02
МОСКВА, КРЕМЛЬ. ЧЕРТ ВОЗЬМИ
— И чем это ты занят? — без всяких предварительных сигналов спросила трубка.
А вот такое следовало пресекать. Я очень ценю расслабленное состояние коры, именуемое свободой. Чем занят, тем и занят. Воскресенье. Мое дело. Можно переходить в контратаку.
— Что, гибнет мир?
Пресечь не получилось.
— Вроде того. Случаем, не забыл, кому служишь?
Атака захлебнулась.
— России, — мрачно сказал я, выбираясь из постели.
Я действительно служил России, которая часто принимала облик трубки. Хорошо, если телефонной.
— За тобой уже послали, — сообщила Россия и отключилась.
А послали за мной бронированный лимузин. Тех еще, брежневских времен. Кроме нее приехала машина с мальчиками, у которых провода жутко росли из ушей. И дверцу мне открыли, и в салон усадили, и чай-кофе предложили. Я даже выпил чашечку. Лишь потом приступил к расспросам.
— Ну, что такое? Моджахеды-террористы? Летчики-пилоты? Бомбы-пулеметы?
— Про взрывы информация не проходила. Но нечто сильное. Вышние сферы всколыхнулись.
— Свинячий грипп? Инфекционный альтруизм? Опять Кавказ?
— Это не мой уровень, Владимир Петрович. Достоверно сообщаю, что вашу охрану приказано усилить. Вот-с, познакомьтесь, — подполковник Терентьев кивнул в сторону переднего сиденья.
Там скрючился некий центурион в штатском. В лимузине он помещался с трудом, выглядел и устрашающе, и довольно неуместно, вместо костюма с плохо завязанным галстуком ему куда больше пошли бы калиги с веригами. В общем, громила какой-то. Со шрамом на щеке.
— Это Андрюша, — пояснил Терентьев. — Старший лейтенант Денисюк то есть. Персонально за вас отвечает.
— А сам за себя? ВДВ, между прочим.
Терентьев позволил себе улыбнуться.
— ВДВ? Это было давно. У Андрюши получится лучше. Спецназ ГРУ.
Андрюша тоже улыбнулся. Лучше бы он этого не делал, честное слово. К его улыбке я еще долго привыкал. А в тот раз невольно перенес взгляд на толстое ветровое стекло. С характерным таким синеватым отливом.
За синеватым отливом наблюдалась машина с красными мигалками. Перла напролом, крякала, завывала, транспорт пугала. Транспорт дорогу уступал, хотя и злобно сигналил в ответ.
Мы свернули на Тверскую, проехали на красный свет мимо постового полицейского. Раскормленного, с треугольной пуговицей кобуры на внушительном животе, одутловатым лицом и мелкими глазками. Многоопытного, превосходно знающего, с кем, когда и как себя вести на проезжей части демократии.
Денек за бронестеклами выдался серый, слякотный, чахлый. Мелкий снег то ли сыпался, то ли моросил, будто стараясь сделать жизнь как можно менее приглядной.
Но Москва, та еще Москва, умела быть примечательной в любую погоду, доложу я вам. Мимо проплывало много разного. Обсиженные рекламой улицы. Набыченная голова Маркса. А за несколькими поворотами — Василий Блаженный. Пеструщий, многоглавый, аки не в шутку опоенный диакон. Одно другое и цепляло, и дразнило, и дополняло. Даже кляксы ворон на золоченых крестах казались нужными. И простуженные негры у метро, и милосердные девочки, и будки совсем уж приблудных «хот-догов», все в общей картинке находило свое вроде бы даже исконное место. Как части единой, хотя и на редкость аляповатой мозаики. Тогда, 10 января Последнего Года, и не представлялось, что всего этого может не быть. Или может быть, но очень по-другому.
Говорят, что грядущее скрыто от нас из сострадания. А вот прошлое бывает скрыто только из невежества, что есть непростительная глупость. Потому что прилетевшее однажды может свалиться дважды.
* * *
В Кремль мы проникли через Боровицкие ворота. Проехали мимо солдат государева потешного полка без всякой волокиты с пропусками, что настораживало. Дальше, уже один, уже предъявляя документ, я миновал два поста внутренней охраны и поднялся на Н-ский этаж.
