14
АНШАРХ
Оба вымотались до последней степени. Дима уронил буйну головушку на клавиатуре обиженно попискивавшего компьютера. А Фима посапывал в кресле, куда забрался с ногами.
Пора было покидать гостеприимную Лубянку. А будить их не хотелось. Я выудил из диминой пачки предпоследнюю сигарету. Вспомнив, что скоро придется бросить это вредное дело, с наслаждением закурил. Всем вообще предстояло бросить это дело. Под землей не слишком-то покуришь. Да здравствует здоровый образ жизни. Осанна Карробусу. Впервые за нашу историю он мобилизовал и объединил все человечество. Мы достигли небывалых результатов. Мы придумали способы противодействия всем последствиям катастрофы.
За единым исключением. Человечество абсолютно бессильно перед тектонической стихией. Когда протуберанец испарит океаны, триллионы тонн воды перестанут давить на две трети поверхности Земли. Наша планета начнет расширяться. Чудовищный напор недр поднимет бывшее морское дно, которое покроется сетью огнедышащих трещин. Волны небывалых землетрясений прокатятся от полюса до полюса, дробя горы и круша убежища, которые мы с таким напряжением создавали.
Да, во всех подземных городках имелись шарообразные сейф-камеры из толстенной стали. Были подготовлены отряды спасателей, созданы аварийные запасы воды и воздуха, имелись резервные генераторы энергии. По стенам выработок уже разрастается родственник марсианского лишайника. Во многих местах под землей взрывали ядерные боеприпасы, чтобы потом залить в образовавшиеся пустоты как можно больше воды, спасти ее от неистового протуберанца, и пусть эта вода будет радиоактивной, лишь бы она уцелела. А еще взрывы снимали часть накопившихся напряжений в земной коре и тем самым могли хоть чуть-чуть ослабить главный сейсмический удар. И все же приходилось лишь гадать о том, сколько людей погибнет от ярости недр.
В соседнем кабинете зазвонил телефон. Послышался голос бессонной Алисы:
— Слушаю. Да, он в курсе. Когда? Хорошо, передам. Володя! Слизень опять приближается. Вертолет за тобой пришлют минут через пятнадцать.
— Вертолет за нами, — поправил я. — Собирайся.
— Надолго?
— Возможно, что навсегда.
— И я должна собраться за четверть часа?
— Много вещей нам все равно не позволят взять.
— Так. И куда мы теперь подадимся? В Оймякон? На Соломоновы острова? В Антарктиду?
— Еще дальше.
— Что может быть дальше? Разве что Луна.
— Правильно.
Алиса не стала охать или изумляться, не та у нее была школа. Вместо этого ухватила суть.
— Постой, постой. А как же остальные? Все, все остальные?
— Вот мы и будем готовить базу для всех остальных.
— Для всех? Это утопия.
— Майор Бубенцова! Шоб я больше не слыхал такого бранного слова. Утопия там, не утопия, ваше дело — собрать вещи. Учтите, с косметикой на Луне возможны перебои, — железно сообщил я.
И принялся будить Фиму с Димой. Потом, когда не получилось, позвал на помощь Андрюшу. Поднялась рука у изверга.
* * *
«Илья Муромец», он же Ту-260, огромный сверхзвуковой бомбардировщик, был нагружен по максимуму и от этого нестерпимо долго разгонялся по взлетной полосе. На спине он нес «Корвет», космоплан, в котором сразу за пилотами сидели я, Алиса, Тамара Саратовна и Андрюша. Фима с Димой остались на Байконуре. Им предстояло вылететь следующим рейсом. А на самом деле вылететь не предстояло никогда, как выяснилось позже.
Еще четыре штатных кресла рабочие космодрома из кабины убрали. На их месте громоздились герметичные ящики, контейнеры, баллоны. Эта поклажа должна была обеспечить существование дополнительных четырех человек до тех пор, пока экологическая система лунной базы не адаптируется под новую нагрузку.
Бомбардировщик все разгонялся и разгонялся. Наконец его двигатели взревели так, что вибрация прошла через мягкое кресло и скафандр. Но мелкие толчки и потряхивания прекратились. Над спинками передних сидений перестали дергаться головы пилотов в шлемах с надписями «Ефимов» и «Хабибуллин». Не оборачиваясь, второй пилот поднял большой палец. Это означало, что от земли мы оторвались.
В боковой иллюминатор я видел плоскую, выгоревшую казахстанскую степь, цепочку низких серых гор на горизонте. Впереди и чуть выше нас летел истребитель сопровождения. А над ним наливалось синью родное, обреченное небо, увенчанное серпом спасительной Луны. Скоро, очень скоро нам предстояло смотреть в обратном направлении…
Рев оборвался. Благодаря дисплею в спинке пилотского кресла можно было понять, что скорость перевалила звуковой барьер и продолжала расти. Космоплан все круче задирал нос. Мы пробили слой редких облаков. Через пару минут сопровождающий «МиГ» достиг своего потолка высоты, прощально помахал крыльями, отвалил влево и пошел на снижение. Головы «Ефимов» и «Хабибуллин» синхронно кивнули. Потом посмотрели вверх. В потолочной панели над ними начали зажигаться сигнальные огоньки. Импульсные двигатели разгонного самолета уже получали подпитку из бортового запаса кислорода, но вскоре им должна была потребоваться еще и помощь «Корвета».
— Дамы и господа, проверьте замки и давление в скафандрах. Подходит время орбитального разгона, — объявил командир. — Даю форсаж.
Свет в салоне мигнул. Вибрация усилилась, — видимо, заработали двигатели «Корвета». Судя по карте, внизу находилось озеро Балхаш. До отрыва от самолета-носителя оставалось совсем мало времени, когда со мной вдруг заговорил майор Ефимов.
— Владимир Петрович, простите, какая-то паника в эфире.
— Паника? По поводу чего?
— Да вроде бы от Солнца протуберанец оторвался.
— Что?
— Протуберанец.
Алиса вздрогнула, Андрюша напрягся. У меня зашумело в голове. Да как же, подумалось, да почему ж так рано? Мы еще не готовы!
— А куда летит протуберанец? — вдруг спросила Алиса. — В каком направлении?
Майор Ефимов, не оборачиваясь, пожал плечами.
— Мы запросили и Байконур, и Звездный, но там никто ничего толком сказать не может. Владимир Петрович, через сто пятнадцать секунд мы отделяемся от «Муромца». Это — обязательно, это — жестко. А вот потом нужно либо идти на аварийную посадку, либо продолжать взлет. Решение — за вами.
— Протуберанец летит довольно медленно. Что-то в пределах тысячи — полутора тысяч километров в секунду. Пламя достигнет Земли не раньше, чем через тридцать два часа. До Луны добраться успеем? В экстренном режиме?
— Не могу сказать. Если не возникнет каких-то непредвиденных обстоятельств. Видите ли, полторы тысячи — предел только для обычных, так сказать, естественных звездных выбросов.
— Это вы бросьте, — сказал я. — Обстоятельства.
