Однажды вечером Арсению позвонил Ваня Тау, его бывший компаньон по «Катран-меду». Несмотря на бесславную кончину медицинского центра, Арсений поддерживал с Ваней добрые отношения. Время от времени они перезванивались – правда, ни разу после того, как закрылся «Катран-мед», не встречались. Ну а тут Иван вдруг пригласил:

– Приходи завтра вечером ко мне домой. С Настей своей, естественно… Или с кем захочешь… Пировать будем.

– По какому случаю? – поинтересовался Арсений.

– Отвальная.

– Что будем отваливать? – спросил Сеня весело (все последнее время – после того как вернулась из Венеции Настя – у него было великолепное настроение).

– Отваливать будем меня, – усмехнулся в телефоне Тау. – Я уезжаю.

– Далеко? – спросил Арсений, уже предчувствуя, что услышит в ответ.

– Не далеко, а надолго, – в том же псевдолегком тоне ответствовал Тау. – Практически – навсегда.

– На «пэ-эм-жэ», что ли?

– Именно. На него – на постоянное место жительства.

– Ты ж говорил, что мать у тебя русская?

– Ну, у меня есть еще и бабушка… – усмехнулся Тау. – И фамилия…

…Они пошли к Ивану вместе с Настей.

Это был первый их совместный выход в свет после ее возвращения из Венеции.

Уложить Николеньку и присмотреть за ним согласилась соседка. За сына они с Настей не волновались.

Тау проживал в коммуналке на Арбате. Единственная комната, принадлежавшая ему в четырехкомнатной квартире, оказалась загромождена десятками разнокалиберных картонных ящиков.

Вид у комнаты уже был совершенно нежилой.

Окна без занавесок. Мебели нет, в углу раскладушка, на ней – свернутый в рулон матрац.

Посреди комнатухи растянулся длинный стол, уставленный закусками и бутылками. Стол был накрыт разномастными скатертями. Подле него располагались разнокалиберные (очевидно, принесенные соседями по коммуналке) стулья и табуретки.

Такими же разнокалиберными – как стулья, скатерти и посуда – оказались и гости. Немолодая пара фабричного вида соседствовала с рафинированно-интеллигентской четой. Первые супруги (как выяснилось в процессе застолья) были соседями Ивана по квартире; вторые оказались преподавателями из Второго меда. Профессор-хирург и его жена-гинеколог.

Пришли также трое институтских – а может, школьных? – друзей Тау. Было четверо девчонок (одна из них – негритянка!) – со всеми хозяин, похоже, в разные периоды своей жизни спал.

Улучив момент, Арсений спросил у Тау:

– А где твои предки?…

Ваня усмехнулся:

– Они уже там, – и жестом указал на какое-то неопределенно далекое далёко.

Гулянка (или, согласно новому, только что вошедшему в обиход слову, тусовка) шла вроде бы как обычно – как миллион других пьянок. Пили водку и коньяк, закусывали винегретом и оливье, рассказывали анекдоты и приколы… Парни, друзья Ивана, кадрились к девчонкам – однако те оказывали явные знаки внимания Ивану, словно султану в гареме.

Профессор произнес тост за способности Тау и пожелал ему не потеряться, но сделать блистательную карьеру в новой среде. Настя (она сидела напротив Арсения, и он исподволь наблюдал за нею) также была весела и оживлена, много рассказывала – об издательстве и о Венеции – и хохотала чуть ли не громче всех.

Только некой странностью веяло от вечеринки. По голым стенам и общему разору она была похожа на новоселье – да только не было в ней присущей новосельям радости.

Не в советских традициях было праздновать свой отъезд куда-либо. Обычно праздновали, отмечали начало нового отрезка жизни, а не окончание старого. И оттого Арсений не мог избавиться от ощущения, что пиршество чем-то походит на поминки – по еще не умершему человеку. Странное чувство: хозяин молод, жив и здоров, а свидеться с ним снова вряд ли придется. И, словно на поминках, прощались они с Тау, похоже, навсегда…

Ближе к концу вечеринки, когда гости уже затянули заунывные русские песни – и «Ой, цветет калина», и «Ой, мороз, мороз…» – Ваня вызвал Арсения на коммунальную кухню: «поговорить о нашем, о женском».

