8 января
Предыдущую запись я сделал вчера после ужина. Однако позже произошли события, о которых нельзя не рассказать, потому что…
Но постараюсь быть последовательным. К слову, несмотря на то что метель улеглась и стояла ясная погода, тело Пети так до сих пор и не нашли. Снегу с тех пор везде, особенно под горой, намело целые сугробы, в человеческий рост. Возможно, Горелов остался погребен под белой пеленой. А может, его труп унесла незамерзшая река…
Однако поиски продолжались, теперь финская полиция и спасатели привлекли собак. Вероятно, операция продолжится и сегодня. Бедный Петя!.. Как же подло поступила с ним его законная супруга! И жутко думать, что я, в какой-то степени, тоже стал причиной его нелепой гибели. Я не столь виноват, конечно, как его жена, но все же, все же, все же…
Так о чем это я? На самом деле, покуда мы с Леськой носились по серебристым лапландским лесам, выгоняя из крови адреналин вместе с потом, — мне пришла в голову одна неплохая мыслишка. Когда мы вернулись домой, я о ней расточительно забыл. Но после того, как все в нашем коттедже — и чета Большовых, и Саня — улеглись, а я в гостиной сидел за ноутом и бесцельно блуждал по Сети, то вдруг снова вспомнил. И тогда достал свой телефон: ведь им я снимал странички из блокнота безвременно нас покинувшего (в смысле: уехавшего в неизвестном направлении) Родиона.
Кстати: не наш ли с Лесей самопальный обыск напугал его? И стал причиной исчезновения? Уж такой человек, каким он оказался, наверное, должен был заметить, что в его вещах рылись…
Невзирая на род занятий Родиона (отныне известный нам благодаря геноссе Бокову) я не переставал ему симпатизировать. Спокойный, умный и уверенный в себе мужик, без грамма понтов и выпендрежа. И почему-то до сих пор не верилось, что он может оказаться вдобавок убийцей. Да и зачем ему было убивать Вадима?
Я опять сбиваюсь… Итак! Я отыскал на своем телефоне фотку — снимок листка из блокнота Сыромятского. Там значилось:
БНГК — МРМН: 18—22
МРМН — РВНМ: 2—3
РВНМ — СТКГЛ: 2—3
Еще на бегу, в лесах, я, кажется, понял, что означала эта абракадабра. Теперь я проверил себя, с помощью Интернета, — и практически перестал сомневаться.
Время было еще детское, всего одиннадцать вечера (правда, в Финляндии — наверное, из-за полярной ночи — многие стали рано ложиться спать, но ко мне это не относилось). Я оделся и отправился через лесок в другой коттедж, занимаемый нашей компанией. Злодейка-судьба распорядилась так, что теперь там проживали исключительно дамочки: Леся со Светой, несчастные вдовы Женя с Настей, а также ставшая соломенной вдовой Стелла.
Я начал фантазировать на ходу: может, над домом тяготеет страшное заклятье? Может, отдыхала там когда-нибудь финская пара. Какая-нибудь чета, скажем, Нюханенов: Кокки, допустим, и Кайя. И рассердился однажды Кокки на жену свою Кайю, и одолели его бесы снежной равнины, и ударил он несчастную Кайю, и пала она наземь, и ударилась виском об угол камина, и испустила дух. И заплакал тогда Кокки, стал жалеть свою Кайю, плакать, обнимать ее хладное тело и звать обратно — но недвижима осталась Кайя. И тогда вышел из избушки Кокки и пошел куда глаза глядят, по безмолвной равнине, и затерялся в снегах, и пал, покрытый белым саваном… С тех пор живет в том доме дух несчастной Кайи и мстит всем мужчинам, оказавшимся в нем. Убивает их Кайя, или доводит до самоубийства, или изгоняет… А что, чем не сюжет для готического романа! Его можно было бы назвать «Вдовий домик». Кстати, проклятие злобного духа тоже ведь можно рассматривать в виде версии — она не лучше, но и не хуже, чем прочие. Только вряд ли ее примут всерьез финская полиция и Кирилл Боков. Да и Леся, донельзя правильная девушка.
Тогда, вчерашней ночью, я добрался до пресловутого «вдовьего домика» и увидел, что в Лесиной спальне еще горит свет. Я тихонько постучал в стекло. Жалюзи отодвинулись, появилась голова Леси. Девушка разглядела меня и удивилась. И, кажется, обрадовалась. Возможно, решила, что я пришел петь у нее под окном серенады.
Она открыла свой тройной стеклопакет.
— Что случилось?
— Выходи, поговорить надо.
— Сейчас.
Через семь минут она, одетая, появилась на крыльце.
— Прогуляемся? — предложил я.
— Что произошло?
— А ты гуляешь с мужчинами, только когда что-то происходит?
— Когда меня поднимают среди ночи — да, — парировала она.
— Тогда считай, что произошло.
— Опять кто-то пропал?
— Лучше. В мой мозг пришла роскошная мысль.
— Неужели? — не без иронии улыбнулась она (убить ее мало за эту иронию!). – Ну, выкладывай. Кстати, у тебя не найдется сигаретки?
Я протянул ей пачку.
— Я чувствую себя совратителем малолетних.
Она прикурила и подняла глаза:
— А ты сам не чувствуешь себя жертвой совращения?
