Глава 9

Керби Клейн опустил подзорную трубу, отделанную серебром, и его рука привычным жестом легла на рукоять пистолета. «Стейк» со свистом рассек волну цвета «электра». Солнце ярилось в небе, и не было ни облачка, чтоб закрыть его разгневанный лик. Но старый моряк резко втянул носом ветер и покачал головой. Вразвалочку подошел Джек Собачий Хвост и запанибрата хлопнул Клейна по плечу:

– Никого нет, Керби. Рик сейчас крутится, как пес, в районе французской Эспаньолы. И пройдет много времени прежде, чем он поймает свой хвост. За это время мы укрепимся на острове и, может, что-нибудь разнюхаем.

Капитан, казалось, не услышал. Он был погружен в тяжелое раздумье, и когда он заговорил, голос прозвучал глухо и беспокойно:

– При такой скорости мы подойдем к острову не раньше завтрашнего вечера.

– Ну и что? – не понял Джек.

– Ветер, – Керби цыкнул языком. – Мне не нравится этот ветер. Волк говорил как-то, что у острова коварные рифы, и если мы не обгоним шторм… – он выразительно щелкнул пальцами и изобразил ладонью, как легкий «Стейк» переворачивается и уходит на дно.

Джек Собачий Хвост невольно поежился. Он плавал недавно, и капризы здешней погоды были для него тайной за семью печатями. Но оснований не верить Керби как будто не было. Черт его знает, может, и правда будет шторм. Джек был не лишен того свирепого мужества, что проявляли корсары в жарких абордажных схватках, и как будто совсем не опасался сюрпризов, которые могли преподнести люди, но перед непостижимой природой просто терялся.

– Бог с тобой, Керби, – пробормотал он. – Зачем так говорить. Еще позовешь беду! Что будет – то будет, но вряд ли шторм нагонит нас. «Стейк» – стрела.

Увидев испуг приятеля, Керби добродушно рассмеялся, сжал жесткими пальцами его плечо и, сказав «Да свершится воля Господня», широко перекрестился. Так же бесшумно, вразвалочку, Джек сошел вниз. Керби остался один. Он машинально гладил большим и указательным пальцем отполированную рукоять пистолета. Не шторм беспокоил капитана. К штормам он был привычен. Не курьер, посланный к Волку на Тортугу. Он знал – даже если парень запьет или погибнет, письмо дойдет до адресата. В этих водах у Волка хватало доброжелателей. И даже не похищение подружки Рика, хотя Керби отлично понимал, что, поступая так, вяжет петлю на свою шею. Его мучило другое, и пистолет тут был бесполезен.

Из трюма Керби попросту сбежал, использовав появление помощника, как предлог. И пленница поняла это. Поняла она и другое. Что он еще вернется, чтобы либо подчинить ее своей воле, либо уничтожить. Но серые глаза девушки безмолвно ответили Керби Клейну, что это уже не имеет значения. Она смотрела на него как существо, уже не подвластное страху. Она что-то решила. И это решение было окончательным.

Окинув быстрым взглядом горизонт и чистейшее голубое небо над мачтами «Стейка» с уныло обвисшими парусами, он торопливо спустился вниз. Кто-то из матросов отпустил вслед соленую шутку, но Керби одним яростным взглядом замкнул языки, как весла в уключинах.

Грязный трюм тускло освещала забытая лампа. Керби увидел пленницу сразу. Светлые волосы, скрывшие лицо, вытянувшееся тело. Безвольно обвисшие руки и ноги…

Тех минут, которые он провел наверху, ей хватило, чтобы воспользоваться веревкой, неосторожно снятой с нее капитаном «Стейка». Пленница все-таки ускользнула от него. Теперь Керби понял, что означал ее странный взгляд. Она была слишком горда, чтобы подчиниться чужой воле. И сделала выбор сама.

Совершенно бездумно он взял нож, подошел к ней и перерезал веревку. Тело пленницы тяжело обвисло на руках Керби. Оно было еще теплым. Осторожно опустив ее на пол, Керби растянул скользящую петлю. Короткие, ловкие пальцы его коснулись тонкой открытой шеи… и ощутили слабые, но ровные удары. Она была жива.

Слишком толстая и жесткая веревка не затянулась как следует. И смерть обернулась заурядным обмороком. И Слава Богу! Впервые за много лет Керби почувствовал настоятельное желание, прямо-таки потребность перекреститься, но, потрясенный поступком девушки, капитан «Стейка» забыл удивиться еще и этому.

Внезапно Керби почувствовал толчок и вздрогнул. Пленница очнулась. Серые глаза смотрели на него со странным выражением. Похоже, и ее что-то безмерно удивило. Сначала он не понял, в чем дело. Потом сообразил: он стоял перед ней на коленях, и жесткая рука его непроизвольно гладила мягкие волосы.

– Вас опасно оставлять одну, леди, – произнес он.

Или не он? Скорее, это был кто-то другой. Голос был лишен азарта и силы и звучал устало. Давно, очень давно не называл он женщину «леди». Но это была самая малая дань уважения, которую заслуживала женщина, оценившая жизнь дешевле чести. Она, конечно, не ответила. Но и не отвела взгляда. Глаза опустил Керби Клейн.

– Зачем? – с искренним недоумением спросил он. – Неужели я действительно так противен?

– Сейчас – нет, – ответила она. Хрипло и очень тихо. – Но полчаса назад вы были омерзительнее, чем ваши «домашние любимцы».

Неожиданно для себя Керби улыбнулся. Этот укол доставил ему удовольствие. Девушка явно возвращалась в мир живых.

– На корабле Люцифера вы оказались так же, как на моем? – спросил он.

– Рик спас мне жизнь.

– И в награду за это, вы стали его любовницей…

Она покачала головой.

– Рик – благородный человек. Он не требовал награды.

