Глава 9. Снова война
Двадцать девятого августа 1944 года завершилась Львовско-Сандомирская наступательная операция. Она проводилась с целью разгрома группы немецких армий «Северная Украина», освобождения западных областей Украины и юго-восточных районов Польши.
Войска 1-го Украинского фронта, при поддержке соседних фронтов, продвинулись за полтора месяца боевых действий на 350 километров. Были освобождены города Львов, Станислав, Рава-Русская, Перемышль и ряд районных центров.
Советские войска форсировали Вислу и захватили несколько плацдармов на ее западном берегу. По официальным данным, было разгромлено сорок немецких дивизий. Лукавая наша статистика даже спустя много лет, давая сведения о людских потерях в этой операции, учла потери лишь 1-го Украинского фронта. Они составили 65 тысяч погибших и 220 тысяч раненых. К исходу 29 августа 1944 года измотанные боями войска фронта перешли к обороне.
Тяжелый самоходно-артиллерийский полк подполковника Пантелеева проходил переформировку в лесном массиве, недалеко от польского города Жешув, километрах в сорока от линии фронта. Снова встреча со старыми друзьями, приподнятое настроение, хотя многих уже не было в живых или лечились в госпиталях.
Иван Васильевич Пантелеев обнял Чистякова, оглядел старую потертую форму с двумя орденами и тремя нашивками за ранения. Знали друг друга с ноября сорок второго года, когда сержант Чистяков был курсантом Челябинского танкового училища, а капитан Пантелеев командовал их учебной батареей.
– Ну как настроение, Саня?
– Нормальное, Иван Васильевич.
– Наслышан, как ты за немецким бронепоездом гонялся, – сказал Пантелеев. – У него зенитки любую цель за два километра берут. Крепко рисковал.
Саня озабоченно посмотрел на командира полка и осторожно заметил:
– Он бы всех ребят на том переезде перебил. А так хоть какой-то шанс. Я локомотив хотел поджечь.
– Не каждый бы решился, смелый ты парень. Представляли тебя к Красному Знамени, но политотдел не утвердил. Вот если бы Чистяков бронепоезд уничтожил, тогда бы заслужил.
– Это же не грузовик или танк, – удивился Саня. – Как его уничтожишь одним орудием?
– Политотдел в такие мелочи не вникает, – засмеялся командир полка. – Поэтому ограничились Красной Звездой. Не в обиде?
– Конечно, нет. Все нормально.
Посидели, поговорили, вспомнили тех, с кем воевали с лета сорок третьего на Курской дуге. В блиндаж подполковника без конца заходили люди, звенел телефон. Спокойно посидеть не удалось.
– В общем так, Саня, – сказал Пантелеев. – Поговорить нам все равно не дадут. Иди, принимай батарею. Сходи вначале к старшине, получи новую форму, комбинезон. Пока у тебя две машины, остальные получишь по мере поступления техники. Обещают по четыре самоходки в каждой батарее и одну командирскую. Так что в полку, если не обманут, семнадцать машин будет.
Встретил начальника разведки Григория Ивановича Фомина. Он стал заместителем командира полка. К старым наградам прибавился орден Красного Знамени. Тоже посидели, покурили, вспомнили рейд.
– Вас из старых командиров батарей двое осталось: Глущенко Сергей Назарович и ты. Одну должность укомплектовали, ну и четвертого комбата ждем из резерва.
– Микола Зарудный жив?
– Живой. Только до сих пор в госпитале лежит. Всего изрезали, три ребра удалили. Если и выйдет, то к строевой службе вряд ли пригоден будет.
Саня вспомнил о просьбе Ивана Олейника, рассказал ситуацию Фомину. Тот выслушал внимательно. Протягивая Чистякову папиросу, отрицательно покачал головой:
– Кадры и политработники его не пропустят. Два года в оккупации – не шутка. А справкам, что капитан Олейник подпольщикам чем-то помогал, наши особисты не слишком верят. Он же не в партизанском отряде с оружием воевал. На немцев работал, хлеб выпекал. Как его еще звездочек не лишили. Пусть воюет, куда направят.
– Не очень это справедливо, – начал было Саня, но Фомин отмахнулся.
– Чего ты его защищаешь? Всякое в жизни случается, но такие вещи не скоро прощают. Олейник капитанское звание носил, и спрос с него не как с рядового бойца. Все, закончим про Олейника разговор. Кстати, слышал про новые самоходки ИСУ-152? В Белоруссии они себя неплохо показали. Броня девяносто миллиметров, двигатель усовершенствованный. Обещали и нам несколько новых машин.
Саня понял, что заместитель командира полка прав. Хороший, простой человек Иван Олейник, но на войне этого мало.
В своей родной второй батарее встретил командиров самоходных установок, Рогожкина Павла и Кузнецова Никиту. Прежний экипаж сохранился почти в полном составе: заряжающий Вася Манихин, механик Иван Крылов и радист Михаил Гнатенко. Наводчик Федор Хлебников долечивался в госпитале.
Если с лейтенантом Кузнецовым и остальными ребятами встреча прошла тепло, то Павлу Рогожкину Саня лишь пожал руку и задал несколько вопросов о состоянии машин. Чистяков не мог забыть, как тот прятался в низине, а потом спешно отступил, бросив своего командира и его экипаж.
