04
КРЕПОСТЬ ЗАЗАБОРЬЕ
Так в кремлевских коридорах именовался лакомый кус землицы юго-западнее столицы. Там, в светлых, веселящих душу заповедных лесах, по берегам былинных речушек, в знатном комплексе вилл, резиденций и прочих незатейливых дворцов, гнездился высший разум страны.
Равенства не бывает ни на Земле, ни на Луне, ни за колючей проволокой, все это мы проходили. Но вот концентрировать внимание народа на обидных истинах не стоит. Поэтому все элитное стадо строений окружал могучий заборище. Оттуда и название — крепость Зазаборье. То есть место уединенное. Где, выбрав подходящее именьице, и засел я, озадаченно-уполномоченный. По примеру летописцев, хотя отнюдь не в келье.
Вилла называлась не слишком оригинально — правительственная дача «Сосна-122». И особняк был не особо громадный, зато весьма уютный. С хорошей кухней и просторным холлом на первом этаже. На втором располагались спальни и большая рабочая зона с компьютерами. Тыльной стороной здание выходило на весьма живописную речку Красная Пахра, вполне пригодную для купания. Еще мне нравились кованые решетки, фонари и плоская крыша, способная принять вертолет. Но больше всего привлекала Алиса свет Георгиевна, иначе именуемая АиЗ, то есть, Алиса из Зазаборья. Она там жила потому, что феи сохраняются лишь в местах дюже охраняемых.
Алиса превосходно подходила к закрытой среднерусской местности. Фигуру имела статную, волосы русые, в косу сплетенные, а глаза серые да холодные. Как озеро… ну, Ильмень, что ли. Норовом обладала властным и дотошным. Подполковник Терентьев, например, забегал у нее и как маленький, и как миленький.
В результате, обалдев от вертолетного гула, уже через пару часов стояли передо мной две очень полезные сивки-бурки именами Фима да Дима.
Между прочим, добыть этих рыбин из глубин коррумпированной столицы было куда как непросто. Обе прекрасно умели залегать на дно, мимикрировать, пускать чернильные пузыри и смазывать лапы зеленкой. Потому как Дима и Фима слыли за наилучших (или наихудших, это — кому как) компьютерных негодяев прошлой жизни.
По следам их деятельности Интерпол составлял унылые отчеты. Из-за молодцев рыдали Матросская тишина, Бутырка, Кресты, да и все прочие похожие заведения Северного полушария. Южное не пострадало только из-за слабой концентрации капиталов. Кроме того, джентльмены с большой дороги Интернета бедных не щипали. Даже наоборот, частенько переводили в адрес то министерства здравоохранения Бурунди, то в фонд призрения нидерландских бродячих псов, то еще на какие-то богоугодные цели миллион-другой долларов из… ну, например, из секретного фонда ЦРУ.
Кто их только не пытался достать! Не получалось — и все тут. Даже у очень способной израильской разведки МОССАД. А почему? Эти бывшие детдомовцы имели свидетельства об окончании некоего профтехучилища в городе Сыктывкар (на которое потом, откуда ни возьмись, свалилось десять миллионов евро), а также дипломы московского Физтеха, английского Кембриджа и американского Массачусетского технологического. Причем, я точно знал, что дипломы — непокупные. По той причине, что и Фиме, и Диме покупать дипломы ни к чему, оба зарабатывали их играючи.
Мне они потребовались как непревзойденные мастера по обработке сверхбольших массивов информации, поскольку вдвоем были способны заменить средних размеров министерство. Либо Генеральный штаб таких канувших в небытие стран, как Бангладеш, Буркина-Фасо, Шри-Ланка или Кувейт. Несмотря на всю разницу биографий, жизнь-шутиха как-то свела нас в одном предвыборном штабе (не скажу в каком), после чего обе стороны остались довольны. А я имел возможность оценить способности этой парочки. И в нужное время о них вспомнил.