– Ах, вот как! – Керби почувствовал себя уязвленным именно потому, что поверил ей сразу и безоговорочно.

Девушка попыталась сесть. Он протянул руку, чтобы помочь, но она еле заметно отстранилась.

– Не бойтесь, – поморщился Керби. – Не трону. Я, конечно, не такой благородный человек, как Рик, но я чертовски любопытен. Вы загадали мне загадку, леди.

– Загадку? – светлые брови взлетели вверх.

– Зачем Люцифер вытащил вас в море. Можете рассказывать сколько хотите о Гаити и испанском золоте, но Керби Клейн пошатался по свету и твердо усвоил – если концы с концами не сходятся, значит, тебе подсунули не те концы. Здесь есть что-то еще. Я это спиной чую!

– Сказать не могу, как мне жаль вас разочаровывать, мистер корсар, – язвительно отозвалась она, – но я понятия не имею, как утолить ваше любопытство. Я не знаю, зачем Рик позволил мне остаться на «Фортуне».

– Охотно верю, – засмеялся пират. – Что на уме у Люцифера, зачастую не знает и сам Господь Бог.

Внезапно смех его оборвался, и глаза потемнели.

– Идет шторм, – произнес он. – Сильный шторм.

– Я знаю, – кивнула девушка. Она постучала по полу костяшками пальцев. – Мне знакомы эти волны. Через четверть часа, а может и раньше, здесь разверзнется ад. И очень может быть, что никто из нас не переживет этой ночи.

Керби Клейн долго смотрел на нее ничего не выражающим взглядом.

– И что, – наконец спросил он. – Вы предлагаете мне перед смертью очистить свою душу молитвой?

– Нет, – ответила она. – Я предлагаю заключить перемирие. Мы продолжим нашу войну утром. Если шторм позволит нам жить.

Керби не ответил. Он просто встал и кивком головы приказал следовать за ним. Ирис подчинилась. Она была слишком слаба, чтобы сопротивляться, и мысленно поблагодарила Господа за шторм, ниспосланный так вовремя.

Когда они выбрались из трюма, заметно потемнело, а на горизонте показались серые клубки, похожие на клочья шерсти. Паруса «Стейка» оживали.

Так Ирис оказалась в капитанской каюте.

Этот бой она выиграла. Но верить Кэрби девушка ни в коем случае не собиралась и поэтому, едва отдохнув, она занялась неотложным делом: осмотрела стены, шкафчик, заглянула в сундук. Там был склад мануфактуры вперемешку с мужскими камзолами как минимум пяти стран и двух эпох. Валялись мятые кружева, шитье.

Ирис вытащила потрепанную женскую шляпу с оборками и лентами и не удержалась от соблазна примерить. К сожалению, в каюте не было зеркала, и она так и не узнала, на кого была похожа. Под тряпками обнаружился тяжелый полотняный мешочек. Ирис распустила шнурки, поминутно оглядываясь на дверь. Тяжелые золотые дублоны и английские талеры девушка пренебрежительно пропустила сквозь пальцы. Она выудила нитку мелкого жемчуга, признала его своим, снятым во время беспамятства, и с чистой совестью присвоила. На дне полотняного кошеля лежал другой – кожаный. Ирис вскрыла и его и тихонько прицыкнула языком. Так тщательно была спрятана небольшая трубка, набитая чем-то мягким и с обоих концов заткнутая пробками. Из одной пробки змеился тоненький отвод. Девушке из хорошей семьи не полагалось знать, что это такое, но Ирис знала. Про этот кошмар моряков ей рассказывал Харди Мак-Кент. Внешне безобидная вещь была взрывным устройством, очень популярным в среде флибустьеров. Если эту штуку зажечь, заткнуть пробки и сунуть в порох, она будет гореть очень долго без запаха и дыма, а, прогорев, натворит немало бед. Девушка припрятала и ее, успев подумать, что за два месяца на Карибском море она вполне усвоила нравы и обычаи пиратов. Будущей леди, невесте графа, конечно, не полагалось обыскивать и грабить Керби Клейна, но, как ни странно, мысль о собственном падении только подхлестнула Ирис к более энергичным поискам. Она перевернула второй шкаф, но не нашла ничего, кроме пустых и полупустых емкостей. Перетрясла стол, отвернула старый, засаленный ковер в поисках тайника, и, за сундуком обнаружила клочки разорванного письма. Услышав шаги, она сунула находку в рукав и уселась в кресло с таким видом, будто не сходила оттуда уже неделю.

«Стейк» накренился, поворачивая на другой галс, и тут налетел неожиданный порыв ветра. Он хлопнул парусами, сорвал с Керби шляпу. Наклоняясь за ней, капитан услышал быстрые шаги и, выпрямившись, увидел Джека. Отдуваясь от быстрого бега Собачий Хвост взбирался на мостик. Глаза пирата были круглыми от испуга. Он что-то кричал на ходу. «Шторм! – разобрал Керби, – мы повернули навстречу чудовищному шторму».

Клейн и сам это понял. Море сделалось белесым и покрылось зловещими «барашками», которые не предвещали шхуне ничего хорошего. Керби подошвами чувствовал, как под днищем перекатываются волны.

– Мы успеем укрыться возле острова? – спросил Собачий Хвост, глядя на капитана и вправду «по-собачьи».

Керби с усмешкой качнул головой.

– Джек, надо ставить штормовые паруса и положиться на Божью волю. «Стейк» – надежная посудина и выдержала не один шторм.

Капитан не стал напоминать Джеку о рифах, острых, как зубы крокодила, со всех сторон окруживших остров. Но сам-то он помнил.

