Гражданские перемещаются на север, прочь от наступающих войск врага, а солдаты – наоборот, навстречу неумолимо накатывающему, губительному девятому валу, который должен смести с лица земли этот агонизирующий, распадающийся хаос.

Некоторые дома и целые кварталы совсем не тронуты войной, но магазины и лавочки в них имеют совершенно растерзанный, разграбленный вид. Вот совсем пожилой берлинец, прилично одетый, старческой походкой направляется в сторону продуктовой лавки, у которой выбиты стекла витрины. Воровато озираясь, он исчезает и появляется на тротуаре вновь, с пустыми руками и с выражением крайней степени досады на лице.

– Там ничего нет, молодые люди… – старческим, дрожащим голосом говорит им старикашка, одновременно подозрительно осматривая их с ног до головы.

Карл-Хайнц другого мнения на этот счет. Он тут же бегом отправляется в ту же лавку, по пути кричит Хагену, что тот должен ждать его на улице и следить за обстановкой. Старик мелко-мелко, но достаточно бодро семенит вдоль по улице в сторону перекрестка. Вдали из-за угла медленно выруливает мотоцикл.

За рулем и в коляске сидят двое в касках и плащах. Они останавливаются около старика и о чем-то говорят с ним. Тот поворачивается в сторону Отто и показывает своей немощной рукой прямо на него. Один из сидящих на мотоцикле окликает Хагена, а потом машина трогается с места и тут же прибавляет газу, направляясь прямо в сторону Хагена. Наверное, это патруль. Карл-Хайнц рассказывал, что в городе, несмотря на панику и хаос, по-прежнему действуют патрули и что они расстреливают без суда и следствия, исполняя приказ фюрера о дезертирах.