Там, в царстве Анны Иоанновны, застал некоего бравого офицера. Служивый вскочил, но честь отдавать не стал — в России руку к пустой голове (это ж вам не штаты бестолковые) не прикладывали. Стеснялись.
— Здравствуйте, здравствуйте, — доброжелательно сказал я, всматриваясь в бесхитростную физиономию.
Фамилия у физиономии тоже была какая-то бесхитростная… Сивухин. Капитан Сивухин, личный адъютант его превосходительства Туманяна. И поскольку адъютант находился в приемной, превосходительство должно было пребывать в кабинете. Возникал вопрос непраздный. Само приехало, али как?
— Ждет, — лаконично сообщила Анна Иоанновна, обмахиваясь средневековым веером, который подарил ей премьер страны Восходящего Солнца, весьма довольный ценами на сахалинскую нефть. В этом не было ничего удивительного, за нефть в России частенько получали сувениры.
А вот кабинет Тараса выглядел непривычно. Высокие окна, из которых обычно открывался вид на замоскворецкие небоскребы, оказались плотно зашторенными. При этом горела единственная настольная лампа с зеленым абажуром. Вроде бы та самая, под которой любил прищучить буржуазию сам Владимир Ильич Ленин. Да еще мерцал огромный, во всю стену экранище, который наверняка понравился бы главному большевику, очень ценившему искусство кино. Только вот на экране показывали совсем не революционные агитки. Там светилось нечто другое. Схема родной нашей системы светилась. Но не евро-азиатской, а Солнечной. Куда там вождю мирового пролетариата! Подобные масштабы ему не снились.
Сам Тарас сидел под Ильичевой лампой и сердито выговаривал в столетнего возраста трубку:
— Меня не волнует предлог, выбирайте сами. Меня волнуют сроки. Валяйте под мою ответственность. Вы это умеете.
Тут он глянул в мою сторону.
— Володька, чего оторопел? Садись, не коси глазом. Скоро все поймешь.
Я сел и стал дожидаться понимания.
— Чего? Штрафные санкции? Хо! Отплатим их же дензнаками. Ин год ви траст… Причем, каждый год. Или врежем форс-мажором по западным обжорам. А что? Дешево. И очень порадует коммунистический электорат. Да, вот еще. Займи ты испанскую делегацию. Ну покажи им озеро. Сколько раз? Эге. Тогда… э, помнишь тот балет с девками на кладбище?
— А э… кладбище актуально? — промямлил кто-то в столетней трубке.
— Кладбище всегда актуально. И Чижикову на них напусти. Чего? Второй раз за месяц? Не-ет, я такие вещи не забываю. Пусть она мужа за этот, за нос водит. А от меня передай, что орден пуантами накроется! Второй степени.
Я непочтительно зевнул. Тарас еще долго мог гнать картину, пущать полканов и тесать пролетария. Требовалось чем-то себя занять на период капустника.
В кабинете находился немолодой генерал с узким лицом, печальными глазами и глубокими залысинами. Это и был Ваграм Суренович Туманян, верховный католикос всея военно-космической мощи России. То есть товарищ весьма знающий.
Я подсел сбоку, шепотом поздоровался, попросил ввести в курс дела. Генерал кивнул в сторону экрана и с легким акцентом сказал:
— Это лучше показывать, Владимир Петрович. Подождете?
— Ладно, потерплю, — сказал я.
И от нечего делать принялся строить догадки о том, что же за связь открылась между экспортом нефти, критическими днями примадонны Большого и околосолнечными просторами. Пришел к выводу, что дело в просторах. Верилось с трудом, сильно разило Голливудом, но другие объяснения получались еще менее приличными. Когда Инну Чижикову жертвуют испанцам, а она у нас такое же национальное достояние, как и нефть, только пахнет лучше, тогда все дело пахнет подозрительно.
Подозрение начало пухнуть после того, как Тарас взялся направо и налево отдавать распоряжения о срочных закупках в госрезерв. Чаще всего упоминались палатки, продовольствие, медикаменты, питьевая вода и дизельное топливо, — весьма красноречивая комбинация. Мало того, Верховный Главнокомандующий повелел, не считаясь с жертвами, выгнать тараканов из бомбоубежищ страны. Я сидел и трепетал.
Отзвонившись, Тарас потянулся, хрустнул позвонками, секунду мрачно смотрел в стол, а потом сказал:
— Ну, что ж, Ваграм Суренович.
