Глава 20

К вечеру замок прибрали от трупов и крови, обыскав город, натащили груду провизии и принялись жарить мясо на огромных кострах. Разумеется, королю и знати яства готовились чуть более затейливые. Из подвалов выкатили бочонки — какое-то время город был в руках христиан, которые, конечно, немедленно обзавелись тем, что можно пить, а сарацины еще не успели избавиться от «перебродившего сока от лозы». На пиру заставили прислуживать пленников, а англичане отдыхали и веселились.

Утолив голод, подвыпившие сеньоры захотели насладиться какими-нибудь зрелищами. Армия, конечно, путешествовала без акробатов, менестрелей и танцоров, но уж какой-нибудь парнишка, способный спеть одну-две песенки, всегда найдется, как найдется и тот, кто сможет играть. Лютню в поклаже короля возили всегда.

У короля горели глаза, и по его лицу разливалась блаженная улыбка. Еще немного — и он предложил бы сыграть и спеть сам, хоть это и не соответствовало его королевскому сану. Но воины указали на подходящего оруженосца, который умел управляться с инструментом и неплохо пел. Юноша зарделся как маков цвет, начал было отказываться, но королю не отказывают, и потому возражения застряли в горле.

— Давай-давай, — подбодрил Ричард. — Что-нибудь веселенькое.

Оруженосец, неловко оправляя потертый камзол весь в пятнах и потеках пота, присел с лютней на скамеечку, поставленную сбоку. Сарацины, морщась, разносили кувшины с вином и огромные блюда с мясом. Серпиана, сидевшая рядом с Диком, никем не узнанная, с любопытством поглядывала на задумавшегося над струнами юношу, на завитки его волос, падающие на лоб. У оруженосца были длинные волосы и огромные глаза, которые выглядели странно на суровом, угловатом лице с квадратным подбородком. Он перебирал струны покрасневшими, опухшими, видимо, от удара, пальцами, приноравливаясь к хоть и хорошему, но незнакомому инструменту.

— Он нас сейчас всех усыпит! — смеялись за столом.

— Эй, певец, давай-ка шевели языком!

— Оруженосец, тебе голос в бою отшибло?

— Тебе нравятся такие юные и томные? — ревниво спросил Дик Серпиану, нагнувшись к самому ее уху.

Девушка покосилась на него с укором:

— Он какой угодно, но только не томный.

— Тебе нравятся такие, как он?

— Мне нравятся такие, как ты, когда не задают дурацких вопросов.

Он тихонько фыркнул и отвернулся.

Оруженосец наконец собрался, заиграл, а потом и запел.

Он закончил песню и умолк. Те рыцари, что познатней, готовы были разразиться насмешливым хохотом, менее знатные и, как следствие, более романтичные покосились на смелого оруженосца с любопытством. Им было очень интересно.

Ричард, слегка нахмурив брови, смотрел на певца с мрачным ожиданием.

— Ну и что это значит? — спросил он. — Что это значит, а?

— Я хотел сказать только о том, что самая прекрасная женщина Англии — это принцесса Джоанна, — решительно, гордо подняв голову, заявил оруженосец. Судя по выражению лица, голова его была набита всевозможными принципами, романтическими правилами и самыми возвышенными представлениями об обязанностях рыцаря. Наверное, ему и в голову не приходило, что король может на него разгневаться.

— Самая прекрасная женщина Англии — королева Беренгера, — прогудел граф Бигорры, дежурный льстец.

— Что ж, я готов биться, отстаивая честь прекрасной дамы, — заявил оруженосец.

«Боже мой, какой птенец», — подумал Дик, закатывая глаза.

— Рыцари не бьются с оруженосцами, — спесиво ответил граф.

— Молодому человеку стоило бы следить за своим языком, — заметил Монтгомери. — В присутствии суверена позволено вызывать на бой лишь с его разрешения.

Дик взглянул на Ричарда и заметил в его взгляде интерес. Львиное Сердце с любопытством следил за разговором, и в глубине его сознания зарождалась какая-то мысль. Он еще и сам не понимал, что его осенило; действительно, ведь Иоанна еще довольно молода, более или менее красива, ее же вполне можно выдать замуж. Конечно, не за какого-то оруженосца, но... Король оглядел певца, который понравился ему своим звонким чистым голосом, и осведомился.

