03
ISS SPACE ODYSSEY
…Удар, скрежет, кроваво-красное мигание ламп. Потом — мгновения растерянной тишины. Затем отработанная до автоматизма реакция:
— Доложить обстановку!
— Давление в отсеках нормальное. Сбоев в работе контролирующих систем нет.
— Наружный обзор!
Из корабля выросла штанга с широкоугольными объективами. Они показали весьма примечательную картинку. На лобовой поверхности основного модуля появилась длинная борозда, будто оставленная когтем дракона. Листы титана по ее ходу оказались смятыми, частично оплавленными, а в самом конце трека — еще и вывороченными наружу.
— Почему мы не теряем воздух?
— Внутренняя обшивка выдержала.
— Метеор прошелся по касательной.
— Повезло…
Включился компьютер.
— Внимание! Код три-тринадцать. Общая проверка корабля. Общая проверка корабля. Режим — автоматический. Код три-тринадцать. Просьба к членам экипажа…
Эдвин махнул рукой.
— Ладно, проехали. Джо, выключай.
— Проехали? Метеор мы проехали. Только есть ведь и другая проблема. Босс?
Босс… К этому вопросу Эдвин Стаффорд, полковник ВВС США и командир международного межпланетного корабля «Одиссей», готов не был. Хотя имел твердую инструктивную базу. Причем, с несколькими вариантами ответа. Что и вызывало затруднения.
А дело заключалось в том, что ММК «Одиссей» угодил в неизвестный метеорный поток. Поток встретился слабый, камней больше не попадалось, да и не ожидалось; камень — штука вредная, но заповедная. Требуется исключительное невезение, чтобы его встретить. Потому что космос — он большой.
После камня, как и полагается по законам статистики, летели одни пылевые частицы. Но если каждую минуту на поверхности корабля вспыхивает слабая искра, в душах героев космоса не может быть радости. «Одиссей» столкнулся с весьма крупным обломком, и при этом отделался легко, скользящим ударом. Потому что летел боком вперед, то есть к Марсу. При этом диск основного модуля был обращен в сторону Солнца. Так освещаемая поверхность получалась максимальной, и ММК мог в полной мере использовать свои солнечные батареи. Но подобная ориентация в пылевом потоке усиливала риск повреждений из-за большой площади атаки.
Между тем, специалисты NASA давным-давно подсчитали, что едва ли не половина поломок в космосе происходит по вине микрометеоров. Близкую цифру давали и специалисты из ИКИ — русского института космических исследований.
— Так что же будем делать, босс? — нудным тоном переспросил Григорий Шустов, второй пилот.
Эдвин взглянул на экран радара.
— Поток встречно-боковой. Ширина неизвестна. Торможение увеличит время его пересечения. Из-за этого опасность нового удара увеличится.
— Следовательно, тормозиться не будем?
Эдвин взглянул на курсовой экран. Там красовался большой оранжевый диск. Как говорится, «в полный рост». До него оставалось меньше недели инерционного полета. По космическим меркам — рукой подать.
Марс был повернут своим западным полушарием. Невооруженным глазом прекрасно различались и обе полярные шапки, и области со звучными названиями Аргир, Тарсис, долина Маринера, Эллас, Ниргал, другие характерные образования марсианской поверхности. Детали, завораживающие, загадочные и необъяснимо притягательные для землян. Сотни лет люди изучали их сначала при помощи телескопов, затем — посредством автоматических зондов. И наконец пришла пора прямого знакомства с красной планетой. Для этого на орбите Земли собрали, снарядили огромный, баснословно дорогой корабль, все рассчитали, почти прилетели, и вдруг, под самый занавес, — этакий сюрприз.
Эдвин качнул головой.
— Следовательно, тормозиться не будем. Отправляйте робота-сварщика для ремонта обшивки.
— Ну а дальше-то что? Какой частью корабля будем рисковать? — спросил Большой Джо.
Он задал еще один вопрос, который вертелся на языке у всех. Вопрос весьма непростой, поскольку лишних частей у космического корабля нет, а отвечать на этот вопрос предстояло самостоятельно, поскольку из-за большого расстояния обмен радиограммами с Землей отнял бы слишком много времени.