Леся впервые упрекнула меня за эпизод с Женей, и я, признаюсь, слегка смешался:
— Для мужчин подобные взбрыки очень мало что значат.
— Да? Вот оно как? Что же тогда для вас значит много? Ты скажи, чтоб я знала. Для будущего общения с вашим братом.
Она пристально смотрела мне в глаза.
— Нну… Для мужчин важно глубокое искренне чувство. Привязанность. Непреодолимая тяга к партнеру.
Она усмехнулась.
— А ты молодец. Хорошо подготовился.
Мы стояли лицом к лицу, и самое время было ее обнять.
— Руки прочь!
Я, однако, попытался прижать девушку к себе.
— Руки прочь, я сказала! — воскликнула она яростно и высвободилась. — Я не люблю быть второй!
— О’кей, — я сделал вид, что и обиделся, и смирился. И тоже закурил.
Наш поганый дым, казалось, портил среду обитания на десяток километров в округе.
Мы молча пошли по пустынной дороге. Вокруг нас возвышались величественные, словно орга́н, ели, усыпанные снегом. Небо, впервые за все время нашего пребывания в Лапландии, было совершенно ясным, ни облачка. Сверкали мириады звезд — от хрустальных гвоздей до крошечных светляков. И забирал морозец.
— Ну, выкладывай, что ты там придумал.
Леся затушила сигарету о снег и, чтобы не засорять природу, дошла до ближайшего мусорного контейнера, стоявшего у пустующего коттеджа, и выкинула туда чинарик. Здесь мы все очень быстро стали закоренелыми чистюлями. Лучшее доказательство философской идеи, что бытие определяет сознание.
А мне уже расхотелось рассказывать. Да и вообще иметь с Леськой дело. Сколько еще она будет на меня дуться? Сколько мне еще придется устраивать вокруг нее танцы с бубном? Но раз уж пришел… И заинтриговал ее… Я нехотя молвил:
— Я расшифровал страничку из блокнота Родиона.
Я давно уже заметил, что Леся принадлежит той странной и непонятной мне породе женщин, кого работа возбуждает. И когда я завел разговор о расследовании, она немедленно оживилась:
— Да ты что!
Я показал ей на дисплее телефона записи Сыромятского.
БНГК — МРМН: 18—22
МРМН — РВНМ: 2—3
РВНМ — СТКГЛ: 2—3
— Знаешь, что это? График движения груза. Аббревиатуры — названия городов. БНГК — значит Бангкок. Бангкок у нас что? Таиланд, золотой треугольник… Наркотическая столица, даже бритому ежику ясно…
Леська слушала внимательно, заинтересованно.
— Второе слово, МРМН, — я думаю, Мурманск. Незамерзающий порт Заполярья. Значит, наркотик собирались везти из Бангкока в Мурманск. Видимо, по морю. По Тихому океану, потом Северным морским путем… А знаешь ли ты, женщина, что торговый пароход делает в среднем двенадцать миль в час? Стало быть, около пятисот километров в день. Вот и получается, что весь путь от Бангкока до Мурманска займет как раз восемнадцать — двадцать два дня. Разброс — в зависимости от штормов, ледовой обстановки и прочего…
— Слушай, ты такой умный, — грубо польстила мне Леся, и это был добрый знак.
— Ну, это не я, а Интернет, — решил я поскромничать. — А теперь вернемся к нашим баранам, то есть пароходам. Итак, груз приходит в Мурманск. Оттуда его везут по суше, через российско-финскую границу, в Рованиеми. Или, на таблице Родиона, — РВНМ. Дорога от Мурманска сюда, по его подсчетам, займет два-три дня. Уж не знаю, чем его повезут: грузовиком, машиной, оленьей упряжкой… А отсюда его отправят в СТКГЛ, то есть в Стокгольм…
— А с нашего московского самолета в Киттилях как раз мужика с наркотиками сняли… — не совсем впопад вдруг вспомнила Леся. — Может, Родион как раз тогда воздушную границу тестил. Увидел, что она, типа, под замком. И начал искать другой путь.
— Запросто, — согласился я.
— Только кружной путь получается. Тихий океан, Северный морской путь…
— Значит, у наркокартеля, на который работает Родион, в Мурманске на таможне есть дыра. И вдобавок еще имеется окно на российско-финской границе. Главное ведь в наркотрафике — не расстояние, а чтобы щель была на границе, через которую можно зелье протащить. Иначе не стоит и пытаться. Тогда понятно, что здесь нужно Родиону… Он тут как раз и занимался тем, что окна на границе организовывал… Искал, кого нужно подкупить, запугать или шантажировать. Зато, попав в Финляндию, в шенгенскую зону, дальше наркотик пойдет бурным потоком по всей Европе безо всяких препятствий…
— Получается складно, — без особого экстаза одобрила Леся. — Ну, и что нам твое чудовищное разоблачение дает?
— Они действительно искали новый путь для наркотрафика. Родион и его сообщники. Панайот и другие. И они, наверно, таки разработали его.
— Хорошо, но при чем здесь убийство Вадима? — не в бровь, а в глаз спросила Леся.
— Наверно, ни при чем. Зато ты можешь доложить о находке Бокову. А он тебе московскую прописку даст.
— Позволь, — холодно ответствовала Леся, — я свои личные проблемы буду решать сама. Без помощи Бокова. И твоей… Спасибо, конечно, за заботу.
