Глава 8
Путь на восток
На рассвете, когда полк (скорее, батальон) двинулся в путь, грохот орудий стал слышен отчетливо.
В районе Дубно, Луцка и Берестечко, что примерно в ста километрах северо-восточнее Львова, 26 – 30 июня развернулось мощное танковое сражение. На участке шириной шестьдесят километров столкнулись в бою почти две тысячи танков, причем преимущество было на стороне Красной Армии.
В шеститомнике Великой Отечественной войны, изданной во времена Хрущева, эта самая крупная битва начала войны описана странно.
Реальное развитие событий старательно заменили пустыми, ничего не значащими фразами о героизме, самоотверженности, упорных боях, и слова эти будут повторяться из тома в том. Чем-то надо заполнить тысячи страниц искаженной до неузнаваемости истории. Не правдой же? Легче до бесконечности приводить эпизоды сказочных подвигов наших бойцов, расписывать полководческие таланты увешанных орденами генералов, разбегавшихся как мыши под вражескими ударами. Причем бежали они впереди, а не позади своих войск. Так легче спасти свои бесценные, очень нужные стране жизни.
Подводя итоги этого жестокого побоища, современные военные историки, не скованные до такой степени цензурой, а особенно партийной идеологией, дали через много лет ясную, хоть и горькую для нас оценку тех событий.
В то время, когда капитан Зимин выводил с боями из окружения остатки стрелковых батальонов и пограничных застав, командиры наших механизированных корпусов и танковых дивизий (все в генеральских званиях!), не проявляя особой решительности, вводили по частям, разрозненно, без связи друг с другом свои силы.
А силы имелись немалые. В войсках первого эшелона Юго-Западного фронта насчитывалось около 5 тысяч танков, в том числе 600 самых современных машин Т-34 и КВ. Да и легкие БТ-7 и Т-26, которые партийные историки десятилетиями приравнивали к устаревшему хламу, по большинству показателей не уступали немецким танкам сорок первого года.
У них была слабая броня (впрочем, ненамного хуже немецкой), плохие радиостанции, но сильные для того времени 45-миллиметровые пушки, высокая маневренность и смелые экипажи. Главное, не хватало организованности и решительности командования.
Сотни танков шли с опозданием, плутали по дорогам, сжигали подшипники и останавливались, опустошив баки с горючим, не дойдя до места боя. Восьмой механизированный корпус, имевший 900 машин, в том числе 170 современных танков Т-34 и КВ, пройдя пятьсот километров, потерял половину своих машин, еще не вступив в бой. Не лучше обстояли дела и в других корпусах.
Я уже не говорю об орудиях, минометах, грузовиках, бесследно исчезавших среди неплохих дорог Западной Украины. Да и само сражение, как описывается в документах, почти не управлялось командованием фронта.
Результат: 175 тысяч погибших и попавших в плен бойцов и командиров, горы разбитой или вышедшей из строя бесхозной техники и торопливое отступление. Тридцатого июня немцами был взят Львов, а двумя днями раньше – Минск.
Но я пишу не историческое повествование. Моя цель рассказать об упорных боях пограничных застав, других частей, принявших удар на Юго-Западной границе. А уделил несколько слов танковому сражению, потому что оно имело весьма трагичные последствия для остатков полка капитана Зимина и шестой заставы Журавлева.
* * *
В тот день колонна шла ускоренным шагом навстречу гремевшему впереди сражению. Было ясно, это не бой местного значения, а что-то гораздо более серьезное. По дороге к полку Зимина присоединились остатки еще одного стрелкового полка.
Две сотни бойцов под командованием старшего лейтенанта, винтовки, ручные пулеметы и «сорокапятка» на конной тяге. До этого дня встречавшиеся группы предпочитали идти своим путем. Легче проскользнуть малым числом.
Вскоре к Зимину присоединилась еще одна группа красноармейцев, остатки пограничной заставы соседнего отряда, и даже полсотни уверенных в себе бойцов разведбата. В добротных сапогах, с автоматами и ножами на поясах.
– Пойдем пока вместе, – сделал одолжение лейтенант, их командир. – Мы обузой не станем. Разведку обеспечим и прочее.
Слишком вольный вид разведчиков очень не понравился Журавлеву. Шагали они вразброд, что-то грызли на ходу, смеялись. Старшина Будько хотел напомнить им, что все продукты сдаются в общий котел. Но, рассчитывая на скорое соединение с нашими войсками, оставил эту тему.
Правда, не выдержав, сделал замечание:
– Шагайте колонной и меньше шума. Немцы кругом.
– Не надоело бояться, папаша? – с усмешкой поддел его лейтенант в телогрейке с трофейным «парабеллумом» за поясом.
– Старшина заставы Будько, – сдерживаясь, представился он лейтенанту-разведчику. – Наведите порядок среди своих людей.
– Маузер у немца отнял? – спросил вместо ответа лейтенант.
– Награжден реввоенсоветом Туркестанского пограничного округа. Постройте взвод как положено.
