«Похоже, именно Комбат против разговора с женой, — подумал Клубин. — Тополь об этом знает и, примиряясь с мнением приятеля, в душе его не признаёт. Понятно, конечно, кому была бы охота объявляться любимой супруге в таком виде… Но тут не только это. И Тополь, и Комбат официально „пропавшие без вести“, что, безусловно, после летних событий равно „погибшие“. Выбора у них нет — в Зону надо возвращаться, есть у них там что-то, что, как они надеются, их исцелит… Они тянули эти двадцать без малого дней явно. Им нужны были эти двадцать дней, какой-то назначенный срок они выдерживали. Без медиков им выжить было нельзя, вот они и выбрались к Заднице. Не возвращаться в Зону им тоже было нельзя — вот они и вызвали меня. То есть не меня конкретно, конечно… Вызвали полномочного представителя мировой закулисы. Который мог Задницу в любой момент обуздать. Единственно правильная тактика. Единственный выход…

Где-то у нас здорово утекала информация, — подумал Клубин. — А может быть, всё намного проще? Я же уже думал об этом, совсем недавно. Главный тот, кто собирает больше позитивной информации. Не могли эти полтысячи умных, энергичных, обладающих невероятным опытом взаимодействия с настоящими чудесами изменённой натуры мужиков за столько лет не прочувствовать некую точку силы, действующую в Предзонье… данную в ощущении. И она, эта точка, то есть „брюссельская капуста“, то есть мы, когда началось Восстание, мы просто не могли не проявить себя в кровавой каше, вылезшей из чернобыльского горшка и заляпавшей весь мир. И после этого нас стоило просто позвать. И мы появились. Как миленькие. Конечно, нужна была нам блесна поблескучей. Но тут Комбату с Тополем даже говорить что-то вслух не требовалось. Я же помню, что со мной сделалось, когда я первый раз увидел их фото…»

— Свинство, конечно, с моей стороны, признаю полностью… — говорил Тополь. — Но Олегыч! Вы знаете, что сказал бы сейчас настоящий писатель?

— Что? — спросил Клубин, обернувшись, потому что Тополь ждал этого вопроса.

— Он бы сказал так. Я, конечно, свинья, сказал бы он, зато мне есть что сейчас рассказать. Копирайт.

— Шугпшуйц? — спросил Комбат.

— Шугпшуйц бы лопнул от натуги такое написать. Не, это из Лукьяненко.

— Как скажешь… — сказал Комбат, снова сунул нос в маску, откинулся на подушку и закрыл глаза.

Клубин подвигал понимающе бровями, посмотрел на дорогу, на приборы, в монитор заднего обзора, включил автоводителя: безлюдные развалины Нового Сокола оставались по левую руку, лес низвёлся до скудных гнилых кустарников по обочинам, грейдер был прямой, пустынный, Клубин решил перекурить. Он протёр очки, зачесал грязные волосы, попил водички и, повернувшись на кресле боком, уставился на Тополя.

Тополь, как мог, приосанился. Он здорово нервничал. До нейтралки Лубянского Клина — если ничего не случится — оставалось часа полтора.

— Вы прямо через «Лубянку» собираетесь ехать, Олегыч?

— Да. Не заезжая, конечно. Иначе неудобно. Ты же, Костя, видел: Зону огораживают, все прилегающие дороги забиты. А тут тихо. Мирно.

— Охрана же, — сказал Тополь.

— Ну, у нас же есть волшебный Задницын сезамчик. Как сказал бы писатель.

— Ясно… Не для протокола, Олегыч. Ну вы, Олегыч, меня и развели. Вы очень дурной человек, Олегыч, лукавый. Вы в курсе? Семь лет меня имели.

— Я собирался извиниться, Костя. Извини. Мы хорошо с тобой ходили. С меня пузырь. Зато — тебя никто никогда не трогал, между прочим. Всерьёз, я имею в виду.

— Может, пока есть время, расскажете, что за Фуха и всё такое?

— Не могу.

— Про дочь наврали? — с напором спросил Тополь.

— Про дочь — не наврал, — сказал Клубин. — Если бы про дочь наврал — ты бы ещё тогда враньё почуял.

Тополь отвёл глаза.

— Ну с ней хоть всё в порядке?

— Не очень, — сказал Клубин. — П-п-п… Тополь, я же не лезу к вам с расспросами про твою сестру.

