Глава 10

Громкий всплеск за бортом разбудил дона Родриго. Он потянулся и открыл глаза. Спустил ноги на пол, пытаясь нашарить свои туфли. Помятый камзол валялся тут же, в ногах. В распахнутое окно напрямую бил солнечный свет.

«Черт возьми, сколько же я спал? – подумал Родриго, – наверное, укачало. Проклятое море!»

Он встал, подошел к окну и беспокойно нахмурился. Дон Родриго был сухопутным человеком, весьма несведущим в географии. Иначе он гораздо раньше обнаружил бы неладное. В тот миг, когда в глаза ударило солнце. По идее, оно должно было быть с другой стороны. Но даже его скудного опыта хватило, чтобы сообразить – «Сан-Фелипе» встал на якорь. Прямо под окном его каюты зеленела прозрачная вода. А чуть поодаль отвесной стеной поднимались острые скалы, у самых корней поросшие густым кустарником. От воды их отделяла лишь не слишком широкая полоса желтого песка. Ухо дона Родриго уловило характерный скрип – это терлась о борт шлюпка. Он торопливо запахнул халат и вышел из каюты на палубу, где творились непонятные дела.

– Эй, вахтенный! Что тут, черт возьми, происходит? Где мы?

Ему никто не ответил. А меж тем палуба «Сан-Фелипе» отнюдь не была пуста. Скорее, совсем наоборот. Суетились люди, носили какие-то вещи, слышался свист боцманской дудки. Родриго попытался остановить мальчика-слугу с блюдом, накрытым серебряной крышкой, но тот весьма похоже притворился глухим и улизнул. За спиной ошеломленного Родриго раздался грудной смех. Он обернулся. Смеялась его сестра, Беатрис. Но нет. Он явно ошибся. Чем больше он смотрел на нее, тем больше убеждался, что прежде не видел эту девушку.

Это была сама королева. Платье, цвета слоновой кости, затканное белыми цветами, оттеняло смуглую кожу. Прекрасные руки тонули в кружевах тонкой работы. Черные волосы, собранные в высокую прическу и перевитые жемчугом, венчали ее, как корона. А на груди сотнями маленьких радуг играло бриллиантовое ожерелье.

Она была необыкновенно хороша и величественна. Но больше всего Родриго поразило ее лицо. Его гордая, невозмутимая сестра выглядела невероятно счастливой. Об этом говорили и блестевшие глаза, и светлая улыбка, и ямочки. И этот грудной смех. В нем звучала нежность и страстное желание счастья. Это была, без сомнения, донья Беатрис, но даже брат не сразу признал в этой прелестной незнакомке свою холодную, высокомерную сестру. Только голос! Голос не мог обмануть. Самый красивый голос Нового Света.

– С добрым утром, брат.

– Вернее, добрый день, – поправил Карлос Диас, капитан фрегата.

Он спускался следом за Беатрис. С Карлосом тоже произошла перемена. Он был изысканно одет. Не слишком богато, но любой бы понял, что это праздничное платье капитана. Изменились его манеры, став свободнее и проще. Изменился взгляд, освободившись от тревоги и ожидания. Капитан смотрел вокруг, как человек, достигший берега своей мечты. За счастливой парой вышел священник в парадном облачении, Хосе Мартинес в чистой белой рубахе с двумя пистолетами за поясом и английская пленница – взволнованная, со сжатыми в ниточку губами. Увидев своего управляющего, испанский гранд приободрился.

– Хосе, может быть, ты объяснишь, что происходит?

Громадный цыган выразительно пожал плечами. И только теперь Родриго заметил, что его смуглая рука лежит на плече худой, загорелой цыганочки лет тринадцати. Без сомнения, это была Хатита. А мальчик в пурпурном костюме – Диего.

Ответил Родриго капитан:

– Здесь происходит свадьба, друг мой. Вы пропустили венчание, но еще успеете на праздник. Только для этого вам надо переодеться. У вас не слишком праздничный вид.

– Свадьба? – Родриго озадаченно потер лоб ладонью. – Разве этот чертов еврей уже приехал?

Беатрис переглянулась с капитаном. Ее глаза смеялись.

– Нет, Родриго, он еще довольно далеко. И я сомневаюсь, что, двигаясь прежним курсом, он найдет «Сан-Фелипе».

– Тогда кто же жених, – в недоумении спросил Родриго, – если невеста, похоже, все-таки Беатрис?

– Я, – легко улыбнулся Карлос. – Только не жених, а муж вашей сестры. Теперь мы с вами родственники.

– Ха-ха, – скривился Родриго, – хорошая шутка.

Карлос Диас шагнул вперед и церемонно представил смущенную и счастливую Беатрис:

– Моя супруга Беатрис де Кастильяно, графиня де Сильва.

Маленький Диего сощурился, наблюдая, как на лице старшего брата сменяются все оттенки чувств от недоумения до ярости.

– Вы посмели их обвенчать?! – сквозь зубы процедил он, глядя мимо священника. – Но я не давал согласия на этот брак.

Беатрис досадливо поморщилась.

– Ваша сестра уже совершеннолетняя, сын мой, – мягко произнес молодой священник. – Брак действителен и без вашего разрешения.

Не дослушав, Родриго повернулся к сестре:

– Как вы могли, Беатрис? Ведь он же Кастильяно. Наши отцы были смертельными врагами и завещали нам месть!

Досада в глазах Беатрис сменилась гневом. Она подалась вперед, пальцы сжали оборки платья… Но капитан «Сан-Фелипе» отстранил жену.

– Не будем ссориться, Родриго. Взгляните на вашу сестру, она счастлива. Не омрачайте ее светлый праздник. Если хотите – поговорим завтра. Но я бы не хотел говорить о вражде, разделившей друзей. Какие бы отношения не связывали наших отцов – они умерли вместе с их смертью. Возможно, ваш отец завещал вам месть. Но, Родриго, ведь вы же христианин. Вспомните, что Иисус всем нам завещал прощение. Я простил вас. Сделайте и вы шаг навстречу. Дайте руку, и мы все забудем. У нас есть шанс стать одной семьей.

Карлос говорил тепло и искренне. Его взгляд был открыт и честен. Но протянутая рука повисла в воздухе.

Родриго был невероятно зол. Он потянулся было за шпагой, но вспомнил, что шпага осталась на стуле рядом с кроватью. В бессилии он грязно выругался.

– Хосе, черт тебя раздери, а ты-то каким боком замешался в эту аферу? Ты тоже продал меня? Каким образом моим капитаном стал Кастильяно?

Мрачный цыган не снизошел до ответа. Свадебная процессия, обогнув Родриго, как какой-то предмет, спускалась по лестнице вниз. Ошарашенный, он опустился на ступени, не сразу сообразив, что рядом кто-то есть.

– Они опоили вас вином со снотворным, брат, – услышал Родриго.

Голос принадлежал младшему из всех Вальдоро, сеньору Диего. Он стоял на ступенях с таким расчетом, чтобы смотреть на старшего брата сверху вниз.

– Почему ты не предупредил меня, если все знал? – снова взорвался Родриго.

– Ничего я не знал, – невозмутимо открестился младший брат. – А если б и знал? Какой мне резон предупреждать? Разве вы, брат, не отобрали у меня земли, которые завещал мне отец?

– Ах ты, дрянной волчонок! – Родриго вскочил с намерением стащить младшего братца с лестницы за вихры, но Диего был начеку.

Он ловко увернулся и стремительно взлетел на несколько ступеней вверх. Получив нужное преимущество, он замер, выжидая. Родриго не двигался, боясь спугнуть маленького поганца.

– Я ничего не «отбирал», сеньор Диего де Вальдоро… Я взял взаймы, до вашего совершеннолетия. Это абсолютно законно, – Родриго сощурился, пытаясь изобразить ласковую улыбку старшего брата, но Диего смотрел на его потуги с плохо скрытым презрением.

– Зачем ты остался? – спросил наконец Родриго.

– Я знаю, что они собираются делать дальше, – вкрадчиво произнес брат. – Хосе и Беатрис говорили об этом. Я слышал.

Родриго облокотился на перила и мягким, поощрительным взглядом подозвал брата. На этот раз получилось намного лучше. Диего спустился на две ступени, но все равно оставался вне досягаемости.

– Что ты знаешь, маленький альгвасил?

Диего выразительно промолчал. Брат улыбнулся.

– Сколько ты хочешь за свою тайну?

Мальчик опустил глаза и так сжал перила, что пальцы побелели.

– На этот раз мне не нужны деньги, – пробормотал он, глаза его упорно глядели в пол.

– Не нужны деньги? – поразился Родриго. – Честное слово, не думал услышать это от тебя. Так что же нужно тебе, Диего? Асиенду в Новом Свете? Корону вице-короля? Голову Хосе Мартинеса на блюдце, с яблоком во рту?

Мальчик поднял глаза. Острое лицо было упрямым.

– Пусть в нашем доме останется Хатита, – выдавил он. – Навсегда.

– Что? – от такой просьбы старший брат сел на ступень узкой лестница. – Эта цыганка? Зачем она тебе?

Мальчик молчал, и Родриго понял, что ответа не дождется. День только что начался, а его уже два раза озадачили.

– Уличная танцовщица. Наверняка связана с разбойниками. Она обворует наш дом, а ее дружки прирежут нас с тобой в постелях.

– И приведет их ваш преданный Хосе, – огрызнулся Диего.

Неожиданно старший брат рассмеялся и кивком головы пригласил мальчика сесть рядом.

– Ты прав, малыш. Я пригрел змею. Но зачем тебе повторять мои ошибки? Для чего нам эта юная волчица?

– Может статься, и понадобится, – сказал Диего. – Я хочу, чтоб она осталась. Вы можете об этом распорядиться. Брат, вам интересно узнать, что замыслили Кастильяно?