После такой отповеди мне совсем расхотелось с ней разговаривать. Леся, кажется, почувствовала это и мягко предположила:
— А может, Сыромятский и вправду убил? За то, что Вадим разоблачил его?.. Ну, допустим, Сухаров узнал о планах наркоторговцев — ведь он очень давно знаком с Панайотом и, наверное, ведал, что тот промышляет наркотой… И тут Вадим увидел, что Родион с ним общается. И, возможно, заметил или услышал нечто, чего не должен был видеть и слышать. А может быть, даже стал шантажировать Родиона. И тогда наркомафия решила убрать Сухарова.
— По-моему, — заметил я, — ты сама не веришь в то, что говоришь.
— Точно! — неожиданно легко согласилась Леся. — Не верю… Эх!.. – Мечтательно вздохнула она. — А хорошо бы действительно Сыромятского прижать и за это квартирку от Бокова в Москве получить.
— Кишка у него тонка — столичное жилье раздавать.
— У него-то, может, и тонка — а вот у его ведомства нет.
— Его ведомство, — возразил я, — в основном другим жильем распоряжается. В Туруханске и Верхоянске.
Леся усмехнулась и спорить не стала.
Мы кружили с ней по ночным, лесным… Не знаю, как назвать — дорогам?.. Но они тянулись в окружении вековых дерев, и по ним проезжало от силы три машины в сутки… Просекам?.. Но вдоль просек там и сям были разбросаны коттеджи… Словом, прогуливаясь по лапландским линиям, мы вдруг оказались у подножия горы. Подъемники были остановлены, прожекторы погашены. Ни души. И только ратраки, освещая себе путь мощнейшими фарами, утюжили гору, подготавливая трассы для завтрашних чемпионов слалома и скоростного спуска.
— А пойдем наверх, — предложила Леська. — Никогда не была там ночью.
Меня на подобные походы уговаривать не надо. По небольшому заснеженному брустверу мы забрались к начальной станции подъемника. Никого: только лес, снег, звезды, тишина… Один ратрак полз, удаляясь от нас, в гору, а второй утюжил ее, спускаясь. Что-то инопланетное было в этом пейзаже, что-то из иллюстраций к старым фантастическим романам. Ни человека, ни следа, бесконечный снег, вокруг загадочный лес, и почти бесшумно ползут странные вездеходы с тысячесвечными прожекторами.
А небо над нами продолжало сиять кристальными звездами. И вдруг, словно в продолжение фантастического фильма, над лесом полыхнуло что-то, похожее на зарево, — только оно почему-то оказалось белым. Полыхнуло — и погасло, и я совсем уже подумал, что мне почудилось, как сполох появился снова. Возник — и стал бесшумно разворачиваться своими белыми складками, словно странный величественный занавес. Леся тоже заметила его, уставилась на небо и потрясенно прошептала:
— Боже мой! Что это?!
— Я думаю, — небрежно заметил я, — мы с тобой стали свидетелями интереснейшего природного явления: полярного сияния. А у вас в Томске его, что, не бывает?
Леся пихнула меня кулачком в плечо. Я ерничал, однако северное сияние и на меня произвело сильнейшее впечатление.
Светилось уже полнеба. Ледяное зарево переливалось белым. Потом кое-где оно стало менять цвет с серебристого на зеленый и обратно. Честно говоря, перед столь впечатляющим зрелищем хотелось пасть ниц, словно перед явлением бога.
— Фантастика… — прошептала моя спутница. — Красота-то какая…
По-моему, она была потрясена зрелищем, и, вероятно, теперь ей хотелось, чтобы я ее обнял — чтобы таким проверенным способом отгородиться от величественного и пугающего явления природы. Но это уж фигушки! Ты, Лесечка, не любишь быть второй, а вот я — терпеть не могу бесплодных попыток.
— Слушай, а ты знаешь, почему оно бывает? — спросила Леся. Кажется, теперь она пыталась защититься от грозного феномена если уж не мужской поддержкой, то, по крайней мере, научным знанием. Ну и, наверно, хотела мне заодно польстить.
— Пока физическую природу северного сияния никто не объяснил, формулами не описал, — безапелляционно заявил я. — Если говорить коротко, оно — проявление земного магнетизма.
— А почему у нас, в средних широтах, его не видно?
— Здесь, на Севере, тропосферный слой очень узкий. Только не спрашивай меня, как сияние с толщиной тропосферы связано. Лучшие умы бьются, где уж нам.
А небесное зарево все шевелилось и шевелилось своими складками, и Леся опять затихла, пришибленная величественным зрелищем.
— Какая дикая вещь, — прошептала она. — Прямо крышу сносит.
— Да, — заметил я, — ничего удивительного, что у Пети здесь обострение началось… И он стал на людей бросаться…
Леся оторвала свой взор от неба и цепко посмотрела на меня. Она все-таки была законченным трудоголиком. Даже красота полярного сияния не могла заставить ее напрочь забыть о работе.
— А ты все-таки считаешь, убил Петя?
— Конечно, — убежденно сказал я. — А потом он совсем с ума сошел и начал на других людей — на меня, например — кидаться.
— Однако версия, что убийца — Петр, кое-какие вещи все же НЕ объясняет…
— Например?
— Например? Кто сбросил камень на головы Вадима и Жени?
— Как «кто»? Он же.
— Он что, следил за ними? — хитро прищурилась Леся. — Без лыж, по пояс в снегу?
