12
МЕДНЫЕ ТРУБЫ, ОГОНЬ И ВОДА
Над всем Северным полушарием нашей планеты висели пугающей красоты серебристые облака. После боя с метеоритами в верхних слоях атмосферы оставалось очень много мелкой пыли, отражающей свет. Из-за этого на огромных территориях ночь превратилась в условное понятие, темнота не приходила, небо светилось от захода солнца почти до его восхода.
Последнее лето выдалось безоглядным, отчаянно-ядреным. С жарой, тучами комаров, красными закатами, частыми и страшными грозами. Природа чуяла новую беду. Все, что могло цвести, изо всех сил старалось отцвести пораньше, отколоситься, отплодоносить. Несмотря на последствия метеоритной бомбардировки, на полях повсеместно зрел щедрый урожай, рынки ломились от овощей, фруктов, ягод, в лесах росли грибы невиданных размеров.
А на огородах старые лоси бесстыдно поедали молодую капусту. Звери вообще потеряли страх к человеку. Лисы, зайцы и даже волки забредали в города. Стаи птиц иногда на сутки блокировали работу аэропортов. Лично ко мне несколько ночей в спальню горящими пятаками заглядывала очень упитанная сова. Ухала, чего-то требовала. На другой стороне Земли Баб Уоррен спасал сумасшедших гренландских китов, в массовом порядке выбрасывающихся на побережье Мексиканского залива. А у нас, в Клязьме, объявились угри, тоже ненормальные, без всякого повода шарахали электричеством непривычных к таким штукам среднерусских рыбаков. Осетры в Яузе, Клязьме или Красной Пахре никого уже не удивляли.
По переходам метро бегали еноты, а дача Некумыкиных подверглась нашествию тропических жаб, своим ходом притопавших откуда-то из Малой Азии. Миграционные инстинкты явно давали сбой. Некоторые стаи перелетных птиц двигались навстречу друг другу или летали большими кругами, по нескольку раз появляясь в небе одних и тех же населенных пунктов. Журавли вообще предпочли продлить визу и на лето остались в Египте. Но все животные при этом жались к людям, братья меньшие искали защиты. Смотрели невыносимо: спасите, будьте великодушны. Мы все друг другу нужны… В массе своей они уже знали. В отличие от людей.
Разумеется, судьба марсианской цивилизации потрясла сознание землян. Но необъяснимый дефект логики никак не давал поверить, что похожая участь стоит перед нашим собственным порогом. Напрасно академик Шипицын и его коллеги из разных обсерваторий хором сообщали о все новых признаках активации Солнца. Эти признаки допускали разное толкование, а потому толковались в успокоительном духе. Ученые еще не имели опыта раннего распознавания протуберанцев, а правительства зря будоражить избирателей не собирались. Тем более что главная страшилка на время исчезла из виду. В последний раз Карробус видели со спутников, вращающихся вокруг Меркурия. Двигаясь по спиралеобразной траектории, незваный гость обогнал планету и постепенно исчез в сиянии Солнца. А если источник опасности не виден, то и бояться вроде нечего. Такова психология страусов и людей. Не всех, конечно.
Почтенный американский «Херитидж фаундэйшн» опубликовал обстоятельный доклад о потенциальных угрозах человечеству. Среди прочего там рассматривалась и возможность искусственно вызванного протуберанца. В целом мнение специалистов оставалось скептическим. Однако частота солнечных аномалий явно превышала обычный уровень, это признавали все. Международная группа физиков и астрономов представила гипотетический сценарий катастрофы. Они пришли к выводу, что когда Карробус обогнет Солнце и расположится примерно между нашим светилом и нашей планетой, сложится оптимальная комбинация для «солнечного удара». Умельцы из Интернета быстро показали, как это может выглядеть. Я посмотрел и решил позвонить Шипицыну.
— Всеволод Игнатьевич, но Карробус в таком варианте и сам погибнет, — сказал я. — Он ведь окажется на пути выброса.
— Окажется, если недостаточно резв. Скорость распространения протуберанца составляет до полутора тысяч километров в секунду. Не бог весть что, наш гость вполне может уйти в сторону. А вот Земля маневрировать не умеет. Кроме того, — кто знает? — вдруг он одноразовый, этот Карробус. Как немецкий фаустпатрон. Я по-прежнему не верю в такой ужас, но нет ничего практичнее худших предположений. Знаете, уж больно страшно за внуков. Ваши-то работы продвигаются?
— Да, — без комментариев ответил я.
И Шипицын не стал спрашивать, сколько людей мы можем спрятать. Понимал, что информация закрытая. Честно говоря, я ему этот секрет спокойно бы выдал. Но расстраивать прекрасного человека рука не поднималась. Хотя, как мне кажется, он и сам все понял.
* * *
Счастье заключалось в том, что людей, думающих так же, как мудрый академик, становилось все больше. Особую радость всей нашей компании доставило назначение нового начальника Генерального штаба, о чем я лично ему и сообщил.
Ваграм Суренович улыбнулся и ничего не сказал. Но уже на следующий день ко мне явился один из его генералов с вопросом: на каких объектах задействовать воинские части, список прилагается? Я посмотрел список и умилился: от стройбатов до морской пехоты. Со своими палатками, инструментом и питанием. Разумеется, объекты тут же нашлись. Как из-под земли выскочили.
Еще сутки спустя министр обороны подписал приказ о переводе стратегических запасов армии и флота «во вновь создающиеся подземные хранилища глубокого залегания», кои надлежало создать в кратчайшие сроки во всех военных округах России. Контроль за исполнением возлагался, конечно же, на Генеральный штаб. Флот наконец-то перестал чинить препятствия со списанием атомных субмарин. Более того, даже предоставил инженеров для монтажа реакторов под землей. В общем, твердая рука Туманяна начинала ощущаться сразу, доходчиво и непосредственно. Вроде команды «Рота, подъем!»
— Наш человек, — промурлыкал Ефим Львович.
Вскоре Варвара Степановна сделала бесповоротно нашим еще и своего мужа.
Кряхтя и покашливая, Некумыкин сообщил, что «обломался перелом в умонастроениях» по поводу чего устроил расширенное заседание правительства с участием президента. Мои пророчества наконец-то встретили благожелательный прием. Особо глубокое понимание продемонстрировали сановники, чьи супруги побывали у нас в гостях. И в завершение всего рухнул, обломался сам Тарасище.
— Ладно, Володька, — сказал он, топорща усищи. — Только не воображай, что сработали твои шашни с чужими женами. Сработал мой собственный политический нюх. Отточенный поисками демократии в постсоветских джунглях.
— О! Проснулся?
— А давай-ка без этого, без подъедания. Лучше пойдем да начнем придавать твоей возне государственный размах.
Мы удалились в президентский кабинет, там умственная деятельность усилилась. Тарас сделал несколько здравых предложений.
— Хочу освободить тебя от функций прораба. Пусть всеми строительными работами займется военно-инженерное управление Генштаба. Руководство строительными работами, согласись, все же не твоя стихия. Уже есть на примете один толковый мужчина с подходящими погонами. Не возражаешь?
— Нет. Особенно, если армянин.
— Почему обязательно армянин? У нас еще умные татары есть. Но сильно не расслабляйся. За тобой останутся права контролера в ранге первого заместителя Некумыкина. В зону ответственности войдет организация всей подземной жизни. От сточных вод до основ государственного устройства тех фрагментов, на которые развалится Россия.
— Чего?
— Того. Неужели ты думаешь, что после твоего протуберанца мы уцелеем как единая страна? Без связи, без транспорта и даже без атмосферы? При наших-то расстояниях?
— Честно говоря, об этом еще не думал.
— А пора бы. Раз уж начали, — жестко сказал Тарас.
Я промолчал. До меня медленно доходило, какими жертвами будет сопровождаться фрагментация России. И не только России. У нас хоть земли много. А в Европе? Про Китай и говорить нечего.
— Ладно, — сказал Тарас. — Давай займемся деталями. И пошарь там в баре. Джимми еще бутылочку прислал. Кстати, пора опять с американцами на всю жизнь дружиться.
