…и возвестило двухголовое существо о том, что «Наша программа начинается, товарищи и товарки, да не соскучиться вам желаю!», и вслед за этим программа действительно – началась. Да ещё и как началась!

Номи допила коктейль, заказала ещё один, с увлекательным названием «щедро спонсирующий кайфом», и во все глаза усваивала феерическое шоу, номер за номером.

Что—то ей не понравилось, но по большей части посмотреть и послушать было что.

Особо выделилась высокая, броская женщина—человек. Была эта челжа облачена в длинное, мерцающее и переливающееся всевозможными оттенками бархатной синевы платье, плотно обтягивающее стройное тело. Лиф был выполнен в виде остро—торчащих конических чашечек, а подол имел разрезы справа и слева спереди, в которых при движениях певицы то прятались, то соблазнительно приоткрывались затянутые в алые чулки роскошные бёдра… Двигалась женщина плавно, очень сексапильно, пленяла взгляд властной самоуверенной эротичностью, а слух – старомодной, точнее, невероятно старомодной песней.

Номи, с её идеальной «лазерной» музыкальной памятью, вспомнилось: подобный ретро—стиль называется джаз. Песня аранжирована в приёмах одного из трёх свингующих его течений. Развивалось оно в первой половине двадцатого столетия по докосмическому летосчисленью, то есть намного больше двух тысяч стандартных лет назад. Как минимум за десяток веков до начала нашей эры.

Синкопированные песенки, вроде этой, звучащей сейчас в клубе вольных торговцев, были очень популярны в так называемый Век Джаза, объединивший периоды «ревущих двадцатых», «первой великой депрессии» и «второй мировой войны». В анналах межзвёздной Сети сохранилось немало исторической информации о той бурной эпохе, события которой существенно повлияли на окончательный выбор земным человечеством техногенного пути развития.

Неудивительно, что от звуков этой музыки веяло чем—то ужасно древним, ностальгическим приветствием из глубины веков…

А ещё, с бурно вздымающейся от волнения грудью глядя на певицу, Номи подумала о том, что предчувствие не обмануло, и: «быть, быть мне сегодня женщиной!», уверенно решила девушка, в воображении отождествив себя с поющей на сцене женщиной. Отчётливо, ярко представив, как она сама, в синем бархатном платье и алых чулочках, в объятиях белокожего…

«Стоять!», осадила себя девушка, и ощутила, как «горит» её лицо – то ли от стыда, то ли от едва сдерживаемого сексуального возбуждения… И невольно оглянулась, ища взглядом парамаута. Парамаут почему—то на глаза не попался, но «голодные глазки» Номи споткнулись. Взгляд остановился и зафиксировался на мужчине—человеке, идущем по проходу от дверей, приближаясь…

«ОН!!!»

Внизу, под юбочкой, между ног, моментально помокрело, а во рту, наоборот, пересохло… Мужчина был высок, выше даже Янычара ростом, блондинист, благородно бледен, облачён в классически—консервативное одеяние, именуемое «смокинг», и в первое мгновение показался чудом, сотворённым в ответ на мысленные мольбы… Но когда его глубоко запавшие, тёмные глаза встретились с глазами девушки, она ощутила неприятную дрожь.

«Меня словно запеленговали!», – подумала Номи. Решив, что это по радио сделали, она панически прощупала эфир, однако не обнаружила источник пристального внимания. Зато появилось уже становящееся ненавистным знакомое ощущение давления. На этот раз – для разнообразия, наверное, – давило всё—таки в грудь…

Номи быстро отвернулась от мужчины, и попыталась обнаружить источник позади себя, руководствуясь соображением: «Когда тяжесть следящего взгляда давила в спину, я оборачивалась и не видела, кто. Может, на этот раз увижу?!!».

Однако, к своему глубочайшему разочарованию, так и НЕ. Девушка возмущённо фыркнула и вновь повернулась к мужчине… Но тот словно испарился. Секунду назад был – и уже нет его!..

Номи повертела головой, пытаясь отыскать блонда, потенциального кандидата в «соблазнители». Возможно, присел он за один из столиков, но – она нигде не увидела светлых, уложенных в строгую причёску волос. Растерянно пожала плечами. «Привиделся он мне, что ли? – резонно подумала о пропаже несостоявшегося „погубителя девственности“. – В горячечном, жаждущем бреду пригрезился…»

И она совершила отчаянную попытку прочесть мысли окружающих. Вдруг уловит намёк, учует след, поймёт, что не виденьем был этот фантастический мужчина из снов, не виденьем! Однако – ни намёка, ни следа. Хаос, в котором сам дхорр рога сломит.

