Глава 15
Схватка продлилась недолго — Саладин убедился, что лагерь франков ему не взять, и решил не терять воинов попусту. Сарацины отступили, преследуемые свистом и насмешками французов и англичан. Остроты, впрочем, звучали на языках, которых сирийцы не знали. Мусульмане с грехом пополам могли понять только жесты, но им было не до того. В тот же день султан прислал одного из своих людей для переговоров, и стало ясно, что ему до крайности надоело это стояние под стенами изнемогающего города. Ричард и Филипп Август приободрились, как, впрочем, и все подданные — накануне в лагерь пришел большой корабль с Кипра, груженный провизией, и нужда в продовольствии отпала. Франки, конечно же, приняли готовность Саладина к переговорам за слабость. Собственно, они просто видели в происходящем лишь то, что сами хотели видеть. Воинам Креста иногда хотелось верить, что их единственная цель — освобождение христианской святыни, что местные жители это понимают, что, отвоевав Иерусалим, они смогут удержать его.
Ричард хотел добычи, Филипп Август — новых земель. Оба не задумывались о том, что захваченное надо удерживать, войска, находящиеся на этих землях, надо содержать, налоги — собирать, порядок — поддерживать... Лишь постепенно король Французский начал осознавать, что здесь, в Сирии, ему ничего, собственно, и не нужно. И куда лучше будет отвоевывать земли не здесь, не на другом конце света, а у себя во Франции. Франция — большое и богатое королевство, но в нем лишь половина земель на деле принадлежат французам. Другая половина — владения английского короля. Куда это годится?
Ричард называет себя вассалом французской короны, но на деле ничто не может принудить его им быть. Скорей он держится как хозяин, как властелин этой земли. И если бы у него удалось отобрать хотя бы Аквитанию, Гасконь и такие графства, как Беарн, Бигорру и Ажен, уже было б неплохо. А если еще и... Филипп Август размечтался. Он прятал свои мысли под маской светской любезности, а в уме уже просчитывал возможности. И ему было чертовски приятно, поглядывая на короля Англии, представлять выражение его лица, когда он узнает, что почти все его французские владения больше ему не принадлежат.
Так и должно быть. Франция для французов. У этого потомка нормандских разбойников уже есть целое королевство, обойдется он и без французских герцогств и графств. Слишком велики аппетиты Плантагенета. Как бы не подавиться. Теперь он еще и Кипр себе загреб.
Хватит с него.
Когда Капетинг встречал Беренгеру, королеву Английскую, его ненависть к Ричарду становилась поистине запредельной. Но король брал себя в руки — государю надлежит быть сдержанным — и с самым любезным видом беседовал с королевой. Не столько за свою сестру Алису Капет он негодовал на английского правителя. Нет, за себя самого. Браки венценосных особ были делом политическим. Сам Филипп Август в свое время договаривался об этом браке, надеясь смирить наконец беспокойного соседа и родича, привязать его к себе еще более тесными родственными узами. А теперь от его сестры отказались. Что это значит? Только то, что Ричард отказался от союза с ним. А это уже совсем другое дело. Это уже полновесное оскорбление.
Капетинга полнила жажда мести, но он делал вид, что все в порядке, и ждал удобного момента. А пока с интересом наблюдал, чем закончатся переговоры с султаном, поскольку именно английский король рвался вести их.
Саладин уже готов был сдать Акру (в глубине души успокаивая себя, что вполне может попробовать вернуть под свое крыло город чуть позже), кроме гарнизона, готов заплатить какой-то выкуп за пленных, готов вернуть франкам Животворящий Крест — их священную реликвию. Оно и понятно: ну зачем мусульманину христианская реликвия?
Но Ричарду этого было мало. Любуясь тем, как султан безуспешно пытается выковырять его людей из-за лагерных укреплений, и совершенно забыв о своей ране, о потерях в своем войске и, наконец, об изнурительной жаре, которую большинство терпело из последних сил, король решил, что может немного поднять планку своих требований. Он потребовал всю Палестину.