— Как тебя зовут, юноша?

— Тома Моиссо, сын де Тараскона.

— А, да-да. Барон из Лангедока. Который сын?

— Пятый, — смутившись, пробурчал оруженосец.

— Так-так... Ты уже рыцарь, юноша? — спросил Ричард, прекрасно зная ответ.

— Нет, государь.

— Хм... В таком случае, на что же вы рассчитываете, молодой человек?

— Принцесса Джоанна — прекрасная дама, честь которой я буду отстаивать, — промямлил растерянный Тома Моиссо.

— Насколько я помню, разрешения на это у меня, ее опекуна, ты не спросил. Нехорошо, о подобных правилах такому молодому человеку, как ты, Моиссо, не следует забывать.

— Да, ваше величество.

— Ступай. — Король обвел взглядом разочарованных рыцарей. Графы и герцоги ожидали, что юноша сейчас получит на орехи, а они полюбуются великолепным разносом. Чем не увлекательное зрелище? — Кто-нибудь еще хочет? Нет?

Пели многие, но Дик уже никого не слушал. Ему почему-то вспомнилась принцесса Иоанна, грустная вдова короля Сицилии. Не повезло девушке в жизни. Она слишком молода, чтоб быть вдовой. Впрочем, может быть, король и соберется выдать ее замуж. Дай-то бог, чтоб принцессе попался хороший муж, чтоб ей, наконец, повезло. Герефорду было очень жаль сестру короля Английского. Он видел ее всего несколько раз с того разговора на галере возле Кипра. Иоанна целыми днями сидела в покоях своей невестки, королевы Английской. По сути, она была всего лишь одной из придворных дам Беренгеры.

Дику в голову пришла неожиданная мысль, и он порадовался, что не родился женщиной. Лишь мужчина может быть сам себе хозяином.

Когда пирующим наскучило слушать песни, они пожелали развлечься как-то иначе. В пиршественную залу приволокли согнанных солдатами горожанок, перепуганных и онемевших от страха, и заставили танцевать. Потом кто-то из графов попробовал показывать фокусы — такие же, как те, что демонстрировал старик-факир в шатре Саладина; у него ничего не получалось, но все заразительно хохотали, довольные и этим зрелищем.

Пир закончили далеко за полночь, и навеселившегося короля из-за стола уводили вдвоем. Он шел, еле волоча ноги и требуя, чтоб его немедленно посадили на место и продолжили веселье. Оруженосец, едва дышавший под левой рукой короля, и Дик, подставивший свою шею под правую, убеждали государя, что пора бы и отдохнуть.

— Ваше величество, уже поздно.

— Плевать! — завопил король. — Черт побери! Я сегодня победил в бою! Я могу и повеселиться!.. Море волнуется, чайки кружат, чайки кружат над водой. Волны летят, волны с ревом летят прямо на мокрый песок... Герефорд, лютню! Твой король желает играть и петь!.. Вырван из моря, на скалы корабль падает, ветром гоним. Рухнул корабль, и — палубы треск — море сомкнулось над ним... Герефорд, подпевай!

— Ваше величество, скоро рассвет.

— Вот и прекрасно. Пусть рассвет нас застанет с бокалом, пусть ласкает нас солнце и хмель!.. Правильно? Не придумал, как дальше... А, ну да, я же о корабле... Тучи вокруг, и не видно небес, ветер и страшен, и сер. Жалобно кличет какой-то журавль, знать, не туда залетел. Море волнуется, чайки кружат, чайки кружат над водой. Волны бушуют и брызги летят прямо на мокрый песок... Подпевай, Герефорд. Ты что молчишь, парень? Слишком много выпил?

— Ага. Даже тошнит, — ответил абсолютно трезвый Дик.

— Понятно. Ну проспись... Как там дальше? А... Скалы стоят, скалы вечно стоят черной гранитной стеной...

— Осторожней, государь...

