Глава 19

До Вандома оставалось не так уж далеко, но Ричард явно не торопился кидаться на штурм города. Он отрезал часть войска Филиппа-Августа от городских стен, не позволив Французу укрыться под защитой камня, и теперь оттеснял его к Фретевалю, небольшому замку, где до сих пор находился его сторонник. Король Французский понимал, что ему навязывают ситуацию, при которой его армия будет сжата с обеих сторон тисками вражеских сил, но ничего не мог поделать. Пожалуй, конница могла бы уйти, но пехота и обозы сковывали мобильность войска. Филипп (которому вся эта ситуация тоже изрядно надоела), поколебавшись, решил, что любое место неплохо, чтобы встретиться с противником в бою. А поскольку солдат у Капетин-га было не меньше, чем у Плантагенета, он рассчитывал на победу.

Дик, который, едва появившись при дворе, тут же получил под командование прежние две сотни да еще вдобавок три сотни солдат из Герефорда, стоял с ними на правом фланге. Позиция была не из худших. Слева, примыкая вплотную, прочно стояло английское войско. Справа же тянулся чахлый лесок, где деревья были перемешаны с кустами ежевики, сквозь которые не продраться без шума ни конному, ни пешему. Впереди, за рядами французских солдат и лагерем французского короля, где по ветру бились стяги с лилиями, высился замок. Прежде он показался бы Дику большим, но теперь, после ошеломляющего впечатления от крепости Дома Живого Изумруда, он смотрел на каменные стены с равнодушием человека, повидавшего в своей жизни все, что только можно повидать.

Солдатам не очень-то хотелось воевать. Они ежились под порывами пронизывающего ветра, сменившего сильный, но короткий дождь, и среди них не было ни одного, кто бы не промочил сапоги насквозь, кто не мечтал бы о сытном обеде у костра и кружечке подогретого винца… Ну что ж, мечтать, как известно, не вредно.

Дик мысленно перебирал в памяти все, о чем нужно помнить перед боем. Доспех он привел в порядок; невесомая, но непробиваемая кольчужка лорда Мейдаля поддета под обычную, двойного английского плетения; перевязь подтянута, чтобы ножны меча не мешали и не били коня по боку. Серпиаиа устроена в свите короля, где она, конечно, была не единственной женщиной, и даже телохранителя удалось оставить при ней. Дик перестал беспокоиться за жену, заметив, с какой пристальностью Олхаур следит за каждым ее шагом. Этот воин, выбранный Идилином, прекрасно владел мечом (рыцарь-маг точно знал это, поскольку устраивал с ним поединок и признал, что может доверить ему чью угодно безопасность) и смыслил в магии. Он — идеальный телохранитель, при необходимости вытащит госпожу из любой опасности.

Граф Герефорд, неподвижно застывший в седле, конечно, слышал, как переминающиеся с ноги на ногу солдаты приговаривают: «Скорей бы уже начинали».

Будто услышав их ропот, над строем взвился стяг с двумя грифонами и шестью стрелами. Лучники подняли заранее снаряженные луки и растянули их до подбородка, целя вверх. Гортанный выкрик — и в воздух взвилась туча стрел. Битва началась.

Сперва воины Филиппа-Августа, не поняв этого или желая еще немного потянуть время, чуть потес-нились назад, потом еще немного. Но долго отступать не пришлось, потому что арьергард, как и следовало ожидать, быстро наткнулся на собственный лагерь. Положение солдат английского короля было немного более выгодным: они стояли на скудной возвышенности, а их противники — в низинке, плавно сбегающей ко рву — хорошему, глубокому и широкому рву. Справа от позиций французов была деревенька, окруженная рыхлыми полями, так что уйти можно было лишь по дороге, влево от лагеря. Но у солдат Капетинга уже не оставалось времени, а у самого Капетинга — желания.

Первые ряды войска Филиппа-Августа зашевелились.

Дик привстал в стременах. Прищурился.

— Прикрыться щитами! — приказал он. Его голос легко перекрыл солдатское брюзжание и ругань сержантов.