— Ага. До звездных полосатиков.
— Вот и приступай.
— В смысле?
— Отправляйся в Вашингтон.
— Что? Опять вместо МИДа?
— А кто всех пужает? Они начали рыть землю позже, чем ты. Вот и поделись опытом. Устрой там день сурка. Шугани ослов да слоников, ты на этом собаку съел. А взамен проси у них, чего хочешь, хоть маркшейдеров. Они про твой визит уже знают.
— Раньше меня?
— Володька, бросай вермонтию. А то ведь как бы действительно не отайдахало всех до дакоты. Словом, бери-ка мой борт номер один, да дуй через Атлантику. Чтоб раздувать тугой ВИСКОНСИН.
Я покачал головой. Более мой, боже мой. Сидим, каламбурим. Зубоскалим. Считаем, что где-то можем что-то изменить. А ведь все давно предсказано. Геенна огненна… Только одно не сходится, — зерна от плевел придется отделять своими руками. Лучше бы не браться. Ибо руками нашими не всегда Господь водит.
— Вижу, что мотивировать тебя… не обязательно, — сказал Тарас. — Ну давай продолжим.
— Что продолжим?
— Придавать государственный размах. Ты же этого хотел?
— Да. Только вот руки трясутся.
— Ну в России такое случается, — усмехнулся президент. Твое здоровье.
* * *
Размах мы придавали до утра. А утром я обнаружил в своей ванне Алису. Точнее, ее голову под шапочкой для волос. Все остальное скрывала обильная пена. Чтобы проверить что там есть, я опустил под пену обе руки. Результат вздрогнул, но оказался положительным.
— Ты похож на август, — сказала Алиса.
— На кого? Римского императора?
— Нет. На месяц август. Серпень, по-украински.
— Чем человек может быть похожим на месяц?
— Свойствами. Например, щедрой полнотой накопленных сил.
— Это есть.
— И еще предчувствием печали, — задумчиво сказала Алиса, отплывая к дальнему бортику.
Там, на стенке, жила телефонная трубка. Она вдруг проснулась.
— Нет, — сказала Алиса. — Не может. Владимир Петрович будет занят. Нет, минут пятнадцать. Ой! Простите, тридцать. В общем, перезвоните после обеда. Да, майор Бубенцова. Так точно, на посту.
Я понял, что телефонная угроза нашим отношениям устранена. На некоторое время.
— Господин Оконешников потерпит, — заявила Алиса. — Я всю ночь терпела.
Она отключила трубку и бесповоротно погрузила ее в держатель. А сама начала всплывать. Медленно так, грациозно. Я почувствовал, что вся накопившаяся за ночь усталость куда-то отступает.
— А ты похожа на апрель! Жерминаль. Кажется, так называли его французские революционеры. Росток, побег. Первый весенний месяц республиканского календаря.
— Гран мерси. Хорошо сказал, генацвале. Так чего мы ждем, мой сильный август?
* * *
Даже не знаю, что может быть хуже служебного рвения подчиненных. Выйдя из ванной, я спиной почувствовал, что там, за спиной, Алиса краснеет. Прямо наливается. Сначала от смущения, а потом от праведного гнева.
В моей комнате и в моих креслах восседали Фима с Димой. Фима, правда, тут же вскочил.
— Владимир Петрович, уж извините ради бога. Это все Димка настоял. Давай, говорит, обрадуем.
— Наверное, я сейчас не нужна, — сказала все еще пунцовая Алиса, завязывая халат.
Дима тоже вскочил, открыл дверь, потупил глаза и покаянно развел руки. Служба, мол… Россию спасаем.
— Ну ну, — сказал я. — Злодеи. И в чем дело?
— С «Одиссея» поступили предварительные данные о природе того, чем марсиане покрывали стены своих тоннелей.
— Эге. Значит, удалось добыть.
— Да, причем с риском для жизни.
— Надеюсь, он стоил того.
— Ого! Еще как стоил.
— И что за материал?
— Это не материал, шеф. Это живое существо. До сих пор живое, представляете? Пока только в первом приближении можно оценить его уникальность.
Несколько секунд я переваривал новость. Мои заместители деликатно ждали. Я закрыл рот, потом снова открыл.
— Вы уверены?
Дима лишь небрежно махнул рукой.
— Какие могут быть сомнения, советник? У гениев не бывает сомнений. Как только образец попал в ярко освещенный бокс, он начал менять окраску. Зазеленел прямо на глазах у изумленного доктора биологии Дэвида Очоа.
— Представляю степень изумления, — заметил Фима.
— Да, стоило попо-смотреть.
— Так. А почему он позеленел? Что за чудеса?
— Никаких чудес, шеф. Просто так называемый образец на свету начал вырабатывать старый добрый пигмент типа хлорофилла. Почти такой же, как у земных растений. В общем, с проблемой утечки кислорода марсиане справились очень изящно. Стены их тоннелей кислород не поглощали, они его выделяли. Каково?
— Блестяще. Только боюсь, братцы, что мы-то чудо-растение получим не скоро. Сколько там миллионов километров до Марса?
— Сейчас противостояние заканчивается. Около сотни, кажется. Но ничего, обойдемся, шеф. Кое-что похожее есть на Земле. Фимка, излагай.
— Основой для марсианского чуда послужил некий аналог наших лишайников, Владимир Петрович. То есть симбионт простейших грибков и сине-зеленых водорослей. Все это вместе образует общее тело, так называемое слоевище, для которого грибы добывают минеральные соли, а водоросли занимаются фотосинтезом. Вот оттуда кислород и появляется.
Я почувствовал прилив энтузиазма.
— Так что? Увесим наши шахты нашими лишайниками? И запируем на просторе.
— Э! — охладил Дима. — Марсианские лишайники отличаются от наших примерно так же, как болид «Формулы-1» отличается от дворового му-му-соровоза.
— Дело в том, — продолжил Фима, — что эти организмы подверглись сложным генетическим изменениям, в результате чего потеряли способность синтезировать кислоты, с помощью которых растения разъедают камень. Вместо этого умеют вырабатывать смолку, которая прочно приклеивает их к поверхности. Что еще? Способны усваивать кремний, атомы которого делают их почти таким же прочным, как хитин насекомых, они с трудом режутся ножом. В общем, марсианский лишайник — это высокотехнологичный продукт, способный обогащать атмосферу кислородом, удалять из нее углекислый газ и аккумулировать воду, что, между прочим, делает его еще и противопожарным средством. Он также обеспечивает герметичность стен, потолков, перегородок и при этом удивительно неприхотлив, выдерживает высокие и низкие температуры, а при особо неблагоприятных условиях не гибнет, а впадает в особую спячку. Словом, нам до такого лишайника расти да расти.
— А мы сможем?
— Никаких сомнений, шеф. Критичен только фактор времени. Поэтому, уж извините, мы вторглись в вашу ча-че-частную жизнь.
— Ладно, реабилитированы. Что от меня нужно?
— На Марсе от вас нужно, чтоб никто не смел отвлекать доктора Очоа от исследований суперлишайника. Ни на минуту. Сделаете?
Я кивнул.
— Далее. Нужно изменить земные лишайники по образу и подобию марсианских. Мы подготовили список нужных университетов. Все там должны отложить диссертации до лучших времен. Чтобы заняться настоящим делом.
— Это сложнее.
— Немедленно заняться, шеф. Четверо хо-хороших мужиков из-за этого чуть не задохнулись, едва не разбились. Поволновались, в общем. Какую-то инфекцию подхватили. И что обидно — не половым путем.
— Очень скоро от этого дела может зависеть жизнь миллиардов, — вздохнул Фима. — Карробус приближается к Солнцу.
— Да хватит меня уговаривать!
— Какой он все же умница, — неожиданно сказал Фима.
— Кто?
— Ермолай Борисович. Профессор Славик.
— А, Большое Возражение? Да-да.
— Повинен ордену, — сурово сказал Дима. — За заслуги перед человечеством.
Я тоже имел некоторые заслуги. Поэтому ощутил немножко ревности. Видимо, это отразилось на лице.
— Присутствующих не обсуждаем, — быстро поправился Фима.
