Глава 4
КАЗЕННЫЙ ДОМ И ДАЛЬНЯЯ ДОРОГА
Из протокола допроса Дарьи Филатовой
— Вы плохо выглядите, Дарья Владимировна.
— Вашими молитвами.
— Ну-ну, не надо обострять. Вы же прекрасно понимаете, что моя задача — вовсе не причинение вам каких-то неудобств. В сущности, их и не было бы, если бы вы согласились сотрудничать с нами.
— С кем конкретно?
— Со Службой безопасности Российской Империи, конечно. Понимаю, нехорошо с моей стороны напоминать вам о том, что своим спасением вы обязаны одному из наших сотрудников, но…
— Своим спасением я обязана прежде всего тому, что ваша хваленая служба сыграла с этим самым сотрудником в «зайку бросила хозяйка». А также тому, что испортить отношения со всеми своими союзниками Российская Империя покамест не успела. Впрочем, не исключено, что у Империи все еще впереди.
— Вы забываетесь!
— Хотела бы, да разве ж вы дадите?
Из записи частной беседы
— Сделаем, не вопрос. Да ты и без меня справилась бы, Надюша, в чем проблема-то?
— Не хочу я, Глашенька, чтобы они родней были, пусть даже и формально. Мало ли, как дело повернется? В жизни всякое бывает. Вдруг оболтус мой хоть так за ум возьмется?
Из записи частной беседы
— Заканчивай зевать, Григорий, дело у меня к тебе.
— Да Бог с тобой, Глафира, какое еще дело?! И так восьмерых настрогали…
— Ох, и охальник же ты, Гришка!
— Не был бы я охальником — до сих пор бы тебя только во сне и видел!
* * *
Агате казалось, что она заболевает. И было от чего.
Комната — камера? — в которой ее содержали, была абсолютно безликой. Неприятно-белесые металлопластовые стены, такой же пол, низкий потолок со вделанной в него полосой светильника. Койка — не койка, топчан — не топчан, короче, ложе. И все. Сомнительной чистоты подушка, еще более засаленное, колючее, но при этом почти не греющее одеяло.
Почти не греющее… в данный момент это являлось весьма актуальным, потому что в комнате было холодно и как-то — слова другого не подберешь — промозгло. Впрочем, холодно было не всегда. Иногда в помещении становилось удушающе-жарко и сухо. Время от времени — но редко и ненадолго — температура и влажность делались комфортными, а потом снова холод и жара, жара и холод, по нескольку раз в сутки.
Браслет у Агаты отобрали сразу же, но чувство времени, даже изначально очень приличное, тренинги «Спутников» развили максимально, и это было очень кстати, потому что освещение в комнатушке изменялось столь же хаотично, как и температура. Впрочем, режущий глаза свет преобладал.
Звукоизоляция была полной, тишина давила на уши. Как правило. Порой Агате казалось, что она что-то слышит. Какой-то не слишком приятный звук, словно вне зоны видимости и досягаемости работает заржавленный механизм непонятного назначения. Однако это могло быть и результатом неполадок с сосудами — давление в ее узилище тоже менялось.
Надо полагать, за ней наблюдали, потому что стоило девушке задремать, как тут же выяснялось, что надо идти в санблок. Или на очередной допрос. Или просто принесли еду, качество которой позволяло предположить, что свиньи от нее либо отказались, либо сдохли после употребления, протухли и стали частью все той же еды. Поэтому ела Агата мало. Поэтому — и еще потому, что в еде и питье присутствовал, похоже, какой-то посторонний компонент. Определить его она не могла, но на всякий случай остерегалась.
Больше всего донимала Агату невозможность вымыться и переодеться. Санитарный блок позволял облегчиться, но устройством туалета участие в процессе воды не предусматривалось. Душа не было вовсе. Добротная одежда, презентованная на Закате вздыхающей матушкой Варфоломея, измялась, пропахла немытым телом и раздражала с каждой минутой все сильнее.
Так что допросы были, пожалуй, даже кстати: необходимость контролировать себя и быть предельно внимательной отвлекала от бытовых неудобств. А насквозь фальшивое участие, с которым каждый из часто меняющихся дознавателей интересовался, нет ли у нее каких-либо жалоб или просьб, Агату даже забавляло. За кого они ее принимают?
«Никогда ни о чем не проси и ни на что не жалуйся, если не собираешься в той или иной форме сотрудничать. Делай что угодно: зеркаль допрашивающего, молчи, строй из себя дурочку или оскорбленную невинность. Хамят — хами в ответ, если это представляется достаточно безопасным. Если не представляется, твое оружие — холодная вежливость. Но никогда, ни при каких обстоятельствах ни на что не жалуйся и ни о чем не проси. Любая просьба или жалоба — и ты на крючке, как только началась торговля — ты пропала».
Им что, не читали таких лекций? Да быть того не может!