Они на пару с трудом уложили короля на огромную кровать, застланную тонкой батистовой простыней, которую Ричард мгновенно испачкал сапогами, и Дик жестом отпустил оруженосца, который и сам-то едва держался на ногах. Стащил с Ричарда обувь, снял камзол. Последнее было труднее всего, поскольку тело пьяного государя оказалось удивительно тяжелым, словно было каменным. Большую часть времени Плантагенет лежал словно колода, но иногда ненадолго приходил в себя и, встрепенувшись, начинал отбиваться.

— Эй, Герефорд, ты любишь маврон? — внезапно возопил Ричард.

— Люблю, ваше величество.

— Сейчас мы выпьем! Прикажи подать вина!

— Государь, вино закончилось. Его выпили господа графы. Им немного помогали господа герцоги.

— Черт побери, так и знал, что они мне подстроят какую-нибудь гадость! Герефорд, ты мне их всех перережешь! Слышишь?

— Слышу, государь.

— Перережешь?

— Перережу.

— Обещаешь?

— Да, государь.

— А теперь пришли мне кого-нибудь из твоих оруженосцев. Лучше того, что помоложе.

«Заметил, — с досадой подумал Дик. — В самом деле заметил. Вот ведь...» Он торопливо предложил:

— Государь, может, вам лучше прислать женщину? Попышнее или... или поизящнее, а?

— Да на черта мне сдалась женщина? — разозлился король. — Пусть придет оруженосец и облачит меня в доспехи. Пришли мне своих, мои уже лыка не вяжут! Я немедленно облачусь в доспех и вышибу мозги из герцога Бургундского. Он и хрюкнуть не успеет!

Дик вздохнул с явным облегчением.

— Государь, герцог Бургундский умер.

— В самом деле?

— Да.

— Как жаль, — простонал король Английский и уснул.

Герефорд осторожно поставил сапоги государя возле пышного квадратного ложа, кинул грязный камзол на пол возле двери — для слуги, чтоб унес и почистил, — и вышел за дверь.

В коридоре он остановился. Короля устроили не в донжоне, что было бы логично, поскольку в самой большой башне веселилась знать, а когда знать веселится, прибирать, мыть и скрести за ней приходится очень долго. Эту огромную кровать, приготовленную для Ричарда, втащили в одну из небольших комнат двухэтажного крыла, прилегающего к донжону, туда же отнесли королевский золотой таз для воды и королевский кувшин с вином. Теперь, когда Дик выбрался из покоев Ричарда, он понял, что весь замок погрузился в тишину и покой. Перепившиеся сеньоры, должно быть, видели уже третий сон, солдаты, допившие за сеньорами или нашедшие чьи-нибудь еще запасы, отдыхали. Бодрствовали, должно быть, только часовые.

Возле покоев короля не было ни души, и Дик понял с досадой, что, похоже, ночевать под дверью Плантагенета придется ему. Даже постельничего и слуги, который должен приносить королю все, что ему захочется съесть, было не видно. Герефорд вышел во двор, набрал охапку соломы и кинул ее у двери в королевскую опочивальню. Опустился на нее и, вынув меч из ножен, положил его рядом с собой. Уронил голову и уснул.

Он спал, может быть, всего полчаса и пробудился словно от толчка. Вскинул голову — и увидел перед собой закутанного в черное человека, который поднял над ним легкую сабельку.

Он был воином, и в ситуации, когда жизнь висит на волоске, сперва делал, а потом думал. На этот раз тем самым он спас себе жизнь. Дик кинулся вперед и лишь в следующее мгновение понял, почему именно так и надо поступить.

Человек, которому Дик кинулся под ноги (сперва молодой рыцарь подумал, что это женщина, — так стройна и гибка была загадочная фигура, и лишь потом понял, что имеет дело с мужчиной), непостижимым образом ушел от такой подножки и отскочил. Двигаясь легко, словно скользил по льду, незнакомец обогнул Герефорда раньше, чем заспанный рыцарь успел подняться на ноги. Эта стремительность показалась Дику неестественной, но думать было некогда. Он рванулся к своему мечу, лежавшему на каменном полу. На этот раз он действовал не интуитивно, понимая, что без клинка лорда Мейдаля совершенно беззащитен перед таинственным чужаком.