Не очень задумываясь, зачем она ему нужна.
Саладин, разумеется, отказался.
Бои за город продолжились, но султан в схватках не участвовал — видимо, он обсуждал сложившуюся ситуацию со своими сыновьями и эмирами Он не мог согласиться на условия завоевателей, но и оставить все как есть тоже не мог.
Ричард бесился. Город, лежавший перед ним как на ладони, не давался в руки, упрямился, и взгляд английского государя заволакивала алая дымка ярости. Он уже был готов, ворвавшись в эти стены, приказать своим солдатам убивать всех направо и налево, без различия пола и возраста, но чтоб приказать это, нужно ворваться внутрь! Вот в чем была загвоздка.
— Герефорда ко мне! — приказал он мрачно и, когда Дик вошел, бросил ему: — Захвати мне город.
— Государь?
— Захвати мне город, граф, — с ударением на обращении повторил Ричард. — Я хочу, чтоб Акра уже вечером принадлежала мне.
— Государь, вы говорили мне, что это не рыцарственно — использовать разного рода колдовские средства против достойного противника.
— К черту рыцарство! Сколько можно топтаться у стен этой крепостишки? Сколько можно брать один город? Я хочу, чтоб уже вечером он был моим!
Дик смотрел на Плантагенета с задумчивостью философа.
— Государь, вы хотите от меня невозможного, — медленно возразил он.
— Ты мне уже это говорил. Под Лефкосией, если не ошибаюсь.
— Тогда вы отдали мне совершенно конкретный приказ, ваше величество — захватить ворота. Но захватить город... В одиночку...
— Не в одиночку. У тебя две сотни солдат.
— С двумя сотнями простых солдат, которые, если увидят, что я пользуюсь магией, сами разбегутся. Государь, вы требуете невозможного. Я же не Ангел Гнева. У меня нет огненного клинка. Нет трубы иерихонской, чтоб заставить стены пасть...
— И не надо. Мне стены нужны целыми, учти!
— Тем более. Моя магия не так уж и сильна.
— Хорошо. Ворота ты захватывать умеешь, я это видел. Вот и захвати мне. Вот эти. — Ричард ткнул пальцем в сторону южных ворот города, которые как раз смотрели на лагерь франков. — А уж город я покорю сам. И почему, скажи на милость, я должен отдавать тебе приказания? Почему не догадался сам?
— Но войну ведут государи, а не их маги, — хмуро ответил Дик. — А если бы я сделал что-нибудь не вовремя?
— Иди-иди, — расхохотался король. — Иди, граф Герефорд. Твоя награда не заставит себя ждать. В Англию ты вернешься богатым графом.
«Можно подумать, я все это делаю ради золота», — со злобой подумал рыцарь-маг. Но ничего не сказал вслух. Не время объяснять королю, почему он служит ему верой и правдой. Может быть, позже... Кроме того, и лишнее золото не помешает. Деньги никогда не бывают некстати.
Он посмеивался про себя. Похоже, его величество привык использовать его в одном качестве — как таран при взятии городов. А вернее, при штурме ворот. «Если бы мне решили дать прозвище, непременно назвали бы Тараном», — подумал Дик и, сам не понимая почему, нервно пригладил волосы.
Он оглянулся и заметил свою невесту. Девушка стояла поодаль и смотрела на него. Она опять оказалась рядом в нужный момент — словно чувствовала, что прикосновение к ее нежной щеке успокоит молодого рыцаря. И тот отправится в бой как раз в том состоянии, которое требуется воину.
Он подошел к ней.
— Что, опять? — спросила Серпиана едва слышно.
Он изумился, увидев ее наряд. Она ждала его в роскошном платье, делавшем ее русалочий стан еще более соблазнительным, с серебряной диадемой на волосах, убранных затейливым образом, и сама была как бесценное украшение, изящная статуэтка, спасенная из гибнущего города.