Агата ничего не имела против сотрудничества, но довольно быстро поняла, что под таковым здесь понимают вербовку. И не просто вербовку: судя по задаваемым ей вопросам, произошедшее на Волге допрашивающих ее людей интересовало не слишком. Да и что она могла им рассказать? Как врачевала Диму? Как без зазрения совести грабила склады принадлежащего вице-президенту Волги комбината? Как забирали из Аверьяновки уцелевших закатцев?
Все вертелось вокруг майора Десницы, и в этой круговерти любое доброе слово о нем было, похоже, без надобности. Каждый разговор неизбежно сворачивал на него — очень хитро сворачивал, как, видимо, полагали дознаватели. Она бы посмеялась над этими хитростями, если бы не утомление, ломота в суставах и временами накатывающая слабость. Иногда кружилась голова. Однажды она сорвалась и почти накричала на следователя. Еще немного… но ее остановило промелькнувшее в его глазах торжество. Нет уж. Обойдешься, сукин сын, ты пока не победил… и все опять пошло по кругу.
Не раз ей хотелось плюнуть на все и прийти к соглашению со своими инквизиторами, но что-то ее останавливало. Может быть, ощущение, что если она согласится, даже просто сделает вид, то станет шлюхой не по профессии, а по сути. Увязнет коготок. А кроме того, Агата всякий раз напоминала себе, что Десница не бросил ее там, на Волге. Мог, запросто, что ему какая-то проститутка? Но не бросил. И еще всплывало в памяти рублено-уважительное: «Мой суперкарго. Хоть сейчас в охотники». Охотника из нее не получилось, получилась дичь. Но эту дичь еще не до конца загнали. Во всяком случае Агата в это верила. Жаль только, что с каждым проведенным здесь часом вера становилась все слабее, истончалась, как полоска берега, когда корабль идет в открытое море.
Генерал Горин был не в духе. Правда, заметить это мог только человек, хорошо знающий Геннадия Владимировича, а таковых было не слишком много. Но от себя-то собственное настроение не скроешь…
Его превосходительство не без оснований считал себя мужиком выдержанным, как ему и полагалось по должности, а потому злиться, пусть даже и в глубине души, не любил. Но иногда обстоятельства складывались таким образом, что сохранить хотя бы нейтральное состояние духа не удавалось, хоть ты тресни.
С одной стороны, тезис о существенной разнице между предположением человека и Господним расположением в очередной раз блестяще подтвердился. С другой же, богатейший материал для статистики Гориным был набран давно, и лишнее доказательство являлось действительно лишним и никакого удовольствия генералу не доставляло.
Казалось бы — чего проще: есть работа. Есть человек, подходящий для этой работы. Есть веские основания полагать, что от работы он не откажется, уж больно по-глупому распорядилось им самим и доставленными им сведениями родное ведомство. Тот факт, что подобное поведение этого самого ведомства в значительной степени срежиссировал сам генерал Горин, можно скромно опустить. Разведка, судари мои, в аплодисментах не нуждается.
И вот — извольте: упомянутый уже человек является на назначенную ему встречу взвинченным и успевшим назюзюкаться; то, что ему говорят, слушает вполуха, явно думая о своем; а на середине фразы вдруг отмахивается от собеседника (и какого собеседника!), чтобы ответить на вызов.
— Что?! Как это — не числится?.. А где она числится?.. Ах, в полицию… Платина, побудь на связи. Ваше превосходительство…
— Я вас слушаю, майор.
— Можете считать, что получили своего мальчика на побегушках, — Дима вдруг ухмыльнулся, и Горин подумал, что интерпретировать эту ухмылку не может. Да, пожалуй, и не хочет. — Не беспокойтесь, я слышал и понял все, что вы мне говорили. Но есть одна загвоздка. Я терпеть не могу ходить в должниках, а человек, которому я должен довольно много…
— …сгинул в недрах СБ, — понимающе кивнул генерал. — Точнее, сгинула. Я в курсе. Ну, этот вопрос мы решим. Если договоримся, конечно.
— Уже договорились. Ваше превосходительство, время…
— Время, Дмитрий, принадлежит нам. Но вызволением госпожи Филатовой мы, разумеется, займемся прямо сейчас. Кого, кстати, эти деятели послали в… эээ… полицию?
— Вице-консула посольства Заката.
— Тааааак, — тихо, очень тихо протянул Горин, и Десница мигом протрезвел. — Тааааак!
В челнок помимо собственно Горина и Григория Ставрина загрузились два врача — одного привел генерал, второго вице-консул. Сидел там и Варфоломей — скромно, на самом заднем ряду сидений. Дима остался на Земле: Горин самым категорическим образом заявил ему, что в данной ситуации выдержке майора Десницы не доверяет. Не волнуйтесь, Дмитрий, все будет хорошо, а если уж совсем невмоготу — вон пусть господин Кондовый с нами полетит. Он госпоже Филатовой тоже не чужой, а заодно обеспечит вас новостями, по мере поступления и в полном объеме.