Родриго смотрел на младшего брата с возрастающим изумлением. Откуда мальчишка набрался таких слов и главное – такой дерзости. К чему идальго бродячая цыганка?

– Неужели вас беспокоит этот пустяк, а не то, что Кастильяно взял верх над Вальдоро? – поддел Диего.

– Иди сюда, – решительно приказал брат.

Диего спустился еще на одну ступеньку, в любую секунду готовый петухом взлететь вверх.

– Иди, не трону. Рассказывай.

– Хатита останется? – спросил мальчик.

– Да. Черт с ней. Рассказывай же.

Не колеблясь больше, мальчик сел рядом с братом и доверительно шепнул:

– Они направляются на свидание с евреем. Беатрис считает, что он скрывает какую-то тайну.

– Мэри?!

Англичанка обернулась и, сдавленно охнув, прикрыла рот ладонью. Здоровый крестьянский загар смыла мучнистая бледность.

– Святый Господи, – прыгающими губами прошептала девушка и быстро перекрестилась.

Но видение не исчезло. Хуже – призрак шагнул к ней и улыбнулся:

– Ну, наконец-то! Я долго искала тебя, Мэри.

Это было уже чересчур. Охваченная суеверным ужасом Мэри Мод отступила, развернулась и бросилась бежать по траве, сквозь колючие кусты, к платану, где на узкой полосе прибрежного песка темнела шлюпка «Сан-Фелипе».

– Да стой же ты, сумасшедшая. Стой, кому говорят!

Гневный окрик призрака подстегнул Мэри, и она рванула вперед с прытью оленя, уходящего от собак.

– Да остановись же ты, несчастная, – крепкая рука вцепилась в широкий рукав ее платья, Мэри вскрикнула и, поджав ноги, мешком свалилась в траву, зажмуривая глаза.

– Так-то лучше, – сказал призрак. – Ну, шальная, что взбрело тебе в голову? Отвечай, да поскорее.

Услышав в голосе призрака гнев и нетерпение, Мэри вовсе потеряла голову и торопливо забормотала:

– Свят, свят, свят. Сгинь в свою преисподнюю! Видно, померла хозяйка без покаяния, вот и нет ей покоя. Но я-то тут при чем? Сама она виновата. Сидела бы дома, шила платье к свадьбе, ничего бы и не было. Оставь меня, сгинь!

– Да что с тобой? – рассердилась Ирис. – Я жива. Открой глаза, идиотка, и потрогай, если не веришь.

Мэри замолчала. Чуть приоткрыла испуганные карие глаза. Рука несмело потянулась к Ирис, но вдруг остановилась и резко дернулась назад.

– Ну! – подстегнул хозяйский голос.

Мэри несмело дотронулась до протянутой руки призрака и, ощутив живое человеческое тепло, шумно выдохнула:

– Хозяйка. Жива. Вот уж не думала, – и, спохватившись, быстро добавила: – слава тебе, Господи!

Она быстро села, поджав ноги, и испытующе уставилась на воскресшую хозяйку. Ирис улыбнулась ей мягкой, чуть ироничной улыбкой. Взгляд серых глаз, такой знакомый и надежный, успокоил Мэри скорее, чем прикосновение. Она была здесь. Живая и, судя по всему, невредимая. Значит, судьба смилостивилась над ними. И молодой граф Эльсвик… Хозяйка так изобретательна. Она непременно придумает, как его спасти. «Слава тебе, Господи!» – подумала Мэри и с облегчением улыбнулась.

Нельзя сказать, чтобы Бог совсем обделил Мэри мужеством, но это было своеобразное мужество – мужество отчаяния. Оно бралось неизвестно откуда и исчезало неизвестно куда. Эти два месяца были для нее адом, и Мэри с огромной радостью подумала, что теперь войну с испанцами возьмет на себя мисс Нортон.

– Что означает эта улыбка? – спросила хозяйка.

– Я рада, – просто ответила Мэри.

– А Джордж Эльсвик? Он жив?

Доли секунды долг боролся с ревностью и одержал быструю победу. Мэри кивнула.

– Он тоже здесь?

– Нет, госпожа. Милорд граф на другом корабле. Он называется «Долорес» и идет следом за нами, но «Сан-Фелипе» здорово отклонился от курса и, боюсь, что эти корабли не скоро встретятся.

– Шторм, – понимающе кивнула Ирис. – Но если ты пленница, как же они тебя отпустили? Хотя, куда здесь деваться, на острове.

– Шторм здесь не при чем, а я сейчас вроде как не пленница, – выпалила Мэри.

– «Вроде как»? Что это значит? Кто командует кораблем? Дон Родриго де Вальдоро?

– Не-ет, – Мэри мотнула головой и невольно улыбнулась. – Он сейчас тоже вроде как не хозяин.

Ирис удивленно уставилась на Мэри, пытаясь сообразить, что та имеет в виду.

– Ну-ка, расскажи все подробно, – велела она. – Я вижу, дела у вас серьезные и, да простит мне Бог, кажется, веселые?

Полдень был жарким. Влажный ветер, долетавший с моря, освежал, но не надолго. Время от времени Карадек поглядывал в сторону густой тропической зелени и представлял, какая там, должно быть, отличная тень и прохлада. Песок, нагретый щедрым солнцем, обжигал босые ноги. Тяжелые, подбитые железом сапоги Джефф Карадек нес в руках. Дасти, закатав штаны, брел по колено в воде, высматривая что-то в прозрачной лагуне. Джефф оглянулся. Сзади, в пенной полосе прибоя, размякнув от жары и лени, тащились еще трое – его «черепашья команда». Карадек криво усмехнулся и окинул прищуренным взглядом этот естественный пляж. По расчетам Джеффа тут было самое что ни на есть «черепашье» место. В меру жарко, хороший песок, море рядом и острых камней нет. Да только вот черепахам позабыли сказать об этих выкладках Джеффа. Ни одной съедобной твари на протяжении полумили – таков был неутешительный результат экспедиции. Казалось, кто-то старательно подмел все побережье. Джефф сплюнул под ноги и жестом подозвал остальных.

– Ну? – спросил Дасти, подбежавший первым. Джефф обвел медленным взглядом горизонт.

– Похоже, здесь ничего нет, – произнес он наконец.

– Ты лучше скажи что-нибудь такое, что мы сами не знаем, – отозвался худой, как удочка, оборванный матрос.

Светлые патлы лезли ему в глаза, и парень постоянно отбрасывал их резким движением.

– Дальше идем или возвращаемся? – спросил Дасти.

– Какой умный, – скривился Карадек, – если вернемся до того, как найдем черепах, Керби сделает из наших шкур пять отличных индейских тамтамов.

Худой парень фыркнул, тряхнув головой, и этим до странности напомнил Карадеку лошадь Джинни, за которой он ухаживал в детстве.

– Керби? – повторил он. – Керби и не почешется. Он сейчас света белого не видит из-за этой своей дамочки.

– Она ведьма, это точно, – вмешался его приятель, – сами видели, как переменился старик.

Дасти усмехнулся. Светловолосый, похожий на лошадь парень тоже показал зубы. Они и были у него, как у лошади – ровные, крупные, желтые.

– Чего скалишься? Скажешь, нет?

– Да черт его знает, – неопределенно ответил тот. – Может, она и не колдует там в своем шалаше. Но что-то замышляет – это точно. Не может она сидеть там просто так. Слишком умна. Я бы на месте старика все-таки повесил ее на первом суку и дело с концом. Может, она действительно дорого стоит, только я так скажу: дальше от черта – дальше от греха.

– Ты всегда был трусом, Род…

Дасти не успел договорить. Карадек сильно толкнул его в бок.

– Старик ведь больше никого не посылал в эту сторону?

Дасти перевел взгляд с удивленного Карадека на песчаную полосу. Прямо перед ним, шагах в трех, на песке темнел четкий человеческий след. Он вел от воды к узкой щели в скальной гряде, возвышавшейся прямо перед глазами, как гигантская челюсть.

– Дьявол!

Карадек повернулся к своей «черепашьей команде». Он был потрясен.

– Что, прямо там? Надо же! Никогда не видел дьявола. Мэгги не простит мне, если я не расскажу, как он выглядит.

Дасти отстранил Джеффа. Лег животом на камни и осторожно выглянул.

Маленькая бухта просматривалась не вся. Только берег да узкая полоса воды. И в ней две наполовину вытащенные на берег шлюпки. Пренебрегая осторожностью, Дасти сделал быстрый рывок, подтянулся на руках и застыл.

– Ну что там? – рявкнул Карадек, потеряв терпение. – Ты торчишь как маяк и светишь прямо по курсу. Что там, Христос по воде ходит?

– Я все понимаю, – отозвался Дасти несколько невпопад. – Вода. Шлюпки. Корабль. Большой корабль. Все понятно. Но, ради самого Господа, как они умудрились засунуть в эту бутылку фрегат? Или я сплю и мне все снится?

Карадек подался было вперед, но вдруг ощутил затылком что-то твердое. Властный голос, привыкший отдавать команды, стегнул, как плеть, но смысл не сразу дошел до Джеффа Карадека. Команда прозвучала по-испански. Он медленно обернулся. Ему позволили это сделать, видимо, для того, чтоб Джефф оценил расстановку сил. Их было много. Больше пяти. Дальше Джефф Карадек считать не умел. Оружие, опрятная одежда, молодые, спокойные лица… Моряки с испанского фрегата. Карадек знавал таких. Им и в голову не придет, этим мальчикам, что, уничтожая англичанина, протестанта, да еще и корсара, они грешат против заповеди «Не убий».

