Книга: Обреченный десант. Днепр течет кровью
Назад: Глава 4. Самая долгая ночь
Дальше: Глава 6. Отряды объединяются

Глава 5. У каждого своя судьба

четыре тысячи десантников, сброшенных на вторую ночь операции, и около двух тысяч приземлившихся на сутки ранее рассыпались на десятки крупных и мелких групп. Их можно условно назвать батальонами, ротами, взводами.
Были совсем мелкие группы и одиночки. Но всех их объединяло одно – они искали друг друга, объединялись и вели непрерывные бои с поднятой по тревоге огромной массой немецких войск и полицейскими частями.
Вместо укрепления Восточного вала и плотного блокирования западного берега Днепра все эти силы, включая бронетехнику, были брошены на поиски и уничтожение десантников.
Не слишком умело была организована эта самая крупная за всю войну авиадесантная операция. Но следует сразу отметить, что заброска во вражеский тыл больших соединений всегда связана со значительными потерями.
Десять тысяч «коммандос» были сброшены нашими союзниками – американцами и англичанами – в Нормандии с целью захвата мостов через реки и каналы. Во время боевых действий погибли три четверти (более семи тысяч) подготовленных и хорошо вооруженных парашютистов. А мосты так и не были взяты из-за медленного продвижения регулярных войск, завязших в боях с немецкими танковыми частями.
Отряды «коммандос» сражались мужественно и упорно. Несмотря на неудачу, многие живые и погибшие были награждены высокими орденами. О них написаны книги, сняты фильмы. Героическая страница не была забыта.
Вдвойне обидно, что Днепровский десант на долгое время был вычеркнут из нашей памяти. Я не нашел в обширном шеститомном труде «История Великой Отечественной войны Советского Союза», изданном в 60-х годах прошлого века, ни одной строчки, посвященной Днепровскому десанту. Но ведь этот исторический труд готовился спустя всего двадцать лет после войны, когда свежи были воспоминания и оставалось в живых много участников тех событий.
Здесь было все. Бесконечное повторение имени члена Военного совета фронта Никиты Хрущева, обилие словесной трескотни о великом порыве и энтузиазме наших воинов. Вместо трезвой оценки жестоких боев за Днепр хвалились, как бойцы с маху бросались в воду и переправлялись через быструю километровую реку на пустых бочках, бревнах, плащпалатках, набитых сеном.
Неуклюжие, кое-как сколоченные плоты преподносились как вершина инженерной мысли. Ничего более эффективного наши генералы придумать не смогли. С черепашьей скоростью, на веслах плыли через широкую реку эти громоздкие деревянные мишени и поголовно уничтожались.
Об огромных жертвах скромно умалчивали, как промолчали и о смелом (пусть неудачном) десанте и тысячах погибших молодых парней, которые поражали своей храбростью даже врага.
Но вернемся на берег Днепра. Несмотря на все ошибки командования, успешно выполнялась одна из главных задач. Ценой многих жизней наших десантников были оттянуты значительные силы немецких войск. На стокилометровой полосе правобережья, во вражеском тылу, не прекращались бои. Пользуясь этим, шла активная переправа через Днепр.
Как сказано в историческом труде: «на бревнах, пустых бочках, плотах и т. д.». Хотелось бы мне глянуть хотя бы на одного генерала (а было их в армии многие тысячи), переплывающего Днепр на плоту, а лучше – держась за пустую бочку. Может, не гробили бы тогда многие тысячи солдат. К сожалению, малые потери в наступлении считались нерешительностью и отсутствием волевого командования.
У каждого десантного батальона или взвода на Днепре была своя судьба. Мне удалось восстановить часть событий, не претендуя на полную историческую достоверность. Это – воспоминания выживших десантников, рассказы других бойцов, местных жителей, большинство из которых были тогда подростками.

 

Батальон сбросили с высоты двух километров. Пилоты не рискнули снижаться, потеряв от зенитного огня один «Дуглас». Второй транспортник летел с продырявленным крылом, заваливаясь на правый борт.
– Прыгайте! – командовал заместитель командира авиаполка.
– Рано, – спорил с ним десантный комбат.
– Подобьют, все пропадем…
Снаряд калибра 88 миллиметров взорвался под брюхом «Дугласа», разломив его на части. Все, кто находился в самолете, погибли. Остальные пилоты, получившие команду от командира, уже выталкивали десантников в люки.
Около ста человек из этого батальона упали в Днепр, двести тридцать десантников приземлились на левом берегу, на своей территории. Упавшие в воду почти все утонули, а остальных сначала обстреляли, а затем окружили бойцы пехотного полка.
– Парашютисты немецкие!
– Бей их!
И били. Но винтовочный огонь в скользящие ночные тени, к счастью, оказался не точным. Несколько человек погибли и были ранены, остальным помог отборный русский мат, которым сыпали в ответ десантники.
Понемногу разобрались. На вопрос, где комбат, ответить никто не мог. Старшим по званию и должности оказался командир роты старший лейтенант Никита Цыпленков. Он едва не плакал от обиды и насмешек, которыми его нещадно осыпали:
– Ну и десантник! Знал, куда прыгать.
– А чего ему на том берегу делать? Там стреляют, убить могут.
У десантников уже начали отбирать автоматы, которых в стрелковых полках в сорок третьем году еще очень не хватало. Командир полка, молодой майор, который недолюбливал «десантуру», считая, что с этими элитными войсками слишком много носятся и не жалеют наград, заявил:
– Не захотели с воздуха фрицев бить, поплывете с нами. У меня роты неполные, вот я вашу шайку-лейку по батальоном и раскидаю. А ты, Цыпленков, взводом будешь командовать, посмотрим, за что тебе орден Отечественной войны вручили.
Никита Владимирович Цыпленков долго и непросто шел к нынешней должности и званию. Весной сорок второго отступал, пробивался из окружения. На подступах к Сталинграду возглавил сводную роту, после ранения снова воевал.
Кроме двух медалей, был награжден орденом Отечественной войны «за умелое командование вверенной ротой, проявленное мужество и лично подбитый вражеский танк». Так было написано в представлении на престижный орден. Бутылкой с зажигательной смесью уничтожил тяжелый Т-4, который кромсал окопы и безнаказанно расстреливал, давил роту, оставшуюся без артиллерийского прикрытия.