— Повторить сначала? — спросил Туманян.
— Да, уж извините. Вот Владимира Петровича требуется в курс дела ввести. Ну и мне полезно еще разок вдуматься.
Генерал вынул из портфеля ноутбук и погладил сенсорную зону. На большом экране, изображавшем звездное небо, тут же появилась желтая стрелочка указателя.
Несколько суток назад один из наших разведывательных спутников столкнулся с микрометеором. Платформа потеряла ориентацию и начала вращаться. В результате вместо территории Сомали было получено несколько снимков космического пространства. Дежурный офицер проявил инициативу…
— К награде, — сказал Тарас.
— Слушаюсь. Вот это, — Туманян обвел указателем мелкое пятнышко в центре стенного экрана, — военными астрономами расценивается как неизвестное космическое тело. Скорее всего, блуждающий астероид. Естественно, мы начали его фотографировать сразу с нескольких спутников через определенные промежутки времени. Выяснилось, что относительно Земли объект движется со скоростью свыше тридцати четырех километров в секунду. Сегодня в восемь сорок пять по московскому времени удалось вычислить его орбиту. Сейчас мы с уверенностью можем сказать, что через сто тридцать шесть суток и девятнадцать часов неизвестное тело окажется примерно в том же самом месте, где будет находиться и наша планета. Вот, собственно, и все.
— Володя, у тебя есть вопросы? — зевая, спросил Тарас. Видимо, не выспался, гарант конституции.
У меня же сна не было ни в одном глазу.
— Помилуйте! Если я правильно понял, через сто тридцать шесть суток будет конец света?
— Да, в мае. Двадцать шестое число.
— А какова погрешность в расчетах?
— Плюс-минус двадцать пять тысяч километров, — сказал Туманян.
— Так это ж — два диаметра Земли. Быть может, мы разминемся?
— Маловероятно. При сближении Земля начнет притягивать к себе этот камень.
— Так. И какова его масса?
— Трудно сказать, далековато еще. Но астероид не очень крупный, вряд ли больше трех километров в поперечнике.
— Даже если и один километр, нам мало не покажется, — сказал Тарас. — Не так ли?
— Не покажется, Тарас Григорьевич.
На большом президентском экране вновь появилась схема Солнечной системы. Только на этот раз там был изображен слегка изогнутый пунктир, упирающийся в третью от Солнца планету.
— Почти прямое попадание, — сухим голосом сказал командующий космическими силами.
— Невероятно, — пробормотал я.
— Еще как вероятно. Семьдесят шесть процентов. Известно даже приблизительное место падения. Где-то в районе Исландии.
При этих словах Тарас кивнул и постучал пальцем по большому президентскому глобусу. Показал нам Исландию. Но мне все не верилось.
— А это не комета?
— Объект находится слишком близко от Солнца, — генерал кивнул на схему, — на таком расстоянии у кометы обязательно появляется газовый хвост. Но хвост отсутствует, даже признаков нет. Это твердое тело, Владимир Петрович. То есть астероид. Да и комета, откровенно говоря, была бы не многим лучше. У каждой кометы кроме хвоста есть еще и ядро. Даже если оно ледяное, бед получится много…
Потом мы замолчали. Я сидел оглушенный, Туманян — самоуглубленный, а Тарас барабанил пальцами по столу, была у него такая скверная привычка.
За стенами кабинета располагался Кремль, за его пределами шумел многомиллионный город, вокруг Москвы имелась Россия, а по сторонам располагалось все остальное, ничего не подозревающее человечество. А еще дальше, в черном космосе, по какой-то неведомой причине сорвалась с вековечной орбиты сама смерть. Случилось то, о чем тысячу раз предупреждали астрономы и фантасты и во что никак не хотели верить политики. Хотя все мало-мальски мыслящие люди прекрасно понимали, что когда-нибудь этакое произойдет, почему-то казалось, что случится оно не при нашей жизни (еще этого не хватало!). Вот пусть потомки и расхлебывают…
— Хватит молчать, — сказал Тарас. — Ваши предложения?
— Собрать совбез, — автоматически сказал я.
Подумал и добавил:
— Расширенный. С академиками.
— Уже собирают. А до того?
— Подготовить пилотируемый корабль для изменения траектории астероида мы уже не успеем. В сущности, вариант только один, — осторожно сказал Туманян.