— Шеф! Да по заслугам никто к вам и приблизиться не посмеет! За исключением налоговой полиции.
Внезапно ко мне приблизились сомнения.
— Послушайте, да будет ли протуберанец? А вдруг мы напрасно весь мир взбаламутили?
Фима и Дима синхронно покачали головами.
— Что за малодушие, советник? Будет, еще как будет. Надо верить мрачным предчувствиям.
Обнадеженный таким способом, я отбыл покорять Америку.
* * *
Покорять ее пришлось недолго. Я вручил президенту Джеймсу (зовите меня просто Джимми) подарочек президента Тараса — хорошо мне знакомую горилку с перцем. А потом, уже от имени правительства и народов России, преподнес комплект дисков с подробной информацией обо всех работах по проекту «Горячее Солнце». Улыбчивый Джимми сперва не совсем понял, какого калибра это подношение. Вежливо поблагодарил, примерно в тех же выражениях, что и за горилку, и передал все Бабу.
Баб выглядел неважно, половина левого легкого у него все еще не восстановилась. Но вот хватка никуда не делась. Бросил взгляд един на лэйблы СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО, читал по-русски он гораздо лучше, чем говорил, а уж эти-то слова знал поперед всех остальных, бросил взгляд второй на меня, глаза его при этом удивительно потеплели, и тут же кивнул своим мальчикам. Понятно, из какой фирмы.
Те как с поводков сорвались. Вернулись довольно быстро. С вытянутыми лицами, растрепанными прическами и как-то неловко дергая шеями. Будто от слишком туго завязанных галстуков. Что-то шепнули. Вроде «хай левел». По созвучию я вспомнил напутствие Тараса: хай живе оклахомщина. Ну да ладно, хай живе.
После невыразимо любезных переговоров с президентом Джимми, который очень многое хотел сделать для России, но пока не знал, что именно, мы растрогались и расстались.
— Итак, — спросил я уже в нашем посольстве. — Как думаешь, скоро наша бомба сработает?
— Уже сработала, — зевая, сказал Дима. — Сейчас они срочно меняют рас-писание. Даже два-писание и три-писание. Возможно, весь вечер освобождают. Шеф! Я пойду в душ, а потом отрублюсь. Чудики эти америкосы. Жили бы себе нормально, как все нормальные люди.
— Это как?
— Да по московскому времени.
Я тоже отправился поспать по московскому времени. Потому что в Москве не всегда это получалось.
Проснулся от деликатного, но настойчивого тормошения. Почти сразу после того, как уснул.
— Вставайте, шеф, — сказал Дима. — Нас ждут великие дела. Покруче, чем у Клода Анри де Рувруа.
— У кого?
— У графа де Сен-Симона.
Откровенно говоря, я и сейчас не очень твердо помню, кто такой был Сен-Симон. Точно помню, что в дверях стоял не французский граф, а наш посол с обманчивой физиономией вологодского дворника. В махровом халате, но в белой рубашке, при галстуке, и с телефонной трубкой в руке. Мне тогда подумалось, что он так и спит. В галстуке, с телефоном в руке. Или под подушкой.
— Простите, Владимир Петрович. Президент Соединенных Штатов.
— Дима, переодевайся во что-нибудь дачное, — сказал я. — Сейчас нас позовут в гости. Визит неформальный.
— Джинсы подойдут?
— Конечно.
— Клод Анри был бы расстроен.
— А вот Джимми — нет. Это знак уважения к американской одежде. Не худо добавить еще что-то наше. Да, я как-то видел у тебя майку с надписью «ай лав Раша».
— Надеть?
— Нет, подарить.
— Э, э. Петрович, погоди. Она у меня предпоследняя.
— У бедного Джимми совсем нет, — пристыдил я. И, отрезая возражения, взял трубку.
— Yes. When? I'll be ready. Thank You, Mr. President.
Трубка пискнула, отключилась. Потом зачем-то сыграла российский гимн.
— Я нужен? — бесстрастным тоном осведомился посол.
За его спиной Дима подмигивал обоими глазами. Сигнализировал. Боялся, что спросонья сам я не соображу.
— Непременно, Сергей Вениаминович. Отправляемся все вместе.
— Вызвать лимузин?
— Нет. Робинсон сейчас в Кемп-Дэвиде. За нами пришлют вертолет. — Площадка на крыше свободна?
— Там есть место для второго вертолета. Сейчас распоряжусь, чтобы подготовились к встрече.
— Вот видите, шеф, — сказал Дима, закуривая местный «Мальборо». — Россия тоже способна кое-что сделать для Штатов.
Сергей Вениаминович на это промолчал. После одиннадцати лет в Вашингтоне он мог бы порассказать немало. В том числе и о том, что мы реально можем сделать для Штатов. Но вместо этого лишь посоветовал прихватить свитерочки, поскольку в Кемп-Дэвиде зверские кондиционеры. Еще со времен «холодной войны».
— Очень особые такие кондиционеры, Владимир Петрович. Чувствуешь себя хорошо и приятно, а потом — глядь, из носа потекло.
— С американцами всегда так? — спросил Дима, наслаждаясь своим «Мальборо».
— Как? — спросил посол.
— Ну улыбаются-улыбаются, а потом — бац. Из носа потекло.
— С американцами бывает по-разному.
— Вы думаете, они будут ловчить на фоне протуберанца? — живо спросил Дима. — Владельцы кондиционеров?
Мне показалось, он давал возможность послу продемонстрировать степень профессионализма. Посол это, конечно же, уловил.
— Власть любой страны исповедует своего рода государственный эгоизм. Беда в том, что американцы возвели этот принцип едва ли не в абсолют. Они до сих пор искренне отождествляют благополучие Соединенных Штатов с благополучием всего человечества. А во имя человечества допустимо ущемление недоразвитых стран и не слишком строгое выполнение обещаний к прочим. Для их же собственного блага, разумеется. Увы, такова психология Белого дома. Хотя умных людей там достаточно.
Дима мастерски наморщил лоб. Я понял, что сейчас мой помощник применит свой излюбленный метод провокации. Так он обычно добивался откровенности. Потому что разозленные люди врут редко. Часто врут испуганные.
— Ну тогда глупо о чем-то договариваться с ними. Вообще. Разве не так?
Скрытую насмешку посол уловил. И отрезал адекватно:
— Речь идет не о переделе картофельного поля. И даже не о квадратных милях реголита в Море Спокойствия.
Ничего мужик попался, с норовом. Было похоже, что наш дипломат почти обиделся. Пришло время вмешаться мне.
— Сергей Вениаминович, поясните.
— Придется начинать с довольно известных вещей, — немножко нагрубил амбассадор.
— Вы же понимаете, в международных отношениях мы не специалисты, — потупился я.
— Тогда давайте не забывать, что в восемнадцатом веке американцы поставляли зерно в голодающую Францию. Они же строили заводы в Советской России после гражданской войны, помогли выжить Англии, когда та в одиночку билась с Гитлером. Внесли решающий вклад в победу над тоталитарными режимами, включая СССР. А сейчас финансируют несметное число благотворительных проектов. США, в основном, содержат аппарат ООН, с трибуны которой только ленивый не ругал США.
— То есть, они как серебряный доллар: могут повернуться либо одной стороной, либо другой?
— Бывает и так.
— И чего ожидать на сей раз? Какой стороной доллар повернется?
— Если они сочтут угрозу протуберанца реальной…
— Сочтут, — заверил Дима, потягиваясь.
— …тогда ответ будет положительным. Даже превзойдет ожидания.
— Вы думаете?
— Да. Насколько я понимаю, мы предоставили очень ценную информацию. Чисто по-русски, на три «Б». То есть бесплатно, безоглядно и безвозмездно. Но президент Робинсон — классический янки. О, это размашистая нация! Уинстон Черчилль однажды заметил, что если истинному американцу сделать добро, он непременно постарается отплатить вдвойне.
— У нас хороший шанс это проверить, — усмехнулся я.