Международный межпланетный корабль «Одиссей» представлял собой диск, насаженный на длинную трубу. В диске, который русские именовали смешным словечком blin, находились жилые помещения, пост управления, научные приборы, оранжерея и основные запасы. А на дальнем конце трубы располагался ядерный реактор главного двигателя. Для защиты от его излучений поперек трубы проходила толстая антирадиационная плита. Напрашивалось решение лететь хвостом вперед, прикрывшись этим щитом. Однако в таком случае «Одиссею» предстояло резать пылевой поток своими маршевыми дюзами. И, что особенно волнительно, — шарообразным корпусом уранового «котла». Между тем, даже малое повреждение реактора или контролирующих систем могло породить весьма серьезные проблемы. Про большое повреждение и думать не хотелось.
— Джентльмены, — сказал Эдвин, — мы все заинтересованы в относительно благополучном возвращении. Поэтому пусть поток пересекает blin.
— А как же наш отель? — спросил Григорий. — Он может пострадать.
Отелем «Калифорния» все те же лингвистически одаренные русские называли большой посадочный модуль, прикрепленный к передней поверхности диска. Этот модуль являлся базой для тех, кому предстояло несколько месяцев жить и работать на Марсе. Повреждение «Калифорнии» ставило под угрозу сразу шестьдесят процентов исследований.
Эдвин пожал плечами.
— Чем-то же придется рискнуть. Даже если случится худшее, потеря «Калифорнии» — это еще не гибель экспедиции.
На это никто не возразил.
* * *
Коротко сработали двигатели маневра. «Одиссей» развернулся. Через полчаса из Хьюстона пришел совет сделать то же самое.
На экране связи возник сам Джеф К. Пристли, директор центра пилотируемых полетов NASA. По обыкновению, был он и суров, и немногословен.
— Хелло, Эдди. Ваше сообщение получили. Земля одобряет маневр. Но предстоят дополнительные проверки «Калифорнии» перед спуском. Наши инженеры готовят страшные инструкции. Скучно вам не будет! Бай.
— Бай, — по привычке отозвался Эдди, хотя Хьюстон мог услышать его не ранее, чем через шесть минут. Шестьдесят миллионов миль — это вам не джоджинг по лужайкам Белого дома.
Экран погас. Эдвин еще с минуту смотрел на него, задумчиво посасывая через трубочку фруктовый коктейль. Он испытывал странные чувства, виной которым был вовсе не этот щекочущий нервы метеорный поток. Виной тому был сам рыжий, таинственный Марс, до которого оставались считанные сутки полета.
С юности Эда Стаффорда влекла к себе эта планета. С тех самых пор, когда через слабенький школьный телескоп он впервые принялся рассматривать оранжевый кружок в мерцающем ночном небе.
Эдвин перечитал массу книг. О загадочных каналах, которые якобы видел итальянский астроном Джованни Скиапарелли в девятнадцатом столетии. Про исполинскую гору Олимп высотой в три земных Эвереста. Про несусветные пылевые бури, про водяной лед под слоями замерзшего углекислого газа. Про то, что лето в южном полушарии короче и жарче, а в северном — прохладнее, но длиннее. И про то, что в далеком прошлом по Марсу текли настоящие реки, а его атмосфера была гораздо плотнее нынешней.
Но больше всего юного Стаффорда заинтересовали частые катастрофы межпланетных автоматических станций, пытавшихся исследовать Марс. Эдвин помнил своего деда-астрофизика, сердито стучавшего пальцем по фотографиям Фобоса и Деймоса.
— Помяни мое слово, парень, есть там какая-то чертовщина, есть!
— Что ты имеешь в виду?
— Да кое-что имею, — загадочно ответил дед.
И выложил кучу пожелтевших вырезок из разных старых журналов.
Эдвин узнал, что первая автоматическая межпланетная станция к Марсу была запущена Советским Союзом в 1962 году. Когда до цели оставалось еще три месяца полета, связь с ней прервалась. Причина осталась неизвестной. Станция навсегда затерялась в пространстве.
«Что ж, бывает, — написал на этой вырезке Стаффорд-самый-старший. — Космическая техника еще не отличалась совершенством».
Но шло время, техника улучшалась. Русским удалось посадить свои автоматы на Луну, а затем — даже на крайне негостеприимную Венеру. Один лишь Марс упорно отбивался от коммунистов. Впрочем, не только от коммунистов. В 1971 году произошел настоящий штурм Красной планеты. Точнее, его пытались организовать. В этот период между СССР и США развернулась настоящая космическая гонка, на кону стоял престиж сверхдержав. Денег не жалели.
