Глава 21
— Так, давай попробуем все, что ты от него услышал, соединить вместе. — Ричард задумчиво поскреб затылок. — Значит, этот сарацин — убийца из страны ассасинов, он каким-то образом пробрался сюда мимо стражи, желая меня убить, но ему помешал ты. И этот сарацин утверждает, что Саладин ничего не знает об этом. Что султан его не посылал.
— Да, государь.
Ричард остановился и покачался на пятках. Он все еще был бос, одет кое-как и напоминал сейчас самого обычного простолюдина из далекого лесного поселения его собственного королевства.
— Хорошо. Допустим, я тебе поверю, — сказал он, обращаясь к сирийцу, хотя тот не понимал ни слова по-французски. — Но как ты пробрался мимо моей стражи? А?
— Государь, он говорит, что не может сказать.
— Не может? А если его припечь каленым железом, тогда сможет?
— Государь...
— А еще есть такая замечательная вещь, как дыба. — Расхаживая по комнате, король рассуждал так спокойно, словно решал, что бы съесть на завтрак. — И тиски, и иглы. У меня есть опытный мастер допросов, он всем этим владеет в совершенстве... Переводи, Герефорд, я не спрашиваю твоего совета! Переводи мои слова!
— Государь, я, конечно, могу перевести, только без подробностей. Подробности слишком сложно передать, не зная языка. И потом, это бессмысленно. Он все равно не скажет.
— То есть?
— Пытками его не заставить говорить.
— Он что, не чувствует боли? — Ричард с любопытством оглядел сирийца.
Тот смотрел на английского короля бесстрастно. Его глаза, совершенно лишенные выражения, казались осколками дымчатого хрусталя.
— Я не знаю, государь. Но понимаю, что он прошел какую-то особую подготовку. Но, впрочем, и так все понятно. Он обладает своеобразными способностями, с их помощью он и прокрался сюда. Но, даже не владея его способностями, я бы взялся пройти мимо наполовину пьяной, наполовину вусмерть уставшей стражи.
Король посмеялся.
— Ладно. Значит, ты отвечаешь за свои слова?
— Государь, вы можете попробовать, но, я уверен, просто потеряете время. Ну и, понятно, все узнают, что вы, ваше величество, пытаетесь заставить заговорить ассасина.
— Ты слишком много болтаешь! Сказал бы просто «да» и все. Ладно. Наверное, неважно, Саладин его отправил меня убивать или кто-то еще. Неважно. Что-нибудь ценное он еще сказал?
— Он сказал, что вы, государь, демон в человеческом теле... Как я понимаю, сирийцы стали так думать после Акры... Поэтому их султан и приказал ему забрать вашу жизнь... Их султан, ваше величество. Не Саладин. Еще он сказал, что убийцы подосланы к королю Иерусалимскому...
— Которому?
— К Конраду Монферратскому.
— Ага. Ну еще к кому-нибудь?
— К королю Французскому.
— К Филиппу Августу? — Ричард усмехнулся. — И как они его будут ловить? Где? Во Франции?
— Он не знает. Он говорит, что убить Француза приказано не ему и потому его не интересовало, где и как это надо делать. Равно и Конрад Монферратский. Поскольку король Иерусалима поручен не ему, этот ассасин просто не знает, как его убьют.
— Ну что ж... Конрада не жалко. Даже хорошо, что его... — Король Англии ненадолго задумался. — Впрочем, и Филиппа Августа не жалко. Кто, интересно, будет ему наследовать?
— Не знаю, государь.
— Я не спрашиваю! Я думаю вслух! Не мешай! Впрочем, ты прав: и так все понятно. Значит, осталось только одно. — Он отобрал у Дика меч (магический клинок сразу словно бы поблек, погасла золотая полоска дола).
Сириец смотрел на Плантагенета все так же бесстрастно, как и раньше, даже когда Ричард замахнулся. Дик отвернулся и потому лишь услышал глухой стук. Король толкнул рыцаря в плечо.