Те, кто посообразительнее, последовали совету; те, кто поопытнее, подчинились приказу. А остальные под ответным смерчем стрел, обрушившимся на отряды короля Англии, остались совершенно беззащитными. Дик не поднял щит, даже не отстегнул его от седла. Его окружала нерушимая сфера магической защиты, но окружающие об этом, конечно, не знали. Лишь косились на сеньора с удивлением и уважением.

Французы стреляли из арбалетов. Сила арбалета чуть больше, чем у лука, но из него не так удобно вести «навесную» стрельбу — то есть по дуге. Короткие и толстые арбалетные болты разбивали щиты и прошибали кольчуги (что уж говорить о кожаных доспехах), но лишь в случае прямого попадания. При падении с высоты убойная сила стрел уменьшалась.

И перезаряжать арбалет приходилось дольше, чем натягивать лук. Ко второму залпу воины Ричарда Львиное Сердце подняли щиты все без исключения, а третьего ждать не стали. Командиры скомандовали атаку, и пехотинцы, знающие, что из арбалета тем сложнее отправлять стрелу по дуге, чем короче расстояние до цели, бросились вперед. Не желая оставлять своих людей, Дик собрался пришпорить коня и лишь на миг задержался на месте — оглянуться на холм, где развевалось королевское знамя со львом. Там в седле своего боевого коня, король, одетый в черные доспехи наблюдал за ходом боя. Похоже, он не собирался вступать в битву.

Герефорд немного успокоился.

Он ударил пятками и уже на скаку выхватил меч. Неровная линия вражеского войска приближалась рывками. Все колебалось перед глазами, но высматривать, куда направить коня, было не нужно — тот двигался сам, приноравливаясь к бегущим людям. Арбалетчики, видя несущийся на них вал, дали последний залп и побросали арбалеты — от них больше не было никакого толку. У кого оказались под рукой копья или гизармы, нацелили их на бегущих, остальные выхватили мечи.

Армии сошлись, как схлестываются две встречные волны, и разбились на тысячи брызг-отрядов, где все дрались со всеми. В мешанине боя трудно было разглядеть, где свои, а где чужие. У рядовых солдат, конечно, не было нарамников с геральдическими знаками своего короля, и кричали они зачастую на одном и том же французском языке, просто на разных диалектах. Пыл боя слепил глаза, кружил головы, и не всегда можно было рассмотреть, в кого там врубается меч. Именно поэтому солдаты держались десятками, где знали каждого в лицо, и наваливались на противника сразу по двое, по трое.

Они прошли через битвы в Святой Земле. Там было проще — противник, черноглазый и смуглый, болтал на непонятном языке. Но именно там многие поняли, что, если вопить погромче, корчить свирепые рожи и делать вид, что сам черт тебе не брат, врагам сразу становится не по себе. А победа, как известно, зависит порой от мелочей, и даже такая ерунда может сыграть свою роль. Решительно, словно они были бессмертны, воины Ричарда Львиное Сердце рвались вперед.

Дик махал мечом. Конный мечник — оружие куда более страшное, чем пеший. Силу его удара приумножает скорость сорвавшегося в галоп обученного коня. Боевой скакун рыцаря-мага не впервые был в битве. Он превосходно знал, как сбивать с ног людей, и вовсю работал копытами. Те, кто успевал заметить движение лошади, отскакивали с дороги, остальные рисковали погибнуть до того, как познакомятся с оружием наездника. В войске французского короля было предостаточно наемников, умеющих стаскивать с седла вражеских рыцарей. Но с Диком все они терпели неудачу.

Солдаты не могли знать, что дело в заклинании, из-за которого пальцы соскальзывают с седла и трензелей, а оружие не может уязвить врага. Несколько минут Герефорд наслаждался своей неуязвимостью, по потом осознал, что одновременно драться и защищаться магией не в состоянии. Слишком уж сложную магию он использует, трудно совместить ее с необходимой в бою сосредоточенностью.

И англичанин прекратил действие заклинаний.

