельчане.
– Вам бы кораблем командовать, Вадим Аркадьевич, — льстили женщины. — Там бы вы развернулись.
В их словах таилась скрытая насмешка. Натуру Кулаева давно раскусили.
Бывший герой целыми днями отсиживался в своем кабинете за столом, покрытым зеленым сукном, и смотрел в окно, за которым шел бесконечный мелкий дождь. Вздыхая, звал счетовода, выпивали вместе по стакану самогона, закусывая холодной картошкой, и курили, рассуждая о делах на фронте. Вечером за Кулаевым приходила жена (к тому времени он женился), вытаскивала его из-за стола и вела по переулкам домой.
– Опять напился, — укоряла она. — А ведь у нас дитя скоро родится.
– Хорошо, — мотал головой бывший старлей. — Спать хочется… а перед этим щей похлебать.
Так сложилась судьба никудышного моряка и разведчика Кулаева. Но он все же выжил, чего не суждено многим бойцам «Онеги».
Командира бригады Юшина, капитан-лейтенанта Маркина и главстаршину Фатеева пригласили на обед в американское представительство. С ними также был начальник оперативного отдела, капитан второго ранга. Фатеев целый день готовился, получил новенькую форму, тщательно побрился, а затем все втроем отправились на прием.
Больше всех волновался Никита Васильевич Маркин.
– Я же по-английски ни бельмеса.
– Они почти все говорят по-русски, — успокаивал его капитан второго ранга. — В крайнем случае, я переведу.
– Ох, зря Николая Слободу не пригласили. Он грамотный мужик, дипломатию знает.
– Я предлагал, но американцы не хотят вмешивать в это дело политкомиссаров. Кроме того, Слобода не участвовал в операции.
Слава Фатеев, в новенькой куртке, в бескозырке с золотыми буквами «Северный флот» и со сверкающим орденом Отечественной войны, чувствовал себя уверенно.
– Ты там лишнего не болтай и на еду с коньяком не налетай. А то подумают, у нас все обжоры и пьяницы.
– Бросьте, Никита Васильевич, — обиделся Славка. — Я вас когда-нибудь подводил?
Встреча прошла просто и непринужденно. Старший из американцев, подтянутый полковник, произнес небольшую речь о боевом содружестве, расхваливал моряков отряда «Онега», а затем вручил награды. Начальник оперативного отдела и командир бригады Юшин, как старшие офицеры, получили ордена, капитан-лейтенант Маркин — медаль. Видимо, субординация в отношении наград соблюдалась четко. Главстаршина Фатеев, не относящийся к офицерскому составу, получил почетную грамоту с благодарностью от имени конгресса Соединенных Штатов.
Кроме того, всем четверым вручили подарки. Пластиковые коробки, в которых лежали массивные пистолеты «кольт», с запасными обоймами и принадлежностями для чистки. На каждом пистолете была выгравирована надпись: «Отважному русскому моряку от благодарных граждан США».
– Оружие дарственное, — пояснил американский полковник. — После демобилизации вы имеете право увезти его домой.
– У нас немного другие правила, — сказал командир оперативного отдела.
– Это вы решите сами, — поклонился полковник.
А Слава Фатеев подумал: «Тут не то что домой, а как бы сегодня не отобрали».
Затем состоялся обед. В отличие от русского застолья, блюд было немного: бутерброды с ветчиной и сыром, красная икра, что-то еще и свежие фрукты: бананы, яблоки и персики. Сначала выпили водки, затем каждому наливали по вкусу: коньяк, виски или вино.
Слава съел два бутерброда, взял банан, соображая, как его очистить. Ковырнул ногтем, шкурка не поддавалась.
– Возьмите нож, — посоветовал капитан, сидевший рядом, — я знаю, у вас такие фрукты не растут.
Слава покраснел и снял шкурку ножом. Выручая смутившегося моряка, командир бригады Юшин сказал:
– Главстаршина отлично владеет холодным оружием. Не смотрите на его маленький рост, он имеет солидный боевой опыт и снимает любого здоровяка-часового одним ударом.