Наблюдая из окна каюты, как матросы убирают паруса, слыша свист боцманской дудки и отрывистые команды, Ирис думала о своем. Уже давно, по известным одним лишь морякам приметам, она угадала приближение шторма, но отвела этому обстоятельству очень скромное место в своих тревожных мыслях. Дочь моря, она не страшилась его капризов и много раз спокойно смотрела в грозный лик разбушевавшейся стихии. Сейчас буря пришла ей на помощь, как надежный друг. Волны росли на глазах, достигая устрашающих размеров.

Шхуна развернулась носом к волне. Мягкая лапа подняла «Стейк» под днище, шхуна заскользила по ней, взбираясь наверх, и вдруг накренилась… секунду балансировала в таком неестественном положении и полетела прямо в ад. Соленая вода накрыла скорлупку, но быстро схлынула. «Стейк» выровнялся и снова вскарабкался на волну. Поливало сверху и снизу. Вода была везде. Ирис покинула ненадежное кресло, легла на сундук и вцепилась в крышку. Шторм крепчал. Скорость ветра росла с каждой секундой. «Стейк» куда-то несло. Позабыв, где верх, где низ, шхуна стала беспомощной игрушкой моря. Но люди, почти шестьдесят человек – букашки перед лицом стихии, отказывались верить в свою беспомощность. Убрав основные, поставив штормовые крепкие паруса, закрепив оба якоря, они, спокойные и собранные, готовились к долгой борьбе за свою жизнь.

Воды лагуны были прозрачны. Капитан несуществующего корабля, отталкиваясь шестом, направлял грубо связанный плот к скальной гряде, окружившей остров. Шторм все-таки нагнал их. И после долгих, страшных часов, почти лишив людей воли и надежды, вынес обреченную шхуну туда, куда Керби так стремился. К затерянному острову рядом с берегами испанского Мэйна. И разбил ее о скалы.

Матросы, подчиняясь скупым, точным командам боцмана Райли, ставили лагерь и ловили черепах. Эти страшноватые на вид, но очень вкусные рептилии водились тут в изобилии. Некоторые достигали таких размеров, что можно было поверить в то, что Земля покоится на трех слонах и огромной черепахе. С борта «Стейка» спустили сундук. Следом, ловко скользнув по якорной цепи, на плот спрыгнул матрос. За ним не так ловко, но быстро спустилась девушка. Керби даже не узнал ее сначала. В мужском платье, в камзоле с чужого плеча, который был ей немного велик, она напоминала корабельного юнгу. Ирис смахнула со лба непослушную прядь и улыбнулась Керби.

– Доброе утро, леди, – Керби, не осознавая того, улыбнулся в ответ. – Я вижу, у вас хорошее настроение.

– А оно у меня всегда хорошее, – отозвалась Ирис, щуря на солнце серые глаза. – Чтобы его испортить, нужно что-нибудь посильнее кораблекрушения.

– Мы можем провести на этом острове всю оставшуюся жизнь. Он не нанесен на карты, – произнес Керби, любуясь легкими движениями девушки.

На мгновение Ирис прекратила укладывать узлы и ответила, пожимая плечами:

– Возможно. Но это не худшее место на земле.

Пират шевельнул выгоревшими бровями. Немногие из его бывалых матросов приняли катастрофу так же спокойно, как эта светская дама. Кто же она? Как оказалась на пиратском бриге? Что ее связывает с Риком?

Керби до сих пор этого не знал. Впрочем, какая разница?

– Ваш оптимизм неподражаем, – признал он. – Хотел бы я знать, где вы берете силы, чтобы так невозмутимо принимать удары судьбы.

Ирис посерьезнела. Она выпрямилась – тонкая, как тростинка, и крепкая, как закаленная сталь. Серые глаза глядели мимо Керби на расколотый борт шхуны.

– Удары судьбы… – проговорила она больше себе, чем ему. – Смотря, что понимать под этим словом.

Солнце медленно садилось на зонты огромных пальм, венчавших остров зеленой короной. Береговые братья звали его «Золотым». С ним была связана еще одна пиратская легенда. Будто бы один из знаменитых флибустьеров – то ли Морган, то ли Лолоне – награбил столько золота, что корабли стали тонуть. Тогда он сгрузил слитки драгоценного металла и утопил у этих берегов.

Ирис этого не знала. Она вообще не представляла, куда забросил ее господин Случай. Знала лишь, что Эспаньола далеко и ей туда никак не попасть.

Наблюдая, как от беспокойных мыслей темнеют глаза девушки, Керби подумал, что этой ночью она едва не погибла. Волны захлестнули разбитую шхуну. «Стейк» держался на воде лишь потому, что крепко сел на риф.

Команда пыталась покинуть корабль. Носовая шлюпка вошла в воду кормой и тут же перевернулась. Сообразив, что девушка в опасности, Керби позабыл о своих обязанностях. Бросился наверх. Скользя и спотыкаясь, цепляясь за все, что торчало и не могло отвалиться, барахтаясь, как тонущий пес в волнах, гулявших по коридору, Керби добрался до каюты. Там тоже была вода. Она затопила все помещения и прибывала со скоростью, ужаснувшей морского волка. Девушка стояла на сундуке, вцепившись в стену, и внимательно, без малейших признаков паники наблюдала, как подходят ее последние минуты. Видимо, она еще на что-то надеялась. А может быть, просто не знала страха. Сила волны, бьющей в расколотый борт шхуны, была так велика, что женщине, даже такой бесстрашной, нечего было и думать о спасении. Добраться до берега?! Путь в рай казался короче.

В тот миг его словно приподняла какая-то сила. Он рванулся к ней, сгреб в охапку и вытащил из каюты. Он плыл к берегу, рассекая воду одной рукой, а другой поддерживал свой главный приз – неизвестную девушку.