А вскоре после этого к нему подскочил здоровенный француз — на голову выше окружающих, — вооруженный мечом себе под стать. Огромный клинок в его руках выглядел как обычный меч в руках любого другого мужчины, но из-за этого не становился менее опасным. Наоборот. Дик знал, что в армии всегда ценили солдат, орудующих двуручниками: им платили двойное жалованье и старались использовать лишь там, где без них не обойтись. Неважно, сам ли он углядел неуязвимого конника или его умудрились позвать на помощь, но факт остается фактом — оказавшись рядом, здоровяк махнул своим огромным оружием, норовя разрубить врагу грудную клетку.

Рыиарь-маг не сразу заметил летящий меч. У него уже не было выбора, и он последовал инстинкту — резко отклонился назад. Двуручник со свистом прошелся прямо над лицом, обдав щеку холодным ветерком. Левая нога Герефорда выскочила из стремени, и англичанин не удержался в седле.

Он упал довольно мягко — на тело умирающего — и тут же вскочил на ноги. Испуганный конь взвился на дыбы, и Дик ясно увидел своего противника — он и сам был на голову ниже огромного француза. Отскочив от секущих воздух копыт, Дик развернулся. На него налетели сзади, воя и размахивая чеканом, он даже не успел рассмотреть, кто. Поставил скользящий блок мечом и на возвратном движении рассек врагу висок вместе с краем шлема. От последних ударов чеканом умирающего Герефорд увернулся, но едва не попал под топор крепкого нормандца, рубившегося сразу с двумя противниками. Нормандец, не разбираясь, попытался ударить и своего соратника. Англичанину снова пришлось защищаться.

Когда он отбился от нормандца, до него, наконец, добрался здоровяк с полуторным мечом, и рыцарю-магу стало жарко. Француз наседал, уверенный, что спешенный рыцарь недолго сможет сопротивляться, поскольку конники, как правило, непривычны сражаться пешими. Не экономя силы, он принялся махать огромным клинком, на пути которого редко кто решился бы ставить блок своим меньшим оружием — любая сталь могла лопнуть от такого удара. Меч лорда Мейдаля вряд ли мог пострадать, но опыт прежних лет был вбит в память Дика накрепко. Он избегал прямых блоков, ставил только скользящие, больше уворачивался в надежде, что противник рано или поздно выдохнется.

В бою смертельно опасно уставать. Наверное, он мог бы остановить сметающий удар противника своим магическим мечом, но это стоило бы ему слишком больших усилий. Ревущий француз бесился, снова и снова не попадая по врагу. В какой-то момент он вознес огромный меч над головой и рубанул наискось сверху. Дик чуть поднырнул под клинок в противоположную от удара сторону и шагнул ближе к врагу — отработанное до рефлекса движение, которому научил его Йоркский наставник военного дела. В этот миг он оказался настолько близко от француза, что вражеский меч стал для него совершенно безопасен — слишком длинный, он не подходил для быстрых ударов по цели на расстоянии вытянутой руки.

Впрочем, даже мечом лорда Мейдаля в такой ситуации неудобно было бить. Лишь колоть. Что Герефорд и сделал. Кончик меча, более острый, чем это было принято в Англии и Франции, пробил кольчугу и с хрустом вошел в тело. Рыцарь-маг едва успел отскочить от рукояти полуторника, тяжелой, да еще снабженной заточенным клинколомом, который метил ему в висок. Отскакивая, Дик запнулся и упал на одно колено, чем спас себе жизнь — за спиной оказался еще один француз, на этот раз с топором. Улучив момент, он решил расправиться с врагом, у которого, похоже, было чем поживиться: на шее сверкало золото. Герефорда спасла только случайность. Он отмахнулся от прыткого противника, даже еще толком не поднявшись на ноги, зато вполне успешно.

Бой продолжался, постепенно смещаясь от холма ко рву вокруг замка. Дерущиеся мужчины начали цепляться за палатки, натянутые вокруг королевского шатра, и этот факт стал решающим. Солдаты поняли, что, кажется, поддаются, и испугались. А этого зачастую бывает вполне достаточно. Кто-то развернулся и бросился бежать, кто-то еще держался, но последнее уже не имело значения. Появился бы первый паникер, а уж желающих поддержать бегство всегда найдется предостаточно.

Солдаты французского короля начали разбегаться.

