Глава четвертая Имперский Совет
Старый матрос с ветхой гармонью прошел через Горбатый мост и расположился у входа в Белый дом — тот самый, что высится на Краснопресненской набережной Москва–реки. Ветеран военного флота был одет в штопаный–перештопаный черный бушлат, пятнистые штаны от маскировочного костюма и резиновые сапоги с загнутыми голенищами. На голове у него лихо сидела заношенная бескозырка с некогда золотистой надписью «Рюрикъ».
Матрос поплевал на ладони и развернул меха. Электронная гармонь, ровесница своего хозяина, издала жалобный, дребезжащий звук. Матрос пошептал что–то в микрофон, тот передал команду процессору. Гармонь булькнула, затем выдала несколько чистых нот. Ветеран удовлетворенно крякнул. Вобрал воздуха и заиграл на мотив марша «Прощание славянки». А потом запел хрипловатым баритоном:
— Хрен соба–ачий пари–ит над Москво–о–о–ю. Это ру–усское зна–а–амя труда…
Охрана Белого дома, доселе не обращавшая внимания на уличного музыканта, ведь старик смотрелся вполне патриотично, кинулась затыкать ему глотку. Три здоровяка в черных костюмах с кобурами под мышками скатывались по парадной лестнице, крича:
— Ах ты, гнида! Удавлю!
Петр Сухов, вопреки запрету Порфирия Петровича, сидел на подоконнике открытого настежь окна и следил за разворачивающимися внизу событиями. Ему стало жалко старого матроса — то ли запредельно наивного, то ли на удивление наглого. Военмор связался по телекоммуникационному браслету с полковником контрразведки. Ригерт, в свою очередь, вызвал начальника охраны Белого дома и сказал:
— Отставить!.. Не стоит омрачать торжественный день. В памяти народной он должен остаться Днем Возрождения Империи. Дайте этому на бутылку хорошей водки и проследите, чтобы он живым и невредимым добрался до дому.
— Слушаюсь, ваше превосходительство.
Кавторанг Сухов не участвовал в сегодняшнем голосовании. Принципиально. Он мало кого знал из кандидатов в Имперский Совет и не хотел выбирать кота в мешке. И даже тех соплеменников, о ком он слышал, выбирать не хотелось. Во власти люди слишком быстро меняются. Голосуешь за одного, глядь — а это уже совсем другая особь. Был человек как человек, а стал — скользкий тип… Политика вообще грязное дело. И люди, если хотят остаться чистыми, в политику не лезут. Это военмор знал с детства.
По широкому коридору под чередой хрустальных люстр мимо него то и дело проносились вышколенные официанты с подносами, которые были прикрыты силовыми крышками, бдительно–сосредоточенные контрразведчики в штатском (Петр узнавал их по характерному выражению лица: я при исполнении). Еще по коридору бегали взмыленные клерки — с пластиковыми урнами для тайного голосования и сканерами для подсчета голосов. Кибер–носильщиков в этом здании явно не жаловали. То ли диверсии боялись, то ли не умели с ними обращаться…
С утра над городом сгустились тучи, но обещанного синоптиками дождя все не было. Грязно–серые тучи клубились, быстро катясь от горизонта к горизонту. Этаж был довольно высокий, и лежащий у подножия Белого дома кусочек Москвы был виден как на ладони. Тесно уставленные магазинами, публичными домами и дешевыми гостиницами улицы старого города. Пробивающиеся сквозь толпу народа яркие пятна велорикш. Увешанная светящимися иероглифами торговой рекламы Пресня казалась одним из тысяч чайна–таунов, которые покрывали добрую половину Старой Земли. А над крышами домов, утыканных антеннами тахионной связи и украшенных сигнальными огнями, неслись нескончаемые потоки флаеров и глайдеров. Они летели в разных направлениях, объединенные в десятки разновысотных эшелонов, и не сталкивались, казалось, лишь каким–то чудом.
Петр Сухов второй раз в жизни оказался в древней Москве, и она произвела на него противоречивое впечатление. С одной стороны, Кремль с Большим губернаторским дворцом, Красная площадь с заколоченным Мавзолеем, покосившийся собор Василия Блаженного, Лобное место, где по традиции казнили проворовавшихся столичных мэров, монументальные руины Московского университета и мрачный Путинский замок с островерхими башнями. Это все памятники давно ушедших эпох, символы невозвратного величия Российской империи.
С другой стороны — бесконечные торговые ряды, где круглые сутки не смолкают ханьские и тюркские диалекты, Бульварное кольцо с его двенадцатью мечетями и частоколом минаретов, ларьки с электронным кокаином, стоящие на каждом углу, и наконец варьете «Большой театр» с сотнями голых танцовщиц и танцоров. Что могут они породить в русском человеке, кроме гнетущего ощущения чужеродности?
Белый дом, прикрытый зенитными батареями и барражирующим звеном стратосферных истребителей, каменным утесом возвышался над пеной мирской суеты. Сейчас он сам кипел — но уже от политических страстей. Вселенский Собор, созванный неизвестно кем и по непонятно какому принципу, именно в эти судьбоносные часы решал архиважную задачу: спустя шесть темных веков возрождал Российскую империю. И во главе нового государства на первых порах должен стоять совершенно удивительный орган — Имперский Совет.