Пилоты одинаковым жестом воздели руки к потолку, где испуганно мигали светодиоды. Андрюша, Тамара и Алиса молчали. Потому что решение должен был принять я, и только я. Единолично.
В то время под землей на постоянной основе у нас проживало и работало уже около трех миллионов ста семидесяти тысяч человек. Всего мест было подготовлено для шестидесяти семи миллионов, в пожарном порядке можно было разместить вообще все население России, да что толку! Сколько людей можно переправить в убежища за оставшиеся часы, учитывая неизбежную панику? И сколько из них переживут хотя бы саму катастрофу, не говоря уж о более отдаленной перспективе?
На меня накатила волна отчаяния. Что там ни решай, меньше чем через трое суток большей части человечества придет конец. Оставались неполные четыре десятка часов. Что можно успеть за это время? Бесполезно. Пропало всякое желание что-то делать, говорить или даже думать. Но потом вспомнился последний разговор с Тарасом.
— Эй, казак, будем готовить из тебя президента. Я давно предупреждал.
— До выборов еще два года.
— До выборов президента России.
— Ну да, президента России. Если они вообще состоятся. А ты про что?
— Про другое. Скорее всего, это будет называться СШЛ. Соединенные Штаты Луны то есть.
Я засмеялся.
— Это что, всерьез?
— Вполне.
— Самая эксцентричная из твоих идей.
Тут хмыкнул Тарас.
— Ошибаешься. Идея вовсе не моя. Кандидатуру выдвинул… догадайся кто.
Я поднял на него малоподвижные глаза.
— С догадливостью у меня сейчас… того.
Тарас довольно улыбнулся.
— Ничего, отоспишься в самолете. Твою кандидатуру предложил президент США. Чем-то ты ему здорово понравился. А теперь угадай, кто у тебя будет вице-президентом?
— А. Это проще. Уоррен?
— Точно. Китайцы, конечно, сопротивлялись. Но вдвоем с Джимми мы их забодали. Пообещали прямые всеобщие перевыборы через полгода. И поскольку на Луне китайцев…
Я машинально кивнул.
— Володька, как бы ни досталось Земле, человечество не должно пропасть нацело. И отвечаю за это теперь не я, не Робинсон, не ООН. Вот и весь мой сказ. Способности твои я знаю, согласия не спрашиваю. Потому как время, когда испрашивали согласия, давно истекло.
Тут он пошарил в ящиках стола и вытащил потрепанную Конституцию. Потом подумал и добавил Библию.
— Давай, клянись.
Я слабо удивился. К обоим писаниям Тарас относился чисто прагматически, однако почтительно. Считал, что они необходимы, как две ноги, на которых «топочет государствие». Он никогда не использовал символы такого рода ни всуе, ни в целях, так сказать, сиюминутных. Хотя в ходе последней предвыборной компании Фима и Дима что-то такое предлагали.
Тут и меня пробрало. Я вытер вспотевшие ладони о пиджак, положил их на книги и сказал:
— Чтоб я сдох.
Поклялся, в общем. А раз поклялся, следовало исполнять.
* * *
— Решение такое: рейс продолжаем.
Голова «Ефимов» мрачно кивнула. Я знал, о чем она думала. Семья оставалась на Земле, а служебный долг уводил на Луну…
Но долг есть долг. Что бы там ни думал военный человек Ефимов, он продолжал выполнять обязанности. Мы успешно отделились от бомбардировщика, пошли на собственных моторах. В иллюминаторе я видел вспышки сигнальных огней «Ильи Муромца». Волоча за собой шесть полос инверсии, быстро уменьшаясь в размерах, он уходил на обратный курс. Туда, где в желтоватой дымке садилось вечернее солнце. Еще вполне обычное по виду. А «Корвет» продолжал разгоняться курсом восток-юго-восток. Туда, где сгущалась ночь.
Байконур остался позади, нас вела станция слежения Сары-Шаган. Прошла удивительно долгая минута. На высоте в сто двадцать километров космоплан покинул воздушное пространство Казахстана, полет контролировали уже китайцы с космодрома в Синьцзяне.
Ребята прилично говорили по-русски, но ничего нового о протуберанце сообщить не смогли. То ли действительно не знали, то ли еще не решили, что пора сообщать. По обыкновению, Пекин вполне мог не спешить с информацией, способной взбудоражить полтора миллиарда подданных. Это ж не кучка футбольных фанатов, в конце концов.
Капитан Хабибуллин настроил резервный приемник на ТВ-диапазон, передо мной на дисплее в спинке кресла появились искаженные, трепещущие изображения, все же позволившие пробежаться по основным новостным каналам.
Массовые беспорядки пока не начались, хотя шум стоял ужасный. Телеведущие с одинаково круглыми глазами уверяли, что протуберанец устремился не куда-нибудь, а прямо к Земле. На основании чего сделан такой вывод, оставалось непонятным, поскольку никто из опрошенных на скорую руку ученых так не говорил. Однако на кого может быть обрушен гнев Господень? Да только на нас, грешных. На кого же еще, Марс уже наказан.
В действительности же раскаленный выброс находился слишком близко к Солнцу, проекции совпадали, поэтому направление движения оптическими методами еще не определялось, а спектрограммы только начинали меняться. Поток частиц высоких энергий, конечно же, возрос. Но оставался вопрос, летят они во все стороны или только к Земле? Кроме того, некоторые астрономы сомневались в том, что протяженность протуберанца превысит миллион-другой километров. То есть до нас он не достанет. На этом обнадеживающем сообщении я отвлекся от новостей.
В кабине «Корвета» появилась невесомость, потому что мы вышли на орбиту. Но Ефимов с Хабибуллиным дружно вздохнули и взялись разгонять челнок дальше. В наушниках сильно затрещало, связь оборвалась. А меня сильно затошнило. Нет, не герой я, честное слово. Не герой. Потому что с детства мечтал попасть в космос, попасть в историю захотелось позже, но тоже давно. А когда вдруг получилось и то и другое, я не сильно обрадовался, а наоборот. Очень потянуло отмотать ролик назад. И очнуться… ну, дворником где-нибудь в Нарьян-Маре. Не ходите, братцы, во власть. Ой, не ходите. Повсюду гробики мерещатся, нужно держать себя в руках, когда пинают ногами, мучиться либо от раскаяний, либо от горьких сожалений, пить кровь народную, а потом страдать от коликов. И подушкой не закроешься, и но-шпа не спасает, и петух не кукарекает. Поэтому, если не остервенеешь на посту, не отупеешь или не забронзовеешь, а останешься более-менее человеком, то мечта одна: дожить до отставки.
Чтоб, значит, в одиночку хорошо выпить, отоспаться, блаженно осесть пред телевизором. Ну и всласть ругнуть родную власть. Потому что после тебя она, эта власть, обязательно достается каким-то недоумкам.
* * *
После выхода на промежуточную орбиту на нас посыпались мрачные новости. Чем больше проходило времени, тем все более мрачные.
По мере удаления протуберанца от Солнца направление его движения становилось все более очевидным. У Марса, сбоку от траектории полета солнечного выброса, находился ММК «Одиссей». Он первый с полной определенностью сообщил, куда летит поток звездной лавы.