Жутко тогда было. Это в газетах немецкие «панцеры» с легкостью поджигают, как сухие поленницы. А этот громила, обвешанный броневыми экранами, разнес снарядом одну «сорокапятку», раздавил другую и, крутанувшись, вмял в землю расчет противотанкового ружья.
Пацан-ординарец кинулся сразу с двумя черными бутылками «горючки». Угодил под пулеметную очередь и свалился, превратившись в шипящий дымный костер, сжигающий человека в мелкий пепел.
Именно в тот момент кинулся вперед ротный лейтенант с цыплячьей фамилией, над которой смеялись в училище. Сумел уйти из-под встречных пулеметных очередей, удачно расколол бутылку о жалюзи. А когда из горящего «панцера» полез экипаж, расстрелял из автомата троих танкистов, получив новое ранение.
Сам комдив вручал орден и говорил, что из таких вот смельчаков вырастают комбаты.
Давно это было. А сейчас попал старший лейтенант в ситуацию не только дурацкую (десант в собственном тылу оказался), но и чреватую всякими последствиями.
Могли и трусость пришить. Но, скорее всего, дело закончилось бы тем, что двести тридцать десантников, подготовленных к войне в тылу врага, отлично экипированных, все с автоматами, раскидали бы по ротам и утопили в очередной попытке форсировать Днепр. Но вмешался капитан-особист (их тогда называли «смершевцами») и хладнокровно отменил приказ командира полка:
– Это не твоя епархия. Тут разобраться надо. А ребята не виноваты, что их снова к своим забросили. Так, что ли, Цыпленков?
– Так, – едва не всхлипнул от пережитой обиды старший лейтенант.
Отобранные автоматы вернули, а двести тридцать человек под командой старшего лейтенанта Цыпленкова отправили в распоряжение штаба фронта. Высокие командиры решат, куда дальше направить элитных бойцов.
Забегая вперед, скажу, что Никита Владимирович успешно продолжил службу в славных десантных войсках. А я спустя много лет узнал историю подполковника Цыпленкова и незадачливого десантирования его батальона. Рассказал он мне и о судьбе двух его сослуживцев, которые упали в Днепр и долго считались погибшими.
Не все эпизоды той операции заканчивались трагически.

 

Командир третьего взвода младший лейтенант Николай Шорник не ожидал, что удар о воду будет таким сильным. Мгновенная боль прожгла ступни, мелькнула мысль, что вот он, конец его двадцатилетней жизни. Инстинктивно за секунду до удара набрал в легкие воздуха, и это спасло младшего лейтенанта.
Тело стремительно погружалось в плотную холодную воду. Длилось это долго. Николай думал лишь о том, чтобы удержать воздух в легких и не глотнуть воды. Купол парашюта спружинил, и Николай лихорадочно рвался вверх, помогая себе руками и ногами. Глотнул воздуха, но тяжелый груз: вещмешок, автомат, запасной диск и гранаты на поясе – тянул его снова под воду. Кроме того, мешали лямки, а отстегнуть сумел лишь одну.
Извиваясь угрем, полоснул отточенным ножом по второй лямке, избавился от вещмешка. Сорвал автомат, который вместе с заряженным диском весил пять с лишним килограммов. Это дало временную передышку, но упорно тянули вниз гранаты и запасной диск.
Избавившись от них, какое-то время держался на течении. Как гири, мешали сапоги. Николай сорвал один, но второй застрял наглухо, а возня с сапогами отняла последние силы. Младший лейтенант только теперь ощутил ледяной холод воды. Он неплохо плавал. Однако сейчас перед ним стояла другая цель.
Продержаться на поверхности еще хоть десяток минут. Добраться до берега вряд ли хватит сил, да и непонятно, где находятся берега. Похоже, он упал где-то посредине реки. Николай тщательно всматривался в поверхность. Может, повезет, подвернется какой-нибудь деревянный обломок или бревно.
То в одном, то в другом месте взлетали ракеты. Ниже по течению шла отдаленная стрельба. Прошелестел и взорвался метрах в ста снаряд небольшого калибра. Толчок оказался довольно ощутимым. Если фугас рванет поближе, переломает ребра.
Младшему лейтенанту Шорнику повезло. Спустя какое-то время он увидел бревно и человека, цепляющегося за него. Собрав последние силы, доплыл до шершавого соснового ствола и, вцепившись в него, понял, что окончательно обессилел.
Товарищ по несчастью угадал состояние Николая и некоторое время поддерживал его за руку. Познакомились. Это был десантник из другой роты, Иван Михин. Он рассказал, что, спускаясь, угодил под пулеметный огонь. На его глазах убили товарища. Пока разговаривали, течение протащило мимо них притопленный парашют. Видимо, десантник не смог выпутаться и утонул.
– Ох и летуны, – ругался Иван. – Это надо же, прямиком в воду сбросить.
– С двух километров они толком ничего не видели, – сказал Николай, – а спускаться ниже боялись. Фрицы сильный огонь вели.
Обругав от души летунов, почувствовали себя бодрее. Стали решать, к какому берегу править. Словно показывая направление, ударили «катюши». Огненные стрелы проносились дугой, стоял жуткий вой, а на правом берегу что-то горело. Когда реактивные минометы отстрелялись, Иван удовлетворенно отметил:
– Дали жару фрицам. Сейчас там ничего живого не осталось. Крепко врезали.
Младший лейтенант Шорник, воевавший с сорок второго года, был настроен более скептически:
– Ну, выпустили двенадцать машин по шестнадцать ракет. Это сколько будет?
– Сто девяносто две, – быстро подсчитал грамотный Ваня Михин, закончивший шесть классов.
– Мощность заряда примерно равна фугасу калибра 85 миллиметров. Думаешь, две сотни таких снарядов погоду сделают или немцев до смерти напугают?
– «Катюши» все же. По башке хорошо бьют.
– Ты воюешь-то давно? – спросил Николай.
Оказалось, что Иван Михин родом из Саратовской области, еще не воевал. Закончил четырехмесячные курсы воздушно-десантных войск, три раза прыгал с парашютом. Сегодняшний прыжок – четвертый.
– И прямиком в Днепр, – заключил Николай. – Надо на правый берег курс держать. К своим. На левом нас за дезертиров примут. Стрельнут и разбираться не будут. Ты без оружия, так? Я свой ППШ тоже упустил. Только пистолет остался. Утеря оружия, бегство с передового края. Нечем оправдываться будет.