Об этом в полку знали. Рогожкина спасло лишь то, что отступали и танки, а сам он в этом бою подбил немецкую «штугу» и был контужен. Поэтому никаких наград по завершению операции он не получил, хотя и был назначен временно исполнять обязанности командира батареи.
– Вечером отметим твое прибытие, – подмигивал Вася Манихин. – Мы спиртом запаслись, картошки с тушенкой нажарим. Только Рогожкина не зови.
Павла Рогожкина Чистяков все же пригласил, как и Кузнецова Никиту. Воевать вместе, да и экипаж Рогожкина обижать не хотелось. Сами они не напрашивались, но если бы их командира не позвали, восприняли бы это как общую обиду.
В течение последующих двух недель полк укомплектовался техникой и личным составом. Были сформированы две батареи по четыре машины (первая и третья), вторая и четвертая батареи имели по-прежнему три самоходные установки в каждой.
Большинство машин были старые, испытанные в боях СУ-152. Капитан Глущенко, как самый опытный из командиров, получил две новые установки ИСУ-152. Размерами и внешним видом они мало чем отличались от прежних «зверобоев». Однако имелись и существенные отличия.
Броня, опоясывающая переднюю и боковую стенку корпуса, была толщиной девяносто миллиметров. Был установлен более совершенный двигатель В-2ИС. Мощностью он уступал прежнему, и потому максимальная скорость новых машин была 35 километров в час, на восемь километров меньше, чем у самоходок СУ-152.
Новенькие, только что сошедшие с заводского конвейера машины прогнали по кругу. Пантелеев и Глущенко сели за рычаги и преодолели небольшой холм, подминая деревья и густой кустарник. Перевалили через одну-другую старую траншею и, вернувшись, заключили:
– Машины хорошие.
А Сергей Назарович Глущенко добавил:
– Чувствуется броня. Даже звуки по-другому доносятся.
Про уменьшенную скорость ничего не сказали. Не было принято искать недостатки в советской технике.
– Ну что, Назарыч, новую машину возьмешь? – спросил зампотех полка.
– Конечно. Обкатаю как следует, гляну, чего двигатель стоит.
– Скажи, что усиленная броня больше всего понравилась.
– И это тоже, – засмеялся капитан.
Третью ИСУ-152 забрал Пантелеев. Он нередко принимал личное участие в боях, хотя это не слишком приветствовалось начальством. В горячке могли накричать, приказать лично возглавить атаку. Но в основном командиров полков старались беречь, и машина комполка являлась резервом.
– Проси тоже новую самоходку, – пихал Чистякова локтем в бок Вася Манихин. – Вы же с Пантелеевым старые друзья. Уважит.
– Василий, брось, – обернулся к заряжающему старший лейтенант. – Думаешь, пятнадцать лишних миллиметров брони большую роль сыграют?
– К прежним «зверобоям» мы уже привыкли, – поддержал командира механик Ваня Крылов. – Зато у нас скорость выше и двигатель мощнее.
Вернулся из госпиталя Федор Хлебников. По этому поводу экипаж снова устроил торжественный ужин. Направление у Хлебникова было в другой полк, но он самовольно вернулся в свой родной, надеясь, что его защитят, если кто начнет придираться.
Опытные наводчики ценились. Поэтому в штабе полка сразу дали добро и зачислили Хлебникова в штат второй батареи. Если пришел, пусть воюет!
Трудно было также укомплектовать должности командиров батарей. Их ведь училища не выпускают, а выдвигаются комбаты в ходе боев. Полк Пантелеева понес такие потери за полтора месяца наступления, что и опытных командиров машин почти не осталось.
Третью батарею возглавил капитан Лучко, пришедший после ранения из госпиталя. Воевал с сорок второго на «тридцатьчетверке», затем переучивался на самоходчика, участвовал в боях за Киев, а последнее ранение получил под Львовом.
Леонид Борисович Лучко, единственный в полку имевший орден Ленина (представляли к Герою Советского Союза), сразу вписался в коллектив и взялся за подготовку экипажей.
Получили грузовые машины и тягачи взамен потерянных в боях. Со станции Жешув пригнали несколько американских бронетранспортеров «Скаут» для командира полка, разведки и саперов. На двух «Скаутах» были установлены спаренные 20-миллиметровые установки. В полку впервые появилась своя зенитная защита, особенно необходимая во время маршевых переходов.
Жизнь на формировке была заполнена всевозможными хлопотами, но оставалось и свободное время. За пределы дислокации полка разрешалось выходить только по специальным разрешениям и группами, не меньше четырех человек.
Однажды особист собрал всех офицеров и довольно откровенно обрисовал обстановку в Польше.
– Тридцать девятый год поляки не забыли, так что особой радости не высказывают. Учтите это.
На стороне Красной Армии воевала с июля сорок четвертого года 1-я польская армия. В немецком тылу действовали партизанские отряды разной политической направленности. Отряды Армии Людовой большей частью относились к советским войскам лояльно, но сложные отношения складывались с многочисленными отрядами Армии Крайовой.
Напряженность добавляли отряды и группы бандеровцев и ОУН, наносивших удары в спину частям Красной Армии. И удары эти были довольно болезненными. 29 февраля 1944 года украинскими националистами был тяжело ранен командующий 1-м Украинским фронтом генерал армии Николай Ватутин. Спустя полтора месяца он умер в госпитале от полученного ранения.