Горин лукавил: из челнока они со Ставриным вышли вдвоем, оставив врачей и Платину на борту. Генералу сейчас требовалась мобильность, а еще со времен кадетского корпуса он помнил, что скорость подразделения равна скорости самого медлительного, так что почтенные медики отпадали. Что же касается Варфоломея… Не то чтобы Горин сомневался в способности закатского пилота передвигаться с любой потребной быстротой. Но невозмутимостью пожилого дипломата Ставрина нынешний владелец лестианского корабля совершенно точно не обладал, а стало быть, пусть лучше в челноке посидит.
Повод похвалить себя за предусмотрительность появился у генерала немедленно по прохождении шлюза. В небольшом помещении стоял мужчина где-то между сорока и пятьюдесятью, идентифицированный Гориным как полковник Дергачев. Раньше они не встречались, но Кондовому полковник представился, с Десницей просто был знаком довольно коротко, а проглядеть по дороге файл было делом техники.
Хорошо, что полковник один, без подчиненных. Полная потеря лица, предстоящая Дергачеву в ближайшее время, скверно отражается на профессиональных качествах. Работник-то он неплохой, только склонен увлекаться, как почти все безопасники. Нерационально окончательно уничтожать… впрочем, в случае надобности Горин был готов пойти и на это.
Выражение лица Дергачева заставляло предположить, что сегодня на данной конкретной станции в обеденное меню входят щавелевые щи. Причем собственно щавель для приготовления оных на всю ораву Сергей Михайлович перемолол зубами лично. Представился, впрочем, он вполне вежливо, и сразу же перешел к делу, что Горина более чем устраивало.
— Чему мы обязаны вашим визитом, господин генерал?
— Я сопровождаю господина Ставрина, вице-консула посольства Заката в Империи, — самым официальным тоном лязгнул Горин.
Ставрин коротко поклонился и сделал шаг вперед. Гладкий, холеный, похожий на сытого — если бы не настороженный взгляд — кота полковник ему не понравился. Еще меньше закатскому охотнику пришелся по душе глумливый тон следующего вопроса:
— Господин Ставрин прибыл к нам с туристической целью или же его интересуют скромные будни службы безопасности?
— Отнюдь, полковник, — откликнулся закатец с интонацией, добиться которой удалось только путем многочасовых тренировок, но результат того стоил: в голосе дипломата звучала снисходительная скука с легким оттенком презрения. — Посольству Заката стало известно, что на этой станции, вопреки всем договоренностям между нашими государствами, удерживается гражданка Заката. Я прилетел, чтобы забрать ее отсюда.
— Гражданка Заката? — Дергачев весьма натурально удивился, но на мгновение в его глазах что-то промелькнуло, и Ставрин это заметил. — На станции есть только один гражданин Заката — вы, господин вице-консул.
— А как же госпожа Филатова? — вступил в игру Горин. Роли были расписаны еще в челноке.
— Помилуйте, но если Дарья Филатова действительно здесь… мы говорим исключительно о гипотетической ситуации… то она является гражданкой Волги и…
— Вы заблуждаетесь, полковник, — теперь Ставрин позволил своему низкому баритону зазвенеть замороженной сталью. Тоже искусство, строго говоря. — Уроженка Волги, известная на родине как Дарья Филатова, в настоящее время носит имя Агаты Владимировны Ставриной и является полноправной гражданкой Заката. Любое ограничение ее свободы, а также причинение вреда физическому и психическому здоровью будет воспринято моим правительством как недружественный жест со стороны Российской Империи. Соответствующая нота уже подготовлена посольством Заката, и только от вас, полковник, зависит, будет ли упомянутая нота озвучена в имперском Министерстве иностранных дел. Надеюсь, мы поняли друг друга?
Дергачев словно похудел на глазах. Сдулся, как проткнутый иглой воздушный шарик. Судя по скорости достижения результата, игла была очень толстая. На секунду его взгляд плеснул ненавистью, и тут же потух.
— Прошу за мной, господа.
Спинка жесткого стула была в каком-нибудь пальце от напряженно выпрямленной спины Агаты, но она не позволяла себе откинуться на нее. Никакого проявления слабости. Нельзя, слышишь? Нельзя.
Сейчас обязанности дознавателя выполнял капитан Краевский, а с этим кадром следовало быть собранной и невозмутимой вдвойне. Агату он в открытую презирал и ухитрялся довести до белого каления, используя только безукоризненно вежливые слова и обороты. Именно ему удалось выбить девушку из колеи некоторое время назад, и его же торжествующий взгляд привел ее в чувство.
На звук открывшейся за спиной двери она поначалу не обратила внимания: ее дело маленькое — отвечать на вопросы в меру оставшихся сил, а кто там пришел… ей-то какая разница? Но выражение лица Краевского изменилось так быстро и так сильно, что Агата не выдержала и обернулась.