— Почему? Нет, — спокойно объяснил я. — Он случайно их увидел. Как они стоят рядышком, покуривают, любезничают… Тут в нем взыграла ревность — вполне естественно! — он и кинул сверху на них валун…
— Ах, он увидел их случайно… — иронически протянула девушка. — А скажи, откуда в чемодане семьи Гореловых взялись совершенно новые серьги? Тоже случайно туда завалились?
— Почему случайно?! Серьги Жене подарил Вадим. А их потом мог, например, обнаружить Петр. Нашел и понял, что связь жены с его другом продолжается. Вот тебе и мотив убийства.
— Что ж, может быть, — неожиданно согласилась Леся. — А ты, кстати, не задумывался: почему именно в день убийства нам с тобой предложили халявные ски-пассы? Кому и зачем понадобилось, чтобы я и ты весь день проторчали на горе?
— Так сложилось, — пожал я плечами. — Просто Стелла с Родионом именно в тот день собрались в Рованиеми… То есть, — запнулся я, — не в Рованиеми, а, как мы сейчас знаем, каждый по своим делам… Но все равно — так совпало…
— Ах, опять совпало… — с прежним сарказмом протянула Леся. — А почему, скажи мне, убитый Вадим лежал на кровати весь голый? И еще: почему сразу после убийства (ты сам мне рассказывал!) в ванной вашего коттеджа была открыта форточка? Кто-то проветривал? Но зеркало над раковиной, как ты говорил, все равно слегка запотело… И еще один вопрос: почему, когда я в день убийства вернулась с горы в наш коттедж, одна чашка стояла не в посудомойке, а просто в раковине?.. И, кстати, помнишь еще один эпизод — я тебе о нем тогда на подъемнике рассказывала… Почему в ночь перед убийством твоя Женя не дала своему супругу Петру?
Обиженный и ее высокомерным тоном (тоже мне, подумаешь, блин, великая сыщица) и тем, что имя Жени она теперь употребляла не иначе как совместно с притяжательным местоимением «твоя», я воскликнул:
— Да ты, по-моему, просто «почемучка»! «Почему северное сияние светит?! – передразнил я ее. — Почему чашка в раковине, а не в посудомойке?!» Да поставили ее туда. Просто так!.. Кто-то попил воды и автоматически поставил. Ты думаешь, что все на свете должно сопрягаться со всем! Что все факты должны укладываться один к другому. Ну, давай — еще полярное сияние к убийству привяжи!
Леся усмехнулась, однако ответила серьезно, но миролюбиво:
— Может, и привяжу… А, кстати: ты тут, как раз в связи с сиянием, упоминал про Петины обострения? Откуда ты вообще взял, что Петр Горелов не совсем психически здоров?
— Как?! – воскликнул я. — Мы же сами с тобой в его чемодане таблетки нашли!
Девушка дернула плечом:
— А может, это не его таблетки, а, как раз наоборот, твоей Жени?
— Не называй ты ее «моей»! — перебил я. — Никакая она не «моя»!
— О’кей, о’кей, — пошла Леся на попятную. — Согласна: не твоя… Я о другом — о ее несчастном погибшем муже. Тебя, по-моему, не удивило, что мы антипсихотическое лекарство у Пети нашли, не так ли? Значит, ты еще до таблеток предполагал, что у него с головой не все в порядке? Почему?
— Как «почему»? А все его поведение? Это самоубийство, дурацкое, нелепое…
— Но, по-моему, — проницательно заметила Леся, — ты и до вашей с ним ссоры полагал, что у него с крышей не в порядке… Вот я и спрашиваю: откуда ты это взял? Изначально?
И тут я вспомнил — и, честно говоря, слегка смутился. Но не потому, что в свое время невольно подслушал чужой разговор, а потому, что до сих пор не рассказал о нем Леське.
— Я об этом случайно услыхал. Еще в самый первый день, как только мы сюда приехали…
— И что же ты такого подслушал?
— Вот как раз то самое! Что у Пети с головой проблемы.
— А кто разговаривал?
— Та самая «моя Женя», — передразнил я ее, — говорила об этом своей подружке Насте. Что она боится, как бы у ее мужа здесь обострения не случилось.
Лицо Леси вспыхнуло какой-то искрой. Огнем некоего (непонятного мне) вдохновения.
— Ах, вот оно как… — протянула сыщица.
— Что такое? — переспросил я.
— Да нет, ничего, — ушла от ответа Леся.
А вскорости полярное сияние, словно обидевшись, что мы перестали обращать на него внимание, не захотело бесцельно расточать краски и свернуло свои занавесы. Только звезды остались равнодушно сиять на небе — и ратраки не менее равнодушно ползали по земле…
Через минуту, прошедшую в молчании — девушка, казалось, о чем-то напряженно размышляла, — она вдруг досадливо воскликнула:
— Нет, все равно не сходится!
— Что у тебя не сходится? — спросил я участливо, однако детективша ответила вопросом:
— Иван, ты не замерз?
— Нет, а ты?
— Я тоже нет. Пойдем еще прогуляемся? До нижней станции гондолы.
И снова ей не пришлось меня уговаривать. Насчет ночных прогулок я завсегда пожалуйста.