— Ракетный бой с камнями?
— Так точно.
— Начальник Генерального Штаба согласен?
— Полностью.
— А «Одиссей» нам не поможет?
— «Одиссей» уже у самого Марса, Тарас Григорьевич. Времени не хватит.
— А второй корабль? «Синдбад», кажется?
— Еще только проходит тестовые испытания. Пока не готов. И будет готов не скоро.
— Ну что ж. Пора вынимать головы из песка. Ваграм Суренович! Ваше предложение утверждаю. Все наши космодромы — на военное положение. Плесецк, Капустин Яр, Свободный.
— Байконур?
— Тоже. С Казахстаном я договорюсь.
— Слушаюсь. А что делать с космодромом Куру во французской Гвиане, а также с платформой «Морской старт»?
— Тут потребуются согласования с Еврокосмосом, французами и норвежцами. А мне к концу дня уже надо знать, сколько ракет, в какие сроки и с какими боеголовками мы сможем отправить навстречу каменному гостю. Только реально, с учетом всего нашего разгильдяйства.
Туманян усмехнулся.
— Коэффициент разгильдяйства у нас не выше американского.
— Хватит считать дядю Сэма пределом возможного. Берите пример… ну, вон с китайцев.
— Есть не считать дядю Сэма.
— Кстати, американцы-то знают? — спросил я.
— Американцы? — переспросил Тарас. — Видишь ли, как истинный хохол, я должен извлечь из ситуации кое-какую выгоду для Московии. Но все имеет свои пределы, конечно. Опасность такова, что замалчивать ее может только сумасшедший. Скоро буду звонить и в Вашингтон, и в Пекин, и в Нью-Дели. Потом пойдут официальные сообщения для ООН, Всемирного парламента. Ну и так далее. Исландского посла уже ищут по ночным клубам.
— Ищут где?
— Да по ночным клубам. У них опять проснулся вулкан с каким-то непроизносимым названием. Видимо, по этому поводу и загулял викинг.
Я не понял связи между вулканом и загулом посла, но уточнять не стал. Были вопросы важнее.
— Послушай, скоро пронюхает пресса. Большой шум поднимется. Ситуация на фондовых рынках…
Тарас сморщился.
— Неизбежно. Зато эти бисовы антиглобалисты хоть на время угомонятся. Дадут заниматься делом.
— Не уверен. А что делать мне?
— А тебе, хлопец, нужно разработать план подготовки к катастрофе. На тот случай, если у Ваграм Суреныча не все получится. Чтоб никто, значит, не пострадал.
— Что значит — никто?
— Никто — это то и значит, что никто.
— В масштабах планеты?
— В масштабе Евроазиатского Союза, остряк. Потренируйся для начала. Задача — спасти население.
— Сколько процентов?
— Сто.
— Все население?
— Все, голубчик мой. Сто процентов — это и есть все население, шоб ты знал.
— Верховный Главнокомандующий! Помилуй, я не Господь Бог.
Тарас зыркнул президентским оком. Был у него такой отработанный взгляд.
— Я тоже не хочу оказаться в роли Господа чтобы решать, кто достоин жить, а кто — нет. Кому можно взять в убежище только себя, кому жену, а кому еще и деток прихватить… Ты только представь, через какие руки будут проходить билеты на выживание.
— Ну, особых усилий не требуется.
— Тогда иди, спасай Россию. Только учти, необходимо сохранить еще базовые отрасли промышленности, подвижной состав транспорта, боевую технику армии. И, разумеется, создать максимальное количество запасов.
— Так. Армия еще.
— А как же? В цивилизованном мире без армии только дикари обходятся. Но есть и хорошая новость. Про флот можешь не беспокоиться. Весь ко дну пойдет, если у Ваграм Суреныча не получится. Хотя и здесь есть приятное: мы так и не успели построить самую громадную армаду в мире. Дядя Сэм потеряет гораздо больше. Хе-хе…
— Черт возьми…
Я откинулся в кресле и ощутил давление двуглавого орла. Точно между лопаток. Окрылился стулом…
Как всякий нормальный политик, всю жизнь мечтал каким-то боком протиснуться в историю. Но не такой же ценой!
— И времени четыре месяца? — невесть на что надеясь, спросил я.
— Аж целых четыре с половиной. В неделях так и вообще…
— А в минутах? — мрачно сказал я. — Утопия!