Дасти осторожно сполз с камней. Род, тот, с лошадиными зубами, шагнул к Карадеку. Корсары ждали. С ужасным акцентом, ломая слова, молодой испанец произнес по-английски:

– Вы… проследовать… туда.

Карадек криво усмехнулся.

– Отведут в лесочек и вздернут, чтоб свинец не тратить.

– Что будем делать, – спросил Род, не глядя на остальных.

Испанец шагнул к нему и с силой ткнул Рода пистолетом в ребра:

– Что сказать?

Корсар поморщился, а Дасти, с доброжелательной улыбкой глядя на испанца, четко и раздельно произнес:

– Он сказать, что твоя мать родить очень глупый сын… Я тоже это сказать, – добавил он после паузы.

Несколько мгновений испанец напряженно переводил взгляд с одного на другого. Потом вдруг нахмурился и резко выдохнул:

– Ты молчать. И ты молчать. Все молчать и идти туда…

Карадек покосился на Дасти и указал взглядом на пистолет, которым молодой испанец указывал направление. Тот согласно прикрыл глаза. Род подобрался. Карадек не видел, что делают остальные, но по тому, как спокоен и собран вдруг сделался Род, понял, что те двое тоже не зевают.

Испанцы по-военному четко разомкнулись, открывая проход. И по тому, как они это сделали, Карадек понял, что никаких тонкостей, вроде «индейской цепочки» не будет. Их погонят как баранов на убой. Гуртом.

– Идти вперед, – скомандовал испанец.

– А не пойти ли тебе к дьяволу, приятель, – криво улыбаясь, предложил Джефф.

И в тот же миг пригнулся, резко бросил свое тело в сторону и ударил по вытянутой руке с пистолетом. Краем глаза он успел заметить, что Дасти боднул «своего испанца» в живот и вроде бы завладел оружием. Рядом рявкнул пистолет, выплюнул чью-то смерть. Карадек не увидел, кому она досталась. Им овладело то странное состояние, когда видишь сразу все, но не воспринимаешь ничего. Он махал здоровыми кулаками, попадая в чьи-то ребра и чьи-то челюсти, один раз ухватился прямо за пистолетный ствол и рванул его вниз… Рядом мелькнули светлые патлы. Что-то быстрое, ловкое, как большой зверь, метнулось мимо Карадека к лагуне. Туда, где торчали из воды коварные рифы. Взрыв испанской ругани с поминанием Бога и Пресвятой Девы Марии развеселил Карадека. Он выпрямился, тяжело дыша, хрипло выталкивая из себя смех, и только сейчас почувствовал какое-то странное жжение в груди. Тронул ладонью. Рука стала мокрой и липкой. С каким-то отчужденным удивлением он отметил, что вокруг стоит тишина…

Карадек тяжело рухнул на песок, подмяв под себя смертельно раненного Дасти, рядом с теми двумя, чьи имена он так и не удосужился запомнить. Но, падая, еще успел заметить широко открытые глаза молодого испанца, который совсем недавно отдавал команды и чувствовал себя хозяином. Они смотрели на слепящее солнце и не щурились.

В то утро впервые ощутимо похолодало. Обычно в это время люди уже прятались от жары и ловили влажное дыхание моря, как спасение. Сейчас же, хотя солнце вскарабкалось уже довольно высоко, Ирис не было жарко. Она вдыхала свежий, пахнущий солью воздух, радуясь, что сегодня солнце не скоро прогонит ее с палубы «Сан-Фелипе».

Ирис заново знакомилась с прекрасным фрегатом. В прошлый раз у нее как-то не нашлось времени, чтобы по достоинству оценить плавные линии бортов и богатство отделки. Однако она с удовольствием отметила, что многое разглядела и запомнила. По ее просьбе Ирис поставили кресло почти на том самом месте, где ее не так уж и давно привязали к доске и бросили в море. Умирать. Ирис ловила на себе взгляды матросов, полные суеверного ужаса, а иногда, забавляясь, сама бросала на какого-нибудь Хулио или Рамона пристальный взгляд. И у того валилась из рук работа, а губы, враз побледневшие, принимались шептать молитвы. Когда на палубе появлялась графиня, Ирис прекращала жестокую забаву.

Испанка не приближалась к ней, не пыталась завести знакомство и вообще старалась обходить стороной.

Порой Ирис замечала, как графиня что-то быстро и горячо говорит капитану или одному из старших офицеров, поглядывая на нее с откровенной враждебностью. Что до молодого Родриго де Вальдоро, которого зять никуда не запер, и, по мнению девушки, напрасно, то он даже не делал тайны из того, что сколачивает на «Сан-Фелипе» заговор против нее. У Хуана де Вальдоро были хорошие дети…

Иногда, когда одиночество и эта намеренная изоляция становились почти нестерпимыми, Ирис начинала думать, не совершила ли она ошибку, попросив взамен «важного сообщения о пиратах» каюту на «Сан-Фелипе».

Там, на острове, у нее был, по крайней мере, один друг. А здесь даже Мэри держалась отчужденно и почтительно, словно хотела подчеркнуть, что она всего лишь служанка «английской собаки, которая якшается с нечистым». Капитан корабля не подходил к ней. После короткой беседы вечером того дня, когда фрегат спешно покинул Золотой остров, она больше не видела дона Карлоса. Видимо, он не хотел обострять отношения с любимой супругой. Или тут было нечто другое. Серьезнее. Ирис живо припомнилось все, что она знала о родине капитана. Костры, на которых сжигали еретиков, бесноватые проповедники, «охота на ведьм». Еще совсем недавно Святая инквизиция правила Испанией почти единолично.

Но если так… Если так, тогда она в опасности. Может быть, в большей, чем на острове, среди пиратов.

На «Сан-Фелипе» регулярно служили мессу. И к ней собирались все. И матросы, и офицеры, и пассажиры, и даже Мэри, которая говорила, что не может жить без Бога, даже если это католический Бог. Когда звонил корабельный колокол, собирая испанцев на молитву, Ирис не трогалась с места, выдерживая испепеляющие взгляды. Почему она поступала именно так? Неужели старая привычка выдерживать роль до конца, до самой последней мелочи. А то, что эта привычка могла стоить жизни, это как – ничего?

Однажды священник, довольно молодой еще человек, остановил Ирис и доброжелательно поздоровался. Она настороженно ответила. Священник мягко улыбнулся и совершенно серьезно спросил, почему он никогда не видел ее на молитве. Ирис вскинула удивленные глаза.

– Я не знаю ваших молитв.

– Молитесь так, как умеете. Бог вас поймет, – ответил священник.

– Католический Бог? Или протестантский?

Но человек в сутане не обиделся на эту явную бестактность. Ответ его прозвучал так же доброжелательно.

– Бог един, дочь моя. Нет ни католического Бога, ни протестантского, ни мусульманского, ни иудейского. Он един, наш небесный отец, и когда-нибудь люди это поймут.

«Забавно, – подумала девушка, – какой прогресс…»

– И вы хотите, чтоб я поняла это прямо сейчас? – с иронией спросила Ирис.

– Вы вполне способны на это, дочь моя, – улыбнулся священник.

Мгновение она раздумывала, а потом решительно мотнула головой:

– Вы слишком много хотите от меня, – Ирис запнулась, но все-таки выговорила, – святой отец.

Он поднял руку, благословляя ее, но Ирис не наклонила голову, как требовал католический ритуал, и значит, в глазах команды осталась «нечистой».

Сейчас, глядя, как проходит мимо отец Фернандо, подметая палубу длинной сутаной, она вспомнила этот эпизод и нахмурилась. Священник поймал ее взгляд и внимательными, светло-карими глазами задал немой вопрос. Но Ирис так же безмолвно качнула головой. Невозмутимо, словно ничего не случилось, отец Фернандо последовал дальше по своим делам.

– Вы живете по законам моря, донья Аэреос.

Она невольно вздрогнула. Голос капитана прозвучал совсем близко. Девушка оглянулась. Она не ошиблась.

Капитан корабля, граф де Сильва, стоял рядом. Ирис сделала было движение, чтобы встать, но передумала и осталась в кресле.

– Что вы имеете в виду, дон Карлос, – спросила она.

– То, что пока корабль на плаву, вы не спускаете флаг.

Ирис подняла глаза. Капитан говорил вроде бы шутливо, но взгляд его был серьезен. Граф де Сильва смотрел на нее с уважением.

– Не спускаю, – кивнула Ирис.

Она все-таки поднялась и сделала несколько шагов прочь от кресла. Зеленое шелковое платье, одолженное у графини, прошуршало по чисто вымытому палубному настилу. Карлос последовал за ней.

– Вот здесь свершилась казнь, – Ирис взглянула искоса, усмехнулась. – Прямо на этом месте. Пленника привязали к доске и бросили в открытое море. Вы знаете, кого здесь казнили, граф? – и так как капитан молчал, ответила сама. – Меня.

Пытливый взгляд требовал подробностей. А Ирис так устала носить в себе страшные тайны недавнего прошлого. К тому же… Что-то такое было в лице, в манерах испанского гранда. Что-то, что неуловимо отделяло его от жены-аристократки, от зятя, даже от этого священника. И делало похожим на отца, на Харди Мак-Кента, на маленького, спокойного штурмана Дика Вольнера. И еще, пожалуй… Да, именно так. Карлос де Кастильяно напомнил ей Джеймса Рика. Ирис не заметила, как сам собой открылся замок, запирающий ее воспоминания, и она, радуясь этому освобождению, торопливо, перескакивая с пятого на десятое, захлебываясь, выложила совершенно незнакомому человеку то, в чем не призналась бы ни под пыткой, ни на исповеди. То, о чем она не рискнула написать Кэтрин. То, что никогда не узнает отец. Карлос слушал, не перебивая и ни о чем не спрашивая.

