Ника была довольна: случайная встреча в «Гостиной» удалась. Полонский дал Инночке свою визитную карточку, и девушка, кажется, обрадовалась… Отлично!

Позавтракав в «Гостиной», Ника ехала домой в приподнятом настроении. Она машинально переключала передачи, поглядывала в зеркало заднего вида, давила на газ или тормоз. Но мысли ее были далеки от влажной осенней дороги.

С чего начать борьбу с Соломатиным? Не с поисков же киллера – это было бы слишком пошло, дорого и банально.

Ника не может бодаться с убивцем лоб в лоб. Не те весовые категории.

Гораздо лучше подобраться к нему с тыла. Нащупать слабое место там, где он и не ожидает подвоха. Но как найти брешь в глухой обороне противника?

Для начала Ника решила покопаться в Интернете. О чем там только не пишут! Наверняка и о Соломатине не раз упоминали. В пятницу она задержалась на работе и оседлала компьютер своего рекламиста Петюни – только его «машина» была подключена к сети.

Ника ввела в поисковую систему ненавистные фамилию и имя. Ее тут же отослали на сайт «Паблик. Ру», где отслеживались все газетно-журнальные публикации последнего десятилетия.

Оказалось, что пресса не единожды перемывала косточки Соломатину. И в основном его имя звучало в связи с делом двухлетней давности: компания, которую возглавлял Олег Петрович, неожиданно получила крупный и богатый заказ на поставку компьютеров и оргтехники для правительственных структур. Газеты тогда глухо намекали, что такой выгодный подряд Соломатин получил не просто так. Наверное, домысливали журналисты, кого-то из чиновников на самом верху он хорошо подмазал. Газеты пытались строить домыслы… Пытались отследить связи предпринимателя… Государственная налоговая служба вроде бы даже пробовала возбудить против бизнесмена дело… Но потом как-то само собой все стихло. Сошло на нет. Имя Соломатина исчезло с газетных полос. И, судя по преуспевающему виду, с каким бизнесмен сидел на сцене у Спивакова, ничем плохим лично для него эта история не кончилась. А скорее – закончилась даже чем-то хорошим, денежным. Может, только у него появились недруги в налоговой полиции. Так у кого из серьезных бизнесменов их нет!

«Эта история двухлетней давности – уже зацепка, – решила Ника. – С нее мы и начнем копать…»

Гораздо больше Нику беспокоило другое.

Неделю назад она обнаружила, что за ней следят. Не очень-то она и расстроилась. И уж по крайней мере – не испугалась. Подумаешь, новость – Баргузинов опять проверять ее вздумал. Чем бы дитя ни тешилось – лишь бы по ночам ее грело.

Но нынешние «хвосты» оказались какими-то странными. Если их приставил Иван, то почему же он так взъярился тогда, в воскресенье? Почему решил, что на Спивакова она ходила с любовником? С чего Баргузинову тогда подозревать ее? И устраивать тот ужасный скандал? Что, наружное наблюдение ему ничего не докладывает? Или докладывает – но не так? Может, у ребят, сидящих у нее на хвосте, с Баргузиновым какие-то свои счеты? Они специально ему гадостей наговорили?

Ведь тогда, на концерте Спивакова, Ника сидела ниже травы тише воды. Болтала с подругой, в буфет не ходила, ни с кем не кокетничала. Даже словом с посторонними не обмолвились. Не к Диброву же с его биноклем Иван приревновал? Да так, что залепил пощечину?!

Разъяренный Баргузинов ушел неделю назад. Но слежка за Никой продолжалась. Она без большого труда вычислила, на каких машинах ведется наблюдение, а с одним из «следопытов», белобрысым парнишкой, что целыми днями крутился возле ее салона, Ника даже здоровалась. Пацан, нимало не смущаясь, отвечал с глумливой ухмылкой: «И вам не хворать, Ника Александровна!»

У Ники была мысль пробить номера машин-»следопытов» через гибэдэдэшную программу, только все руки не доходили. Да и потом: выдаст ей компьютер информацию – владелец Пупкин Семен Семеныч, проживает там-то… И что дальше? Она приедет к нему домой и потребует ответа? Спросит грозно: «На кого, гад, работаешь?» Несерьезно как-то. Может быть, подключить к делу службу охраны собственного салона? Нет, ни к чему. Неудобно вмешивать подчиненных в семейные дела. А она была почти на сто процентов уверена, что слежка – именно семейное дело. Типичный баргузиновский прибамбах.