Обстоятельства смертельного ранения генерала Ватутина долгое время были засекречены. Старались не поднимать лишний раз сложную обстановку на Западной Украине. Это означало, что против Красной Армии действуют значительные силы националистов, и сводило на нет пламенные речи секретаря ЦК партии Украины Хрущева о братском единстве и всеобщем ликовании на Западной Украине.
Понятно, что о гибели Ватутина особист не упомянул, но рассказал о нескольких случаях нападения польских националистов на солдат и офицеров нашей и соседних дивизий. Бесследно пропадали делегаты связи, убивали выстрелами в спину офицеров, рискнувших оказаться за пределами своей воинской части.
– Я бы тоже с удовольствием холодного пивка в Жешуве попил, – говорил особист. – Но лучше не надо, ребята. Обидно после таких жестоких боев получить пулю в спину от бандеровца.
Он имел в виду повстанцев из Армии Крайовой, но хватало здесь и бандеровцев, и прочих наших врагов. Офицеры его хорошо поняли. Тем более совсем недавно дивизию взбудоражило жуткое, даже по военным меркам, событие.
Двое лейтенантов познакомились с местными девушками. Договорились о свидании и улизнули самовольно в лесной хутор. Туда они дошли, провели какое-то время, а на обратном пути их подстерегли.
Лейтенанты отчаянно отстреливались, о чем говорило множество гильз. Кого-то из нападавших убили или ранили. Обоих офицеров, израненных и избитых, приколотили гвоздями к дереву, где они провисели сутки, пока не нашли их изрезанные тела.
Все обитатели хутора (виновные в этом или нет) исчезли, угнав скотину, забрав вещи и одежду. Суток трое прочесывали окрестные леса, проверяли подозрительных лиц. Семьям лейтенантов сообщили, что они погибли в бою, выполняя свой долг, и указали местонахождение братской могилы.
Масла в огонь подливали события, происходившие в августе – сентябре 1944 года в Варшаве.
Руководители Армии Крайовой, по разработанному эмигрантским правительством плану, решили захватить власть в Польше до вступления советских войск в столицу. Восстание было подготовлено плохо и не учитывало положение на советско-германском фронте.
К августу войска 1-го Украинского и 1-го Белорусского фронтов прошли с ожесточенными боями за сорок дней 700 километров, вели тяжелые бои севернее и южнее Варшавы. Действия повстанцев поддерживала наша авиация, сбрасывая оружие, боеприпасы, продовольствие и медикаменты. Части Войска Польского сделали несколько попыток форсировать Вислу в районе Варшавы, но они закончились неудачей.
Наши военные историки утверждают, что Красная Армия в тот период была измотана боями, и продолжать наступление на Варшаву не имела возможности. Поляки считали, что их бросили на произвол судьбы. Отношение к Советскому Союзу и его армии резко ухудшилось.
Так или иначе, не споря о тех событиях, следует привести несколько цифр. В боях за освобождение Польши погибли 600 тысяч советских солдат и офицеров. 970 тысяч пало при освобождении Украины. Ни в той, ни в другой стране эти огромные жертвы стараются не вспоминать. Ветшают, а порой уничтожаются памятники на могилах освободителей от фашизма. Сейчас там новые герои, и свастика нередко становится их символом.
Командира полка Пантелеева торопили. Главной проблемой оставалась укомплектованность экипажей. Не хватало командиров машин и опытных наводчиков.
Зачастую присылали танкистов. Но тяжелые гаубицы МЛ-20, установленные на «зверобоях», требовали особой подготовки. Вести из них огонь, в том числе навесной, было сложнее, чем из танковых пушек.
Наводчиков набирали из артиллерийских полков, и они быстро осваивали специфику стрельбы. Но самоходно-артиллерийских училищ не хватало, а офицер-танкист, в случае ранения или гибели наводчика, не всегда мог обеспечить точное ведение огня из гаубицы. Хорошей новостью стало прибытие трех молодых лейтенантов, закончивших самоходно-артиллерийское училище..
Проходя мимо штаба, Чистяков увидел их, поджидающих командира полка. Лицо одного показалось знакомым, но узнать сразу мешали усы. Остановился и невольно ахнул:
– Серов… Колька!
Это был наводчик его первого экипажа, с кем он воевал на Курской дуге. Расстались в начале августа, когда в бою на подступах к Орлу их самоходка была подбита, а Чистяков получил ранение. Обнялись, долго хлопали друг друга по спине.
Оказалось, Серов вскоре был тоже ранен, воевал в другом полку, а затем закончил офицерское училище в Челябинске. Вспомнили старых товарищей, большинство из которых погибли. В этот момент пришел Иван Васильевич Пантелеев, тоже узнал Серова.
– Ты чего усы отрастил? Для солидности?
– Девки усатых больше любят, – широко улыбался круглолицый лейтенант. – Вот уж не думал, что старых товарищей встречу.
– Я гляжу, тебе лейтенанта сразу присвоили, – сказал Пантелеев.
– Я же с сорок второго воюю, учли опыт, награды.
Чистяков сгоряча тут же предложил взять Серова к себе в батарею.
– Твоя батарея полностью укомплектована, – возразил командир полка, – а четвертой машины для тебя пока нет.