Первым стартовал советский зонд. Но русские слишком спешили. Грубейшая ошибка в программировании не позволила их станции выйти на нужную траекторию, и она навсегда затерялась в пространстве. Победителем забега оказался американский «Маринер-9». Его телекамера передала потрясающие кадры. Вот только не сразу. На многие недели Марс оказался затянутым глобальной пылевой бурей. От полюса до полюса. Ни чуть раньше, ни чуть позже.
— Словно с поверхности планеты спешно убирали нечто, не предназначенное для чужих глаз, — усмехнулся Стаффорд-старший.
— Ну, дед, что за фантазии!
— Фантазии? Так считаешь? Велл, тогда слушай дальше. Вслед за «Маринером» к цели подошли советские спутники «Марс-2» и «Марс-3». Оба — со спускаемыми капсулами. «Марсу-3» свой аппарат даже удалось посадить. Догадываешься, что случилось потом?
— Судя по тону, ничего хорошего.
— Райт. Спускаемый аппарат не успел передать ни одной «картинки». Каково?
— Разные могли быть причины, — солидно возразил Стаффорд-младший. — Ветер, например.
— Вот именно, вот именно, молодой человек! — С неожиданной горячностью подтвердил дед. — Но если могут быть разные причины, разумно ли замыкаться только на одной?
Этот вывод казался бесспорным. Эдвин его запомнил.
Потом случилось много успехов. На Марс опустились «Викинги», по нему в разное время каталось больше дюжины автоматических марсоходов. Только все это случилось потом. А вот что творилось на планете именно в 1971 году? Осталось неизвестным.
Зато было совершенно точно известно, что когда Марс вроде бы покорился, начали сопротивляться его спутники. Особо загадочной выглядела неудача русского проекта «Фобос», предпринятого на исходе двадцатого века. В ходе миссии планировалось высадить на Фобос прыгающие автоматы-исследователи. Но когда станция-носитель приблизилась к спутнику, она по непонятной причине начала беспорядочно вращаться и ее остронаправленная антенна «потеряла» Землю. Связь оборвалась. Что ж, бывает, конечно. Однако через очень короткое время потерпела неудачу еще одна миссия, «Фобос-2». Потом провалилась миссия «Фобос-Грунт». А вот это уже…
— Есть там чертовщина, Эдди. Есть!
— Я проверю, — серьезно сказал Эдди.
— Как?
— Надо туда слетать.
Дед расхохотался и взъерошил его волосы.
— Обязательно. Если мэмми разрешит.
Мэмми разрешила через четверть века, когда деда уже не было в живых.
* * *
— Эдди, Эдди! Метеорный поток закончился.
Штурман Клаус Кинкель тихо ругался по-немецки: поток иссяк совсем незадолго до времени коррекции траектории. И, поскольку коррекцию отложить нельзя, приходилось отложить ту часть «страшных инструкций» по проверке «Калифорнии», которая требовала наружного осмотра.
Зато, в полном соответствии с планом, «Одиссей» подходил к Марсу со стороны Южного полюса, как бы подныривая под планету. Корабль развернули хвостом вперед, маршевый двигатель включился на торможение. В осевой зоне блина, где находилась кабина управления, вновь начала ощущаться сила гравитации. Вскоре она даже превратилась в перегрузки: дабы не пролететь мимо цели, корабль энергично сбрасывал скорость.
Большой Джо внимательно следил за исправностью систем, но никаких существенных нарушений не замечал. Автоматика работала безукоризненно.
— Идем по графику, — от нечего делать доложил Григорий.
Марс превратился в громадину, не вмещающуюся в экраны. С края к центру рыжей чаши постепенно перемещалась белая полярная шапка, окруженная изломанным венчиком более темной местности, чем поверхность, расположенная далее к северу. Это было еще одной интригующей загадкой. Ученые в один голос утверждали, что в марсианской атмосфере замерзший углекислый газ может только сублимироваться. То есть, из твердого состояния сразу превращаться в газ. Следовательно, никакой жидкой углекислоты быть не могло. Жидкой воды — тем более. Тогда что же за серость расползается от тающих полярных льдин? Оказалось, пыль.
— Первая коррекция прошла нормально, — доложил Клаус. — Выходим под Южный полюс.
— Расстояние?
— Близкое к расчетному. Пора уж это расстояние называть высотой, — заметил педантичный Клаус. — Можно себя поздравить!