Когда Ника с профессором ужинали в «Патио-Пицце», на парковке у метро «Маяковская» их ждала бежевая «девятка» с двумя знакомыми рожами внутри. Одна из рож не поленилась заглянуть в ресторан, выпить у бара кружечку пива и смерить Нику подозрительным взглядом. Она встретилась с братком глазами – хоть бы маскировался тщательней, что ли! – и демонстративно погладила Полонского по щеке. Пусть сообщают Баргузинову, что его гражданская жена даром времени не теряет. Ника старалась держаться уверенно и свободно, но в душе ужасно злилась на Ивана: зачем он ставит ее в неловкое положение? Вдруг кто-то из ее знакомых – да пусть тот же Полонский! – обнаружит, что за ней так грубо и бесцеремонно присматривают?!

…К тому моменту, как Ника миновала пост ГИБДД и выехала из города на Осташковское шоссе, решение уже созрело. Она сегодня же позвонит Ивану и решительно скажет: «Слушай, хватит валять дурака. У нас с тобой все кончено, и «хвосты» свои убери».

Минут через десять Ника уже въехала в поселок. Дедуля-охранник увидал ее «БМВ» издали, поднял шлагбаум. Братки, что жили в поселке, обычно проезжали пост на полном ходу, грозно визжа покрышками. А Ника никогда не ленилась притормозить и сделать охраннику ручкой. Дедушка всегда радовался ее приветствию, расплывался в улыбке. Сегодня он даже не поленился спуститься из своей будки-курятника и подойти к Никиной машине.

– Супруг ваш уже подъехал, – сообщил ей охранник.

«Отлично, на ловца и зверь бежит, – подумала она. – Значит, Иван решил сам приехать и выяснить отношения».

Но Баргузинов выяснял отношения как-то странно. Он ждал ее не дома, а за два квартала до него – перегородив своим джипом дорогу. Ника пожала плечами, затормозила, вышла из машины. Спросила с улыбкой (Иван стоял на дороге, грозный, словно статуя Командора):

– Ты чего здесь? Пошли домой…

Ника успела заметить, что сквозь щелку в заборе за ними наблюдает выводок востроглазых пацанов – в соседнем доме проживал старичок-генерал с многочисленными внуками.

– Нам надо поговорить! – сквозь зубы процедил Иван.

– Ну и поговорим дома, – пожала плечами Ника. По насупленному виду Баргузинова она поняла, что тот настроен на серьезную ссору. Отлично, она тоже к ней готова. Только не на виду же у соседей!

– А где твой старый хрен? – спросил Баргузинов.

Из-за забора явственно слышалось мальчишеское хихиканье.

Ника подавила злость, показала глазами на место, где пряталась стайка любопытных пацанов, и спокойно сказала:

– Иван, мы все обсудим дома.

Она хотела добавить: «Не позорься!» – но удержалась. Зачем понапрасну его сердить? Им и так предстоит весьма неприятная беседа.

За ту минуту, пока они ехали к дому и парковали машины (свой джип Иван в гараж не погнал, оставил во дворе), Ника уже определила схему разговора: «Иван, мы взяли друг от друга все, что могли. Наши отношения себя изжили. Я могу тебя уверить в том, что «старый хрен» – всего лишь мой деловой партнер. Но – не буду. Потому что теперь – это мое личное дело, и тебя оно не касается. Наша любовь прошла, помидоры давно завяли. Настало время поставить точку и расстаться друзьями».

Но, как иногда бывает в математике (и тем более в человеческих отношениях), разговор пошел совсем не по заданному алгоритму…

Иван прошел в гостиную, машинально принял чашку со сваренным Никой кофе. Он почему-то избегал ее взгляда. Смотрел куда угодно, только не на нее. Ника устроилась в соседнем кресле, выжидательно взглянула на него… Баргузинов сказал наконец – его голос звучал хрипло и неуверенно, что ему вовсе не шло:

– Ника, я буду с тобой откровенным. Мне это решение далось тяжело… Ника, понимаешь, я понял… Это так смешно, – он нервно засмеялся, – так смешно и глупо…

Она терялась в догадках. Чего такого Иван надумал? Ника коснулась его руки, подбодрила:

– Баргузинов, не узнаю тебя! Чтоб ты – и смущался?! Говори быстрей!

