Дежурство, впрочем, как и все предыдущие, прошло без всяких происшествий. Только напарник Леха буквально замучил меня вопросами, интересуясь, зачем вызывал шеф. Казалось, его просто распирало от любопытства. О чем бы ни начинался у нас разговор, он тут же приходил к одному и тому же вопросу, задаваемому то с одной, то с другой стороны:

Этот крепкий, круглолицый блондин с легким рыжеватым оттенком, чем-то напоминал мне Шуру Балаганова, одного из сыновей лейтенанта Шмидта. Вообще-то, он не отличался любопытством, но вот потрепаться любил. В этот вечер мне совсем не хотелось ни с кем говорить.

Когда он в очередной раз поинтересовался причиной вызова меня шефом, я больше не выдержал. Достав из кармана «штуку», я вытянул руку вперед с зажатыми между пальцами купюрами и спросил:

– Видишь?..

– Ага!.. – с расплывшейся на лице улыбкой подтвердил он, ожидая, скорее всего, фокуса.

– Так эту «штуку» дал мне шеф, сказав при этом, что это доплата за производственную вредность…

– За какую еще вредность? – заинтересовался Леха. – Может быть, и мне положено?

– Нет, Леха, – медленно покачал я головой. – Тебе не положено. Доплату дают только тем, кому приходится терпеть тебя всю ночь во время дежурства, – с улыбкой закончил я.

– Ну, Мишаня, ты даешь… – Он от души разразился заливистым смехом. – Надо же такое придумать…

– Ну, а теперь давай молча посмотрим телевизор, – сказал я, убирая деньги в карман.

Я не забыл позвонить Славику и предупредить, что завтра жду его к восьми часам на «Газели».

Когда он подъехал, мы отправились в заведение ритуальных услуг. Мы оказались первыми клиентами в этот день. Я заказал 10 венков, но на черных лентах изменялись первые слова: «Дорогой»… «Любимой»… «Незабвенной»,, далее следовало имя «Люся» и «от друзей» или «от друга». Впрочем, друзьями могли быть и женщины. Да и кто будет вникать во все эти тонкости на кладбище?..

Там уже привыкли ко всякого рода заморочкам, а поэтому женщина записала на листе бумаги тексты, которые я хотел видеть на лентах. Затем мне сказали, что заказ будет выполнен через два часа.

Это время мы провели со Славой в кафе, лениво перебрасываясь словами.

Но вот настоящую сенсацию мы произвели на небольшом рынке цветов. Продавцов в это время было больше, чем покупателей. В сопровождении Славы я подошел к девушке лет двадцати пяти с дымящейся сигаретой в руке, перед которой стояло добротное металлическое ведро с белыми и красными гвоздиками, и спросил их цену.

Окинув быстрым взглядом, и, видимо принимая нас за лохов, она медленно произнесла:

– Только для вас, красавцы, уступлю по 15 рублей за штуку на выбор…

Я сразу понял, что она назвала заоблачную цену для сегодняшнего дня, а сама является только реализатором.

– Кажется, ты меня не поняла, – сморщился я, – меня не интересует цена одной штуки. Узнай у хозяина, за сколько мне взять сразу все гвоздики, которые находятся в ведре…

На мгновение она предстала перед нами в образе скульптуры: «Девушка с сигаретой». Она застыла на месте с вылезающими из орбиты глазами и отвисшей нижней челюстью. От сигареты в ее неподвижной руке поднималась тонкая струйка дыма.

– Ты что, шутишь?.. – наконец выдавила она из себя.

– Слушай, если ты такая тупая и не понимаешь русского языка, – говорил я, – то я смогу купить гвоздики в другом месте…

Услышав такие слова, ее соседка, юркая бабенка, где-то раза в два старше, быстро сориентировалась в обстановке и решила заполучить таких клиентов:

– Молодые люди, может быть вы посмотрите мои гвоздики. Я сделаю для вас значительную скидку.

Только теперь до нашей продавщицы дошла вся реальность сложившейся ситуации. Правда, на такие рынки оптовые покупатели для каких-нибудь торжеств тоже заезжали, но крайне редко. Если это окажется правдой, то сегодня к обеду о нашей покупке будет знать весь цветочный рынок. Хозяин, ни минуты не раздумывая, вышвырнет ее и никогда не даст работы, если она упустит таких «жирных карасей».

– Да, пошла ты со своими цветочками… – Отозвалась она на свою конкурентку и тут же повернулась с улыбкой к нам. – Через минуту я уточню цену оптовой продажи, снизив ее как можно больше. Вас это устроит?..

Я молча кивнул, прикуривая сигарету. Девушка достала «сотовый», набрала номер и, отвернувшись в сторону, что-то тихо и быстро заговорила.

Потом, выслушав ответ, кивая головой, она повернулась к нам и, не отключая телефон, спросила:

– По 8.50 все возьмете?..