Выговорившись, девушка уставилась в сторону. Или не хотела поднять глаза, или боялась.

– Что ж, – тихо произнес он, – откровенность за откровенность, Ирис. Я расскажу вам одну историю. Если вы, конечно, согласны выслушать. И, может быть, тогда вам будет немного легче на этом корабле. Слушайте.

Я родился в Старом Свете, в Толедо, в маленьком домике, выходящем окнами на мрачный замок Святой инквизиции. В этом тяжелом, гнетущем строении бродили тени всех языческих богов и демонов старой Испании. Там пылали костры аутодафе, и по ночам слышался скрип тележки, на которой из замка вывозили покойников. Мою мать, графиню де Сильва, за три месяца до моего рождения супруг выгнал из дому. За неверность – так он сказал. Вы можете думать, что хотите, но моя мать, Исабель де ла Лус, Светлая Исабель, была чиста и перед мужем, и перед Богом. Ее оклеветали, и отец поверил клевете, потому что услышал ее от тех, кому доверял – своей матери и лучшего друга Хуана де Вальдоро. Я был лишен наследства и имени, забыт и проклят еще до рождения, но Бог посмеялся над отцом. Он не дал ему больше детей. Граф умер, не оставив завещания, и в возрасте пятнадцати лет я стал владельцем пышного титула и громадного состояния, ничуть того не желая. К тому времени я вырос и окреп, и в качестве юнги на шхуне «Люцифер» обошел полмира. Я знал, кто был виновником позора и изгнания моей матери. Перед смертью она назвала мне имя. Молодой Хуан де Вальдоро, которого отвергла Светлая Исабель и который ненавидел ее за это. Узнав, что отец мой умер, я поспешил в свои владения, чтобы исполнить последнюю волю матери и отомстить.

Замок встретил меня закрытыми воротами и яростным лаем дворовых псов, но, узнав, что нищий оборванец приходится ему хозяином, привратник радушно распахнул двери. Так я ступил на землю, с которой некогда был изгнан вместе с матерью. Замок прятался в тени могучих дубов. Он был очень слабо освещен, и, если бы не дорога, проложенная от ворот к крыльцу, я бы заблудился в этом запущенном саду, так похожем на лес. Я поднялся по каменным ступеням, не касаясь узорных перил, и потянул на себя тяжелую дверь. Как ни странно – она сразу открылась, пропуская меня в сказочный замок, должно быть, набитый сокровищами, как пещера Али-Бабы. Никаких заклинаний, вроде: «Сезам, откройся», не потребовалось. Прямо с улицы я попал в темный зал. Это необъятное, круглое помещение, похожее на арену античного цирка, освещалось лишь тремя свечами в старинных подсвечниках, уже почти сгоревшими. Под ногами лежал дивный ковер с пышным ворсом, таким, что мои многострадальные сапоги устыдились и встали, не решаясь идти дальше. Вдоль стен из резного дуба висели длинные темные зеркала. В колеблющемся оранжевом свете они были так похожи на раскрытые двери в потусторонний мир, что я оробел. Казалось, что сейчас из этих бесконечных коридоров начнут вылезать призраки казненных, держа головы в руках, духи замученных, гремя цепями, и напоследок покажется Белая Дама, шурша складками наряда, вышедшего из моды двести лет назад. Я поскорее миновал зеркальный зал и оказался в длинной картинной галерее. С тяжелым канделябром я медленно шел вдоль стены, рассматривая надменные лица, некоторые – в сети трещин, иные – почти новые. Чем дальше, тем новее делались картины, а лица идальго и благородных дам приобретали все более заметную печать вырождения. В одном из портретов я с мистической жутью угадал свои черты. Надпись под портретом гласила: «Дон Мигель де Кастильяно, граф де Сильва».

– За встречу, отец, – произнес я, поднимая воображаемый бокал. На холсте был изображен еще не старый человек. Он смотрел на меня с мрачным любопытством, словно хотел понять – кто я и зачем пришел в его дом.

У меня зачесался язык, чтоб ответить, но я не стал будить призраков и шагнул дальше. Следующий портрет был перевернут к стене и глядел на меня, как пустая глазница. Не нужно было быть одним из семи легендарных мудрецов, чтобы понять, чьи черты я увижу, перевернув картину. Но я не стал этого делать. Ей было спокойнее так. Подальше от этих надменных взглядов.

Перед последним портретом я задержался недолго и лишь потому, что с этой женщиной мне предстояла скорая встреча. Вторая жена моего отца была лишь немногим старше меня. Светлые волосы с легким рыжеватым оттенком, открытое платье, кроткий взгляд темно-карих глаз. Это было лицо Мадонны. Совсем юной Мадонны. «Коломба. Принцесса Герардески», – прочел я.

Начинаясь прямо под портретом, винтовая лестница вела наверх. Я поднялся, не останавливая взгляд ни на витиеватых перилах, ни на прекрасных статуях, белевших во тьме. Меня поражали тишина и безлюдье. Ни слуг, ни сторожей. Кроме того типа, который открыл мне двери, я не видел ни одной живой души. Словно давно почившие вельможи на старинных портретах были единственными обитателями этого мрачного жилища. Я моряк, и напугать меня трудно, но дух мой был смущен. Про себя я тут же дал клятву, что, исполнив волю матери и отомстив, сейчас же уеду из своих владений, и пусть они хоть сгорят. Обойдя весь дом и не встретив никого… совсем никого, я, немного струхнувший, в конце длинного коридора наткнулся на незапертую дверь. Потянул на себя. После темноты коридора обилие свечей ослепило меня на мгновение. В смятении я шагнул через порог, снял шляпу, отвесил поклон и только потом разглядел, куда меня занесло. Среди красных драпировок с золотыми кистями, атласных подушечек и вышивок на религиозную тему обитали две живые души. Две женщины, которые и поднялись мне навстречу.

– Карлос де Кастильяно, – представился я, – сын дона Мигеля.

Произнести полный титул я не решился – это было бы бестактно. Одна из женщин, старшая, отложила книгу и приветливо улыбнулась. Я узнал ее. Она оказалась чуть старше, чем на портрете. Впрочем, траур еще никого не молодил.

– Коломба. Вдова вашего отца, – представилась она, тоже опуская церемонии. – А это – донья Беатрис де Вальдоро. Она очень помогла мне в эти тяжелые дни.

Услышав это имя, имя виновника всех бед моей матери, я вздрогнул и взглянул на вторую даму настороженно. Она оказалась совсем девочкой (тогда ей шел пятнадцатый год), но неожиданно взрослой девочкой. Если в сеньоре Коломбо жила какая-то обреченность, словно она уже ни во что не верила, кроме Бога, и ни на что не надеялась, то Беатрис показалась мне сильной и самостоятельной. И сказочно красивой. Я отвесил второй, более глубокий поклон в ее сторону, а когда выпрямился и встретился с ней глазами – уже знал, что все мои мстительные планы рухнули, как карточный домик. Да простит меня за это Светлая Исабель, моя дорогая мать, но разве мог я причинить боль этой девочке? С разрешения своей мачехи я сел на диван. Воцарилось неловкое молчание. Женщина ободряюще улыбнулась и сердечно спросила – хорошо ли я доехал, не устал ли в дороге, не голоден ли. Я не ел с самого утра, но путешествие по зачарованному замку с единственной свечой и встреча с дочерью Хуана де Вальдоро начисто вымели из головы все мысли о еде. Я отказался от ужина. Мачеха сказала девушке несколько тихих слов, и мы вышли в темный коридор. Усталость долгого пути свалила меня, и я уснул, кажется, раньше, чем лег.

Внезапно… Я даже сам сперва не сообразил, что происходит. Только что я крепко спал, и вдруг оказалось, что я сижу на кровати, озираясь в поисках сапог. В следующий миг я вспомнил, что меня разбудило. Дикий крик. Он встряхнул замок до самого основания. Так не кричат человеческие существа. Так кричала бы вытащенная из воды умирающая русалка. Несколько секунд я прислушивался к могильной тишине, не отдавая себе отчета, что, собственно, хочу услышать. Крик повторился. На этот раз я расслышал его прекрасно. Он доносился, как мне показалось, из того крыла, где располагались спальни мачехи и Беатрис.

Мысль о девочке стегнула меня, как кнут. Я вскочил, натянул сапоги, поблагодарив Бога за то, что от усталости уснул, не раздеваясь, и теперь мог не тратить лишнего времени. Свечу я зажигать не стал и, притворив дверь, пошел на крик, стараясь ступать бесшумно. Я не испытывал страха, но совсем не потому, что был невероятно храбрым. В том крике не было ничего злобного, ничего неприятного. Не было в нем и ужаса. Я мог ручаться, что это не разбойники залезли в замок и женщин никто не убивает. Скорее, в крике слышалась тоска. Нечеловеческая, неизбывная тоска. Ковер глушил шаги, и я бесшумно, как кошка, подкрался к двери в спальню. Она была приоткрыта, но темна, как и коридор. Я заглянул внутрь. Мои глаза – глаза моряка, привыкшие к темноте, быстро обшарили комнату. Никого. Беатрис (если это была ее спальня) исчезла. Я подошел к двери напротив, но тут меня ждало разочарование. Спальня была надежно заперта изнутри, а стучать я не решился. Сквозь замочную скважину в темный коридор пробивался слабый, дрожащий свет. Мои колебания длились недолго. В конце концов, идальго я был лишь по крови, а по воспитанию – юнга с торговой шхуны. В моей жизни случалось всякое, и свою врожденную щепетильность (если она у меня была) я давно растерял, болтаясь по свету в компании людей, по которым горько плакала виселица. Итак, я заглянул в замочную скважину в спальне мачехи. Пурпурные занавески были раздернуты, одеяло сбито, подушки раскиданы по комнате, словно здесь побывали разбойники или альгвасилы Его Католического Величества. Донна Коломба сидела на постели. Сперва я даже не узнал ее. Волосы растрепаны, лицо бледно, а в огромных глазах застыла боль. Донья Беатрис была тут же, в одной рубахе и узорной шали, в спешке накинутой на плечи. Похоже, она пыталась напоить мачеху чем-то успокоительным из маленького флакона. Неожиданно донна Коломба дернулась, ударила Беатрис по руке и забилась на постели. Тоскливый крик умирающей русалки снова ударил по натянутым нервам. Флакончик отскочил и покатился по полу, загремев, кажется, на весь замок. Я поспешно отпрянул.