Громадные волны отбрасывали его прочь от цели и, несмотря на все усилия, он удалялся от берега в сердитое море. Дальше и дальше. Черная ночь, повисшая над черной водой, казалась ему бесконечной… Но Керби даже не думал о том, чтобы сдаться. Он греб и греб, уже не стараясь достичь берега, а только чтобы удержаться на воде. И удержать Ирис. Он доплыл до Золотого острова, когда наступило утро и море успокоилось. Керби вытащил полумертвую девушку на песок и, не дав себе ни секунды передышки, стал ее откачивать: нечаянную спутницу, похищенную из-за денег… Зачем он это делал? Керби и сам не смог ответить. Почему-то жизнь ее стала для него важной.

Она закашлялась и открыла глаза. Увидела склонившееся над ней лицо Керби и снова зажмурилась.

Матросы с разбитой шхуны даром времени не теряли. Судя по всему, Керби приказал им устраиваться на острове капитально. Часть пиратов валила деревья, другая занималась земляными работами. Для Ирис сам капитан построил удобный шалаш чуть поодаль от пиратского лагеря. С одной стороны, это было неплохо, но с другой… По нескольку раз на дню Ирис ловила на себе настороженные, а порой откровенно враждебные взгляды. Она была чужой здесь, и даже мужская одежда, которую дал ей предусмотрительный Керби, не спасала.

Она все равно оставалась женщиной, а женщина на корабле – к несчастью. В носке сапога, немного мешая ей при ходьбе, лежали листки разорванного письма. Может быть, они скрывали разгадку какой-то важной тайны, а может, ничего не значили. Не ответишь, пока не посмотришь, а на это все как-то не находилось ни времени, ни места.

За раздумьями Ирис как-то не заметила, что ее уединение нарушено. Снаружи, совсем близко, слышались голоса. Много голосов. Английская речь мешалась с французской, но тон выкриков был единодушно враждебным. Девушка села на шерстяном одеяле. Прислушалась. И внезапно похолодела от ужаса. Пираты, наверное, все, что уцелели, весь лагерь Керби, собрались у ее шалаша и были полны решимости рассчитаться с ней за разбитый корабль.

– Она ведьма, – расслышала Ирис сквозь разноголосый гомон. – Это она вызвала шторм. Рейф и Джолли потонули в трюме как слепые котята.

– Повесить! – яростно требовали голоса пиратов. – Повесить сейчас же! Может, тогда Бог сжалится над нами.

– Назад, висельники! – прогремело совсем рядом, легко перекрывая разноголосый гул. – Чтобы повесить ее, вам сначала придется повесить меня, а это будет потруднее. Что ты притих, Дигги Дейл? Ты ведь веришь в Господа? Ты хочешь ему услужить, чтоб он послал за тобой ангела? Так подходи! Я причащу тебя вот этим, пес плешивый!

С замершим сердцем Ирис узнала голос капитана Керби Клейна. Это он встал на пути своей команды. На пути людей, которые пришли ее убить. Ирис оглянулась назад. Можно было попробовать разобрать заднюю стенку шалаша и скрыться в лесу. Она бросилась было туда, но опомнилась. Конечно, пираты заметят ее бегство. Да и куда ей деваться на острове, какая сила сможет уберечь ее от беды, если погибнет ее единственный защитник.

– Керби, она заморочила тебе голову, – произнес кто-то негромко, но убедительно. – Ведь это она заставила тебя повернуть «Стейка» навстречу шторму, так или нет?

– Заткнись, Карадек, пока я не вставил тебе свинцовый кляп! – рявкнул Керби. – Девушка – ведьма она или нет – моя добыча. Кто тронет ее – подохнет! Я сказал.

Пираты притихли, но это была зловещая тишина. Ирис в полном отчаянии поняла, что Керби переступил черту, нарушил какие-то нерушимые пиратские заповеди и его авторитет больше не стоил ни гроша. Нужно было срочно спасать положение. И сделать это придется ей. Самой.

Ирис наскоро прибрала волосы, откинула одеяло, которое занавешивало вход, и вышла. Вечерело. Воздух после шторма казался влажным, прохладным и чистым. Прямо перед собой девушка увидела угрюмые и решительные лица. На Керби никто не смотрел. Ирис угадала правильно – он больше не был капитаном, человеком, чьи приказы не обсуждаются.

– Что здесь происходит? – спросила она и с облегчением отметила, что голос ей повинуется. Керби Клейн бросил на нее лишь один короткий взгляд, но его хватило чтобы понять – капитан считал положение безнадежным. Ирис сделала еще полшага вперед и обвела взглядом оборванных, грязных людей. Людей? Может быть, где-то, когда-то, в Англии или во Франции они и были людьми. Но здесь, на забытом Богом островке, с них слетел последний лоск цивилизации, обнажив животные инстинкты. Сейчас ими правили ненависть и суеверный ужас. Обращаться к их разуму было бесполезно. Он молчал. Нужно было сыграть на какой-то другой струне.

– Итак, я ведьма и погубила ваш корабль, – Ирис заставила себя рассмеяться, – вероятно, для того, чтобы остаться здесь, в вашей милой компании, и предоставить вам редкое удовольствие совершить казнь через повешение.

Пираты молчали, не решаясь выстрелить или шагнуть вперед. Видно, и впрямь верили в ее сверхъестественные силы.

– Вы, похоже, слишком глупы, чтобы понять то, что понял ваш капитан. Он-то поумнее вас всех вместе взятых.

Если бы кто-нибудь сейчас взглянул на Керби, то заметил бы, как у того отвисла челюсть. Но внимание пиратов приковала девушка, которая стояла на виду, слабая и беззащитная, и смотрела на них без страха. Скорее – с презрением.

– Вы ведь знаете, что Джеймс Рик возит с собой карту, за которую любой из вас сядет в костер.