* * *
Дима, детинушка о двух метров росту, явно не отошел от новогодних излишеств, был изрядно навеселе, а потому ко всему происходящему относился со снисходительным интересом, как к неожиданному продолжению машкерада. В общем, общественной опасности не представлял. А когда пообещал не драться, с него и вовсе сняли браслеты.
А вот куда менее крупного Фиму изрядно трясло. Вполне свободными руками он цепко держался за звездно-полосатую авоську с надписью «ин год ви траст». И не сразу меня опознал.
— О, господи, — сказал я. — Да у тебя там что, сухари, что ли?
— Ага, — разозлился он. — И запасное бельишко.
— Ну, это ты поспешил.
— А! Так это ваши шуточки, гражданин начальник? Спецназ, вертолеты… Кувалдой по дверям?
— Мои, мои, успокойся. Не генерального прокурора. Пока.
Но Фима успокаиваться не спешил.
— Дверь сломали! Всю репутацию испортили!
— Расходы компенсируем. Что касается репутации…
— Тетю Фриму испугали до посинения! Это зачем?! Что, лавры Лаврентия покоя не дают? — продолжал шипеть Фима, он же гражданин Левитин, дергая головой и раздувая щеки по примеру очковой змеи, сиречь кобры.
Это следовало пресечь. Всего сто тридцать шесть суток оставалось. На всех… Поэтому, не вступая в полемику о правах граждан Ефима Львовича Левитина и Вадима Олеговича Оконешникова, я еще разок оглоушил этих рыбин:
— Вот что, друзья мои. Сейчас вам принесут бумагу. А вы ее подпишете.
Фима просто задохнулся, но Дима даже ухом не повел.
— А давай подпишу, — сказал он. — Верю я тебе, Во-Володька из бацбезопасности. Так вышло, что больше верить некому.
— Стоп! А ты дееспособен? — осведомился я.
— Как деепричастие, дева перед причастием и даже еле-дорожная дрез-дрезина. Совокупно. О, кого я вижу! Алиса Георгиевна, горлица, да вы ли это? Нет, Фимка, ты поглянь! Вот, значит, кто нас вычислил-то… Польщен, польщен, миледи. Позвольте ручку… Да не этот пипи-жонский паркер! Я — в смысле попо-целовать. Я — за добродушные отношения между попо-полами, если помните.
— А я — против фамильярности, — холодно сообщила Рюриковна. — Если помните, мы уже обсуждали этот вопрос, господин Оконешников.
Дима смешался.
— Ну… ничего ж такого не было. Я и расстегнуть-то не успел! Киба-дачи, зен-учу-дачи. А потом — темнота-а-а. Алиса Георгиевна, голубушка! Поверите ли, такой ой-цуки больше не хочу. Поэтому с темным прошлым будет покончено. Прямо щас. Прямо на глазах. Иначе худо нам придется, как мне кака-кажется.
— Тогда вступаем в служебные отношения, Вадим Олегович. Подчиненный — вы.
Дима стал во фрунт и попытался щелкнуть каблуками.
— Йес, мэм! Кто же еще. Почитаю за честь! До трех раз…
— А что за бумага? — тихо поинтересовался Фима.
— А, бумага, — сказал я. — О неразглашении.
Фима моментально воспламенился.
— А! Хватают, волокут, тайну подсовывают. Слушайте, ну не хочу я продавать Россию. Помилуйте, надоело. Вы уж сами как-нибудь. Или вон дядьку из Киева кликните, он получше нашего управится…
Тут его донельзя возмущенный взгляд упал на Терентьева, и Фима погрозил пальцем.
— Вы почему не в штатском, господин подполковник?
— А я не считаю нужным скрывать свою профессию.
— Тогда не смотрите на меня так!
— Как? — удивился Терентьев.
— Рыбьим глазом да из-под фуражки. Не те времена. Еще чего не хватало! Не подпишу.