— Опять, — подтвердил Дик после долгой паузы. — Что тут странного? Я рыцарь, — и мысленно улыбнулся, вспомнив свое собственное былое отношение к рыцарству. Скажем так, довольно пренебрежительное отношение.
Девушка потянулась к нему, положила руки на плечи, прикрытые кожаным подкольчужным камзолом, облитые кольчугой и закованные в наплечники. Не зная, что она хочет сделать, молодой рыцарь наклонился. Она поцеловала его в лоб.
Поцелуй ее был как ожог, но ожог сладостный. Воин короля Ричарда ощутил прикосновение магии, могущественной и древней, как узорные колонны Рима, как легенды об Атлантиде. Поцелуй печатью лег на его лоб. В складках платья Серпианы на какой-то миг ему почудился отблеск змеиной чешуи, сухой и глянцевой. Уверенно и опасливо одновременно Герефорд погладил ее волосы. Какие они шелковистые и тяжелые. Как самый дорогой шелк... Только цепляются за его мозоли...
— Извини. Я испортил тебе прическу.
— Ничего. — Она смотрела ему в глаза. — Я сделала прическу для тебя. Можешь делать с ней что хочешь... — Девушка еще немного помедлила. — У тебя все получится, и ты уцелеешь.
— Почему ты так уверена? — спросил он, хотя и сам знал ответ. Дело, конечно, в том заклятии, которое она наложила на него. Мощное заклинание, странная, неспешная и величественная «змеиная» магия.
— Уверена.
— Ну вот. А вы с Трагерном говорили, что на меня не подействует ваше чародейство...
— Мое подействует. — Серпиана понизила голос до едва различимого шепота. Все правильно — мера предосторожности. — Потому что я тебя люблю... Ступай.
Таран подкатили к восточным воротам, надеясь отвлечь внимание защитников города от реального направления главного удара. У тарана распоряжался молодой Роберт Бретейль, граф Лестер, один из тех немногих, кто радушно принимал новоявленного графа Герефорда. Скорей всего, в основе этого радушия лежала застарелая вражда Лестеров с прежними Герефордами, но Дику все равно было приятно.
С севера, как он знал, тоже кто-то шел на приступ, но особого рвения от них не стоило ожидать. Северные ворота были ближе всего к лагерю Саладина, туда сарацины, конечно, прискачут первым делом. По той же причине с юга почти не засыпаны рвы, что делает штурм города в этом месте и вовсе делом бессмысленным — все равно ничего не получится. Оставалось надеяться, что солдаты, разбегаясь от северных ворот, на какое-то время займут внимание воинов султана. Дик очень не хотел сражаться сразу на двух флангах. Лезть на городские ворота — дело не самое приятное. А если еще конники с тыла налетят да лучников подвезут, станет совсем тяжело.
Солнце, едва успев подняться над горизонтом, принялось жарить с таким ожесточением, словно изо всех сил желало победы мусульманам. Солдаты, тащившие к стенам тяжелые неуклюжие лестницы, обливались потом и ругались на чем свет стоит, но потихоньку. Герефорд, если и слышал одно-два заковыристых словечка, пропускал мимо ушей. Известное дело, если солдату не ругаться, как ему вообще жить?
Стены над воротами мгновенно облепили жители, и, как только были приставлены лестницы, появились длинные шесты с рогульками на конце, специально приспособленные для того, чтобы отталкивать осадные орудия от стен. Снизу англичане по пятеро, по шестеро держали лестницы, сверху толкали — и тут уж было важно, у кого больше сил. Дик замахал руками и завопил:
— Эй, приставляйте верхний конец лестниц не к зубцам, а ниже! Ниже, я сказал!
— Но как же наши ребята по ним будут забираться на стены? — рассудительно возразил сотник. Он знал, что его командир не из кичливых или заносчивых графьев, потому решался спорить. — Если верхний конец не достанет до кромки, как быть? Летать они не умеют.
— У солдат в запасе больше пяти футов роста, — ответил Дик. — Вскарабкаются. А если лестницу оттолкнут от стены, они вообще никуда не заберутся.