– И много у вас на счету нацистов, господин Фатеев? — спросил американский полковник.
– Пятнадцать или немного больше.
– О, вы герой. Не зря вас наградили новым орденом.
– Служу Советскому Союзу, — совершенно автоматически ответил Слава.
Все рассмеялись, а полковник добродушно заметил:
– Вы настоящий моряк и служите важному делу — уничтожению нацизма. Уверен, что ваше командование оценит ваше мужество. Так же, как и мужество остальных воинов отряда.
Слава Фатеев ушел раньше, командиры задержались и хорошо выпили. На обратном пути рассматривали подарки, награды.
– Слушай, Никита Васильевич, — сказал командир оперативного отдела. — А ведь америкосы прямо намекали, что твоего Фатеева надо повысить в должности.
– Командиром обычного взвода я его не могу поставить, слишком малое образование, — ответил Маркин. — Он даже первоначальной военной подготовки не прошел. Да и убирать из разведки такого опытного бойца не хочется.
– Выход есть. Скажу по секрету: штаты вашего отряда увеличиваются.
– Что, батальон создадут?
– Батальон не батальон, а близко к этому. Тогда и подыщем Фатееву должность.
Уничтожение подводной лодки значительно подняло авторитет бригады, и в первую очередь отряда «Онега». Юшину присвоили звание капитана первого ранга, а Маркину — капитана третьего ранга. Увеличили штаты, вместо отделения разведки предусматривался взвод.
Фатеева на должность командира разведывательного взвода не утвердили, всего три класса образования. Предлагали лейтенанта из разведотдела штаба, но Маркин решительно воспротивился. Придет выдвиженец вроде Кулаева, нахлебаешься с ним. Да и неизвестно, сумеет ли он найти общий язык с ребятами.
Посоветовавшись с Николаем Слободой, решили поставить командиром взвода Антона Парфенова, а помощником Славу Фатеева.
Назначение прошло почти безболезненно, хотя Фатеев и кривился. Но с Антоном они были друзьями. Никто не сомневался, что сработаются нормально. В связи с расширением штатов Николай Слобода стал официально именоваться комиссаром.
Ездили за пополнением. Казарма пополнилась новыми людьми, которых предстояло учить. Славке казалось, что вот-вот мелькнут лица Кости Веселкова, Степана Осокина, Афони Шишкина. Но эти ребята уже никогда не вернутся в отряд.
Лейтенанты Осокин и Веселков покоятся на бригадном кладбище. Тело Афони Шишкина осталось в горах на Ахтырском перевале, рядом со сбитым «Кондором», закопанное в снег. Принести его оттуда нет возможности. Да и надо ли тревожить парня? Горы не самое плохое место.
Американцы и англичане привезли подарки. Новые непромокаемые бушлаты с теплыми воротниками, добротные шипованные ботинки. Для офицеров — шинели красивого дымчатого цвета, личный дар английской королевы.
Доставили также двадцать автоматов «томпсон», необычного для нашей армии крупного калибра 11,43 миллиметра, к ним прилагались по четыре коробчатых магазина на 20 патронов каждый и диски на полсотни патронов. Автоматы испытали и убедились, что действуют они безотказно.
Часть обмундирования осело в штабе бригады, но претензий Юшину не высказывали. Отряд был одет и обут неплохо.
Слава Фатеев получил два письма. Мать рассказывала, что Сталинград бомбят. Несколько раз немцы сыпали бомбы на судостроительный завод, недалеко от их дома. Живут ничего, выручает огород, на фабрике выдают продуктовые карточки. Мать просила беречь себя. Отца она снова приняла, но вскоре его призвали в армию. Воюет где-то на юге, пришло весной всего одно письмо, и больше никаких известий нет. Может, убили, может, в плен попал.
К известию насчет отца Славка отнесся равнодушно. Они не виделись уже девять лет, даже лицо забылось. Когда мать выгнала его за пьянство, он где-то болтался, сошелся, по слухам, с другой женщиной, та его тоже выгнала. К семье вернулся осенью сорок первого, когда Слава уже воевал.
