— Эксперименты со временем, по слухам, часто приводят к очень странным вещам. Мы совсем мало знаем о связи времени и пространства, у нас, насколько мне не изменяет память, подобными вещами пытались заниматься перед Большой войной, еще в имперские времена — было там что-то такое. Потом эта тема закрылась сама собой, и о ней мало кто вспоминал. Но ведь мы, люди, далеко не самая старая раса во Вселенной… На этой колонне, которая работает как автоматический проектор — надписи на языке глокхов, очень древней и не слишком общительной расы, которая редко вступает в контакт с более молодыми. Глокхи шляются по космосу, преодолевая порой огромные расстояния, и никто не знает, в чем заключается смысл тех или иных путешествий. Но здесь, кажется, все понятно…

— Что — понятно? — спросил Ингр.

На его лице — особенно сейчас, в мрачноватом красном свете — проступала маска такой отчаянной усталости, что Андрею стало жаль парня, получившего за один день годовую порцию потрясений. Но он знал, что главное потрясение еще впереди.

— Ну, я не физик, — сигарета в пальцах Огоновского чуть качнулась, на гладкий каменный пол упала горстка пепла, — я в этом вообще не разбираюсь, но я знаю, что перемещение в прошлое, теоретически, возможно. Но чтобы кому-то удавалось переместиться в будущее — о таком я не слышал. Насколько я помню, это выглядит полным бредом и отрицается, так сказать, в зародыше. Но, как видите, глокхам это удалось… Я уж не знаю, что они тут понастроили, и где брали такое количество энергии, тем более что город этот действительно человеческий… у меня есть кое-какие догадки, но они настолько кошмарны, что я даже не хочу о них говорить. Это очень дурное место: нам нужно выбираться отсюда как можно скорее… и еще: тот корабль, белый треугольник, он не дает мне покоя. Будь я проклят, у меня разваливается башка. Просто не знаю, что делать… если бы я знал, сколько у нас времени…

— Время у нас есть, — тихо произнес Ингр.

— Что? О чем ты говоришь?

— Я понял, что ты хочешь сказать, Андрей. Так вот, время у нас, может быть, есть. Броненосец «Таркан», вступивший в строй полгода назад, еще не успели дооборудовать катапультами. А разведчик стартовал именно с катапульты, уж в этом-то я разбираюсь.

— Что ты говорил об этом… белом корабле? — резко спросила Касси.

— Объясню на поверхности — нам нужно выбираться, по-моему, тут не все в порядке с лучевой обстановкой. Если мы проторчим тут еще час, то серьезные болезни я вам всем гарантирую. Халеф, ты можешь идти?

— У меня немного кружится голова… понимаешь, я вдруг вспомнил все то, что забыл тогда, в степи, когда на меня напал проклятый червь. Гадина треснула меня головой об камень, и я…

— Сейчас это не важно. Пойдемте отсюда, ну!

Забросив чехол камеры за спину, Касси подняла с пола пулемет и двинулась по уже не светящемуся коридору. Глядя, как скачуь желтые лучики фонарей, Огоновский в очередной раз ощутил давний ужас, всегда сопровождавший его в темных подземельях — но сейчас он был настолько потрясен увиденным, что слабо реагировал на все происходящее вокруг него. В его голове крутилась одна и та же мысль: неужели… неужели будущее, подсмотренное когда-то загадочными экспериментаторами-глокхами, может быть в какой-то степени изменено? Он совершенно не разбирался в высокой физике, занимавшейся вопросами пространства-времени, и никогда не интересовался вопросами вероятности тех или иных аномалий, вызываемых воздействием на все еще малопонятные для человечества силы — но в то же время понимал, что таинственное Пророчество, заключенное в проекторе-автомате, несет в себе некий глубокий смысл, безусловно просчитанный теми, кто его здесь установил.

Заходящее солнце оглушило его. Несколько мгновений майор Огоновский стоял перед входом в зловещую пирамиду, отчаянно щурясь и протирая глаза. Его подтолкнул Ингр:

— Тебе стало плохо?