Опережая его, неслись субсветовые частицы высоких энергий. Уровень радиации в межпланетном пространстве быстро повышался. Всем, кто находился в открытом космосе, следовало сильно поторопиться. В том числе и нашему «Корвету».
Наихудшие ожидания оправдались. Обсерватории всего мира одна за другой подтверждали: гигантский выброс раскаленной материи летит именно к Земле. По счастью, летел он не со скоростью света, в запасе имелось еще около тридцати пяти часов, но летел неотвратимо. Надеяться можно было только на чудо. На то, что страшный пламень все же выдохнется, не дотянется до Земли.
Разумеется, политики в чудо не верили. Одна за другой власти разных стран объявляли чрезвычайное положение. Чуть ли не первым это сделал Тарас. Я прекрасно представлял, какое море работы на него хлынуло, поэтому был очень тронут тем, что про меня он не забыл. Используя свой президентский вес, Тарас добился для «Корвета» права внеочередного пролета. Хотя беспокоился батюшка, прямо скажем, не только и не столько обо мне все же…
Диспетчеры международного центра управления полетами дали нам полный зеленый свет. И уже через десяток часов я любовался кратерами, трещинами и цирками с очень близкого расстояния.
На селеноцентрической орбите нас встречали. Об этом позаботился уже Уоррен, прибывший несколькими часами ранее. Как только «Корвет» закончил торможение, внизу, на фоне тусклой поверхности Океана Бурь, начала вырисовываться ажурная конструкция «Снежинки».
Этот летательный аппарат предназначался для эксплуатации исключительно в лунных условиях, поэтому не имел закрытой кабины. Вообще не имел кабины. Груз закреплялся на решетчатой платформе, а пассажиры пристегивались к своеобразным космическим шезлонгам, расположенным там же, на платформе. В центре площадки возвышалось несколько более массивное кресло пилота, окруженное пультами.
Космос чрезвычайно демократичен. Новоиспеченному Президенту Луны пришлось наравне со всеми перетаскивать ящики, баллоны и разные прочие грузы. Космонавтом я оказался бестолковым, больше мешал, чем помогал. Алиса управлялась куда ловчее. И все же, вопреки моим усилиям, поклажу переместили, закрепили и проверили. «Корвет» закрыл люк, втянул хобот, по которому делился с лунным челноком излишками топлива, и включил предстартовую сигнализацию. Ефимов и Хабибуллин спешили, им было необходимо вернуться на Байконур несколько раньше протуберанца, поэтому никаких прощальных церемоний они не проводили.
Наш новый пилот проплыл над нами, проверяя, как устроились пассажиры. Потом отцепил соединительный трос, присел, уперся ногами в платформу и, к моему величайшему изумлению, принялся отталкивать нос «Корвета» руками. К еще большему изумлению, космические аппараты медленно, едва заметно, начали расходиться.
— Силен мужик, — сказал Андрюша. — Как звать-то?
— Юджин.
— Американец?
— Ноу. Дурбан. Саус Эфрика.
— Май нэйм из Андрей фром Раша.
— Ай си, — страшным басом сообщил пилот. — Фасн йо белт, секьюрити.
Потом добавил уже по-русски:
— Не надо падать Луна, Андрей фром Раша. Потому что он круче тебья.
— Риалли? — усмехнулся Андрюша.
Меня сначала позабавила, а потом заставила взгрустнуть мимолетная пикировка двух взрослых, но по-мальчишески гордящихся своими мышцами мужчин. Вся наша цивилизация еще не созрела, не вышла из драчливого возраста. Как раз по этой причине серьезной сдачи мы дать пока и не можем. Ну что ж. Будем прятаться в подворотнях. Или, как гуторили на исторической родине Тараса, — ховаться. Только бы подворотни хорошие достались.
* * *
Подворотни мне достались следующие.
На Луне существовали базы, принадлежащие наиболее богатым странам. А над главным поселением по имени Хьюманити неподвижно висел флаг ООН. Из-под него мне и предстояло править.
Все лунные городки походили друг на друга, поскольку строили их по единой технологии — взрывом получали котлован, а над ним возводили полусферу. Появились эти городки тоже по одной причине, именуемой гелием-3, которого очень мало на Земле и которого хватает на Луне. Этот изотоп сулил настоящее Эльдорадо, поскольку одна тонна гелия-3 в термоядерных реакциях давала столько же энергии, сколько получалось при сжигании пятнадцати миллионов тонн нефти. Такое соотношение делало рентабельным добычу сказочного элемента хоть на Луне, хоть на спутниках Юпитера.
Но когда прибыл Каменный Гость, вдруг выяснилось, что лунные поселения могут быть важны совсем по другой, куда более весомой причине. Один из парадоксов, порожденных Карробусом, заключался в том, что протуберанец, страшный для Земли, практически ничем не грозил сейсмически мертвой, безвоздушной и безводной планете. Лунные базы рисковали лишь кратковременной разгерметизацией, и то маловероятной. Поэтому давали очень хороший шанс выжить всем, кому посчастливилось в них находиться.
Счастливцев насчитывалось больше семи сотен душ. И моей задачей являлось превращение этих сотен хотя бы в тысячу до тех пор, пока с Земли можно было хоть кого-то вывезти. При самом неблагоприятном раскладе лунным людям предназначалось стать зародышем нового человечества.
Как это сделать, я представлял весьма смутно. Прилунившись на поверхность очень плоской лунной горы Варгентин, каюсь, я меньше всего думал о спасении цивилизации и возрождении человеческого рода. Вообще ни о чем не думал, две бессонные ночи сделали свое дело. Отрывочно помню, что со «Снежинки» мы перебрались на другую, более продолговатую платформу, но с похожими низкими креслицами. Сразу после этого я отключился.
Пробудился от плавного покачивания. Попробовал встать — не получилось. Чьи-то заботливые руки пристегнули меня к сиденьицу из тонких трубочек. Еще несколько таких насестов были прикреплены к решетчатой платформе, подвешенной к толстому тросу. На них расположились фигуры в скафандрах — Алиса, Тамара Саратовна, Денисюк и еще кто-то незнакомый, с лицом, скрытым стеклом светофильтра. Я не сразу сообразил, что это был наш сопровождающий и водитель канатной тележки в одном лице.
— Ты проснулся? — спросила Алиса.
— Почти.
Через сиденье ощущалась легкая вибрация. Над головой бесшумно вращались большие колеса со спицами. Они катились по канату вдоль линии столбов, уходящих за близкий лунный горизонт. Довольно неожиданно из-за него появился яркий прожектор. По параллельному тросу проехала встречная платформа с людьми в китайских скафандрах. Вероятно, это была дежурная смена космодрома Варгентин. Потом прокатилась череда грузовых платформ с герметичными кислородными контейнерами и одна пустая платформа.
Солнца на черном небе не имелось, стояла серая лунная ночь, зато впереди, там, куда убегали высокие ажурные столбы, над неровным контуром горизонта светилась горбушка Земли. Пока еще нетронутой.
