Глава 26
То, что его везут на встречу с какой-то очень важной шишкой, Солодин понял почти сразу. Шанова куда попало не гоняли. Но то, что его хочет видеть сам Сталин, пришло в голову только когда прямо на вокзале они пересели в закрытый черный автомобиль очень начальственного вида, который понесся сначала по городским улицам, а затем по проселочной дороге, безлюдной, но хорошо мощеной. Мысль мелькнула и пропала, очень уж не соответствовал антураж и вся процедура его неизмеримо малому, чего греха таить, весу в сравнении с Главным. И снова вернулась, когда автомобиль вырулил через металлические ворота и сложную систему охраны к красивому комплексу одно- и двухэтажных зданий, уютно вписанному в подмосковный лес.
Шествуя в сопровождении Шанова и неразговорчивого майора госбезопасности по дорожке выложенной как-то по пролетарски — битым красным кирпичом, Солодин уже знал, к кому идет. Привычка Сталина общаться с людьми на даче, в приватной обстановке была общеизвестна. С одной стороны, душа замирала в нетерпеливом ожидании, очевидно было, что абы кого и просто поговорить Главный вызывать не станет, тем более посылая специального порученца высокого ранга. С другой, все это сильно нервировало. Очень сильно. Солодин никогда не боялся начальства, но именно теперь ловил себя на мысли, что возможно лучше было бы остаться во Владимире и кропотливо пахать свою преподавательскую делянку.
«Кто высоко поднимается, тот низко падает», вспомнилось совершенно некстати. В голову как назло полезли многочисленные восточные присказки насчет алчущих злата и славы, а получающих скорпионов и тому подобную награду. Глядя в широкую спину майора, лидирующего маленькую процессию, Солодин запретил себе думать о плохом и приказал ожидать только хорошего.
Сталин принял его на крытой полукруглой веранде с полом из некрашеных, гладко струганных досок отполированных так, что они, казалось, светятся мягким медовым сиянием. Апрельское солнце прыгало и играло в многочисленных маленьких прямоугольниках витражного остекления, пряные запахи апрельского леса, находящегося в самом зените расцветания струились прямо на веранду, где смешивались с ароматом горячего крепкого чая и еще теплых, наверное, едва из печки сушек — традиционного сталинского угощения.
— Здравствуйте, товарищ Солодин, — негромко произнес Сталин. За исключением знаменитого серого френча с воротником стойкой он был не похож на свои официальные фотографии. Лицо со следами оспинок, умело заретушированных фотографами, седые усы, при нем не было трубки, без которой трудно было представить Вождя. Полковник отметил, что в молодости Сталин был видимо достаточно высокого роста, хотя конечно не такой гигант как можно было предположить по парадным изображениям. Не заметил он и какого-то особенного магнетического взгляда, о котором немало слышал. Взор Главного был умеренно доброжелателен, светился цепким и умным вниманием. Но не более.
— Здравия желаю, товарищ Сталин! — умерено громко ответил Солодин, вытягиваясь «во-фрунт», как и положено перед Главнокомандующим.
— Вольно, — усмехнулся Сталин. — Вольно, товарищ полковник… Проходите, присаживайтесь. Разговор у нас будет не короткий…Прошу к столу.
Стол был простой, круглый, с настоящим самоваром посередине, большой тарелкой с сушками, крупными, вкуснейшими даже на вид. На отдельном маленьком блюдечке высилась горка кускового сахара, похожего на обломки желтоватого хрусталя — полковника сразу пронзила ностальгия по детству. Чашки, снаружи зеленые в крупный белый горошек приглашающее сияли неземной белизной внутри. С краю стола лежали три или четыре папки простого белого картона, сложенные очень аккуратной стопкой, немного не вписывающиеся в общую картину, но настраивающие на рабочий лад.
Ну что же, если Сам приглашает, подумал Солодин и, не чинясь, сел к столу, откинувшись на спинку плетеного стула достаточно вольно, но не разваливаясь..
— Знакомы с таким… приспособлением? — с легким прищуром спросил Сталин, указывая на самовар.
— А как же, — откликнулся Солодин, деловито разливая кипяток по чашкам и повторяя про себя «это просто старый человек, обычный старый человек, я наливаю ему чай, почему бы мне не налить чаю обычному старому человеку?» — мы народ тульский, самовары да пряники — наш хлеб.