Начальник охраны озадаченно промолчал. На его плечах таял снег, и от этого казалось, что погоны плачут.
— Жаль, — трагически сказал я.
— Да? А что ж такое будет? Подвалы Лубянки? Или таежные делянки?
— Фи, какие штампы… Чересчур сильны у вас старые страхи, гражданин Левитин.
— Старых было столько, что новых и не надо, — парировал Фима. — С вашего разрешения, я удаляюсь. Сударь вы мой, Владимир Петрович.
— Хорошо. Только не путайте Москву с Киевом. У нас с государственным антисемитизмом покончено, — внушительно заявил я.
Даже сам поверил.
— Что, и домой отвезут?
— С извинениями. Только уже не по воздуху.
— Оно и лучше, в вертолетах меня сильно укачивает. Из-за этого я даже яхту не покупаю. А где автомобиль?
— Да сразу за воротами.
— Ну, я пошел.
— Ну, берегите себя.
— И вам здоровьечка.
— Погода, знаете ли, слякотная.
— Просто мерзкая, — подтвердил Фима.
Уходить он явно не торопился. Тут я хлопнул себя по лбу.
— Алиса Георгиевна! Выдайте, пожалуйста, наши извинения.
АиЗ протянула незапечатанный конверт. Фима не удержался, пересчитал.
— Так, времена меняются. Пустячок, но душу греет.
— Приносим извинения от лица президента.
Фима еще раз взглянул на банкноты.
— Симпатичное лицо.
— Там изображен не наш президент, — холодно сообщила АиЗ.
— Так я и говорю, — ухмыльнулся Фима.
— Фимка, — прогудел Дима. — Что, совсем нюх потерял? Не старый еще ведь.
— Да старый я, старый. И насквозь больной. Прямо таким и народился. Шесть тысяч четыреста.
Вероятно, он очень уважал Шуру Балаганова. Я и бровью не повел.
— Годится.
— Владимир Петрович, сдается, вы не поняли. Я про евро говорю.
— Евро, так евро. Чего непонятного?
— Так в неделю же, господин советник.
Тут я решил уважить Остапа Ибрагимыча.
— А пусть будет десять. Для ровного счета. Только идите, идите поскорее! Компьютеры уже дымятся. Вас дожидаючи.
— Кормежка за счет заведения? — несколько оторопело спросил гражданин Левитин.
— Сударь, наносите оскорбление Алисе Георгиевне. Полный пансион. Только, чур, без моего ведома отсюда — ни ногой. И зубы — на замок.
— Ага. Замок, полный пансион. И сколько нам хлебать баланду?
— Месяца четыре. Ну, может быть, четыре с половиной.
— А не больше? — заподозрил Фима.
— Это уж вряд ли, — с большой убежденностью заверил я, глядя на хмурые облака за окном.
— Законы нарушать придется?
— Это еще зачем? Если будет мешать какой-то закон, то мы его изменим. По-моему, так лучше.
— Вот это приятно, — сказал Фима. — Мне многие законы мешают.
— Глядишь, и ам-амнистию заработаем, — сказал Дима.
— Все возможно, — обнадежил я. — Россия — страна внезапная. Уж если полюбит, то держись.
Дима взглянул на меня почти трезвым взором.
— А конец у вашей сказки будет счастливый, Владимир Петрович?
Я поднял глаза к итальянскому подвесному потолку с копиями фресок Микеланджело Буонаротти. Фрески изображали Страшный Суд.
— Вот этого, братцы, не знаю. Не от меня зависит. И даже не от президента. Только от него, — я кивнул на фрески.
— З-звучит песс-симис… — заметил Дима. — Как-то так звучит.
— От хорошей жизни еврея на небеса не позовут. Что, Владимир Петрович, здорово припекло?
— Будь здоров.
— Всеобщий конец наступает?
— Всего лишь общий, — бодро заверил я.