— Нет… просто я ослеп. Вообще, если честно, я нахожусь на грани сумасшедствия… ты просто не представляешь себе, что именно мы сейчас видели.

— Мы видели, что эта штука должна взорваться. Кругом будут пожары, бури… это похоже на большую атомную бомбу, верно ведь?

— Я думаю, что это хуже, чем атомная бомба.

— Что может быть хуже?

— О-оо, парень… на свете много вещей, которые гораздо хуже, чем тысяча атомных бомб. Что ты скажешь о заряде, предназначенном для уничтожения целой планеты? Не все так просто, как ты думаешь. Проклятая железяка, которую сейчас кто-то где-то раскапывает — это, кажется, грузовик, упавший сюда лет так пятьсот назад, во время последней Большой войны.

— Это ваш корабль? — поразился Ингр.

— Да уж если бы наш… это средний военный транспорт леггах, расы, почти целиком уничтоженной в той войне. Раз он так красиво взрывается — значит, несет какой-то очень опасный груз.

— Я знаю где он находится, — вмешался молчаливый Халеф. — И теперь, увидев само Пророчество, я все понял от начала и до конца. Я был послан именно для того, чтобы подтвердить слухи о том, что Ковчег Проклятия найден, и Пророчество неминуемо сбудется. Я был единственным, кому удалось добраться до Ковчега, потому что все остальные, те, что были посланы раньше меня, пропали в пустыне, так и не подав сигнала. Я видел это: я видел огромную яму, вокруг которой работают экскаваторы, я видел сам Ковчег — и я знаю, где он находится. Но какое теперь это имеет значение?

Прежде чем ответить, Андрей с силой провел рукой по лицу. Когда он повернулся к юноше, на его лице залегли глубокие складки смертельной усталости:

— Я должен вернуться на свой корабль. Если мне это удастся, считайте, что мы перехитрили ваших Пророков.

— Это нелепо, — Халеф сморщился и отвернулся, — Пророчество сбудется так или иначе. Что ты сможешь противопоставить мудрости тех, кто Видел?

Андрей не ответил. Он хорошо знал, что можно сделать — если, конечно, хватит времени и если он сможет вернуться на борт родного «Парацельса». Теперь этот вопрос становился для него ни много ни мало вопросом личного выживания…

…Первый труп они увидели буквально через минуту, за углом покосившегося желтого строения в пять этажей. Заросший бородой мужчина в вытертом пятнистом комбинезоне лежал на пыльных плитах, крепко обняв тяжелый пулемет — вокруг него в беспорядке валялись десятки красноватых цлиндриков гильз.

— Это Фарфурт, — Ингр стремительно присел на корточки, пощупал пульс и покачал головой, — и он мертв. Что это значит? Неужели они спустились вниз? И что могло его убить?

— Я не знаю, — мельком осмотрев покойника, Андрей настороженно поглядел по сторонам и вытащил из кобуры бластер. — На его теле нет ран… Уходим отсюда, живее! Здесь могло случиться все, что угодно! Эксперименты со временем редко заканчиваются благополучно: у меня такое ощущение, что вокруг нас происходит что-то необычное… давайте быстрее сматываться отсюда. Ингр, иди замыкающим, и не выпускай из рук автомат. Если увидишь что-нибудь странное — сперва стреляй, а потом уже все остальное…

Теперь, когда за спиной остался труп крепкого, до зубов вооруженного мужчины, который погиб непонятно от чего, всем им стало по-настоящему страшно. Отряд продвигался по заброшенному городу почти бегом; следующий мертвец попался на глаза напротив полуразрушенной стены, из-за которой нападало желтое чудище с несуразной головой. И опять — вооруженный мужчина без признаков насильственной смерти, рядом куча гильз и ни намека на какие-либо следы: выглядело это так, словно они умерли от старости…

Перемахнув через развалины ограды, которая стояла уже рядом с склоном оврага, Андрей вдруг обратил внимание на то, что растение-мухолов, так удивившее его сразу после спуска, поникло, обратив свои вонючие цветки к самой земле, и даже листья выглядят совершенно неживыми, свернувшимися и едва ли не подсохшими. В животе у Огоновского почему-то похолодело. Не обращая внимания на свисающий трос, он быстро взобрался наверх и застыл, как статуя, будучи не в силах двинуться с места.