— И то верно, — согласился Сталин, принимая чашку, с видимым удовольствием вдохнул запах свежезаваренного чая, широко раздувая ноздри. — А то я подумал, в дальних странствиях, может, забыли…
Его быстрый взгляд уколол как тонкой спицей и снова скрылся за приопущенными веками, Сталин с удовольствием прихлебывал из чашки, похрустывая сушкой, но Солодин при всей внешней расслабленности и спокойствии был настороже. Конечно же, он никогда в жизни не видел Главного, тем более не общался с ним, но все, что он слышал об Отце Народов, говорило, просто кричало, что он, Семен Маркович Солодин, здесь не для чаепития. И каждое слово, что говорит собеседник, имеет свой вес и смысл. Каким бы легкомысленным и беззаботным не казалось.
— Нет, товарищ Сталин, не забыл, — осторожно произнес он, — хотя, конечно, настоящего самовара и настоящего чая там, где я побывал, обычно не водилось.
«Да, вот так, достаточно откровенно, ничего не скрывая, но и не пускаясь в излишнюю откровенность, он и так все обо мне знает. Покажу, что скрывать мне нечего, но упаси бог бравировать».
— Это хорошо, — неопределенно сказал Сталин, и было непонятно к чему это «хорошо» относится. То ли к тому, что за границей хорошего чая не достать, то ли к тому, что Солодин не забыл корни.
— Как в целом живете, товарищ Солодин? — неожиданно спросил Главный.
— Спасибо, товарищ Сталин, — как только мог дипломатично ответил Солодин. — Неплохо. Немного необычно было перейти из действующей на преподавательскую, но ничего, привык. Интересно.
— Да, нужное дело, — согласился собеседник, — подрастающее поколение нужно учить. Это очень важно — учить… Мало какая работа сравнится с учительской. Инженеры человеческих душ… Тьфу! — Сталин неожиданно фыркнул, очень по-человечески, совершенно не по генсековски, а Солодин облился холодным потом при мысли о том, что едва не поддакнул расхожему определению, лично ему казавшемуся очень удачным. — Кто пустил это глупое сравнение? «Инженеры!» Дети, подростки, юноши — это не машины, их по инструкции не соберешь и не настроишь!
На мгновение Солодину показалось, что Сталин, задумавшись, потерял самоконтроль. И сквозь доброжелательную, но все же маску Вождя проступил человек, искренне болеющий за всю молодежь, озабоченный тем, как научить, воспитать, терпеливо и осторожно ввести в жизнь. Но Сталин поставил чашку на стол, хороший фарфор глухо и солидно стукнул о дерево, и иллюзия рассеялась как дым на ветру. Перед полковником снова сидел Иосиф Сталин, Генеральный Секретарь, самый могущественный человек страны. Умный, непредсказуемый, расчетливый.
Восприняв отставленную чашку как сигнал окончания чаепития и вступления, полковник так же отставил чашку и принял положение, наиболее, по его мнению, полно отражающее несуетливое, но предельное внимание.
— Товарищ Солодин… — неспешно произнес Сталин с какой-то непонятной задумчивостью и продолжил гораздо быстрее, — я вас попросил придти для одного очень, очень важного дела. Я бы сказал… да, что нужна ваша небольшая помощь.
Попросил, ага, подумал Солодин, но всем видом изобразил готовность помочь такому хорошему человеку.
— Возьмите.
С этими словами Сталин указал на папки. Солодин не слишком быстро, избегая суетливости, но и без промедления потянулся за ними. Придвинул, отметил, что на них не было никаких надписей, но открывать не спешил, бросив на Сталина вопросительный взгляд.
— Видите ли, обычно, когда нужна хорошая, — Сталин выделил слово «хорошая», — консультация, хороший совет, мы даем материал и время на его изучение. Но сейчас дело особое. Очень особое. Товарищ Солодин, вы хороший специалист-практик. И нам очень интересно не просто ваше мнение, а ваше, скажем так, впечатление. Первое впечатление от того, что вы увидите.
— Я готов, товарищ Сталин, — произнес Солодин. В нем боролись любопытство и страх.
— Это три документа. Три проекта очень интересной идеи. Посмотрите их и скажите, что вы думаете про них.
— Ответ нужен сразу, по мере прочтения или у меня есть время обдумать ответ? — деловито спросил Солодин. Любопытство однозначно побеждало.
— На ваше усмотрение, — с легкой усмешкой ответил Сталин, — в разумных пределах.