Кадык капитана судорожно дернулся, но Керби промолчал. А Ирис продолжала:

– Неужели вы думаете, что ваш капитан поссорился бы с Риком из-за каких-нибудь двух тысяч песо, которые можно получить за меня? Да разве вы так плохо соображаете, что не в состоянии понять простую вещь, – воскликнула Ирис. – У Джеймса Рика есть карта, но ведь у вас есть я! Объяснять дальше или сами додумаетесь? Пока я жива и невредима, вы можете ставить любые условия.

– Керби, она говорит правду? – спросил коренастый малый в синей блузе, тот, кого капитан назвал Карадеком. – Ее жизнь действительно стоит так дорого?

– Она говорит истинную правду, такую же чистую, как та, что написана в Библии, – устало усмехнулся Керби. – Ее жизнь действительно стоит дорого, а вы все действительно шайка болванов. Вы долго еще собираетесь здесь торчать? – рявкнул он вдруг. – У леди нет ни малейшего желания любоваться на ваши рожи. Да и у меня тоже. Вон отсюда, отродья старой обезьяны!

Гроза миновала. Надолго ли, нет, но миновала. Ирис с трудом перевела дух и опустилась прямо на траву.

Силы оставили ее внезапно, словно уходившие пираты забрали их с собой. Ей хотелось плакать, но слез не было. У Керби, напротив, настроение было самым радужным.

– Леди, я буду носить вашу тень как шлейф, чтобы никто не посмел на нее наступить, – высказал он.

Эту фразу он услышал еще в детстве, с подмостков бродячего театра. Она запала в память своей очевидной бессмысленностью, но сейчас Керби был доволен, что смог ее припомнить. Она, как нельзя лучше, выражала всю глубину его восхищения.

Ирис снисходительно улыбнулась. Это слепое обожание со стороны пирата немного льстило ей, немного смешило и совсем не пугало. Женским чутьем она поняла, что ее власть над капитаном безгранична. Она может просить, нет, требовать что угодно, хоть луну с неба. Каким бы диким не был каприз, он только упрочит ее власть. Но сейчас ей не хотелось царствовать и править. Ей хотелось остаться одной, а это была единственная вещь, о которой сейчас просить не следовало.

– Вы понимаете, мистер Клейн, что то, что я наговорила вашим людям – полнейшая чепуха? – спросила она безжизненным голосом.

– Но почему? – возразил Керби.

– Я же вам говорила… Рик мне не брат, не муж, даже не кузен.

– Тогда кто? – быстро спросил Керби.

– Не знаю, – созналась девушка.

Пират привстал. Темные глаза смотрели требовательно и беспокойно.

– Скажите мне правду, леди. Какой бы она ни была, я не обижу вас, даю слово.

– Я понимаю, как важен для вас мой ответ, – слабо улыбнулась Ирис, – но ответа нет. Я действительно не знаю.

– Что ж, – кивнул Керби, – может статься, вы вскоре узнаете это, леди. Вы ведь хотите знать, что в том письме, которое вы у меня украли? Сделайте милость, не нужно глядеть на меня так испуганно. Да, да, я знал об этом. Еще до того, как дьявол прибрал «Стейка». Если я все рассчитал правильно, через пару месяцев у нас будут гости. Джеймс Рик и мой старый дружок Волк, – заметив, как Ирис вздрогнула, Керби понял, что это имя ей известно.

– Через два месяца? – переспросила она.

– Именно, – кивнул Керби, – и вот тогда мы узнаем, что – правда, чистая, как Божье слово, а что – полнейшая чепуха. А теперь отдыхайте, леди. Эта ночь будет спокойной.

Он ушел, не оглядываясь, туда, где горели костры пиратского лагеря. Благодаря ей, он снова стал капитаном этой банды. И именно на нее, как на наживку, он собирался ловить Джеймса Рика. И причиной всему были эти трижды проклятые сокровища, которые, если верить капитану «Фортуны», существовали лишь в воображении пиратов. А ведь минуту назад он смотрел на нее так, что она почти поверила в его искренность. Черт возьми, до чего же грязная штука – жизнь.

Чуть потрескивая, тускло горела плохая, сальная свеча, скорее сгущая, чем рассеивая мрак. На полу, покрытом засохшей коркой грязи, была брошена старая, вытертая до дыр овечья шкура. Она являлась единственным предметом меблировки. Если не считать толстой железной цепи, которая свернулась в углу, как змея, готовая ужалить. Тело графа Эльсвика еще помнило тяжесть и унизительный холод кандалов. Но сейчас его не заковывали. Видимо, решили, что он получил хороший урок. Граф оброс, обносился. Кожа, привыкшая к хорошему мылу, зудела невыносимо. Стояла удушливая жара, и одежда Эльсвика, задубевшая от пота и грязи, отвратительно пахла. И не только одежда. Сам воздух здесь казался грязным и тягостным. Он не знал, сколько прошло времени с тех пор, как его заставили спуститься сюда, в тесный трюм корвета «Долорес». Не знал – ночь наверху или день. Не знал – вышел ли корвет в море или все еще находится в порту. Впрочем, о последнем он мог хотя бы догадываться.

Корвет почти не качало, а на верхней палубе по большей части было тихо. Да и еду ему доставляли хоть и скверную, но постоянно – свежую. Видимо, «Долорес» еще не поднимала якорей. Впрочем, ему было все равно.

Граф не мерил шагами трюм, как заключенный – камеру. Что там мерить? Шесть шагов вдоль да пять поперек. Ходи – не ходи, наружу хода нет. Он сидел на своей овчине, подтянув колени, и смотрел в пол.

Сначала вспоминалась Англия. Потом – Ирис. Но лицо невесты отчего-то стерлось в памяти, и Эльсвик ловил себя на том, что мысленно он заменяет его другим. Кажется, эту девушку звали Мэри? Хорошая девушка, но что с того? Она что-то говорила насчет побега? Очень может быть.