Прихватили с собой недопитый коньяк. Все табуретки оказались задействованы в пьянке, поэтому друзья просто стояли у кухонного стола, крытого клеенкой. Иван курил, стряхивая пепел в раковину.

– Я тебе один умный вещь скажу, – начал Тау вдруг с псевдогрузинским акцентом. Акцентом он, похоже, маскировал свою очевидную смущенность. – Только ты не обижайся.

– Валяй, – проговорил Арсений.

Он ждал, что речь пойдет об их рухнувшем кооперативе. Что последует разбор ошибок в работе с его, Арсения, стороны…

Но Тау заговорил совсем о другом.

– Знаешь, – начал он, потихоньку убирая акцент, – ко мне месяц назад твоя девчонка приходила…

– Кто?! Настя?!

– Да какая Настя!… – отмахнулся Иван. – Та, другая… Милена которая…

– А-а, – облегченно протянул Арсений.

Он не испытывал ни малейших чувств к Милене. Ему было решительно все равно, чем она занимается. И к кому приходит.

– Ну, приходила – и приходила, – пожал он плечами. – Мне-то что?

– Знаешь, старичок, – осторожно проговорил Тау, – не хочу тебя расстраивать, но она явно пыталась ко мне подкадриться…

Арсений усмехнулся.

– Ты меня не расстроил. Абсолютно не расстроил… Не бери в голову… У меня с ней ничего нет… Да и не было практически.

– Да? Ну и слава богу… Но я на всякий случай повел себя с ней как честный человек…

– Это как? – цинично хмыкнул Арсений. – Оприходовал ее, что ли?

– Да нет, не оприходовал… Послал я ее… Ну, правда, в мягкой и интеллигентной форме…

– Что ж ты не ответил-то на любовь девичью? – спросил Арсений столь же цинично. Правда, в душе у него что-то царапнуло: он, конечно, подозревал, что Милена – девушка легко доступная, но не до такой же степени…

– Ну, старичок, – серьезно ответил Тау, – я, во-первых, не люблю, как в песне поется, отбивать девчонок у друзей своих…

– Она не моя девчонка, – повторил Арсений. – Мне на Милку наплевать. С высокой башни… Моя, как ты выражаешься, девчонка, – Настя. А уж Милку ты вполне мог бы вздрючить. Я б не расстроился…

– Н-да? – сверкнул своими маленькими очечками Тау. – Тогда жаль, что я проявил благородство… Хотя… Знаешь, мне показалось, что этот ее марьяжный интерес имел какую-то иную подоплеку… Трефовую, что ли…

– Можно без картежных аналогий? – нахмурился Арсений. – Что ты имеешь в виду?

Тут на коммунальную кухню вошли две Ванькины девчонки: негритянка и блондинка.

– Ну, ма-альчики, – капризно проговорила негритянка на правильнейшем русском языке. – Что вы здесь спрятались? Мы там скучаем! Идемте танцевать!

– Идите-идите, – отослал их Ваня. – Потанцуйте пока друг с другом. Порадуйте моего профессора. Покажите ему стриптиз. А мы сейчас будем…

Нахальные девчонки расхохотались и, дразня Ваню, поцеловались друг с другом в губы.

– Идите-идите, резвушки.

Тау выпроводил девушек и плотно закрыл за ними дверь.

– Так вот, – обратился Иван к Арсению, – мне показалось – когда эта Милена пыталась совратить меня с пути истинного, – что она держала в уме что-то иное, чем просто секс… Ну а потом эти мои догадки получили подтверждение…

– В смысле?

Иван стряхнул пепел в раковину. Потом глубоко затянулся папиросой «Наша марка» и продолжил:

– История имела продолжение…

Тау сделал паузу.

– Какое? – поинтересовался Арсений.

После той злосчастной, пьяной ночи с Миленой он с ней ни разу не виделся.

И нисколько ему не хотелось ее видеть. Как отрезало.

Дважды Милена звонила ему. Первый раз – еще до возвращения Насти. Второй раз – когда та уже вернулась.

Оба раза Арсений говорил со своей бывшей подружкой настолько сухо, что Милена сама довольно быстро сворачивала разговор.

Арсению было неприятно все, что связано с ней. В том числе – воспоминание о том, что он однажды все-таки не устоял и был с ней близок. Черт бы побрал эту Милку.