Прямо перед ним, среди разбросанного оружия и снаряжения, переломанными, едва ли не раздавленными куклами лежали люди Ингра. Они действительно выглядели как сломанные куклы — ужасные, огромные куклы, там и сям пересыпанные сотнями стрелянных гильз. Сперва Андрею показалось, что среди мертвецов трудно найти хоть одного, не изуродованного чьей-то чудовищной силой: Огоновский смотрел на вывернутые из суставов руки, на свернутые шеи и выпученные глаза, и чувствовал, что близок к потере самоконтроля. От истерики его отделял всего один шаг.

И нигде: ни на земле, ни на оружии, ни на самих людях не было ни единого пятнышка крови!

Появление Касси, которая взобралась наверх первой, немного отрезвило его, заставив взять себя в руки. Видя, что девушка готова рухнуть ему на руки, Андрей поспешно зашарил в аптечке, ища успокаивающее.

— Не смотри! — прикрикнул он, почти силой запихивая ей в рот маленькую капсулку. — Не смотри на них!

— Что… здесь… было?! — услышил он прерывистый голос Ингра.

— Не знаю! — в ответе Огоновского помимо его воли звякнули истерические нотки. — Я не знаю, ты слышишь меня? Собирайте провизию, палатки, и бежим отсюда, бежим! Я не могу объяснить, что здесь происходит, но чувствую, что это настолько кошмарно, что простая смерть сможет показаться нам большой удачей!

— Халеф! — сипло рявкнул Ингр, отворачиваясь от трупов своих компаньонов. — Ты помнишь, где основная часть жратвы? А?..

Халеф не отвечал: он стоял на коленях, закрыв ладонями лицо и тихо, едва слышно шептал молитву. Чувствуя, что его желудок готов полностью освободиться от того, что в нем еще задержалось, Ингр с размаху ударил юношу ногой в бок, но тот не отреагировал, только молча упал на бок и забормотал с новой силой. Разъяренный Ингр схватил его за шиворот, сильно встряхнул и проорал прямо в лицо:

— Ты хочешь так же… как они? Собирай провизию, живее!

Успокаивающее подействовало на Касси сильнее, чем Андрей мог надеяться. Буквально через минуту после того, как он угостил ее зеленой капсулой, глаза девушки захолодели, она спокойно оглядела валявшиеся кругом тюки и ящики и скомандовала:

— Аппаратура и большие палатки не понадобятся. Ингр, бери два тюка! Ты, Халеф, вот этот и вот эти сумки. Вы, Андрей, хватайтесь за вот тот серый чехол, там палатка. Быстрее, чего вы на меня вытаращились?

Потом, много дней спустя, Андрей вспоминал, что заговорили они только тогда, когда за их спинами растворился в сумерках загадочный «портал» из трех камней, ведущий в полную ужаса долину. Страх был настолько велик, что, не споря, все решили идти наверх, в горы, невзирая на огромный риск ночного перехода. Ужас придавал им сил: они брели, подсвечивая себе фонариками, скользя на камнях и поддерживая друг друга. Огоновский плохо помнил детали этого перехода, потому что по-настоящему он пришел в себя только утром, когда сквозь листву деревьев вдруг ударили гордые золотые лучи, и все, происшедшее вчера, стало казаться уже не таким реальным.

Первой заговорила Касси.

— От этого погиб экипаж моего деда, — спокойно, словно речь шла о вчерашнем ужине, сообщила она.

Андрей поглядел на ее лицо, отметив про себя, что девушка похоже, перенесла ночное бегство через перевал легче, чем мужчины, и спросил, помешивая варево в котелке:

— От чего?

— Никто не знает… дед вышел из заброшенного храма на южной окраине города, и увидел, что все остальные — те, кто остался на поверхности — лежат со сломанными шеями, уже мертвые. Он остался один: перед этим еще несколько человек погибли на ловушках.

— И твой дед выбрался отсюда в одиночку?

— Да. Он блуждал в горах почти месяц, прежде чем смог спуститься к реке, по которой мы сюда приплыли.