– Мы ж не по своей вине в воду свалились.
– А автомат по чьей вине упустил?
– Тонул, вот и бросил. Что, лучше утопнуть было?
– Плывем к правому берегу, – закончил короткий спор младший лейтенант. – Давай грести, пока силы остались.
Николай Шорник имел достаточно опыта, чтобы понять – сведения о том, что на правом берегу уже создана целая полоса плацдармов, не соответствуют истине. Кое-где шла стрельба, но вражеский берег в основном молчал. Лишь взлетали ракеты.
Ниже по течению, скорее всего у поселка Букрин, стрельба шла особенно интенсивно. Но доплыть туда они не сумеют. Да и есть ли смысл соваться под огонь?
Позже младший лейтенант Шорник не мог вспомнить, сколько часов они плыли. Может, три, а может, все пять. В какой-то момент его сковало оцепенение. Мозг ничего не воспринимал, руки скользнули по шершавой коре, а сапог на левой ноге потянул вниз, как пудовая гиря.
Ваня Михин перехватил его поперек спины, затормошил. Николай понемногу пришел в себя. В одном месте их обстрелял бдительный немецкий пулеметчик. Патроны он экономил, бил ровными очередями по пять-семь выстрелов. Вряд ли немец видел в темноте прижавшиеся к бревну головы двух русских бойцов.
Всадив несколько пуль в сосновую древесину, угомонился. Мимо проплыл труп. Руки и ноги были погружены в воду, а нательная рубашка смутно белела на согнутой спине. Это был один из бойцов, погибший во время переправы.
Шорнику и Михину повезло, что они уткнулись в берег еще до рассвета. Долго лежали, приходя в себя, затем кое-как выбрались наверх. Сразу наткнулись на траншею и пошли по ней.
– Надо было выбираться, а сил не было, – рассказывал Николай. – Нас часовой окликнул. Я Ивана схватил, чтобы с испугу не побежал. Часовой о чем-то спросил, а я ответил: «Я…я». Это по-немецки «да» означает, мол, свои идут. Прошли в десяти шагах от него. Фриц, наверное, и подумать не мог, что это русские.
Затем шли по какой-то балке. И хотя полночи провели в холодной воде, вдруг захотелось пить. Жадно глотали воду, сочившуюся по склону, а на рассвете заснули. Проснувшись, обнаружили, что возле овражного отрога немецкие артиллеристы рыли капониры для тяжелых орудий.
Вернее, капониры вырыла землеройная машина, а солдаты лишь подравнивали ямы, отсечные ходы. Народу в батарее было много и лошадей с полсотни. Весь день Николай Шорник и Ваня Михин пролежали, забившись в чащу. Чудом их не обнаружили. Немцы в овраг без конца ныряли – то за водой, то за хворостом.
Николай понял, что до вечера их обнаружат. Надо потихоньку убираться подальше. Где ползком, где пригнувшись, прошли еще пару километров. Младший лейтенант держал наготове пистолет ТТ, а Ваня Михин – десантный нож.
Впереди снова ковырялись немцы, что-то рыли на склонах, наверное, землянки или блиндажи. Хотели спрятаться в густой куст боярышника, но Ваня Михин запротестовал:
– Боярышник спелый, фрицы наверняка полезут его рвать. Отвар из него полезный, а эти гады за своим здоровьем следят.
Нашли другое место. Яму под вывернутым тополем. Очень хотелось есть. Загадывали, кто бы чего сейчас съел. Ваня Михин вспоминал, что мать пекла очень вкусные пироги с мясом и капустой, творожники с изюмом.
– Я гляжу, у вас каждый день праздник был, – поддел его Николай. – Сплошные пироги да изюм. А я бы супчика с пшенкой да грибами похлебал. Мать в печи разварит – вкусно. Да еще если масла подсолнечного добавить.
– Да и мы не слишком сыто жили, – смутился Иван. – Пироги только по праздникам. А теперь и праздников не будет. Отец без вести в сорок первом пропал. От старшего брата вестей полгода нет. Одни девки дома остались, да и я, наверное, не вернусь. Уже два раза ранен был. Выкарабкался, хотя грудь насквозь прострелили – три месяца в госпитале отлежал.
Николай Шорник тоже потерял на войне брата, половина друзей сгинула. Младшего братишку должны вот-вот призвать. Рвется дурачок в летное училище, а ему всего семнадцать.
– Глянул бы, как наши самолеты сбивали и мы в воздухе кувыркались, – сказал Ваня Михин, – враз бы отбило охоту в летуны идти.
В общем, поговорили по душам, легче стало. А к вечеру попали в переплет. Налетели наши штурмовики Ил-2 и принялись бомбить немецкие позиции. Вслед за бомбами летели ракеты, непрерывно гремели взрывы, кое-где загорелся лес.
Из клубов дыма выскочил немец и увидел обоих десантников. Открыл рот, чтобы крикнуть, позвать своих на помощь. Одновременно тянул с плеча автомат. Николай Шорник выстрелил в него из своего ТТ и продолжал нажимать на спуск, пока боек не щелкнул вхолостую.
– Бежим! – кричал Ваня Михин. – Сейчас фрицы нас застукают.
И побежали, не догадавшись в спешке даже забрать автомат. Хотя бомбежка шла такая, что в десяти шагах ничего слышно не было. Спустя час присели отдышаться. Младший лейтенант Шорник разрядил пистолет. Шесть раз он в немца выстрелил. Седьмой патрон после долгого пребывания в воде дал осечку.
– Повезло, что не первый патрон в обойме подмокший оказался, – сказал Николай. – Пришил бы нас тот фриц.
А Ваня Михин добавил, что им помогла освященная ладанка и крестик. Когда на фронт уходил, мать на шею повесила и просила беречь. У Николая никакого крестика не было. Комсомольцем в армию призвали, а перед заброской во вражеский тыл приняли кандидатом в члены партии.
Через два дня они встретили в лесу остатки батальона майора Орлова. К тому времени обзавелись оружием и обувью (сняли с погибших) и были приняты как равноправные бойцы. Василий Орлов сам многое прошел и к людям не цеплялся.
Если пришли к своим, да еще с оружием, намерены воевать, то и пусть воюют. Такие в десанте и нужны.