Под платформой петляла хорошо укатанная колесами и гусеницами дорожка. От нее в разные стороны разбегались цепочки следов. Некоторым из них наверняка насчитывался не один десяток лет. Все отпечатанное в пыли здесь все равно что впечатано в историю, ветра на Луне ведь не бывает, это вам не Марс какой-нибудь.
«Вот ведь куда меня занесло, — вяло удивился я. — Надо бы маме позвонить, что ли. Как она там устроилась в Талнахском руднике?»
— Алиса, какие новости?
— Да какие могут быть новости? Летит…
— Сколько людей упрятали?
— У нас, в России? Пока только девять миллионов. В ряде городов произошли беспорядки. Есть жертвы. Как жаль, что тебе не сразу поверили.
— А! Месяцем раньше, месяцем позже… По большому счету, мы бессильны перед угрозой такого масштаба.
— Но на Луне ведь кто-то уцелеет? — подавленно спросила Алиса.
— Да почти все.
— Только это слабое утешение, — мрачно сказала Тамара Саратовна.
— А где Фима с Димой?
— Сидят на Байконуре. Ждут своей очереди. Наш «Корвет» пока не приземлился, но бомбардировщик уже заправляют.
— Не успеют, — еще более мрачно сказала Тамара Саратовна. — Второго рейса не будет.
Это было весьма вероятно. Я почувствовал себя виноватым и промолчал.
Из-за горизонта показалась база Хьюманити, несколько слабо освещенных куполов. Приближалась столица моего лунного царства. Тележка начала замедлять ход. Трасса подвесной дороги входила в щель на верхушке самого большого купола. Там мы и остановилась, вровень с платформой.
Беззвучно раскрылись замки. Фиксаторы отпали. Мы замедленно перепрыгнули на перрон. Водитель тележки пробормотал что-то неразборчивое. В платформе открылся круглый люк. Оттуда поднялись люди в полицейских скафандрах. За ними выплыло облачко замерзших газов.
— Все никак не отладят насосы, — извиняющимся тоном сообщил водитель.
— Да ничего, — сказал я. — Спасибо за доставку.
— Это вам спасибо. Говорят, вы первый поняли, кто такой Каменный Гость на самом деле.
— Не совсем так. Не я один.
— Какая разница! Верят вам. В то, что найдете выход. Вы ведь найдете?
— Ну прилетел именно для этого.
— Знаете, проблем с исполнением приказов не будет. Люди готовы рыть Луну голыми руками. Круглые сутки и бесплатно. Потому что там, — водитель махнул рукой в сторону голубой горбушки над горизонтом, — там у всех кто-то остался. У вас ведь — тоже?
— Да. Конечно.
— Так вы что-нибудь придумаете?
— Обязательно, — бодро сказал я.
И порадовался тому, что никто не видит моего лица. Излучать уверенность при любых обстоятельствах — профессиональная обязанность любого президента. Хотя очень трудно выглядеть уверенным, когда от бессилия выть хочется. Очень трудно.
— Еще говорят, что вам сопутствует удача.
Тут уж я совсем не нашелся, что ответить. Просто похлопал славного парня по плечу. Это можно было понимать как угодно.
* * *
За тонкой переборкой бубнил Джеф Пристли, живая легенда NASA.
— «Синдбад», «Синдбад», высаживайте на Варгентин. Как поняли? Прием.
— Вас понял. Иду на Варгентин. «Снежинки» готовы? У меня сто сорок человек на борту.
— Я помню.
— Разрешите еще один рейс.
— Хольгерд, опять ты за свое?
— Мы все десять раз просчитали.
— Да мы тоже математику учили. Риск слишком велик. Повторяю: после высадки уходишь на ночную сторону, прячешься в тень и ждешь, когда протуберанец схлынет.
— Мы успеем.
— Хольгерд, это приказ.
— Пожалуй, я его не выполню. Извини, старик. Конец связи.
Джеф скрипнул зубами. Потом заглянул в дверь. Я кивнул.
— Погоди, с тобой будет говорить один мудрый человек.
— Далай-лама, что ли?
— Привет, Хольгерд. Я не Далай-лама. Владимир Черешин на связи.
— Sorry, не понял. Президент, что ли?
— Да.
— Тогда доброе утро, сэр. Простите, что не сразу понял. Для меня большая честь…
— Хольгерд, перестань. Времени нет. Сколько человек рассчитываешь привезти этим последним рейсом?
— Минимум сто сорок. Возможно, даже сто пятьдесят, если не слишком толстые.
— Насколько я помню, срок работы реактора на «Синдбаде» составляет пять лет?
— Почти. Пятьдесят восемь геомесяцев, сэр.
— За эти пятьдесят восемь месяцев ты перевезешь массу людей. Тысячи жизней. Десятки тысяч, а не сто пятьдесят.
— Вы думаете, на Земле кто-нибудь уцелеет?
— Обязательно.
— Уверены?
— Я знаю, что говорю. Надеюсь, ты мне веришь?
— Безоговорочно.
— Нельзя рисковать кораблем, Хольгерд. Другого «Синдбада» у нас очень долго не будет. Потому что после протуберанца до ракетостроения мы не скоро дорастем. Особенно до атомного ракетостроения.
— Если дорастем.
— Вот в этом и у меня уверенности нет. Так ты выполнишь приказ?
— Даже если прикажете застрелиться, сэр. Извините за то, что отнял время.
— У всех есть нервы. И близкие люди на Земле. Это кого угодно может вывести из равновесия.
— О, да. Только вы того, держитесь, мистер президент. Вам-то ломаться нельзя.
— Да я и не ломаюсь, — соврал я.
И начал разоблачаться. Потому что в дверях возникла Тамара Саратовна со шприцем.
Грешен, боюсь внутривенных инъекций. С детства предпочитаю внутрипопочные. Самая полезная часть человека — его седалище. И что бы мы без него делали?
— Я запрещаю вам пить кофе, — сказала амазонка в халате. — Кажется, мы об этом уже говорили.
— Тамара, вы слишком строги, — встал на мою защиту Баб. — Он толко нэдавно бросил смокинг.
— Это был не смокинг, а брюки.
— Какие брюки? Смокинг есть курение.
— Займитесь-ка своим делом, сэр. И выйдите из кабинета.
— Одновременно? — удивился Баб.
У него еще не было своего кабинета. Из-за чего парень работал в моем.
— Квикли.
— Кьюкемба! Не осталось послушных женщин в мире.
— Это потому, что мира скоро не останется, — отрезала Тамара Саратовна. — Не стоило его вам доверять.
И с ожесточением вонзила шприц, будто нашла во всем виноватого.
Я охнул. Женщины есть стихия. Особенно умные. То есть те, которые не знают, чего хотят. Но знают, кто виноват. Обычно тот, кто поближе. Поскольку Фима так и не успел прилететь, поближе оказался я. К тому же с обострением гипертонической болезни.
— Внимание всем базам, — по-английски объявил Уоррен. — До прибытия протуберанца осталось двадцать часов сорок три минуты. Начинаем последнюю проверку аварийных служб.
Джеф Пристли повторил объявление на русском, французском, немецком, китайском и арабском.
