Сейчас ведро не звякает. Нога отнята по бедро. В ведро не влезет.

— Санитары! — кричит доктор. Даже под повязкой видно, как морщится его лицо. Ему невыносимо тратить остатки сил на громкий крик. В голосе врача звучат усталость и злобное раздражение.

Заходят санитары. Один — крупный, но уже пожилой дядька с недужным лицом и седыми висками — сразу направляется к ведру. Оно пустое. На миг он озадаченно замирает. Но доктор молчит. Оглядываясь на него и на прооперированного, санитар наклоняется и медленно поднимает с пола отнятую ногу. Он держит ее аккуратно, на чуть согнутых и вытянутых руках. Аникин не успевает отвернуться. Ему бросается в глаза, как на ноге слиплись испачканные кровью волосы. Санитар перехватывает свою находку кистью возле бедра, ступней вниз. Чтобы кровь по дороге не капала. Так, на весу, он выходит с ногой наружу.

Второй становится возле медсестры, у изголовья операционного стола. Врач словно оживает. Вся его фигура торопливо двигается. Он завершает свою операцию: зашивает, обрабатывает рану. Раздаются короткие, торопливые указания. Медсестра хлопочет возле инструментов.

Санитар застыл отрешенно, как истукан. На вид ему лет тридцать. Но это, если смотреть на его профиль с левой стороны. Справа все лицо обожжено и перекорежено. Вместо правого глаза — кожа, собранная в жменьку. Оттуда сочится жидкость, которую он все время промокает куском бинта, спрятанным в кармане халата. И еще он сильно хромает на правую ногу. В общем, к строевой не годен.

Наконец, операция закончена.

— Все, забирайте… — выдыхает доктор и отступает от стола. Солдат уже приходит в себя. Санитары перекладывают его на носилки. Их приносит, возвращаясь с улицы, пожилой. Движения санитаров деловиты и отработаны до мелочей.

В это время доктор тщательно моет руки. Его повязка висит на шее. Теперь видно все лицо доктора. Оно все будто из белого воска. Воспаленные глаза горят на нем, как пламя свечи.

Рукомойник — в другом от ведра углу палатки. Медсестра ему помогает, подает полотенце. Вымыв руки, доктор замирает возле рукомойника. Он закрывает глаза. Кажется, он сейчас заснет прямо здесь, как есть, стоя. Но вместо этого в палатке раздается скрежещущий, как пила, голос:

— Следующий…

С аникинской раной доктор не церемонился. От обезболивания Андрей отказался. Опыт нахождения в полевых лазаретах у него был. Да и кто знает, что взбредет в голову одуревшему от бессонницы врачу. Оттяпает еще ногу к чертовой матери, и доказывай потом, что ранение было пустяковым. Хотя рана к себе внимания потребовала. Во время переезда она стала сильно гноиться.

— Что, герой? — раздраженно отреагировал врач на отказ Андрея от эфира.

— Ладно… Нина, поставь эфир на место, — прохрипел он в сторону медсестры. — Нам больше достанется… Посмотрим, что у нас за герой выискался.

Впрочем, ковырять рану, проверяя Андрея на прочность, доктор не стал. Сил не было. Его руки методично и сухо делали свою работу. Провел дренаж, удалив гной с обеих сторон ноги, покопался скальпелем. Андрей скрежетал зубами. Казалось, они сейчас крошиться начнут. Терпеливость пациента, по всему, произвела на доктора впечатление.

— Ниночка, обмакните лик нашему страстотерпцу… — смилостивился он, меняя скальпель на зажим г куском ваты. — А он еще и везунчик… Пуля прошла по мягким тканям, в аккурат между сухожилиями и мышцами. Только что грязи много насобирал. Плясать должен… Следующий!…