По всему выходило, что моя мачеха страдает какими-то припадками. Наверное, этим и объяснялась безлюдность замка. Суеверные слуги могли разбежаться, решив, что сеньора одержима дьяволом. А Беатрис, такая юная, взяла на себя заботу и о доме, и о больной хозяйке этого дома. Должно быть, не очень ей тут было весело. Я обдумал, стоит ли вмешаться, но решил, не поднимая шума, вернуться к себе. Не от того, что испугался. В комнате не было никаких ужасов, только больная женщина и ее терпеливая сиделка, а в одержимых дьяволом я не верил. Нет, я вернулся потому, что каким-то шестым чувством понял – за этой болезнью мачехи что-то скрывалось. Что-то, во что меня посвящать не хотели. И пока я не стал настоящим хозяином замка, я не имел права на его тайны. Вернувшись к себе, я снял сапоги и лег. После такого происшествия я был уверен, что не усну. Но тоскующий крик больше не повторялся.

Утром солнечный свет разбудил меня, и я понял, что все-таки уснул. И довольно крепко. Ночное происшествие припомнилось мне в мельчайших деталях: крик мачехи, Беатрис, флакон. Похоже, что это был не сон. Я переоделся, снова обулся в сапоги и спустился по винтовой лестнице вниз. Дверь была открыта, и я вышел в сад, вдыхая влажный аромат этого дикого запущенного уголка. В самой конце узкой розовой аллеи я заметил две женские фигуры и поспешил к ним. Моя мачеха и Беатрис шли по дорожке, взявшись за руки, и о чем-то тихо беседовали. Мачеха была в трауре, как и накануне. Беатрис – в платье цвета спокойного моря. Темные волосы украшала свежая роза. Я догнал их. Окликнул. Пожелал доброго утра. Донна Коломба сердечно улыбнулась, а Беатрис взглянула на меня своими волшебными глазами с некоторым беспокойством.

– Как вам спалось, дон Карлос? – спросила сеньора, и в этом обычном, вежливом вопросе я различил едва заметную тень тревоги.

Желая ее успокоить, я рассмеялся:

– Спал как убитый, даже не раздеваясь. Видно, устал в дороге, – и тут же осекся. – Ради Бога, простите мне этот смех. Вы в трауре…

Донна Коломба подняла тонкую, почти прозрачную руку и слегка коснулась моего плеча. Это прикосновение я увидел, но не почувствовал.

– Не извиняйтесь, Карлос. Этот дом так давно не слышал живого смеха. В последнее время у нас с Беатрис было не много поводов для веселья.

И эта молодая женщина, которая при иных обстоятельствах могла бы быть мне старшей сестрой, улыбнулась с материнской нежностью. Мне – щенку, волей случая подброшенному в ее дом. В этот миг я полюбил ее. Не как мать – для этого она была слишком молода, но как сестру.

– Я хотел бы видеть отца, – произнес я, и, кивнув своей наперснице, мачеха пригласила меня следовать за ней.

Он лежал в огромном гробу, величественный и надменный, как на портрете. Со странным чувством я вглядывался в эти черты, так похожие на те, что я не раз видел в зеркале. Этот человек дал мне жизнь, но он же обрек на нищету и страдания мою мать. Нет, я не любил его. Но и ненавидеть не мог. Скорее, я испытывал странное любопытство. Донна Коломба стояла рядом и глядела мимо покойника. На меня.

Поддавшись внезапному импульсу, я поднял голову и спросил:

– Он не обижал вас?

В глазах Коломбы блеснуло что-то похожее на слезу, но она так быстро пропала, что я не понял – была слеза или мне почудилось.

– Если и обижал, то сполна расплатился за это, – как-то загадочно обронила мачеха. – Так вы точно ночью ничего не слышали?

– Нет. А что я должен был слышать? – спросил я с самым невинным видом. Мачеха с облегчением вздохнула и мягко улыбнулась:

– Здесь безлюдно. Говорят, что по ночам в замке бродит призрак. Но я не верю в призраков.

Сказав так, она опустила глаза и неслышно вышла. А я окончательно уверился в том, что ночное происшествие не было сном, со смертью моего отца что-то нечисто, а в моем замке тайн больше, чем мышей. Черт возьми, их стоило разгадать, хотя бы для спокойствия этой милой женщины и Беатрис.

После обеда, кстати, весьма недурного, я приступил к разрешению загадок. И первым делом отыскал Беатрис. Девушка сидела на скамье в саду, с печальным видом созерцая увядшую розу. Я сорвал целых три – самые красивые, подошел сзади и положил цветы ей на колени. Она вздрогнула и обернулась.

– Розы всегда хороши, даже увядшие, но свежие – все же лучше, – сказал я. – Приколите одну из них к вашей прическе. Вам очень идет. Вы становитесь похожей на Флору.

Бедной девочке еще не встречались молодые, бесцеремонные моряки, которые любой разговор начинают и заканчивают комплиментами. Она смутилась, но с достоинством выдержала мой взгляд. Потом улыбнулась и… выполнила просьбу.

– Донья Беатрис, – произнес я как можно мягче, – я обманул вас и донну Коломбу сегодня утром.

– Обманули? – Беатрис вскинула голову. – В чем?

– Я кое-что слышал ночью. И был бы благодарен, если бы вы объяснили, что здесь происходит.

Я смолк, выжидая. Молчала и девушка. Наконец она, видимо, решилась.

– Поклянитесь, что этот разговор останется между нами.

– Чем? – коротко спросил я.

– Чем дорожите, – был ответ.

– Клянусь могилой матери, что буду нем как рыба, пока вы сами не разрешите мне говорить.

– Хорошо, – кивнула Беатрис, – я расскажу все, что знаю. Но это не слишком много. Ваша мачеха больна. У нее бывают странные припадки, когда она бьется и кричит. Одна знахарка из селения неподалеку готовит капли, и они помогают. Но мы вынуждены жить уединенно. Слуги отказываются служить в этом доме. Они боятся госпожи Коломбы так, словно это сам дьявол. А между тем это всего лишь несчастная женщина.

Я кивнул. Мои догадки подтвердились.

– Чем вызвана болезнь?

Девушка пожала плечами:

– Это темная история. Отец не любит об этом рассказывать. Я знаю лишь то, что дон Мигель и сеньора Коломба гостили на Эспаньоле у моего отца, и там произошла ужасная вещь. Ее похитили пираты. Пытали, требовали какую-то карту с сокровищами. Дон Мигель и отец отбили ее, но с тех пор она больна. И, честное слово, донна Коломба не знала ни о каких сокровищах.

Глаза девушки подозрительно заблестели, но она была слишком гордой, чтобы плакать.

– Наверно, это какая-нибудь пиратская фантазия, – сказал я, чтобы успокоить донью Беатрис. – Плавая в Вест-Индии, я наслушался их столько, что на целый роман хватит.

– Вы плавали в Вест-Индии? – поразилась девушка, – Ну уж, конечно, не с пиратами…

– Испания в этих водах держит флот, – сдержанно отозвался я, – и, пользуясь этим, некоторые темные личности, вроде адмирала д'Эспиносы, пиратствуют вполне легально под пурпурно-золотым флагом, имея каперский патент от Его Католического Величества.

– Но они, надеюсь, не пытают женщин?

Я промолчал, боюсь, достаточно красноречиво. На моих руках уже была кровь пары негодяев и, вероятно, пары-тройки вполне честных людей, которые имели несчастье сунуться в пещеры Сантилья в мундирах альгвасилов. Я редко испытывал угрызения совести, жизнь меня этому не учила, но для этой девушки я хотел бы вновь стать чистым, как ангел. К сожалению, ангелом я не был, а притворяться не хотел.

– Донья Беатрис, вы взяли с меня одну клятву. Сейчас я по собственной воле хочу дать другую. Я сделал много того, чего делать не следовало, но ни разу не обидел того, кто не мог защититься. Клянусь в этом своей жизнью.

Беатрис ничего не ответила. Похоже, она не слышала меня.

– Но почему жертвой этой пиратской выдумки стала донья Коломба? – спросила она вдруг.

– Не знаю, – честно ответил я.

Мы еще немного помолчали. Воздух был свеж. Над аллеей стоял запах горячего летнего дня.

– И еще, донья Беатрис…

– Да?

– Не волнуйтесь. Больше я не стану выпытывать ваших тайн. Я просто хотел бы знать, как умер мой отец. Он болел? Или это была дуэль?

Я произнес это в меру печально, в меру спокойно. Что бы ни случилось, о моих подозрениях этой девочке знать не стоило. Она обернулась ко мне с сочувственной улыбкой. Я напряженно ждал.

– Я понимаю ваши чувства, дон Карлос и разделяю их. Увы, я не могу ответить. Я этого не знаю. Я приехала в замок лишь два дня назад. Мне очень жаль.

Той ночью мне впервые в жизни не спалось. Я долго ворочался с боку на бок, потом встал, оделся и, не зажигая свечей, спустился вниз.

