Книга: Предпоследний герой
Назад: Настя
Дальше: Арсений

Настя

Март 1991 года. Венеция-Москва
Такая мысль могла прийти в голову только на высоте десять тысяч метров.
«Не нужны они мне. Никто».
Надоело ей постоянно зависеть. Подлаживаться. Оберегать. Ублажать…
«Я их, гадов, ублажаю, – думала Настя, – а они мне потом платят. Причем со всей широтою души: Эжен крадет деньги. Арсений изменяет с лучшей подругой… Гады они. Все – гады. Куда ни глянь – сплошная шваль».
Словно по заказу, по проходу между креслами прошествовала группка мужчин. Все, как на подбор, уроды. Красномордые, ржут пьяными голосами. Немцы, что ли. На Настю пахнуло перегаром. Фу, ничтожества!
Она отвернулась к окну, стала рассматривать бурунчики облаков в ослепительно синем небе.
Облака выглядели надменно и грациозно, бездонная синь слепила глаза.
«Вот в природе есть гармония, – подумала Настя. – А в мужиках – ее нет. Убогие создания. Каждый себе на уме. Вот, например, Андрей Иванович из издательства. Вроде бы милый, умный, любезный человек. Хвалит меня все время, умом моим восторгается. Но если подумать – просто так, что ли, хвалит? От сердца? Да ничего подобного: тоже небось с умыслом. Чтоб я на работе горела. Все силы издательству отдавала. Эксплуататор!… Или тоже – соблазнить хочет. Ради чего-то. Может, про мамину квартиру на Бронной узнал. Или про то, что у нас в коллекции – пара картин Ларионова с Гончаровой… Или просто так решил переспать. С молодой да со свеженькой… Да, что-то совсем я стала этой, как ее… Феминисткой. А что поделаешь? Довели…»
Стюардесса объявила, что приближается долгожданный обед.
Настин сосед по самолетному креслу – тоже типичный мужик, с плешью и пивным животиком, тут же оживился. Искательно спросил Настю:
– Девушка, вы будете себе вино заказывать?
– Нет, – буркнула Настя.
Аэрофлотовская кислятина ей никогда не нравилась. Лучше уж соку выпить.
– Тогда будьте любезны, – не отставал мужичонка, – закажите на мою долю… ну, вроде как себе. А то мне два стакана не принесут…
Настя облила приставаку ледяным взглядом. Вот она, жалкая мужская сущность! И сказала презрительно:
– А мне прикажете всухомятку есть?
– Нет! – триумфально провозгласил сосед. – Мы с вами вот как поступим: каждый попросит и вино, и сок! У пассажира, между прочим, есть право на два напитка, я специально узнавал. Но два вина просить как-то неудобно…
– Гениальный план, – насмешливо проговорила Настя. – Прямо-таки стратегического значения…
– А что вы смеетесь? – обиженно заморгал мужичок. – Разве плохая идея?…
«Детский сад», – подумала Настя. И примирительно сказала:
– Хорошо-хорошо. Вам какое вино – белое или красное?
– Вы заказывайте красное – а я белое закажу, – обрадовался сосед. – Чтобы полный ассортимент был. Спасибо вам!
«Ну точно – детский сад! Нет, даже ясли. Получил пустышки двух видов – и все, жизнь удалась».
Стюардесса выслушала их просьбу, кисло улыбнулась… но все-таки протянула каждому по два стаканчика.
– Отлично! Сработало! – просиял мужичонка.
И с неподдельной радостью стал прихлебывать по очереди то белое, то красное. Выглядел он комично: как Николенька, когда Настя ему конфеты в подарок приносит и малыш с ног до головы перемазывается шоколадом.