– У меня Рогожкин, командир слабоватый. А Кузнечик, то бишь Никита Кузнецов, считай, опыта никакого не имеет.
– А ведь ты заелся, Сашка, – подал голос замкомандира полка Фомин. – Кузнецов парень смелый, я в этом убедился. А Рогожкин хоть и не слишком решительный, но воевал тоже неплохо. Не всем же героями вроде тебя быть!
– Чистяков и правда герой, – продолжая улыбаться, заявил Серов. – Два «тигра» в августе сорок третьего уделал.
– Ладно, помолчи, усатый. Без тебя все его заслуги знаем. Поэтому и комбатом в двадцать один год стал.
– В третьей батарее командиром бывший танкист назначен, – сказал Пантелеев. – Вот ему Серова и дадим. Все, иди, Чистяков. Мы с молодыми сами тут поговорим.
Вечером выбрали время, отметили встречу. Долго вспоминали батарею, где служили вместе, а командовал ей капитан Пантелеев.
– Я гляжу, Василий, – тормошил Манихина Коля Серов, – ты от Сани Чистякова ни на шаг. Сколько вы уже вместе?
– С мая сорок третьего.
Манихин, высокий, мосластый, с невозмутимым выражением лица, неторопливо разливал водку.
– Куда же он без меня? – двигая кружку Серову, продолжал Василий Манихин. – Трех механиков сменили, двух радистов, а командир и заряжающий все те же.
– Волос только седых на башке у тебя прибавилось, – заметил Коля Серов.
– Я ж постарше вас. Двадцать семь в ноябре стукнет. А самое главное, служба на самоходках нервная. Когда на переезде с бронепоездом схватились, думал, конец нам. Снаряды из зениток так в землю били, что машину подкидывало. И нам досталось. Повезло, что болванка под острым углом шла.
– А с Пашкой Рогожкиным ты не очень дружишь? – спросил Николай. – На ужин даже не пригласил.
– Чего его приглашать, – вскинулся заряжающий. – Нас подбили, фрицы цепью идут, а он удирает.
– Там немного по-другому было, – сказал Саня. – Он один остался, а на него несколько танков и штурмовых орудий шли. На его месте и я бы, наверное, отступил.
– Но товарищей бы не бросил!
– Ладно, чего теперь вспоминать.
Между тем переформировка подходила к концу. Советские войска с боями продвигались на запад широким фронтом от Прибалтики до юга. Со дня на день ждали приказа о наступлении самоходно-артиллерийский, танковый полк, мотопехотная бригада. В глубине леса была сосредоточена артиллерия.
В один из дней перед личным составом выступил замполит. Он служил в самоходно-артиллерийском полку с момента его образования, успел получить «полковника» и несколько орденов. Политотделы своих работников не обижали, награждали регулярно.
За полтора года Чистяков хорошо изучил привычки и речи замполита. К словам о мужестве и героизме, которых ждут от славных самоходчиков, прибавлялась осторожная оценка политической обстановки в Польше. Хотя страна жестоко пострадала от фашистов, разрушена Варшава, но многие поляки находятся под влиянием антисоветской пропаганды. Этим людям надо доходчиво объяснять цели и задачи Красной Армии.
– А если в спину стрелять начнут, что делать? – спросил кто-то из командиров. – Огнем отвечать можно?
– Можно, – подумав, объявил полковник, – но осторожно.
По рядам офицеров пробежал смех. Можно, но осторожно! Во сказанул комиссар. Как та премудрая мать своей дочке. Мужикам иногда давать можно, но с выбором, осторожненько.
Чтобы окончательно не запутаться и не ляпнуть лишнего, замполит скомкал речь и представил слово заместителю командира полка по разведке Фомину. Тот из пустого в порожнее не переливал, говорил по делу, и слушали его с интересом.
– Насчет ударов в спину долго распространяться не буду, – короткими, рублеными фразами говорил майор. – Там, где дисциплина и нормальные сторожевые посты, бояться нечего. В Польше нас с цветами вряд ли будут встречать, хотя многие с нетерпением ждут освобождения. Фашисты здесь много крови пролили. Самые крупные концлагеря, массовое уничтожение евреев. О другом хочу сказать. Не нравится мне настроение некоторых командиров, особенно молодых. Ура, мы наступаем, завтра победим, фрицы бегут.
– А что, не так разве? – значительно двинул густыми бровями замполит.
– Не так. Редко я наблюдал, чтобы немцы бежали. Бегущих насмерть бьют, и фрицы это хорошо знают. За Польшей находится Германия, это они тоже помнят. Наступать будем по лесистым, болотистым местам. Постоянная разведка и еще раз разведка. Драться будем порой в упор. Про «фаустпатроны» не забывайте. Сейчас они имеются в каждом германском взводе. Появились новые образцы этого оружия. Поражают цель за сто метров, и броня толщиной девяносто миллиметров для них не преграда.
– Бросьте, товарищ Фомин, – вновь вмешался замполит. – Вы смелый офицер, не надо молодых пугать. А то и правда шарахаться от каждого куста будут.
Все же Григорий Иванович Фомин довел свою речь до конца. Драться в тесном взаимодействии с пехотой и бросить всякие разговоры о шапкозакидательстве.
– Все понятно, – расходились командиры, оживленно обмениваясь впечатлениями. – Наш майор молодец. Полезно иногда горячие головы остуживать. Поняли вы, лейтенанты?