* * *
Черчилль не ошибался. Оказалось, что за несколько часов российско-американские отношения улучшились кардинальным образом, и у нас уже нет спорных территорий ни в Море Спокойствия, ни вообще по всей Луне. После удивительно продуктивных переговоров, когда на любое предложение мы получили твердое «Yes», президент Робинсон попросил народ России принять шесть ультрасовременных проходческих комбайнов для подземных работ. Бесплатно. В качестве дара американского народа дружественным народам великой России.
— Комплексы можно будет забрать с авиабазы Ванденберг через трое суток, — сказал Джимми. — Военные авиадиспетчеры уже готовят коридоры для ваших тяжелых самолетов типа «Руслан».
— И что, проблем с визами больше не будет? — наивно поинтересовался Дима.
Друг Джимми расхохотался, не дожидаясь перевода (Гарвард, господа, Гарвард).
— Гуд джоук. В Госдепартаменте уже готов законопроект об отмене виз поголовно для всех русских. Ну за исключением этих ваших… crime. Потому что нам и своих достаточно.
— Ой. Сэнк ю, — сказал Дима.
Президент улыбнулся.
— Понимаю вашу иронию, мистер Оконешников. Нет, мы не намерены откупаться мелочами. Вы подарили нам уникальные технологии. Тем самым даете время, которое спасет миллионы граждан Соединенных Штатов. Я способен понять, что подарка, хотя бы отдаленно сравнимого по масштабам, наша страна не получала с момента провозглашения независимости. Уверяю вас, американцы такое не забывают. Завтра об этом будут знать все масс-мидиа. Я выступлю с обращением к нации. Это — утром. Вечером состоится совместное заседание Сената и Конгресса, на котором я внесу предложение о заключении союза с Российской Федерацией. Более тесного союза, чем во времена Второй мировой войны. Думаю, результат голосования вполне предсказуем, друзья мои. Очень рад, что русских можно так назвать…
Тут президент на секунду задумался, а потом с чисто американской непосредственностью заявил:
— Знаете, мистер Черешин, Баб многое мне рассказал. Берусь предсказать вам большое политическое будущее. Я и моя жена Эллисон просто обязаны пригласить вас на поздний ужин. Будет крайне досадно, если мы упустим шанс поближе познакомиться с личностью вашей величины.
Это прозвучало и мило, и лестно, и очень соблазнительно. Над атлантическим побережьем Штатов царила глубокая ночь. Горы Катоктин переползали угрюмые тучи. Моросил дождь. А в загородной резиденции, основанной президентом Франклином Рузвельтом, но названной в честь Дэвида, внука президента Эйзенхауэра, было сухо, светло, уютно. Несмотря на зверские кондиционеры, чувствовался дразнящий запах барбекю. Судя по характерному позвякиванию, в соседней столовой накрывали столы. Однако на ужин мы остаться никак не могли. И дело заключалось не в том, что частная трапеза с президентом США чиновнику моего ранга не полагалась по этикету, американцы в этом отношении никогда не комплексуют, я — тем более. Дело было в том, что счет пошел уже не на месяцы, и даже не на недели. Накануне моего визита сразу с нескольких десятков обсерваторий мира пришло одно и то же сообщение.
— Карробус обогнул Солнце, — сказал я.
— Да, мы знаем.
— Цейтнот.
— Боюсь, что вы правы.
— Вертолет готов?
Президент Робинсон опять рассмеялся. Но уже не так весело.
— В Кемп-Дэвиде бывают готовые геликоптеры. Спасибо мистеру Сикорски… Позвольте вас проводить?
Конечно, мы позволили. Вот только не ожидали, что провожающих окажется так же много, как бывает при проводах настоящего главы государства. Видимо, наши предложения спровоцировали у американцев настоящий «мозговой штурм», и теперь в свете прожекторов на вертолетной лужайке собрались его участники. Сам Робинсон с женой, госсекретарь, советники, многозвездные генералы, сенаторы, конгрессмены. И непременные репортеры. На прощание мой новый друг-президент еще раз предсказал мне большое политическое будущее.
— Дай бог, чтобы у нас всех было хоть какое-то будущее, — в сердцах сказал я.
— Мистер Черешин! Бог, о котором вы упомянули, нас не оставит, — строго заметила миссис Робинсон.
Простая, как песня Саймона и Гарфанкеля. Или как американский пирог с яблоками. И такая же соблазнительная. Особенно в футболке с надписью «I love Russia».
Я лишь вздохнул.
В заключение седой, поджарый шеф ЦРУ лично пожал мне руку.
— Мистер Черешин! Расследуя недавнее покушение на мистера Уоррена, мы получили данные о существовании международной террористической сети, чья деятельность направлена против лиц, занимающихся разработкой планов противодействия Карробусу. Во всех странах, включая Россию. Думаю, вы знаете, как распорядиться информацией такого рода.
И протянул мне изящную флэшку в виде сердечка. С надписью «I love Russia».
— Они что, сумасшедшие? — спросил я.
— У всех террористов проблемы с головой. Но этой сетью, возможно, еще и манипулируют извне.
— Извне?
Шеф ЦРУ кивнул и ткнул пальцем в низкие тучи, из которых на пеструю компанию шел немного радиоактивный дождь.
Мне хорошо запомнилось, что все эти разные люди удивительно одинаково смотрели с лужайки Лагеря Дэвида. А мы с тем же выражением смотрели вниз из рычащего, набирающего высоту вертолета фирмы, основанной русским инженером Игорем Сикорским. Это было выражение пронзительной растерянности.
Да почему ж мозгов-то у нас так мало! Кой черт мы так долго дрались, враждовали, друг на друга дулись, а в лучшем случае бестолково толкались на маленькой голубой бусинке по имени Земля? И как это здорово чувствовать себя единым человечьим племенем, у которого объявился столь нужный нам общий враг. Тот, кто сумел превратить все наши свары в шелуху.
Как говаривал старина Камю, осанна тебе, строгий наш учитель. Вот в каком мессии все мы нуждались. Да продлится время его энергонакоплений! Фима считал, что именно этим занимался недобрый пришелец у нашего Солнца.
…Авиабаза Эндрюс. Вертолет американского президента приземлился рядом с самолетом президента российского.
По-прежнему накрапывал дождь, что было хорошей, немного радиоактивной приметой. У трапа под зонтиками стоял весь экипаж.
— Мы готовы, Владимир Петрович, — доложил командир.
Я ему очень позавидовал. Все остальные на Земле были сильно не готовы.
* * *
— Володя, Володя! Ты хоть немного протрезвел?
Я открыл один глаз. Мы были явно не в Кемп-Дэвиде, потому что на краю кровати сидела Алиса. А ее в Америку не брали. Зря, наверное.
— Молодец, что пришла. Раздевайся.
— Нет, это ты одевайся. И как можно быстрее.
— Зачем, мой майор?
— Вооруженное нападение.
— Ну что ты такое говоришь? На ночь глядя.
— Вполне серьезно. Внешняя охрана смята, есть жертвы. В Зазаборье проникли какие-то террористы. Они уже пробовали сунуться к нам. Где твой «Шершень»?
— Какой шершень?
— Пистолет такой. Твое личное оружие.
— Не помню. Засунул куда-то.
— Эх ты, воин. Одевайся, советник. Быстро-быстро, как в армии.
Я послушался, запрыгал на одной ноге, натягивая брюки. Тут балконную раму озарила вспышка. Во дворе сильно грохнуло. Потом еще раз. Алиса с внезапной силой повалила меня на пол.
— Да кто нападает-то? — просипел я.
— Понятия не имею. Носки надень, на улице прохладно.
Дымная стрела влетела в комнату, пробила перегородку и взорвалась в ванной. Посыпались стекла, штукатурка, обломки кирпичей. Зашипела вырвавшаяся из труб вода, а в нос ударило вонью тротила. Потом на секунду все стихло. Только через вдребезги разнесенное окно был слышен скрип фонаря. Старина раскачивался как ни в чем не бывало. Усиливая нереальность, дверь спальни распахнулась. К нам ввалился очень крупный мужчина в пижаме. Упал, откатился в сторону. Алиса выхватила свое личное оружие. Передернула затвор.
— Спокойно, товарищ, — сказал Андрюша.