Наемники английского короля рубились, одновременно алчно поглядывая на палатки. Кто-то решил прерваться ради приятного занятия под названием «мародерство». Поскольку солдаты действовали десятками, обязанности легко удалось распределить. Половина следила с мечами наизготовку, чтобы никто не налетел со спины, остальные потрошили шатры. Отовсюду неслось:

— Se tiens!

— Hey, alle hop!

— Tiens la corde, sot!

— Toi — mkme.

— Le bouc sancornes!

Дик огляделся. Его конь, нервничая, прыжками двигался по полю. Кто-то пытался хватать его за повод, но боевой скакун, одуревший от запахов стали и крови, не давался. Его подкованные копыта были грозным оружием, которым обученное животное прекрасно умело пользоваться. И пользовалось!

Герефорд поймал повод и натянул его, не позволяя скакуну вставать на дыбы. Прижал коню ноздри. Почуяв знакомый запах, тот скоро успокоился и позволил рыцарю-магу сесть в седло. Англичанин пригнулся к шее коня и ударил пятками — преследовать убегающих куда удобнее верхом.

Так уж случилось, что под Фретевалем войско французского короля потерпело сокрушительное поражение. С высоты пологого холма король Ричард не мог толком рассмотреть, что происходит на поле битвы. Он видел лишь мельтешение оружия и мешанину тел. Участвовать в бою, как хотел, государь не мог, потому что с утра у него разболелось и опухло когда-то раненное плечо — да так, что оруженосцы едва смогли натянуть на короля кольчугу. Уж о наплечниках и вовсе пришлось забыть.

Король толком ничего не видел, но гонцы с поля боя доносили ему обо всем — но крайней мере, обо всем, что увидели сами. И когда стало ясно, что фортуна склоняется в пользу войск английского короля, даже ноющее плечо не могло удержать Ричарда на месте — настолько остро ему захотелось немедленно оказаться в самой гуще боя. Он, жадно глядя на улепетывающих французов, потребовал, чтобы развернули его знамена и подали меч. Рядом больше не было Эдмера Монтгомери, чтобы остановить и попытаться убедить вести себя по-королевски, — граф скончался, пока его государь томился в плену.

Но едва успев спуститься с холма, Плантагенет увидел скачущего к нему знаменосца. Львиное Сердце подумал, что у приближающегося может оказаться что-то важное, и придержал коня. Когда знаменосец осадил своего скакуна перед сувереном и наклонил голову, король узнал своего любимца. Граф Герефорд держал в руке знамя с лилией. Он помедлил и склонил древко перед государем-победителем.

— Прекрасно, Герефорд! — воскликнул довольный Плантагенет. — Не удивлюсь, если узнаю, что ты и Филиппа-Августа захватил и привез.

— Нет, государь, король Французский бежал, — громко ответил граф. — Но оставил вам, ваше величество, свою казну, серебряную посуду, шатры, знамена, личную печать и любовницу.

Приближенные загоготали, Ричард не отставал. Он сделал жест: мол, кидай знамя на землю, но Дик сделал вид, что не понял, и протянул стяг с лилиями Бодуэну де Бэтюну, приближенному рыцарю своего короля. Тот принял охотно.

— Ну что ж, веди, посмеиваясь, приказал его величество. — Посмотрим на казну, печать и любовницу. Может, что-нибудь удастся определить в дело. Гогот стал еще громче.

Государь Английский с удовольствием осмотрел трофеи и тут же, привычно запустив руки по локоть в серебро, раздал приближенным по горсти. Первым свою долю, как всегда, получил Дик. Он с равнодушным видом высыпал пригоршню в кошелек. Львиное Сердце объявил, что по случаю победы будет пир, и сеньоры — по лицам было видно — уже предвкушали сытную еду и сладкое вино. Лишь Герефорд с сомнением подумал: а соберут ли с ограбленных окрестных деревень достаточно мяса, чтобы набить животы такого неизмеримого количества дворян?