«А ведь этот старый уже. Лет пятьдесят, не меньше. И, наверно, не последний человек, раз в Венецию летает…»
– Я почему без своего спиртного? – доверительно сообщил ей сосед. – Думаете, не продумал? Как бы не так! Специально десять долларов отложил, чтобы в «дьюти-фри» джин купить. Да увидел, что там кружки продаются. И пепельницы. С гондолами, с Сан-Марко, с Гранд-каналом. Ну и не удержался. Джин, думаю, выпьешь – и забудешь, а кружка с пепельницей – они же сто лет стоять будут!
– Если их дети не перебьют, – пробурчала Настя.
Она тоже сначала думала купить Николеньке кружку. Да потом представила, сколько будет рева, если стекляшка вдруг разобьется.
– Ну, этот вопрос я тоже продумал, – важно сказал мужичонка. – Я их на работу отнесу. У нас там все пьют из каких-то горошков-клеточек – а я из «Сан-Марко» буду пить. И в «Гранд-канал» пепел стряхивать.
– Умно, – снисходительно усмехнулась Настя.
Точно так же она усмехается, когда Николенька с гордостью демонстрирует свои рисунки: самолет-раскоряку или покосившийся домик.
И подумала: «Нет, без мужиков жить было бы скучно. Все-таки они забавные. Как дети! Только в чем-то умнее детей…»
«А без Сеньки жить вообще невозможно!»
Настя сама не поняла, откуда вдруг явилась эта мысль. Непрошеная, неожиданная, непонятная…
«Без Сеньки жить невозможно», – повторила она вполголоса.
– Вы что-то сказали? – вскинулся сосед.
От вина ему явно полегчало – он разрумянился, повеселел. С аппетитом накинулся на жесткую самолетную курицу.
– Нет-нет… Ничего, – отмахнулась Настя.
Откуда вдруг взялся Сенька? Она ведь твердо решила: выкинуть его из головы. Наравне со всеми. Навсегда.
– А почему вы не кушаете? – не отставал сосед. – Ешьте, остынет. Может, вам глоточек вина предложить? Для аппетита?
Вот пристал, надоедала!
– Да пейте уж свое вино сами, – отказалась Настя и принялась терзать курицу тупым пластмассовым ножиком.
Мужичонка снисходительно понаблюдал за ее мучениями, посоветовал:
– Даже и не пытайтесь. Бесполезно. Делайте, как я…
Схватил остатки своей курицы руками и отправил в рот.
Настя не удержалась от улыбки.
Вспомнила, как она все Арсения обучала – держать вилку в левой руке, а нож – в правой. И Сенька делал вид, что усваивает уроки. А как только учительница-Настя отворачивалась – воровато хватал курицу руками… Эх, Сенька-Сенечка… Что же я без тебя делать буду?
И Настя брякнула, обращаясь к соседу:
– Можно вам вопрос задать? Философский?
– Давайте, – оживился мужичок. – Люблю пофилософствовать. Особенно – после обеда.
– Допустим, вы решили уйти от жены. Уйти навсегда…
Сосед встревоженно взглянул на Настю.
– Так вот, – не смутилась она. – Допустим, вы точно решили, что уходите. А жена просит вас вернуться. Приходит к вам, умоляет, вспоминает, как вам когда-то было хорошо вместе… Вы вернетесь к ней?
– Это вы, простите, – засмущался сосед, – абстрактно спрашиваете?
– Абстрактно, – успокоила Настя. – Абсолютно абстрактно. Просто пытаюсь мужскую психологию понять.
– Нет. Не вернусь, – Твердо сказал мужичок.
Она и не думала, что жалкий клянчуга с пивным брюшком способен на такую твердость в голосе…
– Я почему-то так и думала, – пробормотала она.
И отвернулась к иллюминатору.
***
Мужичонка – за вино, что ли, был благодарен или Настя ему просто понравилась? – вызвался нести ее сумку и даже доставить до центра на служебной «Волге».
– За мной всегда машину в аэропорт присылают, – гордо сообщил он Насте.
– Прямо к трапу? – усмехнулась она.