Он на четвереньках подобрался к проему балконного окна. Выглянул, мгновенно отпрянул. Сразу две или три пули ударили в раму.
Да, это было всерьез. Нас еще раз обсыпало штукатуркой, и я окончательно проснулся.
— Так, — сказал Андрюша. — Ночные прицелы. Здесь у нас шансов нет. Алиса Георгиевна, Владимир Петрович, ползите в коридор. Снайпер сидит пока ниже уровня второго этажа, он вас не достанет.
Сказав это, старший лейтенант Денисюк точным выстрелом погасил фонарь за окном. Но тот упрямо продолжал поскрипывать. Алиса ткнула меня в бок.
— Нет, — сказал я. — Ты первая.
В ее глазах вспыхнули зеленые огни, как у волчицы.
— Щас как дам!
Я испугался и уполз. По-пластунски. Внезапно припомнился четвертьвековой давности «курс молодого бойца».
В коридоре было почти темно. Только дальний конец, соединяющийся с холлом, слабо освещался холодным голубым светом — компьютеры мы не выключали круглосуточно.
Этот слабый свет обрисовывал человека. У лестницы, спиной к нам стоял мужчина в строгом костюме с белым воротничком на крепкой шее. Он спокойно курил. На его плече висел автомат. Человек оглянулся, и я узнал Ванюшу. На меня нахлынула обида пополам с недоумением. Ну что за безумцы прерывают работу, от которой зависит выживание миллионов людей, включая самих кретинов, стреляющих по вилле?! Чем бы они ни руководствовались, хоть капля разума должна же у них быть!
А кретины стрелять продолжали. Звенели стекла. Слышались удары пуль по фасадной стене. В холле что-то взорвалось, компьютеры погасли, зато на улице разгорался пожар.
Вслед за нами в коридор выбрался Ефим Львович, обнимавший возлюбленную свою авоську «ин год ви траст». Его сопровождала Тамара Саратовна. В руках она держала синий фонарик и сумку с крестом на белом фоне. По счастью, Любовь Егоровна находилась в очередной командировке.
А вот Дима никуда не уезжал, он отъехал на месте. Несколькими часами ранее мы отмечали успех дипломатической миссии в Вашингтоне по вашингтонскому времени. И приняли изрядную дозу честно заработанного виски. Дима принял больше, поэтому не просыпался до тех пор, пока Алиса не вылила на него воду из цветочной вазы.
— Чу-чудесное пробуждение, — сказал он. — Му-муза с горшком… А вы че-чего тут делаете? В моих покоях?
— Ты дееспособен? — спросил я.
— О-ограниченно. Почему вторгаетесь?
В коридоре грохнула очередь. Скупо, патрона на четыре.
— Ого, — сказал Дима. — Это что, пришла Аль-Каида в наш мирный дом?
Тут вошел Андрюша и поставил его на ноги. А мне сказал:
— На крышу, Владимир Петрович. Выбирайтесь все на крышу. Нам обещали прислать вертушку.
— А вы?
— Задержим идиотов на втором этаже. Потом присоединимся. Старшей у вас будет Алиса Георгиевна.
— Кто бы сомневался, — проворчал Дима.
Он легко отломил ножку стола, вскинул ее на богатырское плечо и, пошатываясь, направился к выходу.
— Вы намерены воевать в одних трусах? — спросила Алиса.
— Ах, опять я почти опростоволосился. П-пардон, миледи.
Он натянул куртку и спортивные штаны фирмы «Адидас». Мы спешно выбрались на плоскую крышу виллы. Алиса тут же приказала всем лечь и отползти друг от друга. Почти одновременно с одной из сосен кто-то шумно обвалился.
— Хо-хороший выстрел, миледи.
— Это не я стреляла.
— Андрюша?
— Может, и сам сорвался. Со страху.
— Ну это несерьезно.
— А, любая война на девяносто процентов состоит из несуразностей, — с болью сказала Алиса. — Особенно у нас. То вертушка в своих ударит. То целый взвод теряет боеспособность по причине неправильно намотанных портянок. Или по причине незрелых дынь, украденных немытыми руками.
— Украденных немытыми руками, — с удивлением повторил Дима. — Шеф, а надо было посмотреть ту флэшку.
— Какую флэшку? — спросила Алиса.
— Да про террористов. Ее нам главный цэрэушник подарил.
— Кейси? Джон Кейси?
— Ну да.
— И вы не посмотрели?
— Да как-то не подумали, что это потребуется… так скоро.
— Балбесы. Типичные русские балбесы. Что еще проворонили?
— Да вроде больше ничего, — сказал я, шмыгая носом.
На улице действительно было прохладно, я начинал примерзать. Наконец со стороны Москвы послышался гул вертолетов. Они летели с погашенными навигационными огнями, однако ночь стояла ясная, и вскоре в свете звезд начали различаться крутящиеся винты.
Обстрел виллы на время прекратился. По-видимому, ночные гости не горели желанием получить очередь калибра 30 миллиметров, или, что еще хуже, — лазерной ракетой по башке. В общем, получилась передышка, и я начал думать.
Похоже, с нами случилось как раз то, о чем накануне хотело предупредить ЦРУ, а еще раньше — Крючканов.
— Алиса, послушай, почему террористы занялись пальбой вместо того, чтобы молча ворваться в дом?
— Они пытались. Но на первом этаже дежурил сержант Лукашевич.
— Кто такой Лукашевич?
— Ванюша.
— И он один отбил атаку?
— Естественно.
— О. А нам предъявляли какие-нибудь требования?
— Абсолютно никаких. Сразу забросали гранатами караульное помещение у ворот. И пробовали проникнуть в дом.
— Значит, те солдатики…
Алиса не ответила. Вместо этого подползла к краю крыши. Тут же вытащила мобильник.
— Денисюк, слышишь меня? Срочно отменяй десант. Повторяю: отменяй десант. Здесь ЗРК, ЗРК! Как понял?
Она опоздала. На соседнем дачном участке из-под мирных дачных сосен уже взлетала ракета.
Первым шел Ка-50. Он мгновенно метнулся в сторону. Следом за ним чапал транспортный старичок Ми-24, знакомый мне еще по действительной службе на Кавказе. Именно в этой машине должен был находиться десант. Видимо, поэтому в него и целились.
Пилот выпустил целую гроздь термических шашек, заложил отчаянный вираж. На очень малой высоте машина обогнула трубу котельной. Бросаясь из стороны в сторону, вертолет начал удаляться. Мне даже поверилось, что все обойдется, вертушка быстро уменьшалась в размерах. И вдруг из ее двигателя повалил дым, потом вырвалось пламя. В небе грохнуло. Оторванный взрывом воздушный винт, продолжая вращаться, ушел вверх. А корпус вертолета развернуло хвостом вперед. Заваливаясь на бок, машина рухнула где-то в районе усадьбы Некумыкиных.
Второй вертолет повел себя непонятно. Удалившись поначалу к востоку, он развернулся и завис на высоте метров в сто, искушая всех возможных зенитчиков. Это была довольно устаревшая «Черная акула».
— Почему он не стреляет?
— Не понимает, где свои, а где чужие, — сказала Алиса. — Тут же везде одни правительственные дачи.
— И сколько это будет продолжаться?
— Чем дольше, тем лучше.
— Чего хорошего?
— Пилот умница. Своим присутствием он не дает нас атаковать.
— Тогда он безумец, а не умница.
— Нет. Если у него модернизированная машина.
То, что время работает на нас, понимали не только мы. С малым промежутком из двух мест взмыли реактивные снаряды и по сходящимся траекториям понеслись к ясно видимой в отсветах пожара «Акуле». Захотелось закрыть глаза, а не получалось. Время стало тягучим, как водка на морозе. Ночной ветер то ли стих, то ли перестал ощущаться. Ракеты все летели, летели, оставляя белесые хвосты в темном небе. Но когда до вертолета оставалось всего ничего, что-то произошло. Две короткие вспышки, дымное облако, и милая, абсолютно невредимая «Акула».
— Так и есть, модифицированная, — кивнула Алиса. — Ну сейчас кому-то мало не покажется.