Я вышел в сад. Светила бледная луна, и силуэты могучих платанов казались посеребренными. Тропинка вела к западному крылу, где размещались комнаты для прислуги, по большей части пустующие. Я обошел их, свернул на розовую аллею и, попетляв, вышел к широкой лестнице. Она вела в родовую усыпальницу графов де Сильва. Я спустился, толкнул тяжелую дверь и вошел.

Сам не знаю, зачем я это сделал. Может быть, вопреки здравому смыслу, надеялся, что мертвец восстанет из гроба и холодными губами шепнет своему сыну и наследнику хотя бы одно слово. Ведь верили же наши предки, что души людей, погибших насильственной смертью, не могут обрести покой, пока не наказан убийца. А в том, что здесь совершено преступление, я почти не сомневался. Слишком настороженно держалась мачеха, слишком печальна была Беатрис, а замок семьи де Кастильяно своей мрачной отрешенностью слишком напоминал огромный склеп.

В усыпальнице было темно, и я не стал зажигать свечу. Скользя рукой по стене, я медленно пошел внутрь, ступая бесшумно. Тишина окружала меня со всех сторон. Я повернулся туда, где смутно угадывался постамент с гробом.

«Я знаю, ты не хотел, чтобы я появлялся в этом доме, – мысленно произнес я, обращаясь к мертвецу, – но я здесь, и с этим уже ничего не поделаешь. Ты оставил мне в наследство не только фамильный замок, но и тайну твоей смерти. И я принял это наследство. Так что же случилось здесь, пока я скитался по морям, а Светлая Исабель ждала меня, заперев в сердце одинокие слезы? Кто эта женщина, которая заняла место моей матери? Ты любил ее? Или ты вообще не знал этого слова? Неужели и при жизни ты был так же холоден, как теперь? Я в это не верю! Люди с холодными сердцами не наживают врагов. А у тебя был враг. Иначе ты не лежал бы здесь, безгласный и недвижный и я не говорил бы с тобой так откровенно, как говорят лишь на исповеди. Кто он? Кто твой враг? Что встало между вами? Мне нужно лишь одно слово, один намек… Если твоя душа еще бродит в этих стенах, дай мне знак. Укажи, где я должен искать…»

Внезапно легкий шорох спугнул тишину и оборвал мою мысленную речь. Я окостенел. Да, я молил, я ждал, я хотел получить ответ на свой вопрос, но сейчас подумал, что если покойник действительно встанет и заговорит – я лягу на его место. Обливаясь холодным потом, я стоял в темноте, не в силах двинуться с места и напряженно прислушивался. Шорох повторился, и я с трудом удержал облегченный вздох. Звук шел не от гроба с мертвым телом, а с каменной лестницы, ведущей наружу. Кто-то осторожно пробирался сюда. Он шел, таясь, стараясь не шуметь, и если б не камешек, скрипнувший под ногой, я бы ничего не услышал. Ужом скользнув за постамент, я присел и почти перестал дышать.

Предосторожность оказалась излишней. Второй визитер, как и я, вошел без огня. Я не видел его. Не различал даже силуэта, но слышал напряженное дыхание и отчетливо ощущал ненависть пополам с суеверным страхом. И тут человек заговорил. Голос был сиплым от ужаса, и я его не узнал.

– Лежишь? Надо же! Будто и с места не сходил. И чего тебе неймется? Колом бы тебя осиновым проткнуть, чтоб отбить охоту шастать по ночам. А ты думаешь – я тебя боюсь? Чего мне бояться? Я знал, что делал, когда бил в спину. Ты не видел свою смерть в лицо, и власти надо мной у тебя нет. И раньше не было. А что под окнами шатаешься, так это я стерплю. Ты мне спокойно спать не даешь, я – тебе. Выходит – квиты. Ну, лежи. Отдыхай. А щенок твой встревать вздумает, так и он рядом уляжется…

И тут меня подвела нога, затекшая от неподвижности. Я шевельнулся, и человек, быть может, как и я, напуганный живым мертвецом, рванулся и выскочил из усыпальницы, уже не заботясь о тишине. Я метнулся следом.

Скрип гравия и шорох листвы подсказали мне направление. Убийца отца уходил садом. Эта безумная ночная погоня сквозь пышно разросшиеся розовые кусты, меж темных деревьев, нависавших надо мной, как призраки сада, была едва ли не самой сумасшедшей из всех моих авантюр. Я оскальзывался в траве, мокрой от ночной росы, спотыкался о корни, падал, вскакивал и снова бежал, пока наконец неясный шорох впереди не стих совсем.

Вернулся я уже под утро. Грязный. Промокший. В порванном камзоле. Стащив его с плеч, я торопливо запалил свечу. Но, оказалось, неожиданности этой ночи еще не кончились. На низком столике лежало письмо. Я склонился к единственной свече и с растущим удивлением прочел:

«Карлос де Кастильяно.

Ты прав. Замок хранит множество тайн и все они – смертельны. Но тех, кого ты успел полюбить, хранит невидимый щит. И так будет, пока ты молчишь о том, что успел узнать, и не тревожишь тени минувшего.

Убийцу покарает провидение, и люди помогут ему. Не вмешивайся в борьбу, начатую не тобой».

Подписи не было.

Я так и не лег до самого рассвета, размышляя над таинственным письмом. Кто мог написать его? Вальдоро?

Убийца? Кто-то третий? Неужели он думал, что сможет напугать меня так, что я кинусь отсюда без оглядки?

Но почему-то я не был убежден, что меня хотят напугать. Скорее, это было предупреждение. И в замке, кроме таинственного врага был у меня неведомый друг. Но кто?

Кроме привратника, так неласково приветившего меня в день приезда, у мачехи было еще двое слуг. Конюх и старик-садовник. Кроме того, две крестьянские девушки приходили убирать за поденную плату. Платили им очень щедро, но ни Лусия, ни Лупита ни в какую не соглашались совсем переехать в «нечистый замок». Однако не девушка же, в самом деле, говорила таким сиплым голосом и не слуга написал письмо таким прекрасным слогом.

Седой, но жилистый малый, что ходил за лошадьми донны Коломбы, больше всякого другого походил на отпетого висельника. Он был ловок не только со шпагой, висевшей у его бедра, в нарушение всех обычаев, но и с кривым кинжалом-навахой. И был не то чтобы не разговорчив, а, похоже, вообще нем. Кроме языка у конюха сеньоры отсутствовало левое ухо. Вместо него темнел страшноватый шрам, который тот и не пытался прятать.

Лучшего убийцу при всем желании не нашел бы не только я, но и господин алькад. Несколько дней я не спускал с него глаз, но ничего, понятно, не выяснил. Кроме того, что госпожа Коломба доверяет этому своему слуге безоглядно и, наверное, знает, что делает.

Садовник был действительно очень стар и от дряхлости впал в тихое помешательство. Часами он разговаривал со своими цветами и больше ничего не замечал.

Привратник, Маттео Сагрэда, тоже, поначалу, не вызвал никаких подозрений. Служил он недавно, но очень старательно, и совсем не боялся бедной донны Коломбы. Я заподозрил ловкого малого, когда Лусия вскользь обмолвилась о добром сердце Маттео. Оказалось, тот содержит свою овдовевшую сестру и троих ее детей, двое из которых – девицы на выданье. И даже купил им дом в городе. После завтрака я зарядил пистолет и, сунув его за пояс, спустился по дорожке к воротам. Сеньор Маттео Сагрэда сидел на траве, вытянув ноги в сапогах из дорогой кожи. На широкие плечи был наброшен красный камзол, шедший ему, как корове седло. Он пускал в небо кольца табачного дыма и задумчиво смотрел на пыльную дорогу, сбегающую от железных ворот вниз по склону и пропадающую в зелени акаций.

Я бесшумно приблизился сзади, облокотился на массивный столб ограды и тихо свистнул особым образом.

Привратник среагировал сразу. Он вскочил, обернулся и, увидев меня, беспокойно завертел головой. Мысленно я похвалил себя за верную догадку. Маттео поклонился и поприветствовал меня, не переставая озираться.

– Мы одни, – обронил я, подходя ближе, – и, как только что выяснили, принадлежим к одному рыцарскому ордену. Мне кажется, нам нужно объясниться, брат по вере.

Достойный малый прекратил вращать глазами и уставился на меня, словно увидел, по меньшей мере, слона.

– Ты обращаешься со стилетом, как сапожник, – презрительно бросил я, наблюдая за его лицом.

К чести разбойника, оно лишь слегка дрогнуло и сразу же приняло прежнее, почтительное выражение.

– Что же такое говорит господин. Не разберу я.

– Я объясню, – положив руку на рукоять пистолета, я произнес это так, словно никаких сомнений у меня не было.

– За что ты убил своего хозяина?

Лицо привратника, грубоватое, с хищным прищуром, вдруг сделалось обиженным.

– Бог вам судья, молодой хозяин, а только зря вы так. Здесь и так служить никого не заставишь. Из-за сеньоры, а вы человек новый…

Я не стал его слушать, потому что прекрасно знал, что он скажет дальше. Вынув из-за пояса пистолет, проверив его, я направил оружие в обширный живот разбойника.

– Я хочу получить ответ, и я его получу, или дьявол получит твою душу. Стоять! – прикрикнул я, заметив движение руки.

– Что ж, дело ваше, молодой хозяин, – произнес он, – зовите алькада. Я человек простой, мне ли спорить с сеньором. Но только то, что вы сказали – наговоры.

Я лишь пожал плечами:

– К чему утруждать алькада, человека в годах, почтенного отца семейства. Я собираюсь использовать свое феодальное право карать и миловать и через минуту, если не получу ответа, прострелю тебе брюхо и повешу твою медвежью тушу на воротах.