– Нет… Только в аэропорт. К трапу пока не заслужил, – серьезно отвечал мужичок.
– Заслужите еще, – успокоила его Настя. – Какие ваши годы…
И улыбнулась, увидев, как пухлая физиономия соседа зарделась от удовольствия.
– Я вас даже до дома довезу, – расщедрился сосед. – А жене скажу, что рейс чуть-чуть задержался…
Он внимательно посмотрел на Настю и добавил:
– Вы не расстраивайтесь… из-за своего мужа. Он вернется. А не вернется – так другого найдете. Еще лучше. Такого, например, как я.
– Нет уж, спасибо, – не очень-то вежливо откликнулась Настя.
Самолет пошел на посадку. Мужичонка тщательно пристегнул ремень и вцепился в подлокотники кресла. Облизнул губы, повернулся так, чтобы не видеть иллюминатора. Пробормотал:
– Не люблю я эти посадки… У меня от них аритмия начинается.
Настя приземляться не боялась. Она с интересом наблюдала, как на них надвигается махина Москвы. Все ближе – дымящие трубы, все ближе – серые от грязи дома, убогие машины на дорогах, и даже пешеходов можно разглядеть – видно, холодно в столице, все еще в теплых куртках ходят…
«А в Венеции – никаких дымящих труб нет. И машин нет. И куртки давно никто не носит… Эх, заработать бы денег. Много денег. Только очень много, чтобы ничего не бояться. И жить, как хочешь… И ни от кого не зависеть. Перебрались бы мы тогда с Николенькой в Венецию. Жили бы с ним в палаццо, на берегу канала… Купили бы себе яхту… на лето можно было бы на Сицилию уезжать…»
Настя так размечталась, что и не заметила, как самолет сел.
Сосед по креслу сделал вид, что поправляет галстук, и украдкой перекрестился. Облегченно пробормотал:
– Вот мы и дома… Жена, наверное, заждалась.
«А меня никто, кроме Николеньки, не ждет, – подумала Настя. – Даже мать не ждет. Она, по-моему, совсем не обрадуется тому, что я вернулась…»
На глаза навернулись слезы.
«Ну и пусть никто не ждет. Лично мне тоже никто, кроме Николеньки, не нужен!»
***
Выдра в милицейской форме сообщила:
– Последний раз вас предупреждаю: здесь не курить. Еще раз замечу – штраф выпишу.
– Не дурак. Понял, – рассеянно откликнулся Сеня.
Как только выдра отошла, он тут же закурил снова.
В горле уже першило от табака, но рука, не повинуясь, так и тянулась к почти пустой пачке.
Сеня не сводил глаз с людского потока, выплескивающегося из зала прилета.
Одновременно прибыло несколько рейсов, и пассажиры шли сплошной толпой. Негры, китайцы, европейцы – эти выходили несмело, будто с мостика в море прыгали. Редкие русские шли поуверенней, с важными рожами: деловые, блин, из-за заграницы прилетели…
Перед Сеней топталась заполошная тетенька. Выделив в толпе прилетевших русского, она бросалась к нему с вопросом:
– Скажите, вы с какого рейса?
– Из Берлина… Из Токио… Из Амстердама… – надменно отвечали ей.
Сеня снова закурил.
На пороге показалась очередная парочка явно русских – в мятых костюмах-тройках, с красными алкогольными глазками. Оба трепетно прижимали к себе по бутылке граппы.
Сердце забилось быстрее.
– Скажите, а вы откуда? – кинулась к ним тетенька.
– Из Венеции, – ворчливо откликнулись мужики. И украдкой осмотрелись: какое впечатление слово Венеция произвело на окружающих?
Сеня сглотнул, вытащил новую сигарету… и в этот момент увидел ее.
Настя, похорошевшая, стройная, шла налегке. Рядом, с двумя сумками в руках, пыхтел толстенький лысоватый мужичонка.
Настя выглядела счастливой. Посматривала на своего спутника и улыбалась – как умела только она, тепло и чуть насмешливо.