И без того не слишком просторный, кабинет с приходом троих людей стал откровенно тесным. На заднем плане маячила бесстрастная физиономия полковника Дергачева — слишком бесстрастная для того, чтобы быть хоть сколько-нибудь естественной. А впереди стояли двое: сухощавый высокий офицер неопределенного возраста при генеральских погонах и штатский, в котором за версту — а то и за две — было видно уроженца Заката. Заговорил этот последний.
— Здравствуйте, Агата Владимировна. Не удивляйтесь: именно так к вам следует обращаться с того момента, как Семья Ставриных — моя Семья, а теперь и ваша тоже — сказала свое слово. Агата Владимировна Ставрина, гражданка Заката и моя, как вице-консула посольства, подопечная. Я искренне рад нашей встрече, племянница. Позвольте предложить вам опереться на мою руку и пройти в челнок, который доставит нас на Землю.
Во время этой короткой тирады генерал не сводил глаз с Краевского, и под его изучающим, препарирующим взглядом капитан шел пятнами и задыхался.
Медленно, как во сне, Агата поднялась на ноги. В предложенную руку она попросту вцепилась, как цепляется за страховочный трос сорвавшийся альпинист. Но вице-консул не дрогнул, хотя рукав трещащего на могучих плечах пиджака был не лучшей защитой от хватки сведенных судорогой исхудавших пальцев.
— Идемте, дорогая. Ваше превосходительство?
— Разумеется. Разрешите представиться, госпожа Ставрина: Горин, Геннадий Владимирович. Проводите нас, полковник.
Путешествие по коридорам станции показалось Агате почти бесконечным. В какой-то момент вице-консул, склонившись к ней, прошептал, едва шевеля губами:
— Возможно, будет лучше, если я вас понесу?
— Ни в коем случае, — напряженно улыбнулась свежеиспеченная гражданка Заката. — Они меня еще не съели.
Первый момент слабости прошел, Агата чувствовала, как к ней возвращаются силы. Разумеется, это была иллюзия, но до челнока, по ее прикидкам, должно было хватить. Да и полный нескрываемого уважения мужской взгляд был прекрасным тонизирующим средством.
Тем временем коридор в очередной раз вильнул, и метрах в пятнадцати замаячил дверной проем и почти сразу за ним широко распахнутый зев переходного шлюза. Дергачев всю дорогу шел сзади, получая, судя по всему, от Горина все, что ему с точки зрения генерала причиталось. Теперь же он торопливо выбрался вперед и у шлюза оказался первым. Если бы у Агаты оставались силы на злорадство… но сил не было.
— Господин вице-консул… госпожа Ставрина… я надеюсь, что этот досадный инцидент не отразится на отношениях между нашими государствами… мы делали свою работу…
— На вашем месте, полковник, — сухо отозвался Ставрин, — следовало бы надеяться на другое. На то, что ни вы сами, ни кто-либо из ваших сотрудников, встреченных мною здесь сегодня, никогда больше не попадется мне на глаза. Прощайте. Дорогая, нас ждут.
Агата с едва заметной улыбкой кивнула на прощание побледневшему Дергачеву и прошла в челнок. Прошла — и тут же оказалась в объятиях Платины.
— Агать! — взревел он корабельной сиреной. — Ну наконец-то! Я так рад тебя… Агать?! Агата!!!
Все вдруг поплыло у нее перед глазами. Лицо Платины смазалось и скользнуло куда-то в сторону. Свет стремительно сменил несколько оттенков и погас.
Впрочем, без сознания она пробыла, судя по всему, недолго. В момент падения в обморок ее щиты рухнули, и теперь она поневоле впитывала эмоции окружающих людей. Сил закрыться не было. Как и сил приподнять веки. Впрочем, это и не требовалось, набор звуков и ощущений был не так уж плох.
Холодноватая благожелательность с оттенком негодования — это, должно быть, врачи. Двое, судя по всему. Щелчок, жужжание, писк…
— Не кормили они ее, что ли?
— Кормили, еще и как. Только она, наверное, не ела. Умная девочка — полюбуйтесь, коллега! И как вам?
— Сукины дети… давайте-ка мы ее подключим к мю-ларку. Двухсотпядесятипятипроцентного, две в секунду. Надо почистить печень. Потом столько же редина и снова мю-ларк. И минерально-витаминный комплекс струйно. Дальше будет видно.
Сдержанный гнев… хруст пальцев… разворот на каблуках… это генерал.
— Что с ней? Помимо физического и нервного истощения?
— Интоксикация. Дарзол.
— Заигрались мальчики…
Злость на собственное бессилие… тяжелые шаги… Ставрин.
— Я сейчас свяжусь с посольством. Что надо приготовить?
— Баню, — откликается один из врачей. — Не слишком горячую. Эта дрянь неплохо выводится через кожу, надо только создать условия. Так что — баню. И массажиста, если есть, а лучше сразу двух.
— Да хоть четырех, — ворчит второй. — Давай, Григорий, поднимай Елень, пусть распинает свою команду. Как раз добраться успеем.
Тревога и нетерпение, тихое верещание сигнала соединения… Варфоломей.