 

История безымянной роты из 3-й воздушно-десантной бригады более трагична. Но она отражает общий настрой бойцов, сброшенных в те осенние дни в тыл врага.
Если сказать точнее, это была не одна рота, а группа численностью человек сто пятьдесят. Десантники были из разных рот и даже разных батальонов. Судьба свела их возле небольшого хутора Манино.
Парашютисты опускались на поле, сады, хуторскую улицу, прямо на крыши и сразу вступали в бой. Рота (будем называть ее так) имела рацию и успела сообщить о своем местонахождении. Поэтому и не пропала без вести в разгоревшемся бою.
В ту ночь немецкие части и украинская полиция, поднятые по тревоге в связи с выброской крупного советского десанта, метались по дорогам, перехватывая парашютистов. Большинство поселков и хуторов опустели, но в Манино сложилась другая ситуация.
Десантная рота влетела прямиком в скопление немецких войск. В центре хутора стояли два штабных грузовика с будками – передвижной командный пункт моторизованного полка. При штабе находились два-три бронетранспортера, мотоциклы, связисты, комендантский взвод: писари, снабженцы, денщики, повара.
Это было еще полбеды. Не впервые советским десантникам громить немецкие штабы. Кроме штабников, на окраине хутора окопалась батарея 37-миллиметровых зенитных автоматов. Эти ребята были уже посерьезнее. Имели боевой опыт и ночью спали вполглаза.
Кроме того, по приказу немецкого командования на хуторе оставалась значительная часть местной полиции. Охраняли группу эвакуированных из-за Днепра мужчин и парней.
Сложилось так, что десантникам противостояло примерно двести пятьдесят немецких солдат и офицеров, а также местная полиция, насчитывавшая около семидесяти человек. Соотношение – один к трем. Заниматься подсчетами, сколько перед ними врагов, было некогда, и парашютисты с ходу вступили в бой. Он разгорелся в нескольких местах одновременно и шел с переменным успехом.
Сложнее всего пришлось группе, приземлившейся на позиции зенитной батареи. Возле каждой пушки находился дежурный расчет, хоть и неполный, но способный вести прицельный огонь.
Зенитные 37-миллиметровки обладали скорострельностью два выстрела в секунду, весили 1800 килограммов и были способны вести огонь с вращающегося лафета в любом направлении. Это были сильные и скорострельные орудия, эффективные против любых самолетов на высоте до четырех километров.
Опытные расчеты поджидали появления самолетов, планеров, запускали время от времени осветительные ракеты. Бесшумно и быстро спускающиеся парашюты на батарее заметили с опозданием. Сразу застучали две зенитки, следом еще две.
Против парашютистов пушки оказались малоэффективны. Успели пробить или поджечь два-три парашютных купола, кто-то из десантников погиб от прямого попадания. Остальные снаряды шли куда попало. Однако на батарее имелись также две спаренные пулеметные установки МГ-42, которые обрушили плотный огонь на приземлившихся десантников.
Это была уже бойня. В сторону бойцов летели осветительные ракеты. Еще не опавшие купола парашютов служили хорошим ориентиром. Зенитчики опустили стволы до отказа вниз и посылали десятки снарядов в десантников, которых тащило по земле напором воздуха.
Зрелище было жуткое даже для немцев. Вспыхивали шелковые купола, град снарядов весом шестьсот граммов буквально вспахивал поле и дорогу. Прямые попадания отрывали бойцам руки, ноги, подкидывали смятые, изрешеченные осколками тела.
Обе пулеметные установки выпускали в минуту несколько сот трассирующих, бронебойных, разрывных пуль, убивая пытавшихся укрыться советских бойцов. Но уничтожить разбросанных по полю опытных бойцов было не просто. Они быстро находили укрытия. Из разных мест стучали ответные очереди ППШ и пулеметов Дегтярева.
И все же разгром этой части десанта был бы полный, если бы зенитчики так не увлекались стрельбой по живым, практически беззащитным мишеням.
У командира зенитного автомата, старшего унтер-офицера, молодого парня из Лотарингии, горели от возбуждения глаза. Он еще никогда не уничтожал врага так близко и с таким азартом. При свете ракет и горящего парашюта ворочался, пытаясь подняться, русский в кожаном шлеме. Наверняка офицер!
– Бейте в него! – кричал унтер.
Заряжающий вогнал в подающий лоток очередную обойму, шесть остроносых блестящих снарядов с разноцветными головками. Три взрыва подряд разметали тело офицера в кожаном шлеме.
– Отлично! Не сбавляйте темп.
Тонкий ствол с раструбом уже ловил следующую цель: парашютиста, отползающего за земляной гребень. Зажигательный снаряд ударил с недолетом. Отрикошетил и огненной змеей скользнул у ног бойца, оставляя за собой горящую дорожку травы.
Немецкий артиллерист-доброволец, семнадцатилетний выкормыш «Гитлерюгенда» из загаженного пригорода портового города Гамбурга, упрашивал командира пулеметной установки дать пострелять ему в русских недочеловеков.
На круглом, хорошо откормленном лице гамбургского добровольца еще не сошли прыщи, хотя он пару раз посещал проституток. Пулемет сопляку не доверили. Его начальник сам опустошал ленты и менял раскаленные стволы.
Этот азарт обошелся батарее дорого. Позади орудий приземлилась еще одна группа парашютистов. Командир роты лейтенант Виктор Березин с трудом удержался от желания открыть огонь сверху. Быстрая скорость не дала бы возможность точно поражать цель.
Готовясь к толчку о землю, ротный хотел только одного: чтобы не начали преждевременную пальбу два десятка бойцов и сержантов, которые вместе с ним покинули транспортник Ли-2.
Из-за поврежденного двигателя их самолет отставал. Виктор Березин уже видел, что происходит внизу, и готовился с ходу вступить в бой. Бойцы, приземлившиеся с ним, ударили дружно, хотя в последний момент их заметили и успели кого-то убить и ранить.
Но остановить группу, видевшую, как снарядными трассами уничтожают, разрывая на части, их товарищей, было невозможно.
Унтер-офицер, командир зенитного расчета, услышав выстрелы, обернулся. Он не успел понять, что происходит. Рослый парашютист в комбинезоне целился в него из своего громоздкого автомата с дырчатым кожухом.