— Подождем, — сказал Григорий. — Еще предстоит вторая коррекция. Опасаюсь я.
И накликал.
Вторая коррекция пролетной траектории прошла далеко не блестяще. Хотя ММК и успел «зацепиться» за гравитационное поле Марса и превратился в его нового спутника, орбита получилась не круговой, а уродливо-эллиптической. Причина: тормозные двигатели не доработали, отключились раньше положенного срока.
Эдвин промолчал, поскольку и без его приказов каждый член экипажа знал, что следует делать. На Землю ушла сконфуженная радиограмма. Григорий крепко выругался по-русски, выключил свой пульт и по-американски взгромоздил на него ноги. Клаус срочно рассчитывал элементы новой, незапланированной орбиты. Большой Джо занялся выяснением причины сбоя. Остальные вахтенные проводили тестирование ОТС — общего технического состояния корабля.
А с экрана телескопа уплывала сияющая полярная область. Теперь она перемещалась от центра к периферии чаши. Ее очертания несколько смазывала испаряющаяся углекислота, но в целом видимость оставалась очень приличной. Дразняще приличной. Эдвин даже различал тень «Одиссея» — маленькое пятнышко, скачущее по нагромождениям «сухого льда» и временами исчезающее во впадинах.
— Свой след на Марсе мы уже оставили, — с несколько преувеличенным оптимизмом заявил Большой Джо.
— Уж очень эфемерный, — откликнулся Клаус. — Как юношеские грезы… Эдди, нам потребуется еще одно торможение.
— Кто бы сомневался.
— В нужную точку мы выйдем через шесть часов тридцать семь с половиной минут.
— БД, ты успеешь разобраться с неполадками в управлении движка?
— Вполне, — кивнул Большой Джо. — Железно.
— А реактор в порядке?
— Всю полагающуюся мощность выдает.
— Ну что ж…
Эдвин отстегнул ремни и выплыл из своего кресла.
— Моя вахта — как раз через шесть часов?
Григорий быстро глянул на таймер.
— Если хочешь, могу тебя подменить.
Эдвин отрицательно качнул головой.
— Мне совсем не трудно!
— Э, нет, Григги. Сам люблю порулить.
Григорий изобразил на лице высокомерие.
— Неширокий ты человек, начальник. Как полоска на американском флаге.
Эдвин ухмыльнулся. Полосы на российском флаге, конечно, шире. Только их там всего три. Против полусотни американских.
* * *
Центр управления располагался сразу под прозрачным окном в середине передней стенки blin'a. Покинув его через люк в полу, Эдвин оказался в круглом вестибюле, именуемом еще одним русским заимствованием, которое славяне в свое время одолжили у тюркских народов, — словечком bazar, что в переводе означало стихийный маркет под открытым небом. Где-нибудь в степях Азии. Ах, как все это было далеко! И по времени, и по расстоянию…
Базар «Одиссея» находился в осевом пространстве корабля, ниже кабины управления. Продавать в нем ничего не продавали, но там сходились все внутрикорабельные пути. Через свой потолок этот отсек соединялся с рубкой. Через пол начинался маршрут в хвост, по трубе к реактору, а в стороны от базара разбегались поперечные коридоры блина. Они делили диск на равные сегменты по девяносто угловых градусов. Каждый коридор-колодец заканчивался у обода колеса, где при вращении корабля вокруг сила тяжести достигала максимума. В этой наиболее комфортной зоне, располагались личные каюты экипажа.
Три шахты имели приятную и спокойную окраску, — молочную, терракотовую, бежевую. А вот четвертую выкрасили пронзительно-алым цветом. В каютах красного отсека никто не жил. Весь этот сегмент был напичкан ультрасовременной медицинской техникой, имел автономную систему жизнеобеспечения, а на совсем уж худой конец — еще и морг. Потому что красный сегмент представлял собой законсервированный госпиталь. Или изолятор, если угодно. На тот случай, если экипаж ММК «Одиссей» вздумает подхватить марсианскую инфекцию.
Таковая инфекция никоим образом не предназначалась для импорта. Невозможно было и представить, к чему она приведет на Земле. Поэтому в нескольких частях корабля имелись мощные заряды гексагена. Мать-Земля в любой момент могла взорвать «Одиссей» одной кодированной радиокомандой, не слишком учитывая при этом пожелания экипажа. Взорвать мог и командир. С помощью небольшого карманного пульта. Взрывать — это то, что люди научились делать очень хорошо. Значительно лучше, чем лечить болезни.