— Петр Иванович, вас просят пройти в зал, — раздался бархатный голос.
К Сухову подошел солидный господин в отлично сшитом сером костюме с золотым двуглавым орлом в петлице — их выдавали на входе в Белый дом. Хватило, разумеется, не всем. Кавторанг положил свой значок в карман.
— Уже выбрали, любезный? — осведомился Сухов, спрыгнув с подоконника.
Господин, манерами и лицом похожий на короля лакеев, кивнул:
— Точно так, господин капитан второго ранга.
Два дюжих охранника в штатском, стоящие у дверей зала, вытянулись. Сухов неторопливо зашел в огромный, залитый светом хрустальных люстр зал. Ряды кресел спускались вниз, к большущей сцене. На ней стоял длинный стол, застеленный пурпурной тканью. Над ним вился на ветру огромный желто–черно–белый стяг — официальных цветов Российской империи. Чрезвычайно убедительное и при этом драматически напряженное изображение.
В президиуме сидели пятеро внушительных мужчин со знакомыми лицами. Но ни одного имени Сухов, как назло, вспомнить не смог. Все они время от времени мелькали в новостях — на совещаниях, торжественных приемах или светских раутах, все они были стопроцентно русскими, но при этом бесконечно далекими от своего народа.
Делегаты Вселенского Собора уже не сидели, равномерно распределяясь по десяткам поднимающихся амфитеатром рядов. Собравшись кучками, они что–то шумно обсуждали.
Петр не стал уходить далеко от входа, прислонился к стене. Минуты три на него никто не обращал внимания. Затем люди стали оборачиваться, указывать на него собеседникам. Гул голосов усилился. Потом в зале раздались единичные, робкие аплодисменты.
— Что, собственно, случилось? — спросил кавторанг у солидного господина, который остался стоять рядом с ним.
— Россияне приветствуют вновь избранного члена Имперского Совета. — На губах «короля лакеев» проскользнула непонятного свойства улыбка.
Уже сотни делегатов, отвернувшись от сцены, глядели наверх — в сторону этой двери, искали глазами Сухова. И вдруг принимались хлопать. Один заражал другого… Вот уже почти весь собравшийся в зале «цвет нации» бил в ладоши.
— Ну и?.. — недопонял Сухов.
— Кивните согражданам.
И только тут Петр Сухов осознал, в какую угодил западню. Благодаря Порфирию Петровичу, разумеется.
Военмор кивать никому не стал. Он огляделся, пытаясь найти затененный уголок, — тщетно. Нащупал в проходе откидное сиденье, приткнулся кое–как и, не обращая внимания на происходящее внизу, вызвал по браслету треклятого контрразведчика.
— Слушаю, Петр Иванович, — тотчас откликнулся полковник.
— Это я вас слушаю, — грозным шепотом произнес кавторанг.
— А–а… Вы уже в курсе, — протянул Порфирий Петрович. — Вы самолично столкнулись с народным волеизъявлением, господин военмор. Впервые в жизни, небось?
— Хватит паясничать, — буркнул Петр. Ему было не до смеха. — Извольте объясниться.
Полковник кашлянул, будто прочищая запершившее горло.
— У всякой великой нации должна быть Совесть. На сегодняшний день Совестью Нации выбрали вас, Петр Иванович. Вы вправе отказаться. Решайте сами.
В голосе контрразведчика прозвучало неожиданное сочувствие.
— Скуден же ваш выбор… — пробормотал Сухов.
Из браслета раздались короткие гудки — Ригерт прервал контакт.
Контрразведчик недвусмысленно намекнул, что возвышение Петра еще не закончилось. Членство в Имперском Совете — только первый шаг. Кавторанг не мог с бухты–барахты возглавить сотни миллионов людей. Но не мог он и с ходу отказаться, наплевав на политические расклады и искреннее (как он надеялся) желание делегатов поднять на самый верх достойного человека. Не в его это характере — уходить в кусты.
Все последние месяцы военмор ясно видел, как команда Ригерта шаг за шагом создает образ народного героя. И отдавал себе отчет, что добром эта кампания не кончится. Но что сделал он, кавторанг Сухов, чтобы поломать этот дурацкий процесс? Ни–че–го. И вот пришло время расхлебывать.
— Дамы и господа! — возвестил через громкоговорители оперный бас. — Прошу занять свои места.
Хлопки смолкли, в зале стало намного тише. Народ быстро рассаживался.
— На трибуну приглашается командующий Второй русской эскадрой капитан второго ранга Петр Иванович Сухов, — прогремело под сводами зала, словно военмору сейчас будут вручать адмиральские погоны и орден Андрея Первозванного.