– Русские…
Косой дульный срез кожуха окутался языками пламени. Пытаясь в последнюю секунду сохранить свою жизнь, унтер стремительно бросился с площадки вниз. Обожгло руку, бок, но командира расчета спасло то, что он стоял и мог действовать быстро. Наводчик и заряжающий не успели покинуть сиденья и были прошиты сразу десятком пуль.
Подносчик боеприпасов, крепкий широкоплечий ефрейтор, прижал к груди снарядную обойму как последнюю надежду на спасение. Очередь прошила блестящие гильзы и грудь ефрейтора.
Несколько секунд он стоял, раскачиваясь, пытаясь удержать на ногах стокилограммовое тело. В одной из гильз шипел, выбиваясь огненной струей, загоревшийся порох. Сильно обожгло живот. Это было последнее жизненное ощущение, которое испытал подносчик. Выпустив обойму из рук, он упал возле лафета.
Лейтенант Березин уже бежал ко второй зенитке. Навстречу вывернулся артиллерист с карабином навскидку. Его застрелил ординарец, спешивший вслед за командиром.
Два расчета закидали гранатами. Взрывы сбрасывали зенитчиков с их насестов, разбивали приборы. Осколки догоняли тех, кто пытался убегать. Командир взвода, молодой лейтенант в массивной, великоватой для него каске, не обращая внимания на раны, стрелял из «парабеллума».
Смелость и призывы держаться ему не помогли. Зенитный расчет был уничтожен. Очередь из темноты ударила немецкого офицера в лицо и убила наповал.
В сторону десантников развернулась спаренная пулеметная установка. Плотная двойная трасса свалила сержанта и следом второго десантника.
Установка убила двоих русских в упор, с расстояния пяти шагов. Доброволец из Гамбурга отчетливо видел, как сплошной пучок пуль разрывает их комбинезоны, пробивая в телах сквозные дыры. Разлетелся в щепки приклад автомата, дернулась выбитая из плечевого сустава рука, брызнула в разные стороны кровь. Это было страшно. Парень на секунду застыл.
– Ленту… быстрее!
Семнадцатилетний активист «Гитлерюгенда» нагнулся за коробкой, и это его спасло. Вывернувшийся сбоку парашютист быстрыми короткими очередями срезал командира расчета и второго пулеметчика. Он целился им в головы, и солдат отчетливо слышал удары пуль, пробивающих каски.
Расчет четвертой зенитки, понимая, что их орудие бесполезно в ближнем бою, торопливо срывал из-за спин карабины. Один и второй артиллеристы упали под автоматным огнем, остальные стреляли в ответ.
Командир батареи, видя, как гибнут его люди, бросился в гущу боя вместе с помощником и солдатами наблюдательного поста. Почти у всех имелись автоматы. Сразу погибло несколько десантников. Остальные, укрываясь за орудиями и в окопах, выдергивали кольца из «лимонок».
Выкормыш «Гитлерюгенда» не был таким уж новичком, несмотря на свой возраст. Он прошел практику в Киеве, где в концлагере Бабий Яр добивали последних узников и сжигали тела ранее расстрелянных пленных, коммунистов, евреев.
Там он неплохо действовал своим карабином К-98, посылая пули точно в затылок с расстояния десяти метров. За старание этих ребят хорошо кормили и закрывали глаза, когда те насиловали перед расстрелом приглянувшихся еврейских девушек.
Доброволец выбрался из лужи крови, растекшейся возле опрокинутой пулеметной остановки из тел убитых камрадов. Полз, стараясь убраться подальше от стрельбы. Снять из-за спины карабин он не догадался. Как-то не пришло в голову, что карабины системы Маузера можно использовать в бою, а не только при расстрелах.
Он полз с такой быстротой, что не заметил, как уткнулся в сапог десантника, сидевшего за колесом орудия и перезаряжавшего свой автомат. Вскрикнув от неожиданности, немец бросился прочь. В скоротечном ночном бою врагу не предлагают сдаться и стреляют, не раздумывая. Мгновенно вставив диск, десантник дал длинную очередь вслед.
Три пули пробили поясницу бегущего и опрокинули лицом вниз. Доброволец пытался подняться, но жгучая боль в раздробленных костях таза не дала возможности даже пошевелиться.
Юный солдат Третьего рейха только сейчас понял, что такое война. Он гордился меткими выстрелами в затылок пленным и заложникам. В компании таких же молодых недоростков подсчитывали на пальцах и хвалились, кто больше изнасиловал девушек. Им обещали в обмен на ласки жизнь, а потом убивали.
Сегодня активист «Гитлерюгенда» получил за все.
Из пробитой брюшины вытекала кровь и что-то буро-зеленое. Он неплохо поужинал поздно вечером горохом со свининой. Выдали по кружке крепкого сладкого кофе с печеньем. И в голову не могло прийти, что это последний ужин в его жизни. От боли и жалости к себе из запекшихся губ вырвался короткий стон.
Десантник его услышал, мельком глянув на распластанное тело, и отвернулся. Подбежал Березин с ординарцем и еще двумя десантниками.
– Надо кончать с этой сраной батареей, – выругался лейтенант. – На хуторе стрельба вовсю идет. Видать, завязли там ребята.

 

В центре хутора бой тоже принял сразу ожесточенный характер. Зенитная батарея осветительными ракетами и огнем по планерам своевременно подала сигнал тревоги. И первым на него среагировал комендантский взвод. Из сорока человек личного состава половина находилась на постах и патрулировала подходы к хутору. Они увидели стремительно спускавшихся парашютистов и защелкали затворами.
Главной задачей комендантского взвода была охрана штаба полка. Державшиеся за свою сытую тыловую службу «комендачи» не слишком пользовались авторитетом у солдат переднего края. Даже у зенитчиков, не говоря про разведку полка.
Но именно они первыми открыли огонь по десантникам. Трудно было придумать более невыгодного варианта приземления – прямо в расположение немецкой части. Десантники понесли потери в первые же минуты. И они могли быть больше, если бы солдаты и унтер-офицеры комендантского взвода, кроме четкой дисциплины и хорошей учебной подготовки, обладали бы боевым опытом.
Большинство солдат комендантского взвода в ту ночь впервые вступили в реальный, а не учебный бой. И стреляли по живым людям, а не по мишеням или дезертирам. Имея в запасе по пять-семь магазинов, «комендачи» выпускали их длинными очередями.