К ним немедленно кинулся парень в кожаной куртке. Услужливо подхватил сумки. Сеня расслышал:
– С приездом, Михаил Григорьевич… Я машину прямо к подъезду подогнал. Эта дама с вами?
Сеня не стал слушать, что ответит лысый.
Отшвырнув сигарету, он бросился к Насте.
***
Черная тень. Красные розы. Голубые глаза – нет, сейчас синие, потому что их застилает злость.
– Сеня… – пробормотала Настя.
– Але! А ну, не толкайтесь! – напустился на него кожаный.
И тут Настя взвизгнула и, ломая букет, кинулась Сене на шею.
Розы полетели на пол. Лысый мужичонка недоуменно уставился на них. Его шофер озадаченно опустил сумки.
Из толпы, которую растолкал Сеня, неслись злые реплики. Какая-то дамочка запричитала:
– Этот хам порвал мне колготки!
Но Настя не замечала ничего. Кроме Сениных губ – соленых, будто Сенька только что искупался в море. Кроме его глаз, которые засасывали ее, будто черноморский вихрь, будто ураганный ветер бора. Кроме его рук – сильных, требовательных, наглых… Крепких рук матроса. Матроса, которого ей так не хватало.
– Ты пришел, пришел… – бессвязно повторяла она.
– Настенька, милая… – шептал Сеня и целовал ее – в глаз, в ухо, в подбородок.
Их губы наконец встретились – и Настя вскрикнула, кинулась в поцелуй, словно в долгожданное море.
И тут же исчезли аэропорт, неприветливая толпа, толстяк и его шофер… Утих гул самолетов и металлический голос, объявлявший об отлетах-прибытиях. Остались только они – словно Робинзоны, затерявшиеся на необитаемом острове.
Потом поцелуй закончился.
Настя оторвалась от Сени и недоуменно осмотрелась.
Они стояли в центре небольшого круга. В первом ряду – самолетный попутчик и его шофер. Дальше – незнакомые, но совсем не злые лица. Люди смотрели на них, улыбались. Трое иностранцев аплодировали – как в западном фильме. Будто здесь кино снимали.
– Ну и шоу! – воскликнула какая-то тетенька.
– И чего было курить? – пожала плечами тощая дамочка в форме сержанта милиции.
А Настин попутчик с легкой досадой бормотал:
– Ну, добро, добро…
– Извините, – засмущалась Настя.
– А за что ты извиняешься? – браво усмехнулся Сеня. – Ну, какая сумка твоя?
– Вон, – показала Настя. И не удержалась, ехидно сказала своему попутчику: – Вот вам и философия! А вы говорили – не вернется!
– Я очень рад, что ошибался, – торжественно провозгласил толстячок. – Так что, подвезти вас? До центра?
– Спасибо. Я на машине, – с достоинством отказался Сеня.
Одной рукой подхватил сумку, другой обнял Настю и повлек ее к выходу.
– Подожди! – встрепенулась она. – Мы же розы забыли!
Они вернулись, но цветов на полу уже не было.
– Стащили, – расстроилась Настя. – Жаль. Такие красивые…
– А, плевать! – бесшабашно ответил Сеня. – Я тебе новые куплю. Миллион. Миллион алых роз.
***
У выхода из аэропорта выстроился рядок черных «Волг». Солидные, конечно, машины, но Сенина не шла с ними ни в какое сравнение. Новенькая «девятка». Вызывающе белая, сияет хром колесных дисков, в намытых до блеска стеклах искрит солнце.
– Мой белый лебедь! – гордо представил машину Сенька. И снисходительно махнул в сторону «волжанок»: – А эти, черные, так… Кончилось их время.
Он распахнул перед Настей пассажирскую дверь:
– Прошу, моя королева!
– А ты водить-то умеешь? – подозрительно спросила Настя.