Комбат поморщился, но глаз не открыл. Клубин отвернулся от них, стал смотреть на дорогу.

— Такой интимный момент, ведомый, — сказал Тополь. — Не люблю их, а куда от них денешься в Зоне? Вы ведь меня дважды вытащили.

— Не надо, Костя, — сказал Клубин. — Ты меня прикрыл, я — тебя. Я тебя тащил, ты дорогу выбирал. Вообще, сейчас это не имеет значения…

— Дурак, — прошелестел в ухе Клубина голос Эйч-Мента.

— Как знать, — сказал Тополь. — Как знать, когда что понадобится. Когда что примется во внимание… Я ещё почему сейчас всё это начал, Олегыч. Вроде бы я видел вашего Фуху этим летом в Зоне.

— Мёртвым? — спросил Клубин, не удержавшись.

— Не скажу, не знаю. Как было там живого от мёртвого отличить? Такое только Влад и мог — отличать.

— И что он делал? Фуха?

— Он стрелял. Метко. Вам интересно?..

Клубин помолчал.

— Мне интересно про Подфарника, Костя. Мы едем по важному делу, коротаем время за разговорами. Вы дали мне информацию, я выполняю договорённость. Вам нужно вылечиться — мне нужно, чтобы Зона включилась. Всё остальное — потом.

— Странно, — вмешался Комбат. — Задница ненавидит Зону. Что вы ему посулили, господин инспектор? Это же должно быть что-то невероятное.

— Зона есть Зона, — сказал Клубин. — У вас ведь тоже был план, когда вы именно к Заднице из Зоны подались…

— Орёл или решка, — сказал Комбат. — И монетка ещё крутится.

— А ведь вы мне доверяете, Пушкарёв, — сказал на это Клубин с усмешкой.

— Да, много болтаю, — согласился Комбат. — Хотел вас попросить, инспектор. Покажите бластер. Ни разу в руках не держал.

Без колебаний Клубин вытащил бластер и, не разряжая, бросил его, обернувшись, в руку Комбата. Комбат с трудом поймал оружие, поднёс к лицу, стал вертеть его так и сяк, но сам не отрывал взгляда от Клубина.

— Вам нужно оружие? — спросил Клубин. — Могу подарить. Вам на двоих как раз этой штуки хватит.

— Вещь! — сказал Тополь, рассматривавший конкретно бластер. — Соглашайся, Вовян. Звёздные войны! Ты и дышишь подходяще.

— Ловите, — сказал Комбат и неуклюже бросил бластер обратно, Клубин еле поймал его. — Штука хорошая. Может, потом вернёмся к вопросу.

— Wake my guest, — сказал Клубин, упаковывая пистолет в кобуру.

— Сколько в нём зарядов на раз? — спросил неугомонный Тополь.

— Пятьдесят. Неужели на чёрном рынке ещё не появлялся?

— В Предзонье — нет, — сказал Тополь. — Только реклама. Одно скажу: если кино не врёт, штука в Зоне полезная, эта пукалка. Я бы сразу купил. Или отобрал бы. Я же преступник, надо же этим пользоваться хоть иногда.

— Сейчас мы проедем место, где рязанский убил два танка, — сообщил Клубин. — Не знаю, убирались ли тут… Я по сводке про это знаю. По фото.

— А чьи танки? — спросил Комбат.

— Наши, Владимир, наши танки. Человеческие.

— И где? — спустя пять минут, прошедших в молчании, спросил Тополь.

— Сейчас вот этот распадок, а потом дубрава небольшая с ручейком. К ней съезд с грейдера… Вот. Да, тут убрались.

Клубин знал, что Малоросликов отрядил большое подразделение для уборки мест гибели и эвакуации останков погибших. Клубин перехватил управление и сбавил скорость, поехал совсем медленно. У дубравы (десяток старых приземистых древ почти правильным полукругом) уборщики-гробовщики побывали, да и трава за два месяца поднялась, укрыла место гекатомбы. Мятую броню сгребли в кучу поближе к грейдеру, приготовили для транспортировки. Ни одной узнаваемой детали. Куча металлолома привлекала особое внимание лишь необычным цветом — металл после гравитоудара стал ярко-зелёным — да жёлто-чёрной пластиковой лентой, обрамляющей бывшие танки, подрагивающей от ветерков на дюралюминиевых шестах. Клубин знал ещё, что довольно долгое время броню после удара гравитационного трюфеля можно было протыкать хоть пальцем… Ещё там была какая-то табличка на одном из шестов, но надпись на ней с дороги прочитать было невозможно. Да и зачем, собственно? Клубин дал газ.

