Книга: Ревность волхвов
Назад: 6 января
Дальше: 8 января

7 января

Сегодняшний день ознаменовался как минимум одним открытием и одним загадочным происшествием.
Впрочем, обо всем по порядку.
Среди ночи я слышал, как к нашему коттеджу подруливает моя «Хонда». Как в наш темный дом пробирается Леся и оставляет на столе в гостиной ключи. Как ни странно, я нисколько не волновался за свою машину. Я был уверен, что Леся — человечек ответственный и вернет мне тачку в целости и сохранности.
Девушка не обманула моих ожиданий. Когда я утром очистил машину от снега, на ней не обнаружилось ни одной новой царапинки.
К утру снегопад наконец прекратился. На горе зажглись фонари и появились первые черные точки — фигурки лыжников.
Я еще валялся в кровати, когда Иннокентий с Валентиной и с Саней позавтракали, оделись и ушли на гору. А когда я принял душ и уселся пить кофе, в коттедж явилась Леся. Пришла — и с порога выпалила:
— Исчез Родион!
— Как исчез?
— Ушел вчера ночью, как раз когда мы со Стеллой сидели в баре. Взял кое-какие свои вещи. Зубную щетку, бритву, пару рубашек. И — ни записки, ни звонка. Стелка плачет.
— Обиделся? Приревновал Стеллу? — высказал свое предположение я.
Леся пожала плечами:
— К кому? Ко мне, что ли?
— К горячим финским парням, которых вы, конечно же, склеили вчера в баре.
Девушка сделала мину.
— Да уж, — саркастически протянула она, — там их столько, да таких горячих, прям дымятся… Да ты не понял, что ли, что Родион совсем не ревнивый?
— А какой он? Что тебе Стелка о нем рассказала?
— Какой?.. Деловой. Холодный. Умный.
— А почему им люди из нашего посольства интересуются? И эта прослушка в коттедже — она ведь, по-моему, по его душу…
— Я спрашивала Стеллу осторожненько — она клянется, что ничего не знает и даже не догадывается, что сие означает.
— А где Родион был в день убийства — раз уж мы выяснили, что они со Стеллой не ездили в Рованиеми?
— Она не знает. Он просто сказал ей, что у него деловая встреча. А где и с кем, распространяться не стал.
— Так он сюда не отдыхать приехал, а по делам?
— Да. Стелла это точно знает. Она мне призналась. Родион ее попросил, причем еще летом: устрой мне на Новый год поездку за границу — но не обычную туристическую, а в чьей-нибудь компании. Желательно на автомобилях, чтобы было больше свободы. А Стелка в это время как раз подбиралась к Вадиму…
— Подбиралась к Вадиму? Что это значит? Можно поподробнее?
— Я напоила ее вчера и расколола. Имя Марфа помогло. Я из Интернета узнала, когда твой лэп-троп брала, что значит Марфа…
— И что же?
— В общем, — продолжила Леся, — Стелла мне сообщила все. Ну, или почти все… Может, не рассказала только самого главного…
— Главного? Что ты имеешь в виду?
— Убила ли она Вадима или нет… Но зато остальное…
И Леся поведала мне историю Стеллы. И потребовала, чтобы я потом записал ее близко к тексту. Что я сейчас и делаю…
Итак, события начались еще двенадцать лет назад.
Жила-была в Москве девочка Стелла. Минуло ей тогда одиннадцать лет. И была у нее сестра Марфа. Старшая сестра, любимая. Той к тому времени исполнилось девятнадцать. Веселая, добрая, заводная. Училась в техническом вузе, пела в хоре, брала уроки вождения и все на свете успевала. И парни вокруг нее вились, как мотыльки. А она всех привечала, но никому не оказывала особенного предпочтения. В кино сходить, в боулинг или кафе — это пожалуйста. Ну, может, целовалась иногда — но не из любви или страсти, а из любопытства.