От ближайшего к нашим домикам подъемника (возле которого мы с Лесей находились) к гондоле вела длинная пологая трасса — просека в лесу. Не раз и не два я пролетал по ней на своем борде. Но то бывало днем, когда вокруг полно народу и по дороге скользит, вздымая снежную пыль, веселая пестрая толпа на лыжах и досках. Теперь, ночью, мы были здесь совсем одни, нас сопровождали только ледяные звезды, и лес вздымался темной стеной по обе стороны дороги.
— Я ничего не понимаю! — вдруг воскликнула Леся с ноткой отчаяния в голосе. — Ни-че-го!
— Что ты не понимаешь? — спросил я участливо.
— Кто убил. И почему. Не сходятся концы с концами. Убить мог любой из нас.
— Ну почему любой? — переспросил я весело. Я хотел развлечь ее, обратить наш серьезный разговор, который мне, признаться, уже прискучил, в шутку. — Я, например, не мог убить. Да и ты тоже.
— Почему? — не приняла она шутейного тона. — Почему мы с тобой не могли?
— Давай будем исходить не из того, что мы с тобой хорошие, а из возможностей. А мы оба весь день были на горе, на виду. А когда вернулись в коттеджи, Вадим был уже мертв… А может быть, стоит идти от противного? Понять для начала, кто НЕ МОГ убить, и вычеркнуть их из списка?
Тут вдруг за нашими спинами вспыхнул мощнейший свет. Леся вздрогнула, и мы оба оглянулись. Сзади, по просеке, на нас наползал ратрак. Он, видимо, уже разутюжил гору и теперь направлялся к новому месту работы. На искристый в лучах прожектора снег упали две наши длинные тени. Они укорачивались по мере того, как трактор приближался к нам сзади.
— Не могла убить своего мужа и Настя, — вернулся я к прерванному разговору.
— Правильно, — кивнула Леся. — Почему?
— Да потому, что она все время была с нами на горе, мы ее практически не теряли из вида.
— Икзэктли, – согласилась девушка.
— И Женя убить тоже не могла.
Снова прозвучал вопрос «почему?». Видимо, начинающая сыщица проверяла себя, а мои ответы помогали ей в размышлениях.
Я пожал плечами:
— Потому что у нее серьезно повреждена нога. Она по дому-то передвигается с трудом, а тут пришлось бы до нашего коттеджа ковылять метров пятьсот, а потом еще и возвращаться, пока Петя не проснулся.
— Согласна, — кивнула Леся. — А еще? Кого еще мы можем исключить?
Я мысленно пробежался по всем нашим, и получалось… Получалось, что все остальные, кроме Жени и Насти, убить как раз могли.
Ратрак поравнялся с нами. Мы отступили на обочину. Вездеход прошумел мимо. Ратраком правил молодой, но донельзя серьезный финн. Мы помахали ему руками — в ответ он важно, не теряя собственного достоинства, кивнул и пополз дальше. За бульдозером тянулся идеально ровный, слегка волнистый снег. Даже жалко было его топтать, и дальше мы пошли гуськом по обочине.
Я признал:
— На все сто процентов мы не можем больше исключить никого.
— В том-то и дело! — воскликнула Леся.
Ратрак шумел мотором где-то уже далеко впереди, и нас опять со всех сторон обступала полярная ночь.
— Вот скажи мне, — вдруг неожиданно перескочила девушка на другую тему, — только честно… Я просто не могу проникнуть в тайны вашей загадочной, как пять копеек, мужской, блин, психологии… Допустим, ты лежишь, болеешь, совсем один в коттедже. И к тебе вдруг приходит женщина. И начинает ворковать: ля-ля-ля, три рубля, я тебя люблю, я тебя хочу, я отдам тебе самое дорогое, что у меня есть. И срывает с себя одежды… Как ты поступишь?
— А женщина красивая?
— А есть разница? — обернулась и уставилась на меня Леся.
— Конечно, есть.
— Значит, красивой ты бы сказал: прыгай, дорогая, ко мне в койку?
— Ну, наверно.
— Ага. Впрочем, в тебе я и не сомневалась… Значит, для мужчины не имеет значения, любит он ее или нет?
— Не имеет.
— А играет роль, было ли у него с нею что-то раньше?
— Абсолютно нет. На новенького даже лучше.
— Хм, вот как? Но это лишь твое мнение, а ты у нас известный… — Она оборвала свою мысль, но я понял, что она хотела назвать меня бабником, и мне была, в общем-то, лестна подобная репутация.
Однако я возразил:
— Знаешь, Леся, мужики, по-моему, по сути своей все одинаковые.
— То есть Вадим тоже сказал бы «да» любой?
— Ну, если она не окончательная уродка или старуха… И знаешь, почему мы обычно говорим «да»? Потому что женщинам нельзя отказывать. Они в таком случае после смерти в гарпий превращаются. Или в фурий, точно не помню.
— Вот ты как все повернул! — усмехнулась она. — Женщины, значит, во всем виноваты.
— Конечно, — убежденно сказал я. — Вы — сосуд диавольский, соблазняющий…
— Да уж тебе, конечно, лучше знать насчет сосудов соблазняющих… — саркастически протянула Леся.
Она развернулась и пошла дальше, не разбирая дороги, оставляя следы на ровном снегу. Я догнал ее и пошел рядом. И в самом деле, что жалеть только что разглаженное белое полотно, — все равно завтра лыжники его разъездят.
— Ну, — повернулась она ко мне, — а на такую, как Валентина, Вадим бы клюнул?