– Пусть люди отдохнут. А после мы впереди пойдем, дорогу разведывать для вас будем.
Но Григорий Зимин проведение разведки слишком вольной группе не доверил:
– Немедленно представьте список личного состава адъютанту и шагайте в общей колонне. Не вздумайте разбредаться, патрули откроют огонь как по дезертирам.
Пограничники Журавлева и взвод Кондратьева двигались впереди вместе с полковыми разведчиками. Отделения охватывали дорогу, фланговые тропы и немедленно докладывали обстановку Зимину. Наталья Руденко, догнав Федора, остановила его. Достала из полевой сумки четвертушку шоколадки и протянула на ладони, как кормят детей.
– Съешь, пока не растаяла.
– Лучше раненым отдай.
– Только не кочевряжься. У тебя рост сто восемьдесят три, одни мослы да усохшие мышцы остались. Таким двойной паек положен. Ешь и не спорь.
Кондратьев заколебался, протянул было руку, но на них смотрели. Лейтенант, отмахнувшись, зашагал прочь.
Вскоре колонна остановилась. Предстояло решать, какой путь выбрать дальше. Лесная колея тонула в болоте и вела куда-то в сторону. По проселку двигались немецкие войска. Имелась еще одна дорога, малонаезженная, но она упиралась в мост.
На дне оврага билась о камни быстрая речка. Мост длиной метров восемнадцать представлял из себя три толстых сосновых ствола, переброшенных через каменистую трещину. Хлипкий настил позволял проехать в одну сторону телеге или разминуться двум всадникам.
Мост охранялся отделением немецких солдат, там же дежурили десятка полтора оуновцев в новой черной форме. Разглядели несколько пулеметов, которые на этом узком участке способны держать под огнем целый полк и не пропустить его.
Федор Кондратьев, возглавлявший разведку, доложил, что переправить семьсот человек и два десятка подвод займет часа полтора. Да и удастся ли взять мост? Тоже вопрос. В лоб не полезешь, перебьют…
– Лучше пройти по лесной дороге. Меньше риска, – высказал он свое мнение.
С ним согласился и Зимин, но повторная разведка обнаружила, что лесная дорога тоже перекрыта, а обочины заминированы. Окончательное решение приняли, когда впереди усилилась орудийная канонада.
Явственно слышался гул моторов. В небе вспыхивали короткие ожесточенные схватки. Эскадрилья бомбардировщиков наткнулась на советские истребители. Загорелся, разваливаясь в воздухе, один бомбардировщик, задымил второй. «Юнкерсы», беспорядочно сбрасывая бомбы, ушли. На тупоносые «И-16» накинулись «мессершмитты», к земле летели горевшие «ишачки», изредка немецкие истребители.
– Насмерть дерутся, – сказал помощник по комсомолу Усанов. – Вот что значит «сталинские соколы». А мы тут раздумываем…
Трусоватый, предпочитавший держаться в тени, старший политрук Анатолий Усанов после жалел о своей необдуманной фразе.
– Наши наступают, значит, и нам телиться нечего, – решительно проговорил Федор Кондратьев.
Его поддержал Журавлев. Начальник особого отдела Лесков задал несколько вопросов о проходимости лесной дороги, подумал и поддержал обоих:
– Завязнем в лесу, а тут каждый час дорог. Будем решаться, Григорий Пантелеевич?
Редко улыбавшийся особист сейчас весело хлопнул командира полка по плечу:
– Семьсот штыков! Свалился сверху и в бой!
У старшего политрука Усанова сжалось сердце. Он чудом уцелел, когда уничтожали артиллерийский дивизион, а перспектива атаковать простреливаемый со всех сторон мост могла обернуться неминуемой гибелью.
– Чертов мост, – потирал руки Зелинский. – Помните, Суворов такой штурмовал в Альпах? А чем мы хуже?
– Напрямую мы его не возьмем, – негромко отозвался Кондратьев. – Уже пытались до нас прорваться. Под обрывом сотни полторы трупов гниют. Отсюда слышно, как вороны каркают.
План составили довольно быстро – вариантов было немного. Раз-два и обчелся. Ночи решили не ждать, в темноте скорее шеи переломаешь. Едва не с шапками собирали по кругу патроны для штурмовых групп.
Выщелкнул из запасной обоймы патроны к ТТ капитан Зимин, протянул Журавлеву. Старший политрук Усанов высыпал на ладонь коробку с остатками патронов, протянул запасную обойму. Тоже хотел по примеру командира полка поделиться. Но его остановил особист Лесков, который уже не улыбался. Он что-то обсуждал с Кондратьевым, отблескивая рядом вставных железных зубов.
– Ты, Усанов, тоже на мост пойдешь. В качестве политрука штурмовой роты. Если случится заминка, поднимешь людей и возглавишь их. Трусов расстреливать!