Второе письмо пришло от соседской девушки Ольги. Они немного встречались перед войной, но дальше поцелуев дело не зашло. Ольга сообщила, что работает на судостроительном заводе, часто вспоминает их дружбу и хочет переписываться.
Славка недовольно фыркнул. Какая там дружба! Проводил пару раз до дома, а потом шел к знакомой вдове. Ольге всего семнадцать лет было, мать за ней следила крепко. Но ответ написал и сообщил, что переписываться не против и также вспоминает их встречи. Собственное письмо, адресованное Ольге, попахивало лицемерием, но не мог же он рассказать о Кате.
Отношения с Катей менялись. С месяц назад ее перевели в штаб бригады делопроизводителем. Девушка грамотная, документы составлять умеет, на машинке печатает хорошо. Ходила она теперь в военной форме, работала допоздна, встречаться стали реже.
Когда Слава рассказывал ей об американцах, показывал подаренный «кольт», Катя лишь кивала в ответ. Будь Слава более проницательным, он бы понял, что Катя не стремится продлить их отношения.
– Может, прогуляемся? — предложил он.
– Мне еще в штаб возвращаться, — отводя глаза, сказала Катя.
– Ну, тогда завтра.
– Не знаю. Работы много.
– Ты чего, Катька? — удивился Слава.
– Ничего. Не видишь, что я устаю?
– Ладно, я пошел.
Рассказал о встрече другу Антону Парфенову, который командовал разведвзводом. На него уже направили представление на звание «младший лейтенант». Но отношения между ними остались прежние, дружеские. Антон на рассказ никак не отреагировал.
– Чего молчишь?
– Правду хочешь знать? — резко спросил Парфенов.
– Какую еще правду?
– Не хочет Катька с тобой встречаться. По слухам, у нее там что-то с лейтенантом Улановым.
– Командир торпедного катера?
– Он самый.
– Что, они живут, значит.
– Я со свечкой не стоял.
– Как же так? — растерялся Славка. — Месяц назад со мной была, спали вместе, о любви говорили. А теперь ей офицер понадобился.
– Не в этом дело. Может, ей интересней с ним или жениться обещал. Уланов, кстати, холостой.
Славка вскочил, хотел немедленно идти к Уланову и разобраться. Понимая, что дело может закончиться скандалом, а то и дракой, Антон кое-как удержал друга.
– Завтра с ясной головой разберешься.
Но утром на базу торпедных катеров Фатеева не пустил часовой.
– Пропуска нет, разворачивайся обратно.
– Я начальник разведки из отряда «Онега». Слышал про такой?
– Может, и слышал, но пропустить не имею права.
Все же вызвал лейтенанта Уланова. Высокий черноволосый парень в замасленном комбинезоне оглядел Фатеева. Понял сразу, что тот пришел разбираться. Едва Славка начал высказывать претензии, он сморщился, как от кислого, и попросил:
– Не надо. Катя сама так решила.
– Выходит, любовь у вас?
– Знаешь, иди по-хорошему. Не будь дураком, — посоветовал лейтенант.
Уланова уже звали:
– Товарищ лейтенант, надо на складе новый аккумулятор получить.
– Ну, получайте.
– Запрос за вашей подписью требуют.
– Я подготовил, — тянул какую-то бумажку матрос в таком же замасленном комбинезоне. — Подпишите.
– Иди, Слава, — уже мягче повторил лейтенант. — Некогда мне. Срочный ремонт, завтра в море уходим. Брось эти пустые разборки, по-моему, все и так ясно.
Катя встреч избегала. Когда Славка пришел к ней второй раз за день, она не выдержала:
– Ну, оставь ты меня в покое.
– Быстро ты друзей меняешь.
– Знаешь, ты либо дурак, либо по-русски не понимаешь. Давай расстанемся по-хорошему. Прости, если что не так, но ко мне не приходи.