* * *
Как обычно, ММК «Одиссей» вращался. Спускаясь, Эдвину приходилось придерживаться за специально натянутый канат. Иначе при свободном падении в одиннадцатиметровый колодец можно и травму получить. Несмотря на пневматические подушки, устилающие дно. А подниматься приходилось по эластичным скоб-трапам, наклеенным на стены шахт.
Спуск проходил мимо входов, ведущих в кладовые, оранжерею и в санитарную шлюзовую камеру. Повсюду в крышках люков горели зеленые огоньки. Судя по ним, на борту ММК царил образцовый порядок. Немного смущало недавнее отключение тормозных двигателей, но все прочее шло хорошо, очень хорошо.
Благополучно приземлившись, Эдвин шагнул в кольцевой коридор диска. Протянул руку, нажал рычаг замка. У его ног распахнулся люк. В отличие от земных отелей, на «Одиссее» все апартаменты находились не за стенами коридора, а под его полом. Этого требовала толщина диска, который суживался от центра к периферии, а также то, что при вращении именно на ободе колеса искусственная гравитация максимальна.
Капитанское жилище ничем не отличалось от прочих. Примерно треть каюты занимала громоздкая, но очень безопасная космическая кровать. Свободно катаясь по изогнутым рельсам, это сооружение могло переезжать с пола на стену. Хоть на курсовую, хоть на кормовую. Такая конструкция гарантировала спящего человека от неприятных выпадений при внезапных ускорениях, равно как и при внезапных торможениях.
Руководителей проекта «Одиссей» очень беспокоила опасность травматизма. Поэтому во внутренней отделке корабля применялись только мягкие и упругие материалы. Интерьеры разрабатывались в стиле бонбоньерок для конфет. Как-то, пытаясь найти в своей каюте хотя бы один острый угол или предмет, Эдвин проиграл пари. Острые углы и предметы отсутствовали. Отсутствовали и кое-какие удобства. К великому сожалению, из-за большого расхода воды душ с самого начала исключили из технического задания проектантов. Вместо него предусматривалась шарообразная ванночка, снабженная маской для дыхания омывающегося. Чтобы поместиться в этом устройстве, омывающемуся приходилось находиться в эмбриональной позе на протяжении всей процедуры. Однако, по меркам совсем недавнего прошлого, сам факт наличия устройства для индивидуального купания на борту космического корабля мог вызвать и зависть, и восхищение.
Эдвин надел маску, скрючился, установил нужную температуру, нажал кнопку и выждал, когда точно отмеренный объем жидкости наполнит шарообразный сосуд. Потом закрыл глаза и попытался расслабиться. Горячая вода есть великое благо. А полчаса есть минимальное время, за которое это благо реализуется. Эдвин давно знал, что умение поддерживать организм в приличном состоянии есть обязательное условие успеха в жизни. Возможно, поэтому и стал командиром «Одиссея». При конкурсе в восемьдесят тысяч человек на место.
* * *
Шесть часов спустя он плотно обхватил рукоятки и нащупал ногами педали. На эти четыре точки было выведено управление четырьмя группами маневровых дюз «Одиссея». Считалось, что такой комплекс управления, хотя и менее привычен, зато чутче традиционной ручки, применяемой в авиации.
— Есть ручной режим, — сообщил Большой Джо.
Теперь многотонный корабль подчинялся движениям одного человека. Руками Эдвин мог поворачивать его по оси право-лево, а педалями — относительно направления голова-ноги. Понятия о вертикали и горизонтали в открытом космосе, естественно, отсутствовали.
В сущности, коррекцию вполне можно было доверить и автоматике. Но невозможно после долгих лет изматывающей подготовки отказать себе в удовольствии применить полученные навыки на деле.
ММК «Одиссей» выходил к месту коррекции. Группа управления приступала к работе. Клаус, как и полагается штурману, следил за положением в пространстве. Скосив глаз, Эдвин мельком взглянул еще и на Григория, замершего в кресле дубль-пилота. Григорий имел задачу перехватить контроль над кораблем в любой момент времени, как только в этом возникнет необходимость. Например, если с Эдвином вдруг приключится инфаркт или внезапное умопомешательство.
— Готов? — спросил Эдвин.
Быстрым движением второй пилот вытер вспотевший лоб и сказал по-английски:
— Шуэлли.