Лестница, верхний конец которой не доставал до гребня стены, оказалась крепким орешком для осажденных. Если конец не виден, как его зацепить шестом? Стена толста, перегнуться через широкий зубец не так просто. Когда один из сарацин, попросив подержать его за ноги, решился на подобное, английский лучник без труда сшиб с него шлем вместе с головой. Больше желающих не нашлось.
Дик следил за тем, как солдаты передвигают и устанавливают лестницы, и торопливо решал непростую задачу. Силой двухсот человек захватить южные ворота Акры, может, и можно, но сколько воинов придется положить — вот в чем вопрос. Герефорду не хотелось, чтоб гибли его солдаты. Значит, в ход должна быть пущена магия. Пожалуй, это не слишком-то красиво — использовать тайное знание против людей, которые ничего не могут противопоставить магу. Не рыцарское это дело — пользоваться чародейскими штуками для захвата городов и крепостей. Но, с другой стороны, разве это рыцарское дело — лазить по лестницам? Рыцарь должен ездить на коне и копьецом помахивать, ну в крайнем случае сойдет меч.
Кроме того, есть солдаты, которые прикрывают командира со спины и о которых командир должен заботиться.
Так что, наверное, даже использование магии объяснимо и оправдано. Как только он взберется на стену и утвердится на ней, попытается обойтись без магии, решил Дик. От этой мысли ему стало легче. Он проследил, как первые солдаты принялись бойко карабкаться по трем лестницам, и подозвал сотника.
— Помоги-ка мне, — и стал снимать наплечники, крепящиеся ремешками под мышкой, — лезть куда-то в полном доспехе, весящем добрые восемьдесят фунтов, почти невозможно.
На землю полетели и наплечники, и наручи, и поножи, и перевязь с тяжелой пряжкой. Молодой рыцарь подвигал плечами, критически осмотрел кольчугу и решил, что теперь, когда на нем навешано всего пятьдесят фунтов металла, считая меч и кинжал, он, пожалуй, сможет вскарабкаться на стену.
Рыцарь-маг надел подшлемник и шлем и направился к лестнице. Враскачку переходя небрежно засыпанный ров по ломаным доскам, набросанным на самых неустойчивых местах навала, Дик прикоснулся пальцами к серебряному браслету на запястье, и тот нагрелся. Запястье заныло, пальцы обожгло, и сквозь плотный рукав взгляд мага различил сияние магического браслета, и даже те символы, которые были нанесены на артефакт — свернувшуюся в клубок змею, серп, пучок веток и россыпь рун огама. Герефорд мысленно воспроизвел формулу магического зрения, и мир расцветили полосы и вспышки, реющие в воздухе. По стене разлилось густое мерцание, в котором молодой маг различил ауры сарацин, готовых отражать атаку англичан. Слабенькие ауры. Видно, ребята уже давно сидят без нормальной еды, подумал Дик. Ему стало жаль защитников Акры.
Он полез по лестнице, осторожно переставляя ноги, потому что приходилось бдительно следить за аурами мусульман — мало ли что они решат предпринять. В Лефкосии ему повезло, здесь хотелось того же.
Он лез и ругал себя, ленивого, что до сих пор не обучился магии настолько, чтоб действовать ею на расстоянии и не видя объект. Друиды рассказывали, что магические действия, которые призваны облегчить жизнь мастеру, который ими пользуется, возможны в том числе и «вслепую». В этом случае человека, на которого накладывается заклятие, маг не видит. Действие это сложное и требует мастерства. И теперь Дик старался вспомнить, каким образом и с помощью каких приемов можно сделать нечто подобное.
А потом он заметил: аура одного из сарацин вспыхнула бледно-алым — агрессия, вне всяких сомнений, именно агрессия. Рыцарь-маг, изнемогая от жары и тяжести навьюченного на него металла, попытался прибавить скорости, но не смог. В какой-то момент отчаянным усилием он рванулся вперед и вверх — и заглянул за стену, но не физическим взором, а магическим. Тот самый сарацин, чья аура обратила на себя его внимание, уже тащил к краю стены огромный дымящийся ковш. Именно туда, где поднимался Дик.