Я минуту подумал и кивнул.
— Пожалуй, да. Она хоть и не королева красоты, да и постарше его будет, но вполне даже ничего… Но главное тут не сама Валентина…
— А что же? — воззрилась на меня сыщица.
— Главное — у него в башке сидела бы мысль о том, что, переспав с ней, Вадим Кену — которого, по-моему, не сильно любил — рога наставляет. То есть мстит ему и унижает.
— Ах вот оно как… — протянула Леся. — У вас тут тоже целая психология…
— Но почему ты решила, — воскликнул я, — что в убийстве есть какой-то сексуальный момент?
— Ты что, еще не понял?
— Пока нет.
— Вадим лежал на кровати голый. Абсолютно голый.
— Ну и что? У нас, знаешь ли, в коттедже отлично топят.
— У нас тоже. Но…
Она запнулась.
— Что «но»?
— Ни финские полицейские, когда обыскивали после убийства ваш коттедж — а они искали очень тщательно, могу тебя уверить, — ни мы с тобой, когда осматривали давеча наш дом, не нашли ни одной окровавленной вещички. Ни единого предмета гардероба. А ведь крови было много, очень много — ну, ты сам видел… Спрашивается: почему убийца не испачкался?
В этот момент ратрак развернулся и зачем-то пополз в нашу сторону. Почему он вдруг решил возвращаться? Неужели единожды пройденное полотно показалось ему недостаточно ровным? Его прожектора били нам прямо в глаза, слепили, и тут я, против воли, подумал, что место и время сейчас идеально подходят для убийства. Для того, чтоб убили — нас.
Мы с Лесей в свете фар как на ладони. Одни в лесу. Вокруг ни души. Никто не услышит выстрелов. А даже если услышат, никто не обратит внимания. А тела — наши тела! — можно будет закопать в снег, и до весны — а она здесь наступает в мае — нас никто не найдет, как до сих пор не нашли Петю. Да и потом косточки наши (как и его бедные кости) могут растащить волки и лисы — которых здесь во множестве…
И я, не рассуждая, с силой дернул Лесю за руку. Она не ожидала и рухнула в темноту, в снег. Сам я упал сверху и прикрыл ее своим телом.
— Ты что? — прошептала она. Дыхание стало учащенным.
Я прижал палец к губам: молчи, мол. Она послушалась.
Тут мимо нас прополз ратрак. Краем глаза я увидел, что в кабине сидит все тот же меланхоличный финн. Вряд ли он собирался нас убивать…
— Ты что, покушения боишься? — вдруг хихикнула Леся.
Я не ответил. Мы лежали в снегу, и наши лица оказались совсем близко друг от друга. От ее кожи вдруг пахнуло одуряющим, головокружительным ароматом духов, и я поцеловал ее в губы. Она коротко ответила на мой поцелуй, а потом вдруг рывком отстранилась и вскочила на ноги.
— Не сейчас, — тихо и волнующе проговорила она.
— Опять «не сейчас», — пробурчал под нос я. Я не спешил подниматься. — А когда будет «сейчас»?
Как ни странно, она расслышала и сверху вниз пропела мне в ответ:
— Во-первых, ты пока не прощен. А во-вторых, еще не заслужил.
Про себя я усмехнулся: «Тоже мне, провинциальная Снежная королева!.. Я ей служить должен!..» — но вслух ничего не сказал. Все равно сейчас не время и не место для решающей атаки на ее бастионы.
Я поднялся и отряхнул свою одежду от снега.
— Расскажи мне про Женю, — вдруг попросила Леся.
— Что именно? — я нахмурился и, кажется, покраснел. Очень уж неожиданно прозвучал ее вопрос.
— Меня НЕ интересует, хороша ли она в постели и все такое. А вот как все было? О чем она с тобой говорила?
— Зачем тебе знать?
— Чтобы дополнить психологический портрет подследственной. В сексе, знаешь ли, люди обнажают не только тела, но и, прости за выспренность, свои души.
— Не знаю я ничего, не помню.
— Я понимаю, тебе, должно быть, неловко. И все-таки, — твердо сказала Леся. — Пожалуйста, расскажи.
Что ж, подумал я, ревность — мощный афродизияк. Может, когда Леся узнает подробности нашей с Женей короткой любви, она ко мне станет внимательней?
За разговором мы и не заметили, как дошли до нижней станции гондолы. Подъемник, естественно, был закрыт — так же как и магазины, и бары. Фонари на трассе светились в одну десятую своего накала — но все-таки горели, придавая пустынной черной трассе, вздымающейся круто в гору, инопланетный, потусторонний вид.
Я начал подробный рассказ про свое приключение с Женей.
Мы не спеша шли в сторону дома — по лыжне, ведущей по лесу у подножия горы. Мы столько раз катались по ней, что она должна была стать нам родной. Однако в темноте, когда даже фонари, обычно освещавшие ее утром и вечером, погасили, дорога показалась мне совершенно незнакомой и даже опасной. Лес подступал со всех сторон, холодные звезды светили с небес, и в тот момент я вдруг понял, как мне надоела зима, холод, полярная ночь… Захотелось оказаться где-нибудь на солнечном острове, у бирюзового океана, в одних плавках… И чтобы Леся была рядом… Я мечтал об этом, однако рассказывал юной сыщице о моем с Женей коротком свидании, случившемся темной ночью в морозном тумане…
Когда я закончил, мне не показалось, что Леся так уж взревновала. Для нее, по-моему, работа означала больше, чем секс и любовь, вместе взятые.