Граф вздыхал, менял положение и снова уплывал мыслями в глубины памяти, не замечая или не желая замечать, что эти путешествия становятся все короче, а подлинные воспоминания заменяют фантазии. В той, другой жизни Ирис любила его. А этот наглый испанец… А испанцев там вообще не было. Или были, но вели себя как джентльмены. Его, конечно, расстреляли, но перед этим дали мыло, бритву, горячую воду и чистую одежду… Он умер, гордо вскинув голову, со словами «Да здравствует Британия!» и сам скомандовал «Огонь!».

Мерзкий скрип люка прервал приятные мысли Эльсвика о геройской смерти в чистом белье. Старый испанец приносил миску с серым варевом и кусок хлеба. Ложки графу не полагалось. Он, уже почти привыкший к этому или, скорее, утративший способность к сопротивлению, равнодушно глядел мимо миски и мимо испанца.

Когда тот исчезал в люке, Эльсвик даже не замечал, потому, что опять грезил наяву.

Однако на этот раз голод взял свое. Эльсвик потянулся к миске и случайно задел свечу. Она покачнулась. Капля сала упала на овчину, и запах, каким бы он ни был противным, раздразнил аппетит.

Граф привстал, но в этот момент свеча покачнулась и упала. Запахло паленой шерстью. Эльсвик взглянул, не проявляя, впрочем, особого интереса, в ту сторону, и увидел, что его «постель» дымится. Первой мыслью было – подойти и затушить, но потом он мрачно усмехнулся и опустился на пол в трех шагах от начинающегося пожара.

Вряд ли Эльсвик отдавал себе отчет в том, что происходит. Рассудок его ослабел. Он смотрел на огонь с чувством мстительного удовлетворения, размышляя о том, как займется старое дерево и вспыхнет на воде чудовищный костер, в котором заживо изжарятся все, кто посмел его так унизить. Свою собственную гибель он то ли упустил из виду, то ли просто не счел нужным об этом побеспокоиться. Пожар разгорался, давая больше дыма, чем огня. К паленой шерсти примешивался запах какой-то кисели. Граф закашлялся, но не двинулся с места. Им овладела странная апатия и полное безразличие ко всему. Серый клубящийся чад заволакивал стены, и в полутьме возникали странные картины: остроносые корабли, бережно несущие громады парусов, дымные черные горы и золотые острова… «Берег Рая», подумал Эльсвик. Он встал, удивляясь, как легко подчинилось ему тело, еще недавно бывшее непослушным. И шагнул из грязного трюма прямо на золотой берег, залитый солнцем.

Граф очнулся от кашля, разрывающего грудь, и с трудом разлепил слезящиеся глаза. Тесный трюм был заполнен дымом, и кое-где начинали проскальзывать крохотные красные язычки. Граф отполз к стене, стараясь спастись от жары, но напрасно. Похоже, именно так чувствовали себя грешники, попавшие на сковородку. Однако он-то здесь при чем? Что бы он ни сотворил, гореть живьем – это слишком. Как они посмели приговорить его к костру? И почему аутодафе нужно было устроить в чреве собственного корабля? Глупо. Глупые люди.

Глупые люди, глупый народ. Хотя позвольте?.. Причем тут испанцы? Никто его не поджигал. Он сам уронил свечку, а потом…

Эльсвик окончательно пришел в себя и встал, сотрясаясь от кашля. В сером горячем тумане утонуло все, что еще можно было увидеть глазами, но граф вытянул руки и шагнул вперед. И больно ударился обо что-то острое. Ему повезло. Это оказалась лестница. Эльсвик втащил себя наверх и, что было силы, забарабанил в люк.

Ничего. Его не слышали.

Наверху оказалось еще жарче, Эльсвику почудилось, что одежда на нем тлеет. Он по-настоящему испугался, рывком приподнялся и загрохотал по крышке люка изо всех сил.

Послышались шаги. Лязг, который на этот раз показался ему райской музыкой. И в щель в потолке хлынул чистый морской воздух и дневной свет. Граф выполз наружу, щурясь и чувствуя себя наверху блаженства.

Однако оно оказалось недолгим. Его резко рванули за шиворот, и полновесный удар в лицо снова погасил для него солнце.

Второй раз он пришел в себя от сырости и понял, что лежит в луже. Вечерняя прохлада была приятной, а свежий воздух просто волшебным, хоть и пах не розами, а дегтем и соленой рыбой. Откуда-то сбоку послышалась речь, которая показалась Эльсвику округлой, литой и тяжелой. И вроде бы смутно знакомой. Граф не знал испанского, но какое-то время увлекался латынью. Он напряг слух, пытаясь уловить хотя бы общий смысл. Однако у той тарабарщины, которую услышал граф, было очень мало общего с языком Вергилия. Не было это и испанским. Вряд ли кастильский аристократ смог бы разобраться в быстром говоре матросов «Долорес». Но зато для любого контрабандиста, разбойника или работорговца Вест-Индии местное арго было столь же ясным и однозначным, как надпись на дублоне.

Пока граф приходил в себя, лежа на нижней палубе корвета, матросы сноровисто приволокли еще одно ведро воды и выплеснули на Эльсвика. Тот откашлялся, мотнул головой и сел.

Для острастки, чтоб неповадно было снова дурить, испанцы решили графа высечь.

Он понял это лишь тогда, когда пара крепких молодцов подхватила его под мышки, проволокла чуть дальше по палубе и бросила животом на жесткую деревянную скамью, а длинный, как жердь, хмурый парень, содрал с Эльсвика обноски и накрепко прикрутил к скамье серой пеньковой веревкой. Граф дернулся, запоздало сообразив, какому унижению подвергается, но жесткие жгуты впились в тело и не пустили. Эльсвик попытался привстать, озираясь…

К немалому удивлению графа, моряки «Долорес» не спешили сбиться в кучу, чтобы поглазеть на него.