Петр оторвался от стены и, не чуя ног, устремился по наклонному проходу — к трибуне, вперед и вниз. То бишь наверх… Он шел к сцене, стараясь не торопиться, и сидящие у прохода люди провожали его взглядами. В большинстве своем это были зрелые мужи — от тридцати до шестидесяти лет, некоторые в военных мундирах, многие — в костюмах, что носят чиновники среднего ранга. В зале присутствовали известные артисты и спортсмены, музыканты и ученые. Краем глаза Сухов заметил несколько православных священников в черных рясах и даже муллу в золоченом халате и чалме.
«Ничего не меняется за века, — подумал кавторанг. — Представительство всех сословий и народностей — строго по списку и процентовке. Небось, еще за месяц, а то и два до мятежа все расписали…»
Люди начали вставать со своих мест и стоя рукоплескать ему, военмору, убивавшему других военморов. Возникла настоящая овация — из тех, что Петр Сухов видел лишь в исторических фильмах. Вот уж ее, похоже, никто не репетировал.
У Сухова мурашки побежали по коже. Он чувствовал, что багровеет — щеки горели огнем. Но видеозапись показала, что военмор внешне был спокоен — как перед отдачей приказа о лобовой атаке. Ведь тогда он должен был вселять уверенность в свой экипаж. Стальной блеск в глазах, плотно сжатые губы, чуть заметно играющие желваки на скулах.
Кавторанг поднялся по лесенке на сцену, взошел на трибуну. Обвел взглядом стихший зал. Делегаты Вселенского Собора ждали, какую великую истину изречет спаситель отечества. И тут Петру Сухову стало страшно.
— Добрый день, — заговорил он, и негромкие его слова разлетелись по залу, всем коридорам, холлам и комнатам Белого дома — работала трансляция. — Я надеюсь, что мне, как и охране, и обслуге этого огромного здания, сообщат результаты выборов. А до тех пор мне нечего вам сказать.
По залу прокатился рокот. Председательствующий был бородатым, грозного вида мужчиной. Военмор его вспомнил: Поликарп Кушнерёв, некогда знаменитый нуль–физик, а ныне сенатор верхней палаты Земного парламента. Словом, выставочный образец. Нуль–сенатор пророкотал в виртуальный микрофон:
— Р–результаты голосования по пер–рсональному составу Импер–рского Совета сейчас пер–репр–ровер–ряет независимая счетная комиссия, выбр–ранная жр–ребием из числа пр–рисяжных заседателей Московского гор–родского суда. Потом р–результаты будут р–распечатаны и р–розданы всем желающим. Пока могу сказать, что в Совет единогласно избр–раны вы, Петр–р Иванович. В числе делегатов Вселенского Собор–ра не нашлось ни одного человека, кто не сознавал бы вашу р–роль в обретении свободы и независимости р–русским нар–родом.
Он перевел дыхание. Рокот в зале не смолкал.
— До той пор–ры у нас есть вр–ремя для обмена мнениями. И все мы с большим удовольствием послушали бы вас, Петр–р Иванович. Ваше мнение о военнополитической ситуации в Галактике, котор–рая сложилась на сегодняшний день — день возр–рождения р–русской государ–рственности. — Ни одной фразы председательствующий не мог сказать в простоте и его рокотание только усиливало эффект искусственности, будто ко Вселенскому Собору сейчас обращался робот.
Нуль–сенатор вопросительно поглядел на кавторанга.
— Ну, хорошо… — выдавил Сухов. — Коли уж я, волею судеб, командую эскадрой, обязан отчитаться.
Он ждал, что в эту секунду зазвонит коммуникационный браслет, полковник Ригерт начнет давать ему руководящие указания, а военмор станет их упрямо игнорировать. Звонка не было. Зато Петр ловил на себе напряженные взгляды делегатов — многие были готовы слушать его, как мессию. Ох ты, боже мой…
— Мы сидим в одной лодке и имеем право знать всю правду. Политическая ситуация такова: мы находимся в полной изоляции. Ни одна политическая сила на юнитских планетах не осмелилась выступить в нашу поддержку. Налицо единый фронт борьбы с сепаратистами и предателями объединенного человечества, как нас называют. И когда удастся расшатать камни и проделать в этой стене первую трещину, мне, как флотскому офицеру, неведомо.
В зале зародился встревоженный гул. Делегатам не нравились его слова. Но кавторанг продолжал:
— Теперь о ситуации на фронтах. С начала боевых действий мы захватили четырнадцать боевых кораблей и около сотни транспортов противника. Мы отбили первые атаки юнитов. Отбили сначала чудом, затем ценой больших потерь. Сейчас основные силы юнитского Флота связаны хаарцами. И пока Великий Хаар сопротивляется, у нас будет возможность выживать. Если же он падет, ничто не помешает юнитам собрать эскадры в кулак и раздавить нас. Даже безусый гардемарин знает: если у врага пятнадцатикратное превосходство в силах, победить его невозможно.
— Спасибо, Петр–р Иванович, — поблагодарил нуль–сенатор. — Вот что значит военный человек — никаких р–ревер–рансов и экивоков. Никаких дипломатических выр–ражений, от котор–рых скулы сводит. А ведь мы истосковались по инфор–рмации из пер–рвых уст, высказанной пр–рямо и сугубо конкр–ретно.