— Держи меч. Хороший клинок, только слишком легкий, на мой вкус. Позови людей, пусть уберут отсюда эту падаль. И держи язык за зубами. Впрочем, я знаю, что ты умеешь молчать. Это очень хорошо.
Стражники на этот раз появились по первому зову, утащили бездыханное тело сарацина, рассеченное почти напополам, подтерли лужу крови. Удовлетворенный, Ричард улегся на широченную кровать и тут же уснул, не дожидаясь, пока из его опочивальни уйдут люди. Впрочем, в те времена, когда в замке было четыре-пять жилых зал и несколько десятков обитателей, все — от мелких дворянчиков, владевших деревенькой в несколько домиков, до самых могущественных государей, — привыкали никогда не оставаться в одиночестве. Даже ночью.
Утро началось поздно — слишком много выпившие накануне графы и герцоги мучались последствиями своей несдержанности, не показывали носа из своих комнат или отведенных им домов и знать не желали, что Саладин со своим войском все еще стоит под стенами Яффы. Солдаты тоже не горели желанием кидаться в бой — они еще не дограбили город.
К полудню солнце поднялось в зенит и стало жарить, словно хорошая печка. У южных ворот Яффы появились несколько нарядно одетых сарацин, возглавляемых переводчиком, и потребовали короля. Им ответили, что король не потащится через весь город, чтоб встречаться с какими-то сарацинами. В ответ было сказано, что они тут не просто так, а с подарком от султана.
Подарок франков заинтересовал, и вскоре со стены крикнули, что к королю отправили одного из дозорных с докладом. Мусульманам пришлось ждать у запертых ворот Яффы больше часа. За это время по стене и башенкам, откуда были видны южные ворота, сотники расставили солдат, потом дозорные появились и на других стенах и башнях, опасаясь, что подарок — лишь предлог, попытка отвлечь внимание от того участка стены, где сейчас сарацины пойдут на приступ. Но ничего подобного не произошло. Посланцы султана безропотно мялись у ворот, там они и дождались прибытия короля Англии.
Ричард Львиное Сердце появился в сопровождении Эдмера Монтгомери, Дика Герефорда и еще нескольких знатных сеньоров, легче всего переносивших похмелье. Правитель далекого островного государства смерил людей Саладина надменным, злым взглядом, причины которого они не поняли и не могли понять, поскольку сирийский султан и в самом деле не имел отношения к ночному происшествию в замке Яффы. Но даже если бы это было его рук дело, посланники, конечно, об этом ничего бы не узнали.
Один из них — тот, что понаряднее, с тюрбаном побольше, с золотыми украшениями потяжелее — слез с великолепного холеного гнедого жеребца, поклонился и стал говорить. Переводчик начинал неловко складывать слова французского языка, как только эмир замолкал.
— Мой господин, светлейший султан Сирии и Египта, передает английскому правителю свой привет. Он восхищен его смелостью и воинским умением. О да, мужество и сила государя Англии поистине покорили его. Султан видел его вчера среди воинов, на городских укреплениях. Но мой господин велел передать королю Английскому, что такому великому и знатному королю не подобает ходить пешком. В Сирии и Египте и в благословенном Арабистане благородные эмиры всегда ездят на самых лучших конях. Одного из таких коней султан дарит тебе.
Он посторонился, и двое сарацин вывели вперед великолепного жеребца-трехлетку, черного как смоль, с пышной гривой, волочившейся по камням. Лоснящийся, ухоженный, красивый, как демон ночи, жеребец грыз удила, мотал головой и то и дело пытался встать на дыбы. У короля вспыхнули глаза. Он ценил красивых коней и теперь, конечно, не мог устоять пред таким скакуном. Короткий жест рукой — и слуга, появившийся откуда-то из-за спины, протянул ему кусок черного хлеба.
— Какого черта ты мне суешь? — вспыхнул Ричард.
— Государь, за сладкой лепешкой придется бежать в замок, — оправдывался несчастный слуга. — Здесь у меня есть только мой хлеб!
