XXVII
Гуськом по глубокому снегу они вбежали во двор, перескочив через «живую изгородь» – густые голые ветки кустарника, подстриженного квадратом. Собак, слава богу, не было. Аникин все время прислушивался к «музыке» боя, звучавшей по ту сторону дома, на улице. «Виолончель» и «контрабас» – звуки выстрелов вражеских автомата и пулемета слышались все время. Значит, все идет по плану и оставшиеся на углу перекрестка Караваев с Крапивницким своими очередями удерживают врагов «за горло».
Они уже подобрались к противоположному краю дома, когда Андрей вдруг резко остановился, подняв вверх правую руку с указательным пальцем. Болтян с Шулепиным быстро сообразили, что этот жест означает, и замерли на своих местах. Автомат… Все дело было в нем.
Фашист со «шмайсером» строчил тут рядом, и его становилось слышно все лучше. А потом вдруг он замолк. Что, очередная очередь Караваева и Крапивы угодила в «яблочко»? Или?…
Вот, так и есть… Андрей вдруг услышал скрип снега. Осторожные, крадущиеся шаги. Совсем рядом, казалось, возле самого уха. Андрей вспотел от напряжения. Он прижался спиной к стене дома и повернулся к своим бойцам, приложив указательный палец к губам. Потом его палец плавно лег на спусковой курок. Ближе, ближе… Вот уже совсем близко… Вот уже сейчас…
Все произошло в один миг. Пятнистая зимняя куртка показалась из-за угла, и фаланга пальца отжала курок до отказа. Попавшая пуля своей ударной силой толкнула эсэсовца назад. Он словно оступился, наткнувшись на невидимую преграду. Выставил левую руку, чтобы смягчить удар при падении. Дырка в куртке эсэсовца стала обрастать еще одним пятном, блестящим и черным. Фашист испустил дух. Но Андрею уже было не до него.