— Посмотреть, в общем, не на что, — сказал Тополь. — Но — земля пухом.

— Трудно быть и на той, и на другой стороне одновременно, не правда ли, Костя? — спросил Клубин.

— Нет, — ответил вдруг Комбат. — Не трудно. Нет никаких тех и других сторон, инспектор. Есть смерть, и есть жизнь, вот и все стороны.

Клубин покивал.

— Так говорят сталкеры, — сказал он. — Знаю. Удобно, да.

— Не в удобстве дело, — возразил Комбат.

— Не понимаю я тебя, сонни, — сказал Эйч-Мент недовольно. — Что за wibbly-wobbly у тебя такие с подозреваемыми? Они там тебя не индуцируют случаем? Или ты опять там ксенопсихологией занимаешься на работе?

Клубин почесал нос. Вообще-то, слова Эйч-Мента пришлись кстати, их следовало хорошенько обдумать… Несет он и впрямь что-то лишнее… Что-то такое исконно советское, кухонное, зажизненное…

Клубин решил переменить тему.

— В Орджоникидзе заезжать тоже не будем, — произнёс он задумчиво. — Там инженерная база, не протолкнёшься, Костя. Так что там с этой «Прокрустой Копейкина»? Почему нам от неё надо танцевать? Это портал какой-то?

— Вроде шлюза, — сказал Тополь как ни в чём не бывало. — Мы почему знаем? Бредень оттуда и начал и именно туда вёл колонну заложников. Шугпшуйц — за ним по пятам на квадроцикле, а уж за Шугпшуйцем — и мы с Вовяном. Шлюз, в натуре. Огромное такое длинное помещение, сквозняк жуткий. Красный свет. «Радуга» — это перемещалка без наворотов, а «Прокруста», оказывается, настоящий шлюз. Если знать, как войти, как выйти… И зачем… Что, Олегыч, желаете прослушать про Подфарника до конца?

— Откровенно говоря, я уж отчаялся услышать окончание твоей занимательной истории, — сказал Клубин. — Сам смотри, Костя. Ты уже ничего мне не должен. Влада и Владу вы нам отдали, договорённость выполнили.

Тополь хмыкнул.

— Что такое «сторожить фишку» знаете, Олегыч? — спросил он.

— Ну догадываюсь, наверное.

— Я как сейчас на эти танки глянул, подумал, — сказал Тополь. — А не нарочно ли старикашка свои треки направо и налево сливал? Вроде бы спьяну? У него ведь — я уже говорил — очень хороших, годных треков накопилось в загашнике порядочно, богатые ништяками маршруты, дорогие. А он с одного стакана начинал их рисовать на салфетках всякому, кто второй поставит. Все гитики, все ловушки указывал… Но я что-то никак не припомню, чтобы ребята прямо так уж часто его треки грабили. Хотя — казалось бы. Может, специально он дураков так отсеивал?

— Да ну, — сказал Комбат. — Не маньяк же он. Не замечал я в нём никакой такой вот запредельной патологии.

Тополь цыкнул зубом на северокавказский манер.

— Погоди, Вовчик. Патология, не патология… Он, Подфарник, не ваш ведь агент был, Олегыч? Или я уже вас спрашивал? А вы и не ответили ничего?

— Зарплату, Костя, я ему не платил. Я и тебе её не платил — за стук, в смысле. Ты что же, намекаешь, что Подфарник по чьему-то заданию сталкеров в ловушки заманивал? Сокращал ваше поголовье? Бред, извини.

— Бред так бред. Вам жить, Олегыч. А вот подумалось мне сейчас почему-то… Отмычек он, во всяком случае, пользовал широко. И не переводились они у него. Одного подставит, тут же другой откуда-то появляется…

— Что ты несёшь, Тополь? — с отвращением сказал Комбат. — Отмычек он вспомнил. Ты сам с отмычек начинал, кто тебя в отмычки подписывал? Да ну тебя совсем, голова с телом. Хорош тут тьму не по делу нагонять. Молчать невмоготу — рассказывай по сути. Скоро вон уже большой лес начнётся, а там и до Лубянки рукой подать.