В основном промахивались. Попасть ночью, при обманчивом свете ракет, в стремительно опускающие тени было не просто. Чаще поражали тех, кто уже приземлился.
Но здесь, на земле, десантники были уже в своей стихии. Открывали ответный огонь с ходу и, как правило, в цель. Комендантский взвод расстреливался, несмотря на свою активность и нетипичную для тыловиков смелость. Солдаты знали, если будет уничтожен штаб, то всех уцелевших отправят на передовую, а некоторых – под суд.
Командир взвода, обер-лейтенант, переведенный на комендантскую службу после тяжелого ранения, бежал к дому, где ночевали начальник штаба полка и его помощник по разведке. Их следовало спасать в первую очередь. Командир полка вместе с двумя батальонами находился в другом месте, преследуя парашютистов под городом Канев.
Офицеры штаба выскочили на крыльцо в накинутых на плечи кителях, с пистолетами в руках. Прежде чем обер-лейтенант успел что-то сказать, начальник штаба требовательно спросил:
– Где шифровальщики?
– В машине. Там достаточно охраны. Пять минут назад я пробегал мимо.
– Пять минут на войне – это много. Разуйте глаза, машины горят.
Если парашютисты взяли в плен шифровальщиков, да еще с кодами, это будет добыча куда более ценная, чем перебить половину штабных бездельников.
Не так просто сменить коды в масштабе корпуса или тем более армейской группы. За такие упущения спрашивают очень жестко. Начальник штаба, подполковник, в обычной ситуации хладнокровный и спокойный, сейчас не сдерживал себя:
– Бегите туда. Надо срочно…
Майор, начальник разведки полка, вдруг вскинул пистолет. Обер-лейтенанту показалось, что он сгоряча намерен расстрелять его. Однако майор дважды выстрелил в сторону плетня.
– Парашютисты. Немедленно…
Он тоже не успел закончить фразу. В проеме распахнутой калитки стоял русский парашютист. Небольшого роста, в коротком бушлате и автоматом у плеча. Рядом лежали два тела. Часовой, которого сняли ножом, и еще один парашютист. Его, видимо, срезал из пистолета начальник разведки, лучший стрелок в штабе.
Автомат у плеча парашютиста сверкал частыми вспышками. С расстояния не более десятка шагов русский расстреливал, как в тире, штаб моторизованного полка. Свалился подполковник, отшатнулся майор, на белой рубашке которого отпечатались черные пятна пулевых попаданий.
Обер-лейтенанта ударило в бок, выбило пистолет. Из открытой двери появился адъютант. Это был веселый парень, любитель выпить и приволокнуться за женщинами. Он не тратил время на ухаживание и обычно добивался своего, запугивая местных девиц связями с партизанами. Потом со смехом рассказывал подробности очередной любовной истории.
– Только представьте, пока я ее допрашивал, мамаша стерегла дверь, чтобы никто не помешал мне правильно разобраться.
– И ты, конечно, разобрался? – хохоча, выспрашивали коллеги.
– Конечно. Ей было шестнадцать лет, и она оказалась девственницей. Пришлось потрудиться.
Эти дурацкие воспоминания пронеслись в голове обер-лейтенанта, когда он увидел, как пули насквозь пробивали любвеобильного адъютанта и он с криком падал лицом вниз.
Автоматные очереди скосили почти всех штабных работников, выскочивших из дома. Кроме командира комендантского взвода был еще жив офицер связи, долговязый мрачноватый капитан, воевавший в России с сорок первого года. Фронтовик пользовался авторитетом как бывалый солдат.
Он и сейчас пытался обороняться. Опустившись на колено, капитан стрелял из своего длинноствольного «люгера». Автоматные пули крошили резную ограду крыльца, выбивали куски побеленной штукатурки возле его головы.
«Бесполезно», – тоскливо подумал обер-лейтенант, зажимая рану в боку.
Очередь свалила капитана, он упал на тело адъютанта. Обер-лейтенант застыл, привалившись к перилам, но ждать смерти с закрытыми глазами было невыносимо. Он приоткрыл их, и вспышки, бьющие прямо в лицо, стали последним, что он увидел на этом свете.
Штабные грузовики с благоустроенными будками и торчавшими антеннами горели вовсю. Дюралевые стенки вспучило от жара, разорвало баки с горючим. Здесь же лежало несколько трупов дежуривших по штабу офицеров и солдат.
Они были убиты, когда выскакивали наружу. Никто из них не успел выстрелить. Тела выгибало от жара горящего бензина. Водитель пытался уползти и звал на помощь, но живых рядом не было.
Бронетранспортер «Ганомат» с крупнокалиберным пулеметом над кабиной и вторым пулеметом на бортовой турели десантники забросали гранатами в первые же минуты.
Уложили автоматными очередями пулеметчиков. Кабину разворотило взрывом, механика выбросило на землю. Перебило ось и тяги. Шеститонная машина завалилась на вывернутое колесо, из-под капота тянулись струйки дыма.
Хотя десантники действовали решительно и с первых минут сумели нанести немцам немалые потери, однако численный перевес врага вскоре дал о себе знать. Силы были слишком неравные. Подоспел взвод связи, три десятка подготовленных, имеющих боевой опыт солдат. Вступили в бой мелкие подразделения, а также местная полиция.
Десантникам не удалось сразу вывести из строя бронеавтомобиль «Хорьх» с довольно сильным вооружением – автоматической 20-миллиметровой пушкой и пулеметом МГ-34. Отойдя на безопасное расстояние, эта четырехколесная, не слишком грозная на вид машина открыла плотный огонь.
Небольшие снаряды, вылетающие из ствола со скоростью девятьсот метров в секунду, доставали десантников в укрытиях, за деревьями и брустверами окопов. Спаренный с пушкой пулемет посылал длинные очереди, не давая бойцам прицелиться.
Немецкие связисты, пользуясь тем, что русские прижаты к земле, продвинулись вперед и расстреливали десантников из автоматов. Но слишком зарвались и угодили под огонь ручного пулемета.
Пользуясь короткой передышкой, лейтенант, командир десантного взвода, вместе с двумя бойцами обошел бронеавтомобиль с тыла и бросил несколько гранат. Подбить «Хорьх» не удалось.
Плоская башня мгновенно развернулась и обрушила на десантников град снарядов и пуль. Лейтенант и его помощники успели залечь. Трассы проносились над головами.