– Делов, – хмыкнул Сеня. И тронулся с таким визгом, что шоферы, дремавшие в «Волгах», все, как один, вскинули головы.
– Резину спалишь! – захохотала Настя. Хотя на самом деле ей все нравилось: и нахальная машина, и Сенина агрессивная манера езды.
Они выехали на трассу, и «девятка» уверенно заняла место в левом ряду.
Сеня изо всех сил старался выглядеть небрежно, но Настя видела: опыта рулежки у супруга никакого. Да и откуда взяться опыту? У него, наверно, даже и прав нет. Губы стиснул, в руль вцепился…
– Ты говорить-то можешь? – не без ехидства спросила она.
– Не вопрос. – Сеня на секунду отвлекся от дороги, и «девятка» тут же вильнула.
– Давай лучше я тебе про Венецию расскажу, – поспешно предложила Настя.
– Не, – мотнул головой Арсений. – Ник не велел. Я ему слово дал, что все рассказывать ты нам будешь обоим.
«Интересно, знает Сенька, для чего я в Венецию ездила?»
– Кстати, мы с Коленькой тебе безе испекли, – сообщил Арсений. – Шикарная вещь получилась: огромные, пышные. Только подгорели малек.
– Вы пекли? Или Николенька с мамой? – уточнила Настя.
– Не, мы вдвоем, – гордо ответил Сеня.
– А мать… Ирина Егоровна? Как? – задала Настя осторожный вопрос.
– С матерью твоей… все в порядке. – Сеня почему-то ухмыльнулся.
– Николенька ведь у нее живет? – не отставала Настя.
– Николенька живет на Бронной.
– А ты? – Настин голос дрогнул.
– Я… я… – Сеня резко принял вправо, подрезал автобус.
– Ты в зеркало хоть смотри! – рассердилась Настя.
– Он у меня в этой… в мертвой зоне был. – Сеня извинительно махнул водителю автобуса рукой.
– И моргалку включай, если останавливаешься, – продолжала ворчать Настя.
– Настоящая жена, – закатил глаза Сеня. – Миллион советов. – Но моргалку все-таки включил.
Настя решила не говорить, что поворотник обычно включают перед остановкой, а не после нее.
– Чего ты встал? – потребовала она.
«Девятка» притулилась на обочине.
По обеим сторонам дороги шумел весенний лес.
Настя многообещающе улыбнулась, спросила:
– Что? Целоваться будем?
– Целоваться мы будем, – заверил ее Сеня. – И сейчас, и потом… и всегда. Только давай я тебе сначала все объясню.
– Про Милку я и слушать не желаю, – остановила его Настя. – Не было Милки, понятно? Не существует такого человека. Не-ту.
– А кто такая Милка? – тут же принял игру Сеня.
– Ну и все, тогда поехали.
Насте очень не хотелось, чтобы Сеня, со своей стороны, начал пытать ее насчет Венеции.
Но Арсений машину не заводил.
– Я тоже хотел с тобой поговорить. Про Эжена, – тихо сказал он.
Настя вспыхнула.
– А… а при чем тут Эжен?
– Ты ведь к нему в Венецию ездила, – утвердительно сказал Сеня.
Крыть было нечем.
– Откуда ты знаешь? – дрожащим голосом спросила она.
Сеня усмехнулся:
– Мне Ирина Егоровна рассказала.
– Мама? Рассказала? Тебе?! – Настя с недоумением уставилась на мужа.
– У нее, видать, другого выхода не было. – Сеня снова ухмыльнулся. И едко добавил: – Вот, блин, сокровище – этот ваш Эжен. Целая война за него завязалась.
– Что ты имеешь в виду? – ледяным тоном спросила Настя.
– Держи, – вздохнул Сеня. И протянул ей смятый клочок бумаги.
Дорогая Настя!
Я уезжаю. Навсегда. Ты легко догадаешься, с кем.
Из квартиры я выписалась. Распоряжайся ею и прочим по своему усмотрению.