Яснее некуда. Слава молча побрел к себе, где его отчитал Маркин.
– Ты что, на службу хрен забил? Кто с молодыми во взводе заниматься будет? На Антона все хочешь взвалить? Не получится.
А теперь оставим в стороне переживания разведчика Славы Фатеева. Я хочу немного коснуться истории.
Лето сорок второго года было исключительно тяжелым временем для нашей страны. Когда Слава получил письмо от матери, немцы бомбили в Сталинграде лишь отдельные объекты, военные заводы и сбрасывали мины в Волгу.
Бомбежка, которая практически уничтожит город, состоится 23 августа 1942 года, жертвами ее станут около 40 тысяч мирного населения. Пали Севастополь, Ростов, ожесточенные бои шли на Дону.
Если взглянуть на карту, где отмечена северная часть советско-германского фронта, то можно увидеть, что хваленая группа армий «Север», использовав как плацдарм Финляндию, сумела продвинуться всего на 70–100 километров. Дальше фашистов не пустили.
Нельзя было пускать. Линия фронта застыла в восьмидесяти километрах от Мурманска, всего ничего осталось до портов Кандалакши и Беломорска. А это уже узкое и извилистое Белое море, по которому потоками шли транспорты с военными грузами — помощь России от союзников.
Часть грузов шла в Мурманск, ближайший от Англии порт. Город немцы непрерывно бомбили, но прорваться к нему так и не смогли. Матросы шли на передовую, обвешанные гранатами и патронными лентами. Говорили так:
– Хрен им в глотку, а не Мурманск!
Ударение по морским правилам на последнем слоге. Мурманск!
Большую часть грузов везли в Архангельск. Это уже двести с лишним километров от линии фронта. Вражеским самолетам прорываться сюда труднее. Но и путь для конвоев намного длиннее сквозь узкую горловину Белого моря.
Чтобы прервать коммуникации, немцы держали за линией фронта сотни самолетов и, меняя друг друга, ныряли подводные лодки. Судьбу одной из них мы проследили. Конвои несли потери, но далеко не все немецкие самолеты и подлодки возвращались домой.
Оживленный перекресток водных и воздушных маршрутов. До 1944 года эти места не знали покоя. Жестокая война среди льдов оборачивалась огромными человеческими жертвами. Зачастую из команды затопленных кораблей не выживал никто.
Ледяная вода не отпускала свои жертвы, оставляя им считаные минуты. Подбитые самолеты исчезали в тумане и врезались в скалы Кольского полуострова. Сколько этих обломков и человеческих останков лежат и поныне в ущельях и ледниках! Не сосчитать.
Двенадцать бомбардировщиков Пе-2, или, как их чаще называли, «пешки», шли на высоте пяти тысяч метров. Эти самолеты считались лучшими тактическими бомбардировщиками, развивали скорость до 530 километров в час, славились точностью пикирования и несли 800 килограммов бомб.
Беда в том, что для задания, которое они получили, двенадцати самолетов было мало. Да и прикрытие довольно жидкое, всего четыре истребителя во главе с прославленным летчиком Павлом Горшеней.
Целью полета был немецкий аэродром, расположенный в 130 километрах от Мурманска на отбитой у нас территории.
Здесь базировались двухмоторные «Юнкерсы-88». Аэродром занимал выгодное положение. Отсюда совершались налеты на Мурманск, а близость побережья позволяла перехватывать союзные конвои и советские корабли.
Неделю назад «Юнкерсы» бомбили конвой и, не обращая внимания на сильный зенитный огонь, сумели потопить крупный транспорт и поджечь два танкера. Бензин и нефть разлились по огромной площади. В огне сгорали спасательные шлюпки и плоты, набитые моряками.
Крики обреченных моряков заглушали выстрелы зениток с ближнего эсминца, люди поджаривались заживо. Погибли более трехсот человек. Огонь не сумел охватить всю площадь. Но моряки, плывущие по разливам сырой нефти, подобранные сторожевиками, также мучительно умирали — их внутренности были сожжены нефтью.