На холме, чуть в стороне от поля боя, где работали согнанные с окрестностей крестьяне — убирали тела, — был разбит огромный шатер. Рядом кольцом разожгли костры, и окрест потянуло приятным запахом печеного мяса. Кроме того, с ближайших озер привезли две телеги свежей рыбы, а из ближайшего монастыря — овощи. Солдаты поймали на дороге торговца вином с его маленьким обозом и завернули к королевской ставке, надеясь, чт за расторопность и их наградят кружечкой чего-нибудь горячительного.

Пока готовилась трапеза, король удалился к себе в палатку и приказал привести Герефорда.

Когда Дик пришел, Ричард сидел в складном кресле, жалобно поскрипывавшем под его тяжестью, полуголый и осторожно массировал плечо. Вернее, пытался массировать.

— А-а, — протянул он вместо приветствия. — Ну-ка, давай ты.

— Государь, — стягивая тяжелые кольчужные рукавицы, сказал рыцарь-маг. — Будет больно.

— Ничего, потерплю.

Граф подошел к королю и стал осторожно разминать Ричарду плечо. Король поморщился.

— Давай-ка посильнее, — велел он. — Чтобы хоть на пиру ножом смог орудовать.

— Государь, я постепенно.

— Давай… Ну расскажи, что поделывал? Где побывал?

— Далеко, государь.

— С врагом-то своим поговорил?

— Да, государь.

— Успешно?

— Успешно, государь.

— А девицу свою спас? Анну-то?

— Спас.

— Ну и хорошо. — Львиное Сердце поморщился. — Хоть на свадьбе погуляю… Ох, хорошо… Давай еще немного… Хорошо, что ты тут. Как только появляешься рядом, сразу война идет как надо. Победы, взятие крепостей… Хорошо.

— Государь, это совпадение.

— Ну-ну, рассказывай. Я лучше знаю… Теперь будешь всегда при мне. Раз ты получил свою девицу обратно, то уж теперь тебе спешить некуда, верно? До конца войны останешься со мной. Ясно?

— Да, ваше величество. Только я немногим смогу вам помочь в этой войне. Драться — да, драться я всегда готов. Для успешного хода войны нужно другое.

— Что там нужно? — недовольно отозвался Ричард. — Война уже выиграна.

— Но, государь, Филипп-Август бежал. Земель у него много, да и казна, наверное, еще кое-какая есть — например, в Париже что-то осталось. Он сможет нанять солдат в том же Кельне.

— Ну так и что?

— Война закончится, когда вы захватите его или заключите с ним мир.

— Мира я с ним не заключу. И вообще, я в подобных вещах понимаю больше, чем ты… Что, ты говорил, еще нужно?

— Союзы.

— Это понятно. Мог бы не говорить. Предложи что-нибудь конкретное. А я послушаю.

— Государь, я полагаю, что в войне с королем Филиппом-Августом и дальше надо поступать так, как вы поступили с ним сегодня.

— Что ты имеешь в виду?

— Его надо окружить. Земли Француза почти с двух сторон окружены вашими владениями — от Нормандии до Аквитании. Есть еще Тулуза, Арле и Священная Римская империя. Генриху VI сейчас не до Филиппа. Остается Арле и Тулуза. Быть может, существует какой-то способ заключить союз с тамошними властителями?

Ричард задумался. Герефорд уже почти закончил массаж, и плечо перестало болеть; по крайней мере, король перестал морщиться. Орт делал вид, что и сам знает, как ему поступать, но услышанное стал обдумывать довольно серьезно. Он был не против повоевать подольше — это благородное развлечение знатного человека всегда было ему приятно. Но во-нервых, ему непременно хотелось выиграть (в противоположность прежним годам, когда Ричард легко смирялся с поражением, зная, что всегда сможет взять реванш) и таким образом посчитаться с предателем-кузеном.

А во- вторых, годы давали о себе знать. Королю было уже под сорок, жизнь его прошла в боях. Львиное Сердце неоднократно бывал ранен и теперь каждой косточкой чувствовал не только свое бурное прошлое, но и погоду, и перепады температур, и даже время суток. Многие шрамы уже мешали королю двигаться, как, к примеру, рана плеча. Но теперь, после хорошего массажа, он почувствовал себя словно заново родившимся. Встал, потянулся и схватил свежую рубашку, оставленную слугой на столике возле кресла.