* * *
От массового суицида нас тогда спасала лихорадочная деятельность, не оставлявшая ни единой свободной минуты.
С поверхности Луны убирали все мало-мальски стоящее, наружные части низких построек и сооружений засыпали защитным слоем реголита. Внутри баз устанавливали дополнительные перегородки и дублирующие трубопроводы. Шло жесткое уплотнение жилого фонда, досрочное снятие урожая в оранжереях, раздача индивидуальных аптечек, продовольственных пайков, фляжек с водой и запасных кислородных баллонов.
С Земли прибывали последние беженцы и наиболее важные сельскохозяйственные животные. Разношерстные, наспех переоборудованные, большей частью одноразовые аппараты садились прямо вокруг куполов Хьюманити, что раньше категорически запрещалось. Как ни странно, никто и ни во что не врезался. Видимо, благодаря талантам Пристли.
Мы с Уорреном тонули в спорах и ругани при распределении ресурсов между поселениями. Лишь за несколько часов до катастрофы этому развлечению пришел конец, поскольку отключили питание канатных дорог, и бартер между базами засох. Что успели, то перевезли, а что не успели, — все, абзац.
После этого на первый план вышли другие проблемы, например, выстраивание вертикали власти. Ввиду исключительных обстоятельств на Луне вводилось прямое президентское правление. Я считал его единственно правильным решением. Однако, по настоянию американцев и Евросоюза, прямое президентское правление должно было контролироваться лунным парламентом, а выборы проводили более чем в пожарном порядке. Тут тоже сначала шли баталии из-за квот, потом посыпались жалобы по поводу давления на избирателей и даже, как ни смешно, по поводу подтасовки данных. Кое-где дело дошло до первых лунных драк на национальной почве. В общем, земляне верны своим привычкам, где бы ни оказались, при любых обстоятельствах, и протуберанец, опять же, — нам не указ. Все стихло лишь за несколько минут до катастрофы. Буйных изолировали, раненых перевязали, а избранных утвердили. Мы с Уорреном наконец-то смогли покинуть кабинетик и по винтовой лесенке поднялись в холл под крышей административного купола.
Там работали десятка три членов правительства. Черные, белые, желтые, по мере приближения времени «Ч», все они отрывались от своих компьютеров, устало откидывались в креслах, устремляя взгляды к большому монитору под потолком.
* * *
По нашим местным понятиям стояло утро. Не слишком раннее. Как всегда, тихое и, конечно же, совершенно безоблачное.
Черное небо перечеркивал пылающий конус, тупой конец которого на глазах вытягивался, поглощал звезды, занимал все большую площадь. От главного потока отделялись многочисленные завихрения, медленно тающие в пространстве. Вначале протуберанец оказался неравномерным; состоящим из отдельных пятен, спиралей и облакообразных сгущений. Но постепенно становился все гуще, плотнее.
Там, куда он летел, над серым горизонтом пронзительно голубела Земля, ярко освещенная и Солнцем, и близким протуберанцем. Четко видимая граница дня и ночи начиналась в Северной Атлантике, проходила через Францию, отрезала запад Африки и тонула в Гвинейском заливе. Погода на всем видимом полушарии держалась отличная. Благодаря телескопу прекрасно различалось, как подхваченные ветрами пески Сахары стекают в океан. Гренландию окаймляло большое количество отколовшихся айсбергов. Лишь покалеченная, безлюдная Исландия скрывалась под тучами, в которых поблескивали молнии.
Началась все с того, что ярко обозначился контур атмосферы как на ночной, так и на дневной стороне. Потом в планету уперся поток звездного пламени. От полюса до полюса волна кипящей морской воды встала по всему Тихому океану. С зазубрин страшной стены срывались смерчи пара и донной грязи. Они уходили вперед, оставляя длинные полосы на поверхности еще нетронутой воды, которой становилось все меньше и меньше.
Прошло всего несколько минут. Середина гигантской волны ударила в берег американского континента, прокатилась через Панамский перешеек. Я успел заметить, что вдоль всей длиннейшей цепи Кордильер бурые потоки отклоняются вверх, взлетая до стратосферы. На орбитах стаями гибли всевозможные спутники. Они успевали передать, немыслимые, невозможные картинки: снизу, из горящего воздуха, хлынул ливень обломков самой разной величины, включая настоящие скалы.
— Что, что это, сэр?!
В полной тишине голос прозвучал болезненно резко.
— Ох, тише, Джеф. Как что? Протуберанец, будь он проклят.
— Я не о том, — Пристли махнул рукой куда-то мне за спину.
Там, за моей спиной, произошло изменение. Над волнистым лунным горизонтом появилось смутное пятно. Каковы его истинные размеры, сначала было неясно, так же, как и расстояние до него.
— «Синдбад»? — спросил я.
— «Синдбад» сейчас на ночной стороне. Прячется в тени.
Люди в диспетчерской тоже повернулись. Все, без исключения. С каким-то невольным облегчением. На их осунувшихся лицах лежали отсветы вселенского пожара, бушевавшего в нашем общем, гибнущем доме, в четырехстах тысячах километров от нас. Казалось, именно этот поток бурого света давил, разворачивал головы. Зрелище умирающей Земли — вещь невыносимая, способная свести с ума. По счастью, на Луну Земля отправила людей отобранных, с крепкой психикой.
— Радары, — сказал Баб.
Пристли опомнился.
— Йес, сэр.
Операторы Хьюманити быстро произвели измерения.
— Дистанция четыреста семнадцать, скорость три и восемь десятых мили в секунду. Диаметр объекта — шесть с четвертью.
— Шесть с четвертью чего?
— Тоже миль, сэр. Размеры — примерно как у Каменного Гостя.
— Направление движения?
— Идет на нас. Курс — база Хьюманити. Батарея противометеорных ракет готова открыть огонь.
— Стоп. А во что стрелять собираемся?
— Простите?
— Что собой представляет объект?
— Радарное отражение цели не характерно для металла. Все, что можем сказать, сэр.
— Это бефобастрон, — сказал Джеф Пристли. — Тот самый, о котором предупреждали тэнгиане.
— Отставить ракеты, — сказал я.
— Да, мистер президент.
Тем временем конфигурация пятна отчетливо менялась. В телескоп было видно, что контур пришельца становился неровным, на нем появлялись неправильной формы выпячивания.
— Быть может, все-таки открыть огонь? — спросил какой-то полковник.
— Не смешите, — сказал я.
Баб кивнул. Андрюша прокашлялся.
— Надо бы спуститься в бункер, Владимир Петрович.
— Не спасет нас бункер, — с медицинским спокойствием сказала Тамара Саратовна.
И мы принялись ждать.
Когда до пришельца оставалось миль двести, он сильно изменился, сделавшись похожим на немыслимых размеров атом: в нем образовалось белое сферическое ядро, вокруг которого вращались мелкие размытые шарики. Это пугало. Это было то, что мы уже видели. Но ничего серьезного, как и при появлении Карробуса, предпринять не могли. Оставалось лишь наблюдать.