— Вот этого не надо, — сказал Дима. — Не надо общего конца, Владимир Петрович. Давно установлено, что каждому достаточно своего. Максимум — одного на двоих. Пардон, Алиса Георгиевна.
— Видимо, вы еще не успели привыкнуть к перемене общества, — снисходительно сказала АиЗ. — Неожиданно получилось.
Дима поморщился.
— Вряд ли смогу перевоспитаться, ваше величество.
— Почему? Вы же сумели бросить наркотики.
Дима закашлялся.
— Кажется, я могу идти? — спросил Терентьев.
— Ступайте, голубчик, ступайте, — милостиво позволил Фима, роясь в звездно-полосатой авоське. — Уморились, небось, нас задерживаючи… Царь Соломон, да где же мои очки? Неужели опять в холодильнике?
— Давно ты в тю-тюрьму не собирался, — добрым голосом сказал Дима.
Фима немедленно побагровел.
— Эта шутка надоела мне лет пятнадцать назад!
— У вас минус три слева и минус два с половиной справа? — спросила АиЗ.
Все уставились на нее. Фима покрутил головой, будто ему расстегнутый воротничок жал. Да и мне жутковато стало.
* * *
На втором этаже оба уткнулись в экраны. В курс дела вошли быстро.
— Ой, мама родная…
— И папа тоже.
— Да-а. Испуганный крантец корячится. В конце короткого туннеля. Владимир Петрович! Что ж вы так…
— Как?
— У-упругим дрыном да по бритой тонзуре… Прямо как на дико-дискотеке в Сыктывкаре, честное слово.
Я усмехнулся.
— Ну, теперь-то вы на меня не в обиде?
— Да я как-то сразу почуял, что на вас обижаться — грех. А теперь вот вижу, что по-почитать вас надо, игемон.
— Разве можно обижаться на спасателя человечества? — рассеянно согласился Фима. — Второго после Христа.
Он снял очки и протер глаза.
— Димк, давай-ка, увеличь зверушку максимально. И пропусти сквозь фильтры.
— Эй, эй, — сказал я. — Полюбовались — и будет. Рассчитывайте последствия. Именно для этого вас наняли.
— А какой у нас доступ?
— К любому банку информации, находящемуся во власти президента России.
Гангстеры двух непростых народов ухмыльнулись одинаково.
— Годится. На первый случай. Вы уж не обижайтесь, Владимир Петрович.
— Обижаться на вас бесполезно. От меня что-нибудь нужно?
— Нужно знать некоторые исходные папа-параметры, отче вы наш. Вот, к примеру, какова скорость астероида?
— Относительно Земли — около тридцати четырех километров в секунду.
— Диаметр?
— Никто не знает. До трех километров. Возьмите в среднем… ну, полтора, что ли.
— Лучше три, — здравомысленно поправил Фима. — Запас никогда не повредит.
— Три, так три. Вам теперь виднее.
— А масса?
— Вообще неизвестна. Пусть будет… м-м, среднеастероидная.
— Надо бы знать точнее, — кислым тоном сказал Фима.
— Попытаюсь, но результат получим нескоро.
— Попытайтесь, голубчик Владимир Петрович. Попытайтесь, красно солнышко…
— Не поминай всуе! — с внезапной яростью оборвал Дима.
— Что не поминать?
— Ярило.
— Почему?
— Мне кажется, не стоит.
Фима озадаченно пожал плечами. Потом он мне поведал, что у Димки бывают страшные озарения. После исцеления от наркозависимости.
* * *
Туманян откликнулся через сорок секунд. Меня это порадовало, темп закручивался нужный.
— Ваграм Суренович! Можете организовать пролет спутника близ астероида? Тогда по искривлению траектории…
— Вас понял. Уже думаем над этим проектом.
— Сколько времени потребуется?
— Через несколько минут доложу.