И не успел увернуться от атаки. Сабелька приласкала его по плечу, и в первый момент Дик приготовился к боли, за которой вскоре последует смерть, но почувствовал лишь боль от удара и вспомнил о кольчужке, надетой под камзол. Той самой тонкой кольчужке лорда Мейдаля, которая, как не раз убеждался Уэбо, не весила ничего, а вернее, весила всего пять-шесть фунтов — просто смешной вес для доспеха, который еще никому не удавалось пробить.

Кольчуга спасла его и на этот раз. Изумленный человек, облаченный в черное, отскочил, в недоумении глядя на противника, прокатившегося по полу два шага до вороха соломы. Полосы крови за ним не оставалось.

Как только пальцы Дика сомкнулись на клинке лорда Мейдаля, он почувствовал себя куда увереннее. Теперь ему казалось, что он непобедим и даже Средиземное море ему по колено... ну самое большое — по пояс. Встречи со слугой Далхана, с черным воином-магом, он ждал давно и на этот раз удивился лишь тому, что он пришел один. Но, должно быть, этот черный особенно опытен, ловок или, может, самоуверенный... Нет, такого не может быть. Самоуверенный воин не может быть очень хорошим. Лишь обычным, а такого не отправят «на дело» одного. Должно быть, этот посланник Далхана пользуется какими-то особенными приемами и ему могут помешать напарники.

Черный кинулся на него со стремительностью атакующей змеи, но даже кобру люди ловят за шею, дело лишь в выучке и душевном спокойствии. Приблизительно понимая, чего можно ожидать, Дик мгновенно успокоился и теперь старался не упустить из виду ни одного движения своего противника. А тот был стремителен, как молния. Впрочем, как ни странно, пока ни одного заклинания не было прочитано. Дик не мог выбрать момента, чтоб хотя бы просто сосредоточиться, воспроизвести какую-нибудь подходящую формулу, например формулу удачи, а черный почему-то магию не использовал. Даже ауры магической защиты, как у прежних, у него не было.

Легкая сабелька металась как живая, и в какие-то моменты Герефорду казалось, что в полете она извивается, как змея. Если бы у него в руках был не магический, а самый обычный меч, смерть настигла бы его очень быстро. Нормандский меч намного тяжелее сабли, он бьет сильно, но и для того чтоб замахнуться им, требуется больше времени. Схватка между двумя рыцарями сводилась к обмену сокрушительными ударами, под которые редко подставлялись мечи и часто — щиты, и наносились они не так уж часто. Дик давно понял, что хорошо наточенная сабелька способна убить так же наверняка, как и тяжеленный меч вроде тех, которыми владели скандинавские викинги. У него не было времени прочесть заклинание, облегчающее оружие, но меч понимал его без заклинаний. Он стал легче.

Коридор наполнился звоном, который, отражаясь от толстых каменных стен, становился громче. Дику казалось, что сейчас на шум сбежится весь замок, все охранники, все рыцари и солдаты, но никто не появлялся. Молодой рыцарь парировал удары, на большее у него не хватало времени, пока меч лорда Мейдаля не налился золотым светом и не рванулся вперед, перехватывая в воздухе что-то такое, что противник метнул в Герефорда. Как он успевал, сражаясь с немыслимой скоростью, еще метать кинжалы, Дик себе не представлял. Но, когда вскоре в воздухе взвизгнул второй миниатюрный кинжал, также успешно отраженный мечом, рыцарь-маг понял все. Это черный не владел магией, иначе непременно воспользовался бы ею, вместо того чтобы швыряться тонкими, как иглы, кинжалами. Которые, возможно, отравлены.

Либо этот незнакомец — не Далханов «черный», либо Рэил решил пойти по другому пути. Возможно, он приказал просто убить Дика Уэбо.

Нет, это невозможно. Далхану нужна магия семьи Плантагенет. Он не откажется так просто от возможности заполучить ее. Он, пожалуй, и сделал-то всего одну попытку.

Значит, это не Далханов человек... Или не человек.