Потом началось нечто новое. То, что мы еще не видели. Окружающее пространство вдруг исказилось, будто невидимые волны пробежали по вакууму. Качнулись звезды, съехали и вновь вернулись на свои места пологие склоны лунных кратеров. Мне показалось, что дернулся пол под ногами. Я потерял равновесие, мог и упасть, если бы не подхватил Андрюша. Волны непонятных изменений ощутили все присутствовавшие. Эти изменения продолжались лишь мгновения, хотя прошли сквозь герметичные стены, прокатились сквозь нас. Судя по выражению лиц, многим пришлось плохо, не только мне, кое-кто даже лишился сознания. Неприятные ощущения схлынули, когда импульс прокатился дальше, к погибающей Земле. Что это было, мы поймем еще не скоро, лунные сейсмографы, как потом выяснилось, ничего не зафиксировали, никаких особых сотрясений.
* * *
Вмешательство оказалось действенным. С дневной стороны Земли начала формироваться незримая преграда. Сначала образовалась первая точка сопротивления примерно над экватором. От нее к югу и северу поползли дугообразные продолжения. Наконец образовалась сплошная зона защиты, очертаниями напоминающая нечто вроде невидимого зонта. Звездное пламя упиралось в него, клубилось, бушевало, но пробить не могло, покорно обтекало по сторонам. За противоположной стороной планеты при этом возникли гигантские всполохи, вроде полярного сияния, но невиданного по масштабу, широченной дугой охватившего все темное полушарие. Отдельные завитки этого свечения, радужно переливаясь, отрывались и уплывали куда-то прочь, в космос.
Около суток продолжалась беззвучная битва с протуберанцем. Позже мы узнали, что Карробус к этому времени успел скрыться за Солнцем, раскаленный поток шел по инерции, но от этого он не становился безобиднее. Наш спаситель опоздал всего на четверть часа, однако опоздал непоправимо, как тогда казалось. Эти пятнадцать минут обошлись чрезвычайно дорого. Земля изменилась катастрофически.
Сдутые протуберанцем газы образовали огромный хвост, в который потом вошла Луна и нежданно получила в подарок слабенькую, но собственную атмосферу. Кроме этого мы получили еще сильнейший метеоритный дождь. Солнечный смерч снес, сдул в космос неисчислимое количество обломков. Крупные падали вниз, средние остались на разнообразных орбитах, а вот мелкие достигали Луны. Из всех купольных городков не зацепило тогда лишь космопорт Варгентин, находящийся на самом краю видимого с Земли диска. В других поселениях появились раненые и погибшие от декомпрессии. Получили повреждения антенны, спутники, резервуары, солнечные батареи. Однако все это, разумеется, ни в какое сравнение не шло с тем, что происходило на Земле.
Уцелевшая воздушная оболочка бывшей Голубой Планеты заволоклась черно-коричневой мутью, сквозь которую невозможно было что-то разглядеть. Мы включили инфракрасный телескоп и радиолокаторы. Картинки приходили ужасающие.
Бушевал глобальный ураган, уничтожавший без разбора и тайгу, и джунгли, и сельву. В брошенных городах полыхали пожары, взрывалось все, что могло взорваться. А потом выпадало вниз. Обломки строений, песок, пыль, размолотые горные породы. На глазах чернели и таяли полярные шапки, горные ледники. В потерявший половину своих вод Тихий океан устремились страшные течения. Волны цунами заливали берега морей. Повсеместно шли грязевые ливни. Не осталось ни единой реки, сохранившей прежнее русло. Просыпались вулканы, обрушивались склоны, в земной коре открывались пылающие трещины, одна из которых за считанные часы отрезала юго-восточную часть Африки от остального континента. В огненную рану хлынули миллиарды тонн воды. Фонтаны перегретого пара взметнулись на сотни километров, планету потрясла судорога нового катаклизма, породившая гроздья вторичных извержений.
Невозможно было поверить в то, что кто-то мог выжить в этой преисподней. Радио молчало по всем диапазонам частот, на телевизионных экранах мерцало молоко. Страшно было подумать о том, что творится в подземных убежищах и каков счет жертвам. Которым мы ничем помочь не могли.
* * *
Протуберанец шел ровно сутки. Потом ослабел. Наконец схлынул, оставив после себя хвост «солнечного ветра». Очень сильного, особенно по меркам нашей прошлой, такой безмятежной жизни. Но уже не смертельного. И даже не особо страшного. После всего того, что Земля перенесла за четверть часа.
Бефобастрон дважды облетел обожженную планету и свернул свой зонтик. Закончил работу. Но исчезать не спешил, зачем-то вернулся к Хьюманити. С верхнего этажа мы его прекрасно видели, он остановился над лунной поверхностью километрах в трех от базы. Огромный, нависающий над куполами. Все такой же смутно-белесый, окруженный шариками, похожий на гигантский атом какого-то вещества, фтора, кажется. Только с его нижней части до самого реголита густо свисали серебристые нити, образующие подобие бороды.
— Хорошо, что это не Карробус, — сказала Тамара Саратовна.
— Хорошо, что не стали палить ракетами, — бодро доложил полковник, косясь в мою сторону.
Никто не отреагировал на его реплику. Люди молча стояли, сидели и даже кое-где лежали, постелив куртки на пол, выложенный карминовыми плитками в стиле «а ля кирпич». Но не спали, несмотря на две или даже три бессонные ночи. Все напряженно чего-то ждали. Как пассажиры безнадежно задержанных авиарейсов.
За моей спиной тихонько кашлянул Джеф. Я его уже хорошо изучил и знал, что по пустякам не побеспокоит. Поэтому повернулся.
— Хольгерд готов лететь, — сказал он.
— Какой Хольгерд, куда лететь?
— Хольгерд Янссен. Готов лететь на помощь «Одиссею».
— Подожди. А Земля? Оттуда тоже нужно вывозить пострадавших. Их там намного больше.
— Пока атмосфера хоть немного не успокоится, никакая ракета с Земли стартовать не сможет. Ураганы продлятся долго, «Синдбад» вполне успеет вернуться.
Я протер глаза, отгоняя сонную дурь. И на секунду растерялся. Еще не привык к тому, что все люди вокруг должны мне подчиняться. И к тому, что от моих решений зависят чьи-то жизни. Между тем каждая жизнь действительно стала бесценной. В относительной безопасности находилась всего лишь одна десятимиллионная часть человечества. Как ни странно, отвечал за нее я.
— Уровень космических излучений сейчас очень высок. Спасая восьмерых, мы не потеряем одиннадцать?
Джеф покачал головой.
— Экипаж минимален, всего трое, один из них — врач-гематолог, специалист по лучевой болезни. На «Синдбаде» есть свинцовая камера и все необходимые лекарства. Удаляясь от Земли, корабль будет выходить из потока максимальной радиации. Главную опасность будет представлять не излучение, а возможные неполадки. Но тут, к сожалению, ничего не поделаешь.
— Послушай, а эти капсулы, эти «Спэрроу», они не могут добраться до Земли самостоятельно?
— Могут. Но примерно за полтора года. Такого времени нет. Ребята скоро начнут задыхаться.