– Дави русских, – приказал командир машины.
– Они нас взорвут, – отозвался механик-водитель.
– Быстрее…
Понимая, что убегать бесполезно, все трое десантников открыли огонь из автоматов. Пули не могли пробить броню, но длинные очереди угодили в смотровую щель, убили стрелка. Пятитонная машина раздавила лейтенанта и одного из десантников.
Второй откатился в сторону, выпустил остаток диска по колесам и сумел уйти из-под огня. Броневик с поврежденным колесом застыл на месте.
Сержант-пулеметчик, оставив свой «дегтярев» помощнику, прыгнул в перекошенный дымящийся «Ганомат». Крупнокалиберный пулемет был исправен. Сержант успел дать две очереди, зная, что 13-миллиметровые пули пробьют броню «Хорьха».
Ему не повезло. Один из патронов в ленте продырявило осколком гранаты, и затвор заклинило. Командир броневика, пересевший на место убитого стрелка, открыл огонь. Сержант пытался устранить неисправность, но снаряды, как молотом, ударили по щитку, пробили его и тело десантника.
Уцелевших бойцов на площади обложили со всех сторон. Полицаи лезть вперед опасались. Зато под прикрытием бронеавтомобиля уверенно наступали связисты, поддерживая друг друга огнем и забрасывая десантников гранатами. Подносчики боеприпасов без устали сновали между атакующими, подтаскивая ящики с гранатами и патронные коробки.
Эта смелость совсем не вязалась с речами политработников, что «немец уже не тот», фрицы надломлены последними поражениями и фашистская военная машина трещит по швам. Недооценка противника никогда не приносила пользы. В конце сорок третьего года солдаты вермахта сражались по-прежнему умело и решительно.
В этот момент боя лейтенант Виктор Березин отдал приказ идти на выручку товарищам. На позициях зенитной батареи еще оставались живые и раненые артиллеристы. Но активности они не проявляли, три орудия из четырех были выведены из строя. Около двадцати уцелевших десантников во главе с командиром роты бежали к центру хутора. Там не стихали стрельба и взрывы гранат.

 

Стрельба шла возле полицейского участка. Пять-шесть десантников блокировали каменное одноэтажное здание и двор, огороженный двухметровым кирпичным забором с колючей проволокой наверху. Уже погибший командир десантного взвода успел направить сюда отделение во главе с сержантом, коротко приказав:
– Держите «бобиков» под огнем, не давайте вырваться и вступить в бой.
Вскоре поняли, что полицаев в участке всего десятка полтора. Остальные были подняты по тревоге и вели бой в центральной части хутора. Выяснилось также и другое. Во дворе находилось не менее полусотни гражданских мужчин.
Это были эвакуированные из-за Днепра мужики и парни призывного возраста. Часть из них поместили в камеры, где и так находилось много задержанных, а человек пятьдесят полицаи положили лицом вниз, приказав не шевелиться.
У полицаев, кроме винтовок и гранат, имелся на крыше дома станковый «максим», который не давал десантникам приблизиться и взять участок штурмом.
– Эй, что за люди? – крикнул сержант, услышав тревожный гул множества голосов.
– Ребята, красные армейцы, выручайте нас! – закричал кто-то изнутри двора. – Нас арестовали и в Германию везут.
– Кой черт Германия! – выкрикнул мужик постарше. – Здесь всех и прикончат.
– Помогите!
Отчаянные крики обреченных людей со двора перекрывали даже стрельбу. Люди почуяли возможность спасения и дружно звали на помощь.
– Заткнитесь, иначе гранатами забросаем, – пригрозил старший следователь, оставленный за главного.
Сержант крикнул в ответ:
– Эй, морды полицейские! Выпускайте людей, а мы вас не тронем.
Следователь, который не столько вел дела, сколько выбивал признания у арестованных с помощью пыток, и сам рад был избавиться от всей этой оравы. Может, парашютисты оставят их в покое и перейдут на площадь, где шел непрерывный бой.
Но, уходя, начальник полиции категорически приказал:
– Живым ни одного не сдавать. Если красные будут сильно напирать, расстреливай всех к чертовой матери.
Имевший за два года службы немало грехов и загубленных душ, старший следователь надеялся, что немцы отобьют нападение, ему не придется убивать более сотни арестованных и задержанных. В том числе женщин и подростков.
Однако в телефонной трубке (десантники в горячке не успели перерезать связь) раздался голос начальника полиции:
– Все, кончай с арестованными. Приказ коменданта. Чего молчишь? Оглох, что ли?
Следователь понял, что расстрел этих людей не оставит ни ему, ни остальным полицаям даже малейшего шанса на пощаду или двадцать лет лагерей вместо расстрела.
Полицаи, услышав приказ, тревожно перешептывались.
– Откажись, – дергали следователя за рукав. – Скажи, мол, сильный огонь парашютисты ведут, голову не дают поднять.
Но голос в трубке, отметая всякие возражения, подвел черту:
– Полчаса тебе на все дела. Иначе сам знаешь, что будет. У немцев штаб побили, злые, как собаки. Действуй быстрее!
– Выхода нет, ребята, – выдавил следователь. – Придется выполнять.
Полицай захватил помощника и спустился в подвал, где находилась внутренняя тюрьма. Перед этим они выпили по стакану самогона, но опьянение их не брало. Держа в обеих руках наганы (помощник тоже имел револьвер), следователь приказал постовому:
– Открывай крайнюю камеру. И не вздумай в стороне топтаться. Заряжай карабин, будешь тоже стрелять.
Когда распахнулась массивная, обитая железом дверь, все обитатели камеры (полтора десятка человек) уже стояли, предчувствуя самое плохое. Стоявший впереди высокий парень, арестованный за уклонение от угона в Германию, попятился. Он хотел что-то сказать, но не успел.
Полицаи открыли огонь сразу из трех наганов и карабина. Выстрелы хлопали торопливо, словно работал автомат. Но и после тридцати выстрелов в упор несколько человек подавали признаки жизни, стонали, просили о помощи.
Следователь вместе с помощником, роняя патроны на пол, торопливо перезарядили наганы и добили еще живых. Подвал наполнился кислым пороховым дымом, к подошвам липла кровь. В остальных трех камерах поднялся крик, его еще громче подхватили во дворе.
– Может, не надо? – мялся один из постовых. – Большевики нас за яйца повесят.