– Да, я смущаюсь! – сказал он громко. – Смущаюсь, как последний идиот!

– Влюбился, что ли? – предположила она. – Девчонку молодую себе нашел?

– Тебя это волнует? – Он цепко взглянул на Нику.

– В общем-то, нет. – Она равнодушно пожала плечами.

В камине потрескивали дрова. Огонь увлеченно лизал поленья, подмокшие деревяшки посвистывали.

– Почему дрова мокрые? – неожиданно спросил Иван. – Опять забыли в дом занести?

– Не занесли. Только уже под дождем спохватились… Они еще высохнуть не успели, – призналась Ника.

– Бардак! – резюмировал Иван, презрительно пожав плечами.

Это был прежний Баргузинов – сердитый, строгий, уверенный в том, что без него Никина жизнь пойдет под откос.

– А какого черта ты тогда руки распускал? – фыркнула Ника. – Сам скандал начал, сам – ушел, а теперь еще на меня наезжаешь! Следил бы сам за своими дровами!

Он опустил голову:

– Ну… это… в общем, я извиняюсь.

Раньше Ника бы опешила. Иван – извиняется перед ней? Извиняется? Смущается, словно школьник? Да раньше за его «прости» она бы ему на шею бросилась, зацеловала бы, растаяла в его объятиях!

Но то было раньше. А сегодня Ника разъярилась. Она вспомнила, как прикладывала холодный компресс к щеке, на которой остался след от Ивановой руки, как Васечка утешал ее и плакал вместе с ней…

– Поздно извиняться, – холодно сказала она. – Ушел твой поезд, ясно?

– Ника… – Он потерянно посмотрел на нее. – Ну прости меня, я… я погорячился!

Ника не верила своим глазам. Баргузинов даже говорить стал на пару тонов ниже, его голос звучал мягко, вкрадчиво – вылитый профессор Полонский! Заболел он, что ли? Может, у него СПИД нашли?

– Ты, часом, не заболел? – Она постаралась, чтобы в голосе прозвучали презрительные нотки.

– Да, заболел, – сказал он спокойно. – Тобой. Я заболел – тобой. Люблю тебя, дуру, ясно?

Вот тебе, Никочка, и Юрьев день!

Иван вскочил с кресла, нервно прошелся по гостиной. Его голос креп, набирал обороты:

– Ника, коза! Старушка, я понял! Понял, что без тебя не смогу!

Он подошел к ее креслу, опустился рядом на пол, взял ее руки в свои:

– Мы столько пережили вместе. Вместе работали… Боролись… И я… я ни разу не говорил тебе, что я тебя – люблю.

Ника ошарашенно смотрела на Ивана. Не может он говорить таких слов. Это не его метод, это бред какой-то… Неужели он ее разыгрывает? Зачем?

– Иван, ты и вправду заболел. С головой поссорился, – сказала она твердо.

Вместо ответа он приник к ее губам. Поцелуй был не сильно страстным, как всегда. Сегодня его губы касались ее губ осторожно и нежно.

– Ника, давай начнем все сначала, – сказал он, разомкнув объятия.

Она недоверчиво смотрела на него. И начинала понимать, что Баргузинов действительно не шутит.

До Ивана наконец дошло – спустя сколько лет! – что женщине нужна любовь, нужны нежность и забота, а не только стопки баксов, придирки, окрики и сильный, грубый секс.

Ах, Иван, если бы ты понял это немного раньше… Хотя бы год назад понял! И стал бы жалеть меня, и прижимать к груди, и утешать, если я плачу…

А теперь – поздно.

Ника сказала устало:

– Иван, ты опоздал…

Она тоже вскочила с кресла, встала перед ним – он по-прежнему сидел на полу. На ее глаза навернулись слезы.

– Знаешь, что я тебе скажу! Ты ночами прятался в своей спальне и счастливо храпел. А знаешь, каково было ночами – мне? Когда я сидела без сна, и вспоминала, и думала? Ты хоть раз спросил меня, каково это – потерять любимых родителей и знать, что ты даже не можешь за них отомстить? А после этого… банка? Ты интересовался, каково мне было одной в Америке? Когда я каждый день ждала, что ко мне – придут? Придут и небрежно спросят: «Мадам Веселова? Мы тут к вам по поводу кредита…» Тебя волновали мои проблемы? Да черта с два! Ты всегда жил, как хотел! Лишь бы тебе было хорошо и комфортно!