В ответ Эдвин припомнил историческое словечко и сказал по-русски:
— Поехали!
Все четыре группы дюз развернулись вперед и получили зажигание.
— Сработало, шеф, — доложил чрезвычайно довольный БД. — На этот раз — без всяких проблем!
Эдвин, не оборачиваясь, кивнул. Его внимание теперь было приковано к курсовому экрану. Туда вплывал южный приполярный район с очень неровным рельефом — так называемое кратерное «море» Аргир. С выделенной красным кружком безымянной горой, расчетной точкой прицеливания.
Вначале черный крестик, обозначающий вектор реальной траектории, даже и не цеплялся за край планетного диска, находился ниже полюса. Задача заключалась в том, чтобы совместить его с красным кружком за отведенное время. Только и всего.
Эдвин отпустил левую педаль и мягко придавил правую.
Едва ощутимая вибрация усилилась. В кабине послышался гул. А в наружных подвесках две группы дюз развернулись в противоположных направлениях. Скоординированная тяга начала прижимать нос «Одиссея» к Марсу. Крестик визира приблизился к планете, мгновение помедлил, а потом четко прорисовался на фоне белой полярной шапки.
— Есть горизонт! — живо откликнулся Григорий.
— Запас времени — семьдесят три секунды, — холодно напомнил Клаус. — Траектория уходит на два градуса восточнее нужного меридиана.
— Дело поправимое, — пробормотал Эдвин и взялся за рукоятки. Правую потянул к себе, а левую легонько оттолкнул.
Крестик на экране дрогнул и сместился к точке прицеливания. Затем, не удержавшись, перевалил ее и ушел западнее.
— Ноль семь градуса, — подсказал Клаус.
Эдвин подправил курс.
— Ноль четыре. Запас времени — шестьдесят секунд.
Эдвин еще раз шевельнул рукоятками. Он ощущал их уже как продолжения своих пальцев.
— Ноль два градуса восточнее. Мы в коридоре!
— Сколько времени осталось?
— Тридцать три… тридцать две секунды.
Эдвин продолжал осторожно «прижимать» корабль к планете. Крестик переместился на темную полосу, окружающую углекислотные полярные льды. Затем проследовал дальше и вскоре уперся в границу области Аргир.
— Есть совмещение по широте, — сообщил Клаус.
И тут же:
— Стоп, стоп! Проскочили! Минус полтора градуса!
БД шумно выдохнул. Григорий нервно облизал губы.
При такой крутизне траектории «Одиссей» мог запросто врезаться в Марс. Но Эдвин спокойно отработал педалями в обратную сторону.
— Есть совмещение по широте… Эх, нет. Плюс полградуса.
Эдвин сделал пару дыхательных упражнений и вновь заработал педалями. В реальных условиях коррекция проходила далеко не так гладко, как на тренировках. Что ж, бывает, Эдди.
— Минус ноль целых три десятых градуса, — тут же откликнулся Клаус. — Все, мы в пределах допуска! Эдди, можно давать тормозной импульс.
— No, — сказал Эдвин.
И на доли миллиметра сдвинул правую педаль.
— О! Отклонение — ноль. Мои поздравления!
— Благодарю, пока еще рано. Джо, давай!
Но дальше все было уже не так сложно. БД небрежно шлепнул по кнопке форсажа. Все группы маневровых дюз полной тягой заработали на погашение скорости.
Теряя высоту, «Одиссей» во второй раз проходил под южной полярной шапкой Марса. Согласно инструкции Клаус громко объявлял показания радиовысотомера:
— Шестьсот девяносто. Шестьсот восемьдесят. Шестьсот шестьдесят пять… Выходим на плановую орбиту, камараден!
Внизу, по льдам и пескам чужого мира, скакала все более различимая тень земного корабля. Свист, шум, крики… Экипаж «Одиссея» не отличался избытком сдержанности.
— Ну вот, Марсятка, — ласково сказал Григорий. — Вот мы и пришли. Пожалуй, на этот раз тебе не отвертеться…
* * *
У команды «Одиссея» успели сложиться свои обычаи. Один из них именовался Большим Сбором. БС объявлялся для принятия решений, в той или иной мере касающихся всех, и обязательно проводился в кабине управления, — чтобы вахтенные тоже могли принимать в нем участие, не слишком отрываясь от своих приборов.