— Знать ничего не знаю! Если не принесешь чего-нибудь сладкого, пока не досчитаю до двадцати, я тебя самого ему скормлю, — любуясь игрой мышц красавца-жеребца под гладкой, блестящей, лоснящейся кожей, сказал король. Слугу как ветром сдуло. Не обращая на это внимания, Плантагенет продолжал: — Такой сильный, такой могучий... Наверняка тобой не побрезгует.
Он и не подумал считать. Но прежде чем его гнев возродился, слуга появился опять — с синяком под глазом, с царапиной на щеке, с кровью, запекшейся в углу рта, и с куском истекающих медом сот в руке.
Жеребец недоверчиво принюхался к ладони Ричарда, на которой помятый кусочек напоенного медом воска казался слишком маленьким, и аккуратно взял его мягкими губами, Сжевал и замотал точеной головой, требуя еще.
Король Англии перехватил повод, и сарацины отступили. На коне было франкское седло на шитой красным шелком нарядной мавританской попоне. Конь несколько раз вскинул голову, и Ричард, сильно потянув за повод, заставил его подчиниться. Он огладил чуткую шею, где под тонкой, как пергамент, мягкой кожей пульсировала кровь. На лице короля появилось выражение настоящего наслаждения, словно он ласкал косы красивейшей из женщин. Он сделал попытку поставить ногу в стремя.
Дик сделал шаг к королю:
— Государь...
— Что, Герефорд?
— Не надо вам садиться на него верхом.
— Что случилось, Уэбо? — Государь Английский обернулся и зло сощурился. С таким взглядом короля опасно было встречаться, но молодой рыцарь не дрогнул.
— Не надо вам на него садиться первым.
— Ты в состоянии объяснить?
— Да, государь. Конь сарацинский. Не надо вам садиться в седло первым. Лучше пусть скакуна опробует кто-нибудь другой.
Плантагенет долго смотрел на Герефорда, словно решал, приказать ли ему убираться прочь или, наоборот, первым сесть в седло, но потом скользнул взглядом по своей свите и показал на Монтгомери.
— Герефорд достаточно послужил мне, — сказал Ричард, усмехаясь. — Послужи и ты, Эдмер. Ты же любишь красивых коней, верно?
— Да, государь.
— Тогда садись.
Монтгомери намотал повод на кулак и похлопал жеребца по шее. Тот дернулся, и в первый раз нога Эдмера толком в стремя не попала. Он три-четыре фута препотешным образом проскакал на одной ноге, и на лицах окружающих, как христиан, так и мусульман, появилась снисходительная улыбка. Монтгомери побагровел от досады, но повторил попытку и все-таки поставил ногу как надо. Жеребец прянул в сторону и засеменил боком, но английский граф уже поднялся в седло и уселся как следует. Перехватил повод поудобнее.
Конь встал на дыбы. Он оскалился, как демон, испуганный присутствием чужака на своей спине, рванулся и, расшвыряв сарацин, понесся по дороге. Прямиком к лагерю Саладина.
На пару мгновений у ворот Яффы воцарилась звенящая тишина.
— Так-так, — неспешно протянул король Англии. — Интересно. Очень-очень любопытно. Как я должен это понимать?
Эмир начал что-то говорить, но Ричард не стал слушать то, что принялся выдавливать из себя переводчик, уверенный, что все шишки на этот раз достанутся именно ему. Король раздраженно взмахнул рукой, и замолчали все — и толмач, и эмиры, и англичане, за спиной своего короля ставшие обсуждать происшествие.
— Отправляйтесь к своему султану, пока я не решил переслать ему ваши головы. Давайте живее и скажите ему, что короля Английского так просто не проведешь. Ну? Хотите, чтоб я передумал?
Эмирам не пришлось повторять на сирийском — впервые в жизни они поняли французский без помощи толмача. Они развернулись все, как один, и умчались прочь от Яффы — безлошадные слуги бежали рядом, держась за стремена, не желая проверять, станет ли страшный Англичанин выполнять свое обещание.