Он слушал ее, не перебивая. Ника вошла в раж, заговорила громче:

– Так вот, получай! Врать не буду, в чем-то ты меня устраивал. Мне было хорошо с тобой – но только так, местами. С тобой классно трахаться, ну и ночами гулять не страшно. Вот и все. А я хочу жить с человеком, на которого можно положиться, кто никогда не подведет, кто всегда успокоит…

– Я никогда тебя не подводил, – сказал он глухо.

– Ладно, не подводил, – согласил она. – Зато – доводил! Меня тошнит от твоих «молчи, женщина» и «бабе место на кухне»!

– Ника, ну что такое с тобой! Я же никогда тебе ничего не запрещал! Хочешь работать – работай! Хочешь на концерт – иди!

– Ага, иди – а за тобой мои холуи присмотрят!

– Какие холуи? – спросил он удивленно.

– Твои холуи! Меня даже Катька спросила, разволновалась: «Кто за тобой следит?»

– Когда это было? – настороженно-цепко спросил Иван.

– А то ты не знаешь?! В то воскресенье, на Спивакове!

– За тобой никто не следил, – твердо сказал Иван.

– Ага, ври больше! Хоть бы покраснел для приличия! – горячилась Ника.

В его глазах промелькнула тревога?

– Ника, я действительно никого не просил за тобой следить!

– Слушай, хватит меня за идиотку держать! Ты сам меня только что про «старого хрыча» спрашивал! Откуда ты знаешь про хрыча?

Иван непривычно терпеливо объяснил:

– Петька, ну, Крамаров, в «Патио-Пицце» ужинал. Он тебя знает. Сказал мне, что ты с каким-то дедом миловалась.

– Да что ты мне гонишь! Какой там Петька? Два жлоба на бежевой «девятке» ждали на парковке. И у салона они же крутятся. Еще двое их сменяют.

– Ника, поверь мне! Я тут ни при чем!

– Ладно, ты всегда – ни при чем! Я жизнью рискую – а ты ни при чем! Мне плохо – ты тоже ни при чем. Главное, чтобы тебе – хорошо…

– Ника, ты не права, – устало сказал он. – Просто… я не такой человек. Не умею я эти сю-сю-пусю разводить.

– Ну и ищи себе бабу по зубам! Солдатку! Мазохистку! Деревенскую дуру!

«Господи, что я несу?» – успела подумать Ника.

В глазах у Ивана промелькнула ярость.

– Значит, вот ты как, – сказал он спокойно. – Ну что ж, я все понял. Ищешь врага. Объявляешь войну. Хорошо, пусть будет война. И будет тебе враг.

– Вот так бы с самого начала! А то развел мелодраму: «Люблю! Жалею!»

– Я действительно любил тебя. И жалел, – ответил он. – Но теперь понимаю, что это тебе – не нужно. Хочешь повоевать. Что ж – давай повоюем.

Он подобрался, глаза сузились. Теперь на Нику смотрел прежний Иван – жесткий, самоуверенный, решительный.

– Что ж, красавица. – Он легко встал на ноги. – Вот тебе мой первый ход. Ты думаешь, что все документы, по которым ты – Веселова, уничтожены. Так вот, дорогая, ты ошибаешься. Твой старый паспорт остался у меня. В него, если ты помнишь, вклеена очень милая фотография… И такая же фотография – на твоей медицинской карте в клинике пластической хирургии. Как ты думаешь, кому-нибудь эти сведения пригодятся?

Ника задыхалась от гнева:

– Я всегда знала, что ты – сволочь. Но не думала, что до такой степени…

– Извини, уж каким родился. Так что успехов тебе с твоим дедком! Он будет рад узнать, кто ты на самом деле такая!

– Не делай этого! – не удержавшись, взмолилась она.

Полонский прекрасно знал, что она – Веселова, но Нике совсем не хотелось, чтобы профессор проведал о ее афере с кредитом и почему она на самом деле изменила внешность. Конечно, Владислав ее не сдаст. Но и помогать больше никогда не будет. Он чистоплюй, интеллигент. И использовать его надо интеллигентно.