Огоновский представил себе ужас человека, пережившего потрясение Пророчества, таинственную гибель своих товарищей, и вынужденного в полном одиночестве искать путь среди гибельных скал и ущелий. Дед Касси, по всей видимости, был весьма незаурядной личностью — мало кто из его знакомых мог бы пройти такую дорогу и удержаться от соблазна выстрелить себе в висок: годы назад, во время памятной оксдэмской эпопеи только невероятный дух Акселя Кренца помог ему сохранить рассудок и не покончить со всеми мучениями разом.

— У меня есть кое-какие догадки, — заявил Андрей, — но я не хочу о них говорить. Вы все равно не поймете и половины… Скажи-ка, Халеф, а ты знаешь, на территории какой… страны находится этот проклятый корабль?

Бен Ледда помедлил с ответом.

— Это небольшое государство, не признающее власти Сыновей и враждующее с Солдатами. Когда-то это была одна страна, но после Солнцеворота, когда многое в этом мире сорвалось с привычных мест, власть в Хабуране была захвачена человеком, провозгласившем себя прямым потомком Экзигарра, давно объединившего северные земли…

— Хабуран, — скривился Ингр. — Как всегда.

— Что — как всегда? — не понял его Огоновский.

— Все неприятности происходят от Хабурана. Я слышал, что это его агенты подстрекали молодых полковников на смуту, из-за которой в моей стране отец сражается с сыном.

— Больше года назад, — продолжал Халеф, не обращая внимания на Ингра, — наши люди в Хабуране сообщили, что на севере страны найден Ковчег Проклятия. Множество самых отважных Сыновей пытались пробиться в Пустыню Белых Грез, чтобы подтвердить или опровергнуть этот слух, но только мне удалось пройти весь путь до конца. Потом я шел до северных границ Саарела, где меня и свалил снежный червь…

— Мой корабль стоит на большом безлюдном острове посреди океана, к западу отсюда. Я даже не знаю, насколько это далеко, но если вы покажете мне карту планеты, я смогу ткнуть в нее пальцем. Давайте думать, как мне туда добраться… через какую страну нам лучше идти?

— А выбора у нас нет, — неожиданно подала голос Касси. — Мы можем идти только через страну Солдат, потому что в Саареле нас почти наверняка ищут. Мы должны спуститься по реке Лар, и ночью проскочить границу. На реке нас вряд ли заметят, места там в основном безлюдные, а вот потом может быть хуже. За то время, что нас не было, в стране могло произойти все что угодно.

— Я, конечно, предпочел бы потеряться в Саареле, — горестно плюнул в костер Ингр, — но там вряд ли можно будет посадить Андрея на пароход.

— Интересно, на какие деньги ты собрался его фрахтовать? — поинтересовался Огоновский.

Ингр не ответил, лишь загадочно усмехнулся — и принялся разливать похлебку по тарелкам.

— Но послушай, — произнесла вдруг Касси, — а разве твое начальство не начнет переговоры с нашими владыками? Что, они так и будут сидеть в своем корабле до тех пор, пока не закончат ремонт? Неужели они будут прятаться ото всех — разве им не интересно познакомиться с нами?..

— Наивные рассуждения, — хмыкнул Огоновский. — Видишь ли, действия военных подчинены требованиям уставов и всяческих инструкций, а в инструкциях четко записано — контактами с представителями иных рас должны заниматься только специальные комиссии, и никто другой. Вы, конечно, к иной расе не относитесь, но с вами в этом отношении ситуация еще хуже. Когда закончится наша война, сюда налетит целая толпа ученых — а потом пожалуют торговцы, и я совершенно не знаю, хорошо это или плохо…

— Что ж тут плохого? — удивилась Касси.

— Перед вами откроется огромный, безграничный мир, в котором очень многое совершенно непохоже на привычные вам вещи. Многим из вас придется привыкать к мысли о том, что свете существует великое множество истин, выглядящих для вас совершенно дико, вам придется привыкать к тому, что чужие обычаи, какими бы странными они вам ни казались, ничуть не хуже тех, которые вы впитали с молоком матери. Наконец, вам придется привыкать к главному — к пониманию того, что остальные человеческие миры живут гораздо свободнее, чем вы можете себе вообразить. У нас нельзя наказывать человека за то, что он молится не тому богу, или за то, что он думает не так, как тебе хочется… а плохо, может быть, то, что эту свободу мы будем насаждать — вероятно, даже с дубиной.