– А продолжение было такое… – сказал Тау. – Позавчера Милена снова вышла на меня. Теперь уже, успокойся, о сексе речи не было…

– А я и не беспокоюсь, – усмехнулся Арсений.

– …Теперь Милена выступила в роли делового человека, – продолжал Иван. – В роли посредника… Бизнесмена… Она сказала, что представляет крупную западную медицинскую корпорацию. Какую конкретно, не назвала… И предложила она мне знаешь, что?…

– Ну?

– Продать рецепт нашего препарата. Из катрана.

– Что?! – воскликнул Арсений.

– Что слышал. Смотри, что получается. – Тау усмехнулся. – Сначала Милка, видишь ли, попыталась добыть рецепт при помощи своего роскошного тела… Совратить меня!… Но не вышло. Стоек оказался оловянный солдатик… Тогда она – сучка, блин! – прости, если я оскорбляю этими ругательствами твои чувства, – решила со мной сторговаться… Начала она ни много ни мало с тысячи североамериканских долларов… За твой, замечу, рецепт…

– Ого! – присвистнул Арсений.

– Тут я решил темнить, – продолжил Иван. – Стал набивать цену. И она пошла на повышение. Две тысячи, говорит… Потом – пять!…

– Сильно.

– Подожди, это еще не все… И так она догнала ставку до пятнадцати тысяч «зеленых»… Представляешь? Пятнадцати!…

– Да, мощно… – пробормотал Арсений.

– Ну, я с ней доторговался до пятнадцати – мне показалось, что дальше она уже не пойдет, – а потом и говорю: «А вы знаете, мадам: я рецепта не знаю. И никто не знает. Кроме босса нашего, товарища Арсения Челышева… К нему, говорю, вы, мадам, и обращайтесь…»

– Ах, вот в чем дело… – протянул Арсений.

– Она чуть не лопнула от злости, – усмехнулся Тау. – Разозлилась, видать, что столько времени со мной потеряла… Она, видишь ли, сначала хотела, пользуясь своей неземной красотой, – Тау иронически хмыкнул, – отыметь меня… И получить забесплатно то, на что ей заграничные хозяева выделили бабки… Ох, какие немаленькие бабки… А потом выяснилось, что она вообще со мной напрасно теряла время…

– Да я не об этом, старик… – поморщился Арсений.

Тау вопросительно поглядел на него.

– Она, Милена, мне сегодня звонила, – хмурясь, пояснил Арсений. – Меня дома не было… И Милка разговаривала с Настеной. И она ее прямо-таки умоляла, чтобы я ей перезвонил… Говорила, что страшно важное дело… Денежное!… Я перезванивать, естественно, не стал…

– А напрасно. Был бы уже богаче на пятнадцать штук гринов. Как минимум.

– Да, дела… – протянул Арсений. – Значит, и ко мне она в постель не просто так влезла…

– По-моему, старик, – усмехнулся Тау, и его очечки саркастически блеснули, – такая девка, как Милена, ничто никогда не делает просто так… Но ты не волнуйся – она тебе еще позвонит… Уже в качестве бизнесменши… Это уж как пить дать.

– Пятнадцать тысяч баксов – это неплохо… – пробормотал Арсений.

– Ты знаешь, – покачал головой Иван, – мне кажется, что пятнадцать – это не предел… Она тебе и все двадцать предложит. И даже, наверное, двадцать пять… Очень, как мне показалось, этой западной корпорации нужен твой рецепт…

– Значит, – задумчиво пробормотал Арсений, – в нем все-таки что-то есть… Значит, он действительно вылечивает…

– А ты что, сомневался? – хмыкнул Тау.

– …Иначе, – продолжил Арсений, не обращая внимания на реплику Ивана, – западники за ним бы не охотились… И ведь это они – наверняка они, сволочи! – стояли за разгромом нашего кооператива… Милка мне об этом говорила… Они просто конкурентов уничтожали…

– Может, ты лучше начнешь все снова? Новый кооператив откроешь? В другом месте, с другими партнерами?

– Нет, – задумчиво покачал головой Арсений. – С западными фирмачами мне не справиться. У них же все, блин, чиновники куплены. Они ведь могут здесь, в Союзе, делать что хотят… Черт с ними!… Продам им рецепт… Дедуля меня простит…

– Точно решил? Уверен?