Тополь рассмеялся.

— А знаете что, уважаемые слушатели? А я уже даже привык за последний день к роли сказочника. А ты — нет, Вовян? А вы, Олегыч, похожи на барина, спустились, значит, в людскую послухать с дворовыми рабами байки захожего инвалида… побыть с народом… Так ведь хоть бы наливали! Никогда бы не поверил, что могу столько болтать, ни грамма не дерябнув. Да, вот это и есть жажда жизни! Пока болтаю — жив. Такова судьба каждого настоящего писателя. И ненастоящего — тоже. За что ты его ни схвати… В общем, дорогие вытребени и вытребеньки, вот что я имею сказать за Подфарника дальше…

— Скорее — колдуна, — сказал Клубин.

— Чего, какого колдуна?.. — не понял Тополь.

— Колдуна захожего, а не инвалида, — пояснил Клубин. — Спустился барин послушать в людскую, — добавил он, глянув в зеркальце.

Никто бы не услышал без микрофона, как Комбат пробормотал:

— Как будто колдун не может быть инвалидом…

— Да вы тут все неучи! — сказал Тополь торжественно. — Инвалид в старину — не обязательно калека. Инвалид — это отставной…

— Самолётных хвостов заноситель, — перебил Клубин. — Извини, Костя, все всё поняли. Давай уже, трекер Уткин, добивай про Подфарника: Орджоникидзе вон проехали.

— Ещё следует знать, господин скурмач Олегыч, — сказал Тополь торжественно и с чувством, — что в тёмных, преступных кругах, к которым я близок, словом «колдун» можно нанести серьёзное оскорбление. Вам следует отдавать себе отчёт в этом. Разве мент не должен правильно понимать законы и правила преступного мира…

— Нет.

— …работая под прикрытием…

— Нет.

— …или беседуя с преступником по душам за жизнь?

— Нет, — сказал Клубин.

— Смотрите-ка: дирижабль! — произнёс вдруг Комбат совершенно детским тоном.

Над посёлком, видимым за поредевшим лесом, действительно висел здоровенный жирный дирижабль, заляпанный разноцветными эмблемами.

— Это канадцы, — поглядев, объяснил Клубин. — Они привезли четыре строительные робосистемы. Дирижабль — диспетчерская. Логистика, наблюдение.

— Не вижу логотипа кока-колы, — сказал Тополь раздражённо.

— И это странно, между прочим, — сказал Клубин. — Чего-чего, а рекламы сейчас в Предзонье — в две очереди стоят рекламодатели. Взоры всей планеты прикованы к операции по физической блокаде Чернобыльской Зоны Аномальных Интенсивностей неизвестной природы, этого злокачественного нарыва на лице нашей маленькой голубой Земли… Что, Владимир, закурить?

— Угадали, господин Клубин.

Клубин дал ему закурить.

— Так, меня будут слушать или не будут? — прямо спросил Тополь.

— Безусловно, — сказал Клубин, объезжая воронку на дороге. — Как только ты начнёшь наконец свой интересный рассказ… — Он аккуратно перевалил через подбитое дерево на дороге. — И слушать будут, и записывать будут… — Машина миновала скелетированный труп, валяющийся на обочине. Безусловно, кровосос. Странно. — Вот только™ снимать на видео не будут, Костя. Выключил я видео… даже не знаю зачем.

— Я тебя потом спрошу зачем, — проворчал незримый Эйч-Мент.

— Клубин вызывает Малоросликова, — сказал Клубин, притормозив. Вызов по переадресации сработал мгновенно, генерал-лейтенант ответил через полминуты.

— Здесь Малоросликов.

— Клубин. На траверзе Орджоникидзе, примерно двадцатый километр, точку по GPS сбрасываю. Следы боестолкновения, наблюдаю неучтённый труп кровососа. Примите.

— Понял, принял. Епэбэвээр.

— Продолжайте контролировать особый пропускной режим для моей группы, — сказал Клубин и дал газ.

— Продолжаю контролировать.

— Принял, отбой. До связи.

— Вы слышали, между прочим? — спросил Тополь. — Он сказал: «епэбэвээр»!

— В анналы — не передом, так задом, — сказал Комбат, выпуская дым.

— Анналы — хорошая штука, — заметил Тополь. — Если без опечаток писать. Зря ты, Вовян, куришь. У тебя вся голова белая.