Дик снова на миг отвлекся, и незнакомец опять достал его саблей по плечу, распоров и второй рукав. Снова безрезультатно. Кольчуга отразила и этот удар. Облаченный в черное гибкий человек слегка отскочил, и Герефорду пришлось шагнуть вслед за ним. Что его удивляло — так это странный головной убор чужака, немного напомнивший ему тюрбан султана, в котором Саладин был тогда на пиру в своем шатре. Только намного меньше размером.

Он уже знал, что подобные тюрбаны сворачивались из длинной-длинной полосы тончайшей материи. У чужака край черного тюрбана, намотанного на голову, был выпущен слева и нависал над плечом. Полосой материи была закрыта нижняя часть лица до самых глаз. Это тоже показалось Дику странным — прежние черные приходили в масках. Глаза, горевшие черным блеском над полосой материи, закрывающей нос, рот и щеки, были быстрыми и холодными. По одежде и повадкам нападающий напомнил ему мусульманина.

А потом чужак бросил досадливый взгляд на дверь покоев, и Дик понял, что он пришел не за ним. Они пришел взять жизнь короля.

И молодой рыцарь решил, что незнакомца надо брать живьем.

Сабля швыряла пригоршни стальных отблесков ему в глаза, и уследить за ее движениями было невозможно. Незнакомец в черном уже понял, что на противнике какая-то странная кольчуга, которую не берет его оружие, а значит, метить надо в голову, шею или руки. Он стремительно выдернул из-за пояса длинный и узкий кинжал, слегка изогнутый и покрытый тонкой пленкой какого-то желтоватого вещества.

Дик мгновенно понял, что даже прикосновение этой штуки смертельно опасно. В пылу схватки не заметишь, как появится легкий порез, и тогда не спасет уже ничто.

Но укол был так стремителен, что, наверное, даже змея не успела бы обогнуть кинжал, чтоб вцепиться в незащищенную руку. Правая рука Дика с мечом была отнесена в сторону, и он подставил левую ладонь. Развернутую прямо навстречу кинжалу.

Металл столкнулся с твердым, как щит, воздухом в четверти дюйма от податливой кожи. Кинжал вышиб сноп искр из невидимой преграды.

Сила удара выбила отравленный кинжал из руки черного, и легкое оружие зазвенело по полу, отлетая к стене.

Дик едва успел увернуться от левого кулака незнакомца, краем глаза заметив легкий стальной блеск: на пальцах нападающего были надеты боевые перстни. Удар, нанесенный таким кулаком, будет сокрушительным. Меч лорда Мейдаля описал в воздухе полукруг, отбил сабельку и тут же рванулся наискось, обратно, отразив чужое легкое лезвие перекрестьем. Скорость, с которой облаченный в черное сириец действовал своим оружием, внушала трепет, а понимающему в военном деле человеку — подлинное восхищение.

Герефорд рубился из последних сил. Он начал уставать, теперь даже испытывал легкое головокружение, хоть старался взять себя в руки. Поединок следовало заканчивать как угодно, но поскорее. Изловчившись, молодой рыцарь поймал саблю в перекрестье своей гарды и, казалось, воочию увидел, как остроконечные выступы перекрестья, снабженные узкими щелями-клинколомами, обхватили вражескую сталь.

Сабля оказалась в хватке магического клинка. Рукоять вырвалась бы из руки незнакомца, если б не оказалась примотана к ней ремнем. Дик едва не чертыхнулся — его остановило лишь то соображение, что не следует звать еще одну беду. Только людей Далхана Рэил ему не хватало для полного отчаяния.

Сириец отскочил от противника, завертевшись на пятках, и когда снова атаковал Дика, понадеявшегося, что удастся хоть немного передохнуть, в левой руке чужака опять был кинжал. И, конечно, снова отравленный.

Молодой рыцарь не заметил, когда незнакомец в черном метнул свое легкое оружие.

Скорость размыла металл в воздухе, и увидеть его было невозможно. Но внезапно на шее Герефорда налилось жаром что-то маленькое и тяжелое. Алый свет на миг пробился сквозь ткань камзола, но сириец, наверное, даже не заметил этого. Кинжал скользнул по мгновенно проявившейся защите в дюйме от лица Дика и ушел в сторону. Сердце Уэбо ушло в пятки от ужаса. Не потому, что он боялся смерти, а потому, что она едва не застала его врасплох.