Смуглые бородатые мужчины сосредоточенно занимались своими делами. Да и немного их было. Раза в два меньше, чем на «Полярной звезде». Эльсвику удалось рассмотреть, что поблизости от корвета, справа и слева поднимались мачты парусников, и расслышать, как шумит прибыльный торговый порт. Его догадка оказалась верна. «Долорес» по-прежнему стояла на якоре в заливе Маракайбо.

Но долго озираться ему не дали. Ровно столько, чтобы принести плетку и отыскать человека, охочего этой плеткой помахаться. И еще ровно столько, чтобы Эльсвик успел твердо решить, что свое достоинство он не уронит и кричать не будет, пусть его хоть четвертуют.

Того, кто взялся «вправить милорду мозги», Эльсвик не увидел, потому что малодушно зажмурил глаза. А услышав свист, рассекающий воздух, торопливо закусил губу. Но первый удар пришелся по скамье, в двух дюймах от лица графа, и он с ужасом услышал звук, очень похожий на треск…

Испанец пугал его. Узким, жестким, задубевшим от крови кожаным ремешком с завязанным на конце узлом, для тяжести, запросто можно было с одного удара перебить эту белую, жидкую спину. Чего уж там, доски перерубали… Но хозяин не велел, а слово хозяина здесь было законом. И когда плетка свистнула в другой раз и опустилась туда, куда нужно, оставляя на незагорелой коже багровый шрам, даже Эльсвик, полуоглохший от стыда, ярости и боли, понял, что его щадят.

Сколько это продолжалось – граф не знал. Наверное, не очень долго. Потому что долго он бы просто не выдержал. Не помогла бы и глухая звериная ярость, поднявшаяся откуда-то из глубины его существа, чтобы поддержать. А он и не знал, даже не предполагал, что в нем есть такое.

Эльсвик сдержал свою молчаливую клятву и не проронил ни звука, хоть и до крови искусал губу. И когда все неожиданно кончилось, и ослабли веревки, и он понял, что больше не нужно грызть губы, сдерживая крик, жаркая волна прокатилась по всему телу и бросилась в лицо. Сначала, не признав, Эльсвик принял ее за стыд, но потом сообразил: это была гордость. Не холодная, надменная гордость аристократа, а яростная, боевая – гордость человека, только что выдержавшего схватку и победившего в ней. И это новое чувство подстегнуло графа.

Он не дал стащить себя с лавки, как куль с мукой, а поднялся сам, презирая тело, вспыхнувшее болью, и с вызовом взглянул на того, кто взялся его «поучить».

Посмотреть в глаза человеку, который только что прилюдно унизил тебя – на это нужно было решиться. И если б не эта, новая сила, Эльсвик, наверное, опустил бы глаза. Но сейчас он, зажав в себе растоптанное достоинство, вздернул подбородок, стремясь втайне даже от самого себя, взять реванш. Или хотя бы запомнить.

Чтобы потом, если доведется…

Это был темноволосый человек средних лет – широкоплечий, но худой, с ломаными чертами лица и непомерно-широкой переносицей. Но всего удивительней были глаза. Эльсвик не рассмотрел, какого они были цвета, настолько неожиданным показалось ему выражение этих глаз. Ни жестокой радости, ни кровожадного удовлетворения. Только легкая усталость, простительная человеку, который только что неплохо потрудился. Да, пожалуй, насмешка. Но не злобная, а так… никакая, относилась она, похоже, вовсе не к британскому графу. Но к кому?

Осуществить свое намерение – гордо дойти до корабельного трюма, граф не смог. Сил хватило только на этот взгляд. А потом он опустился на палубу и, хоть не терял сознания, но понял, что с места не сдвинется. Просто не сможет.

В сумерках огромный, как медведь, грубоватый парень, объяснившись знаками, отвел графа к мачте и умело замкнул вокруг пояса железный обруч. Эльсвик и не подумал сопротивляться. И страх тут был не при чем.

Медленно, с трудом, но граф все-таки начал постигать науку «непротивления неизбежному». Прикованный к мачте здоровой, в руку толщиной, цепью он учился терпеть и ждать.

«Долорес» все еще стояла на якоре, хотя величественный «Сан-Фелипе» давно отчалил. Причину такой медлительности не понимал не только пленный Эльсвик, но и большинство матросов. Но никто ни о чем не спрашивал ни капитана, ни старого, седого штурмана-португальца. Им было велено ждать – и они ждали.

Интерес к пленнику быстро пропал, тем более что сам Эльсвик вел себя спокойно и сдержанно. Ничего не требовал, оскорблений не выкрикивал, просто тихо сидел, сгорбив красные, обгоревшие плечи, и смотрел прямо перед собой бездумными светлыми глазами.

Кормили его два раза в день, и, по его нынешним представлениям, вполне сносно. Жизнь моряков протекала у него на глазах – праздная жизнь людей, в общем-то, не избалованных бездельем и, зачастую, не знающих, как распорядиться этим нежданным даром небес. Испанцы пили дрянное вино, играли в кости, иногда вспыхивали короткие, яростные драки. Случалось, на палубу капала кровь. Тогда появлялся боцман, и здоровенными кулаками и сочной бранью восстанавливал порядок. Худые, бородатые люди жадно посматривали на близкий берег, куда их почему-то не пускали, но протестовать не смели.