— Но ты же противоречишь сам себе! — возмутилась Касси.

— Да, — кивнул головой Андрей. — Да, я противоречу, и в этом парадокс всей нашей культуры: в течении долгих столетий мы шли к мысли о том, что свобода является, так сказать, самодостаточной ценностью, этаким высшим Добром, проводить которое — наш святой долг и наше, знаешь ли, бремя. Я как-то раз беседовал с одним очень умным человеком, и он сказал мне: это происходит оттого, что мы давно поняли, что дьявол — это то, что живет в каждом из нас. И когда он рвется на волю, мы, чтобы преградить ему путь, начинаем творить Добро, да так, что пыль столбом…

— Что такое дьявол? — спросил его Ингр. — Ты часто произносишь это слово, и я уже много раз хотел тебя спросить — что это такое?

— О-оо, о дьяволе я расскажу тебе немного позже, потому что это долгий разговор, а сейчас я устал и хочу спать. Боюсь, что вам, увы, незнакомо имя его, и оттого вы не всегда способны различить добро и зло. Проклятье, я начинаю вещать, как миссионер!.. не хватало мне еще заняться обращением язычников! Давайте лучше завтракать, а потом кинем жребий, кому караулить первым.

Трое суток спустя, оборванные, злые и донельзя измученные, они выбрались в верховья реки, где Ингр оставил свой катер. Последний день они почти ничего не ели, из провизии оставался лишь НЗ Огоновского, и даже теплая палатка была брошена на месте последней стоянки, потому что ни у кого не было сил продолжать тащить ее на себе.

Фактически, из всего груза на них осталось лишь оружие да бесценная видеокамера Касси. Ингр избавился от своих фляжек, остро заточенной лопатки и даже аптечки. Андрей, конечно, с медикаментами не расстался, так как прекрасно понимал, что равноценной замены им тут не найти. Впрочем, он выглядел лучше всех: его сверхпрочный комбинезон легко выдержал все перипетии броска через горы, ни разу даже не порвавшись.

За время, проведенное на Трайтелларе, Андрей привык к пониженной гравитации и чувствовал, что двигаться ему значительно легче, чем его тонкокостным спутникам, не очень отягощенным мускульной массой. Там, где они начинали задыхаться, он помогал им своим плечом, зная, что теперь они связаны общей судьбой, и никто не сможет предсказать, как сложится обстановка в дальнейшем.

Выйдя к реке, он устало потянулся, хрустнул костями и заулыбался: перед ним, глубоко вонзившись острым носом в песок, стояла серо-зеленая металлическая посудина с задранной в небо крупнокалиберной спаркой на носу. Катер был довольно велик для реки, и Огоновский решил, что строили его, по всей видимости, из расчета на морскую службу. Узкое, вытянутое тело внушало доверие. Андрей взбежал по мокрым сходням, внимательно осмотрел пулеметы на поворотной турели и вошел в небольшую рубку. Вместо привычного штурвала он увидел два длинных изогнутых рычага, размещенных перед высоким мягким креслом, и наклонную приборную доску, на которой слабо поблескивали какие-то разноцветные трубочки с делениями.

«Странное у них оборудование, — подумал он. — Рычаги, наверное, напрямую связаны со штуртросами: вправо-влево… как-то неудобно. Хотя им, конечно, виднее.»

По железной палубе гулко забухали шаги Ингра.

— Ну, я рад, что все в порядке, — произнес он, деловито подходя к настенному щиту со множеством каких-то рычажков. — Можем отправляться прямо сейчас. Касси! — распахнув прямоугольный иллюминатор, Ингр высунулся наружу, — Касси, пусть Халеф приготовит нам что-нибудь горячее. Начинаем отход!

— Помощь нужна? — поинтересовался Андрей.