Сухов не мог понять, брешет ли председательствующий по всегдашней привычке держать свое мнение глубоко при себе или все ж таки раз в жизни сподобился говорить правду.
— Скажите, Петр–р Иванович, — продолжал нуль–сенатор. — Если наше положение столь беспр–росветно и вы с самого начала ясно сознавали неизбежность пор–ражения, зачем вы ввязались в др–раку?
«Этот вопрос наверняка не понравится Ригерту», — подумал кавторанг. И действительно, на лацкане пиджака председательствующего тотчас замигал синий огонек — это зазвонил его мобильник.
Сухов снова обвел взглядом делегатов. Они в напряженной тишине ждали ответа. Простые и непростые, русские и нерусские лица. Зачем эти люди собрались здесь? Чего ждали от Империи? Быть может, в эти минуты впервые осознали, что, придя сегодня в Белый дом, они разделили свою жизнь надвое или, того хуже, подписали себе смертный приговор.
Петр Сухов хотел сказать, что для офицера утрата чести страшнее смерти. Но прозвучало бы слишком напыщенно, как будто специально для прессы. А потому он ответил просто:
— Так уж вышло…
В зал принесли распечатку результатов голосования. Эти же сведения были выведены на большой стенной экран, висящий над сценой. Трехмерное трепетанье имперского триколора сменил список фамилий и число голосов. Военмор тихо сошел с трибуны.
Получив ответный удар и понеся потери, русские обрели нежданную передышку. Исключительно благодаря активным действиям хаарцев.
Коварный враг незаметно для юнитской разведки расчистил проходы в минных полях и, обойдя систему орбитальных крепостей в районе Лазурного Ожерелья, внезапно прорвался в глубину юнитской территории. Хаарцы стали наносить разящие удары по тыловым базам флота, космодромам, пересадочным и орбитальным станциям. Они угрожали перерезать основные тыловые коммуникации юнитского флота и лишить его снабжения. Без топлива и боеприпасов долго не провоюешь. Председатель Комитета начальников штабов был вынужден перебросить в район прорыва все наличные силы из соседних секторов Галактики.
Сил Второго, Четвертого, Шестого и Седьмого юнитских флотов было недостаточно для скорого разгрома вторгшихся хаарцев. Похоже, начиналась долгая и изнурительная позиционная война не только на фронтире, но и в глубине человеческих территорий.
В результате хаарского рейда юнитские тылы были изрядно потрепаны. И все же большая часть баз снабжения уцелели. Гораздо сильнее он повлиял на ход гражданской войны. Воспользовались ослаблением юнитов русские корабли, блокированные у горнорудных планет, прорвались с боем и в сопровождении целых флотилий маленьких гражданских суденышек и грузовых судов ушли к Малайе, Старой Земле и Монтенегро — трем главным оплотам мятежа. Удержать все захваченные планетные системы не представлялось возможным.
Несмотря на то что мятежники вывели из–под удара свои эскадры и смогли перегруппировать силы, в штабе русского Флота царило уныние. Прозвучало даже предложение покинуть Малайю и Монтенегро и сосредоточить силы у Старой Земли — праматери человечества, однако это привело бы к неминуемому поражению.
После жаркого спора было решено удерживать три планетные системы до последней возможности. Умереть, но не отступить. Кавторангу Сухову сразу дышать стало легче. Хоть и говорят: перед смертью не надышишься. Космическая кубатура страны позволяла…
Перед лицом хаарской угрозы Адмиралтейство приказало флотам перейти к обороне. И вдруг противник столь же неожиданно, как и вторгся, покинул район Лазурного Ожерелья.
Смертельный враг человеческой расы лишний раз показал, насколько уязвимы наши планеты при использовании противником большого флота быстроходных, ударных кораблей, путь которому расчищают сотни гипертральщиков.
А Петр Сухов, мобилизовав имеющиеся у него знания по военной истории, пытался понять: чего добиваются хаарцы своей странной тактикой ведения войны? Если за нею не стоит некая глубоко продуманная стратегия, то это — тактика идиотов или самоубийц.
Великий Хаар не пытался уничтожить человеческую Метрополию. Выходит, хаарцы знают, что де–факто она состоит из десятков наиболее населенных и экономически развитых планет. Новая Земля — конечно, столица, но с ее гибелью человечество не рухнет и даже не дрогнет. И в этом большое преимущество человеческой расы.
Главные планеты можно планомерно уничтожать одна за другой или, используя все наличные корабли, попытаться сжечь разом как можно больше. В любом случае, обороняющиеся вынуждены распылить свои силы — они ведь заранее не знают, какие именно планеты подвергнутся атаке первыми. Но хаарцы вообще обошли вниманием главные форпосты человечества.
С другой стороны, наши враги не избрали и заранее проигрышную оборонительную стратегию. Они не окопались, прикрыв важнейшие планеты и, в первую очередь, собственную Метрополию. Напротив, они бросили планеты на произвол судьбы.