Приблудившийся лейтенант-разведчик тоже участвовал в совещании и предлагал свои планы обходных маневров с фланга и тыла. Михаил Андреевич Лесков перебил его прямо, без обиняков:
– Я тебя не знаю, да и не глянулся ты мне что-то. Хвалишься, а дисциплинка хромает. Не верю я тебе. С тылу и флангов пойдут наши люди, проверенные в бою. А когда покончат с охраной, побежишь вместе со всеми в атаку. Впереди. У тебя автоматов много, с огоньком кинешься.
– А если не прикончат охрану?
– Все равно побежишь. И старший политрук тебе в поддержку. Вздумаешь залечь или другой хитрый маневр изобрести, расстреляем всю твою шайку из пулеметов. И раздумывать не будем. Чего смотришь?
– Ничего, – растерялся лейтенант.
– Иди, дожирай свою колбасу, которую в мешках прятал. Водку тоже допейте, чтобы веселей бежать было. Жаль, раньше не обнаружили, а то бы в санчасть отдали для раненых.
Лейтенант повернулся, чтобы уйти, но майор насмешливо окликнул его:
– Забыл устав? Через левое плечо разворачиваются. Ну-ка, дай сюда запасной диск для ППД. Нашим пригодится, – и окончательно добивая никудышного лейтенанта, заверил его: – Ты и один диск выпустить не успеешь, слишком сильный встречный огонь.
Лейтенант не был разведчиком, хотя числился по штату в отдельном разведбате. Там имелись всякие хозяйственные и тыловые должности. Из таких помощников он и сколотил свой взвод.
Теперь взвод вроде невзначай окружили пограничники. Кое у кого забрали автоматы и поменяли на винтовки.
– Со штыками ловчее в атаку бежать, – рассуждал старшина Будько. – Колоть врага умеете?
– Мы разведчики, – хмуро отозвался лейтенант.
– Хоть танкистом себя назови. А наступать по-пешему придется. Усанов, проведи с орлами беседу. Главное, убеди их направление не перепутать. Кинутся назад, я из «дегтяря» не промахнусь.
– По своим легко стрелять…
– Не переживай. Я и гансов не меньше десятка на тот свет отправил.
* * *
Две группы, отойдя примерно на километр от моста, спускались с двух сторон по обрыву. Штурмовую группу на левом фланге возглавлял лейтенант Кондратьев, другую группу – сержант Мальцев.
Несмотря на опасность, настроение у людей было приподнятое. Громыхающее впереди сражение свидетельствовало о крепком отпоре, который дают немецким войскам, и мало кто сомневался, что это начало мощного наступления Красной Армии.
В группе Николая Мальцева был Василь Грицевич, Костя Орехов, несколько других пограничников и саперы. Надежда, что это будет последний бой в окружении, вселяла в бойцов уверенность. С ними щедро поделились боеприпасами. Вытряхивали из дисков последние патроны и протягивали друзьям:
– Вам нужнее. А мы уж как-нибудь штыками.
Все в группе имели по две-три гранаты, а Мальцев получил от особиста Лескова пистолет ТТ.
– Будете как десантники действовать. Назад пути нет. Или мост оседлаете, или вообще не возвращайтесь. Но такого не будет.
Во второй группе были в основном саперы, тоже хорошо вооруженные, верившие в своего командира Федора Кондратьева. Переговаривались:
– Федор Пантелеевич, считай, из первых людей в полку. Всегда впереди.
– Танк взорвал, едва живой ушел, но не испугался.
Спускались по крутому обрыву. Неизвестно, что за место досталось Кондратьеву, но группа Мальцева сразу наткнулась на груду мертвых тел. Расстрелянных при попытке прорыва бойцов сбросили под откос.
Здесь лежали пехотинцы, пограничники, артиллеристы. Тела распухли и выпирали сквозь нательное белье, лица были исклеваны воронами. Обувь и часть одежды сняты, карманы вывернуты.
Группу Мальцева могли выдать вороны, с карканьем поднявшиеся в воздух, но мертвых тел и ворон вокруг хватало. Поднимались одни, спускались другие. Кроме жары и хищников, поработали бандеровцы.
Их привычки бойцы уже знали. Вспоротые животы, изрубленные тесаками и топориками головы, лица, сплющенные ударами дубин. И густой запах тления, выжимающий тошноту. Кто сказал, что у смерти сладковатый дух? Она пахнет разложившейся гнилой плотью и невольно гнетет людей, напоминая, как просто уходят из жизни на войне.
Один из бойцов поскользнулся. Падая, пробил локтем нательную рубаху погибшего и расползающееся тело. Густая вонь ударила в лица. Красноармеец растерянно смотрел на гимнастерку, покрытую бурой слизью.
– Снимай быстрее, – приказал Грицевич. – Задушишь всех.
– Что же я, нагишом пойду?
– Сейчас не зима, потерпишь.
В ручье голый по пояс боец вымыл руки, затем принялись карабкаться на противоположный склон. Веревок с собой не оказалось, пришлось связывать поясные ремни и, поддерживая друг друга, лезть по скале.