Впрочем, после Акры все сарацины знали: Ричард Львиное Сердце всегда выполняет свои обещания, как бы чудовищно они ни звучали.
Король Англии обернулся к Дику и, слегка наклонившись, спросил:
— На этот раз ты знал наверняка? Так ведь?
— О чем, государь?
— Что этот конь специально обучен. Что он отнесет меня в лагерь сарацин, в плен к Саладину?
— Государь! — Дик с недоумением смотрел на короля, хотя прекрасно понимал, что тот имеет в виду. — Нет, я не знал этого. Не мог знать. Да и потом, я что-то сомневаюсь, что можно обучить коня таким образом. Это же не голубь.
— Черт побери, Герефорд!
— Ваше величество, необъезженные кони, пока они полны сил и ярости (а этот ярился, я видел), очень опасны. Я решил, что сперва этого коня надо кому-то объездить, и тогда за него сможете взяться вы. Я волновался за вашу безопасность. Потому и предложил...
Король фыркнул, покачал головой, и Дик понял: ему не поверили.
— Надеюсь, в другой раз ты так же своевременно обеспокоишься моей безопасностью. Идем.
Свита короля вернулась в замок вместе с государем, и все уселись завтракать, потому что повара как раз успели приготовить первые мясные блюда Конечно, вина было в обрез, но для поправки здоровья должно было хватить. Слугам понравилось нагружать работой пленников, их и на этот раз выгнали из подвалов, дали немного хлеба и заставили таскать на огромные дубовые столы замковой трапезной блюда с мясом, свежим и великолепно зажаренным. Сарацины жадно потягивали носами, но притронуться не смели: во-первых, помнили обещание отрубить руку, посмевшую испоганить лакомство, а во-вторых, рассчитывали на объедки.
Монтгомери не вернулся. К вечеру султан снова отправил в Яффу посланников, они терпеливо дождались у стен города, пока король Английский соизволит выглянуть из замка. Когда перед государем распахнулись ворота, он увидел другого жеребца, белого с серой гривой и хвостом и пятнами вокруг глаз и на крупе, которого на этот раз держал один слуга и вполне справлялся. Жеребец был так же красив, как и предыдущий, но куда спокойнее, покладистее, он поглядывал на окружающих ласковыми темными глазами и потряхивал роскошной волнистой гривой.
Эмир — все тот же, нервно поправляющий огромный тюрбан шафранового шелка на бритой голове, — заявил, что его господин, светлейший султан Сирии и Египта, огорчен произошедшим, не понимает, как и почему все это случилось, и потому посылает английскому правителю подарок — другого коня...
— Который никуда не ускачет, — закончил Ричард, и за его спиной раздались сдавленные смешки свиты.
Переводчик добросовестно перевел слова Плантагенета. Поскольку при переводе ирония, конечно, пропала, эмир воспринял сказанное всерьез и заверил, что все будет именно так. Сарацин, державший повод, вывел жеребчика вперед — тот перебирал ногами и помахивал хвостом, но не рвался и не пытался вставать дыбом, казалось, он лишь красуется и кокетничает. На тонкой шелковистой коже жеребца играли блики, движения крепких мышц были видны глазом, и это зрелище зачаровывало. Холеный сильный зверь был, несомненно, породистым — чувствовалась арабская кровь — и удивительно красивым.
Ричард оценивающе оглядел коня, подошел, похлопал его по морде. Жеребец спокойно посмотрел на человека, помотал головой, но не отступил, не попытался увернуться — должно быть, ему была приятна любая ласка.
— Ну что ж, ладно. — Король обернулся. — Герефорд!
— Да, государь.
— Забирай.
Дик подошел, взял коня за повод, и красавец с интересом оглядел его, потянулся к ладони, пахнущей хлебом, — молодой рыцарь только что сидел за столом. Коню, похоже, понравился его новый хозяин, и он охотно пошел за ним.