— Недолго осталось, что так, что так. Давай рассказывай, сказочник. Когда ты треплешься — как-то легче на душе. Словно шум морского прибоя. Бессмысленно, но приятно.

— В общем, я точно знаю, Подфарник продавал «абсент» три раза, а скорее всего, больше. Сам делал его и выносил. Пользовал он «королевскую кашу» из-под копейкинской «Прокрусты» суверенно, единолично, чем многих в обществе обижал, а правильней сказать — в стиле, присущем нашему тёмному преступному обществу, огорчал многих этим старик Подфарник. Но — своя фишка есть своя фишка. А сторожил «Прокрусту Копейкина» Подфарник отчаянно и жестоко: «кроссворд» на входе в ангар повесил.

— Э-э… Это электрозамок?

— Да. Вечный артефакт, очень агрессивный. Род «пенсне», но недружественней. Раз завёл его — и всё, навсегда, до скончания Зоны. Ангар стройбатовский с «Прокрустой» — там вход только один, с фронта здания, а задние ворота недоступны, там тяжёлое место впритык, причём тяжёлое место без подхода, за один шаг сразу ударная перегрузка единиц в семьдесят — весь зад ангара перекрыт жёлтой взвесью, спасибо Зоне. Ни пройти, ни выйти… То-то Sleep, при всём уме и уменье на Подфарника и батрачил: надеялся на наследство. Поиметь ключи можно было только по наследству. In that, так сказать, order. Фишки свои Подфарник сторожил намертво, «кроссворды» скупал или отыскивал, «пенсне», «хлебалки»… Подфарник действительно, сдаётся, кайфовал, устраивая в Матушке острова сокровищ… Он же недаром годами пытался представляться Флинтом, помнишь, Вовян?.. Ну какой только он, епэбэвээр, Флинт? Подфарник и есть, и больше ничего… Говорят, между прочим, он когда-то пионервожатым в Советском Союзе работал, в каком-то пафосном пионерлагере. Накладывает отпечаток, видимо. Паруса, каравеллы, благородные пираты… тайные клады… Ну вот. Подзарядки «кроссворду» не надо, в отличие от «пенсне», например. Тут другая беда: если ты забыл свой собственный алгоритм… что это я — «алгоритм»… Не алгоритм, а набор ключей, код по-простому, то ты сам и попал: пройти под «кроссвордом» невозможно, если его поставили в узости какой-нибудь, а другого хода нет. И ещё хуже — «кроссворд» не сотовый телефон, раз ошибся при вводе — второй попытки не будет, распишитесь в получении розовой молнии в башку, и больше никогда и никого «кроссворд» под собой не пропустит. Сколько фишек так похерилось, вы не представляете, Олегыч! И каких фишек… Можно, конечно, попробовать пошедший в разнос «кроссворд» взорвать, но скорей всего ничего не получится, а в данном нашем конкретном Подфарниковом случае — нельзя стопроцентно. Во-первых, ангар сложится, во-вторых, взрывать, и даже стрелять, и даже с глушителем стрелять — рядом с мощной «Прокрустой»… Смертельный трюк, «прыжок смерти», премия Дарвина в чистом виде. В общем, пароли для «кроссворда» хозяину фишки надо знать лучше, чем сколько у него пальцев и правша он или левша.

Отмычка Подфарника в ангар вошёл благополучно, к проволоке подобрался, как к родной, ну и кликнул, значит, ведомого… А «кроссворд», Олегыч, физически — проволока стальная, такой белой как бы бахромой неизвестной природы обросшая, как бы таким пухом, а когда ты её натянул, незаряженную, или подвесил, то этот пух — или бахрома — в центре собирается сам собой и петельки такие образовывает, не меньше пяти, даже если проволока короткая. И не больше тринадцати. Если на эти петельки повесить — или продеть в них — какие-нибудь мелкие предметы: скрепки там канцелярские, тряпочки, патроны, — то проволока прорастает в эти пуховые петельки и набор предметов запоминает. Металлическая память неизвестной природы опять же. А когда ты их достаёшь аккуратно, то бахрома осыпается, а через несколько минут снова нарастает, уже пустыми петельками. Всё, взведено. А когда ты в петельки снова те же предметы вставляешь — не обязательно те же, но точно такие же, — получается как бы разрыв в электрической цепи между проволокой и проходящим под ней хозяином. И назад когда идёшь — то же самое надо сделать. Всегда ты имеешь с собой два набора ключей. Иначе шарахнет молнией, и дальше ты уже идёшь обугленный и вкусно пахнущий.