— Понятно, — сказала она. — Значит, Женя постаралась подставить собственного мужа.
— Возможно. А может, и правду сказала.
— А тебе не показалось, Иван, что она тебя просто использовала? Тебе не противно?
Я усмехнулся.
— Ну, так ведь и я ее просто использовал. И неизвестно, кто кого пользовал больше.
— Не надо пошлостей, — строго проговорила девушка.
— Ты сама попросила.
— О’кей, пусть так. А теперь, пожалуйста, столь же подробно расскажи мне про вашу дуэль с Петром. Желательно дословно: кто что сказал, и как вы вместе оказались на горе, и как он прыгнул…
— Ладно, расскажу. Но только тебе. Одной. Если меня будут спрашивать финские полицейские или этот Боков из посольства, я буду все отрицать. Не хочу, чтобы меня замешали в это дело.
— Спасибо за доверие.
Я поведал Лесе историю с дуэлью. Она задала пару уточняющих вопросов, я ответил. И тут она вдруг сказала мне спасибо.
— За что?
— Ты мне очень помог.
— Ты что, вычислила, кто убийца? — со смешком спросил я.
Она вздохнула всерьез.
— Я по-прежнему ничего не понимаю. И на самом деле убить мог кто угодно. И Валентина с Иннокентием. И Стелла с Родионом. И Стелла в одиночку — чтобы отомстить за свою сестру Марфу. И сам Родион — если он наркоделец, а Вадим увидел или узнал нечто запретное и стал для мафии опасен… И даже Саня и Света — по неочевидным пока мотивам…
Мы подходили к нашему лесному «микрорайону». Все коттеджи, и обитаемые, и необитаемые, спали — только вокруг редких жилых горели фонари и тосковали машины. Хрустальные звезды ледяными глазами сверху смотрели на нас.
— Значит, никого нельзя сбрасывать со счетов, — резюмировала Леся.
Мы подошли к «вдовьему домику». Пара фонарей горели у входа, освещая Петин «Лендровер» и «Авенсис» Иннокентия, но в доме все огни оказались погашены. И тут с темного неба вновь полыхнуло полярное сияние. Во второй раз оно не произвело на нас того же оглушающего впечатления, как в первый: ну, подумаешь, белый гигантский занавес, светит и светит. «Вот так и с любовью, — подумал я, — и с сексом. Первая любовь и самая первая ночь перепахивают тебя всего и остаются в памяти навсегда. А потом начинается обыденность, рутина…» Но с Лесей я, разумеется, своими рассуждениями не поделился. Я и без того сегодня перевыполнил норму сексуальных разговоров. К тому же каждая девушка думает, что она уникальна и любовь к ней должна быть совершенно особенной.
— Ну, пока, — сказала Леся и замерла выжидательно. Наверное, думала, что я потянусь целовать ее на прощание.
— Пока, — довольно безразлично молвил я. — И доброй ночи.
— Спокойной ночи. — Она исчезла в своем коттедже, и я остался один на один с лесом, звездами и северным сиянием…
…А на следующий день, то есть сегодня, ничего интересного не происходило — вплоть до самого вечера, но потом…
С утра я почему-то остро почувствовал, что нашему пребыванию в Лапландии приходит конец. В любом случае, найдется убийца или нет, отыщут или нет тело Пети, двенадцатого января до десяти утра мы должны освободить коттеджи. Вряд ли с нас возьмут подписку о невыезде и станут препятствовать нашему возвращению домой. Финны (как и другие хозяева шенгенской зоны) скорей удавятся, чем позволят каким-то там вонючим московитам провести в благословенных краях единой Европы лишний денек. Поэтому мне захотелось напоследок накататься с горы на год вперед. Сомневаюсь, что у меня будет время и сильное желание, особенно после финской прекрасной организации и щадящих цен, ездить в разные там Волены и Сорочаны. А я здесь слишком много времени потратил, бегая на плоских лыжах вместе с Лесей. За нею, можно сказать, гоняясь. Да и перед Сашкой было неудобно. Мы ведь с ним в эти дни практически и не катались вместе. Тоже мне, друзья. Поэтому я постарался выбросить и убийство, и Лесю из головы и отправился на гору сразу после завтрака вдвоем с Сашкой.
Укатались мы вусмерть. Вернулись в свой коттедж только в шесть. Саня стащил с себя горную одежку и заснул, даже не добравшись до душа. Я пересилил себя и принял таки водные процедуры. После помывки дико захотелось есть, потом — выпить пивка, а после пива, в полном соответствии с законом удовлетворения основных потребностей, потянуло на приключения.
И я, недолго думая, оделся и отправился в Лесин коттедж. Где она, думал я, что с ней? Что она делает? Сегодня мы не виделись, ни я ей не звонил, ни она мне. Похоже, наши отношения дошли до точки, за которой либо полное замерзание, либо… Впрочем, об ином, более благоприятном для меня исходе, не хотелось даже загадывать, дабы не сглазить.
И я полной горстью оказался вознагражден за свою активность — если понимать слово «вознагражден» в обратном смысле.