В одном месте обломился куст, за который уцепился красноармеец. Человек невольно вскрикнул, но его сумел удержать напарник. Переводя дыхание, Мальцев выговаривал остальным:
– Здесь обрыв метров двадцать. Если кто сорвется, рот не открывать. Падать молча, иначе всю группу погубите… да и полк тоже.
Люди промолчали. А напряженный, взъерошенный снайпер Грицевич спросил:
– Что, уши заложило? Если подыхать, то без воя и криков. Ясно?
– Чего злишься?
– Дело веселое впереди. Можно и позубоскалить.
На обрыв забрались без потерь. Отлеживались, тяжело дышали и смотрели на бьющуюся среди камней речку. Тянуть время было нельзя. Поднялись и двинулись цепочкой в сторону моста. Во главе группы осторожно шагали двое саперов. Сержант приказал напарнику:
– Не приближайся. Держись метрах в пяти и двигайся по моим следам. Иначе взлетишь на воздух. Вон мины торчат.
Красноармеец не видел осевших бугорков на месте зарытых противопехоток, зато сильно нервничал. Следы двоились, здесь проходили и другие люди. Наверное, немцы.
– Не останавливайся, – поторопил его сержант. – Мои следы самые четкие, не ошибешься.
Но молодой сапер уже не различал, где кто прошел и, видимо, сделал шаг в сторону. Взрыв ударил коротко, без вспышки. Взметнулся фонтан земли, мелких камней. Помощник катался по земле, зажимая обрубок ступни.
– Мама… больно как… помоги!
Остальные застыли на месте. Сержант увидел болтавшийся на обмотке ботинок с торчавшей костью и приказал:
– Застынь на месте… не двигайся, пропадешь. Слышишь!
Приказ бывалого сапера прозвучал впустую. Не помня себя от боли и страха, парень, быстро перебирая локтями, полз к товарищам, которые непременно ему помогут.
– Замри, – уже в голос крикнул сержант-сапер.
Вторая мина рванула под локтем. Боец истекал кровью, дергался обрубок руки, огромная лужа крови быстро расплывалась возле обреченного человека.
– Теперь только вперед. Завалили дело, – обернулся Мальцев к сержанту.
– Надо обойти по камням. Заминирована лишь тропа.
– Точно?
– Точно не точно… на камнях хоть опасность увидим.
Возле моста уже слышались тревожные голоса. Вскоре показались человек восемь бандеровцев в черных мундирах с белыми отворотами. Один нес на плече ручной пулемет Дегтярева.
– Вот и приплыли. Взяли мост!
– Всем залечь. Василь, бери на мушку пулеметчика, – приказал Мальцев. – Огонь по команде.
– Их восемь и нас восемь, – бормотал Костя Орехов, пристраивая между камней самозарядку СВТ.
Бежавшие были украинцы. Из них еще до войны сформировали полки и батальоны, воевать они умели. Грицевич вел на мушке пулеметчика. Старший группы, опережая команду Мальцева, крикнул:
– Усим лягать!
Все восемь бандеровцев исчезли между камней и среди травы. Слаженность действий сразу показала, что они неплохо подготовлены. Пулеметчик дал пару-тройку пристрелочных очередей в том направлении, где залегла группа. Одновременно ударили сразу несколько винтовок. Плотный огонь не давал снайперу Грицевичу как следует прицелиться.
Пограничник из девятой заставы, вошедший в группу Мальцева, немного приподнял голову. Пули ударили в камень, высекли крошево осколков, хлестнули по голове. Зеленую фуражку мгновенно издырявило, отбросило в сторону. Пограничник, выпустив из рук винтовку, зажал ладонями лоб, по которому струйками стекала кровь.
– Живой? – придвинулся к нему Костя Орехов.
– По башке как железной плеткой хлестнуло. Один глаз что-то не видит.
– Кровью залило, – соврал Костя. – Сейчас перевяжу.
Трое оуновцев под прикрытием пулеметов сделали перебежку и сменили позицию. Следом еще двое. По ним стреляли, но пограничников прижимал к земле пулеметный огонь. Продолжали бегло стрелять винтовки. Старший из бандеровцев, в кепи с трезубцем, встал на одно колено и частыми автоматными очередями дал возможность своим людям приблизиться еще на десяток шагов. Инициатива быстро переходила к врагу.
* * *
Не зря так долго колебались командиры, прежде чем принять решение о штурме моста. Группе, которую возглавлял лейтенант Кондратьев, тоже не везло.
Сложным оказался спуск. Сорвался с уступа сапер и сломал ногу. Ему торопливо наложили шину и оставили в ущелье рядом с бьющейся о камни речкой.
– Заберем после, сейчас некогда.
Боец кивнул и сказал, что обязательно их дождется. Когда поднялись на другой край обрыва, услышали два приглушенных взрыва, затем началась стрельба. Кондратьев понял ситуацию и поторопил своих людей:
– Пока идет бой – атакуем. Готовить гранаты.