Рыцарь-маг заскрипел зубами и представил, что под ногами акрца с ковшом оказалась незримая, тонкая, но твердая, как металл, нить. Как раз на уровне колен. И когда сарацин споткнулся на ровном месте и полетел вперед, обварив своего соседа кипятком с головы до ног, англичанин вздохнул с облегчением. И полез дальше. Сверху донеслись крики и дикий вопль.
Дик уцепился рукой за шершавый край стены — кольчужные перчатки, надетые на кожаные, он вместе с доспехами оставил внизу — и выглянул из-за зубца. Зубцы были широченные, должно быть, не меньше четырех футов, с узким проходом, отделяющим один от другого. В проходе ждал сарацин и, заметив высунувшуюся голову врага, замахнулся саблей. Рыцарь-маг оторвал руку от стены и толкнул ладонью воздух. Защитника Акры отбросило назад, сабля зазвенела по камню, и Герефорд взобрался на стену.
На месте отброшенного магией сарацина почти сразу же возник второй, но Дик не стал ждать, пока он схватится за саблю, тем более что изможденные и изголодавшиеся защитники города двигались гораздо медленнее полного сил англичанина. Не поднимаясь на ноги, молодой рыцарь рванулся вперед и головой в шлеме боднул мусульманина под колени. Сарацин взмахнул руками и рухнул. Молодой рыцарь, резко поднявшись с колен, подтолкнул его ноги. Пронзительно вопя, сарацин полетел вниз со стены.
Герефорд выхватил меч и побежал вперед, спеша убраться с края стены, чтоб ненароком не последовать за противником. Проход между зубцами был очень узок, мужчина мог протиснуться между ними только боком. Дику это удалось, он спрыгнул с низенького парапета и пинком отшвырнул с дороги замешкавшегося сарацина, пытавшегося утащить со стены обваренного кипятком собрата. Атаковал следующего, вооруженного легкой саблей и круглым щитом, крича что-то по-английски, чтоб его люди знали, что с командиром все в порядке. За его спиной над кромкой стены появилась закованная в шлем, как орех в скорлупку, голова англичанина — это был солдат из его отряда.
Молодой рыцарь запыхался, пока карабкался наверх по неустойчивой, кое-как сбитой лестнице, и предполагал, что здесь, на стене, его ждут неприятности: сарацины, ожидающие нападения, полны сил, они еще не сражались, никуда не карабкались, таща на себе полсотни фунтов железа, — словом, преимущество на их стороне. Но вышло наоборот. От первого же удара мечом по круглому щиту сарацин зашатался. Он опустил щит, словно больше не было сил держать небольшой деревянный круг перед собой, и Дик легко сбил противника с ног. Похоже, в Акре обессилели все воины. Впрочем, это понятно. Если мужчин не кормить мясом, они не смогут драться.
Один из сарацин прицелился в Герефорда из маленького лука — рыцарь-маг заметил это, потому что лучник, вооруженный коротким изогнутым луком, видимо, из рога, сидел на краю стены шагах в двадцати от него. Дик махнул в его сторону левой кистью, браслет нагрелся, и сарацина просто сдуло со стены. Судя по треску, он упал на крышу какого-то сарая.
На стену торопливо карабкались англичане, и скоро молодого графа оттеснили от противника, заслонили от возможной угрозы и справа, и слева, и даже спереди. Сытые, полные сил, надеющиеся на богатую добычу солдаты весело работали мечами и шестоперами и скоро очистили участок стены и кинулись по каменным лестницам вниз, к воротам. А к рыцарю-магу, задумчиво протирающему меч лорда Мейдаля краем плаща какого-то мертвого сарацина, подошел запыхавшийся сотник с огромным мешком.