— Командир, это я… Забрали… Краше в гроб кладут, м-мать!.. Не знаю, сейчас… Доктор, ее били?
— Да не били меня, не били! — не выдержала Агата, приоткрывая все-таки глаза. Врачей действительно было двое, разложенное в кушетку кресло отделяла от салона челнока высокая, под потолок, ширма. Катетер в локтевом сгибе, электроды под ключицами, какие-то датчики на запястьях… — И не трахали, если ему интересны подробности!
— Говорит — не били и не трахали. Что? Сейчас скажу. Агать, Дима извиняется, что раньше вытащить не смогли.
— Передай — пусть не извиняется. Дело житейское. И еще скажи, что я буду рада его видеть, как только приду в себя. Очень рада, ясно? — В висках противно застучало.
— Так, все, — заторопился врач-землянин, — вам надо отдыхать, сударыня. Успеете еще наговориться.
Вновь накатившей темноте Агата обрадовалась, как теплому солнышку после зимы.
Москву майор Десница не любил. Когда-то, лет двадцать назад, когда Дима был вдвое моложе, он понял, что города похожи на людей. И тот человеческий тип, который воплощала собой Москва — суетливая, задерганная тетка, безвкусно одетая и накрашенная, неумная, но твердо уверенная в своей правоте по любому вопросу, — бесил его. Даже надменная Вена, представлявшаяся ему холеной дамой, одетой от-кутюр и с обязательной безобразной собачонкой под мышкой, меньше раздражала. Потому что Вена умела молчать, более того, она предпочитала именно молчать, а Москва даже ночью, во сне, бранилась, торговалась и изрекала прописные истины под видом вселенской мудрости.
Впрочем, в парке, окружавшем здание посольства Заката, Москву не было ни видно, ни слышно. Сюда, в маленькую ротонду на берегу пруда, не доносился городской шум. О посторонних ушах тоже можно было не беспокоиться: в центре ажурного столика помещалась вращающаяся конструкция, похожая на перевернутую медузу. Щупальца ее неприятно шевелились в чистом утреннем воздухе.
Конструкцию приволок Платина, утверждающий, что для конфиденциального разговора лучше такой вот штуки нет ничего.
Если бы не эта хреновина, картина была бы совсем мирной. По крайней мере так казалось Деснице. Он сидел за столом напротив Варфоломея, пил кофе, механически жевал какой-то бутерброд и слушал Агату, примостившуюся на ограждении ротонды.
— В общем, хоть режь меня, хоть ешь, а им нужен был ты, командир. Все-то им хотелось хоть какую-нибудь гадость о тебе выведать, а я, ты ж понимаешь, ни сном, ни духом. Может, если бы знала…
Дмитрий иронично усмехнулся. Ничего бы она не сказала, даже если б знала. Пока были хоть какие-то силы держаться — не сказала бы, дураку ясно. А Серега Дергачев не дурак, вот и не сообразил вовремя. Ничего, с Серегой мы еще разберемся, дайте только срок. Потолкуем по душам, с непонятливым таким. Сказано же было — не трогать!
Агата и сейчас — хорошо одетая, выспавшаяся, улыбающаяся — выглядела неважно. Зеленоватые тени в уголках глаз и губ никого не красят, что уж там. Да и портативный медблок на левом предплечье…
— Может, я… а может, и отец… ч-черт.
Десница отложил бутерброд, отхлебнул остывшего кофе и с трудом поборол желание грохнуть чашкой об столешницу. Вместо этого он, пристально глядя на столик, опустил фарфоровый конус так нежно, словно тот мог рассыпаться даже от дыхания. Поднял голову и неожиданно поймал многозначительное перемигивание между Агатой и Платиной. Дима уже имел возможность заметить, что в вопросах, требующих хорошо подвешенного языка и скорости соображения, Варфоломей полностью полагается на своего суперкарго. И правильно делает, если уж на то пошло.
— Ну? — Настроение Десницы, и без того не слишком радужное, испортилось к этому моменту окончательно. — Что вы еще затеяли, умники, выкладывайте!
— Командир, — Агата все так же сидела на ограждении, покачивая полуснятой плетеной туфелькой, — а чем тебе за мое освобождение расплачиваться придется?
Мысли она читает, что ли? С нее станется…
— Расплачиваться? Что ты несешь? — Он весьма правдоподобно изобразил возмущение, но девица и бровью не повела.
— Генерал Горин не производит впечатления альтруиста. Такие люди ничего не делают просто так, без фиги в кармане. Дел у него по горло, а на орбиту за мной полетел. Не из уважения же к международному праву? Ему ты тоже нужен, еще и побольше, чем безопасникам. Так что ты должен сделать?
Десница раздраженно повертел головой, одними губами помянул чью-то бабушку и наконец решился.
— Надо в одно местечко прогуляться.
— На Земле? — Отступать она и не думала.