В желтых глазах привратника мелькнуло изумление.

– Молодой хозяин шутит?

– По-твоему, это смешно? – холодно спросил я. – За свою жизнь я пролил крови больше, чем выпил вина, и, можешь быть уверен, рука моя давно не дрожит.

Кажется, я его убедил. По крайней мере, на широком лице Маттео отразилась работа мысли.

– Ну, не знаю, сеньор, найдете ли вы в деревне человека на мое место, – проговорил он, – этого замка боятся, как бесова гнезда.

Я расхохотался прямо в лицо разбойника и заверил его, что, в крайнем случае, сам буду открывать ворота. Это не слишком дорогая плата за удовольствие, да и мачехе будет спокойнее.

Эта вторая догадка пришла в голову так же внезапно, как и первая, и, как и первая, попала «в яблочко». Маттэо Сагрэда побледнел, толстые, мозолистые пальцы сжались в кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони.

– Итак, ты понял, что известно мне многое. Шутить я не собираюсь. Тебе придется вспомнить все молитвы, которым учила тебя матушка, если только до тебя не дойдет наконец, что быть живым и богатым лучше, чем мертвым и нищим, – чтобы подстегнуть воображение привратника, я слегка шевельнул пистолетом.

Он вздрогнул.

– Я бедный человек, дон Карлос. И вы, конечно, можете…

– Да, – перебил я, – ты человек бедный. Дом твоей сестры в городе мог быть и побольше, если бы хозяин случайно не догадался о твоем побочном заработке. Сколько ты вытянул из донны Коломбы? Как долго это продолжалось?

Наверно, тон мой был далек от вежливого. Маттео облизнул губы.

– Запираться бесполезно, – проговорил я. – Твое молчание не изменит приговора. Я его вынес, и я, если понадобится, приведу его в исполнение… Если только мы не договоримся.

– Что хочет молодой хозяин? – спросил этот мерзавец, не поднимая глаз. Похоже, он что-то соображал про себя, но меня мало беспокоили его соображения.

– Ты без утайки расскажешь мне, чем угрожал госпоже…

Маттео вскинул желтые глаза.

– А потом?

– Потом поклянешься на кресте, что забудешь замок Сильва и все его тайны так, словно никогда здесь не был. И тогда я разрешу тебе унести отсюда твое брюхо. То, что ты успел украсть, останется при тебе. Советую соглашаться, Маттео. Моя снисходительность велика, но не беспредельна, и как раз сейчас ты узрел ее край…

Я был уверен, что добился своего, но неожиданно в разбойнике заговорила гордость.

– Сальтеодор не клянется под дулом пистолета.

– Какой ты сальтеодор? – презрительно усмехнулся я, засовывая пистолет обратно за пояс. – Ты просто мелкий вымогатель. Клянись и убирайся.

Клялся он искренне и набожно. Так, что был бы вполне удовлетворен сам великий инквизитор. Приняв клятву, я указал ему большим пальцем через плечо на дорогу и объявил, что у него есть час на сборы. Потом обернулся, чтобы уйти.

От неминуемой смерти меня спасла карибская выучка, и, наверное, глубокое убеждение, что никогда не следует верить человеку, который бьет в спину. Я мгновенно присел, обернулся и успел как раз вовремя, чтобы перехватить занесенный надо мной стилет. Мой удар не замедлил, и доблестный Маттео Сагрэда напоролся на кинжал, как жук на булавку. Он умер сразу. Это был «милосердный удар». Я научился ему у одного священника, лишенного сана за пьянство. Дела прошлые, но, резким движением выдернув из тела кинжал, я мысленно вознес молитву Господу за упокой души старого приятеля. Его наука не раз спасала мне жизнь и кошелек.

За спиной послышался легкий шорох. Я вскочил, обернулся и, наверно, впервые в жизни испугался по-настоящему. На меня пристально глядели огромные, прекрасные глаза Беатрис. В них трепетал ужас. Трудно объяснить, что я почувствовал в тот миг. Под ногами треснула земля, и я рухнул в бездну, так, по крайней мере, мне показалось. По отношению к этой девочке я всегда старался быть рыцарем. Недолго же я играл эту роль.

Как, черт возьми, объяснить ей это убийство? Но Беатрис решила за меня. Подобрав платье, она быстро подошла, не отводя взгляда.

– Я все слышала, дон Карлос.

И не успел я переварить это заявление, как тонкие руки вцепились в мой камзол, и я с трудом разобрал сквозь судорожные всхлипы:

– Боже, ведь этот негодяй мог вас убить.

Карлос мягко улыбнулся воспоминанию.

– Это было совсем не то, что я ожидал услышать. Но тогда я еще не знал Беатрис, как знаю теперь. Нежный, прекрасный цветок, но он возрос на почве, щедро политой человеческой кровью. Вальдоро занимались этим поколениями, впрочем, Кастильяно были не лучше…

Сейчас уже трудно сказать, какая из ошибок стала роковой, наделал я их немало. О нет, я не упрекаю себя за прошлое. Да, можно было поступить иначе. Я сегодняшний был бы осторожнее. Но я вчерашний был просто волчонком, у которого были зубы, была дерзость, но не было мудрости.

Разумеется, дон Хуан де Вальдоро знал о моих чувствах или, скорее, намеках на чувство к его дочери. Конечно, он этого не одобрял. Сын им же оклеветанной женщины не был завидной партией. Особенно, если учесть его репутацию отчаянного малого. Вальдоро не был уверен, что однажды не проснется от острого холода приставленного к горлу ножа. Он решил нанести удар первым.

Видимо, мои подозрения насчет девушек были отброшены чересчур поспешно. Ни одна из них не умела читать, но слушать и смотреть они обе умели отлично. И соображали хорошо. Иначе, откуда бы Вальдоро узнал о дарственной. Впрочем, может быть, на Лусию с Лупитой я грешу зря. У Вальдоро была своя челядь и, вероятно, были ключи.

Исчезновение привратника породило кучу невероятных слухов и еще больше укрепило крестьян во мнении, что «в замке нечисто».

А спустя неделю произошел этот разговор. Вальдоро навестил меня в моей комнате и, туманно намекнув на свои связи и долг по отношению к «сыну погибшего друга», потребовал объяснений: действительно ли я подарил замок и все окрестные земли донне Коломбо. Услышав от своего врага о том, что я считал тайной за семью печатями, я поперхнулся песней, которую насвистывал.

– Откуда у вас такие сведения, дон Хуан?

Он снисходительно улыбнулся.

– Не столь важно, откуда. Я знаю это. И, должен заметить, ваш поступок кажется мне… странным.

Пока он говорил, я успел прийти в себя и сообразил, как держаться.

– Вы находите странным, что сын ненавидит дом, из которого некогда с позором была выгнана его мать?

Вальдоро склонил голову в знак почтения к моим сыновним чувствам:

– Да, конечно. Но ваша мать сама навлекла на себя это несчастье. Она нарушила обет и была наказана.

Не дав ему договорить, я, как учил меня боцман «Люцифера», первым нанес удар:

– Вы хотите сказать, что между нами существуют родственные узы?

Вальдоро вздрогнул так, словно его ожгли плетью. Теперь он смотрел на меня совсем по-другому.

– Вы – хороший сын своей матери, но вы дворянин, – жестко сказал он. – Если б мой сын вернулся домой с таким послужным списком и с такой репутацией, я бы убил его или себя.

– Неплохо! – я щелкнул пальцами, изобразив наслаждение представлением. – Но если так, где взяли вы право оскорблять мою мать? Предупреждаю – еще одна двусмысленная фраза – и мне придется с вами драться.

– Драться? – брови Вальдоро резко сошлись к переносице. – Вы развеселили меня, юноша.

– Это сейчас, – заверил я, – потом вам будет не до смеха. У меня твердая рука, дон Хуан и, смею думать, такие же твердые понятия о чести.

В полумраке комнаты мягко полыхнула язвительная улыбка Вальдоро:

– Кстати, о чести. Мне больно вас огорчать, дон Карлос, но ваш отец, незадолго до своей гибели был э-э… введен в заблуждение… Которое вы, по неведению, поддержали… – Я ждал, и он продолжил: – Вы ошиблись, Карлос, и оказали покровительство не тому человеку.

– Что вы имеете в виду? – спросил я, хотя минуту назад решил молчать.

– Всего лишь то, – вкрадчиво проговорил дон Хуан, – что донна Коломба такая же итальянская княжна, как я – Святой Филипп. Она – дочь пирата и висельника Жерома Ферье. Любимая дочь!

Если этой новостью он хотел меня сразить, то жестоко просчитался. Я устоял на ногах и даже не побледнел.

– Ей можно позавидовать. У нее есть любящий отец. Впрочем, Вальдоро, вы не сообщили мне ничего нового и интересного. Я знал об этом.

Мой враг на мгновение опешил:

– Это невозможно…

– Отчего? – холодно спросил я. – Это мой дом и я волен делать с ним все, что пожелаю. И если здесь действительно есть человек, которого мне не очень приятно видеть, то это отнюдь не донна Коломба. Впрочем, я далек от мысли отказать этому человеку в гостеприимстве. Его, к сожалению, очень приятно видеть донье Беатрис, а желания доньи Беатрис в этом доме имеют силу закона.

Вальдоро покраснел от праведного гнева как вареный рак:

– Вы так и останетесь бродягой, дон Карлос де Кастильяно, граф де Сильва, сальтеодор, пират! – выплюнул он и был, конечно, прав. Потому что эта фраза, вместо того чтобы вызвать благородный гнев, меня только развеселила.

– Вот спасибо, – улыбнулся я прямо в разъяренное лицо Вальдоро. – Тем лучше, дорогой сосед. И если я – всего лишь пират, то вы – всего лишь мошенник и вор, что не так уж плохо, принимая во внимание благородство наших предков.