Марфа любила свою младшую сестренку, баловала ее, подарки дорогие дарила, краситься учила и даже иногда тайком за руль отцовской машины сажала.
А потом у Марфы появился наконец Серьезный Ухажер. Он оказался старше ее на шесть лет. И был не студентик безденежный, а деловой человек. Имел свой бизнес, собственную иномарку, личную квартиру в Центре, хотя и однокомнатную. Марфа, короче говоря, втрескалась в Серьезного Ухажера по уши.
А маленькая Стеллочка у нее была наперсницей, советчицей и утешительницей. Потому что Серьезный Ухажер хоть и казался влюбленным, и заваливал Марфу цветами и драгоценностями, но замуж не звал. И в компанию свою не приводил, и с родителями не спешил знакомить. И ее родителей избегал. Его из всей семьи только Стелла и видела, да и то мельком.
Но на все сомнения, высказываемые Марфой, начитанная Стелла важно говорила: «Проверяет твои и свои чувства». — «Ты думаешь?» — переспрашивала старшая младшую с сомнением. Однако когда любовь, все сомнения решаются только в пользу любви…
И когда Серьезный Ухажер ее позвал, влюбленная сестра поехала с ним вместе в Египет (родителям наврала с три короба, что едет с подругой). А в другой раз — в Париж. И возвращалась из поездок такая счастливая-счастливая, что Стеллочка ей даже завидовала и немножко сомневалась, а случится ли у нее самой когда-нибудь настолько яркая, как фейерверк, и необыкновенная любовь.
А однажды, когда Марфе минуло двадцать, а Стелле двенадцать, старшая сестра шепнула младшей по секрету, что у нее будет ребенок. «А когда же свадьба? — начала спрашивать Стелла. — А вы просто распишетесь или будете в церкви венчаться?» И Марфа тоже бегала веселая и все приговаривала: «Ну, теперь-то он точно женится на мне!..»
А потом случилось несчастье. Огромное, как бронзовый конный памятник, и горькое, как перец чили. Оно заполонило всю жизнь Марфы — и всю жизнь маленькой Стеллы. Младшая сестра оказалась единственной, кто был в состоянии понять и пожалеть старшую. Хоть родители у них имелись — полный комплект, и мама, и папа, — но дочки их к своим сердечным делам не подпускали. Потому что те были люди немолодые, старой формации, не могли даже понять, что времена переменились и как можно до свадьбы ездить с кем-то за границу или делить постель. И если бы Марфа пришла к ним со своим горем, они ее только б изругали и выдали резюме: сама виновата.
Итак, случилось обыденное. То, что тысячи раз с хорошими девочками происходило и происходит. Марфа пришла со своей радостью — в ней новая жизнь вызревает! — к Серьезному Ухажеру. А тот… Тот радости не разделил. Он был с нею строг. И предложил ей денег на больницу.
Но мало того. Он рассказал Марфе ужасную вещь. Он женат. И все то время, пока они встречались, был женат. Они с супругой просто переживали временные трудности. И разъехались, жили покуда отдельно. Но вот теперь эти трудности успешно преодолены. (Не без помощи Марфы, надо думать.) И супруги съезжаются вновь. И в этой обновленной жизни с женой для Марфы уже нет места. Поэтому он просит ее больше не звонить и не появляться на горизонте.
Потом Стелла корила себя. Всю жизнь корила. Несмотря на то что такой маленькой тогда была. За то, что не утешила Марфу. Не уговорила. Нужных слов не нашла. Но откуда бы у нее взялись слова? Да и услышала бы ее Марфа? Она, открытый и распахнутый человек, первый раз в жизни столкнулась с мужской подлостью. Да еще, что называется, по полной программе. С белого коня — лицом прямо в грязь…
Короче, той же ночью Марфа набрала полную ванную теплой воды. Залезла туда. И порезала бритвой вены. Стелла ее первой нашла — уже без сознания. Разбудила родителей — в панике, в ужасе. И пусть Марфа умом решила, что должна умереть, однако ее жизнелюбивая и жизнерадостная душа изо всех сил цеплялась за этот мир. Девушка не истекла кровью — потом врачи сказали, что она резала не там — и не захлебнулась в воде. Медики поставили Марфе диагноз: демонстративное самоубийство. Ничего себе демонстрация: едва не умерла!