— Карробус точно скрылся?
В отличие от Баба, Пристли владел русским очень прилично.
— Жаль, что не накрылся. Подпись: академик Шипицын, обсерватория космопорта Варгентин.
— А. Очень рад, что он с нами.
— Я тоже, мистер президент. Так отпускать Хольгерда?
Мне показалось, что все это пустые хлопоты, это уже неважно, скоро произойдет нечто такое, что сделает их излишними. Нечто, в корне меняющее суть вещей. Должно произойти. Почему?
Как ни банально это звучит, но все в мире взаимосвязано. Ход событий всегда есть результирующая многих сил. Если одна из них вдруг возобладает, это долго не длится. Всегда найдется другая, уравновешивающая сила. Или даже урезонивающая. Иначе говоря, за шустрым злом рано или поздно должно последовать запыхавшееся добро. Так мне казалось. Но мало ли что покажется переутомленным мозгам? Как говорится, на бефобастрона надейся… А он опоздал.
— Где бумага?
Джеф протянул лист с каким-то распоряжением, прикрепленным поверх пластиковой папки. Там было всего три строчки. Причем, написанных по-русски. Но я так и не смог понять, что они значат. Временно потерял способность воспринимать печатное слово.
Пристли протянул ручку с золотым пером, которую так недавно и так давно подарил мне президент Робинсон. Надо полагать, непростой. Просто Джимми уже тогда догадывался, где может оказаться его подарок.
Я подписал. Джеф куда-то ушел, видимо, отправился передавать приказ. А я прислонился к стене и чуть не уснул стоя на ногах.
— Володя, что-то происходит, — сказала Алиса.
За прошедшую кошмарную ночь она заметно постарела. Но не подурнела. Перешла из категории цветущей женщины в категорию женщины зрелой. С лучиками легких морщинок у глаз. И это ей шло.
— Что? — очнувшись, спросил я. — Опять пришелец этот новый чудит?
— Новый — не то, что старый.
Я почувствовал отвращение. Да век бы их не видеть, новых да старых. Всех. Худо-бедно обходились и без них. На протяжении тысячелетий мы постоянно убеждались в том, что высшей инстанцией в окружающем пространстве являемся мы сами. Ну если не считать гипотетических богов. И вдруг те, кого вполне можно было принять за доброго и злого богов, явились. Оказалось, среди привычных звезд кроется такое… До поры на нас просто не обращали внимания. Выяснилось, что возможны совершенно безжалостные события, что существует некто, способный поступить с нами как угодно, и мы всецело зависим от сил, совершенно неодолимых.
Потому что мы, люди, — отнюдь не венец творения. Куда там. В лучшем случае мы только переступили порог школы. И привели нас туда отнюдь не папа с мамой.
* * *
Новый пришелец начал меняться. Из белесого он превратился в чисто белый. При этом изрядно распух, втянув в себя шарики-электроны. За исключением одного. Этот, последний, очень медленно вращался вокруг верхней части сферы.
— Чудеса, — вздохнул Баб.
— Возможно, он так думает, — сказала Алиса.
На белой поверхности бефобастрона образовались пятна. Сначала они были хаотичны, будто пятна на Солнце. Но вскоре расположились так, что схематично обозначили человеческое лицо. Лаконично, как на пиктограммах. Появились темные пятна глазниц, прямая линия носа, горькие складки у губ.
— Вот так, значит, выглядит Бог, — пробормотал Пристли, прижимая к груди пластмассовую папку.
— Намного опоздавший, — добавил Баб, качая головой.
Алиса вздохнула.
— И поэтому виноватый. Наверное, он будет с нами говорить.
— Как?
Алиса не ответила. Мы опять стояли на верхнем этаже купола А, административного здания базы. Бефобастрон приблизился. Он продолжал меняться. Его борода увеличилась, вытянулась вперед по прямой линии, образуя все более длинный гребень треугольного сечения. Вскоре серебристые щупальца коснулись купола. Наверное, со стороны это могло напоминать весьма крупного осьминога, вскрывающего странную раковину. В раковине некоторые люди не выдержали, поспешно спустились на нижние ярусы. Чуть помедлив, нервно оглядываясь, туда же последовал и бравый полковник. Вероятно, собирался возглавить подпольное сопротивление. В случае чего.
Техасец Баб Уоррен отступления себе позволить не мог, остался с нами. Но по громкой связи отдал распоряжение всем свободным от вахты покинуть административный купол и через подземные переходы убежать в корпуса В, С и D. После чего следовало закрыть герметичные перегородки и ждать дальнейших указаний.
Я кивнул. Хотя вряд ли такое могло спасти от спасителя планет, как не проявить осторожность в вихре всего случившегося? Кто мог знать, что на уме космического пришельца, есть ли вообще у него ум в нашем понимании? Тем более по большому счету мы сами так и не успели понять, что понимаем под этим понятием. Не додумались.
Спокойный свет пролился через потолочные окна. Потом восточная часть крыши исчезла, растворилась. Я слегка вздрогнул, ожидая взрывной декомпрессии, на улице-то был вакуум. Однако сирены молчали, давление воздуха оставалось обычным. Только появился новый, незнакомый запах. Не плохой и не хороший, а так, нейтральный.
— На нашу психику может быть оказано химическое воздействие, — предупредила Тамара Саратовна.
Я пожал плечами. Зачем? Мы и так никуда не денемся, долго по Морю Ясности не побегаешь даже в скафандре.
В куполе сформировалось большое отверстие в форме равностороннего треугольника. От основания треугольника в перспективу уходил и терялся в перспективе пол канала. В другую сторону, вниз, к псевдо-кирпичному полу диспетчерского зала опускалась белая, полупрозрачная, невероятно тонкая полоса, больше всего напоминавшая сгустившийся свет. У самого пола она имела вид широко открытой ладони.
Я вздохнул. Ошибиться в смысле происходящего было очень трудно.
— Баб, остаешься за меня. Не позволяй стрелять ракетами.
Уоррен кивнул.
— Старший лейтенант Денисюк! От бефобастрона ничто не спасет. Охраняйте вице-президента.
— Владимир Петрович! Но… вы-то как?
— Выполняйте.
— Есть.
— Я пойду с тобой, — сказала Алиса.
— Майор Бубенцова…
Она взяла меня за руку. Стиснула так, что пальцы онемели.
— Ко мне можно обращаться просто по имени, ваше превосходительство.
И шагнула на раскрытую ладонь.
* * *
Сколько времени заняло наше путешествие, я не знаю. Треугольный канал закончился совершенно пустым залом с матовыми стенами. Там наши тела всплыли, повисли над полом. Пришло ощущение некоего просветления. Понимание того, что нас рассматривают, бесстрастно исследуют, проникают в самые потаенные уголки сознания. Или души, если угодно.
Мы с Алисой по-прежнему держались друг за друга. Не знаю, зачем, я поднял свободную руку с широко раскрытой ладонью. И получил в ответ спокойную, понимающую теплоту. Нас изучали, чтобы узнать какие-то характеристики, необходимые для того, чтобы говорить с нами, а через нас — со всеми остальными. И когда это закончилось, на стене проступило лицо бефобастрона.