Что же хаарцы делали на галактических просторах, кроме демонстративного бряцания оружием? Они снова и снова наскакивали на юнитские флоты, будто свора охотничьих собак, которые хотят раздразнить льва или гризли. Нет, с чисто военной точки зрения действия хаарцев Петру было не понять. Надо копать глубже.
Ну вот раздразнила свора льва — и что дальше? Он рассвирепеет и кинется на собак. Те бросятся врассыпную. Тут пора вступить в дело сидящему в засаде охотнику с его крупным калибром. И где снайперски точный выстрел в глаз или в сердце, валящий хищника с ног? Выстрела нет. А имеется ли сам охотник? Нам неведомо.
Чем еще отметились хаарцы? Пытались навести эфемерные мостики, вступив в неофициальные контакты с командирами нескольких кораблей. Имел место ментальный контакт с адмиралом Кобурном. Состоялся ментальный поединок между Суховым и неким хаарским командиром корабля. И во главе угла — пленение фрегата «Котлин», о котором можно говорить очень долго, но лучше помолчать. Наверняка хаарцы предпринимали еще какие–то шаги, о которых кавторанг не слышал. Людей зондировали на всех уровнях сознания, провоцировали, проверяли на прочность, доводили до белого каления.
Ригерт сообщил Сухову, что Великий Хаар имел тайные сношения с генсеком ООН. Инопланетный посол хотел, чтобы мы пропустить хаарские флоты сквозь человеческие территории. Что это: ультимативное требование или замаскированная просьба? Провокация галактического масштаба? Ловушка, каких свет не видывал? Или признание безоговорочного поражения? Начало бегства, за которым последует сдача на милость победителя сотен планет?
Как бы там ни было, у русских появилась нежданная отсрочка, и они со свойственной им непредсказуемостью решили потратить выигранное время не на рытье окопов, не на прощание с родными и близкими и даже не на грандиозный пир во время чумы, а на политические игры.
После оглашения официальных результатов голосования по выборам Имперского Совета в работе Вселенского Собора был объявлен перерыв. Делегатам следовало отобедать в знаменитой столовой Белого дома. И каждый из них мог очутиться за тем самым столом, где когда–то сидел первый президент России Ельцин.
Петр Сухов почувствовал неодолимое желание проветриться. Постаравшись не привлекать ничьего внимания, он вышел на улицу. Очень скоро кавторанг заметил, что за ним неотступно следуют два человека в серых плащах. «Придется терпеть, — подумал он с тоской. — Новый пост обязывает».
Сухов решил перекусить в русской блинной, которые непременно должны были остаться на Пресне. Сладкую ханьскую пищу он не любил, зато блины со сметаной или селедкой и густой клюквенный кисель пошли бы за милую душу.
Октябрьский воздух холодил голову. Хлеставший утром дождь вычистил небеса от копоти, и сейчас Москва казалась Петру почти нормальным городом. Вот только жить ему тут не хотелось ни капельки, а столицу такую иметь — тем более. Уж больно чужим, совсем не русским был этом город.
Первая попавшаяся Сухову блинная на поверку оказалась рюмочной, где над высокими столиками без стульев висел многодневный перегар. Вторая блинная не понравилась кавторангу своей публикой — здесь явно была штаб–квартира какой–то местной банды. В зале не нашлось ни одной женщины, старика или ребенка — только здоровенные мужики, с покрытыми татуировками плечами и лицами. За стоящими в глубине зала столиками тесно сидели подозрительные личности, которые тотчас впились глазами в военмора. Зато столики у окна пустовали все до одного.
Убедиться в правильности этого ощущения оказалось нетрудно: когда Петр Сухов подошел к стойке, возникшие в дверях его охранники вытащили из правых карманов плащей небольшие автоматы «узи», а из левых — станнеры, то бишь парализаторы системы «дубок». Завсегдатаи блинной сразу надели на свои рожи скучающие маски и стали глядеть теперь мимо военмора — на стены зала или на улицу.
Третья блинная, что стояла на оживленном перекрестке, служила местом встречи и дележа добычи у водителей велорикш. Ничего опасного для жизни, но от громкой ханьской и тюркской речи у кавторанга сразу пропал аппетит. Он уже на несколько километров удалился от Краснопресненской набережной. В задачу охраны не входила уличная навигация, и дюжие молодцы не пытались остановить блинный марш Сухова.
Петр не привык сдаваться. Он нашел–таки подходящую блинную под вывеской с затейливым названием «Костерок Инь и Янь». Если представить Инь в виде свернутого в трубочку блина, а Янь — в виде его засохшей начинки, то некий смысл в названии отыскать было можно.
Сухов съел две порции блинов с красной икрой, запив двумя рюмками «Путинки». Нормального (сваренного из живых ягод) киселя в «Костерке» не нашлось.
Икра припахивала машинным маслом, зато блины были хороши.
Едва военмор вытер рот салфеткой, пронзительно зазвонил его браслет.