Американцы и англичане умели не только произносить комплименты. Не повышая тона, внешне спокойно, они потребовали немедленно уничтожить аэродром, стоявший на пути конвоев.
– Погибли четыреста восемьдесят моряков, в том числе сорок офицеров, — медленно произносил русские слова представитель Англии. — Матросы в портах бастуют, не хотят идти на верную смерть. Или вы считаете, что пять сотен погибших — это мелочь?
– Мы так не считаем, — ответил представитель Северного флота. — На этот аэродром мы в течение месяца совершили два налета и потеряли двадцать самолетов, но там слишком сильное зенитное и авиационное прикрытие. Результаты бомбометания оказались весьма скромными.
– Вы цените жизни своих летчиков дороже, чем жизни американских и британских моряков?
– Оставим ненужную риторику, — ответил представитель флота. — В течение недели мы предпримем меры.
– Я тоже против ненужной риторики, — заявил американский представитель. — Но налет на аэродром должен быть действенным, силами не меньше авиаполка.
– Тактические вопросы о количестве самолетов мы решим сами.
– Надеемся, это не будут два-три штурмовика? Шум для отвода глаз.
– Надейтесь. Мы задействуем все, что возможно.
На этой встрече не пили водку или виски и не хлопали друг друга по плечу. Накопилось слишком много взаимных претензий. Сухо попрощались и разошлись. Разве союзникам докажешь, что бои идут от Баренцева и до Черного моря? Авиаполки насчитывают по несколько самолетов, где десять, где пятнадцать, а в некоторых и того меньше. Приходят новые машины, заступают на службу молодые летчики и сгорают, как в топке, в первых же боях.
Наскребли на нескольких аэродромах двенадцать пикирующих бомбардировщиков. Загруженные под завязку крупными и мелкими бомбами, они благополучно пересекли линию фронта. Истребители прикрывали их сверху, готовые защитить их от «Мессершмиттов».
Майор Павел Горшеня, когда-то добивший «Кондора», имевший на счету шестнадцать уничтоженных вражеских самолетов, сменил старый «ишачок» И-16 на «Як-1», скоростной истребитель с 20-миллиметровой пушкой и двумя крупнокалиберными пулеметами.
Вся группа именовалась в документах авиаполком. Но двенадцать «пешек» по сути всего лишь эскадрилья, а четыре истребителя даже эскадрильей не назовешь. Одно утешение, что летчики в большинстве своем опытные и линию фронта прошли без потерь.
Пе-2 начали снижение. Внизу уже виднелось летное поле. Было раннее утро, полеты еще не начались, и большинство «Юнкерсов» стояло по периметру. Штук пять выкатили на взлетную полосу, возле них возились техники.
Зенитчики разглядели русские самолеты с опозданием. «Пешки» зашли со стороны солнца и легли на боевой курс, с которого свернуть не имели права. Ударили тяжелые орудия калибра 88 миллиметров, вскоре к ним присоединились счетверенные 20-миллиметровые автоматы и крупнокалиберные пулеметы, выстилая разноцветную завесу снарядов и пуль.
Трассы уткнулись в головной бомбардировщик, но он прошел сквозь них, получив не менее десятка пробоин, и обрушил вниз восемь стокилограммовых бомб. Один из «Юнкерсов-88» вспыхнул огненным клубком, у второго оторвало крыло, он завалился набок.
Пе-2 шли тройками, и первой тройке, как это часто бывает, повезло. Они отбомбились, не потеряв ни одной машины, хотя каждой досталось несколько пробоин. Позади остались два огромных костра, горели двухмоторные «Юнкерсы», несколько самолетов были повреждены.
Второй тройке пришлось куда тяжелее. На ней скрестился огонь всех зениток и пулеметов. Вспыхнул левый мотор у одного самолета, снаряды «двадцатимиллиметровки» прошили фюзеляж и кабину второго бомбардировщика.