— Нет, — поморщился Дима, — не на Земле. Сначала на Оймякон, там корабль нанять — не могут они почему-то официальным путем идти, а хозяин корабля чего-то его превосходительству должен, ну и…
— Кора-а-абль? Наня-а-а-ать? — протянул Варфоломей. Покосился на Агату. Та кивнула. — Командир, тебе что, делать больше нечего? А «Бистяра»?
— Что — «Бистяра»? У тебя что же, есть к нему доступ?
— Есть, а как же, — пожал плечами Варфоломей. — Генерал твой обеспечил. «Бистяра» сейчас на «Лунном Третьем», жив-здоров, чего и нам всем желает. «Тварюшке», знаешь ли, все равно, куда, лишь бы лететь. Нам, кстати, тоже.
— Да вы сдурели?! Вы что же, думаете, меня на прогулку посылают? Цветочки нюхать? — Дмитрий не выдержал и саданул кулаком по столу.
Пустая чашка подпрыгнула и упала. Почти упала — молнией метнувшийся Платина подхватил ее у самого пола беседки, выложенного терракотовой плиткой, и вернул на место с невнятным ворчанием по поводу того, что посольское имущество не помешало бы и поберечь. Агата даже не шелохнулась.
— А на Волге мы что, цветочки нюхали? — лениво поинтересовалась она, когда порядок на столе был восстановлен.
— Да ты вообще помолчи, тебе в себя приходить надо, твою физиономию можно для украшения заливного использовать, вместо зелени!
— Приходить в себя? — На выпад по поводу цвета лица Агата демонстративно не обратила внимания. — И где же? Здесь, за стенами посольства, пленницей, по сути? Или на Закате, где я двигаюсь, как беременная черепаха? При любом раскладе мы с Платиной тут не останемся, в объем уйдем. На всякий случай, чтобы лишний раз глаза не мозолить. Командир, — она соскользнула с ограждения, присела перед Десницей на корточки и теперь умильно смотрела на него снизу вверх, — ну командир, ну на кой черт тебе какой-то незнакомый корабль? Еще какая команда попадется… а тут и «Тварюшка» такая милая… и шкипер, каких поискать… и суперкарго, глядишь, на что-то сгодится… а?
Полчаса спустя Десница покинул посольство Заката, обладая кораблем, командой и твердым убеждением, что генерал Горин такой расклад предвидел.
На Оймяконе было холодно. Там всегда было холодно, потому, собственно, планета и получила такое название. Но при этом промерзшая, покрытая толстым слоем снега и льда, в средних широтах оттаивающая только на пару месяцев в году почва обладала свойствами поистине уникальными. И Оймякон, изначально колонизировавшийся ради рудных разработок, быстро превратился в крупного экспортера сельскохозяйственной продукции.
История не сохранила имени того энтузиаста, который взялся — то ли на спор, то ли от нечего делать — выращивать в одной из многочисленных теплиц кофе. Зато теперь, триста с гаком лет спустя после заселения планеты, оймяконский кофе считался лучшим из всех, производимых человеческими мирами.
По дороге Платина извел своих попутчиков прикидками и соображениями по поводу того, сколько кофе можно будет взять на борт, сколько оставить себе на предмет полакомиться, сколько и где продать. Наконец, уже на входе из гейта при подлете к Оймякону, Агата не выдержала и заявила, что где сколько чего брать и куда потом девать — забота суперкарго. А забота шкипера — разбираться с диспетчерской, вон, вызывают.
Диспетчер, натурально, в экран не помещался. Десница слабо себе представлял, как можно позволить своему телу дойти до столь плачевного состояния. Зато очень хорошо знал, что такие субчики, как этот пузырь, в девяти случаях из десяти демонстрируют уверенность в том, что являются образцами совершенства. А подспудное недовольство своей внешностью используют для отравления жизни тем, кто не ленится следить за собой.
Платина же, которому выиграть конкурс «Мистер форма» помешал бы разве что не слишком значительный рост, должен был взбесить толстяка самим фактом своего существования. А если к оному существованию добавить хороший корабль и прекрасно сидящий комбинезон, резко контрастирующий с бесформенным, чем-то заляпанным одеянием пузана… В общем, с точки зрения Дмитрия, не было ничего удивительного в том, что диспетчер принялся занудно мурыжить «Sunset Beast», соблюдая все мыслимые и немыслимые формальности доступа на посадку и, кажется, придумывая по ходу действия новые.
Агата тоже не была удивлена или, по крайней мере, своего удивления никак не показывала. А вот Варфоломей кипятился с каждой минутой все сильнее, доставляя тем самым разжиревшему бюрократу весьма заметное удовольствие. Тот явно наслаждался своей возможностью доставить пилоту максимум неприятностей, и даже вопль взбешенного Платины:
— Да я… да я тебя х***ми закидаю, понял?!! — не произвел на него особенного впечатления. Разве что добавил «Бистяре», проходящему сейчас по всем реестрам как просто «Бестия», еще пару часов на орбите.