Солодин взял первую папку сверху и открыл ее. Внутри было три листа хорошей бумаги, на двух несколько таблиц, третий исписанный. Все было написано и расчерчено от руки, авторучкой и карандашом, но очень аккуратно, твердыми и ровными печатными буквами, почти как в типографии. Таблицы он просмотрел вскользь, текст прочитал более внимательно, но тоже бегло. Еще раз просмотрел и то, и другое, чтобы не пропустить что-нибудь важное.
— Товарищ Сталин, здесь я вижу проект реорганизации моторизованной дивизии. Так сказать, «работу над ошибками», ее так называли. Э-э-э… Вы хотите услышать подробное описание всех… моментов?
— Нет, только то, что вы считаете самым важным как возможный командир такой дивизии, — произнес Сталин без выражения, откинувшись на плетеную спинку стула, полуприкрыв глаза тяжелыми веками.
Солодин враз ощутил волну жара, прокатившуюся по телу от макушки до пяток, захотелось расстегнуть воротник и вдохнуть побольше воздуха.
«Возможный». «Командир».
«Возможный командир»!
Спокойно, полковник, спокойно, осадил он себя, это еще ничего не значит. Это может быть простой оборот речи, или морковка на веревочке. Или Главный так остроумно шутит. Терпение и осторожность, прежде всего.
— Это хороший проект, товарищ Сталин, — сказал он после минутного раздумья. — Здесь учтены все сложности, с которыми нам и мне лично приходилось встречаться. Но я бы сказал, что здесь есть несколько… недостатков.
Семен Маркович перевел дух, вдохнул и выдохнул, Сталин терпеливо ждал.
— Этот проект работает с уже сложившейся оргструктурой, он ее улучшает с учетом опыта и убирает недостатки. Но сама по себе организация не самая лучшая.
— Что же вам кажется неудачным?
Как всегда в самые ответственные моменты Солодину показалось, что все его чувства обострились. Запах леса, остывающего чая и сушек, структура бумаги, ощущаемая кончиками пальцев, все воспринималось сразу и во всей полноте. Голова работала как цифровая машина, холодно и расчетливо.
— Я бы ее назвал слишком… легкой.
— Легкой? — слегка удивился Сталин.
— Да, легкой. По общей численности техники и вооружения соединение достаточно сильное… даже очень сильное. Но все это раздроблено по достаточно небольшим частям, слабым в отдельности. Собирать из таких маленьких батальонов и рот эффективные боевые группы — нелегко, они получаются перегружены офицерами и прочими управленцами.
— Считаете, что немецкий образец укрупнения частей лучше? — спросил Сталин с непонятным выражением, то ли с ехидцей, то ли со строгим укором.
— В данном случае, да, — честно признал Солодин. — Если бы я участвовал в… проекте, то я бы уменьшил общее число самоходных батальонов и увеличил число техники в каждом. И еще я бы добавил «зенитных танков», это те, что…
— Они же «машины городского боя», — коротко оборвал его Главный. — Чем они вам так понравились?
— Очень, очень хорошая вещь, — отвечал Солодин, преодолевая секундную растерянность от неожиданного проявления сталинского недовольства, — могут решать много задач. Прикрытие с воздуха, поддержка пехоты, в целом очень приличная огневая мощь.
— Расход боеприпасов, — как бы продолжил Сталин, — иногда чрезмерный. Необходимость одолжить немного у соседей по фронту, может быть даже и без их ведома и согласования.
— Да, может быть и такое, товарищ Сталин, — произнес Солодин ровным голосом.
Да, было бы глупо ожидать, что Главный, вызывая его к себе, не ознакомился с подробностями биографии и прохождения службы. И, тем более, пропустил такой значимый и громкий эпизод. Но как реагировать? Пуститься в объяснения? Объяснений не просили… Игнорировать? Вроде как пропустить мимо ушей слова Самого…
— Хорошо, — разрешил его сомнения Сталин, — давайте продолжим. Что-нибудь еще?
— Да, здесь не хватает танков.
— Танков, — повторил Сталин, — вам нравятся танки?
— Очень эффективные машины. Они, конечно, не могут заменить артиллерийские самоходные установки, но этот вид боевой техники в нашей армии очень сильно недооценен. Нам нужно больше танков, действующих совместно с самоходами, это однозначно, я мог бы дать подробное…
— Не нужно, — снова обрезал Сталин, — над этим вопросом мы работаем. Что вы скажете про второй документ?
Над содержимым второй папки Семен Маркович думал заметно дольше, поневоле увлеченный увиденным. Думал, покусывал губу, не то, чтобы совсем забыл о присутствии терпеливо ждущего Сталина, тот скорее отдалился куда-то, заслоненный красотой и размахом замысла.