— Благодарю вас, ваше величество.
— Пожалуйста... Да, эмир! Скажи своему господину, чтоб он вернул мне моего графа. Раз уж султан огорчен, пусть возвращает его даром, я не стану платить выкуп. Ясно?
Эмир покивал в знак согласия.
Монтгомери вернулся в Яффу к вечеру — на дареном коне, с дареной саблей у седла, сытый — похоже, обед знатному английскому сеньору и важному сановнику Плантагенета подали роскошный — и вполне довольный приключением. Он рассказал, что сперва конь поносил его кругами по внешним укреплениям (как только ноги не переломал), а потом доставил его в сарацинский лагерь. Эдмер сообщил, что султан, выглянувший из своего шатра, был очень удивлен появлением подаренного жеребца, но радушно принял графа, попотчевал его обедом, одарил и отпустил обратно, к королю.
Белый скакун был великолепен. Дик гладил его по шее, ощущая под ладонью мягкую и нежную кожу. Жеребец косился на своего нового хозяина, несколько раз требовательно подтолкнул его, и молодой рыцарь отправился искать слугу, который в прошлый раз бегал за куском медовых сот. Прекрасно понимая, что больше слуга ни за что не решился бы испытывать терпение государя, Герефорд был уверен, что на этот раз у него в кармане наверняка лежит кусок сладкой лепешки, припасенный на всякий случай.
Эмиры повернули коней к лагерю, король тоже не собирался стоять в воротах, он направился к замку. Свита потянулась за государем.
Уэбо высмотрел слугу и схватил его за рукав.
— Стой! Дай-ка мне пряник.
— Откуда я тебе возьму? — огрызнулся тот. — Нету у меня.
— Врешь! Я знаю, есть. Давай сюда.
— И не подумаю.
Дик перехватил руку слуги, которой тот пытался отмахнуться, и ловко вывернул за спину. Слегка подтолкнул напряженную кисть вверх. Слуга заскулил и замер.
— Ну что, еще нажать? Или ограничиться сперва парой пальцев? — пригрозил Герефорд больше в шутку. Подобные шутки среди английской да и французской знати были в ходу, и все давно привыкли к такого рода отношениям — и господа, и слуги.
— Не надо.
Молодой граф слегка отпустил правую руку «пленника», и тот левой полез за пазуху. Протянул большой кусок медового пирога.
Дик отпустил слугу и неторопливо скормил пирог жеребцу. Тот с удовольствием умял сладкое, хорошо пропеченное тесто, начиненное финиками.
— Я королю пожалуюсь, — пригрозил слуга, на всякий случай отодвинувшись подальше от Герефорда.
Рыцарь-маг захохотал:
— Ну давай-давай, иди к королю, жалуйся, что я отнял у тебя кусок ворованного пирога. Давай, иди!
Слуга мрачно замолчал. Действительно, глупо жаловаться королю на его любимчика из-за куска сладкой выпечки, да еще и взятой без разрешения. Он топнул ногой и исчез в толпе. А Дик повел подарок в замок, где ночевал под королевской дверью, то внутри покоев, то снаружи, и, конечно, мог поставить своего нового коня в королевскую конюшню. Уж наверное, за таким породистым красавцем должен быть очень хороший уход, прямо как за ребенком. Молодой рыцарь огладил бока и круп арабского скакуна и представил себе, как тот должен быть резв. Без сомнений, так же скор, как ветер.
— Какой красивый! — вздохнула Серпиана, когда его увидела. Она подошла, восхищенно поглядела, погладила коня по шее и убежала.
Вернулась она с большой скребницей и круглой сладкой ватрушкой. Жеребец охотно съел гостинец и позволил расчесать себе гриву, и без того тщательно расчесанную.
— Можно, я ему гриву заплету? — спросила она, ловко орудуя скребницей. — У меня на родине коням заплетали много-много мелких косичек.
— У нас на родине этим тоже занимаются те, кому не лень.
— Мне не лень. Можно?