Умница-пилот, которого мы заочно, но очень полюбили, действовал без спешки, но и не мешкая. Сначала отправил две ракеты на позиции ЗРК, а потом очертил автоматической пушкой полукруг. Череда взрывов встала по линии забора нашей усадьбы. Над уровнем крыши взлетали щепки, ветви сосен, куски асфальта и другие, черные, нераспознаваемые обломки. С треском рухнуло дерево. Взорвалась, а потом вспыхнула чья-то машина.
Я не удержался и подполз к краю крыши.
В северном крыле нашей дачи на первом этаже разгорался пожар. Пламя было не сильным, прерывистым, из окон вместе с дымом валил пар — видимо, работала система пожаротушения. И все же света хватало.
Казалось, всем нападавшим пришел заслуженный конец. Я увидел во дворе воронки, трупы. Темные силуэты плавали также в бассейне. Но за полуразрушенным забором шевелились тени. Кто-то надрывно выл в переулке.
— Назад, — злым шепотом приказала Алиса.
— Шеф, — подключился Дима. — Вы лучше каку другую часть выставьте. Голову-то зачем?
— Плохо вижу задницей. Алиса, у тебя телефон с фотокамерой?
— А что такое?
— Давай сюда.
Телефон она не дала, но подползла и расположилась рядом. Как раз вовремя.
Через остатки забора переваливалось нечто странное. Некая полупрозрачная, лоснящаяся масса. Больше всего она напоминала гигантских размеров слизня с мясистыми рожками на переднем, заостренном конце.
Из окна второго этажа ударила короткая автоматная очередь, опять в четыре патрона. Трассеры прошили странное тело навылет и скрылись в ночи. Тварь на них никак не отреагировала.
— Ну вот он и появился, — сказала Алиса. — Настоящий враг.
— Что это?
— Впервые вижу. Что-то удивительное. Какой-то слизень-переросток.
Еще более удивительным было то, что по бокам от слизня двигалось с ползвода пестро одетых людей. Словно танк сопровождали. Двигались они неуклюже, раскачиваясь и часто оступаясь. При этом лишь человек пять держали в руках оружие. Остальные, видимо, шли просто так. За компанию. Я почувствовал боль, когда все попадали под точными, профессиональными очередями. А вот слизень продолжал ползти. Выстрел из подствольного гранатомета его также не остановил.
Тогда из дачи выбежал человек в костюме и белой рубашке. Перепрыгивая через обломки, он обогнул дом и открыл огонь из-за угла. Очевидно, хотел увести тварь за собой. Не вышло. Слизняк по-прежнему твердо держал курс прямо на наше крыльцо.
Ванюша покинул укрытие и бросился ко всеми забытому, белому, с зимы не перекрашенному БТРу, на борту которого красовался криво намалеванный инвентарный номер.
— Батюшки, — сказал я. — Там что, есть патроны?
Алиса не ответила. Вместо этого выпустила целую обойму во что-то за забором. Из окна моей спальни ее поддержал Денисюк.
К сожалению, двух пистолетов оказалось мало. Лукашевич споткнулся, сделал несколько неуверенных шагов и выронил автомат. Однако не упал, а волейбольной рыбкой нырнул под брюхо броневика. Я знал, что там находился аварийный люк.
БТР ожил, зашевелился. Станковый пулемет — страшная вещь. Особенно в умелых руках. Тяжелая очередь прошлась по забору, кроша и вышибая кирпичи. Сильно просчитался тот, кто решил за ними спрятаться. Упали срезанные сосенки на соседнем участке за дорогой. С воем уходили в небо рикошетирующие трассеры. На протяжении десятка секунд остатки забора перестали существовать. Затем пулемет на короткое время стих. Обезопасив себя с фронта, Ванюша развернул башню и перенес огонь на слизня.
Увы, даже заслуженный ДШК оказался бессилен. Тяжелые пули без вреда пронизывали непонятное создание, зато очень эффективно долбили наши стены. Несчастная дача вздрагивала. Звенели остатки стекол. А червяк неотвратимо полз. И оставлял за собой жуткий след в виде лужиц то ли воды, то ли еще какой-то жидкости вместо мертвых тел. Похоже, питался органикой.
— О, нет! — вскрикнула Алиса.
Я обернулся и похолодел. От Ка-50 отделился реактивный снаряд. Невероятно медленно пройдя над домом, он врезался в БТР. Ахнул взрыв, машина подпрыгнула, а потом съехала в бассейн. Умница-пилот стрелял метко. Вот только в ситуации не разобрался.
— У него двое детей, — кусая губы, сказала Алиса.
На миг она потеряла бдительность. А за ее спиной, со стороны, противоположной стороне атаки, в кромку водостока вдруг уцепились две руки. Кисти показались мне какими-то уж слишком широкими, лопаты какие-то. Потом появилась голова в черной вязаной шапочке с помпоном. Я смотрел на это дело как завороженный и ничего не предпринимал. Зато Дима без всяких раздумий ударил по черной голове ножкой от стола. Помпон сплющился, голова дернулась, но руки не разжались.
— Отставить, — просипела голова.
Дима вопросительно взглянул на АиЗ. Алиса поменяла обойму, бросила прицельный взгляд и кивнула. Пришелец тяжело перевалился через край водостока.
— Прапорщик Яворивський, мать вашу. Из внешней охраны. Значит, так. Мужики… и дамы. Это неизвестное явление ничто не берет, даже РПГ. Самое поганое, с близкого расстояния оно сильно действует на неустойчивые мозги, всяких психов подчиняет. Но может, и не только неустойчивые, проверять не стал бы. По крайней мере, сейчас. Так что, айда за мной.
— Куда?
— Туда, — нежданный спаситель махнул вниз.
— А как ты по стене залез?
— Есть такое приспособление. Пожарная лестница называется.
Дима пристыжено замолчал. Алиса попыталась позвонить Андрюше.
— Не работает, — удивленно сказала она.
— Естественно, — кивнул Яворивський. — Связь глушить еще проще, чем мозги.
Я никак не мог разглядеть его лица. Тень какая-то мешала. Хлопнул одинокий выстрел. С каминной трубы посыпалась штукатурка и кирпичная крошка.
— А вертолет нас не сможет забрать? — подал голос Ефим Львович.
Алиса покачала головой.
— Тут из-под любого куста могут пустить ракету. При расстоянии в сотню метров от нее ничто не спасет.
Из будочки над люком выбрался Андрюша.
— Бесполезно, — сказал он. — Стрелковое оружие эту дрянь не берет.
— Где она?
— Уже на первом этаже. Кто тут с вами?
— Прапорщик Яворивський. Предлагает спуститься по пожарной лестнице.
— Вот как? А откуда ты взялся, небесный воин?
— Контрактник я. Рязанское училище ВДВ. Обеспечивали внешнюю охрану.
— Здесь-то как оказался?
— Смяла нас эта гадина. Схлюпала. Такое творила…
— Понятно. Ладно, потом расскажешь.
Андрюша подполз к краю крыши.
— Ты смотри, в самом деле лестница. А я про нее как-то и забыл. Ну что ж, прапорщик. Шуруй первым.
— Не доверяете?
— Весьма, — любезным голосом сообщил Андрюша. — Без резких движений, пожалуйста.
Яворивський вздохнул и начал спускаться.
— Ох, что-то мне скверно, братцы, — вдруг признался Дима. — Будто не я, а мне по-по голове вдарили.
— Живо вниз, — приказал Андрюша. — Владимир Петрович, вы ведь тоже выпивали?
— Поменьше.
— Все равно. Думаю, самые неустойчивые мозги сейчас у вас с Димой. Пойдете следующим.
— Слушаюсь, — сказал я.
— Правильно, — сказал старший лейтенант Денисюк.
И улыбнулся.
— Мы еще найдем управу на эту сволочь. Я ей припомню Ваньку. Но пока что надо уносить ноги.
* * *
Земли мы достигли вполне благополучно. Слизень нарисовался на крыше уже в момент нашей переправы через Красную Пахру. Он выглядел оплывшей белесой массой, вроде теста, поднявшегося над краем квашни.