Это время экипаж потратил по-разному. Варфоломей, высказавшись в том смысле, что он сейчас опасен для окружающих, скрылся в каюте, благо автопилот безукоризненно справлялся со своими обязанностями. Чем занималась Агата, надевшая на голову коннект-шлем, Дима не знал, да и, правду сказать, не стремился. Сам же Десница, принявший на себя обязанности бортстрелка, углубился в виртуальные баталии. Верно говорят, мужчины от мальчишек отличаются только стоимостью игрушек…
В порту они разделились. Десница и Варфоломей отправились в «Пульсар», ресторан, в котором Дмитрию была назначена встреча. Агата же заявила, что найдет их позже, и с самым целеустремленным видом буквально растворилась в хитросплетениях терминала прилета. Платина дернулся было за ней, но Дима придержал его за рукав. Пусть идет. Какой бы спокойной ни казалась сейчас Агата, пребывание в гостях у полковника Дергачева не могло пройти даром. Ей надо снова обрести уверенность в себе, перекрыть этой уверенностью воспоминания о собственном бессилии. Да и слежу я за девчонкой — видишь? На экране браслета крохотная зеленая точка перемещалась по схематическому изображению терминала, и Варфоломей слегка успокоился.
Десница привык к колониальному шапкозакидательству, и оно уже давно не удивляло. Даже старые поселения вроде Оймякона грешили этим. Одна улица и три переулка числились городом; ухабистая двухполоска — шоссе; средней руки бар с кухней именовался рестораном, и никак иначе. «Пульсар», до которого они с Платиной добрались только через полчаса петляния по лестницам и переходам, исключением из правила не являлся. Впрочем, признал Дима не без внутреннего ворчания, заведение оказалось довольно приятным. Обшитые деревянными панелями стены, деревянный же пол — даже на вид толстые квадратные плиты покрыты «вечным» лаком. Массивная мебель, тяжеловесные балки не слишком высокого потолка… немыслимая роскошь для Метрополии, здесь же — обычное дело.
Столь же обычными были настороженные взгляды нескольких завсегдатаев и подчеркнутая неторопливость обслуги: чужаков здесь не жаловали и давали это понять даже манерой подачи меню. Что ж, можно и подождать, тем более что тот, кто предложил Дмитрию встретиться в «Пульсаре», еще не появился.
Майор Десница понятия не имел, от кого ему пришло безликое, вполне невинное сообщение, прошедшее десятки ретрансляторов, надежно обрубивших все возможности идентификации отправителя. Но использованный код говорил о многом. Кто бы ни пригласил его в «Пульсар», с этим человеком Дмитрий Десница был знаком лично, а покамест здесь таких не наблюдалось. Разве что очень серьезная пластика… Да ну, вздор! Можно перекроить лицо и тело, но рисунок движений ты никуда не денешь. Оставалось ждать — встречи и заказанного обеда.
Минут через сорок — Платина уже начал закипать: еду подавать не торопились, хорошо хоть кофе принесли — в дверях появился невысокий мужчина. Окинул взглядом зал и, сделав несколько неожиданно длинных, крадущихся шагов, подсел к столу, за которым расположились Дима и Варфоломей. Завсегдатаи посмурнели окончательно. Вошедшего здесь явно знали и столь же явно не одобряли.
— Ну, здравствуй, Десница, — негромко произнес коротышка.
— Здравствуй, Бекетов, — усмехнулся майор; руки, впрочем, не протянул, как и его визави. Кому-то это могло показаться странным, но Юрка Бекетов за руку предпочитал не здороваться. Даже для высоких чинов исключения не делал.
— Извини, подзадержался. Служба. Твой человек? — кивнул Юрий в сторону Платины.
— Мой, и не просто человек, а шкипер. Можешь при нем говорить свободно.
— Тогда так. Что тебе сказали о месте и обстоятельствах твоего вояжа?
— А ничего, — пожал плечами Десница, откидываясь на спинку стула. Говорил он так же тихо, как и Бекетов, полагаясь на умение собеседника читать по губам. Сидели они с Юркой — отнюдь не случайно — так, чтобы быть в профиль ко всем остальным посетителям «Пульсара». — Прибыть сюда, поселиться в «Вершине», дождаться приказа и рвануть, куда велят. Не знаю, куда. Знаю только, что какая-то разведмиссия засыпалась, надо найти, встретиться, поговорить, может, чем-то помочь, а официальные каналы использовать не рекомендуется… все.
— Ох, Десница… вот что мне в Папе Гене не нравится, так это его склонность не позволять мизинцу знать, чем занят большой палец. В общем, слушай сюда. Я о твоем участии в этом цирке узнал случайно, но решил, что надо бы тебя предупредить, а то нарвешься на Юленьку без подготовки…
Дмитрий почувствовал, как улыбка, вызванная встречей со старым приятелем, примерзает к губам. Внутри начал разгораться слабый пока огонек раздражения.
— На Юленьку? — пробормотал он сквозь зубы.
— На нее, родимую, — сочувственно кивнул Бекетов. — Она тебе приказ передаст и с вами полетит. Вкусно?