На этом я оборвал разговор и вышел, оставив Вальдоро в глубоких раздумьях. Донну Коломбу я нашел сразу. Она сидела на скамье перед домом. Тонкая рука сеньоры лежала на голове громадного пса, который ласкался к ней, как котенок. Я снова поразился тому, как тонка ее рука, как заострились черты лица, как бледны щеки. Не оставалось сомнений в том, что эта женщина серьезно больна и, может быть, вскоре замок увидит вторые похороны.

– Донна Коломба, – позвал я.

Женщина приветливо улыбнулась.

– Добрый день, дон Карлос.

– Скорее вечер, – ответил я. – Что вы можете сказать о нашем госте? Кажется, он чувствует себя в замке скорее хозяином, а?

Женщина как-то болезненно поморщилась.

– Кажется, человек достойный. Впрочем, я знаю его не так хорошо, как дочь.

– И это все? – поразился я. – Воистину, Господь не был столь милосерден, когда судил этот мир. А ведь Вальдоро не стал вас щадить.

Коломба сжалась, словно от удара. В глазах метнулся страх, но я быстро обошел скамью, сел рядом и взял ее руку в свою. Рука женщины мелко дрожала.

– Я могу кое-что добавить к вашей оценке, донна Коломба. Наш общий знакомый – отъявленный мерзавец, вымогатель, лжец и клеветник. За всю свою жизнь он совершил лишь одно хорошее дело, да и то потому, что сам не знал, что творит.

В глазах мачехи мелькнул озорной огонек. Она поняла меня и ответила улыбкой. И продолжал я, уже не торопясь.

– Сеньорина Ферье, госпожа де Кастильяно, мне нет дела до вашего отца как, по большому счету, нет дела и до своего собственного. Пусть будут кем угодно – аристократами или бандитами – это не нарушит нашего доброго согласия. Я явился в этот дом, как враг, но вы встретили меня, как друга, и остаться для вас другом я поклялся на распятии. Если же дон Хуан де Вальдоро или любой другой благородный идальго рискнет обидеть вас в этом доме, я не стану драться с ним на дуэли. Я спущу на него собак.

В отчем доме я прожил две недели. За это время я успел крепко подружиться с мачехой, завоевать расположение слуг, до безумия влюбиться в Беатрис и окончательно испортить отношения с ее отцом. В общем, это было неплохое время, и я был доволен им и собой. Но, видно, так уж устроен мир. Самый светлый и безмятежный миг судьба выбирает для своих вывертов. Я должен был догадаться, что Испания – это не Малые Антильские острова, и убийство здесь так просто с рук не сходит. Тем более, если кто-то позаботится о том, чтоб свершилась справедливость.

В тот день, объезжая верхом свои владения, я заметил светлое платье Лусии. Увидев меня, девушка замахала рукой и, подобрав подол, бросилась ко мне прямо через только что убранное поле. Я придержал коня. Сердце тревожно сжалось.

– Дон Карлос! – голос Лусии рвался. Девушка не могла отдышаться после быстрого бега. – В сухом колодце нашли камзол привратника. Он весь пропитан кровью. Маттео был убит!

Большие, влажные глаза девушки от испуга стали еще больше. Она перекрестилась, шепча про себя «Миссерере», а мне захотелось выразить свои чувства в таких выражениях, какие в присутствии дам не употребляют. «Вот и все, – подумал я, – конец моей беззаботной жизни. Конец богатству и дворянству». И это было бы еще ничего, но, превратившись из благородного идальго в сальтеодора, я навсегда терял Беатрис. Горькое чувство безнадежности нахлынуло, как прилив, и я в нем просто утонул. Обычно я так легко не сдаюсь, но тут было иное. Я словно ощутил Божий гнев. Среди бесшабашного пира я узрел видение повисшего над головой меча.

Лусия терпеливо ждала, пока я приду в себя и соберусь с мыслями. И только сейчас я заметил в ее руке белый конверт.

– Это от сеньора Хуана, – пояснила девушка.

Я побледнел. Впервые в жизни. Это был не страх. А если страх, то я его не узнал.

«Дорогой друг, – писал мне мой враг, – странные вещи происходят в Ваших владениях. Вероятно, в окрестностях водятся разбойники, и, хотя алькад ничего не слышал об этом, из уважения ко мне он обещал заняться делами замка Сильва. Если, конечно, получит на то Ваше милостивое разрешение.

P. S. Правда, моя дочь Беатрис объясняет эту историю несколько по-другому, но я считаю, что бедная девочка просто страдает нервным расстройством от переутомления.

Искренне Ваш Хуан де Вальдоро».

Под прикрытием густого тумана, почти не поднимая весел из воды, к борту «Сан-Фелипе» подошли лодки, спущенные с «Королевы Марии». Используя свисающие с борта веревочные концы, корсары взобрались на борт «испанца», быстро «сняли» часовых, спустили трап, и дикая орда Волка хлынула на безмятежно спящий корабль.

Услышав шум, Карлос выглянул в коридор, прихватив, по долгой привычке, свою безотказную шпагу. Похоже, все было тихо. Но что-то мешало ему вернуться в каюту и досматривать сны. Он шагнул к лестнице, прислушиваясь к ночной тишине. Вглядываться в молочную муть было бесполезно. Неожиданно послышался сухой щелчок. Звуки в тумане обманчивы, но этот раздался так близко. Не раздумывая, Карлос бросился вниз, откатился к стене, и только тут его настиг оглушительный звук выстрела. Он вскочил, бросаясь на звук. В серой мгле мелькнула белая рубаха, и благородная шпага звякнула о сталь абордажной сабли.

– Черт возьми, что здесь происходит, – рявкнул Карлос, – вас послал Родриго?

Ответ озадачил капитана, ибо прозвучал по-английски.

– Бросай оружие, проклятый папист, и если твоя шкура стоит хотя бы три сотни песо – останешься жив.

– Кто вы? – уже спокойнее и тоже по-английски, спросил Карлос, до рези в глазах всматриваясь в смутные очертания человеческих фигур. – Откуда вы взялись?

– С неба, – усмехнулась темнота.

– И, видимо, ищете того, кто смог бы отправить вас назад? – резко спросил Карлос. – Дьявол! Вы попали по адресу.

Он стремительно выбросил руку в сторону темной фигуры и, похоже, достал ее шпагой. На вопль ответил топот сапог. Они загрохотали по коридору с той стороны, откуда Карлос не ждал врагов. Он отступил, коснулся стены, прижался к ней лопатками и снова сделал выпад. И снова шпага нашла цель. На ощупь в белом тумане, промокший как крыса, Карлос вертел шпагой так стремительно, что умудрился ранить пятерых, оставаясь невредимым. Пыл головорезов несколько поутих. Они топтались в трех шагах, не решаясь подойти ближе. В напряженной тишине странно прозвучал сухой смех капитана, больше похожий на кашель.

– Ну что, ангелы, жарко? И чего вам на небе не сиделось?

– Стреляй, Мэт!

Стремительное движение Карлоса на долю секунды опередило выстрел. Пуля ударила в дверь. Испанец выругался и, почти припав к земле, нанес удар. Шпага вошла во что-то мягкое. Возле уха просвистел кистень. Кольцо врагов сжималось. Быстрая, тонкая, безжалостная сталь плясала в руке Карлоса, кроша туман, отзывавшийся стонами и руганью. Прогремел еще один выстрел. Пуля обожгла бок, но сгоряча Карлос не заметил боли.

Не дожидаясь окончания потасовки, Ирис Нортон, которую выгнал на палубу звон клинков, наклонилась к цыганке и быстро зашептала:

– Меня могут обыскать, а тебя, скорее всего, не станут. Сохрани это.

Цепкие пальцы Хатиты сжали продолговатую трубку. Она ни о чем не спросила, полагая, что время для разговоров неподходящее. Маленький Диего стоял рядом, крепко вцепившись в загорелую руку своей новой подруги. Черные глаза поблескивали в полутьме с напряженным вниманием, но без страха. Группа заложников притихла, пытаясь осмыслить положение. Возня по всему фрегату стихала, прекратились крики, звон железа, грохот падающих стульев в каютах. Тишина возвращалась, но теперь она была пронизана безнадежностью.

Свежий бриз раздернул занавес тумана, а потом и вовсе смел его вон. Клочки его еще прятались в складках спущенных парусов, но звезды уже гасли, а горизонт медленно розовел. Над «Сан-Фелипе», залитом кровью, загоралось утро. В маленьком коридоре толпился народ. Никто не хотел уходить, пока не свяжут капитана.

Внезапно Ирис ощутила сильную тревогу. Голос, который она услышала, показался ей знакомым.

– Так что, амиго, стоит твоя шкура три сотни песо или нет?

Ответа Карлоса девушка не расслышала, настолько захватила ее эта мысль. Тот хриплый, уверенный, но какой-то надломленный голос она знала. «Идите, леди и помните, что вам повезло». Это был голос Волка. Беда или наоборот удача? Быстрый ум Ирис уже прокручивал разные варианты спасения, и постепенно в душе крепла уверенность: она сможет переиграть пирата. Должна!

– Капитан, в трюме почти пусто, – доложили откуда-то из-за спины. – На всем корабле только несколько сундуков с тряпьем да железный ящик. Может, бриллианты?

Волк бросил обессиленного Карлоса, чтобы подойти к матросу… и узрел Ирис Нортон. Глаза их встретились. Кадык пирата судорожно дернулся, на жестком лице проявилось безмерное удивление. Серые глаза Ирис, готовой к борьбе, задорно сверкнули:

– Доброе утро, святой отец.

– Леди?!