– Ясно, значит, с дедулей у тебя – роман, – констатировал Баргузинов. – Тогда вот еще что. Если ты помнишь, кредит оформлялся на твое имя. А я – и рядом не стоял. Так что тебя не трогали только до тех пор, пока я играл на твоей стороне. Теперь же, как ты просила, у нас – война.

Ника смотрела на него, прикрыв ладонью рот. Боже мой, и этому человеку она доверяла? С ним делила кров и постель? Ну сколько же можно ошибаться!

Баргузинов наслаждался ее смятением. Он повернулся на каблуках и направился к выходу. В дверях остановился, сказал на прощание:

– Так что подумай, курочка, – нужно ли тебе со мной ссориться…

– Негодяй! – выдавила она.

– А ты только так и понимаешь, – спокойно ответил он.

И вышел из гостиной.

«Форд Скорпио» Полонского остановился возле кирпичного девятиэтажного дома в Сокольниках. Профессор заглушил мотор и выскочил из-за руля. Открыл перед дамой дверцу автомобиля. Кажется, такого рода старомодный знак внимания оказался внове для Инны. Она слегка смутилась, растрогалась даже, однако царственно выплыла из машины. Полонский щелкнул центральным замком автомобиля, взял девушку за руку и, нежно касаясь, повлек к подъезду.

Прошло четыре дня со времени знакомства Полонского с Инной. Они встречались два раза. Сегодня, на третье свидание, профессор пригласил девушку к себе домой. Она не возражала. События, вопреки личным традициям Влада, развивались слишком стремительно. Он сам удивлялся тому, что звонит Инночке каждый день. Но успокаивал себя тем, что это просто игра. Поручение, которое он взялся выполнить.

Владислав понимал, что игра с Инной Соломатиной, в которую он оказался вовлечен по милости Веры-Ники, опасна. Более того, она может оказаться для него смертельно опасной. Если об их романе прознает муж, тому ничего не стоит отдать своей охране приказ: избить профессора до полусмерти. Или вовсе – закопать его. Полонский, встречаясь с молодой женой крутого бизнесмена, ходил по лезвию ножа.

Но – странная вещь! – чувство опасности вдруг сделало их отношения острожеланными для Влада. При мысли об Инне он уже не испытывал равнодушие или скуку, которыми столь тяготился в своих прежних любовных приключениях. Ни тени серости, вялости или усталости. Никакой запыленности! Давно забытое чувство: острота, яркость, свежесть. Он ощущал себя с рядом Инной словно двадцатилетним мальчиком. Он хотел ее и, кажется, уже полюбил ее с той силой, с какой был способен любить только в молодости.

К тому же девушка оказалась отменно хороша. Что за типичное дитя юного поколения! Что за великолепная смесь наива, цинизма, капризов и неуверенности в себе!

Открывая перед Инной дверь подъезда, Полонский еще раз оглядел сзади ее фигурку: высоченная, длинноногая, в коротюсеньком пальто и высоких сапогах. Он уже чувствовал к ней вожделение.

В своей квартире Владислав дал Инне время освоиться. Спросил, что она пожелает пить, получил ответ: «Мартини», – и скрылся на кухне. Когда он вернулся в комнату, Инна бродила вдоль стеллажей с книгами, занимавших три стены профессорского кабинета от пола до самого потолка.

– Вы все это читали? – спросила она с почтительной смесью восхищения и недоверия, обводя головой полки.

– Почти все, – улыбнулся Полонский, передавая ей мартини со льдом и лимоном.

Инна изрядно отхлебнула из бокала на высокой ножке и кивнула на стену над рабочим столом профессора, где на малом свободном от книг пространстве висело три фотографии:

– А это кто?

– Две девушки – это мои дочери. Здесь они на стажировке в Англии, сняты перед Вестминстерским аббатством.

– Я там тоже была… Но не училась, а просто на экскурсии… А они у вас – совсем взрослые, почти как я…

– Инна, я вам не гожусь в отцы, – произнес Владислав, пристально глядя на девушку. – Я с вами чувствую себя подростком.

– Правда? – вспыхнула глазами Соломатина, довольно улыбнулась и поспешила переменить тему: – А это – те самые?.. – спросила она с восхитительной непосредственностью, почти с благоговейным ужасом, кивнув на вторую фотографию в скромной рамке.

– Те самые, – усмехнулся Влад.