– Чего не понять, – снисходительно улыбались молодые.
– Ни хрена не поняли, – сплюнул Чистяков. – Ничего, в первом же бою настоящая учеба начнется. Быстро сообразите.
Он сочувствовал Глущенко, у которого два экипажа из четырех возглавляли «шестимесячные младшие лейтенанты».
Между тем на территории Польши продолжались бои. За Польшей находилась ненавистная фашистская Германия. Немцы понимали, что польская территория станет плацдармом для броска советских войск на Германию. Бои, в которые вступила дивизия и тяжелый самоходно-артиллерийский полк подполковника Пантелеева, приняли с первых дней ожесточенный характер.
Батарея старшего лейтенанта по-прежнему поддерживала танковый батальон Болотова, который, кроме ордена Красного Знамени, получил майорское звание, чем очень гордился. Соседним танковым батальоном командовал капитан Шаламов.
Встретив его в полку, он не очень удивился. По приказу Верховного все танкисты и самоходчики направлялись после излечения в бронетанковые войска. Вот и попал Юрий Федотович Шаламов в полк Полищука, да еще с повышением. Встрече оба были рады, выпили, вспомнили санбат. В то же время, глядя на бывалого капитана, Саня испытывал чувство настороженности. Не выдержав, спросил:
– Юрий Федотович, а чего тебя в прежнем полку выше роты не двигали?
Шаламов рассмеялся, хлопнув Саню по колену:
– Исполнял обязанности. А назначать комбатом меня начштаба не хотел. Боялся, что займу должность командира полка и заставлю его воевать, а не бумаги перекладывать.
Трудно было понять, шутит капитан или так и было. Ничего не скажешь, энергичный и наверняка смелый в бою танкист. Однако бесшабашный характер во время пребывания в санбате вызывал у Чистякова невольную настороженность. Не обернется ли это стремлением Шаламова любым путем укрепить свой авторитет на новом месте?
Чистяков откровенно рассказал о своих сомнениях Сергею Назаровичу Глущенко, которому предстояло действовать совместно с батальоном Шаламова.
– Шебутной мужик, – согласился самый опытный в самоходном полку командир батареи. – Но Полищук в людях разбирается, хвалил его. Глянем, как поведет себя в бою. Болотов тоже в свое время дров наломал, а сейчас вроде успокоился, нормально воюет. Все мы эту школу проходили.
Топкие низины, поросшие кустарником, сырой лес, а местами каменистые холмы, где цеплялись за тонкий слой почвы березы и ели. Да еще октябрьские дожди, превратившие редкие дороги в месиво грязи.
В батальоне хозяйственного, следившего за своей техникой Антона Болотова вышла из строя еще до первых боев «тридцатьчетверка». Заклинило старый, не раз побывавший в ремонте двигатель. Танк пытались вытащить буксиром. Рвались тросы, захлебывались от перегрева сразу две машины, но «тридцатьчетверка» намертво погрузилась по самую башню в холодную топь.
Времени на раздумья не было. Майор боялся, что за потерянную машину с него крепко спросят. Сгоряча оставил было экипаж, отдав неопределенный приказ:
– Вы тут подумайте… может, выберетесь как-нибудь. Я тягач попозже пришлю.
Сразу показал свой характер капитан Шаламов, хотя занимал такую же должность комбата, и Болотов ему не подчинялся.
– Тебе экипаж не жалко? Ночью перебьют их лесные братья. Знаешь ведь, какой тут только швали не водится.
– Не могу я машину просто так бросить!
– Нет ее. Вон, одна крыша торчит.
Действительно, «тридцатьчетверка», пока суетились и пытались выдернуть ее, погрузилась еще на полметра, башня не проворачивалась, даже вручную. Вмешался командир полка и приказал оставить танк, забрав пулеметы и боеприпасы, которые можно вытащить.
В этот же день к вечеру натолкнулись на немецкий узел обороны. Хорошо, что вовремя предупредила разведка. Один мотоцикл утопили, а второй, облепленный грязью, вернулся. Сержант-разведчик толково показал на карте и объяснил обстановку:
– Вот здесь, на подъеме из низины, дот замаскированный. Судя по размерам, там не меньше чем 88-миллиметровка упрятана. Два бронеколпака разглядели и пушки-«семидесятипятки». Штуки три-четыре.
– Танки не видел?
– Нет, – шмыгал носом промокший насквозь разведчик. – Если и есть, то наверху. Нам туда не удалось пробраться.
После короткого совещания решили, что в лоб двигаться нельзя. До ночи искали дорогу, пока не нарвались на мины. Подорвался легкий Т-70 и сразу вспыхнул. Из темноты ударили минометы, а в черном облачном небе пачками загорались и гасли осветительные ракеты.
Саперы проверили дорогу, сняли несколько десятков мин. Перед рассветом прибыл представитель дивизии, передал приказ наступать без промедления.
– Вы что, хотите, чтобы они там целый артиллерийский полк собрали, пока чухаетесь?
Рядом взорвалась мина, и подполковник из штаба невольно присел. Взрывы еще нескольких мин тяжело ранили двух десантников. Затем заработала автоматическая пушка «собака», рассеивая десятки мелких снарядов. Люди спасались, бросаясь в мокрую траву, в лужи. Бронебойный снаряд лязгнул о броню танка, другой врезался в кузов «студебеккера», убив наповал десантника.