В эфире – то же самое; ни следочка конкретного источника «пеленгации»…

– Что с тобой, Чоко? – раздался совсем рядом знакомый голос.

Рода…

Девушка тяжко вздохнула и повернулась на голос. Теперь, после того, как она увидела (или нафантазировала?!) белокожего красавца в смокинге, ей показалась кощунственной даже мысль о том, чтобы лишиться девственности с женщиной.

«Природа всё—таки берёт своё», – подумала Номи, и встала.

– Тебе нехорошо? – заботливо спросила клубная «метресса». – Что ты пила?.. много?

– Да так… – Номи попыталась улыбнуться. – Всего пару порц…

В этот миг ретро—певица закончила свой номер, и зал взорвался овациями. Вольные торговцы почему—то обожали всякие «антикварные» вещицы и явления. Любой разновидности ретро – пользовалось у них неизменным успехом.

Рода, не пытаясь перекричать восторженный рёв, молча взяла девушку под руку и властно увлекла за собой. «Эх, обмануло предчувствие», – обречённо думала низвергнутая с вершин предвкушения Номи, плетясь за Молнией. Ощущение было такое, словно кости все из неё вынули, а на их место втянули гибкие шланги.

«Субкарго Сол Бой „полным обломом“ назвал бы это состояние», – почему—то вспомнилось ей…

Помещение, в которое привела Номи Рода, являлось, судя по всему, внутренней «дамской комнатой» клуба. В отличие от туалета, внутри которого Номи искала в зеркале «Свою Богиню», оно было откровенно роскошным. Помпезно—вызывающая помесь интимного будуара средневековой европейской куртизанки, и дворцового зала в ориентальном стиле.

С тем дополнением, что ещё имелись специальные кабинки для представительниц рас, биология которых весьма отличается от гуманоидной. Рода усадила Номи на мягкую, обтянутую синтетической «златотканой» псевдопарчой кушетку, и своим грудным, чуть хрипловатым голосом посоветовала:

– Выплачься, мать, легче станет.

И Номи «выплакалась». Да так, что едва не утопила Роду в слезах и слюнях. Молния стоически выдержала всё. И солёные фонтаны, и брызги из носа, и безудержно хлынувший поток слов, выплеснувший унизительные, ненавистные воспоминания («Представляешь, Ро—ода, чёрные брезговали даже изнасиловать беломазую полукровку!!!»), и девичьи грёзы, и надежды, страхи, комплексы…

Абсолютно спокойно (прокомментировав лишь: «А я и так знаю.») восприняла она страшное признание Наоми Эвелины Джоан м Джексон. Модифицированная самой природой кисумуанка выплакалась случайной «жилетке», проговорившись о том, что по законам ОП – между именами и фамилией у неё в Долевом Списке должна стоять буковка «м». Маленькая, но судьбоносная…

И когда Номи иссякла, Рода долго молчала, поглаживая волосы девушки, спрятавшей лицо в виртуальном костюме, под которым ощутилось вполне реальное, живое и горячее, пахнущее пОтом и косметикой, женское тело.

Потом сказала:

– Ну и плюнь, маленькая. Плюнь и разотри. Всё у тебя будет, как ты хочешь. Просто ещё не настал твой звёздный час. Это хорошо, что ты попала на «Пожиратель», на том корыте не самый худший Экипаж. Походи с ними, а там посмотришь… Вот увидишь, всё так или иначе утрясётся. Как бы там ни было плохо, надежды не теряй, и всё будет полный вперёд! Даст Вир, встретимся ещё когда—нибудь, и ты мне скажешь: была ты права, Молния.

И стало почему—то Номи гораздо легче от всех этих банальностей, высказанных искренне—сочувственным тоном. Рода ввела в терминал девушки свой сетевой адрес, поцеловала её на прощание и выпустила через один из запасных выходов. В другой коридор, пустынный и плавно закругляющийся влево. Напоследок сказала:

– Иди по нему с километр до радиальной магистрали сто сорок девять, там на перекрёстке опустишься лифтом двумя уровнями ниже и на станции трейнвея сядешь в капсулу. Только не забудь, товарка – выходишь на остановке с номером нужного тебе блока причалов. Доброго базара, маленькая. Дай тебе Вир повстречать своего принца…

Когда Номи, молча поцеловавшая Роду в губы на прощание, уже отдалилась на несколько шагов, то услышала окончание пожелания, на выдохе прошептанное:

– …которого я так и не встретила… а может, встречала, но не распознала и упустила…

Девушка хотела остановиться и повернуться к женщине, но в эту секунду сетевой терминал Номи возвестил, что уже приближается условная стандартизированная полночь, а следовательно, время увольнения давным—давно закончилось, и условленный час встречи миновал, и если бы ему дали соответствующую команду, он бы напомнил; и всё же он считает своим долгом, как запрограммировано, фиксировать ошибки и напоминать иногда, что…

Поэтому Номи ускорила шаг, и не обернулась. Прежде всего – Долг перед Экипажем, во всех его смыслах и проявлениях, импульсами по носителю чётко зафиксированный в контракте. Рода – не являлась членом экипажа «ПП». Пускай даже и у неё на теле – имеется тату, аналогичное нанесённому на тыльной стороне правой ладони Номи.