Пожалуйста, не обижайся на то, что мы с Эженом в итоге все решили сами. И за твоей спиной.
Но он позвонил мне. И сделал предложение, от которого, как в фильме говорится, невозможно было отказаться. Так что я уезжаю с ним. И мы оба уверены, что, в конечном итоге, так будет лучше именно тебе.
Все деньги со своих сберкнижек я перевела на имя Николеньки. Машину переоформить, извини, не успела, так что оставляю тебе только доверенность.
Желаю вам счастья. И очень надеюсь, что никто никогда не узнает о деталях твоей поездки в Венецию.
Целую, мама.
Настя растерянно отложила записку.
– Ты… ты читал ее? – обратилась она к Сене.
Тот кивнул. И твердо сказал:
– Читал. Но о деталях, так уж и быть, я тебя спрашивать не буду.
– А их и не было, этих деталей! – разозлилась Настя. – Ну, на гондоле катались, в кабаки ходили, по магазинам… Не то что вы с Милкой – бух, и в койку!
– Ну мы же договорились, – обиженно протянул Сеня.
– Ладно, ладно, договорились, – пробурчала Настя.
Нет, она никак не могла поверить в то, что случилось.
Ее. Мама. Уехала. С Эженом.
Интересно, куда? На Бали, как Эжен и предлагал?
И Настя пока не понимала, обидно ли ей?
Или наоборот – она рада, что все так вышло?
И еще: по большому счету, непонятно: а зачем Эжен вызывал ее в Венецию? Зачем, если в итоге сбежал с матерью? Зачем все это шоу: коктейль «Беллини», Дворец дожей, «Максмара»? А потом – опаивать Настю снотворным, красть код? Не проще ему было бы сразу позвать к себе свою подельницу Ирину Егоровну?
А потом Настя вдруг поняла: он, Эжен, просто проверял ее. Раздумывал. Решал для себя: а сможет ли она, Настя, снова стать ему женой. Спутницей, подругой – покорной, спокойной, жертвенной… И в какой-то момент – там, в Венеции, – Эжен, видать, окончательно понял, что – нет.
Прошлое, решил он, не повторить. И прежней Насти не существует. И она нисколечко не любит его. И не хочет быть с ним…
И, видимо, после того, как Эжен снова, в своем чекистском стиле, «проверил» Настю, он быстренько все переиграл. И вызвал к себе – мать…
Значит, он снова предпочел ее…
Настя задумчиво протянула:
– Вот оно как все обернулось… Значит, мамочка моя решила начать новую жизнь. – Не удержалась и обиженно добавила: – С моим, между прочим, мужем.
Нет, врать себе бесполезно. Мамин поступок ее задел. Задел до глубины души. А кому будет приятно, если муж изменит тебе с твоей собственной матерью…
Но Сеня не дал ей предаться самоедству. Заорал так, что в «девятке» стекла зазвенели:
– Мы, кажется, уже решили! Он не муж тебе, ясно?! И вообще: он – сдох! Труп твой Эжен! Гниль, падаль!
– Гниль, – охотно согласилась Настя. И добавила: – А Милка твоя – гнида…
Сеня поморщился.
– Ладно, пусть гнида. Только ее, как и Эжена, нет. И никогда не было. И имени такого мы не знаем. Договорились же, да?
– Договорились, – легко согласилась Настя.
А Сеня добавил:
– И с Эженом ты не встречалась. После его… так сказать, смерти. А в Венецию ездила покататься на гондоле. И крепить связи с Итальянской компартией и местным комсомолом. И походить по ресторанам… А любишь ты только меня. Поняла?
– Поняла, – кивнула Настя. – Я люблю тебя. И еще я люблю… – она сделала паузу.
Сеня напряженно смотрел ей в глаза.
– И еще я люблю – нашего сына, – закончила Настя. – Николеньку.
Назад: Настя
Дальше: Арсений