Представитель штаба оказался мужик понимающий. Слишком не торопил и над душой не стоял. Своему начальству сообщил, что передовые части разворачиваются для нанесения удара.
– Пусть поспешат, – звучал чей-то голос по рации. – Или после отдыха никак к войне привыкнуть не могут?
– Все будет нормально, – заверил подполковник.
«Тридцатьчетверки» Болотова на малом ходу ползли через туман начинающегося пасмурного рассвета. Двигатели работали ровно, но выдавало лязганье гусениц. Затем, когда поднялись наверх, туман прорезали солнечные лучи. Ветер разогнал облака, клочья тумана, и сразу поднялась стрельба.
Наступающую танковую роту и батарею Чистякова хорошо поддержали гаубицы Глущенко. «Тридцатьчетверки» вырвались с десантом вперед, вслед за дымовой завесой сгоревшей взрывчатки. Самоходки первой батареи перенесли огонь глубже, а танки приближались к траншеям.
Следом двигались три самоходки Чистякова. Старший лейтенант шел на правом фланге, туда, где, по сведениям разведчиков, находился бетонный дот. Массивная полукруглая коробка дала о себе знать вспышкой, прорезавшей завесу дыма.
Это была новая, недавно поступившая на вооружение тяжелая противотанковая пушка калибра 88 миллиметров с удлиненным стволом и улучшенной баллистикой. Часть этих орудий из-за большого веса устанавливали в дотах, откуда они могли поражать практически все советские танки на дистанции два километра и больше.
Пушка промахнулась своим первым снарядом, помешал дым. Но уже второй снаряд врезался в лобовую часть «тридцатьчетверки» на скорости тысяча сто метров в секунду. Возле люка механика-водителя вырос огненный куст.
Раскаленная болванка весом десять килограммов прошила броню, разрывая тела людей. Прошла насквозь боевую часть машины и мгновенно воспламенила двигатель. Полуторный запас снарядов (более ста штук) сдетонировал двумя мощными взрывами, сбросив башню и превратив «тридцатьчетверку» в огромный костер.
Ахнул в своей самоходке молодой лейтенант Никита Кузнецов. Другая «тридцатьчетверка» уходила в сторону от черного прямоугольного отверстия дота, стреляя на ходу из пушки и обоих пулеметов. Новый танк Т-34-85 ударил довольно точно из своей 85-миллиметровой пушки, но пробить метровую стенку армированного железобетона не смог.
Удар фугаса выбил край амбразуры. Гарь взрывчатки заполнила дот. И хотя сильные вентиляторы выгоняли ядовитый дым, расчет на какое-то время замешкался.
Наводчик Федор Хлебников не мог взять прицел на ходу, а остановиться самоходка не могла из-за летевших сбоку 75-миллиметровых снарядов. Один с лязгом ударил под острым углом, встряхнул машину и ушел рикошетом. Механик-водитель Ваня Крылов с руганью гнал машину, выводя ее из-под огня. Хлебников выстрелил на ходу, промахнулся. Заряжающий Вася Манихин загнал в ствол очередной фугас.
– Иван, дорожка! – крикнул Чистяков.
Машина остановилась. Шестидюймовый фугас ударил в основание дота, там, где бетон особенно толстый. Но даже этот, не слишком меткий выстрел расколол стенку, трещина пересекала лобовую часть и упиралась в амбразуру. Неизвестно, что творилось внутри, но гарнизон дота медлил с очередным выстрелом.
Это дало возможность Хлебникову вложить еще один фугас, расширив трещину и отколов кусок бетона возле амбразуры. Скорее всего ствол орудия был поврежден, вели огонь лишь два пулемета.
«Тридцатьчетверка» с 85-миллиметровым орудием разбила капонир и опрокинула пушку-«семидесятипятку». Самоходка Рогожкина вела огонь по другому капониру. Десант, воспользовавшись дымовой завесой, бежал к траншеям.
Когда Хлебников третьим попаданием развалил лобовую часть дота, все увидели сквозь огромную пробоину шестиметровый ствол, выбитый из креплений. Остатки расчета выбежали через задние ворота, успев спастись от взрыва боезапаса.
Из низины появились новые танки и самоходки, охватывая подковой узел обороны. Батальон капитана Шаламова можно было угадать по почерку. Полтора десятка машин (остальные находились в резерве), рассыпавшись веером, смяли минометную батарею, раздавили две пушки. Шаламов, остановившись на пригорке, двумя выстрелами поджег Т-4. Удачно вложил снаряд в боковой защитный экран второго танка. Броневой лист выгнуло от удара, из пробоины показался дым. Т-4 пятился, огрызаясь торопливыми выстрелами.
Его поддержали три-четыре «штуги» и несколько танков. Остановилась и неуверенно ползла «тридцатьчетверка», получив удар в лобовую часть башни. Встречный огонь усилился, и комбату Шаламову пришлось бы туго, не вмешайся капитан Глущенко со своей усиленной батареей из четырех «зверобоев».
Шестидюймовые снаряды разбили еще один немецкий танк. Штурмовое орудие «хетцер» с броней толщиной в шесть сантиметров вело огонь из засады, оставаясь какое-то время незамеченным. Снаряд «зверобоя» взорвался у него под брюхом, проломил броню и разнес ходовую часть. Из завалившейся набок дымившей машины сумел вылезти лишь один человек.
