Издали нельзя понять, кто это – гестапо или военная жандармерия. Впрочем, неважно, кто поставит тебя к стенке за дезертирство. Инстинкты просыпаются в Хагене, и он, не успев осмыслить свои действия, бросается внутрь. Может быть, это обычные мотострелки, которые заблудились и хотят узнать дорогу, но Отто теперь все равно.

В помещении, которое представляет собой картину полнейшего разгрома, среди перевернутых лотков Хаген на бегу замечает юнца. Карл-Хайнц ползает на четвереньках, собирает кусочки печенья, рассыпавшиеся по полу, и тут же отправляет их в рот.

– Скорее, бежим!.. – кричит ему Отто и бросается к двери, ведущей внутрь. Из разбитой витрины доносится нарастающий низкий рокот двигателя тяжелого мотоцикла. Наверняка здесь должен быть задний выход во двор. Если его нет, скорее всего, их расстреляют. Возможно, если бы он не побежал, ничего бы не произошло. Они бы спросили, он бы ответил. Но он сам побежал. Следовательно, он сам подтвердил, что виновен. Приговор вынесен, а значит, процедуры всяческих разбирательств совершенно излишни. Уже не нужно ни суда, ни следствия, необходимо лишь привести приговор в исполнение.

Хагену и его поводырю Карлу-Хайнцу в очередной раз везет. Пробежав через лабиринт коридорчиков и комнат, они оказываются в тесном дворике и потом долго петляют в лабиринте узких проходов и закоулков, пока наконец не выходят на прямую улицу, ведущую на север.

Чем ближе к центру приближаются они, тем гуще плотная завеса дыма, в которую погружены полуразрушенные дома. И целых домов все меньше. В небе постоянно гудят моторы самолетов. Хаген уверен, что это русские бомбардировщики, но Карл-Хайнц вдруг заявляет, что это спасаются бегством немецкие генералы. Об этом только и разговоров среди берлинцев. Транспортные самолеты, набитые высшими чинами вермахта, гестапо, СС, взлетают прямо с улицы Ундер-ден-Линден.