— Да! Выйди наверх и командуй мне, чтобы я не зацепился за корни…

Огоновский послушно забрался на огражденную леерами крышу рубки и приготовился корректировать разворот. Ингр послал его туда не зря: катер стоял в миниатюрной бухточке, над которой нависали толстые ветви растущих под самой водой деревьев — их мощные корни уходили чуть ли не на середину узкой в этом месте реки.

В корме фыркнули двигатели, над сразу забурлившей водой поплыл едкий черный выхлоп. Катер медленно двинулся с места.

— Так держать! — гаркнул Андрей, всматриваясь в темную воду реки. — Левее!.. еще левее! Держи!.. можешь разворачиваться!

Когда Ингр, вывернув катер кормой на восток, переложил реверс и, прибавив обороты, их суденышко заскользило по реке, уходя прочь от упрятанного в горах Туманного города, Андрей спустился вниз в рубку. На небольшом металлическом столике его ждала тарелка с горячими бутербродами и две пузатые высокогорлые бутылки со смешными, словно ушки, ручками. Восседавший в кресле Ингр шуровал рычагами управления.

— Через час река станет шире, — сказал он, — тогда можно будет передохнуть. Бери арру, пробуй.

— А ты?

Вместо ответа Ингр молча протянул руку. Усмехнувшись, Андрей вложил в нее бутерброт и бутылку. За последнее время он стал ощущать бывшего летчика если не другом, то по крайней мере верным, немногословным партнером, на которого можно положиться в любой ситуации. Они и в самом деле мало разговаривали, как правило, на разговоры просто не было сил. Замкнутый, какой-то подозрительный Халеф был целиком погружен в молитвы, которые он беспрестанно повторял, едва заметно шевеля губами, а Касси вообще казалась Андрею совершенно отстраненной от окружающего мира. Он терялся в догадках, что же могло так повлиять на девушку: Пророчество?.. жуткая и таинственная гибель их людей? Или, может быть, не до конца выполненная задача? Как-то раз Ингр обмолвился ему, что добрая половина ящиков, которые они бросили там, на лугу перед обрывом, принадлежала Касси — в них, по его словам, находилась какая-то непонятная аппаратура. Ингр не знал, что именно собиралась обследовать девушка, но клялся, что Пророчество было не самой главной целью ее путешествия.

— А что было в остальных? — спросил его Андрей.

Ингр махнул рукой.

— Я собирался уходить через юг Саарела, — непонятно объяснил он. — Там можно пройти через горы. Я не очень-то хочу возвращаться к своим…

Катер стремительно резал носом черную воду. Прислушиваясь к незнакомому для него шуму волны, обтекающей острые скулы судна, Андрей рассеянно глотнул из бутылки. Арра оказалась сладковатой, сильно отдающей ароматом каких-то трав. Готовили ее явно на ячменном спирту. Крякнув, Огоновский закусил бутербродом и поймал на себе заинтересованный взгляд Ингра.

— Отлично, — сказал Андрей, показав парню сложенные колечком пальцы. — Будешь у меня, выпьем коньяку. Он тоже крепкий…

— Если Халеф не спит, скажи ему, чтобы он занялся обедом. Продовольствие в кухне, на корме. Ты найдешь.

— Есть, шкип, — иронично отозвался Андрей и выбрался на палубу.

После блуждания по лесам и горам свежий, лишь чуть отдающий тиной речной ветерок показался ему сладким, как мамочкин пирог. За рубкой Андрей спустился в глубину корабля, и почти сразу же обнаружил Халефа — сидя на койке в небольшом кубрике, тот привычно держался за голову и шевелил губами.

— Кончай молитву, — Андрей стукнул ладонью по переборке, — Ингр говорит, чтобы ты занялся обедом.

Халеф поднял на него глаза. На секунду Андрею показалось, что в них мелькнула усмешка — впрочем, в следующее мгновение Халеф легко встал на ноги и, пройдя мимо него, выбрался на палубу.

Понаблюдав, как он вскрывает найденные в камбузе консервные банки, Андрей вернулся в рубку. Ингр все так же сидел в крусле рулевого, удерживая рычаги ногами, и меланхолично прихлебывал из бутылки.