Немецкие танки и «штуги» медленно отступали, давая возможность вырваться из кольца гарнизону опорного узла.
Десантная рота забрасывала гранатами траншеи. Взводный Олег Пухов с двумя бойцами обходил с фланга пулеметный расчет. Скорострельный МГ-42 прижимал плотными трассами десантников. Рычащий звук пулемета, выпускающего двадцать пуль в секунду, не давал бойцам даже приподняться.
Удары утяжеленных пуль прошивали бугры, брустверы воронок. Казалось, все вокруг заполнено этим рычанием и светящимися хлесткими трассами. Неосторожно поднявший голову десантник рядом с младшим лейтенантом успел лишь сдавленно вскрикнуть.
Летевшая пучком трасса сорвала с головы каску, верхушка черепа была снесена. Другой боец, мимо которого, звякая, катилась издырявленная каска, замер, глядя на мертвого товарища. Олег Пухов во время рейда и наступательных боев много чему научился. Толкнув в плечо застывшего бойца, скомандовал:
– Ползем дальше… нельзя останавливаться.
Самоходка Чистякова прошла рядом. Олег хотел показать направление, но старший лейтенант видел вспышки. Машина с ходу обрушилась на пулеметное гнездо. Успел выскочить унтер-офицер и побежал вдоль траншеи.
– Нет, гад, тебя мы не упустим!
Олег хотел взять унтера живым, не сомневаясь, что тот, чудом выскочив из-под гусениц, не способен на активное сопротивление. Дал одну-вторую очередь на бегу:
– Стой, тебе говорят! Хенде…
Взводный еще плохо знал врага и закончить фразу «руки вверх» не успел. Унтер, прошедший Грецию, Югославию и третий год воевавший на Восточном фронте, выдернул из кобуры «парабеллум». Пули прошли рядом, одна обожгла бок, вырвав клок гимнастерки.
Все это было настолько неожиданно, что Пухов не успел испугаться, а лишь машинально нажал на спуск автомата. Затвор, лязгая, подавал в ствол патроны, вспышек при солнечном свете видно не было. Унтера сбило с ног, пистолет отлетел в сторону, а младший лейтенант все давил на спуск.
Он не чувствовал боли и никак не мог прийти в себя от близкого дыхания смерти. Кое-как вставил запасной диск, пальцы дрожали и не слушались. Унтер-офицер лежал в пяти шагах в излохмаченном пулями мундире. Сержант подобрал «парабеллум», снял часы, достал из кармана убитого документы, протянул все это младшему лейтенанту.
– Часы себе оставь, – хрипло проговорил Пухов. – У меня есть.
– Надо бы гимнастерку снять, – сказал сержант. – Зацепил он вас, гад. Давайте помогу.
Вдвоем стянули гимнастерку. Пуля прошла вскользь, надломила ребро. На перевязку ушли два пакета. Снова одеваясь, младший лейтенант Пухов почувствовал тошноту и слабость. Заметив это, сержант предложил:
– Может, в санчасть проводить?
– Нет, нет… потом.
Пехота уже хозяйничала в траншеях и блиндажах, добивая сопротивлявшихся немцев и собирая трофеи. Нескольких солдат взяли в плен. Их торопливо допрашивали Фомин и начальник особого отдела.
Танки и самоходки продвинулись еще километра на три и уткнулись в заболоченную пойму. Отступая, немцы взорвали бревенчатую гать, а из глубины леса вели огонь гаубицы-«стопятки». Машины рассредоточились, укрываясь от густо летевших снарядов.
Один из фугасов весом пятнадцать килограммов «обновил» самоходку ИСУ-152 из батареи Глущенко. Удар был крепкий, но броня толщиной девяносто миллиметров выдержала попадание. Оглушенный экипаж выскочил наружу. У наводчика текла кровь из ушей, остальные получили легкие контузии.
Несмотря на то что наводчика пришлось отправить в санчасть, экипаж новой машиной остался доволен.
– Хрена с два такую плиту на дурака пробьешь, – хлопал ладонью по вмятине заряжающий.
А Шаламов, который не мог просто так сидеть без дела и задавал тон, как петух в курятнике, приказал своим «тридцатьчетверкам» открыть огонь по гаубицам. Били наугад, не видя вспышек, и толку от такой стрельбы получалось немного. Вмешался Фомин, дал указание танки замаскировать.
– Угомонись, Шаламов. Побереги машины для наступления.
Нашли двух толковых корректировщиков. Они с высоких тополей определили примерное местонахождение вражеских гаубиц. По ним открыли огонь первая и вторая самоходные батареи. Били не так часто, как скорострельные танковые пушки, но тяжелые осколочно-фугасные снаряды заставили немецкие гаубицы замолчать.
Вскоре над головой пронеслась девятка штурмовиков Ил-2 в сопровождении истребителей. В лесу начали взрываться стокилограммовые бомбы, оставляя дымный след, летели ракеты. Затем ударили скорострельные пушки и пулеметы. Впереди что-то горело, ахнул раскатистый взрыв (видимо, накрыло склад боеприпасов), ветер тащил хвост маслянистого дыма.
Бомбежку приветствовали с энтузиазмом! Подкидывали вверх шлемы, каски, десантники орали и всаживали автоматные очереди в сырой осенний лес.