Эти «пешки» тоже сумели вложить бомбы в цель. Взрыв разнес кормовую часть «Юнкерса». Огромный самолет высотой пять метров с двадцатиметровым размахом крыльев осел на обломок фюзеляжа, хвост отбросило в сторону. Другой «Ю-88», с которого не успели снять брезент, вспыхнул от попадания нескольких зажигательных бомб.
Стрелки кормовых пулеметов посылали очереди в остальные «Юнкерсы-88», но эффект от пуль винтовочного калибра был мизерный. Одна из тяжелых зениток все же поймала в прицел советский бомбардировщик. Осколочный снаряд развалил самолет на куски.
Счетверенные установки азартно добивали Пе-2 с горящим мотором. Сыпались клочья обшивки, отлетел целый лист, обнажив внутреннюю часть фюзеляжа. Хвосты «пешек» были двухкилевые. Когда снаряды рассекли левый киль, самолет потерял управление и, кувыркаясь, рухнул на землю. Успел выпрыгнуть лишь один летчик, но высота оказалась слишком малой. Парашют раскрылся лишь наполовину, тело ударилось о камни, рядом горели обломки его самолета.
У командиров Пе-2 был строгий приказ — бомбить только вражеские самолеты, не обращая внимания на зенитки. Командир третьего звена, увидев, как в течение считаных минут были сбиты два самолета, понял, что ему не прорваться.
Немецкие зенитчики вели в своих прицелах стремительно снижавшуюся тройку. Счетверенная трасса бронебойных и осколочных снарядов снесла застекленную кабину «пешки», убила командира звена и штурмана. Неуправляемая машина, не меняя курса пикирования, неслась к земле.
Кормовой стрелок, с ужасом осознавая, что это последние секунды в его жизни, непрерывно стрелял из пулемета. Самолет с полным грузом бомб врезался в бетонную полосу. Удар оказался такой силы, что проломил массивные плиты. Взрывная волна и пламя из бензобаков хлестнули по «Юнкерсу», стоявшему неподалеку.
Восьмитонную машину опрокинуло на правое крыло, которое сразу подломилось. Горевший заживо немецкий техник катался по бетону, пытаясь сбить пламя. Контуженный расчет крупнокалиберного пулемета выбирался из обрушенного укрытия — мешков с песком. Командир расчета с проломленной грудью сумел сделать лишь несколько шагов и упал. Двое других пулеметчиков убегали прочь.
Немцы подбили еще один пикировщик, но он сумел выйти из зоны огня вместе с третьим Пе-2. Их бомбы разнесли разведывательный самолет «Фокке-Вульф-189», известный на фронте под кличкой «Рама». Оба фюзеляжа и большую застекленную кабину раскидало по взлетной полосе. Стрелок сумел поджечь из пулемета «Юнкерс-87», пожарная машина спешно тушила огонь.
Последняя тройка Пе-2 шла в пикирование, как на смерть, не ожидая для себя ничего хорошего. Хотя бомбы сбросили раньше времени, но сумели разбить один «Юнкерс-88» и повредить осколками еще два. За успех расплатился последний Пе-2, сбитый на выходе из пике.
Штурмовка аэродрома истребителями предусмотрена не была, но Павел Горшеня, полярный ас и смелый летчик, дал команду: «Делай, как я». Три «Яка» и один старый И-16 пронеслись через участок, где Павел насчитал меньше всего зениток.
Четверка сумела поджечь «Юнкерс-88», прострочить очередями второй и резко уйти прочь от зенитного огня.
На обратном пути пришлось отбиваться от «Мессершмиттов». Горшеня не смотрел на численное превосходство врага, сбил «мессера», за ним второго. Подчиненные тоже подожгли один «Мессершмитт», но особой радости это не доставило.
«Мессеры» добили поврежденный Пе-2, на котором летел командир авиаполка, и всадили несколько очередей в старый И-16. Немцев отогнали. «Ишачок» упорно пытался перетянуть через линию фронта. Майор Горшеня находился рядом, подбадривая товарища, но И-16, кроме скорости, терял и высоту.