— Вот, мессир, — отдуваясь, сказал он, опуская ношу на пол. — Ваш доспех.
Дик, распустив кожаные завязки, вытащил наплечники, наручи и поножи и принялся прилаживать на себе.
— Щит, я вижу, тоже прихватил? — хладнокровно переспросил он, чуть пригибаясь и пропуская свистнувшую над самой головой стрелу.
— А как же без щита в городской свалке? — удивился сотник. — Давайте помогу, мессир.
— Ты разве француз?
— Нет. А что такое?
— Обращение французское. «Мессир»...
— А... Отец у меня француз. Вот, привычка...
Герефорд затянул ремешок на плече и принял от сотника щит, который тот закинул за спину, когда взбирался на стену. На щите, иссеченном настолько, что от покрывающей дерево кожи почти ничего не осталось, уже нельзя было разобрать герб — крылатого белого льва, с которым молодой рыцарь появился на турнире в Вузеле, в Бургундии. Впрочем, это было давно, полтора года назад. С тех пор были и Сицилия, и Кипр, и вот теперь Сирия. Чему дивиться? Только тому, что щитом еще можно пользоваться.
Дик перехватил посеченный щит и побежал вниз по каменной лестнице к воротам. У огромного бруса, который был заложен в скобы с внутренней стороны ворот, уже шел нешуточный бой. Англичане пытались отбросить сарацин, чтоб те позволили им решить, кто именно будет подставлять свое плечо под тяжеленное оструганное бревно, а насевшие на врага защитники Акры, видимо, были покрепче прежних. Они смогли составить вполне приличную стену щитов и теперь напирали на англичан. И молодой рыцарь понял, что попросту не может спуститься по лестнице. Спустившись, он попадет как раз в самую гущу сарацин, и там его не спасет никакое высокое искусство владения мечом. И, наверное, даже магия не спасет.
За его спиной витиевато выругался сотник. Он ругался на затейливой смеси беарнского, прованского и английского, так что Дик понимал лишь с пятого на десятое, но то, что понял, оценил. И мысленно огласился с услышанным.
Увидев их, несколько сарацин, ревя от ярости и на бегу занося сабли, бросились вверх по лестнице. Молодой рыцарь перехватил щит за длинный ремень, который во время конного поединка надевался на шею, закинул щит за спину — и прыгнул.
Он приземлился среди своих, стиснутых с одной стороны сарацинами, с другой — воротами, и громогласно скомандовал построение. Солдаты заелозили щитами по каменным стенам, наступая друг другу на ноги и ругаясь, да заодно понося мусульман на чем свет стоит:
— Ну чего ты тут встал, а, немытая твоя рожа, язычник хренов? Тут я должен стоять!
Тем временем Герефорд отступил к самым воротам, примерился — и подставил плечо под деревянный брус. Меч в руке мешал ему, и молодой граф убрал его в ножны.
Обструганное бревно оказалось неподъемным. Дик нажал раз, другой, третий, а потом вспомнил, что он вообще-то обладает некоторыми необычными способностями, которые могут облегчить ему жизнь, если правильно ими пользоваться, обругал себя дураком и стал лихорадочно составлять заклинание.
А сарацины тем временем тащили к южным воротам все, что могли найти, — какую-то мебель, сундуки и бочонки, камни и деревянные двери, катили повозки и наваливали посреди прохода, видимо, не надеясь истребить пять десятков франков, которые успели перебраться через стену.
Дик коснулся губ пальцами, приложил их к плечу и нажал на деревянный брус еще разок. Тяжеленное бревно вылетело из скоб, словно легчайший прутик. Рыцарь-маг перехватил огромный засов и отшвырнул его в сторону, едва не снеся головы двум своим солдатам.
— Ого-го! — раздался возглас восхищения и зависти десятка солдат — тех, кто видел «подвиг» Дика.