Я понял по ее не совсем уверенному тону, что можно еще вести торг на снижение цены, но вот торговаться у меня не было желания. Поэтому я только спросил:

– Ты свой интерес заложила?.. Неожиданно покраснев, она кивнула. – Тогда считай.

В ведерке оказалось 106 преимущественно белых гвоздик, которые она переложила в два пакета с ручками и, посчитав на калькуляторе, сказала:

– С вас 900 рублей…

Я протянул ей штуку и ждал сдачу, а Славик отнес пакеты с гвоздиками в машину. В этот момент ко мне снова подкатила ее соседка:

– Может быть, возьмете немного и у меня. По 7 рублей отдам.

– Если наберешь сотню, то заберу все, – ответил я.

– Через пару минут доставлю все в лучшем виде, – с улыбкой засуетилась женщина.

– Может быть, подождете минут 10–15?.. – спросила девушка, у которой мы купили цветы, – мне подвезут гвоздики…

– Извини, красавица, – улыбнулся я. – Но у нас просто нет времени ждать…

Конечно, я немного соврал: до похорон еще было достаточно времени, но вот так стоять, как идиот, для всеобщего обозрения мне не хотелось.

– А другие цветы, кроме гвоздик, вас интересуют? – спросила девушка, не теряя надежду.

Я мысленно прикинул расходы и остаток, а потом кивнул на ее тюльпаны и нарциссы:

– Упакуй аккуратно эту «зелень» и посчитай…

– Хорошо, – с улыбкой кивнула она. – Вы, вероятно, покупаете цветы на свадьбу?

– Нет… К сожалению, на похороны…

– Ой!.. Простите…

Закупив цветы, я приобрел в ларьке с хозтоварами еще и пластиковые ведра, куда переложили цветы из пакетов.

Когда мы подъехали к зданию морга около часа дня, гроб на двух табуретах уже успели выставить в стороне от входа на свежем воздухе. В нем лежало тело Людмилы. Ее лицо было несколько бледным. Это создавало впечатление, что она только заснула.

Мы поставили ведра с цветами в стороне от гроба, а венки решили достать только на кладбище.

Сбоку, в двух шагах от гроба, стоял Сергей Баев с одной из сотрудниц и вел тихую беседу с женщиной ниже среднего роста в сером, давно вышедшем из моды костюме, юбке и пиджаке, с покрытыми черной косынкой светлыми волосами. Рядом с ней молчал высокий и худой, как жердь, парень лет 17–18. Мы со Славой отошли в сторону и закурили.

Постепенно подходили люди, прежде всего, к гробу, а потом отходили в сторону, тихо переговариваясь. Я заметил, как появился Макс, держа в руке неестественно смотрящуюся здесь трубу в футляре. Он постоял молча несколько минут, положил Людмиле на грудь белые гвоздики и отошел подальше, чтобы ни с кем не говорить.

Слава сел в кабину своей «Газели», оставив меня одного наблюдать за происходящим.

Положив цветы, пройдя мимо гроба, ко мне подошли две девушки. Первая была примерно одного роста со мной, высокая и стройная Мадлен. Одетая во все черное, она напоминала «даму пик». Рядом с ней, чуть ниже, была девушка в черных брюках и свитере. Черная куртка «А-ля кожа» была перекинута у нее через руку. Девушка представляла собой натуральную шатенку, но выглядела бледно на фоне яркой Мадлен. Назвать ее красавицей не повернулся бы язык. В то же время в ее фигуре не было изъяна, а лицо излучало обаяние.

Вдруг меня осенило: мы настолько привыкли к размалеванным куклам, что обычное девичье лицо кажется бледным. А вот если ее «подштукатурить», то…

– Привет, Миша, – сказала Мадлен, едва дотронувшись своими накрашенными губами до моей щеки.

– Здравствуйте, красавицы… – улыбнулся я.

– Откуда взялась эта роскошь? – спросила Мадлен, указывая рукой в сторону ведра с цветами.

– Так… – пожал я плечами. – В «Газели» есть еще венки… – Ото всех понемногу… Так и собрали…

– Что я тебе говорила?.. Теперь сама видишь, что с Михаилом можно в разведку ходить, – сказала Мадлен девушке, а потом повернула лицо ко мне. – Извини, Миша, забыла представить младшую сестру Галину. Это будущий Гиппократ… Точнее, студентка медицинского университета.

– Каким врачом будешь? – спросил я.

– Точно не знаю: невропатологом или окулистом. Сначала нужно еще много учиться, – приятным голосом, слегка нараспев, ответила она.

– Это хорошее дело – лечить людей, – кивнул я.

– Да, Галя, ты видишь перед собой честного, прямого и верного в дружбе парня, которого в наши дни можно встретить очень редко. Зовут его Михаил Соколов. Если у тебя возникнет необходимость, то смело можешь обращаться за помощью к нему. Правда, Миша?