Его добили с земли из крупнокалиберного пулемета. Деревянный корпус рассыпался на куски. Пилот сумел выпрыгнуть и раскрыть парашют. Пулеметные и автоматные очереди скрестились на раненом пилоте, руки бессильно повисли вдоль туловища. Мертвое тело летчика ударило о землю, подкинуло и потащило непогашенным куполом.
– Ну, сволочи, — орал Горшеня, пикируя на траншею.
Головы в касках исчезали в глубине окопов. Пули и снаряды догоняли их, кого-то убили и ранили. Опомнившись, майор набрал высоту. Требовалось оставить хоть немного боеприпасов, чтобы отразить возможное нападение «мессеров» уже на нашей территории.
Не дотянул до аэродрома еще один поврежденный бомбардировщик. Пилот сумел посадить «пешку» на брюхо и помахать снизу рукой:
– Мы живы!
Но Пе-2 был безнадежно разбит. Отвалились оба крыла, фюзеляж пересекала огромная трещина, разломившая пополам машину.
А пилоты и техники, высыпавшие на летное поле, считали вернувшиеся самолеты:
– Один… два… четыре.
Вернулись шесть бомбардировщиков и три истребителя, все в пробоинах, с излохмаченной обшивкой. Из «пешки» вынесли мертвого стрелка, на санитарную машину погрузили раненых и обожженных летчиков.
Командир авиаполка, возглавлявший группу, погиб. Докладывал Герой Советского Союза Павел Горшеня:
– Сделали, что могли. Сами видите, какие потери.
Позже разведка подтвердила, что уничтожены пять бомбардировщиков, разведывательный самолет «Фокке-Вульф-189». Получили повреждения еще семь-восемь «Юнкерсов». Три немецких истребителя сбили летчики Павла Горшени.
У союзников тоже имелась своя информация. Спустя несколько дней состоялся не очень приятный разговор. Торпедоносцы утопили транспорт и английский фрегат. Погибли около двухсот человек. С фрегата не спасся почти никто. После попадания торпеды он смог продержаться на плаву всего четверть часа.
– Вы обещали послать на уничтожение аэродрома авиационный полк, — отчетливо выговаривал русские слова английский полковник. — А вылетели всего двенадцать самолетов.
– Шестнадцать, — поправил его представитель штаба. — И возглавлял их сам командир полка, который погиб вместе с четырнадцатью летчиками.
– Что, у вас в полках по шестнадцать самолетов?
– Есть и меньше. Пять-шесть. Пилоты не выходят из боев.
– Но с аэродромом что-то надо делать, — настаивал английский полковник. — Или нам самим разработать план бомбардировки и пустить туда «Ланкастеры»? Но зона ответственности ваша.
– Мы предпримем в ближайшее время необходимые меры, — сказал представитель штаба.
– Я надеюсь. К вам потоком идут английские и американские самолеты. Куда они деваются?
– Вступают в бой. На запасных аэродромах мы их не держим.
При разговоре присутствовал Павел Горшеня. Он рассказал о ходе проведенной операции.
– Очень сильное зенитное прикрытие. Вашим «Ланкастерам» там тоже пришлось бы несладко.
Когда совещание закончилось, Павел Иванович вышел покурить. Несколько английских офицеров почтительно приветствовали его — майор Горшеня был очень известным человеком.
– Привет, союзники, — весело отозвался он, доставая портсигар.
К нему потянулись руки с пачками хороших сигарет.
– Ну, давайте ваши закурим, — согласился майор.
– Берите всю пачку.
– И мою тоже. Угостите своих друзей.
Горшеня, не ломаясь, рассовал сигареты в карманы реглана.
– Тяжело пришлось? — спросили его, поднося зажигалку.
– Да. Много зениток, и летчики на «Мессершмиттах» опытные.
– Но три «мессера» вы сбили?
– Сбили, — невесело отозвался майор. — Но и наших машин там осталось в достатке. Ладно, я пошел.
Молодые английские офицеры отдали ему честь и проводили взглядами коренастого человека в реглане и простых яловых сапогах.