Но и атака с левого фланга не увенчалась успехом. Навстречу бежали несколько немецких солдат вперемешку с оуновцами. Обе группы открыли с ходу огонь. Ручной пулеметчик из отделения Кондратьева сумел свалить двоих. Охрана моста отступила и спрыгнула в заранее вырытые окопы. Кондратьев видел лишь один выход. Не останавливаясь, догнать врага и добить гранатами. Его группа насчитывала двенадцать человек, и шансы на успех были. Станковый МГ-34 стоял возле моста и пока молчал.
Бандеровцы после потери двоих человек дрогнули и вели беспорядочный огонь из мелких окопов, поднимая винтовки над головой. Саперы и пограничники бежали дружно, стреляя на ходу. Кто-то уже доставал гранаты.
Но ситуацию переломил пожилой фельдфебель, участник еще прошлой войны. Он поднялся из окопа и, прижав приклад к плечу, ударил прицельными очередями из автомата МП-40. Рядом с ним вел огонь из старого австрийского автомата «Штайер» его давний товарищ, торопливо меняя расстрелянные короткие магазины на двадцать патронов.
Кондратьев достал очередью из ППШ владельца австрийского автомата, но пуля пробила ему бок. От сильного удара, сломавшего ребро, перехватило дыхание. Лейтенант опустился на колени, продолжая стрелять. Он бы погиб, как погибли сразу двое или трое саперов, но Кондратьева повалил за плечи на землю его ординарец.
Фельдфебель пытался поднять бандеровцев в атаку, но не сумел. Несмотря на угрозы, они не рискнули броситься под пули. Обе группы залегли на расстоянии ста шагов друг от друга, обмениваясь винтовочными выстрелами и автоматными очередями. Ситуация на левом фланге тоже зашла в тупик.
Только немедленный и решительный штурм! Попытки захватить мост с флангов не увенчались успехом. Оставался единственный общепринятый в Красной Армии выход – выбить противника штыками.
Мало кого, в том числе капитана Зимина, волновали потери. Их не считали в войне с Финляндией, и не собирались считать на войне Отечественной.
Выкатили «сорокапятку» и выпустили оставшиеся четыре снаряда. Три из них были бронебойные болванки, не принесшие никакого эффекта. Огонь МГ-34 и легкого миномета разметал расчет, а затем обрушился на людей, бросившихся к узкому мосту.
С двух сторон этот обреченный штурм поддерживали «максимы», но МГ-34 прятался в укрытии, а пустые ленты и раскалившиеся стволы меняли быстро и умело. В течение считаных минут возле бревенчатого моста легли десятки мертвых и тяжело раненных бойцов.
Липовые разведчики метались, заползая в щели. Старший политрук Усанов, забыв свой партийный долг, нашел нору между камнями и заполз в нее, прикрыв зад планшетом. Там было много бумаг: политдонесения, протоколы с героическими призывами, вырезки из газет о подвигах бойцов Красной Армии.
Плотная кожа планшета и кипа ненужной бумаги могли прикрыть от пуль и осколков задницу Усанова, не пролезающую в щель.
Все остальные: пехотинцы, пограничники, саперы и прочие бойцы, шедшие на острие атаки, выполнили свой долг честно. Они бежали пока могли, ощетинившись штыками, но безжалостный огонь сметал их, убивал, калечил. Очень немногие, огрызаясь выстрелами, сумели добежать до укрытий.
Капитан Зимин, обозленный неудачей, посылал автоматные очереди поверх голов, пытаясь поднять уцелевших бойцов в атаку. Большинство людей этих выстрелов не слышали, они были мертвы. Теряя выдержку, Зимин отбросил опустевший автомат и встал в рост с пистолетом в руке, намереваясь лично продолжить обреченную атаку.
Его оттащили, прижали к земле адъютант и начальник особого отдела с помощником.
– Не дури! Приди в себя, – блестел железными зубами майор НКВД Лесков. – Разбили лоб! Теперь по-другому решать надо.
– Бить фашистов в курву – мать! – вырывался из рук помощников командир полка. – И не трястись за свои шкуры.
– Они, что ли, тряслись? – показывал особист на окровавленные тела.
Под прикрытием пулеметов выползали тяжелораненые. Их подхватывали санитары, тащили в безопасное место. Военврач Руденко распоряжалась, не обращая внимания на пули, летевшие с того берега.
– Наталья Викторовна, – уговаривал ее политрук Зелинский, – уйдите с линии огня, убьют – некому будет спасать людей.
Красивая женщина-хирург двигалась, как автомат. Похоже, она была не в себе при виде такого количества погибших и умирающих людей. Но Зелинского она услышала:
– А-а… политрук? Ну иди тогда на помощь. Или тебе донесение срочно писать надо?
Губы Руденко дергались, вылетали скомканные бессвязные команды, но санитары хорошо понимали ее и быстро делали свое дело.
Среди раненых старались затеряться тыловики-разведчики. Зажимая разбитый при падении локоть, приполз помощник по комсомолу Анатолий Усанов.