– Абсолютно.

– Ты, главное, друган, – усмехнулся Тау, маскируя под иронией свою искательность, – когда продашь – про меня не забудь. За посредничество – или там за благую весть – возьму я с тебя двадцать процентов…

– Черт побери! – воскликнул Арсений. – Да мы с тобой, Ванька, станем богатыми людьми!… В награду за все наши мучения!…

– Ну, – усмехнулся Тау, – богатым у нас станешь ты. А я просто буду небедным.

– Я тебе, старик, и тридцать процентов подарю!… – в порыве великодушия воскликнул Арсений.

…Впоследствии Сеня вспоминал: подобная ситуация – когда у тебя просят двадцать процентов, а ты сам предлагаешь тридцать – была в России возможна только в самом начале девяностых: во времена младенческого, романтического бизнеса. Когда все вокруг были дружбаны и благородство стояло – и стоило! – выше, чем прибыль… А уже через год-два за десять лишних процентов комиссионных запросто могли убить…

– Ну, пойдем, дружище, за наше будущее богатство и выпьем… – хлопнул Арсения по плечу Иван. – Бабки попросишь их перевести мне в западный банк… А сам бери с них наличными…

И они вернулись в комнату, где весь народ – включая негритянку, профессора и Настю – танцевал «быстрый» танец под «Яблоки на снегу»…

…От Тау они с Настей возвращались домой пешком.

Вышли на Калининский проспект.

Настя держала Арсения под руку, прижималась к его плечу. В темноте проспекта загадочно посверкивали ее глаза. Настя была в новых, красивых, купленных в Венеции шмотках – наконец-то в Москве установилась такая погода, что их стало можно надеть. Оттого, что Настя была рядом, Арсений чувствовал себя радостно и покойно.

Проспект Калинина был абсолютно темным. Все учреждения закрыты; магазины, естественно, тоже; из пивного бара «Жигули» выгоняли последних посетителей; фонари горели через два, через три… Посвечивали только фары редких машин, проносившихся мимо, да тускло горели окна жилых небоскребов по правой стороне улицы.

Ни реклам тебе, ни огней, ни ресторанов… Будто и не по центру столицы они шли, в полукилометре от Кремля…

Они углубились в переулки между Калининским и Тверским бульварами. Пересекли Большую Никитскую.

Арсению было хорошо вместе с Настей – даже просто идти молча рядом: по пустынной, полутемной, но весенней Москве…

– Настюш! – окликнул Сеня.

– Ау, – немедленно отозвалась она.

– Давай уедем.

– В смысле?

– Ну, вообще. Как Ванька. Эмигрируем.

– Куда?

– Ну, куда-нибудь.

– Нас что – там, за бугром, кто-то ждет?

– А что, – усмехнулся Арсений, – нас здесь, в Союзе, что-то держит?

– И что мы будем там, за границей, делать? Посуду мыть?

– Н-ну… Поначалу, конечно, посуду… – протянул Арсений.

Он решил пока ничего не говорить Насте о возможной продаже рецепта. О продаже за баснословные деньги. Во-первых, он не хотел лишний раз упоминать имени проклятой Милки, а кроме того, боялся сглазить.

– Н-да, посуду мыть – перспективка невеселая, – проговорила Настя.

– А если у нас с тобой стартовый капитал будет? Где-то эдак тысяч двадцать пять долларов?

– А какая, скажи на милость, разница, – возразила Настя, – двадцать пять тысяч – или посуду мыть? Двадцать пять тысяч, по западным меркам, не так уж и много.

– Все лучше, чем ноль… Но вообще-то, скажи: ведь мы с тобой – ребята талантливые. И ты, и я. Один ведь раз уже пробились. Я в «Катран-меде» кучу денег заработал. Ты в своем издательстве не последний человек…

Они пересекли улицу Алексея Толстого и зашагали по Спиридоньевскому переулку.

– Значит, и второй раз пробьемся… – продолжил Арсений. – Нам всего-то по двадцать шесть лет. Вся жизнь впереди.

– Ужас, – передернула Настя плечами и протянула: – Действительно, мне уже двадцать шесть. Почти старуха… А зачем нам ехать?