В тот момент, когда брус коснулся земли, затейливое заклинание перестало действовать, и распахнуть ворота оказалось куда труднее, чем своротить запор, хотя, как известно, створку любых ворот обычно открывал один человек. Упираясь в землю ногами, Герефорд толкал от себя окованные створки, чувствуя, как ослабел он от нескольких заклинаний. Щель в воротах стала шире, и снаружи в створки вцепились руки солдат — тех ста пятидесяти англичан, которые не успели взобраться на стены. Они потянули на себя и распахнули ворота, открывая дорогу королевской коннице.
В город ворвались конники, но в первый момент в давке между каменными стенами под аркой коням было не развернуться. И пока в воротах была неразбериха, пока английская пехота, осыпаемая руганью рыцарей, расступалась, чтобы освободить дорогу, защитники города успели перестроиться. Они выставили копья из-за щитов и приготовились отражать атаку конницы.
Направить коней на копья можно с трудом, животные чувствуют, где им грозит гибель. Но даже если бы и удалось заставить их, разогнаться в коротком коридоре от ворот до вставшей стеной пехоты было невозможно. Но даже если бы удалось и это, стоящая насмерть пехота способна сдержать атаку любого конного отряда. А пехотинцы, хоть и прикрывались маленькими круглыми щитами не крупнее щитов конных рыцарей и выставляли перед собой довольно короткие копья, стояли насмерть.
— Черт побери! — воскликнул один из рыцарей, и по шлему Дик узнал короля Ричарда. — Черт побери!
Молодой рыцарь поморщился: со времен своего «знакомства» с Далханом Рэил он с суеверным ужасом воспринимал чертыхание — ему все казалось, что, когда кто-нибудь при нем в очередной раз помянет отродье преисподней, из-за ближайшего камня тут же выглянет черная рогатая голова и застучат копытца. Но указывать королю Английскому, что ему говорить, а что нет, — дело бессмысленное и даже опасное.
Разозленный Ричард стащил шлем, едва не потеряв. Держащийся рядом Монтгомери тут же прикрыл его своим щитом и посмотрел так укоризненно, что король Английский опомнился, снова надел подшлемник. Шлем, правда, продолжал держать в руках.
— Уэбо! — сердито окликнул он. — Герефорд!
— Да, ваше величество?
— Уэбо, я велел тебе взять город. Какого черта...
— Государь, простите, но вы велели мне взять ворота. Я их взял.
— Но я теперь, черт побери, ни на шаг не могу продвинуться в город!
— Государь, — решительно продолжил Дик, — иначе и не бывает при взятии городов. Захватить ворота — это лишь часть дела. Потом обычно следуют затяжные бои в самом городе.
— Думаешь, можешь учить меня, как следует брать города? — Раздраженный король обвел взглядом своих рыцарей.
Они не хотели ввязываться в затяжные бои. Схватки на улицах — это не то, о чем мечтают рыцари, особенно если речь идет о восточных городах, где улочки настолько узки, что на них не развернуться, где глухие стены и в любой миг с крыши на голову может свалиться что-нибудь тяжелое. Те рыцари, которые от отцов и дедов что-то слышали о прежних походах в Святую землю, знали, что в сарацинских домах крыши — место, где проводят все вечера, где частенько живут; могут оказаться и тяжелые скамьи, и ларцы, и сундуки — словом, найдется что кинуть. И свернуть рыцарю шею.
Ричард за свою жизнь брал немало городов и крепостей и понимал, что Герефорд прав. Он видел, что молодой рыцарь сделал все, что ему было велено, но большего он не может. И знал, на что намекает его любимец. Разумеется, на то, что Акру не следует брать измором, ее нужно «оттяпать» у султана путем переговоров. Притом что такая возможность у него есть. Если, конечно, не предъявлять запредельных требований.
Плантагенет зло ударил кулаком по луке седла и скомандовал:
— Отступаем!
И рыцари повернули коней. Вслед за конниками побежали пехотинцы, на бегу засовывая мечи в ножны и закидывая за спину щиты. За их спинами сарацины впятером поволокли тяжеленный брус и с грохотом захлопнули ворота.