Сбор являлся процедурой будничной. Чаще всего утверждались изменения внутреннего распорядка и обсуждались мелкие нештатные события вроде нарушения циркуляции растворов в оранжерее. Лишь единожды речь шла о реальной угрозе кораблю — во время пересечения метеорного потока. И уж ни разу не приходилось обсуждать угрозу Земле…
— Мы можем попытаться! — горячился третий пилот Венсан Дассо. — Кэ-эк разгонимся, кэ-эк перехватим этот чертов астероид…
— И что дальше? — с чисто британской флегмой поинтересовался доктор Виктор Ингрэм, он же ДВ.
— Высадимся. И… того. Пусть БД из начинки реактора соорудит аккуратную бомбочку, вот что.
— Это возможно?
Большой Джо нехотя кивнул. Он яснее всех представлял, какую дозу радиации придется получить инженеру корабля при сборке «аккуратной бомбочки».
— В принципе — да. Только мощность заряда будет невелика.
— Сколько?
— Килотонн двадцать пять — тридцать, не более. Вряд ли такой взрыв расколет астероид.
— Маленькая бомба лучше, чем большое ничего, — со всем китайским здравомыслием изрек пилот Го Чжан. — Разве не так?
— Так, — по-прежнему без восторга согласился БД.
— А может быть, заскочим на Землю, прихватим солидную бомбищу, и — вперед? — спросил Григорий.
— Ну вот уж на это никакого времени не хватит, подполковник, — усмехнулся Доктор-Виктор. — А мне говорили, что русские хорошо знают математику.
— Да нет, темные мы, — скромно ответил Григорий. — По этой причине лично я совершенно не понимаю, почему образованные британцы до сих пор не построили ни одной толковой ракеты. Кембридж, Оксфорд, то да се. Профессора, мантии… А на орбиту вас добрый дядя Сэм возит.
ДВ сохранил невозмутимое выражение лица. А вот Венсан с большим удовольствием расхохотался.
— Один — один!
— Послушайте, — сказал Большой Джо. — У меня есть другая идея. Можно установить на поверхности астероида наши маневровые двигатели, пусть поработают там.
— Хочешь изменить курс этой каменной громады?
— Хотя бы на полградуса. Этого вполне достаточно, чтобы отвести угрозу от Земли.
— А вот горючего для изменения курса не хватит, — заявил Клаус. — Представляешь массу астероида? Я вообще сомневаюсь, что мы успеем его перехватить.
Григорий пожал плечами.
— Чего зря мучиться? Пусть эти бездельники из NASA посчитают.
Это была, наконец, совершенно реальная идея. Все обернулись к командиру.
— Идет, — согласился Эдвин. — Пускай посчитают. Готовь радиограмму.
— Щас, — сказал Григорий и бойко застучал по клавишам компьютера. — Тут и готовить нечего. Вопрос лишь в том, сколько придется ждать ответа. Чью подпись воткнуть, твою?
— Нет. Подпись пусть будет такая: экипаж ММК «Одиссей».
— Пафос, — поморщился ДВ.
— Справедливо, — похвалил Го.
— В рамках демократической традиции, — кивнул БД.
Лишь доктор биологии Дэвид Очоа покачал головой.
— Хитрюга ты, полковник.
Ждать пришлось не больше часа. Видимо, на Земле тоже догадались изучить вариант с перенацеливанием «Одиссея». В 14.05 бортового времени заработала связь с Хьюстоном.
По обыкновению, Джеф Пристли выглядел внушительно. Даже больше обыкновенного, поскольку одет был не в цветастую гавайскую рубаху, а в очень официальный костюм с галстуком. Вряд ли он чувствовал себя комфортно в этом одеянии. Наверное, поэтому был несколько раздражен.
— Привет всем. Координационный совет рассмотрел ваше предложение. К сожалению, математики и NASA, и Звездного Городка пришли к одному и тому же выводу. Что ничего не выйдет. Астероид находится за противоположной от вас стороной Солнца. Требуется его догнать, затормозиться, установить на поверхности двигатели и очень долго тормозиться. Расстояние слишком велико даже для ядерного двигателя «Одиссея». В общем, времени не хватит. Так что продолжайте исследовать Марс. Это — лучшее, что вы можете сделать для Земли.
— Эх, — вздохнул Доктор-Виктор. — К сожалению, я был прав.
— Итак, — сказал Эдвин. — Продолжим наши занятия, джентльмены.
— Продолжим, продолжим. Уныние есть смертный грех, — уныло сказал Большой Джо.