– …Вай—й—й какая ля—аля! – голос раздался настолько близко и неожиданно, что Номи вздрогнула. А голос продолжал на пиджин—спанье: – Смори, смори, как сиси, сиси—то колыхаются! Нра—авится?..

– Ага, Лопец! Так бы ей и вду—ул! – раздался в ответ второй голос, ещё более низкий, грубый и хриплый, чем первый. – Хоть лысая, а жопа шо на—адо! Во пу—ута! У меня аж волосья торчат в стояке!

«Неужто у меня и вправду настолько соблазнительно колышутся при ходьбе груди и моя корма выглядит настолько сексапильной?!» – подумала Номи, медленно разворачиваясь.

О подобных положительных характеристиках собственной внешности она, в общем—то, подозревала. Но чтобы – настолько?!!

«Обожателей», появившихся откуда—то из бокового ответвления, было трое. Третий голоса не подавал. Однако Номи безошибочно определила с первого взгляда: если кого и следует опасаться, то молчащего. Пара громогласных воздыхателей: неимоверно волосатый, похожий на ригеллианина человек и физиологически «почти человек», обросший густым мехом ригеллианин, – так, обычное хулиганистое жлобьё. Люмпенские подонки общества, непременные атрибуты любой станции или планеты, это самое общество имеющей. Когда есть поверхность, обязательно должно быть дно.

А вот третий… Третий выглядел как хищная рыба, обитающая между поверхностью и дном, в мутной воде. Очень—очень хищная и опасная рыба.

– Га—а! – в восторге оглушительно хлопнул себя по мощным бёдрам, едва прикрытым подобием повязки, человек. – И я грю, Фернандец, пу—ута какая!! Ля—аля…

«Исторгнутое со страстным придыханьем словечко „ляля“, видимо, является для него, – с отвращением подумала Номи, – чем—то вроде лингвистического отображения наивысшего сексуального вожделения…»

– Закройте пасти, придурки, – негромко скомандовал третий на спаме, и его моментально послушались. Виновато покосились и скоренько отодвинулись в арьергард. Номи очутилась лицом к лицу с ним.

А он молчал. Мерзкий тип… Узенькое, хищное, явно нечеловечье, хотя Номи затруднилась бы определить, к какой расе принадлежащее, лицо. Безрукавка из серого материала, очень длинные руки, все в странновато смотрящихся продольных жгутах мышц; у человеков анатомия сходная, но всё же не совсем такая… И тонкая полосочка рыжеватого волосяного покрова над верхней губой. Особенно противной, отталкивающей Номи почему—то показалась именно эта полосочка, хотя у Янычара также имелись тонкие усики.

– С нами идёшь, – не скомандовал, а как—то так, буднично констатировал, мерзкий тип. Голос его, звучный баритон, был спокоен и скучен.

Номи внутренне содрогнулась и медленно повела головой слева направо и обратно. Отрицая. Нет, дескать. Яростная попытка закоротить терминалы насильников не удалась; то ли Номи вконец обессилела, то ли воля её столкнулась с неведомой силой неизвестного ей происхождения.

Сила эффективно препятствовала мысленному вторжению в схемы…

– Меня не слушаешь, его послушаешь, – и в жилистой руке молниеносно, словно из ниоткуда материализовавшись, возникло странное оружие. Номи едва узнала древний огнестрельный… как же они звались—то… кажется, пистал… ага, ревалвер. – Вспомнила Номи.

И поразилась собственному спокойствию. Абсолютно ничего, кроме безмерной, подкашивающей ноги усталости, она уже не ощущала. Страх куда—то испарился, то ли растворился в усталости, то ли улетучился в эфир, выпущенный—излучённый «нервами—извилинами», обеспечивающими сверх—восприятие.

Жилистый хищник приблизился и наставил свой архаичный ревалвер Номи в грудь. «И чего они все к моим грудям—то цепляются? – холодно подумала Номи. – От обилия комплиментов – того и гляди возгордятся, разопрёт их, а куда больше?.. И без того из курточки норовят вывалиться.»