— Шоб я такого бранного слова от тебя не слыхал! — проскрежетал Тарас. — Утопия там или потопия, твое дело маленькое — иди, спасай Россию. Ибо такова моя хохляцкая воля.
— Люди?
— Да кто угодно. Грехи отпустим. Господь потом разберется.
— Деньги?
— Для начала — Резервный фонд президента. Но смотри, того… аккуратнее. Знаю тебя, казну не считаешь. А я — не Мороз-воевода.
— Аккуратнее, — это как?
— А это так, чтоб твой план не оказался дороже своей реализации, голубчик.
— Резервного фонда для реализации будет совершенно недостаточно. Это так, капля в море.
— Поэтому требуется определить источники долговременного финансирования. Для этого и собираю совбез. Ты тут пока не нужен. Ты собирай гениев, и ежедневно, — кровь из носу! — список самых неотложных мер — мне на стол. При этом учти, что все твои умные головы должны быть еще и немыми. Иначе эти вот головы зараз и поотрываю. Ваши выводы предназначаются только мне да Некумыкину. А не тем корпорациям, что захотят поживиться на конце света. Все понял?
— Ага. Особенно про отрывание голов.
— Тогда приступай.
— Мне потребуется штаб-квартира.
— Ну, это просто. Кое-кого недавно переселили в Матросскую тишину, поэтому в Зазаборье освободилось несколько вилл. Выбирай любую. И давай шевелись, ерзай, действуй! Советник по бацбезопасности… Как ни грустно, у тебя есть шанс оправдать свой титул.
«Бацбезопасность» — это он не оговорился. Точнее, оговорился не он. Так записала некая юная стенографистка. Извинялась страшно, я ее простил великодушно, но с тех пор разделяю горестную судьбу подпоручика Киже, хотя фигуру имею вполне осязаемую.
— Разрешите и мне отбыть? — спросил Туманян.
Тарас кивнул.
— Ну все, начинаю камлать, — сказал он, поднимая историческую трубку. — Анна Иоанновна, членов совета безопасности — ко мне. Всех, кто уже приехал. Остальных хоть из сауны вынимайте. Все визиты откладываются. Министра иностранных дел в Турцию не пускать, Некумыкин пусть прихватит свой портфель, а увольнение этого бонвивана из Центробанка, как его…
— Бумазей-Мурашкин.
— …отменить. Сейчас его порочные наклонности отходят на второй план.
— Точнее сказать, на задний, — вставила Анна Иоанновна по громкой связи.
Тарас хмыкнул.
— Бумазей-Мурашкин… Уже за одну такую фамилию расстреливать надо, — с особой ненавистью сказала Анна Иоанновна.
Я вспомнил, что когда-то ее предки служили в НКВД. Как по отцовской, так и по материнской линии.
* * *
В дверях Туманян пробормотал себе под нос какую-то фразу по-армянски.
— Простите? — не разобрал я.
— Надо бы взвеситься, — озабоченно сказал главный космический защитник, страдавший некоторым избытком «массы покоя», как он выражался.
— Не обязательно. Скоро килограммы посыплются сами по себе.
— А! Да, правильно. Черт побери, имеет ли теперь смысл заботиться о здоровье-то, а?
Я покрутил головой. Воротничок белой официальной рубашки показался очень тесным. Галстук давил на сонные артерии. В ушах шумело. Спина взмокла в том самом месте, где отпечатался двуглавый орел. И почему-то тошнило.
— Что, ущипнуть? — усмехнулся Туманян.
— А вас?
Генерал сокрушенно вздохнул.
— У меня уже синяки есть.
— Армению, может, и не зацепит, — без особой уверенности сказал я.
— Э! — Туманян махнул рукой. — Арарата у нас давно уже нет. Арарат сбежал за границу. Так что будем надеяться не на ковчег библейской постройки, а на ракеты российского производства. Сивухин!
— Я!
— Вези-ка меня, ара Сивухин, в штаб. Сам вези. Быстро вези. Так быстро, как ты любишь.
— А ГИБДД?
— А плевать на ГИБДД. Ставь мигалку.
— А с удовольствием, — бодро сказал Сивухин. — Черт побери…
Но глаза у него были невеселые. Почуял что-то парень. Должность адъютанта делает человека очень-очень проницательным. Это я по себе знаю.