— Спасибо. Ждем. Дима, Фима! По расчетам военных, падение случится в районе Исландии. Вводите гидрологическую, метеорологическую, сейсмическую и всякую прочую информацию. Короче, хоть черта вводите. Или число «пи». Но выдайте мне прогноз. Гоу, гоу! Фас, мои дорогие.
— Ишь, погоняла, — проворчал Дима.
— Хычник, — согласился Фима. — Сейчас я полезу в Библиотеку Конгресса американского. А ты ныряй в Российскую академию наук. По пути можешь наведаться в ФСБ. Только не шали, никаких взломов, мы теперь мужи государевы.
— Э! Для ФСБ мы как были, так и останемся спай-мальчиками. Не забудь про британцев с их энциклопудиями. Хочу, чтоб они были на твоей совести.
— Ну давай, рабо-работай, рабо-раб египетский.
— Из Египта мы давно эмигрировали. Ныне я свободный раб алчности.
Тут они, наконец, замолчали, безумно уставившись в мониторы. Это значило, что дело двинулось и лучше не мешать. Я отошел к окну и поднял жалюзи. Надо за всем приглядывать, если рабо-рабов заводишь.
Внешний термометр показывал минус шесть. На улице уже стемнело. Из низких туч валил снег. Горели фонари. Искрились белые шапки на соснах, скамейках, на крыше, на трубе, на антеннах соседнего коттеджа, в котором располагалась охрана. Как говорится, все дышало покоем.
И вдруг разверзлись врата. Во двор усадьбы вкатилось облитое белой краской бронированное чудовище. Пропахало сугроб, развернулось и тактически грамотно устроилось за пустым летним бассейном (препятствие для перемещений пехоты и бронетехники). Затем пару раз крутнуло башней, рыкнуло, пустило в небо струю дыма и затихло. Замаскировалось. Заняло ключевую позицию. Старается Терентьев… Но вот идею наверняка подсказала младшая по званию.
Я отвернулся от окна и увидел ее, младшую по званию. Держа поднос, Алиса поднималась снизу, вырастая в проеме лестницы. Сверху открылся прекрасный обзор декольте, и я был вынужден отвести бесстыжие глазищи на внезапно прибывший бронетранспортер и другие, более безопасные объекты.
Быстро учуяв кофейный дух, Дима и Фима пошевелили носами, но от работы не оторвались. Я покачал головой. АиЗ кивнула и ушла на первый этаж.
Там тихо играла музыка. Что-то шипело на сковородке. Но пахло цветами.
«Интересно, — подумал я, — вот если тот свет существует, там такое возможно? Глазунья в райском саду? А если он есть, тот свет, что за смысл в чепухе под названием жизнь? Хоть какой бы знак с той стороны… Ан нет, полная глухота. Ничего достоверного за всю историю помираний. Как ни досадно, но жизнь, которая у нас есть, может оказаться и первой, и последней. В общем, от астероида лучше отбиться. Так, на всякий случай».
Позвонил Туманян.
— Владимир Петрович! Мы снимаем заряд с боевой ракеты. Вместо него поставим спутник. Ближайшее стартовое окно откроется через семьдесят три часа. Но есть одно «но». Видите ли, аппарат готовили для Бразилии. Это ничего?
— Ничего, Ваграм Суренович, — сказал я. — Подождет Бразилия, если жить хочет. Когда может состояться рандеву с астероидом?
— Мы поставим самый мощный разгонный блок. Но пролет состоится никак не раньше двадцать пятого февраля.
— Если есть возможность сделать это на час раньше, пожалуйста, сделайте.
— Все, что в наших силах. Работы будут вестись круглосуточно.
Туманян отключился, а я задумался. Круглосуточно? Не сорвется ли чего? У нас такое бывает. Иначе коммунизм давно бы построили. Но если у русских возникают проблемы, куда они должны обращаться? Правильно, к американцам. Так заведено. И Ленин это делал, и Сталин, и все последующие. Только цари предпочитали французов. Тираны, что с них взять.