– Он проделает в тебе такую дырку, что я просуну голову, – проинформировал усатенький (брррррр!) хищник. – Ты идёшь?

– Когда приглашают, по крайней мере, сообщают, куда. – Спокойно произнесла Номи.

– В гарем Ивони Дормалея тя беруть, ля—ярва! – не выдержал, выступил, брызжа слюной, обожатель «сись». – Не боись, лупить не буим! Вдуем по паре разов и отведё…

– Рот, – коротко бросил главарь, и человек захлебнулся слюнями на полуслове. Ригеллианин оказался умнее, пасть не распахивал.

– Давай, – так же коротко бросил главарь Номи, и сделал ревалвером указующий жест, – качнул вправо. Вновь нацелил оружие в грудь девушки… Номи медленно подняла руку (хищник спокойно следил глазами за этим движением), и поднесла её к древнему оружию. Плавно взяла двумя пальчиками ствол, принаклонилась и весьма эротично, как ей казалось, примерно так, как это делали исполнительницы в разнузданных порнухах, взяла кончик ствола в рот. Вкус оказался – кошмарный!..

Усталость буквально выворачивала суставы наизнанку, однако Номи уже приняла твёрдое решение: ЭТИ меня женщиной не сделают.

«Только разве что труп мой… С этими – НЕ ХОЧУ, – подумала Номи, – не желаю поступать мудро, как и полагается женщинам, оказавшимся жертвами сексуального насилия, то есть – расслабиться и получать удовольствие! Было б мне всё равно с кем, давно бы скурвилась, хотя бы одного зулуса черномазого да уговорила бы польститься на беломазую полукровку…»

«Пусть обмануло предчувствие, но – если суждено вернуться на корабль, девушка вернётся нетронутой», – подумала девушка, уже страстно желающая оставаться таковой впредь… с нарочитым плямканьем облизывая кончик ствола, Из последних сил послала своему терминалу команду – передать по Сети космобазы на «Пожиратель» экстренный сигнал. Ситуация ИВРО!!!

«А пока – тянуть время, тянуть, тянуть, сколько можно, сколько успеется… тянуть!!!»

– Ты… сумасшедшая сука, – голос усатенького существа впервые, с намёком на присутствие эмоции, чуть дрогнул, – ты что делаешь?

Краем глаза Номи вдруг уловила чёткую надпись на стене коридора, на уровне половины роста среднего человека: «Превратим мир – в сортир!». Не выпуская ствола из зубов, она отстранённо подумала о том, что желание превратить в сортир то, что уже давным—давно сортиром стало – это уже диагноз.

Сортир в сортир. В этом проглядывается особая извращённость, патологическое пристрастие к «заднице» и её производным, как отображению всех самых низменных…

– Отпустила, – приказал главарь, и таким он тоном приказал, что Номи поняла: лучше отпустить. И потянуть время другим способом… Выпрямилась и открыто взглянула врагу в узкое костлявое лицо.

Глаза у хищника были очень светлые, без радужной оболочки, белый—пребелый белок и желтоватый, едва различимый овальный зрачок. Кошмарные, белёсые, нечеловеческие глаза… «Приснятся такие, – подумала Номи изнурённо, – обязательно с криком просн… у—у…»

…и вдруг ощутила, как воздух, наполняющий коридор, странно задрожал, тычась в кожу открытых частей её тела мягкими прикосновениями. Зрительно воспринимаемая реальность словно поплыла, как запорченная помехами прохождения голограмма… картина мира поплыла, резко вздрогнула и вернулась в положенную ипостась.

Поплывшая реальность не сопровождалась акустическими и эфирными изменениями, и Номи на долю секунды показалось, что это просто галлюцинация от переутомления и перенапряжения.

Перед нею вновь возникли отвратительные бельма, они отодвинулись, отдалились, и в поле зрения вместо них и обслюнявленного ствола ревалвера появились узкие жёлтые пальцы. Они держали какой—то невзрачный зернистый камешек неправильной формы, то ли кусочек гранита, то ли комочек…

И воздух вновь толчками сдавил тело. Визуальное изображение, передаваемое в мозг зрительными нервами, сдвинулось. Бинокулярная стереокартинка вспухла, отдельные фрагменты смазались, особенно внизу поля зрения, а отдельные выпятились, особенно вверху… один плафон освещения едва не врезался в нос, а другой убежал куда—то за километр.

И где—то там, и откуда—то оттуда, из немыслимой дали, вдруг они возникли, чтобы скачкоообразно впрыгнуть прямо в глаза Номи…

Лицо человека и физиономия флоллуэйца.