Кстати, от этой розовой молнии не бывает грома, она бесшумная вообще. Ни грома, ни ударной волны как от «Тесловой эспаньолки». Это совершенно особая розовая молния, специальное электричество, такое только у «кроссворда» бывает. И — насмерть, мощность от длины проволоки вообще не зависит. У меня был как-то «кроссворд», сантиметров пятнадцать всего длиной. Так сожрал он взрослого голегрома как миленького! Он меня выследил, голегром, и приклеился, ну как обычно, даже если выскочишь из Зоны, то голегром вечно будет тебя искать и обязательно найдёт… В лесу дело было, рядом со станционным прудом, от P-десятого шоссе недалеко, там пионерлагерь, кстати… был. Подловил я гада этой малюткой, я думал — тормозну хотя бы гада, а сам пока найду местечко, поставлю мину… Не понадобилось, он сгорел, обуглился, натурально! Вот тебе и пятнадцать сантиметров. Даже неизвестная природа считает, что размер не имеет значения… В тот лес я теперь ни ногой, потому что не помню, ни чем я «кроссворд» взводил, ни где я точно его повесил… То ли я на берёзке его повесил, то ли на осинушке… А не отвлёкся ли я опять?

— По-моему, нисколько, Костя, — совершенно серьёзно сказал Клубин. — Писателем ты зарабатывал бы не в пример.

— Хорошенько следи за собой, Сталкиллер, — сказал Эйч-Мент с нажимом. — Индукция, безусловно. Чего-то они от тебя хотят, чего-то необычного. Вот стервецы.

— С писателями вы не общались, — возразил Тополь. — Им только на водку да на Интернет хватает. Их бабы кормят…

— Не согласен, — обращаясь к Эйч-Менту, сказал Клубин.

— Чего там — «не согласен»! Интернет почитайте, — возразил ему Тополь. — Бабы и…

Эйч-Мент сказал:

— Quos Deus vult perdere — dementat… Это я, сынок, про себя. Что касается тебя… Прикрою-ка я тебя особо. Специально. Получше, чем мы хотели. Вот и доктор со мной согласен. Мы тут просто диву, сидим, даёмся.

— Не надо! — сказал Клубин.

Уже открывший для продолжения рот Тополь сказал не то, что намеревался:

— …и сталкеры… С кем это вы там, Олегыч? С куратором?

Клубин обернулся и кивнул Тополю, глядя на него, подобно тёте Полли, глядящей на нашкодившего Тома Сойера, — поверх очков.

— С ним, Костя, с ним самым. С самым главным в мировой закулисе. С тем, кстати, кто запретил Малоросликову вас с Комбатом сдать в концлагерь на вивисекцию, — сказал он. Трекер и сталкер смотрели на Клубина и молчали. Переваривали? — В общем, Костя, мне уже не особо интересно, как там Подфарник узрел Бредня и почему жив остался после этого… — закончил Клубин, снова возвращаясь к управлению.

— Он его отпустил… — по инерции объяснил Тополь.

— Спасибо, Костя… А хочешь, я угадаю, чем занимался Бредень под «Прокрустой», когда твой Подфарник туда подлез? За каким занятием Подфарник Бредня застал?

— О! — сказал Комбат с непонятным удовлетворением. — Пошли козыри. Все четыре козырные масти.

— Верно, Владимир. Пошли. Приближаемся к катарсису, как сказал бы писатель, как сказал бы Тополь. Ва-банк на ва-банк, ладушки на ладушки… Катарсис — из цейтнота у нас состоять будет. И выход из него будет только один… Слушайте, сталкеры, а вам действительно вот сейчас до зарезу важно из себя изображать супергероев? Вроде бы вам про нас всё понятно, нам про вас… Нет, детали, конечно, всей этой истории с инопланетянами очень важны, но о них можно будет поговорить и позже, потом, если, например, Зона вам возьмёт и не подчинится. Спокойно поговорить можно будет и без интимных измерений… у кого шрамы больше… А?