– А скучно здесь, в Союзе, – усмехнулся он. – И холодно. И еды нет. И курева… И вообще непонятно, что дальше будет. Может, гражданская война?

– А куда мы поедем?

– Какая разница, куда!… В Америку. Или в Канаду.

– А что, мою квартиру пятикомнатную государству оставим? И твою машину тоже?…

Они неспешно шагали по Спиридоньевскому по направлению к улице Горького.

– Да и хрен бы с ними!… – сделал отстраняющий жест Арсений. – Пусть подавятся!… А мы еще себе денег заработаем… Я куплю себе «кадиляк». А тебе куплю дом – беленький, трехэтажный, как у Скарлетт О'Хары…

– А кто нас выпустит?

– Прорвемся.

– Кстати, Сенечка, насчет «выпустят». Официально мы с тобой друг другу – никто. Чужие люди.

– Ну так давай поженимся, – словно между делом пробормотал Арсений.

Они остановились на пустынном Спиридоньевском. Ни людей, ни машин, ни света в окнах.

– Это что, предложение? – глухо проговорила Настя.

– Да.

– Ох, Сеня, Сеня!… – Она покачала головой. – Уж больно редко ты мне предложения делаешь. И как-то все некстати… По случаю… Как в прошлый раз, в Южнороссийске… Семь лет назад… Помнишь?

– Все помню. – Он приблизился к ней, поцеловал. Она сначала ответила на его поцелуй, потом отстранилась.

– Да ты ведь парень коварный, – сказала со смехом. – Предложение делаешь – а потом не женишься!…

Пахло свежей весенней зеленью и сиренью.

В темноте вдруг проклюнулся соловей – прощебетал робко, пробуя голос. Соловей в самом центре Москвы, надо же.

– Знаешь, – сказал Арсений очень серьезно, – когда ты уходила от меня, я понял… Понял простую вещь… Без тебя мне жизни нет… Мне без тебя было так пусто, одиноко, тяжело… Как в безвоздушном пространстве… Словно воздуха не хватает… Без тебя – и без Николеньки… Знаешь, и правда: давай поженимся…

– Я… я подумаю, – лукаво сказала Настя.

– Подумаю?! Да что же тут думать?! Я ведь люблю тебя!

Ее лицо дрогнуло, но она улыбнулась, потрепала его по волосам.

– Давно ты мне этого не говорил.

– Как это давно?! – изумился он. – Совсем недавно говорил. Когда из Венеции тебя встречал… И еще, потом… – Он смешался. – Как-то раз…

– А если я скажу «да»?

– Завтра же – в загс.

– А если «да», но при этом мы никуда отсюда не уедем?

– Тогда останемся, – пожал он плечами. – Будем здесь, в совдепии, навечно… Навечно – и вместе… В бедности и богатстве, в радости и болезни. Покуда смерть не разлучит нас.

Он говорил так убежденно и так серьезно, что она приблизилась к нему, обняла. Он поцеловал ее. Потом отстранился и, не размыкая объятий, спросил:

– Но почему ты все-таки решила, что мы никуда из Союза не уедем?

Она пожала плечами.

– Я не хочу больше встречаться с Эженом. Никогда!… И с матерью тоже.

– Мир большой, – усмехнулся он. – Уж как-нибудь не встретимся.

– Нет, все равно. – Она упрямо покачала головой. – Пусть уж они там, а мы – здесь.

– Странное решение.

– А у нас в Союзе будет лучше, – убежденно сказала Настя.

– Лучше, чем на Западе?

– Ну, это вряд ли… Нет: лучше, чем сейчас.

– Ты думаешь? – скептически спросил он.

– Да, – убежденно ответила она. – Я уверена. Здесь все только начинается. Начинается самое интересное.

– Да бог с ним, Союзом… Что с моим предложением? – напомнил Арсений. – Каков ответ?

– А ты не понял?

– Не совсем.

– Я его, кажется, принимаю.

Он засмеялся, потом вдруг подхватил ее на руки, вылетел на проезжую часть и стал кружить, смеясь и задыхаясь. Потом вдруг заорал на всю ночную Москву:

– Слышите?! Слышите?! Она его принимает!…

– Пусти, пусти, дурак! – Настя заколотила его кулачками по плечам. – Пусти, сумасшедший!… Ты людей разбудишь!…