Малое время червяк пребывал в неподвижности. Затем откуда-то с неба на него упал зеленоватый луч. Масса расплескалась, над ней поднялся фонтанчик, как над камнем, брошенным в пруд.
— Зарядилась, холера, — пробормотал прапорщик.
— Откуда знаешь? — спросил Андрюша.
— Та ясное ж дело. Чого тут знаты? Тикаемо, хлопци!
В теплой речке меня вдруг пробрал озноб. Я лихорадочно заработал конечностями и первым преодолел водную преграду. Даже Диму опередил. А самым неважным пловцом оказался Фима. Тамара Саратовна с Андрюшей отбуксировали его к берегу, а Яворивський схватил за плечи и легко вынул из реки. Тут пламя, наконец, с треском вырвалось из окон нашей покинутой обители, стало светло, и я понял, почему ладони бравого десантника показались мне очень широкими. Если в кисти шесть пальцев, она не может быть узкой.
Тем временем слизень не спустился, не спрыгнул, а белесой струей буквально стек по стене дачи. Бьющее из окон пламя его ничуть не пугало. Куда чудо-юдо направится дальше, угадать получалось с первого раза.
— Да-а, — сказал Дима. — Шеф! Ваша по-популярность приобрела вселенский масштаб.
Мы выбрались на берег и побежали по переулку между мощными заборами с наглухо запертыми воротами. В обесточенных усадьбах яростно лаяли псы, на разные голоса завывала сигнализация машин. Пару раз над головами прошлась «Черная акула». Пилот нас видел, однако присесть было негде, мешали то деревья, то столбы, то провода, то все те же заборы.
Очень скоро я и Фима начали задыхаться. Тогда Дима ножкой от стола, с которой он все никак не желал расстаться, выбил стекло у первого подвернувшегося «мерседеса». Увы, ни ему, ни Андрюше, ни Алисе не удалось разобраться со сложной противоугонной системой. Зато из ближайшей усадьбы в нас стрелял бдительный охранник. Не очень прицельно, по счастью. Пугал.
Мы поднажали, попытались оторваться, сворачивая в переулки, то вправо, то влево. Но слизень нас не терял, постепенно догоняя. Не представляю, чем бы все закончилось, если б наконец не попалась услада олигархов, небольшое поле для гольфа. Там уже подпрыгивала от нетерпения спасительная вертушка. Как мы в нее втискивались — отдельная история.
* * *
По персональному разрешению Тараса вертолет приземлился прямо на Красной площади. Меня уже ждал Терентьев в «уазике».
— Совет безопасности заседает, Владимир Петрович. Приказано вас доставить.
Оставляя мокрые следы на кремлевских коврах, я проследовал в Авральный кабинет. Там действительно собралась вся верхушка: Некумыкин, Туманян, Крючканов, большая часть министров. Плюс академик Шипицын, который стал официальным советником Тараса по науке. Судя по красным глазам, заседали давно.
— Володька, не стой столбом, — сказал Тарас. — Иди в ванную комнату и переоденься во что-нибудь сухое.
В президентской ванной я обнаружил пижаму да махровый халат. В них и явился на заседание. Однако желания иронизировать по этому поводу что-то не приметил. Как раз обсуждали причину моей мокрости. Оказалось, московский слизень был не единственным. Очень похожие черви навестили Вашингтон, Нью-Дели, Страсбург, Пекин. Везде происходило одно и то же: попавшие под влияние экзальтированные толпы штурмовали государственные учреждения. Причем не какие попало, а именно те, где разрабатывались национальные программы спасения от протуберанца. Случайным такое совпадение быть не могло. Карробус еще раз достал нас на Земле. Вторая атака выглядела куда менее масштабной, чем метеоритная бомбардировка, зато напугала не меньше. Точностью выбора целей. И непонятностью примененных средств.
— Так что ж такое слизень? — спросил Тарас. — Всеволод Игнатьевич, какие-нибудь предположения есть?
Прежде чем ответить, академик запустил слайд-шоу. Не в первый раз, как я понял. На стенном экране, сменяя друг друга, появлялись изображения слизня. Там были снимки из космоса, фотографии с мобильников случайных очевидцев, в частности, изображения с крыши нашей дачи, которые сделала Алиса, были записи и с камер уличного наблюдения. Собрать все воедино могло только ведомство Крючканова. Оперативно сработали, нечего сказать.
Снимков накопилось много, часть видеороликов имела звуковое сопровождение. Я на минуту вновь погрузился в только что минувший кошмар. Ночь, вспышки, вой в переулке. Тогда я как-то не слишком испугался. То ли не проснулся, то ли последствия возлияний защитили, а может, и слизень как-то расслаблял. Лишь в кабинете Тараса меня пробрал запоздалый страх. Наконец-то я задал себе простейший, самый очевидный вопрос: а почему, собственно, объектом атаки выбрана наша дача? Ради кого конкретно? Что, Каменный Гость завел себе личных врагов? Вот уж честь, к которой я никак не стремился. Но больше всего поражала осведомленность Карробуса.
* * *
Тем временем Всеволод Игнатьевич выбрал слайды, на которых слизня безрезультатно пронизывали трассирующие пули.
— Вот, — сказал он. — До сих пор считалось, что вещество может быть твердым, жидким, газообразным или плазменным. Но даже плазма так себя вести не может. Зато очень может быть, что слизень представляет собой новое, доселе неизвестное состояние материи. Например, сгущение единого поля. Того самого, которое безуспешно пытался открыть Альберт Эйнштейн. Возможно, мы стали свидетелями подтверждения его гениальной идеи. Только это не просто сгущение поля, Тарас Григорьевич. Это управляемое сгущение.
— Управляемое? Откуда управляемое?
— С орбиты, я думаю. Видите ли, на нескольких снимках заметен слабый луч, падающий на артефакт откуда-то сверху. Рискну предположить, что локальное сгущение получает по этому лучу энергетическую подпитку вкупе с какими-то инструкциями.
— Вы полагаете, Карробус мог оставить рядом с Землей своего рода управляющие станции?
— Было бы логично.
— Логично, логично… Ваграм Суренович! Можно ли обнаружить эти спутники-шпионы? Насколько я знаю, околопланетное пространство сильно засорено.
— Так точно. Сотни тысяч искусственных объектов. От орбитальных станций до утерянных гаечных ключей. Сюда добавилось множество осколков Каменного Гостя. Нам сильно повезет, если в этой каше мы нащупаем то, что нужно.
— Попытаться надо, — сказал Тарас. — Возможно, иного способа справиться с червем нет.
— Да, — кивнул Туманян. — Танковая бригада Таманской дивизии потеряла уже шесть единиц бронетехники, испробованы все типы снарядов, а тварь этого вроде и не заметила. Все ползет по пригородам. Мы срочно эвакуируем население по пути следования.
— Что ж, действуйте.
— Слушаюсь.
Туманян бочком пробрался вдоль стульев и направился к двери. Китель на ракетоборце висел как стаксель при полном штиле. Проходя мимо меня, он печально покачал головой:
— Не понимаю, как вам удается попадать в такие заварушки.
— А я не понимаю, как удается из них выбраться.
— Э! Здесь все ясно. Вас кто-то хранит.
— Ну я не против.
— Нет, серьезно. Другого объяснения того странного факта, что вы передо мной, я не могу придумать.
— Володька, хватит шушукаться. Поделись впечатлениями со всеми. Ведь ближе тебя слизня никто не видел.
— Видел, — сказал я, зябко кутаясь в купальный халат. — Прошу представить сержанта Ивана Лукашевича к званию Героя России. Посмертно.
— Нет вопросов.
— Скорее, нет ответов, — вздохнул я.
— Чего киснешь? — разозлился Тарас. — Еще многих предстоит хоронить.
* * *
Под утро слизень достиг юго-западной границы Москвы. Весь день его старались сдержать танки и боевые вертолеты. Ни бронебойные, ни фугасные, ни кумулятивные снаряды уничтожить червя не смогли, хотя после каждых двух-трех десятков попаданий объект обычно останавливался для подзарядки сверху.
— Ну что ж, — сказал Тарас и вызвал стратегический бомбардировщик с авиабазы в Энгельсе.