— Господин кавторанг, — раздался незнакомый женский голос — глубокое контральто. — Мы нигде не можем вас найти. С трудом узнали этот номер. Если вы не в курсе, Петр Иванович, обеденный перерыв уже закончился.
— Хорошо. Я иду, — буркнул командующий Второй русской эскадры.
В результате блинной экспедиции Петр Иванович опоздал к началу первого заседания Совета на целых сорок минут.
…Подходя к актовому залу, Сухов услышал два мужских голоса. Один из них был ему знаком — даже слишком. Как и спина в черном кителе без знаков различий. Кавторанг остановился, прислушиваясь.
— И это очень хорошо, что он — не адмирал и стать им не рвется, — говорил Ригерт невидимому собеседнику, который стоял в дверях. — Народ не терпит, если ты, получив власть, тотчас навешаешь себе звезд и шевронов. Самые большие должности можно занимать, оставаясь в низких чинах. К примеру, последний наш самодержец, помазанник Божий Николай Второй был не маршалом или генералиссимусом, а всего лишь полковником.
— Кавторанг равен сухопутному подполковнику, — проскрипел второй, стариковский голос. — Самое то… Передай привет своему выкормышу.
— Непременно.
Скрипнула, закрываясь, массивная дверь. Военмор сделал десять шагов и оказался нос к носу с контрразведчиком, который остался в коридоре. Тот перекатывал улыбку из одного угла рта в другой.
— Значит, все продумано с самого начала? — спросил Сухов. — И звездочки, и ордена мне вручали с дальним прицелом?
— Да как–то само собой вышло, — засмеялся Ригерт. — Чудеса случаются: иногда зелень на грядках прет без посева и полива.
— Если эта зелень — сорняки, — уточнил военмор. — И вы тоже до гробовой доски останетесь полковником, Порфирий Петрович? Или ради себя любимого нарушите правила игры?
Контрразведчик состроил улыбку солнечной яркости.
— Чины нам будут повышать на общих основаниях — согласно выслуге лет. Так что вы дослужитесь в конце концов до каперанга. А я к отставке надеюсь доползти до бригадного генерала.
Петр не поверил ни одному слову Ригерта. В последнее время военмор вообще перестал понимать, когда контрразведчик говорит правду, а когда врет.
С некоторых пор Сухов ненавидел ложь. В славном юнитском государстве людям врали повсеместно, круглосуточно — с телеэкранов, плакатов, со страниц книг, газет и через Сеть, врали с трибун съездов, на построениях, в казенных кабинетах, в офицерских кают–компания и матросских кубриках, на брачном ложе и за кухонным столом. Врали политики и эксперты, начальники и подчиненные, ученые, писатели, репортеры, охранники и дворники…
Люди давно разучились отличать ложь от правды. Либо верили всему — любой, самой отъявленной нелепице, если она адресована миллионам, либо утратили веру даже в самые очевидные вещи, а значит, потеряли твердую почву под ногами. Эти, разуверившиеся, больше не верили ни одному сказанному слову, подозревали во лжи ближних своих. Рано или поздно они оставались в одиночестве и нищете, сходили с ума или кончали с собой.
В конце концов тысячи людей стали объединяться не по политическим взглядам или личным пристрастиям, а на почве категорического отказа от всякого вранья. Сухов не привык впадать в крайности, но порой ему очень хотелось вступить в этот легион правдолюбцев.
— Пойдемте в зал, Петр Иванович, — прихватил его за плечо контрразведчик. — Вас заждались.
…Присягал Сухов на «Уставе морском», ибо древней российской конституции не нашлось. Наверняка юнитские спецслужбы давным–давно уничтожили в библиотеках все экземпляры. «Устав» был у военмора свой собственный.
Положив левую руку на выцветшую зеленую обложку, кавторанг неторопливо заговорил:
— Вот текст, подписанный Петром Великим тринадцатого января одна тысяча семьсот тринадцатого года. — И зачитал с листа, что держал в правой руке: — «Устав морской. Часть первая. Разделение первое. О всем, что касается доброму управлению, в бытности флота на море… Должен каждый, как вышней, так и нижней во флоте Нашем, в службу приходящей прежде учинить присягу в своей верности как следует: и когда оное учинит, тогда он в службу Нашу принят будет… Каким образом присягу или обещание чинить. Положить левую руку на Евангелие, а правую руку поднять вверх с простертыми двумя большими персты».
Он сделал небольшую паузу, отделяя собственно текст присяги. Обвел глазами сидящих в зале. Чиновники в строгих костюмах и офицеры в парадных мундирах, деятели культуры с узнаваемыми лицами и бородатые священники в торжественных одеждах, богатейшие промышленники и знаменитые ученые слушали его в полной тишине.
Рядом со сценой сидели далекие потомки последнего императора. На противоположном конце зала Петр Сухов углядел враждующих с ними членов императорской фамилии. Эти две группы выглядели встревоженными и с подозрением смотрели на противников.
