Хирург отпиливает бойцу левую ногу выше колена. Медсестра своими руками держит голову бойца за щеки и уши. Фиксирует. Ее белоснежный халат давно уже забрызган кровью. Ее лицо такое же мертвенно-бледное, как то, что накрыто марлевой тряпкой.

Лицо доктора тоже скрыто повязкой. Только глаза, красные от хронического недосыпания. В воспаленном ореоле — зрачки, бессмысленно застывшие, остекленевшие. И вся его фигура застыла, будто спит стоя. Как лошадь. Двигаются только руки — залитые кровью механизмы. Вжик-вжик… вжик-вжик…

Наконец что-то тяжело и жутко упало на деревянный настил. Доктор наклоняется и подымает упавшую ногу. В углу у него ведро. Туда он кидает ампутированные конечности.

Пока Аникин дожидается своей очереди, он уже два раза слышит характерное звяканье. В этом тоже проявляется раздраженность доктора. Ведь он мог бы положить удаленную руку или голень в ведро аккуратно. Но швыряет нарочно с силой, так, что ручка ведра громко звякает по металлическому ободу. Наверное, таким образом он пытается взбодрить себя. Все равно что ударить по рынде.

Санитары приноровились к этому звуку. Они не дожидаются команды хирурга. Аникин предполагает, что они стоят рядом, снаружи палатки. Они тоже все слышат — как на разделочном столе оперируют очередного бойца. Как только ведро звякает, оба заходят в палатку.