В ту ночь, по счету – третью, граф, беспокойно дремавший на жесткой палубе, проснулся от противного скрипа. Приоткрыв глаза, он осторожно осмотрелся, медленно поворачивая голову. Темно было – хоть глаз коли. Новолунье. И фонари, освещавшие палубу, кто-то позаботился убрать. Полагаясь больше на слух, чем на зрение, Эльсвик определил, что к «Долорес», стоявшей на рейде, причалила шлюпка. Спустя несколько минут, опять-таки, судя по звукам, на палубе появились какие-то люди и, покряхтывая, тихо, но с чувством поругиваясь, втащили что-то очень тяжелое. Граф вглядывался во тьму до рези в глазах и напрягал слух, но тщетно. На «Долорес» стояла тишина. Вспыхнувшая, было, тревога, что на корабль напали и сейчас начнут беспорядочную резню, пропала. Ясно, что никто бы не отважился на такое у самого берега. Трап, похоже, подняли, и шлюпка тихо, почти не поднимая весел из воды, отошла от корвета.

Осторожно, поддерживая цепь, чтоб не звякнула, граф приподнялся, пытаясь разглядеть ночных гостей.

Глаза, уже привыкшие к темноте, различили у правого борта темные силуэты. Но сколько их и кто они, Эльсвик не понял.

На корабле явно происходили странные вещи, причем команду в известность не поставили. Две темные фигуры растворились в ночи, причем, без сомнений, уволокли с собой какую-то тяжесть. Остальные направились вперед… К нему. Вернее, не к нему, а, конечно, к капитанской каюте. Эльсвик отпрянул и плотно зажмурился. Шаги приближались. Негромкий разговор по-испански… И вдруг порыв ветра принес аромат тонких духов.

Странная компания прошла мимо, и граф, не утерпев, приоткрыл глаза, повернув голову вслед уходящей незнакомке. Но ничего не увидел, кроме плотного темного плаща, скрывавшего невысокую изящную фигуру.

Женщина? Жена капитана или его дочь? Какая-нибудь пассажирка? Но отчего в такой тайне? Видела ли она его? Вероятно, нет. Женщины по природе своей сострадательны. Или это такая же английская пленница? Но тогда…

Граф не успел додумать, что «тогда», потому что услышал знакомый, отвратительный лязг. Открывали корабельный трюм. Эльсвик сжался, старательно притворяясь спящим и ожидая «медведя», но никто его не тронул, и вскоре на палубе снова установилась мертвая тишина, которую нарушал лишь периодический звон корабельного колокола, отбивавшего склянки.

Ночь подарила Эльсвику загадку и бессонницу. И кое-что еще, но об этом он узнал значительно позднее. А на рассвете «Долорес» подняла паруса и вышла в открытое море.

Неслышно ступая по мягкой траве, она пробиралась в сторону леса. Где-то поблизости слышались голоса, и тянуло горьковатым дымом.

Тридцать восемь человек унес шторм. Две трети экипажа. Невольно Ирис подумала, что доля остальных, в случае удачи экспедиции, увеличилась втрое. И мысль эта не показалась ей кощунственной. Жестокая мораль этих мест оставила на ней отпечаток. Наверно, не скоро она от него избавится. Если выживет. Но эти мысли занимали ее недолго.

Ирис шла вперед, стремясь уйти как можно дальше от лагеря и от Керби до того, как ее отсутствие заметят и начнут искать. Ей хотелось поразмышлять в одиночестве.

Она снова попала в ловушку. А друзья, меж тем, нуждались в помощи. Ей не везло с самого начала. Вернее, как выразился Волк, «слишком везло». Не раз и не два она могла погибнуть, но с честью выходила из расставленных капканов, а ведь их ставили люди, знавшие в этом толк. Все это можно было объяснить лишь невиданной благосклонностью фортуны. Но цель ее была все так же далека. Сейчас она остро жалела, что нет рядом Харди Мак-Кента и Дика Вольнера. Они остались на корабле Рика. Ирис скрыла от них свое бегство, решив, что в одиночку будет легче ускользнуть от ищеек Родриго де Вальдоро, а жемчужное ожерелье за двадцать тысяч песо навербует ей помощников, сколько нужно и даже больше. Жемчуг был при ней, но на Эспаньолу она могла попасть разве что вплавь. Это кораблекрушение было фатальной неудачей.

Ирис задумалась так, что едва успела остановиться. Она чуть не налетела на низко висящую обломанную ветку. Девушка огляделась. По правую руку от нее из земли выступали какие-то каменные обломки, заросшие густым кустарником, а совсем рядом высился огромный платан, размером со среднюю башню.

У берега открывалась скалистая бухта. Очень удобная для стоянки, но попасть в нее можно было, разве, по воздуху. Ирис угодила к приливу и, рассматривая хищный оскал рифа, содрогнулась – что же тут было во время отлива? Вокруг немыслимого нагромождения почти отвесных скал сплетались в косы и скручивались воронками вьюнов течения, гибельные для легких кораблей. Но сразило девушку не это. Посреди недоступной бухты на якоре стоял огромный трехмачтовый фрегат. Прекрасный корабль знал лучшее место и, без сомнения, единственное, годное для корабля такого водоизмещения. Фрегат стоял со спущенными парусами, как гордый лебедь. Линии его бортов были так элегантны, что любой мало-мальски сведущий человек мог бы без ошибки назвать место его постройки – Кадис. Его нельзя было увидеть с моря. Разве что подойти совсем близко, но этому мешали скалы. Трудно было заметить его и с суши – густой лес совершенно скрывал стоянку испанца от посторонних глаз. Хитро. Очень хитро. Кто бы ни командовал этим красавцем, шляпой его не назовешь. Ирис криво улыбнулась. Чтобы узнать название корабля и имя владельца, ей не надо было подниматься на борт. Это был флагман эскадры испанского сеньора, дона Хуана де Вальдоро, не так уж давно почившего… Так что же? Крушение, забросившее ее на остров, было счастливой случайностью? Шепотом она поблагодарила Бога за этот чудесный подарок.

Внезапно девушка сообразила, что на «Сан-Фелипе» ее еще не забыли и могут увидеть с борта. Окинув корабль еще одним пристальным взглядом, она бросилась в глубь острова, под защиту кустов и деревьев.