Кавторанг продолжил размеренно зачитывать текст:
— Присяга или обещание всякого воинского чина людям. Я (имярек) обещаюсь Всемогущим Богом, верно служить Его Величеству Петру Великому, Императору и Самодержцу Всероссийскому, и прочая, и прочая, и прочая; и Его наследником со всею ревностию, по крайней силе своей, не щадя живота и имения. И долженствую исполнять все уставы и указы сочиненныя, или впредь сочиняемые от Его Величества, или командиров над нами учиненных в деле Его Величества и его государства. И должен везде и во всяких случаях Интересов Его Величества и государства престерегать и охранять и извещать, что противное услышу, и все вредное отвращать. А неприятелем Его Величества и его государства, везде всякой удобовозможной вред приключаешь, о злодеях объявлять и их сыскивать. И все прочее, что к пользе Его Величества, и его государства чинить по доброй христианской совести, без обману и лукавства, как доброму, честному и верному человеку надлежит: как должен ответит дать в день судный. В чем да поможет мне Господь Бог Всемогущий.
Сухов отложил лист бумаги, поднял вверх правую руку и объявил:
— Так присягали первому российскому императору Петру Алексеевичу. А теперь моя короткая присяга… Я, командующий Второй русской эскадрой, капитан второго ранга Петр Иванович Сухов обещаю служить Русскому государству и его народу, не щадя живота своего — на любых постах, куда буду назначен. Я клянусь защищать интересы России, невзирая на обстоятельства, чины и должности.
Зал как один человек поднялся на ноги. Раздались овации. Петр навытяжку стоял на сцене рядом с трибуной. Офицер в парадном мундире, стилизованном под драгунский, в сопровождении почетного караула вынес новенький имперский флаг. Сухов, преклонив колено, поцеловал его край. В зале недружно закричали «Ура!». Потом крики окрепли и слились воедино: «Ура–а–а! Ура–а–а!»
Брифинг в связи с официальным созданием Имперского Совета и выборами его председателя состоялся на лестнице перед Белым домом. Это было желание Петра Сухова.
Серая пелена над городом развеялась, будто нарочно для этого случая, и на белесом небе проглянуло тусклое солнце. На ступенях собрались сотни две репортеров, которые были тщательно проверены при аккредитации и на подходе к месту брифинга. Кибернетические камеры охрана не допустила. Так что снимать ход брифинга пришлось вживую.
Пресс–секретарь Имперского Совета Пьер Васильефф раньше служил по ведомству культуры — в бюрократическом монстре ЮНЕСКО. После мобилизации он был возведен в офицерский чин. Сейчас обер–майор Васильефф был одет в отлично сшитый черный мундир с новенькими золотыми погонами. Он был бодр и постоянно улыбался. Ведь сегодня не ему придется отвечать на ядовитые вопросы и парировать колкости.
Пьер Васильефф объявил хорошо поставленным, глубоким, бархатным голосом:
— Дамы и господа! Имею честь представить вам вновь избранного председателя Имперского Совета капитана второго ранга Петра Ивановича Сухова.
Кавторанг вышел вперед и, постаравшись придать голосу торжественность, объявил:
— У меня для вас хорошее известие: Военно–Революционный комитет только что передал всю полноту власти в государстве в руки Имперского Совета и самораспустился. В результате у русского Общества появилась возможность контролировать власть, ибо Совет в отличие от Комитета — это власть публичная.
Петр Сухов оглядел разместившихся на ступенях репортеров. Они с нетерпением ждали, когда можно будет задать вопросы. Откашлявшись в кулак, кавторанг произнес негромко и буднично:
— Не будем отнимать друг у друга время. Прошу задавать только неприятные вопросы.
На лестнице засмеялись. Стоящий позади Сухова, у самой стеночки полковник Ригерт зацокал языком — пока что военмор превосходил все его ожидания. Работать с кавторангом — одно удовольствие.
Вверх тянулась сотня рук с микрофонами, похожими на карандаши и соломинки. От репортеров исходила столь мощная энергия, что пресс–секретарь на секунду растерялся. Васильефф ткнул пальцем наудачу.
Первый вопрос был от встрепанного худющего парня. Этот жердина представлял новостной портал «Россия сегодня». У него оказался тонкий, пронзительный голос:
— Господин председатель! Когда будет созвано Учредительное Собрание и что вам мешало провести всенародный референдум в Сети? Вы боитесь собственного народа?
— Я насчитал три неприятных вопроса, — удовлетворенно констатировал Петр. — Отвечаю по порядку. Учредительное будет созвано, едва закончится активная фаза войны. В боевых условиях провести свободные выборы физически невозможно. Раз.
Конечно, кавторанг не должен импровизировать все шестьдесят минут, на которые был рассчитан брифинг. Ригерт и Сухов отрепетировали ответы на полсотни самых неприятных вопросов, но, разумеется, все предусмотреть они не могли.
— Сетевой референдум можно провести хоть сейчас, но какой с него толк? — продолжал кавторанг. — Легитимность власти — штука капризная. Чтобы ее обеспечить, нужно соблюсти целый набор жестких требований. Иначе любой гражданин вправе оспорить ее в суде. И среди этих требований — персональное участие в выборах с непременной личной идентификацией. Не так сложно запустить в Сеть программу, которая проголосует от имени миллионов. И как потом отделить зерна от плевел? Это два.