— Алиса Георгиевна! Мне нужен Роберт Уоррен.
— Роберт Кольридж Уоррен-старший? Советник по национальной безопасности?
— Точно. Знаете, где он?
— Должен быть в Остине, штат Техас. Только там сейчас половина шестого утра.
— Будите.
— Накануне отмечалось совершеннолетие мисс Сандры Уоррен, младшей дочери советника.
— Фи! Разве американцы умеют напиваться?
— Мистер Уоррен не только американец. Он еще и техасец.
Да-а… Существенное замечание. Техасцы все еще ностальгировали по временам, когда были гражданами независимого государства. Индейцев покорили, от мексиканцев отбились, а вот от дяди Сэма — нет. Того ради частенько потребляли горячительное. И понять их можно. Штат Одинокой Звезды, все такое прочее. Там хочется напиться виски, потому что нефть кончилась. А после того как напьется виски или, того хуже, — текилы, техасец очень не любит, чтоб его будили. Особенно в половине шестого утра. Но делать было нечего, Земля находилась в опасности. А Техас, как ни верти глобусом, упрямо оставался на упомянутой планете.
Я пожал плечами. И по воле русских в Остине, штат Техас, зазвонил телефон.
* * *
— Хэллоу, Баб! Я тебя разбудил?
Вышло удачно. Уоррен оказался в довольно благожелательном настроении.
— Ноу. Меня разбудил президэнт оф зе юнайтид стэйтс. Есть у нас такой.
— Да, да, слышал. Знаешь, что у нас маленькие неприятности?
Советник действительно был не совсем в форме, но догадаться об этом можно было только по тому, что он упорно старался говорить по-русски.
— Йе. Но слушаю тэбья внэматэлно.
— Нужно установить массу астероида. Мы готовим к отправке космическую станцию. Из-за спешки есть риск неудачи. Будет неплохо, если вы подстрахуете.
На фоне американцев техасцы думают еще меньше, но так же продуктивно.
— Я должен обсудить зэт квесчн с Джимми. Толко, думаю, возражайт нету. Ми опьят ин ван боут, диа Влади Мир. В одной лодке то ест.
Страшно фальшивя, советник вдруг запел:
— Ви олл лив ин еллоу сабмарин, еллоу сабмарин… Помнишь, река Потомак плавали? Под «Битлз» энд скотч?
— Только отдельные эпизоды. Но рад, что мы в одной боут. Надеюсь, что не в одном бут. В башмаке, то есть.
— Донт ворри, бой, — пророкотал мой заокеанский коллега. — Сэрмоньюклеар ворхэд! Эмекрикэн мизайлс Тайтэн-Армагеддон. У вас ест Топол энд Булава. У Европа ест Ариан, Чайна ест Вэлыкий Поход. Мы… как это? Банг! Расколотим безмозглый стоун.
Хвала всевышнему, разоружились мы тогда не окончательно. Что правда, то правда. Были и ракеты, и термоядерные боеголовки. Но хватит ли времени? Вот вопрос. И уже тогда точил меня червяк и по другому поводу. Все ли мы знаем про астероиды? Однако американцев нельзя лишать оптимизма. Потому что это невозможно сделать без лишения жизни.
— Мои поздравления Сандре и Рэйчел, — сказал я.
— Сэнк ю. Привьет ту Эллис. Или пока рано?
Я покосился в сторону лестницы.
— Не гони мустангов, ковбой. Но передай мои поздравления вашим ребятам из Си-Ай-Эй имени мистера Даллеса.
Роберт довольно расхохотался.
— А ты передай мои соболэзнований ту Эф-Эс-Би имени комрэд Дзержински.
— Это по поводу чего?
— Мы словили еще один шпион мистера Крючканова.
— Вот черт… Что, подождать не могли?
— Ноу. Это получилось естэдэй. Никто еще не знал про стоун.
— Осложнения будут?