– Конечно, – легкомысленно согласился я, не зная к чему все это приведет.

– Ловлю тебя на слове…

В этот момент подъехал на машине Гоша. Он положил большой букет алых роз на покойную и тут же отошел к Баеву и к этой странной женщине.

– С кем беседует твой шеф? – спросил я.

– Так это мать и брат Людмилы…

– И стоят в стороне от гроба? – удивился я.

– В каждой семье свои заморочки, – усмехнулась Мадлен. – Ты знаешь, какая была жизнь у Людмилы?

– Нет. Я никогда не интересовался ее прошлым. Должен сказать, дольше других у гроба задержался Макс.

– Макс – это человек, – сказала Мадлен. – Пожалуй, он один из всех по-настоящему любил Людмилу. Не так, как ты подумал. Макс любил ее, как дочь и коллегу. Часто репетируя, они понимали друг друга с одной ноты… Видел бы ты, как они смотрели друг на друга…

– Может быть, между ними что-то было… – высказал я предположение.

– Не опошляй, Миша. Тебе это не идет. Между ними все было чисто… За это я ручаюсь…

– Чего же он пришел на похороны с трубой?

– Скорее всего, пришел с халтуры… Жизнь продолжается…

Я не ожидал, что проводить Людмилу в последний путь придет больше двадцати человек. Все погрузились в катафалк и машины. Процессия двинулась в сторону кладбища.

Каюсь, я провел время на свежем воздухе, куря сигареты, пока Людмилу отпевали вместе с другими в церкви при городском кладбище.

Затем катафалк проехал немного от конторы и остановился у свежевырытой ямы в первом ряду.

Сначала слово взял Баев. Он коротко сказал, что говорят в таких случаях. Потом несколько слов еще сказали две работницы кафе. Ее мать промолчала. Да и мало кто обратил на нее внимание. Венки из «Газели» выгрузили и сложили с края.

В общем, все попрощались и отошли, чтобы не мешать на последнем этапе кладбищенским работникам.

Я потерял Макса из вида, но когда гроб накрыли крышкой и стали забивать гвозди, над кладбищем неожиданно разлились звуки трубы. Такого я еще никогда не слышал и вряд ли еще когда-то услышу в жизни. Труба не играла, а как живая, то тихо плакала, то рыдала на все лады. Все на мгновении застыли от неожиданности. Потом рабочие закончили свое дело.

Когда на месте ямы образовался холмик, музыка также неожиданно оборвалась, как и возникла.

Свежую могилу сначала обложили венками, а потом усыпали живыми цветами.

Все молча разбрелись по машинам. В нашу «Газель» сели Мадлен и ее сестра.

– Ну, Макс и дал, – невольно вырвалось у меня, когда машина выехала за пределы кладбища. – Я не ожидал такого.

– Никто не ожидал, – ответила Мадлен. – Можно сказать, – это был самый дорогой подарок для Людмилы. Я многого не знаю, но Макс гремел, как трубач, когда я была еще в пеленках. Потом перестройка и все остальное. – Она тяжело вздохнула. – В общем, он не нашел себе место в новом обществе, а свалить «за бугор» не захотел. Говорят, пил он основательно, пока не выявили туберкулез легких… Заболевание вылечили, но о трубе пришлось забыть. Так Макс стал гитаристом, хотя играет и на клавишных…

Она немного помолчала и неожиданно закончила:

– Думаю, что более чем за 10 лет – это первое выступление Макса с трубой… Грустная история…

– Жизненная история, – поправил ее я. Слава довез нас до кафе, высадил, а сам поехал домой, сказав, что у него дел выше крыши.

За столом в кафе, составленном из отдельных столиков, оказалось больше людей, чем было на кладбище. Но я понял, что это были те, кто все готовил и накрывал на стол.

Только сейчас я смог разглядеть мать Людмилы, когда она тихим голосом просила помянуть дочь. Общее впечатление осталось не совсем приятное. Правда, она выглядела неплохо относительно своего возраста, а лицо без косметики сохранило «товарный вид», но бегающие глазки и фальшь в голосе оставили у меня неприятный осадок.

Хотя, возможно, я предвзято относился к ней…

Галина быстро поела и покинула кафе, но вот Мадлен выходила покурить все более нетвердой походкой.

В итоге, в шестом часу всем дали понять, что пора освобождать помещение.

Мадлен оказалась рядом со мной. Она буквально повисла у меня на руке и просила не оставлять ее.

– Отвези меня к себе… – просила она заплетающимся языком. – Ключи остались у Галины… Я немного у тебя отлежусь и уйду, – неожиданно с пьяным смешком она закончила. – Не бойся, я тебя не изнасилую… Хотя не могу твердо ручаться…

Я и сам был не совсем трезв, а поэтому оставить Мадлен в таком виде не мог.