— С тобой все в порядке? — спросил он Андрей, садясь на маленький стульчик, приваренный к стенке чуть позади него.

Ингр привычно махнул рукой — этот жест означал у него и сожаление и безразличие, в зависимости от ситуации.

— Я думаю, что со мной будет, когда я вернусь в свою страну.

— Тебя там ищут?

— Да нет. Все не так плохо. Просто мне там нечего делать. Я уволился из армейской авиации и уже почти начал работать на одну небольшую компанию, когда начался весь этот бардак. Я должен был летать на маленькой машине, обслуживать городки далеко на юге — хороший климат, хорошие заработки, всегда можно приработать на стороне. Потом началось… когда в наш город вошла банда дезертиров и начала грабежи, я убил троих и бежал в сторону столицы провинции. А там уже бои, понимаешь? Армия разбилась на две части, целые толпы солдат резали командиров и разбегались с оружием в руках. Я видел танки, которые носились по городу и давили людей — просто так, для забавы, потому что экипажи надышались зеленым дымом и не понимали, что они делают. Им казалось, что теперь они стали хозяевами страны.

— Ну, порядок рано или поздно наведут, — уверенно возразил Андрей. — Это же не может продолжаться вечно.

— Ну да, — хмыкнул Ингр. — Если не наступит время Хабурана… Я начинаю думать, что переворот в моей стране не просто финансировался на их деньги.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ну, ты ведь не разбираешься в нашей политике… Хабуран давно уже дестабилизирует обстановку в Стране Солдат. Их чрезвычайно раздражает то, что почти вся морская торговля идет через наши порты, и их компаниям приходится платить немалые пошлины. Так вот, переворот, похоже, был затеян для того, чтобы, как минимум, добиться от нового правительства снятия пошлин. А как максимум — для создания большого Хабурана с нами в качестве приморской провинции. Тут-то им и пригодился бы этот проклятый Ковчег. Представляешь, как им повезло, что они его нашли не где-нибудь, а на своей территории? Конечно, потому-то туда, на Севера, и не могли прорваться агенты Сыночков — еще бы, я представляю себе, какое там охранение вокруг объекта!

Ингр вцепился зубами в бутерброт и продолжил, жуя:

— В связи с этим возникает вопрос: а что сможешь сделать ты? Каким образом ты думаешь прорваться через систему ПВО, через охрану? Ты хоть представляешь себе, сколько там людей?

— Ну, во-первых, прорвался же туда Халеф. Наверное, все не так страшно. А во-вторых, чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь в том, что для вашего спасения следует идти на любые действия, вплоть до привлечения десантной техники и специалистов по таким операциям. Они у нас есть, в команде выздоравливающих… разумеется, тяжелый катер типа «Корсар» в считанные секунды подавит любую вашу ПВО, а взвод «специалистов» рассеет охрану. Но сейчас для меня важно не это. Понимаешь, я все время думаю вот о чем: конечно, взрыв двигателей звездолета — вещь ужасная, но даже взрыв не смог бы причинить такие разрушения, да еще и на большом удалении от него. Нет, тут что-то не так. Я рассуждаю так: насколько я понял, там, в этих льдах, лежит грузовик. Что у него на борту? Ох-хо-хо, вот где главный вопрос!.. По-моему, вся наша проблема именно в грузе. Там может быть все, что угодно, вплоть до боеприпасов волнового действия. И если эти хабуранские «исследователи» каким-то образом активируют целый склад с боезапасом, то ваша планетка действительно может пойти на взлет. Последствия будут ужасны, это я тебе говорю как знаток.

Ингр не ответил. Продолжая жевать, он смотрел, как мимо катера несутся склонившиеся к самой воде деревья, в густой листве которых испуганно порхали птицы, взбудораженные гулом двигателей. Река постепено становилась шире, берега расступались, словно покоряясь мощной волне, поднимаемой катером. Впереди было все то же сочетание темной воды и густой, непроходимой зелени леса, огромные деревья, десятилетиями тянувшиеся к воде, почти срастались над серединой русла, образуя нечто вроде естественного буро-зеленого туннеля, внутри которого скользило их суденышко.