– Москали и так тебя не пощадят, – огрызнулся старший следователь. – Открывай вторую камеру!
Там сидели трое местных парней, заподозренных в связях с партизанами, девушка и человек десять мужчин, вывезенных из-за Днепра.
– Ой, дядечку, не надо! – пронзительно закричала девчонка.
– Быстрее!
Револьверные и винтовочные выстрелы гулко бухали под каменными сводами. Следователь опустошил барабаны двух своих «наганов». Но по цементному полу в луже крови ползало с полдесятка человек, в том числе раненая девушка.
– Быстрее добивайте, – приказал старший следователь. – Иначе до утра провозимся.
Снова захлопали выстрелы.
– Пулемет бы сюда, – предложил другой полицай. – В момент бы всех кончили.
Но «максим» сыпал длинные очереди с крыши. Следователь, оставленный за главного исполнителя, не знал, что обстановка резко изменилась. До этого полицаи довольно успешно сдерживали натиск малочисленного отделения десантников. Но пробегавший мимо лейтенант Березин остановился и выслушал короткий доклад своего сержанта:
– Там «бобики» целый двор арестованными набили. Кажись, расстреливать их начали.
– Ну, а ты чего телишься? – зло оборвал сержанта ротный. – Кончай этих уродов. Надо спасать людей.
– У меня в отделении одного уже убили, и я вот пулю словил. Подмогу бы нам…
Сержант тянул в знак оправдания правую кое-как перевязанную руку. Бинт набух кровью, видимо, зацепило крепко. Березин оставил еще трех человек.
– Начинайте штурм. Гранаты в окна, следом сами, и чтобы через десять минут…
Он не договорил. Березин очень спешил, а сержант был смелым и энергичным командиром. Повторять приказ два раза не требовалось. Усиленная группа прорвалась внутрь здания, оставив у порога еще двух погибших.
«Максим» на чердаке был взорван гранатами. Недобитый пулеметчик сидел в темноте на корточках, зажимая рану в боку. Между пальцами текла кровь. Взрыв перебил, вмял ребра, и боль уступала место вялому безразличию – ранение было смертельным.
Полицаи все же успели расстрелять арестованных в двух оставшихся камерах и торопились покончить с теми, кто находился во дворе.
Бой в полицейском участке отличался жестокостью и особой злостью. Десантники шли напролом и уничтожали полицаев одного за другим, не обращая внимания на летящие навстречу пули.
Следователь, мечтавший занять должность начальника полиции, в последнюю минуту своей жизни успел швырнуть гранату в заполненный людьми двор.
– Подыхайте вместе со мной, москали! До встречи…
Автоматная очередь свалила его. Десантник, у которого кончился диск, затыльником приклада отбросил к стене другого полицая. Его добили ножом. На дворе металась толпа. Лежали двое-трое убитых, пытались подняться раненные осколками люди.
– Помогите! Вызовите врачей.
– Освободили! Мы уже не верили.
Люди, обнимавшие солдат в комбинезонах, считали, что пришла Красная Армия и теперь они спасены. Сержант, отталкивая возбужденных, кричащих людей, с трудом сумел объяснить, что это лишь передовые части, десант. Красная Армия будет здесь через несколько дней.
– Уходите в лес! Быстрее. И оружие собирайте.
– А раненые?
– Уносите с собой.
Сержант уже по звуку выстрелов догадывался, что верх в этом неравном бою одерживают немцы. Он торопился к своему командиру.
Бой в хуторе Манино длился до рассвета. Большинство, а возможно, и все десантники погибли. Этот бой получил самый большой резонанс и оброс многочисленными слухами. Рассказывали, что советские парашютисты разгромили штаб полка (а может, дивизии), перебили сотни немцев и освободили большую группу пленных.
Находились свидетели, которые видели, как санитарные машины одна за другой вывозили раненых немцев, а на центральной площади хутора германцы торжественно захоронили своих погибших. Кладбище заняло всю площадь. Тела погибших десантников куда-то увезли и закопали в степи.
В восьмидесятых годах вышла тонкая книжечка о Днепровском десанте. Я прочитал ее. Трагедия самого крупного за время войны десанта, как водится, замалчивалась. Масштаб событий и судьба десантников меня заинтересовали. Однако других материалов, связанных с Днепровским десантом, я найти не смог.
Часто бывая в командировках, мне довелось увидеть места, где сражалась рота Березина. По другим данным, он был капитаном. Хутор Манино полностью стерла с лица земли война. Даже место, где он находился, я не обнаружил. Мне показали неподалеку несколько ветхих хатенок, куда переселились жители сгоревшего хутора.
В одной из хат жила старушка, которая, по слухам, прятала у себя советского офицера. Бабка оказалась разговорчивой и подтвердила, что осенью сорок третьего года прятала дня три на бахче раненого офицера. Возраст давал о себе знать, и она не могла сказать, был ли это десантник или офицер одной из передовых частей Красной Армии.
– Здоровый такой, красивый, а ранен был в ногу.
Я попытался уточнить детали одежды, оружие. Получил ответ, что офицер носил пилотку со звездочкой, имел пистолет. Как звали его, она не помнила. На третью ночь он немного окреп и ушел. А вскоре пришла Красная Армия. Подтвердила старушка и слухи об освобождении пленных, но, сколько их было и как все произошло, она не знала. Добавила:
– А германцев после прихода Красной Армии мы хоронили. Они кругом лежали. Председатель велел их до морозов закопать, чтобы заразы не было. Я одеждой ихней немного разжилась. Дети-то босые, оборванные бегали.
Я спросил, есть ли поблизости памятники погибшим в ту войну. Мне показали большую плиту на братской могиле бойцов 161-й стрелковой дивизии. В другом месте стоял осевший деревянный обелиск с неразборчивыми фамилиями. Видел я и несколько одиночных дощатых пирамидок со звездами. Фамилии и даты гибели читались с трудом.
Упоминаний, что здесь лежат бойцы-десантники, я не нашел. За памятниками и тогда не слишком-то следили. Сомневаюсь, что после двадцати лет «незалежности» в тех местах вообще что-то сохранилось. На Украине сейчас другие герои. Те, с которыми сражался лейтенант Виктор Березин и его рота.
Назад: Глава 4. Самая долгая ночь
Дальше: Глава 6. Отряды объединяются