— Теперь — пустьяки. Советник ваше посолство объявят нон грата. Готовьте нового. Нэ пэрживау. И мы посылайт шпионов. Толко вы мало словили. Бай-бай!
— Вы тоже всех не переловите, — огрызнулся я. — Ба-бай.
* * *
Разговор с Уорреном меня не успокоил.
Напротив, тревога усилилась. Я ничуть не сомневался, что американцы мобилизуют весь свой потенциал. Исландия-то от них ничуть не дальше, чем от Москвы. Но достаточно ли наших, даже объединенных сил? Если Каменный Гость имеет поперечник не более трех километров, мегатонные боеголовки, быть может, его и раздолбают. А если поперечник больше? В космосе от взрыва, даже ядерного, нет ударной волны, потому что там нет воздуха. И потом, насколько он монолитен, этот астероид, какими породами сложен? Будет ли безмозглый стоун рассыпаться в атмосфере, или войдет монолитной массой? Последствия весьма различны.
Я сел за собственный терминал и потребовал всю информацию о грозном госте.
Информация пошла. И не только с наших спутников. В наблюдения включились орбитальные аппараты США, Еврокосмоса, Китая и Японии. В нужную сторону развернули свои башни наземные обсерватории в Мауна-Кеа на Гавайях, английская Грин-Бэнк, наша Пулково, а также Пик-дю-Миди во Франции. К сожалению, нельзя было использовать прекрасные телескопы, расположенные в Южном Чили, поскольку для них объект висел слишком низко над горизонтом. Зато крутые ребята из NASA пустили побоку весь график наблюдений, перенацелив на астероид свой «Региомонтан» — могучий орбитальный телескоп, самое зоркое око Земли. И с информацией не стали жаться: качали прямиком в Интернет. Без купюр, без платы и ограничений.
Увы, даже «Реги» давал фотографии, с которыми я не знал что делать: размытое пятно, и все тут. То блестящее, то очень темное, едва различимое.
— Люблю американов, — промурлыкал Фима. — У них всегда есть, что есть.
— Ничего мужики, — согласился Дима. — Если издали.
— Слушайте, — сказал я. — Катастрофу кто будет рассчитывать?
— Делается автоматически, — благодушно сказал Дима. — Только все это пойдет в корзину.
— Здрасте. Почему?
— Да видите ли, альбедо у астероида сильно меняется.
— Что такое альбедо?
Фима и Дима переглянулись.
— Альбедо — это не либидо, — сообщил Дима.
— Догадываюсь, — разозлился я.
— Шеф! Альбедо по-гречески означает «белизна». В астрономии этим термином обозначается отражательная способность небесного тела.
— Прекрасно, буду теперь знать. Но какая связь…
— Самая прямая. По альбедо можно прикинуть размеры космического тела.
— Чудесно. Тогда в чем проблема? Прикидывайте.
— Уже прикинули. Видите ли, когда спутник Туманяна засек гостя, астероид блестел очень сильно. Но потом взял, да и померк. Похоже, объект имеет два типа поверхности. Одна из них черная, будто сажей намазанная, а вторая отражает свет значительно сильнее. Так вот, этот Янус поворачивается то одним боком, то другим.
— Так. Что из этого следует?
— Из этого следует вот что. Астероид крупнее, чем ожидалось. В расчеты надо закладывать не три, а все шесть километров. Если не больше.
— Очень приятно. Но хотя бы для трех километров можете обрисовать последствия? Ориентировочно.
— Пжалста, — благодушно сказал Дима.
На моем экране возник глобус. Повертелся, попрыгал, как бы устраиваясь удобнее, и повернулся той частью, где располагается Северная Атлантика.
— Падение действительно состоится вот здесь, между Исландией и Гренландией, — сказал Фима. — Димк, сделай бам-бам в Датском проливе.
На моей карте сверкнуло. Во все стороны от взрыва побежали черные волны.