Ригерт раздумывал: пойти ему делать неотложные дела, которых великое множество, или дослушать до конца? За военмора вроде бы можно не беспокоиться, но уж больно ответственный сейчас момент — прямо скажем: исторический.
— Лично я нашего народа не боюсь. Не могу ответить за всю свою эскадру. Люди в экипажах разные… Я дураков боюсь. И в русском народе их ничуть не меньше, чем в испанском или английском.
Пресс–секретарь снова ткнул пальцем. Настал черед молодой женщины в брючном костюме цвета хаки. Она представляла сайт «Андреевский флаг» и была сама решительность.
— Господин председатель, а что лично вы будете делать, если юниты победят в войне? Сдадитесь в плен? Удерете на другой конец Галактики? Застрелитесь?
Сухов не стушевался и произнес с вызовом:
— Вы спрашиваете и сами за меня отвечаете? Может, нам местами поменяться? — Классический ответ вопросом на вопрос.
Порфирий Петрович улыбался в недавно отпущенные пегие усы, которые были похожи на одежную щетку. Репортершу удалось смутить. Когда она собралась возразить, председатель Имперского Совета не дал:
— Я, знаете ли, привык сам отвечать за свои поступки и слова. Сумею — и за мысли… Я, кавторанг русского Флота Петр Иванович Сухов, по доброй воле сдаваться в плен или драпать не намерен. Если только без сознания буду… Пулю в висок пускать? Да никогда. Она для дела пригодится. Значит, мне одна дорога — встретить смерть в бою.
— Следующий, пожалуйста, — подал голос пресс–секретарь.
— Имперский Совет мы получили, — заговорил немолодой, подтянутый репортер с канала «Сверхновое ТВ». — А когда сможем лицезреть и самого венценосца?
— Вам нужен хороший император или неважно кто, но главное, чтоб побыстрее?
На лестнице снова засмеялись.
— Будет ли у России император, должна решить Учредиловка. Это мы уже поняли. А Учредиловку можно откладывать до бесконечности, ведь война с юнитами не закончится никогда, — не сдавался «сверхновый». — Зато Совет у нас уже имеется. Отсюда вопрос: вы, рафинированные временщики, воцарились навсегда или только пожизненно?
Это было прямое оскорбление. Петр Сухов со спокойной душой мог на него не отвечать. Но он не из таких — непременно должен отбить удар. Ригерту стало любопытно, как военмор выкрутится. Не будет же давать в морду.
«Злобный, как цепной пес, — подумал Сухов, глядя в прищуренные глаза репортера. — Мог бы — вцепился в горло. И он тоже — наш народ…»
— Если вы спрашиваете, как долго будут управлять Россией русские люди, то я отвечаю: всегда. Что же касается Имперского Совета, не сомневаюсь: скоро вы увидите совсем другой состав. Офицеры имеют свойство погибать на фронтах.
— Журналисты — тоже, — бросили ему из толпы.
— И журналисты — тоже, — согласился кавторанг. — Тогда непонятно, что нам с вами делить.
— Вы, пожалуйста, — выбрал очередного репортера пресс–секретарь.
«Он у меня еще получит, — с внезапной злостью подумал Ригерт о Васильеффе. — Дилетант хренов!.. Думать надо, кого и когда выбирать. Или он вообще лиц в толпе не различает? Знать не знает, от кого чего ждать, уродец. А мне говорили, что удивительно гибок, остроумен и все ловит на лету. Пока не видно».
Вопрос задавал пожилой бородач могучей комплекции, который стоял в предпоследнем ряду. Сначала он представился:
— Георгий Ямпольский, сетевой журнал «Военная история».
Полковник Ригерт переменился в лице. Он неплохо знал этого Ямпольского.
— Я — как и все, здесь присутствующие, патриот своей Родины. Однако не могу не задать такой вопрос. Подняв мятеж, мы вольно или невольно ударили в спину объединенному человечеству. Сейчас впервые в современной истории решается, жить нашей расе или исчезнуть с лица Галактики. Военные эксперты считают, что хаарцы теперь непобедимы. — Репортер говорил долго, но его не перебивали и не торопили. — Что вам дороже, Петр Иванович? Свобода для русских или выживание человеческой расы?
Сухов задумался — впервые за этот вечер. Хотя ответ на подобный вопрос они с Ригертом проговаривали. И звучал он так: «Только содружество свободных наций может противостоять инопланетной агрессии. Да, именно сейчас решается судьба человечества. Но решается она не только на полях сражений с хаарцами, но и на фронте борьбы за свободу. Если рухнет прогнившее ооновское государство, у миллиардов людей появится шанс победить в войне. В противном случае люди обречены». Военмор не спешил с ответом. «Неужели он пошел в отказ?» — встревожился контрразведчик.
На лице кавторанга можно было прочитать борение чувств. Наконец он принял решение и заговорил:
— Лишь добровольный союз свободных наций…