— Отлично. Прогоню всех лекарей, ты будешь за них. Кстати, может, знаешь, что делать с животом? Болит, чертова утроба, после каждого ужина.

Дик наклонил голову набок:

— Такое бывает после сытного ужина, государь? После пира?

— Ну да…

— Вам просто нужно есть меньше мяса. И побольше овощей.

— Ерунду говоришь, — раздраженно отозвался Ричард. — Что я, козел — капусту жрать? Где это видано, чтобы король не мог побаловать себя мясом?

— Тогда живот будет болеть, государь.

Его величество колебался недолго. Он фыркнул и махнул рукой:

— Ну и черт с ним. Все равно жить вечно не будем, это всем известно.

Дик не стал спорить. Он знал: нет ничего хуже, чем призывать к осторожности и умеренности человека, который к этому не расположен. Если человек считает, что лучше других знает, в чем его польза, убеждать его бессмысленно. Если он не желает действовать себе во благо, это его право.

— А насчет графа Тулузского надо бы подумать Ты, пожалуй, неглупо намекнул. Старый граф при смерти, а молодой еще не женат. Пожалуй, можно будет пристроить за него Иоанну. Раз уж Саладиновому сынку она не в масть оказалась. — Ричард захихикал, а Дик отвернулся — ему не нравилось, когда король начинал так говорить о сестре. Он до сих пор помнил ее слова, ее мягкий взгляд, ее трогательную слабость.

На пир его величество явился, опираясь на плечо Герефорда. Дик чувствовал на себе когда завистливые, когда неприязненные, а когда и насмешливые взгляды. Но не обращал на них внимания. Беспрекословно сел по левую руку от короля, хотя по знатности уступал почти всем присутствующим. Но милость короля, как известно, стоит больше, чем титулы, богатства или длинная череда знаменитых предков.

Дик скучал. Он рад был увидеть, что кравчим у короля по-прежнему все тот же Ангерран Девени, который служил королю уже более десяти лет — изрядный стаж для царедворца. Он вспомнил Дика и подмигнул ему, а по первому же жесту государя охотно налил знакомцу вина. Слуги понесли на столы блюда с кусками мяса. Первому огромный поднос с ломтями телятины поднесли Ричарду, и он подцепил понравившийся ему кус длинным ножом. Второй протянул Герефорду.

— Давай-ка, угощайся.

Ломоть шлепнулся на лепешку, подставленную вместо миски, естественно, оставив пятна на столе и на камзоле Дика. На миг тот пожалел, что вернулся в свой мир. На родине Серпианы каждому подавали свою тарелку, а то и не одну.

— Что физиономия кислая? — спросил его величество, и приближенные короля с охотой загоготали. — Не боишься ли, что живот заболит?

Мясо было немного подгоревшим, а внутри — с кровью. В метрополии Дома Живого Изумруда готовили лучше… Рыцарь-маг заставил себя забыть о том, к чему привык в чужом мире. Там, может быть, и лучше, зато здесь — родина.

Ричард скоро развеселился, потребовал, чтобы пригнали менестрелей, стал слушать песни, постоянно перебивая, потому как ему казалось, что спеть можно лучше и веселее. За столом болтали в основном о новой женитьбе короля Французского на Ингеборге Датской (французы называли ее Изамбур) — принцессе, которую привезли к нему с огромным приданым на нескольких крепких кораблях под полосатыми парусами. В поисках сильных сторонников Филипп-Август предпринял умный политический шаг, заключив союз с повелителем потомков тех самых викингов, которые долгие столетия заставляли Европу дрожать, да и сейчас еще не угомонились.

Вот только все пошло не так, как хотелось Каие-тингу. Болтали, будто король с молодой королевой не поладили, да настолько, что его величество с самой первой ночи не посещал опочивальню королевы. Казалось бы, его дело, но законы брака были очень строги. Неисполнение супружеских обязанностей было поводом к разводу, и об этом сейчас говорили на каждом шагу. Если развод, то, выходит, по вине Филиппа. Так что ему не поздоровится.