— Не слишком. Что-то еще?
— Кто такие лестиане — знаешь?
— Я только что с Волги, — недобро сощурился Десница. — Платина — закатец. А познакомились все на той же Волге. Потом на Закат слетали, переправили тех, кого вывезти удалось. Как, по-твоему, Юр, знаю? Или нет?
— В полный рост, — согласился тот. — Короче, миссия засыпалась на планете, которой эти твари интересуются. Не так плотно, как Волгой или Закатом, но для поджаренных пяток вполне достаточно.
— Эвакуация? — изогнул бровь Дима.
— Очень может быть.
На этом месте разговор прервался, потому что на сцене возник новый персонаж. Тяжелую дверь «Пульсара» рванули снаружи, и в зал влетела разбитная девица в распахнутой парке. Капюшон был откинут, щеки раскраснелись, бликующие в свете потолочных светильников волосы торчали в разные стороны. Под мышкой Агата несла продолговатый сверток, кокетливо перевязанный розовой ленточкой, на поясе болтался стандартный планшет. Десница мельком подумал, что над ее головой вполне уместен был бы плакат с надписью «Суперкарго». А может, и нет. Зачем? И так все ясно.
Между тем девица слегка притормозила, огляделась, сделала малозаметный жест свободной рукой — аборигены разом подобрели — и плюхнулась на не занятый стул рядом с Платиной. Сверток она швырнула на середину стола, потом схватила стоявшую перед Варфоломеем чашку, сделала большой глоток и на весь зал поделилась впечатлениями:
— Великолепно! Я вообще не понимаю, как тут, на Оймяконе, люди доживают хотя бы до зрелости! Такой кофе нельзя потреблять умеренно, они ж все должны еще молодыми преставляться от передозировки кофеина! Ммммм, — она смешно пошевелила кончиком носа, вдыхая аромат, — какое блаженство!
— Кофе, сударыня? — зычно осведомился из-за стойки в пух и прах растатуированный бармен. Руки его уже двигались, гремя чем-то невидимым из зала.
— Эспрессо!
— Двойной?
— Самый двойной!
— Черный?
— Как мои глаза!
— Сделаем!
Мужчины и глазом не успели моргнуть, как на столе появился давно заказанный обед. Платина недоумевал, Бекетов с усмешкой крутил головой, Десница откровенно забавлялся. Движение руки Агаты на входе в зал он уловил и узнал. Девушка самым недвусмысленным образом заявила о своей принадлежности к теневой стороне жизни. Для собравшейся в «Пульсаре» публики это было если и не пропуском в свой круг, то как минимум кастовым признаком. Теперь все будет в полном порядке: мало ли с кем приходится встречаться «честным» торговцам. А хоть бы и с имперским представителем. Хочешь жить — умей вертеться.
— Агата, — представил Дима, — суперкарго борта «Бестия». Любить — только попробуй, руки оторву. Жаловать — только попробуй не. С тем же результатом. Понял, Юрка?
— Как не понять, — начал было Бекетов, но Агата его перебила.
— Кстати, о суперкарго. Платина, дожевывай в темпе, через, — она покосилась на браслет, — час тебе надо быть на поле. Ну или открыть вторую грузовую аппарель и прописать мой доступ.
— Это еще зачем? — подозрительно поинтересовался Варфоломей, ускоряя процесс поглощения пищи; просто так, на всякий случай.
— Ну ты же хотел кофе купить? Я договорилась, подвезут пятьсот тонн «Арианы».
Челюсть Бекетова с отчетливым стуком упала на грудь.
— «Арианы»? Пятьсот тонн? В это время года?!
— Потому только пятьсот, что не сезон, — невозмутимо пояснила Агата. — Еще я взяла двести килограммов «Черного цветка», это уже нам, на почревоугодничать.
— Какого года? — просипел Бекетов. Глаза у него лезли на лоб.
— Позапрошлого. Мне сказали — богатый год для этого сорта.
— Сударыня… если вас не надули…
— Попробовали бы только!
— …то я буду смиренно просить вас уступить мне два килограмма.
— Заметано. Платина, ты скоро?
— Сейчас. Слушай, Агать, а что это ты приволокла?
Агата перевела взгляд на всеми забытый сверток и вдруг подмигнула.
— Это тебе. Для установления теплых и дружественных отношений с диспетчерской.
Бекетов заинтересованно прищурился, Десница, предвкушающий какую-то каверзу, придвинулся поближе. Варфоломей отставил в сторону горшочек с остатками жаркого, потянул за хвостик, торчащий из пышного банта, распутал ленту и осторожно развернул шелковистую бумагу.
…он был длинным, сантиметров семьдесят. Он был толстым — примерно с предплечье Агаты. Он был грандиозным. Великолепным. Ярко-фиолетовым. С колоссальной присоской на конце.
Голос Агаты небрежно промурлыкал в потрясенной тишине:
— Не поверишь, но эта модель входит в серию «Реалистик»!