— Можно. — Он улыбнулся. Эта девушка, даже в мужской одежде, так похожая сейчас на юношу, и этот великолепный конь удивительно подходили друг другу. — Я тебе его дарю.
Она вскинула на него изумленные, круглые от восхищения глаза.
— Мне? Правда? Ты не шутишь?
— Нисколько.
— Но ведь король подарил его тебе.
— Ну и что? Такой конь слишком хорош для меня. А ты на нем будешь смотреться замечательно. — Дик огляделся и, убедившись, что поблизости никого нет, добавил, улыбаясь: — Особенно в платье. Я так соскучился по...
Он не смог договорить — девушка кинулась ему на шею. Такого восторга он прежде никогда не видел, что бы ни дарил. Глядя в ее сияющие глаза, он невольно обнял ее за талию, прижал к себе, но хруст соломы под копытами коня заставил его прийти в себя.
— Не надо. А то обо мне будут говорить так же, как и о короле.
— Как? — наивно спросила она.
— Что я падок на мальчиков.
Девушка запрокинула голову, заливаясь смехом.
— Ну что ж, преемственность в семье — дело обычное. Разве король не твой отец?
— Тише, Ана... — прошипел Герефорд, оглядываясь. — Услышат...
— Ну-ну, вокруг никого нет. — Она развернула его лицо к себе. — Разве тебе и в самом деле не нравятся такие ладные мальчики, как я?
— Меня интересует единственный на свете мальчик по имени Серпиана. — Он обнял ее, и тут конь, заждавшись ласки, сильно толкнул его в плечо. — Но-но, не ревнуй. И тебе хватит... Посмотри, Ана, какая у него голова. Изящная, точеная, словно ограненный драгоценный камень.
— Вижу. Где он вырос?.. Да, в Арабистане умеют выводить прекрасных лошадей. — Девушка переключила внимание на жеребца. — Я буду хорошо за ним ухаживать. — Она погладила скакуна по крупу, и он потянулся к ней, надеясь на вторую ватрушку.
Сарацины не пытались толком штурмовать город. Несколько мелких стычек на внешнем круге укреплений не в счет, там нападающие даже не очень-то старались, все это походило на исполнение нудной, никому не нужной обязанности. И скоро стало ясно почему. Откуда Саладин узнал о том, что к Яффе приближается еще одно франкское войско, на этот раз по суше, осталось неизвестным, должно быть, и у него были какие-нибудь торговцы или торговки, продававшие франкам продовольствие, знавшие французский и честно передающие султану все сведения, которые могли быть ему интересны.
В любом случае правитель Сирии понял, что под стенами Яффы с малым войском ему делать нечего, и приказал отступать. Через день от лагеря сарацин остались лишь высокие валы, которые, видимо, лень было разрушать, и поваленный вместе с воротами частокол. Дерево в тот же день растащили местные жители — хорошие бревна были в цене. Солдаты английского короля даже дровами на месте старого лагеря не успели разжиться. Но они не огорчались — в городе было немало деревянных домов.
Самая мудрая тактика ведения военных действий — навалившись всеми силами, разбивать войска противника поочередно, пока они еще не успели объединиться в одну большую армию. Султан решил сперва разобраться с тем отрядом, который еще находился на марше, в чистом поле, без стен и валов, поскольку воинов, засевших в Яффе, было уже не выковырять.
Саладин и Раймон Тулузский, который вел десятитысячное войско французов, встретились у Арсура — маленького замка у торгового тракта, ведущего из Тира в Дарум. Лангедокский граф не ожидал нападения, уверенный, что как раз в этот момент сарацины либо заперты в кольце яффских стен, либо ведут изнурительную осаду города и, как бараны, бьются лбами о каменную кладку. Шестой Раймон в семье тулузских сеньоров, он почитал себя самым могущественным, самым удачливым и едва ли не самым знатным дворянином во всей Франции и был уверен, что сарацины станут терпеливо ждать, пока он не подойдет сзади и не размажет их по стенам. Графа томила мечта о неувядающей славе, уничтожение армии Саладина и взятие его самого в плен должно было выковать первое звено этой почетной цепи.