Конечно, обсуждали вопрос, почему же его величество так явно пренебрегает женой. Часть приближенных английского короля — та, что отличалась женоненавистничеством — говорила, что датчанка, должно быть, уродлива и похожа на здоровенную деревенскую бабу, которая куль муки левой рукой подымет. Другие — большая часть — потешались над французским королем.

— Да кто его знает! — веселились третьи. — Может, это Изамбур мужу не дала. Да так не дала, что он наутро под камзолом синяки прятал. Говорят, датчанки здоровые, как телушки. Может, он ее боится.

И все соглашались, что да, наверное, боится.

— Теперь ему придется ее папу бояться, — бросил кто-то, и новую мысль с охотой подхватили и принялись мусолить. — Папаша-то небось обидится, что его дочкой пренебрегли. Да еще при том, что он заплатил немало золота, чтобы ее хоть кто-нибудь взял.

— Да уж, за страшненькую-то приходится дорого платить. А потом на нее взглянешь — и все, больше ты не мужчина.

— Да Филипп и раньше не был мужчиной!

Гоготали долго, словно прозвучало нечто действительно смешное. Дик ковырялся в плохо пропеченном мясе и думал о своей жене. Она не присутствовала на пиру, ну и хорошо. Сейчас, наверное, сидит в одном из малых шатров, может быть даже в том, куда отправили любовницу французского короля (что бы ни болтали, но на любовном фронте у короля Франции явно все нормально, и вкус не подкачал — любовница у него оказалась изящная и красивая). Она, наверное, уже поела и вышивает… Какое там вышивает. Серпиана терпеть не может вышивание. Может быть, шьет.

Плантагенету быстро наскучили сплетни о Филиппе-Августе, и он потребовал себе лютню. После плена он очень часто брался играть и петь, даже при посторонних, чего не позволял себе прежде — из соображений престижа. Но пока Ричард маялся взаперти, он успел понять, что песня — отличный способ развеяться, и наплевал на престиж. Короля слушали почтительно, не смея болтать, пока он пел. Впрочем, густой и сочный бас английского государя, который хоть и с трудом, но перекрывал грохот боя, не могла заглушить какая-то болтовня.

Но мало ли что может оскорбить его величество? Лучше было не рисковать.

Когда король замолчал, присутствующие разразились восторженными криками и аплодисментами. Дик поморщился — слишком уж это отдавало лизоблюдством.

Открыв зажмуренные было веки, он обнаружил, что Ричард протягивает лютню ему.

— Давай-ка, спой.

— Государь, я не стихотворец.

— Что подобает мне, то прилично и тебе, Герефорд.

— Да, государь. Но я не умею слагать песни.

— А ты попробуй. — Глаза Плантагенета были налиты кровью, и Дик догадался, что его венценосный отец уже пьян. — Пробуй, Герефорд. Мы слушаем.

— Государь, песня будет некрасивая.

— Да какая угодно! Я приказал — выполняй!

Дик пожал плечами и взял лютню. Он неуклюже держал ее почти под мышкой. Подергал струны, но мелодия не складывалась сама собой. Дик не умел обращаться с музыкальными инструментами. Он не видел нужды петь серенады под окнами красавиц, считая это занятие до крайности глупым, и никогда никого не развлекал. И теперь, помучившись немного, сунул лютню Ангеррану, который, как говорили, неплохо играл.

— Веселенькое? — полушепотом спросил его кравчий, подставляя под корпус лютни колено.

— Вряд ли.

Ангерран не стал переспрашивать. Мелодийка, которую он принялся наигрывать, была нейтральной, под которую можно спеть практически что угодно.

Дик замолчал, чувствуя смутный стыд, словно ради неизвестно какой славы позволил окружающим заглянуть в свою душу. Но почти сразу услышал вокруг неясный гул — его вряд ли слушали многие — и успокоился. Им не было дела до его души.

Правда, Ричард покосился на своего сына с легким укором. Но он был пьян.

— Ну вот, зачем сказал неправду? Ты слагаешь стихи не хуже де Борна. Отлично звучит. — Он озабоченно оглядел Дика и понизил голос: — Ты устал? Ну иди отдыхай.

Рыцарь-маг встал, коротко поклонился и вышел из шатра — искать жену.