— Ну вот, — задумчиво сказал Фима. — Острова Исландия больше нет и никогда не будет. Останется группа скал и зона невероятной активности вулканов. Испарятся ледники Гренландии. Но это хорошо. Гренландия сыграет роль щита, она частично ослабит удар по североамериканскому континенту.
— Все равно, мало им не покажется, — проворчал Дима. — Как бледнолицым, так и краснокожим.
Фима кивнул.
— Атлантическое побережье Канады и США будет смыто. Остальная территория подвергнется действию мощной атмосферной волны. Ураганы, циклоны, торнадо. И прочее, прочее, прочее…
— Землетрясения, — добавил Дима.
— Да, страшное дело. Но низменной Европе достанется еще больше. Половина Британии и весь полуостров Ютландия будут утоплены. Францию зальет по самые Альпы. Переполнится бассейн Балтийского моря. Поток ворвется в Финский залив, пройдет над Санкт-Петербургом…
Я вздрогнул.
— Стоп. А дамба? Дамба же есть в Финском заливе. Разве она не спасет?
— Мир ее праху. Волна будет на порядок выше. Итак, поток пройдет над Питером, а потом через Ладогу захлестнет Белое море. Далее он сольется с волной, обогнувшей Скандинавию с севера. Погибнут Карелия, Соловецкие острова, Архангельская область. Под водой скроется полуостров Ямал со всеми нефтяными вышками. Но есть и приятная новость: Норильский промышленный район пострадает только от ураганов. Ну и от колебаний земной коры, разумеется.
— Утешил.
— Погодите. Потоп — всего лишь полбеды. Взрыв поднимет в атмосферу больше ста миллиардов тонн воды, испарятся хлор, бром и масса других элементов, содержащихся в морской соли. Все это «съест» процентов восемьдесят озонового слоя. Из разлома океанского дна выплеснется раскаленная магма, которая огненным штормом понесется во все стороны.
— На какое расстояние? — спросил я.
— На расстояние… большое. Пыль и дым пожаров закроют солнечный свет. Земля охладится. В долгосрочной перспективе ледники постепенно распространятся до линии Париж — Киев — Ташкент — Токио. Большая часть североамериканского континента тоже превратится в подобие Антарктиды. Южной Америке, Африке и Австралии повезет не многим больше. В общем, свободным ото льдов останется лишь узкий пояс вдоль экватора.
— Теперь все?
Фима кивнул.
— Все. Если не считать глобальной активации вулканов, уменьшения содержания кислорода в воздухе, массового вымирания всего живого, изменения русел рек, снижения уровня мирового океана, что, между прочим, превратит Средиземное море в несколько периодически замерзающих озер. А Черное, Каспийское и Аральское моря, Балхаш да Байкал — так те просто превратятся в глыбы льда. Ну и климат, мягко говоря, изменится. Станет значительно суше и морознее. Вот, если всего этого не считать, то да — все.
— В основном, — усмехнулся Дима.
— Постарались, братцы.
— Да, за десять тысяч еле-евро. Которые к лету и на фиг не будут нужны. Владимир Петрович! Не пора ли поужинать? Пока имеется такая возможность. Шутка ли, новый ледниковый период на носу. А мамо-мамонтов, между прочим, съели в прошлый раз.
— Учтите, расчеты выполнены при допущении, что диаметр астероида не превышает три километра, — под конец предупредил Фима.
— Так, — тупо сказал я. — А при шести километрах?
— А при шести километрах все будет чуток похуже. Димк, у тебя сигареты остались?
— Курить вредно. Можно и не дожить до Армагеддона.
— А тебе сильно хочется?
— Не слишком, — молвил Дима, пуская клубы. — Одно утешает: пожизненный срок нам больше не светит.
Фима закашлялся.
— Верно. Нам грозит от силы несколько месяцев. Не очень строгого режима. Но я бы предпочел пожизненный.
— Его еще заслужить надо, — сказал Дима.
И вообще скрылся в дыму.