Минут пять после монолога Клубина тянулось молчание — обратно пропорционально физической скорости машины: Клубин гнал здесь, по прямой, под сто, спасибо «хаммеру». Лес вокруг просеки стоял такой, словно в нём никогда не ступала нога человека. Здесь уже брали «шопоты», и не дай бог здесь было попасться лубянскому патрулю. Хороший лес — охраняемый лес. Честными людьми или злыми нелюдями охраняемый. Или — охраняемый одновременно и теми, и другими…

— Так ну и что же Бредень делал? — спросил наконец Тополь.

— Пу-пу-пу… Он, Костя, скорее всего, я думаю, жрал «абсент». Горстями. Нет?

— Ну вы прямо с туза, Олегыч, — сказал Тополь, за преувеличенным восхищением скрывая замешательство.

Клубин пожал плечами.

— Мне надо в туалет, — сказал Комбат. — Давайте остановимся. Лес редеет, скоро Черемошна, чего людей пугать. Вот же, блин, сто лет не орошал среду!.. Тополь, а тебе разве не надо?

Тополь пробурчал что-то вроде: «Захватил и пользуешься, как своим…» Клубин остановил машину.

— Помочь? — спросил он, наблюдая в зеркальце за вознёй сталкеров на каталке. — Или справитесь?

Теперь Комбат пробурчал что-то вроде: «Натыкали в вены всякого…»

— По-моему, я здорово мешаю оперативному агенту на задании, — не выдержал Эйч-Мент (если, конечно, про него можно так сказать — «не выдержал»). — Но спросить очень хочется, трах-тарарах, ты чего творишь, Сталкиллер?

— Шеф, они взрослые ребята и знают что делают, — сказал Клубин громко. — Видите, какие они стали розовые и шустрые. Если они сейчас не справятся с системными насадками и пижамными штанами, что я с ними буду делать дальше, за забором?

— Скажите этому своему шефу, что мы с Вовяном и его, и машину, на которой он ездит, того! — сказал Тополь, распутывая трубки на локте.

— Скажи этому твоему… — Эйч-Мент, включивший громкую связь, сделал паузу, давя позыв говорить на иностранных языках русским матом. — Скажи твоему этому наглецу, что вешать я его, стервеца, буду на виндзорском узле, причём не на двойном виндзорском, а на простом, чтобы мне сорок три секунды сэкономить, а у него отнять.

Тополя и Комбата как из ушата окатило.

— Это Эйч-Мент?! — вдохнул Комбат.

— Да ладно!!! — вдохнул Тополь.

Потом они хором выдохнули:

— ДА ТЫ ЧЁ!..

И замолчали, сидя на своей каталке с разинутыми ртами.

Клубин приспустил боковое стекло и махнул озабоченному Старпетову рукой: всё в порядке, оставайся в машине.

— Вы здорово мне мешаете, Комиссар, — сказал затем Клубин негромко.

Эйч-Мент помолчал.

— Нет худа без добра… ммм… господин Клубин, — сказал он. — Так или иначе, я редко пользуюсь своим рейтингом. А зря, как я слышу. Чего они там у тебя примолкли? Осмысливают, кого на хер послали? Это им урок, уркам. Ладно. Пусть осуществляют там принцип цивилизованной дефекации, и дальше езжайте давайте уже. Я буду молчать.

Он действительно замолчал.

— Эй, ходилы, слышите меня? — спросил он. — А? Комбат… и ты, как тебя, деревянный?

— Слышим, — сказал Комбат.

— Не обверзались там от почтения?

— Пока трудно судить, — ответил Комбат.

— Сторону свою думайте правильно, ходилы, — посоветовал Эйч-Мент. — Ваша где только не пропадала, это верно, уважаю, но вряд ли ваша здесь и сейчас не пропадёт. Инопланетяне улетели. Или кто там они были. Думайте сторону, ходилы, соображайте. Это вам не война тупых и не книжка с точками… Я не жду от вас hair-trigger action за то, что спас вас, и за то, что теперь отпускаю, но я надеюсь на неё. Цените… А если вы ненароком моего человека решили скласть по треку, обещаю: я пойду следом, лично. И тогда вы узнаете, кто убил Кеннеди, что такое бозон Хиггса, где чаша Грааля и второй носок…

Он помолчал.

— Впрочем, с моим человеком сначала придётся разобраться. Попытайтесь. Андрей, Сталкиллер, работай по плану. Как всегда.

— Сталкиллер?! — переспросил Комбат. — Кто?

— Олегыч, вы?! — сказал Тополь. — Да ты чё… Всё, мне надо выпить.