Спешил рассказать, как чудом выбрался из-под огня. Лесков вынул у него из кобуры пистолет. Старший политрук отшатнулся, лицо побелело.
Но особист всего лишь проверил обе обоймы ТТ, которые оказались полные. Повертел пистолет в руке. Усанова колотило мелкой дрожью. Два выстрела ударили оглушительно, пули взбили фонтанчики земли под ногами комсомольского вожака. Усанов невольно подскочил.
– Оружие в порядке, а обоймы полные. В прошлый раз автоматный диск тоже полным после боя оказался. Трус получается?
– Я раненых вывозил, – в отчаянии крикнул Усанов. – Вспомните, Михаил Андреевич?
– Все я помню.
– И сейчас вот ранен, – выставлял разбитый локоть главный комсомолец.
– Ладно, убирайся с глаз долой.
Если комсомольского вожака отпустили легко, лишь припечатав вслед обидную нецензурную кличку, то мнимый лейтенант-разведчик едва не был расстрелян на месте.
– По законам военного времени вы подлежите расстрелу.
Лейтенант, помощник Лескова, сдернул с его плеча автомат, пояс с пистолетной кобурой, сорвал кубари.
– Ну что, отвести в сторону, товарищ майор? Чего с ним церемониться?
Лесков с минуту раздумывал, и все это короткое время вокруг него висела гнетущая тишина. Пятился, уходя подальше, Усанов, замер политрук Зелинский.
– Кровью искупит, – наконец вынес приговор старый чекист Лесков. – Вон, подбери винтовку, снова пойдешь в атаку. Еще раз схитришь – прихлопну без всякого трибунала.
Михаил Андреевич Лесков был отнюдь не добряком, легко прощавшим трусов. Он без колебания приказал бы расстрелять бывшего лейтенанта и двух-трех его помощников, сбежавших из боя. Но майор видел, какие потери понесли штурмующие роты и в каком настроении вернулись уцелевшие красноармейцы.
– Опять под пулеметы сунули!
– Башкой думать не хотят. Вперед да ура!
А один из бойцов, рассматривая продырявленную штанину, заявил:
– Пусть убивают, но я на эти бревна больше не полезу. Командиры, мать их так!
Лесков не хотел нагнетать расстрелом и без того напряженную обстановку. Капитан Зимин погнал под огонь людей, не рассчитав последствий. Пытался победить врага массой, штыками, нахрапом, что нередко приветствовалось перед войной. Вперед, орлы! Насадим врага на штык! Вот и насадили.
Пограничники отмалчивались и выглядели подавленно. Они не верили в авторитет Григория Зимина. Переговаривались между собой, что лучше бы операцию возглавил командир заставы Журавлев. Он и оборону весь первый день умело держал, и людей сумел вывести.
Впереди продолжался бой, звучали выстрелы орудий, а полк намертво застыл возле моста. Григорий Зимин потянулся было по старой привычке к фляжке с водкой, но ее отодвинул в сторону Лесков.
– Давай тогда уж вдвоем глаза зальем и прикончим полк прямо у этого оврага. Ты мне лучше скажи, почему гансы мост не взрывают?
– Втягивают сюда таких, как мы, дураков и долбят десятками. А кто и в плен сдается. Ловушка! Знают ведь, что артиллерию по этим тропам не протащишь.
Пришли разведчики и доложили, что в тыл полка вышел немецкий отряд. Небольшой, примерно взвод. Огонь пока не открывают, ждут, судя по всему, подкрепления.
– Стиснут с двух сторон, ударят из минометов, это и будет ловушка. Надо отсюда выбираться! – решительно заявил Лесков.
Поразмыслив, выдвинули вперед пулеметы, лучших стрелков и стали готовиться к повторному штурму.
– Теперь до конца пойдем! Хвост нам зажали, путь только вперед! Атаку возглавим мы с Журавлевым и Зелинским, – прикуривал очередную цигарку майор. – Ну, а следом твоя очередь. Или прорвемся, или здесь ляжем.
Торопливо готовились к прорыву. Тем временем связист Геннадий Белых налегке, с одним наганом за поясом, перебрался на другую сторону оврага и нашел Андрея Мальцева.
– Журавлев просил вас срочно ударить, – тяжело дыша, передал он приказ. – Через полчаса весь полк на штурм пойдет. Там уже все подходы погибшими завалены, остальные пропадут.
* * *
Лейтенант Кондратьев, дважды раненный, делал отчаянные попытки продвинуться вперед. Он видел, что бандеровцы, понеся потери, активности не проявляют. Оставшийся в живых фельдфебель не смог поднять их для броска. Но каждый раз, когда группа Кондратьева поднималась, плотный огонь не давал продвигаться.
Фельдфебель, меняя магазины, стрелял по очереди из двух автоматов. Опыт накопил немалый, боеприпасы тоже имелись, и тупоносые пули находили все новые жертвы.