Сначала это было то, что мы уже видели, — темные пятна глазниц, прямая линия носа, горькие складки у губ. Потом голова выделилась, стала объемной, на ней появились вьющиеся рыжеватые волосы.
Спаситель заговорил не только с нами, не только с теми, кто волею случая оказался тогда под куполом базы Хьюманити и вообще на Луне. Он заговорил со всеми одновременно, где бы мы ни находились. Мощный ментальный контакт установился и между людьми. Лопнули какие-то перегородки. Услышали его все, кто только находился в сознании. В подземных убежищах провинции Сычуань, в шахтах Рура, на Кубе, и даже у Марса, в тех самых спасательных капсулах «Спэрроу».
Я впервые увидел его глаза. Они были светло-серыми. Нет, мы не вели разговора в обычном смысле. Слова не требовались. Без них можно было понять, что чувствует, о чем думает любой человек. Либо все сразу, границы восприятия исчезли. Удивиться, тем более что-то проанализировать, мы не успели. Потому что с Земли хлынуло такое море боли и беспросветного отчаяния, от которого на Луне всех скрутило, заставило корчиться.
— Зачем?! — крикнула Алиса. — Зачем нас мучить?
И бог послушался. Сила воздействия на психику ослабла. А в общем стоне человечества стали отчетливы отдельные голоса.
Я различил сбивчивые мысли Некумыкина, которого нещадно трясло в карстовой пещере Урала. Тараса тоже почувствовал, но пообщаться не мог: президент находился под наркозом. В подземной операционной хирурги старались извлечь камни из его уставшего от но-шпы желчного пузыря.
Фима пытался определить, сколько осталось кислорода в его погребенной обвалом стальной капсуле. А вот Димы уже не было. Так же, как и Любови Егоровны. Живых вообще не осталось в одной из затопленных кузбасских шахт.
Вскоре море отчаяния схлынуло. Холодный и рациональный бефобастрон отключил в нас какие-то сенсоры. Он не стал отвечать ни на упреки, ни на проклятия, ни на вопросы. Вместо этого предоставил сжатую, точно отмеренную информацию.
О том, что спонтанные формы разума, вроде нашей марсо-земной цивилизации, меняют мир, в котором обитают. Чем дольше существуют, тем больше меняют. Это естественно и неизбежно. Но в Пересекающихся Пространствах есть силы, которым это либо выгодно, либо безразлично, либо вызывают отрицание. Силы, обладающие могуществами высших порядков. Чтобы их противоборство не уничтожило много сущего в окружающей яви, оно происходит в рамках подтвержденных Пониманий, за соблюдением которых следит корпус стражей, бефобастронов.
Пока неизвестно, кто именно направил Карробус к планете с самоназванием Земля. Но люди сумели отбиться от первого, каменного удара. Чем себя, в конечном счете, и спасли, поскольку падение астероида в масштабах Вселенной — явление настолько рутинное, вызывает столь незначительные напряжения полей, что сигнальные системы стражей вряд ли бы отреагировали. Иное дело — накопление ресурсов для звездного выброса. В энергетическом отношении все Пересекающиеся Пространства являются системой сообщающихся сосудов. Крупные изъятия, где бы они ни происходили, отражаются на общих характеристиках. Найти тот объем пространства, в котором случился переход энергии из одного вида в другой, — задача простая.
Карробус об этом знал. Но решил сыграть на опережение, рассчитывал покончить с Землей до появления спасительной помощи. И ему это вполне могло удаться, если бы не вмешательство тэнгиан, имеющих статус чего-то вроде местного ополчения. Однако их скромные силы сработали в очень нужное время.
Поскольку изменник Карробус нарушил сразу несколько Пониманий, страж Аншарх имеет право на коррекцию последствий. Глубоко изучив сознание двух разнополых образцов людей, Аншарх признал в них носителей начальных форм разума, достаточно развившегося за последние две тысячи лет, поэтому решил применить упомянутое право в отношении всего человечества.
Аншарх вполне способен восстановить на Земле водную и газовую оболочки, исправить повреждения континентов, срастить трещины и надолго стабилизировать кору, все это будет лишь Вмешательством. Далее пережившее огненное испытание человечество довольно быстро сможет достичь исходного уровня развития. Времени потребуется не так уж много, примерно семьдесят оборотов планеты вокруг звезды Солнце. Но для того чтобы вернуть два миллиарда погибших представителей человеческого вида, потребуется нечто другое, называемое Пришествием.
В Пересекающихся Пространствах возможно все. Если иметь нужные знания, необратимых явлений не бывает. Дело только в энергетических затратах. При известном напряжении Аншарх способен переиграть сложившуюся ситуацию в самой основе. То есть повлиять на изначальные условия. Суть в том, что любое развитие постоянно проходит через точки бифуркаций, то есть раздвоений, когда существуют сопоставимые по вероятности направления дальнейшего потока событий. Угол расхождения между ними сначала невелик, касается частных деталей, и лишь со временем разница становится все более явной. Выбор в точке бифуркации определяется малозначительными изменениями, которые не требуют больших затрат. Если вернуть Землю к последней перед кажущейся необратимостью бифуркации (что самое трудное), есть способ подтолкнуть историю в иное русло. Тогда Карробус может не прилететь вообще. Хотя это и не значит, что он не прилетит никогда. Просто у Земли появится второй шанс. Сумеет ли она им воспользоваться, — вопрос. Но надо постараться, бефобастрон не может постоянно пребывать в окрестностях Солнца, зона его ответственности слишком велика. Сначала предстояло найти и обезвредить Карробуса. Потом его ожидали во многих других измерениях и пространствах.
Бефобастрон очень дорожил частицами Основополагающего Хода Изменений, то есть временем. Поэтому его лекция касалась только самого необходимого, второстепенные детали и частности отсекались. И все же он задержался, чтобы ответить на немой, страстно невысказанный вопрос.
— Нет, память землян полностью не очистится, люди имеют право ее сохранить. Удастся это, прежде всего, тем, кто хотя бы смутно осознал причины катастрофы. Однако человеческое сообщество окажется в очень похожем, но все же ином пространственно-временном континууме. В самом начале этот континуум всего на шаг отстоит от нынешнего. Но потом неизбежно последуют дальнейшие шаги, миры продолжат расходиться. А это значит, что многое сложится иначе для каждого члена сообщества, включая место в социальной иерархии и характер отношений с другими личностями. В результате у части людей возникнет огромное желание забыть пережитый ужас, считать его чем-то вроде массового помешательства. Например, под влиянием неопознанного летающего объекта по имени «Аншарх». У других, и таких будет намного больше, появятся религиозные объяснения. Причем более аргументированные, чем во времена древнего Рима. Хотя и более далекие от действительности. Но таково охранительное свойство психики ранних этапов развития. Оно потом постепенно отмирает.
— Как вас теперь называть? — тихо спросила Алиса.
— Аншархом, — сказал Аншарх. — Этого вполне достаточно.
И впервые улыбнулся. А я понял, что он вполне живой.