На втором фото был изображен он, Полонский, в белой рубашке с распахнутым воротом – еще более моложавый, чем сейчас, худой, белозубо улыбающийся. Рядом с ним, обняв профессора, в такой же непосредственной позе, в распахнутой на груди рубахе, радостно улыбался первый президент России. Третьим на снимке, в неком отдалении от двух центральных персонажей, помещался, так же по-летнему неформально одетый, с длинной прической «под баранчика», молодой Явлинский: тот улыбался, но скупо, как бы зная себе цену и не намереваясь расточать улыбки по любому поводу.

– Это было в девяностом году, – пояснил Полонский. – Ельцин приезжал в пансионат, когда мы писали программу «500 дней».

– И вы… – с изумлением начала Инна, но сразу осеклась. Однако профессор отчего-то понял, что она хотела сказать: «И вы, с такими связями, живете не на даче в Барвихе, а в двухкомнатной квартире?.. И вы – не министр, и ездите не на «мерсе», а всего на старом «Форде»?..»

– Свобода, – туманно пояснил Полонский. – Свобода, испытание силы.

Инна восхитилась:

– Ух!.. Вы сами придумали?

– Нет, Бердяев.

– А-а, – протянула она неуверенно.

«Кажется, она где-то слышала фамилию, – усмешливо подумал Влад, – но неточно представляет себе, кто это».

– А вот такое же фото есть у моего мужа! – радостно воскликнула Инна, меняя тему. – Ну, то есть там на нем – мой муж, а здесь – вы.

Она указала бокалом на третью, последнюю, фотографию из числа висевших на стене. На ней опять были изображены первый президент и Полонский. Только здесь оба находились в Георгиевском зале Кремля, и празднично одетый Ельцин цеплял на лацкан профессору награду.

– Мой муж, – с гордостью продолжила Инна, – получил орден «За заслуги перед Отечеством» четвертой степени.

– У меня – третьей степени.

– А какая выше?

– Первая.

– Значит, у вас – выше? – с восхитительной смесью восторга (перед ним, Полонским) и разочарования (мужем) протянула Инна.

– Вообще-то да. А за что ваш супруг получил орден? Если не секрет?

– Он поставлял для Кремля и Белого дома мебель. Ну, и всякие там компьютеры, ксероксы…

«Вот ведь сволочь, – неожиданно зло подумал Влад об Иннином муже. – Утопил родителей моей Верочки. Испортил ей всю жизнь, искалечил молодость… И живет себе, в ус не дует. Жирует, ордена получает… Засранец!.. И мало того что миллионер – ему такая замечательная юная лапочка досталась. И ведь не ценит ее, скотина такая!.. Иначе Инна не пошла бы ко мне домой… Нет, пора, пора наставлять рога толстозадому!..»

– Знаете, Инна, вы прелесть, – сказал профессор, придавая своему голосу особенное, бархатное звучание. Он знал, что его тембр оказывает на женщин исключительное воздействие. Он полыхнул Инне прямо в глаза своим небесно-голубым взглядом. Затем подлил из ледяной бутылки мартини Инне и себе. Продолжил:

– Вы так красивы… И так милы… Вы настолько очаровательны, что я просто теряю голову…

Инна полузакрыла глаза. На ее щеках появился легкий румянец.

– Давайте, Инна, выпьем с вами на брудершафт.

– Давай, – прошептала она. И тихо добавила, глядя Владу прямо в глаза: – Целоваться будем?

…Полонский проснулся, когда начало вечереть. В незавешанное окно светило закатное, по-осеннему красное солнце. Влад лежал поперек наспех застеленной тахты. Во всем теле он ощущал восхитительную бодрость, свежесть, молодость. «Кажется, я сумел удивить девушку своими способностями, – в полусне подумал он. – И сам, признаться, удивлен. Подумать только, три раза. В моем-то возрасте. Кажется, я пробил ее. Ей понравилось. Я все сделал, чтобы ей понравилось. Она так кричала…»

Инна, голенькая, сидела на краю тахты и плакала. Полонский подвинулся к ней, нежно погладил по бедру. Прошептал:

– Что ты, маленькая? Что с тобой?

– Я такая дура… – сквозь всхлипы прошептала она. – Такая дура… Не то что эта ваша Ника… Я ничего не знаю… Не умею… Зачем я только вышла за этого жирдяя…

– У тебя еще все впереди, – прошептал Влад. Привстал, заключил ее в объятия. – И мне было очень хорошо с тобой…

– Правда? – повернула она к нему радостно просиявшее, исплаканное лицо.