— Немецкий проект, — скорее утвердительно, нежели с вопросом произнес он, наконец. — Я слышал и обсуждал с немецкими коллегами эту идею, когда мы сомкнули фланги во Франции. Все это, конечно, было достаточно секретно, но наш военный мир тесный, все друг друга знают. Это обсуждалось на уровне теории и послевоенной практики. «Танко-пехотная дивизия» без деления на полки. Несколько танковых батальонов, несколько пехотных батальонов. Обычные части усиления и поддержки. Из всего этого по необходимости собираются «кампфгруппы», то есть по-нашему боевые группы, для каждого случая новые. Но здесь вариант с опорой на самоходы, хотя и при сильном танковом «кулаке».
— И как вам идея?
— Это очень хорошая идея, товарищ Сталин, — произнес Солодин после секундного раздумья, — она мне нравится, лучше предыдущей.
— Даже, несмотря на то, что там была наша, родная советская дивизия, а здесь копия немецкой? — с усмешкой спросил Сталин.
— Да, товарищ Сталин, — серьезно сказал Солодин, — в первом случае улучшение того, что есть, с самого начала не очень удачного. А это новое, совсем новое и очень хорошее. Скопировать хорошее — не зазорно.
— Интересная мысль, — протянул Главный, — интересная…Скажите, допустим, что вас назначили командиром такой дивизии… Представили?
Солодин кивнул, спохватился, что простой кивок вряд ли может считаться хорошим ответом на вопрос Самого и сказал, проталкивая слова через пересохшее горло:
— Да, представил.
— Представили. Хорошо. Теперь вопрос… Можете ли вы развернуть такое соединение… за полгода?
Взгляд Сталина ударил Солодина как молотом, словно в кромешной тьме внезапно включили огромный прожектор на пару миллионов свечей. Главный не шелохнулся, не сменил позы, но теперь он неотрывно, пристально смотрел на собеседника, не мигая, словно пронзая его насквозь тяжелым внимательным взором.
— Нет, товарищ Сталин, — коротко и решительно ответил Солодин, — Не смогу. И никто не сможет.
— Не надо прятаться за «никого», товарищ полковник, — жестко сказал Сталин, не отводя взгляда, давя им как прессом, — я спросил лично вас. Вы сможете или не сможете?
— Я не смогу, — ответил Солодин.
Сталин не моргнул, не отвел глаз, но злая жесткая воля неожиданно покинула его взгляд. Остался лишь интерес.
— Почему?
— Потому что я предпочитаю быть тем, кто скажет товарищу Сталину «нет», чем тем, кто пообещает, а затем обманет товарища Сталина.
— Пообещает… и обманет — Главный повторил эти слова, будто смакуя их на кончике языка. Сравнение ему явно понравилось. — Объясните.
Вот так я и закопал свою карьеру, подумал Солодин.
— Товарищ Сталин, «танко-пехотная дивизия» не просто новое, это совершенно новое дело. Немцы экспериментировали с такой организацией уже давно, но даже при этом они столкнулись с тяжелейшей проблемой кадров. Нужно много офицеров высокого класса и образования, чтобы с ней грамотно обращаться. Они должны быть образованы, как профессора и иметь очень большой опыт практики. Иначе командир ничего путного из таких «кубиков» не соберет. А в Красной Армии…
Он запнулся.
— Говорите, — подстегнул Сталин.
— А в Красной Армии с образованием все-таки похуже, чем в Ротмахте, — закончил Солодин. — У нас и до революции то с этим было не ахти, сейчас конечно выравниваем, но…
Он замолчал, не зная, как собственно продолжать. Как объяснить Главному беду, с которой неизбежно сталкивался каждый сколь-нибудь ответственный офицер, тем более такого сложного и требовательного рода войск как механизированные? Как передать беспомощность и бессилие любых замыслов, планов и задач, раз за разом разбивающихся о простой и неотвратимый факт — подавляющее число призывников по уровню образования им не соответствовали. Можно задумать гениальную операцию, но как ее осуществить, если даже в штабе — мозге дивизии — можно встретить людей, которые закончили в лучшем случае десять классов? А ниже — еще хуже. Гораздо хуже. Если даже для многих мехводов еще вчера даже автомобиль был «шайтан-арбой», что уж говорить о «махре», простой пехоте.