— Через два дня мы пройдем границу Саарела, — сказал Ингр, справившийся наконец со своим бутербродом. — Там лиманы, и я хорошо знаю, как проскочить наши заставы: в это время года по ночам всегда густой туман, они и носа своего не увидят, не то что нас. Если двигаться на малых оборотах, шум мотора потонет в тумане… послушай-ка, раскрой штурманский шкафчик, там должен быть атлас — дай его сюда.

Андрей послешно поднялся и распахнул металлическую дверку приделанной к палубе тумбы. На верхней полке он заметил толстую, истрепанную книгу довольно крупного формата со множеством надписей на обложке.

— Оно?

— Да, давай сюда.

Все так же придерживая рычаги вытянутыми ногами, Ингр принялся листать полупрозрачные страницы. Наконец он остановился и протянул распахнутый атлас Андрею.

— Если ты говоришь, что шел с запада, то здесь должен быть изображен ваш остров. Найдешь?

— Я помню очертания… — пожал плечами Андрей, рассматривая страницу на свет. — Да, кажется, вот он.

Ингр вывернул шею и посмотрел, куда указывает палец Андрея.

— Ну, это просто смешно… формально этот архипелаг принадлежит Хабурану! Там давно никто не живет, но время от времени появляются метеорологи. От нашего побережья до него больше пятидесяти тысяч лонов — наверное, нам понадобится довольно крупный корабль, на пулеметном катере туда не дойти, даже если мы спустимся по реке к океану. Тем более, близится сезон штормов: даже если мы и попытаемся, нас опрокинет волной…

— А если попробовать захфрахтовать самолет?

Ингр фыркнул и изменил позу, взявшись за рычаги руками. Андрей еще раз посмотрел в атлас, пытаясь прикинуть пройденное им расстояние, но ничего толком не понял — выходило около десяти тысяч километров: может быть больше, может быть, меньше, он не мог определить масштаб карты.

— На такое расстояние нужен военный самолет. Где ты его возьмешь? В стране идет война… или, может быть, ты думаешь обратиться к властям? Тебя или шлепнут, или упрячут к сумасшедшим, где ты будешь осушать болота… Это чепуха. Нам нужен корабль, да вот где его взять. И на какие, спрашивается, деньги?

— Ингр, я не верю в безвыходные ситуации.

— А кто тебе сказал, что ситуация безвыходная? Ха, в стране полный бардак, идет внутренняя война, и сейчас нам это даже на руку — в таком хаосе проще затеряться и попробовать доплыть до Виганского архипелага. Вопрос, сколько это займет у нас времени?

— Мы должны спешить, Ингр. Я и сам не знаю, стоит ли мне верить в то, что я смогу изменить ситуацию, но попытаться, учитывая саму такую возможность, мы должны. Или я не прав?

Ингр снова помедлил с ответом, впрочем Андрей успел привыкнуть к этой его манере — казалось, каждую свою фразу он обдумывает с тщательностью опытного дипломата.

— Когда-то, очень давно, отец сказал мне: «Многие считают, что суетиться, стремясь к достижению каких-то целей — дело пустое, потому что сбудется только то, что предначертано. Я тоже думал так, и посмотри, что со мною стало: я еще не стар, но уже измучен — ожиданием… тебе не стоит ждать, парень, ты должен поворачивать обстоятельства так, как выгодно тебе, и никогда, ни за что не плакать по поводу того, что тебе не повезло. Везет тем, кто этого хочет!» Я не знаю, прав ли он, вот в чем дело… я так много суетился, что от этой суеты у меня мельтешит перед глазами. А толку?

— Вопрос философский, — понимающе улыбнулся Андрей. — Ты не очень внятно излагаешь, но я должен тебе сказать, что этот вечный вопрос стоит перед каждым из нас вне зависимости от того, в каком мире ты живешь. Передо мною — тоже. Тебе легче?

— Тогда подсуетимся, — Ингр потянул какой-то рычаг, и Андрей услышал, как заревели пришпоренные двигатели. — Мы вышли в основное русло.