Ника никак не могла привыкнуть к статусу клиентки детективного агентства «Павел». Быть Катиной подругой и ее верной напарницей по театрам-концертам ей нравилось гораздо больше. (Сколько раз Паша Синичкин ворчал, что они шляются невесть где, вместо того чтобы спокойно посмотреть телевизор!)

Теперь же детектив Павел Синичкин встречал ее не дома в стареньких трениках, а в офисе и во вполне приличных джинсах. Она платила ему деньги, принимала собранную информацию и еле удерживалась, чтобы вообще не перейти на «вы».

Секретарша Синичкина, остроносая и вездесущая Римка, подавала ей кофе. Паша басовито прокашливался, открывал кожаную папку и начинал свой доклад.

Сегодня кофе был вполне приличным, а Паша выглядел важным до комичности. Он с умным видом перебирал какие-то документы и все не спешил приступать к отчету.

Ника, хотя и сгорала от нетерпения узнать свежие новости, не удержалась, посоветовала:

– Пашунь, да будь ты попроще!

Он шумно захлопнул открытую было папку, отшвырнул ее в дальний угол стола. Вздохнул.

– Эх, Никочка… Я тебя просто огорчать не хочу.

Сердце екнуло.

– О чем ты, Паша? – нетерпеливо спросила она.

– Считай, с твоим заданием я не справился, – ответил он, твердо глядя ей прямо в глаза.

Она никогда не поверит, что Синичкин не смог справиться с таким пустяком – не смог установить, кто за ней следит.

– Да быть не может! Неужели машины краденые? Никогда бы не подумала… Они так уверенно держались…

Паша вздохнул:

– Были бы краденые – никаких проблем. Разобрались бы в два счета. Все гораздо сложней.

– Да чего же тут сложного?! Хватит, Паша, мутить! – начала сердиться Ника.

Синичкин поднял руки:

– Все, сдаюсь, не тяну, не мутю, то есть не мучу… Рассказываю. За тобой следят сотрудники охранного агентства «Тигрус». Две смены по два человека, с восьми до четырех и с четырех до двенадцати. Ночами тебя не трогают. У ребят стандартное задание: устанавливать твои привычки, связи, контакты. Если кто-то из контактирующих с тобой кажется им подозрительным, они – на свое усмотрение – или просто вносят человека в отчет, или один из двоих отправляется за ним.

– Но зачем им это? На кого они работают? – подалась вперед Ника.

– В этом-то и проблема, – печально вздохнул Синичкин. Впрочем, он быстро добавил: – Пока – проблема. «Тигрус» открывали в свое время ребята из КГБ. И работают они, по слухам, не только на обычных заказчиков, но и на контору. Наверняка не скажешь. Обстановочка в «Тигрусе» – дай бог. Секретность дикая. С заказчиками встречаются на конспиративных квартирах. Я всех знакомых на уши поднял – ничего не выходит. Узнал только, что тебя заказало частное лицо, не фирма. И фамилию заказчика узнал.

Паша замолк.

– Ну так говори! Что ты молчишь!

– Чего уж говорить… Иванов Николай Дмитриевич. Знаком тебе такой человек?

«Папа!» – мгновенно вспыхнула мысль. «Зовут – как папу», – тут же поправила она себя.

– Псевдоним? – уточнила Ника.

– Конечно, – заверил ее Павел. – Я интереса ради проверил – в Москве Николаев Ивановых – более пяти тысяч. И многие подходит по возрасту и по приметам.

– Ты и возраст узнал?

– Ага. От тридцати до сорока. Темный шатен, глаза серые, нос прямой.

– Особые приметы: таковых не оказалось, – прошептала Ника.

Она опустила голову. Задумалась. Значит, Иван ее не обманывал. Это действительно не его метод – нанимать людей из охранного агентства и платить им немалые деньги. У него собственных холуев хватает. Но кто же тогда? И зачем?

– Паша, у тебя есть шансы узнать что-то еще? – требовательно спросила она.

– Есть. Но мало, – честно ответил Синичкин.

– Используй их! – Ника не смогла удержаться от приказного тона.

– Слушаюсь, – вздохнул Павел.