Но султан не намеревался попадать в плен. Вместо этого он напал на войско, ведомое Раймоном, и на какой-то момент знатному тулузскому сеньору даже довелось испытать неприятную дрожь страха, настоящего животного страха смерти или физической боли. За одно это он возненавидел султана всей душой.
Сарацины налетели на франков, как буря в пустыне налетает на торговый караван, и изрядно потеснили их ряды. Опомнившиеся от изумления французы стали драться яростно, всерьез, и граф Тулузский с облегчением понял, что ни смерть, ни плен ему не грозят.
Впрочем, с надеждой покрыть себя вечной славой тоже следовало распроститься. Что поделаешь... Раймон гневно сорвал с себя шлем и подшлемник, взлохматил великолепные волосы, потом вспомнил об опасности получить стрелу в глаз и торопливо надел обратно. Саладина он готов был ругать последними словами.
Когда наступило время ужина, две армии разошлись и встали друг против друга на выжженных солнцем холмах — одна с северной стороны замка, другая с южной. Предводители подсчитали потери. Было неясно, кто победил, даже преимуществ, кажется, не оказалось ни у одного из противников. Но, обнаружив, что на поле боя осталась добрая треть каждой из двух армий, Саладин и Раймон серьезно задумались и решили не продолжать воинскую потеху, столь пагубно отразившуюся на численности отрядов. Оба предводителя просто увели свои армии кто куда: лангедокский сеньор отправился под Яффу, султан — под Дарум. А замок Арсур остался пустым, без гарнизона, ничейным.
Тем временем в яффский замок прискакал измученный гонец и, добившись встречи с королем, сообщил, что к Яффе движется большой караван.
— Богатейший караван из Египта, — уверял гонец, блестя глазами, словно ему уже довелось погружать руки во вьюки с восточными сокровищами и он жаждал этого снова. — Почти без охраны. Они идут к Яффе, потому что не знают, что город в наших руках... В ваших руках, государь.
— Ты уверен в том, что говоришь? — гневно спросил Ричард, покосившись на оруженосцев, мол, несите доспехи и оружие.
— Конечно, государь. Я сам видел.
— Сколько верблюдов?
— Больше десяти, — ответил солдат, посмотрев на свои руки.
— Сколько было верблюдов, я спрашиваю.
— Да я, государь, умею считать только до десяти. Такого числа, сколько их там было, я не знаю.
Король Англии хмыкнул и оглядел свои огромные лапищи.
— Ну ладно. Если все окажется так, как ты сказал, получишь золотую монету... Доспехи и оружие мне! — и тут же забыл о своем обещании одарить воина.
В седло сели все рыцари, кто оказался в состоянии, — предвкушение богатой добычи прогнало хмель у самых ленивых — и уже в вечерней полутьме отряд налетел на лагерь египетских купцов. Те с комфортом расположились всего в пяти милях от города, между двух низеньких скал, похожих на холмы, у костров, где жарилась баранина. Они даже не сопротивлялись, безропотно позволили порубить своих немногочисленных охранников, а потом подняли усталых верблюдов и повели караван в Яффу. Пред светлые очи короля Ричарда Львиное Сердце, которого сирийцы уже давно называли просто Англичанином и только шепотом, словно демона зла.
Во дворе замка тюки с товарами были развязаны, тонкие полотна, шелк, куски ароматных смол, изделия из кости, дерева, камня, стекла и золота, специи и драгоценное оружие разложены грудами. Купцов ограбили до нитки, содрали даже красивую, удобную походную одежду, но, поскольку те не сопротивлялись, отпустили живыми. Король Англии с удовольствием оглядел доставшееся ему богатство и приказал нести в свою опочивальню.
В те времена вся казна государства хранилась обычно в опочивальне государя или уж, в самом крайнем случае, в покоях по соседству, под присмотром камерария.