Больше всего он боялся внезапной смерти.

Рыцарь-маг накинулся на врага сам, и коридор снова наполнился звоном и лязгом металла, таким оглушительным, что, казалось, весь замок содрогается. Магический клинок извивался, как живой, в какой-то момент он снова раскинул стальные объятия клинколома — у лезвия, у самой гарды — и позволил сабле скользнуть туда. Оружие сирийца опять завязло.

Дик немедленно высвободил левую руку и врезал чужаку по челюсти. На этот раз незнакомец в черном не успел увернуться.

Удар рыцарской руки был никак не слабее оплеухи, отвешенной боевой печаткой. У Герефорда были жилистые, жесткие руки с мозолями на костяшках. Голова сирийца мотнулась, он зашатался, и молодой рыцарь выпустил меч из пальцев. Ударил противника правым кулаком, словно хотел выправить ему голову. Незнакомец опрокинулся на спину. Тюрбан отлетел в сторону и обнажил обритую наголо голову и лицо сарацина.

Когда Дик подскочил к врагу и на всякий случай пнул его покрепче по ребрам, распахнулась дверь в опочивальню короля и на пороге возник заспанный Ричард — в криво напяленной рубашке, испачканной бурыми пятнами вина, в грязных штанах и босиком. В руке у него был тяжелый золотой кувшин.

— Где мой меч? — сурово возгласил государь, размахивая кувшином — видимо, ничего более тяжелого ему под руку не попалось. — Что здесь происходит?

— Государь, это, кажется, сарацин.

Молодой рыцарь нагнулся, осмотрел противника. Убедился, что тот без сознания и, для пущей безопасности ненадолго наложив на себя заклинание неуязвимости, обыскал чужака. Это заклинание очень тяжело было поддерживать, но усилия его были не напрасны: Герефорд едва не укололся об иглу и, вытащив ее, убедился, что она отравлена. Осторожно отложил ее в сторону, удостоверился, что больше у сирийца ничего нет, и поднялся на ноги.

— Государь, это сарацин.

Король подошел и осмотрел диковинно одетого чужака.

— Что он тут делает?

— Не знаю, государь.

— Так. — Ричард ненадолго ушел в спальню и вернулся с мотком шнура от своей кровати. — На, свяжи его. И тащи сюда. В комнате будет удобнее. — Он еще раз оглядел сирийца, потом покосился на откатившийся в сторонку маленький тюрбан. — Как интересно. Неужели это Саладин прислал убийцу?.. Охотился-то он на кого? На меня?

— Конечно, государь. Я, пожалуй, для султана слишком мелкая дичь, — улыбнулся Герефорд.

— Это потому, что он не знает обо всех твоих умениях, — проворчал Львиное Сердце. — Если б Саладин узнал, что ты искушен в колдовских фокусах, я б не удивился, если б тебе прислали отравленное яблоко. Или дрессированную змею на тебя напустили. Давай приводи его в себя и поговори. Ты сможешь с ним побеседовать? Не хочу звать переводчика, он наверняка шпион султана.

Дик порылся в памяти, попытался составить заклинание, которое позволило бы ему понимать сирийца, а сирийцу — понимать его, но не смог. Задумчиво пошлепал пленника по щекам, приводя его в сознание, покосился на левое запястье, где прятался серебряный браслет с друидическими знаками, и попробовал еще разок. Составить заклинание, которое позволило бы им свободно общаться, он все-таки не смог, но кое-как понимать друг друга они стали.

Как следует встряхнув пришедшего в себя сирийца — больше для острастки, чем по необходимости, — рыцарь-маг задал ему вопрос на языке, преобразованном заклинанием. Язык был весьма приближен к сирийскому, поэтому король Ричард не понял сказанного и с любопытством покосился на своего любимчика.

— О чем ты с ним говоришь?

— Я его спросил, кто он.

— И что парень ответил?

Дик посмотрел на пленника и требовательно подтолкнул его, мол, отвечай. Тот поморщился, должно быть, от боли, шевельнулся и отрывисто ответил.

— Что он сказал? — поинтересовался король.

— Этот парень сказал, что он — ассасин.