Кондратьев, забрав винтовку у кого-то из саперов, выполз на открытое место. Сил хватило лишь загнать патрон в ствол. Солнце сверкало раскаленным диском, жгло пробитый бок, из которого продолжала сочиться кровь. Выстрел ударил куда-то вверх, а над ухом терявшего сознание взводного кричали:
– Лейтенанта убили… насмерть.
Бандеровцы оживились и начали бросать гранаты, которые до цели не долетали, но прибавили врагу смелости.
Отделение Мальцева тоже несло потери. Очередь из ручного пулемета убила наповал сапера. Пограничник с девятой заставы, раненный в лицо каменным крошевом, лежал, зажимая ладонью глаз.
– Я его не чувствую. Выбило, да?
– Нормально… терпи.
Мальцев взял с собой Геннадия Белых, двух саперов, а Грицевичу и Орехову приказал:
– Ведите вместе с остальными огонь. Прикроете нас.
А где они, остальные? Один лежит на дне оврага со сломанной ногой, другой убит, третий ничего не видит, хотя и пытается нащупать винтовку. Из девяти бойцов в строю остались шестеро. Надо рисковать. Другого выхода нет.
И впереди не просто бой, а схватка с бандеровцами, от которых не только пощады, но и легкой смерти не жди. Ненависть, желание побыстрее расправиться с недобитыми красноармейцами и пограничниками, изрубить их тесаками, исковеркать тела.
Сделав круг, бойцы ползли к восьмерке крепких мужиков в новых, пошитых в Германии мундирах. Пулемет бандеровцев перегрелся и теперь сыпал короткие очереди. Грицевич с Ореховым, лучшие стрелки заставы, выпускали пулю за пулей.
– Стоп! Дальше нельзя. Бросаем «лимонки» по команде с задержкой в секунду.
Все поняли сержанта. Не добросить до бандеровцев шестисотграммовые Ф-1. Кидать придется с расчетом, что они взорвутся в воздухе и накроют врага осколками сверху. Кого-то ранят, оглушат, а дальше как карта ляжет. Грицевич все же накрыл осторожного пулеметчика. Высматривая сектор обстрела, тот чуть-чуть высунулся, показав верх черного кепи. Пуля ударила вскользь по макушке, отбросила картуз с серебристым трезубцем. Испуганный крик пулеметчика слился со щелчками взведенных взрывателей «лимонок».
Четыре гранаты взорвались с недолетом. Вроде хвалят знаменитые Ф-1 с их осколочной рубашкой, но чугун крошится от взрыва, эффективного удара издалека не получается – это Мальцев хорошо знал. Однако треск сразу четырех гранат оглушил, пригнул оуновцев, кого-то ранило осколками. Один вскочил и попал под выстрел Кости Орехова.
Бежали навстречу друг другу с расширенными от злобы глазами. Орехов стрелял из самозарядной винтовки, но мазал на бегу. Один из бандеровцев точным выстрелом свалил связиста Геннадия Белых. Шлепок пули, короткий стон и бьющееся в агонии тело.
Предчувствие близкой смерти охватило людей, бежавших навстречу друг другу. И вылилось оно в сплошной рев, заменивший слова, злобу, ненависть.
Николай всадил очередь в оуновца с немецкой винтовкой у плеча. Другой бандеровец, округлый, с широким загривком и ножом на поясе, метнулся в сторону.
Автомат отстучал короткую, на два последних патрона, очередь. Пули ударили оуновца в живот пониже ремня, повалили на колени. Старший группы, с вислыми запорожскими усами, застрелил из немецкого МП-40 сапера. У него тоже закончился магазин. Оба одновременно с Мальцевым схватились за пистолеты.
Костя Орехов нажал на спуск самозарядки СВТ три раза подряд. Тело усатого падало на подломившихся ногах. Трое уцелевших бежали к мосту, но раны и контузии от взорвавшихся гранат замедляли бег.
Один упал, получив пулю в спину. Двое с маху вломились в кусты и ушли низиной.
Капитан Зимин на другой стороне ущелья дал сигнал к атаке. МГ-34, мощный, безотказный пулемет вермахта, успел отстучать несколько длинных очередей, посылая тринадцать пуль в секунду. Веер пуль смахнул передние ряды идущих на штурм бойцов.
Старший политрук Толя Усанов оказался одним из тех, кто пробежал десяток шагов по настилу, успел выстрелить и упал от сильного толчка в живот. Затем пришла боль, она жгла и выворачивала внутренности, пробитые разрывной пулей.
Старший политрук пытался поднять с настила свой «ТТ», встать и бежать дальше. Но сознание уже перешло за крайнюю черту, угасал мозг, быстро вытекала кровь.
– Ура! За Сталина…
Изо рта рвался крик. Надо бежать, бить врага. Ура! На самом деле окровавленные губы лишь слабо шевелились. Как быстро кончается жизнь…
Пулеметчикам не дали разогнаться. Сапер с привычной, крепко сжатой в руке саперной лопаткой рубанул в основание шеи и отшатнулся от брызнувшей струи. Второго номера застрелил боец из прорвавшегося отделения Кондратьева.