А ведь это уже после огромной, без преувеличения титанической образовательной программы, которая уже давала зримые и плоды в масштабах всей страны. Солодину доводилось общаться с офицерами, помнящими еще Ленина и Фрунзе, с тем же Черкасовым, например. Слушать их истории о том, что творилось в армии в двадцатых, когда сам по себе факт обучения в школе, сколько бы классов не закончил, какая бы скверная успеваемость не была — уже был достаточен для назначения на командную должность.
Как это объяснить в нескольких словах?..
Сталин молчал, терпеливо ожидая.
А нужно ли? Или он, Семен, действительно поверил, что главный не знает об этой беде? Конечно же, нет. Знает. Значит, и расписывать не стоит. Если Сталин действительно настолько крут и умен, как о нем говорят, он все поймет и так. А если нет…
— Даже обычную, уже обкатанную на практике дивизию очень трудно создать на пустом месте за полгода. К этому времени можно получить в лучшем случае умеренно боеспособное соединение, которое сможет выполнять не очень сложные задачи. Это при условии, если хотя бы основной офицерский состав будет из ветеранов, еще и с хорошим образованием. А «танко-пехотную» можно вводить, так сказать, в обращение только после достаточно долгого времени учебы. Долгих учений. Расчетов. Поэтому организовать ее за шесть месяцев — можно. Но она будет пригодна только к несложным суточным переходам и простейшим действиям вроде «развернулся-окопался». Еще через полгода будет конечно немного лучше, но именно «немного». К боевым действиям против сильного противника она будет не готова.
— Хорошо, я понял вас. Дальше.
Солодин открыл третью папку. Над ней он задумался надолго.
— Товарищ Сталин, условие про шесть месяцев — это в силе? — спросил он, наконец.
— Да.
— На грани, но возможно. При некоторых условиях.
— Что вам понадобилось бы для этого?
— Личный состав только из нюхнувших поро… ветеранов. Образование — не ниже училищ и КУКСа, лучше конечно академическое. Полная свобода и никаких ограничений по снабжению, потому что гонять придется всех как сидровых коз… Так, прямой выход на Генштаб, наркомат или хотя бы на близкие круги. В-общем на того, кто сможет быстро и оперативно решать проблемы, там ведь с ходу пойдут неувязки и придется перешивать организацию по ходу и на ходу… И еще, никаких военных прокуроров.
— Вы хотите получить дивизию в частное владение? — чуть заметно приподнял бровь Сталин, — товарищ Солодин, это не Африка. И не Южная Америка. Это Советский Союз.
— Нет, товарищ Сталин, дело в другом, — пояснил Солодин непроизвольно хмурясь собственным мыслям. — Неизбежно будут несчастные случаи. В таком деле от них не уйти. Может быть даже смертельные. Да, даже наверняка кого-нибудь намотает на гусеницы по дурости и разгильдяйству…
Сталин заинтересованно и очень внимательно наблюдал за Солодиным, захваченным задачей до утраты части самоконтроля и речевой дисциплины. А тот продолжал подсчитывать, даже загибая пальцы.
— Почти две сотни единиц бронетехники, да еще с танками, четыре бригады, отдельный инженерно-саперный батальон, транспортеры… только четыреста «тапков» на дивизию — это перебор. Совершенный перебор. А еще если зенитных по указанному штату… При таком сроке все это собирать по частям нельзя, придется все сразу и начинать сработку и обкатку едва ли не с первого дня. Техника будет ломаться десятками штук, пока личный состав к ней привыкнет, да и людей побьется немало.
— Полгода? — уточнил еще раз Сталин.
Чтобы ответить Солодину понадобилась вся решимость и быстрая, незаметная внешне, но совершенно сумасшедшая внутренняя борьба.
— Товарищ Сталин, я скажу честно. За полгода такую дивизию собрать можно. То есть, я бы смог. Ее даже можно научить основным методам и приемам, чтобы она действовала умеренно грамотно и как единое целое. Но полноценным соединением она не станет.
— Какой срок вы сочли бы реальным?
— Хотя бы год. Если комплектовать из опытных солдат и офицеров, лучше всего на базе уже какой-нибудь имеющейся дивизии, ну, или хотя бы штаба, если все потребности будут удовлетворяться сразу, без проволочек, если прокуратура не будет садиться на загривок при каждом несчастном случае, через год можно получить боеспособное и сильное соединение.
— Оно будет сильнее тех, что вы уже оценили?