– Чего радуетесь? – выскочил из своей машины комбат Антон Болотов. – А ну, прекратить стрельбу!
Настроение у майора было паршивое. Утонул один танк, сгорел другой. Третий, с порванной гусеницей и выбитым колесом, ремонтировали, но сумеют ли поставить на ход, комбат сомневался. Потеря трех машин в самом начале наступления портила настроение. Раздражал слишком бодрый и энергичный комбат Шаламов.
– Чего радуешься? У тебя тоже три танка подбили, а ты того и гляди запляшешь.
Однако зубастый капитан за словом в карман не лез.
– В бою подбиты, а не в болоте утонули. Заметь это, Антон Болотин. Фамилия у тебя говорящая. Экипажи большей частью уцелели, а за погибших товарищей мы отомстили. Два немецких «панцера» сожгли, орудий штук пять, минометную батарею. – Юрий Шаламов не спеша загибал пальцы, перечисляя славные дела своего батальона. – Фрицев с полсотни передавили да из пулеметов постреляли…
– Там у немцев всего пушек-то две батареи было. Ты, что ли, все подавил?
– Не все, но большую часть.
Подъехал полковник Полищук и прекратил спор. Батальон нового командира Шаламова действовал активно. Полищук это отметил, похвалили капитана. А некоторые офицеры, глядя на расторопного комбата, переговаривались между собой – этот далеко пойдет.
– Если на снаряд не нарвется, – желчно вставил Антон Герасимович Болотов.
Прибыл саперный батальон. С ходу взялись прокладывать гать. Оттаскивали в сторону измочаленные, переломанные бревна, валили сосны и укладывали их в холодную жижу. Хилые осины и мелкий подлесок для настила не годился. Приходилось подвозить деревья из соседнего леса и окрестных холмов.
Пару раз налетали истребители-штурмовики «Фокке-Вульф-190». Скоростные машины, кроме бомб-«полусоток», имели по четыре авиапушки и два крупнокалиберных пулемета.
Первый налет оказался неожиданным. «Фоккеры» шли на высоте трехсот метров. Были убиты и тяжело ранены человек двадцать саперов, сгорел «студебеккер». Вторую четверку «фокке-вульфов» встретили огнем спаренные 20-миллиметровки, установленные на бронетранспортерах «Скаут».
Штурмовик нарвался на трассу пушечных снарядов, дернулся, стал набирать высоту, затем штопором пошел вниз, взорвавшись где-то посреди болота. Но три остальных «фоккера» разбили близким попаданием бронетранспортер и повредили бомбой одну из самоходных установок.
Мстя за погибшего летчика, все три штурмовика, не обращая внимания на огонь с земли, спикировали еще дважды, выстилая полосу светящихся трасс. Когда самолеты улетели, насчитали более сорока человек погибших, догорали «студебеккер» и тягач. Срочно эвакуировали раненых, которых оказалось около сотни.
Удачно пробитая брешь в немецкой обороне, уничтоженные танки и пушки, чему радовались поначалу бойцы, сменилась на угрюмую решительность.
– Держитесь, сволочи! Саперы гать проложат, вломим вам как следует.
Наблюдатели, взобравшись на высокую ель, рассмотрели в вечернем тумане каменный городок на возвышенности за болотистой низиной. Каких-либо укреплений не увидели. Командир дивизии, не дожидаясь, пока полностью проложат бревенчатую гать, приказал провести разведку силами танковой роты.
Выбор пал на батальон майора Болотова.
– Тебе не привыкать в болоте тонуть, – вроде в шутку заметил комполка Полищук. – Возьмешь штук двенадцать танков, десант, мотоциклы разведки и отправляйся выполнять задачу.
– Прямо сейчас? Ночью? – переспросил комбат.
– Хоть прямо, хоть криво, – разозлился полковник. – Приказ слышал?
Антон Болотов был опытным и рассудительным командиром батальона. Поэтому послали именно его. Смягчая тон, комполка добавил:
– Действуй осторожно. Ну, а если выбьешь фрицев из городка, орден за мной.
– У меня их хватает, – с непривычным для него вызовом ответил комбат. – Людей бы не погубить.
Полковник промолчал, дав понять, что разговор закончен.
Болотов сумел ночью перебраться через сырую низину, оставив в трясине лишь один танк, у которого расплавились подшипники. Остальные с десантом на броне и три мотоцикла разведки осторожно приближались к городку.
Последнее сообщение, которое приняли от комбата, было коротким:
– Вижу дома. Фрицы, похоже, отступили. Двигаемся вперед.
На какое-то время установилась тишина, а затем обрушились приглушенные ночным туманом звуки боя. Стреляли орудия, пулеметы, раздавались взрывы. На рассвете прибыл разведчик-мотоциклист. В коляске находились двое раненых. Голова сержанта была обмотана окровавленной тряпкой.
– Побили роту. И танки, и десантников, – жадно глотая холодную воду, докладывал он. – Засада там.
– Комбат Болотов жив?
– Не знаю. Послал меня вывезти раненых и сообщить вам, что жителей эвакуировали, а фрицы в домах прячутся. Стены толстенные, бьют из «фаустпатронов» и пулеметов. Мясорубка сплошная.
С танками майора Болотова пытались связаться по рации. Ни одна машина не отвечала.