Охрану моста добивали с яростью, гнались за убегавшими. Немецкий лейтенант, командир взвода, прижатый к скале, поднял руки. Одна была окровавлена, в другой он сжимал «парабеллум». Запоздало бросил его под ноги.
– Я ранен… нужна помощь.
Красноармеец в буденовке старого образца перехватил поудобнее винтовку и, словно на учении, умелым выпадом вонзил ее в живот лейтенанту. Затем не спеша поднял пистолет и снял с руки офицера часы. Увидев, что тот еще жив, ударил штыком еще раз.
Двое немцев и оуновец, не зная, куда бежать, забились на узкий уступ над скалой. Внизу бурлила среди россыпи камней речка, широко расстилалась недоступная гористая равнина. Оуновец с тоской огляделся. Ридный край. Прощай!
– Оружие! Бросай винтарь!
– Жрите! Все вы здесь подохнете.
Винтовка с расстрелянной обоймой разлетелась о камень. Вслед за обломками бросился в ущелье молодой украинец. Немцы торопливо тянули вверх руки:
– Плен! Не стрелять.
Одного сгоряча пристрелили. Раздались крики:
– Язык нужен. Брать живьем.
Позже, когда Федор Зимин спрашивал немца, почему не взорвали мост, тот отмалчивался. Зато громко засмеялся захваченный живым контуженый бандеровец, извлеченный из окопа.
– Вас, дураков, здесь стерегли! Сосчитай, сколько ваших внизу гниют. Сотни. Конец жидовской власти!
Обоих подтащили к обрыву и расстреляли, столкнув тела вниз. Старший сержант Лыков, склонившись, наблюдал, как кувыркаются убитые.
– Вот и вы там полежите, – пробормотал он. – Пока карги до мослов не расклюют.
И полюбовался на трофейные часы. Хоть двух пальцев лишился, зато сапоги и часы новые.
* * *
Торопливо хоронили погибших. Одновременно перекусывали. На войне все причудливо смешивается. Военврач Руденко прооперировала нескольких тяжелораненых, взялась за Федора Кондратьева.
– Жить-то буду? – кривился от боли близкий ей человек.
– Еще как.
– Эх, Наташка, думал, не свидимся больше, а обошлось вот.
– Конечно, обошлось. – Поцеловала в щеку и дала команду: – Отнесите к палатке.
– Сам дойду.
Лейтенант с трудом поднялся, сделал шаг, другой, кое-как добрел до тенистого местечка, где ребята постелили ему шинель и тайком сунули фляжку с самогоном.
– Вот на закуску хлеба кусок. Пожуйте, товарищ капитан.
Зимин торопил начальника санчасти.
– Быстрее бы надо. Наши подмоги ждут.
– Идите, если некогда. Только меня не теребите. Давайте сюда парня с глазом.
Оглядела пограничника с девятой заставы, поняла, что глаз надо срочно удалять. Сержант, далеко не трус, дравшийся до конца на участке своей погибшей заставы, взмолился:
– Ради бога, оставьте глаз!
– Нет его, парень. Выбило. Удалим остатки, иначе заражение пойдет.
По щекам сержанта текли слезы.
– У меня ж невеста! Кому я кривой нужен?
– А кому вон тот, без ноги, нужен? Все вы кому-то нужны. И матерям, и невестам.
Парню, пролежавшему в ущелье с раздробленной ногой, стали делать ампутацию. Сказалось переохлаждение и потеря крови. Он умер на операционном столе.
Один за другим отошли еще четверо раненных пулеметными очередями, где в лентах обычные свинцовые пули чередуются с бронебойно-зажигательными (сжигают мясо до костей) и торчат головки смертоносных разрывных пуль. Кроме арийцев, их в той войне никто и не применял.
– Быстрее бы надо, – торопил врачей и санитаров помощник начальника штаба.
На него уже не обращали внимания. Люди готовились к новому бою. Снайпер Грицевич тщательно протирал патроны и складывал их в подсумки. Николай Мальцев закопал в землю свой автомат ППД, завернув его в кусок брезента. Не было больше патронов. Так же поступали и другие владельцы наших автоматов – нечем стрелять.
Вооружались винтовками. Некоторым достались трофейные автоматы, но их было немного. Наконец дали команду двигаться. Старшина Будько внимательно прислушивался.
– Ты что, Яков Павлович? – спросил Кондратьев.
– Кажись, без нас справились, – ответил старшина. – Пушки почти не стреляют, так, пулеметы да винтовки кое-где.
– Справились, – согласился Федор Кондратьев. – Только кто с кем?
В рядах бойцов оживление уступало место тревоге. Пронеслись два «мессершмитта». Выбрали какую-то цель внизу и сбросили полдесятка бомб. Затем застучали авиационные пулеметы. В нескольких местах к небу поднимался густой маслянистый дым. Горели танки.