– А я пойду со своей стороны, – сказала Ника. – Постараюсь припомнить, кому я насолила… Так насолила, чтобы за мной устраивали настоящую слежку… Кстати, сколько эти охраннички получают?

– Тридцать долларов в день. Значит, с заказчика дерут триста долларов в сутки…

– Не слабо. Уже больше трех тысяч набежало. Интересно только, зачем им выбрасывать такие деньги?

– Может, ты наркотой торгуешь? – совершенно серьезно предположил Павел.

– Если бы, – вздохнула Ника.

Она была уверена: за прошедший год она не делала ничего такого, чтобы ею занялся криминал. Единственное, что возможно, – слежку организовал Соломатин. Значит, убийца опять подстраховался? Он как-то узнал, что она – это она? Понял, почему Ника подружилась с его женой? И решил взять ситуацию под контроль. Может, не столько проследить за ней, сколько – напугать. Чтобы она и думать не смела ему мстить.

Но, позвольте, ведь слежка началась еще до того, как Ника впервые встретила Соломатина!.. Катя сказала, что ее «вели» еще до концерта Спивакова… До того, как она узнала на сцене убийцу. Но кто же тогда? И зачем?

Неужели слежку организовал кто-то из ее прошлого – того прошлого, когда она еще была молодой бизнесвумэн Верой Веселовой и брала пятимиллионный кредит? Но почему тогда ее до сих пор не убили? Или не попросили вернуть деньги – с процентами? Они выжидают, выясняют, кто за ней стоит?

…Ответ на этот вопрос Ника получила в тот же вечер. Ей домой позвонил вежливый баритон:

– Ника Александровна? Вам привет от Веры Веселовой. Ей очень нужны деньги. Два миллиона долларов.

Как ни странно, Ника была почти готова к этому разговору. У нее даже хватило куражу глумливо переспросить:

– А три ей не нужно?

Звонивший замешкался – на сотую долю секунды. Потом его голос заледенел:

– Ника Александровна, я не шучу.

– Чем докажешь, на кого покажешь? – внутренне холодея от страха, продолжала издеваться она.

– Понедельник. Пятнадцать ноль-ноль. Угол Пречистенки и Староконюшенного, – выдал он в телеграфном стиле.

– Как я…

Но звонивший уже отключился.

Ника так шваркнула трубкой об аппарат, что с журнального столика свалилась ваза с печеньем.

«Формула победы», чтоб ей пропасть! Ее узнали! Узнал кто-то из того банка!

Но ведь «Империя-банк» крахнулся. Чуть ли не самым первым из всех «новых русских» банков. В начале девяносто пятого Центробанк отозвал его лицензию. Начальника кредитного отдела так и не нашли. Председателя правления вместе с охранником и водителем расстреляли на двадцать третьем километре Минского шоссе. Председатель совета директоров скрылся в неизвестном направлении, растворился вместе с семьей где-то на просторах планеты.

Баргузинов клялся, что о ней все забыли! Он врал, он опять ей врал!

«Я не пойду на эту встречу! – в ужасе думала Ника. – Я уеду! Сейчас же, немедленно!»

Она вскочила и кинулась было будить Васечку, собирать его и свои вещи… Сделала пару шагов. Остановилась. Задумалась. Вернулась обратно на диван.

«Что-то я распсиховалась, – успокоила она себя. – Сбежать мы всегда успеем. Может, сначала все обдумать?»

В голову пришла шальная и элегантная в своей простоте мысль: а может, этот звонок – дело рук Баргузинова? Он же грозился ее «проучить» – вот и учит. Натравил кого-то из своих друзей. В пугалки играет. А она дергается и чуть не срывается вместе с сыном в осеннюю ночь – бежать за границу…

«Спокойно, Ника! – велела она себе. – Не спеши. Нужно все просчитать».

Ника прокрутила в уме разговор с шантажистом. Вспомнила его полусекундное замешательство, когда она сбила его с толку неожиданным вопросом. Может, этот враг не так уж и страшен… По крайней мере, он страшен не настолько, чтобы ей немедленно все бросать и уезжать из страны.

Убивать ее шантажист не будет. Хотя бы до тех пор, пока она ему не заплатит. А любой шантажист, Ника знала из боевиков, дает своей жертве время для того, чтобы собрать деньги. Время… Оно у нее еще есть.