Сыщицу я завидел издалека, еще на подходе к «вдовьему домику». (Вот прилепилось название! Может, стоит продать его фирме-арендодателю? Вполне, по-моему, перспективно для привлечения туристов.) Девушка почему-то стояла метрах в двухстах от своего жилища, на перекрестке двух дорог — одна из которых шла к городку. Ждала кого-то. Притом, прошу заметить, одета она была не в спортивно-походном стиле, как все мы одевались в Лапландии, а на выход. Такой я ее видел впервые. Она была в дубленке, из-под которой выглядывала юбка чуть выше коленей, обнажавшая довольно стройные ножки в чулочках. Стопы ее украшали не туристические ботинки, а элегантные сапожки, пусть на невысоком, но каблучке.
Куда это она так вырядилась? И с кем собирается проводить время?
Я решил потихоньку подобраться к ней поближе.
Обстоятельства мне благоприятствовали. Леся расположилась под фонарем, я же находился в тени, поэтому смог подойти к ней незамеченным довольно близко. Право, что она делает здесь? Кого ждет, столь расфуфыренная?
Тут у девушки зазвонил мобильник. Она достала трубку. Ее слова далеко разлетались в морозной тишине.
— Алло?.. Да, это я… Да, Олеся Максимовна… Ах, это вы… — Голос ее звучал ровно, интонации были нейтральными, словно она разговаривала с деловым партнером. — Рада слышать… Да, я вам писала… Да, я жду вас завтра… Желательно ровно в два… Не волнуйтесь, все будет в порядке… И пожалуйста, не опаздывайте…
Она нажала «отбой», оглянулась, но меня не заметила. И осталась стоять на месте, явно ожидая чего-то еще.
И тут со стороны городка раздался рокот автомобильного движка. Гул приближался. Наконец на заснеженной дороге появилась машина — то был белый новенький «Форд Эскорт» с финскими номерами. Авто лихо затормозило, круто развернулась — и замерло точно рядом с Лесей.
Вот новости! Кто бы это мог быть?
И тут в свете фонаря я увидел, как с водительского кресла вылезает хорошо знакомый мне человек — дипломат Кирилл Боков собственной персоной! Он тоже одет был на выход: брючки со стрелочкой, надраенные туфли, дубленочка. Боков выскочил из «Форда», обошел машину и галантно распахнул перед Лесей пассажирскую дверцу. Девушка коротким, прямо-таки царственным кивком поблагодарила его и грациозно скользнула внутрь машины. Дипломат вернулся на водительское кресло.
«Форд» с двумя пассажирами на борту резко сорвался с места и исчез в клубах белой пыли, держа курс по направлению к поселку.
Во дает Леська! Ничего себе, тихушница-скромница! Закадрила сурового дипломата!
Не скажу, что Лесина свиданка с Боковым оставила меня безучастным. Раньше мне казалось, что она для меня не более (но и не менее), чем сексуальный объект. Предмет вожделения. Но когда я увидел их вдвоем, у меня неприятно засаднило сердце — от ревности, разумеется, от ревности, от чего же еще! И я вдруг понял, что на деле мое чувство по отношению к Лесе, оказывается, богаче, сложней и многогранней, чем вульгарное влечение.
Несолоно хлебавши, расстроенный, огорченный, я поплелся в свой коттедж…
С горя выпил еще две банки пива и улегся, положив на живот компьютер, — писать эти заметки. (Санька все храпел на своей кровати.)
Валентина и Кен за стеной, в гостиной, тоже пили пиво и смотрели — в двести восемнадцатый, наверно, раз — «Семнадцать мгновений весны», серию за серией. Может, они и странные ребята; может, даже преступники — но, надо отдать им должное, в общежитии они оказались весьма удобны. Шуму издавали немного.
А когда я уже подходил к концу своего дневника и собирался спать — ближе к одиннадцати ночи, — был снова вознагражден Лесиным вниманием, на этот раз телефонным.
Ее голос показался мне ужасно довольным, но вместе с тем и деловитым:
— Иван? Я хотела бы, чтобы завтра мы всей компанией — без исключения — собрались на обед. Давай в нашем коттедже в час. Предупреди, пожалуйста, Саню и Иннокентия с Валентиной.
— А что случилось? — естественно, поинтересовался я.
— Ничего особенного, — уклонилась она от ответа, — просто надо поговорить.
У меня имелись к ней, конечно, и другие вопросы: какого черта она встречалась с Боковым? Куда они ходили, что делали? И где она находится сейчас?
Но я, разумеется, их не задал, только холодно проговорил:
— Хорошо, я приду.
— И всем нашим передай.
— Передам.
Леся не сочла нужным пускаться в объяснения, не бросилась рассказывать, где она была и с кем, и повесила трубку.
Интересно, что у нее завязывается с Боковым? Или это была просто деловая встреча? Или свидание, на котором она (как ранее мне) дала ему отлуп? Или она ему уступила? Я понимал, что никогда, наверное, этого не узнаю. Даже если попросить Лесю рассказать начистоту, вряд ли она поведает правду. Я бы, во всяком случае, на ее месте соврал.
Кстати, странная нестыковка: она назначила всем нам встречу во «вдовьем домике» завтра в час. А со своим неведомым собеседником договорилась на два. Куда она еще собралась? И успеет ли наша встреча закруглиться за час? Может, Леся ошиблась? Вряд ли… Такие, как она, деловые девушки, никогда не путают часы свиданий. Странно… Но гадать — бесполезно. Завтра я все узнаю. А может быть, и не узнаю ничего…