Примерно в полночь со страшным гулом над Кремлем прошел «Илья Муромец». При пересечении кольцевой дороги на «объект икс» он сбросил две управляемые вакуумные бомбы. Удар нанесли вдали от жилых кварталов, в том месте, где шоссе ныряло в естественную низину. И все же в радиусе полукилометра рухнули сотни всевозможных построек. Ахнуло так, что дернулся пол в кабинете Тараса. Минут десять, пока не рассеялась пыль, нам казалось, что с гадом, наконец, покончено. Но когда пыль рассеялась, сверху упал очередной зеленый луч, слизень спокойно выбрался из огромной воронки и продолжил свой путь. Внешне совершенно невредимый.
С его курса военные грузовики спешно вывозили испуганных москвичей. В городе непрерывно выли сирены. Полиция совершала поквартирный обход многоэтажек, убеждая засонь, упрямцев и прочих нетрезвых граждан срочно эвакуироваться. Зато другая, более возбудимая часть населения, уже осаждала кассы всех видов пассажирского транспорта.
Тарас крепко выругался.
— Ну не атомную же бомбу на Москву бросать! Что делать-то, советники?
Никто не знал. Но кое-что начало проясняться. В шестом часу утра мне позвонил Крючканов.
— Владимир Петрович, а где тот прапорщик, который помог вам убежать с дачи?
— Когда мы высадились на Красной площади, он отправился в Рязань, в свою часть. А что такое?
— Еще один ребус. Видите ли, в списочном составе Рязанского училища фамилия Яворивський не числится, и на протяжении последних одиннадцати лет вообще не числилась в воздушно-десантных войсках. Прапорщик с такой фамилией обнаружен лишь на пограничной заставе острова Ратманова, это в Тихом океане. Минувшей ночью он патрулировал береговую линию, поэтому под Москвой оказаться никак не мог.
— А сколько у него пальцев на руках? — все же спросил я.
— Пальцев?
— Да. Мой Яворивський шестипалый.
— Шестипалый? В ВДВ? Странно. Как же он медкомиссию-то проходил?
— Ну пройти у нас можно что угодно. Вам ли не знать.
— Сейчас уточню.
Он перезвонил через несколько минут.
— У прапорщика погранвойск Яворивського Петра Богдановича на обеих руках по пять пальцев.
— Не тот.
— Не тот. И вот еще странность: на стенах дачи «Сосны-122» нет пожарной лестницы.
— То есть как нет? Мы же по ней спустились. Быть может, ее слизень разрушил?
— Вряд ли. Лестница отсутствует и на фотографиях, сделанных до нападения, и на записях камер наблюдения, и на плане здания.
— Тогда как же мы тогда покинули крышу?
— Весьма необычно. Подойдите к ближайшему компьютеру. Мои эксперты послали вам видеоролик с «Черной акулы».
Я включил скайп, вошел в почту, открыл прикрепленный файл. Увидел дымящуюся дачу и всю нашу команду, перебирающую руками и ногами рядом с задней стеной прямо в пустом воздухе. Особенно эффектно выглядел Дима, который спускался, держа в зубах ножку стола.
К монитору с чашкой кофе подошел Тарас.
— Ого. Послушай, твое имя, случаем, не Джеймс? Знал, что ты парень не промах, но таких фокусов не ожидал. Что все это значит?
— Сам хотел бы знать.
Маленький Крючканов мило улыбнулся в маленьком экранчике.
— Это еще не все приключения Владимира Петровича.
Дальше мы убегали по переулкам и выглядели, надо признать, не героически, весьма жалко, надо сказать. При этом тварь уверенно догоняла. Но перед одним из поворотов наш бравый прапорщик отстал. Оказалось, что пока Алиса и Денисюк пытались завести «мерседес», псевдо-Яворивський голыми руками держал слизня!
При этом наш спаситель странно преобразился. Очень увеличился в размерах, раздулся, расплылся в очертаниях. Стал белым, полупрозрачным, сильно напоминая и привидение, и самого слизня.
— Вот черт, — сказал я. — Это явления одной природы.
— Безусловно, — кивнул маленький Крючканов. — Но задачи были разными.
Слизень в лапах Яворивського бешено дергался, извивался, но вырваться не смог. Наконец затих. Тогда прапорщик вернул себе прежний вид и побежал догонять нас. Движения его были вялыми. Тоже устал, бедняга.
— Вас кто-то охраняет, советник, — сказал Крючканов.
— И кто ж это мог быть? — спросил Тарас, невозмутимо прихлебывая из чашки.
— Пока не могу сказать. Но и тот, кто нападал, и тот, кто защищал — не земляне. Такими возможностями никто у нас не обладает. Тарас Григорьевич, сходные инциденты произошли в Индии, в Китае и у американцев. Было бы полезно обменяться полной информацией с соответствующими службами этих государств. Прошу вашей санкции.
— Добро, — сказал Тарас. — О результатах анализа доложить немедленно.
— Слушаюсь.
Крючканов отключился. А Тарас сделал большой заключительный глоток, аккуратно поставил чашку на компьютер и принялся пристально меня разглядывать. Я занервничал.
— Эй, эй, ты что? Думаешь, и меня подменили?
— Нет, — сказал он. — Совсем наоборот. Раз на тебя пошла такая охота, значит, того стоишь. Я думаю, куда бы тебя спрятать.
А я подумал, что прятать меня следовало в любом случае. Особенно в том случае, если подменили. Вряд ли такая простая мысль не пришла в голову Тарасу. Я бы на его месте подумал бы об этом обязательно.
* * *
Из столицы во всех направлениях текли потоки машин. С полной нагрузкой работали аэропорты и вокзалы. И все же двенадцатимиллионный город нельзя вывезти за несколько часов. Возникли первые пробки, в нескольких местах начали собираться стихийные толпы. Витрины еще не били, но это был лишь вопрос времени. Назревала большая паника. Что, возможно, являлось одной из целей слизня. Точнее, его хозяина. Другими целями, скорее всего, являлся я, Баб Уоррен и несколько наших коллег из разных стран. Об этом недвусмысленно говорили видеоматериалы, полученные Крючкановым от своих коллег.
Утром неистребимый гад форсировал Москву-реку и выбрался на Васильевский спуск. Огнеметная рота Таманской дивизии его не остановила. Он оказался на расстоянии прямой видимости из кремлевских кабинетов. Спасительный прапорщик Яворивський больше не показывался. Возможно, был одноразовым.
В воздухе непрерывно мелькали вороны. Как ни странно, птицы летали молча, не кричали. Командир президентского полка доложил, что вверенная ему часть готова полечь поголовно. На стенах древнего Кремля.
Тарас жертву отклонил. Сказал, что Кремль примерно один раз в каждые двести лет полагается сдавать врагу, есть такая историческая традиция. Вместо героической гибели полк отвел на безопасное расстояние, а членам правительства приказал разбегаться к чертовой бабушке. То есть рассредоточиться по разным бункерам в стиле тараканов. О месте своего нового командного пункта никому не сообщил, даже мне. Сказал, что свяжется по телефону или по радио с тем, с кем надо. Тогда, когда надо. И улетел в только что заправленной «Черной акуле».
Я решил воспользоваться гостеприимством ФСБ. По приказу Крючканова на Лубянке для нашей группы срочно освободили пару кабинетов, в один из которых притащили кожаный диван, подушки и пару одеял. Но стоило нам расположиться в сем почтенном ведомстве, как поступили донесения, что слизень изменил курс. Обогнул Василия Блаженного, миновал Кремль и движется в направлении Лубянской площади.
— Ну вот, — сказал Крючканов. — Что и требовалось доказать. Давайте думать, куда ж вас теперь отправить.
— В глушь, — сказал я. — Куда-нибудь в Тикси. Или в пустыню Сары-Ишик-Отрау. В места, максимально свободные от населения.
Однако Тарас ни то, ни другое направление не утвердил. Он позвонил по обычному городскому телефону из какого-то почтового отделения в Химках.
— Есть вариант покруче. Володька, ты этому слизню еще спасибо скажешь.