— Сильнее первого варианта, это однозначно. Лучше «танкопехотной»… не уверен. Но немецкий проект не сделать ни за год, ни тем более за шесть месяцев. Там и в два года можно не уложиться, если в масштабах страны.
— А если не в масштабах? — спросил Сталин, и что-то в его словах заставило Солодина подобраться. — А если я попрошу вас сделать лично для меня такое соединение? И вы получите все потребное, включая выход на начальника генштаба и наркома обороны?
Главный спросил обычным тоном, обычными словами, но что-то было в его голосе такое, словно именно этот вопрос был для него особенно важен. Полковник добросовестно подумал, тщательно формулируя ответ, проговорил его про себя и только после этого произнес:
— Может быть. Но я не теоретик и не штабист. Я практик и командир. По личному опыту я могу сказать, что это слишком рискованно. Если искать наибольшей силы при лимите времени, чтобы с гарантиями и уверенностью, то вот это.
И он хлопнул ладонью по третьей папке.
— Хорошо, товарищ Солодин, — буднично сказал Сталин. — Идите. Вас проводят в гостиницу. И возьмите с собой эти документы. На досуге обдумайте их и напишите, какие сильные и слабые стороны каждого проекта вы видите.
Сталин еще раз бросил взгляд на спину удаляющегося полковника. Папки тот нес под мышкой, крепко прихватив второй рукой для надежности. Можно было не сомневаться, что досуг у него найдется.
Он налил еще чашку чая и с удовольствием отхлебнул. Хрустнул сахарным кристалликом.
Солодин был очень интересным человеком с очень интересной биографией. Хороший пример ситуации, когда есть подходящая кандидатура для ответственного задания с равным набором «за» и «против» его участия. Профессионал с большим опытом, общительный, вписывающийся в любой круг, в любую компанию. С высокой приспособляемостью, бесстрашный, умный, готовый искать и находить решения там, где их нет. Жесткий, при необходимости жестокий, даже очень жестокий, но не склонный решать все только грубой силой. Умеет заставить подчиненных работать на износ, не вселяя в них животный ужас.
Умен. Поставленный в необычную и непривычную ситуацию, добросовестно принял навязанные правила и «с листа» сделал в целом верные выводы.
Сталин усмехнулся, вспомнив удивление полковника, призванного выполнить роль штабного аналитика. Конечно же, относительно трех вариантов развития советских самоходных сил Генеральный имел развернутые пояснения профессионалов и знатоков высочайшего ранга. Слова отдельного комдива мало что могли к ним добавить, если вообще могли. Тем более так, экспромтом, без подготовки. Сталина интересовало, насколько быстро Солодин сориентируется, оценит и истолкует новые сведения. Какими будут его беглые выводы, и насколько они совпадут с выкладками специалистов организации.
В целом Сталин был доволен и выводами Солодина, и его поведением. Полковник испытывал естественную робость и растерянность, но держал себя под контролем, сохраняя трезвость взгляда и твердость мысли. Был уважителен, но не раболепствовал.
Прекрасная кандидатура.
Не считая одного «но»…
Солодин не был советским человеком. Он был и остался наемником, который служил нанимателю. Страна Советов платила ему не золотом, но рублями, званиями, положением, и комдив отрабатывал свое содержание полностью. Но от этого Солодин не перестал быть кондотьером по духу и смыслу жизни. Испанские и французские «трофейные» художества комдива это лишний раз доказывали. Конечно, Солодин очень грамотно залегендировал свои действия, оформив все как отправку «культурных и материальных ценностей» из зоны военных действий своими силами и под своей охраной. Чтобы сохраннее были. А то, что в процессе немного ценностей «потерялось» — так на то и война, чтобы ломать планы и вещи…
Да, Солодин был ненадежен.
На одной чаше весов лежали многочисленные достоинства талантливого организатора и опытного офицера, пожалуй, одного из лучших дивизионных командиров в Красной Армии. Но на другой их уравновешивала возможность того, что полковник когда-нибудь решит — этот наниматель уже не так хорош, чтобы беззаветно ему служить.
Возможно, даже наверняка, что этого не произойдет никогда. Но так могло случиться. Пока Семен Солодин был одним из многих командиров СССР, пусть даже и мехвойск, с такой возможностью можно было мириться. Но в предстоящем деле и без того хватало скользких и сомнительных моментов, поэтому все опасные случайности следовало предусмотреть и устранить еще до их появления.
Сталин отхлебнул глоток, наслаждаясь вкусом, еще раз взвесил все на строгих весах своей хладнокровной расчетливости.
И принял решение.