Вызвали «Скорую», девушку отправили в больницу, и той же ночью у нее случился выкидыш. Потом ее долго лечили, даже положили в кризисный стационар. Родных туда не пускали, и когда Стелла увидела Марфу снова, то поразилась происшедшей перемене. Как будто с той водой из ванной и с тем погибшим ребенком из нее вытекла вся жизнь. Она ходила бледная, тусклая, глаза в пол, и ничего-ничего ее больше не радовало.
Время залечивает любые раны. И даже такие раны — на открытом сердце. Но и беда никогда поодиночке не приходит. Всегда бьет как минимум из двух стволов, дуплетом. Вот и теперь. Отец их ужасно горевал. Ему бы стоило обратить свое горе и гнев на окружающий мир, тогда, может быть, и пронесло б. Но бедную Марфу нельзя было ругать, а обидчик ее неизвестен, не доберешься до него, дочь даже имя его отказывалась называть. И тогда отец свою боль и обиду направил вовнутрь. Себя ругал: что не уследил. Что далек от дочери был. Что не уберег. Он ел самого себя поедом, и кончилось это плохо. Очень плохо. Через месяц после происшествия, когда Марфа еще в больнице была, с отцом, в возрасте пятидесяти девяти лет, случился обширный инфаркт. Он умер ночью, в одночасье.
Вот так счастливая семья за какой-то месяц стала несчастной.
Марфа с тех пор — а прошло одиннадцать лет, и ей теперь уже за тридцать — так и не оправилась. Она редко улыбается и совсем не смеется. И ходит по-прежнему глаза в пол. И когда с ней заговаривает мужчина — не касается даже, а заговаривает! — вздрагивает, отвечает односложно. Она не ходит, боже упаси, на вечеринки, а театр или в кино — только со Стеллой или с мамочкой. Работает в женском коллективе, но даже подруг у нее нет. В общем, живет, как монашка, — только совсем не монашка, потому что даже в бога она не верит. Ведь монахинь вера окрыляет и придает им силы — а у Марфы на том месте, где должна быть вера, в душе пустыня.
И только в одном старшая сестра начала находить в последнее время отраду. Стелла и раньше, конечно, обращала внимание, что та стала за компьютером просиживать все больше и больше… А тут случайно заметила… Марфа однажды комп выключила, а из своего почтового ящика выйти забыла… Стелла и прочитала ее переписку… Грех небольшой. И увидела, с каких сайтов ей пишут…
Оказалось, Марфа свои фотографии в Сети размещает — не эротические, конечно, но довольно откровенные. Короткая юбочка, декольте или купальник, задорный взгляд. И даже имени своего не скрывает. И ей пишут. Мужчины. Пишут, пишут и пишут. Послания становятся все жарче. А она подзадоривает их. А потом, когда виртуальный друг совсем уж готов пасть перед ней на колени, — она обливает его словами, полными холодного презрения, бьет по больному, оскорбляет — не грязно, но безжалостно…
А на одном из социальных сайтов, где встречаются одноклассники да однокурсники, Стелла тоже обнаружила фотографию Марфы и ее краткое си-ви. А к тому же… Неизвестно, видела ли это сама Марфа. А если видела, что предприняла? Или что собиралась сделать? Во всяком случае, никакой переписки между этими двумя людьми не обнаружилось… Но Стелла-то его сразу узнала… Значит, тем более узнала и Марфа… К ней на страничку заходил Он. Мерзавец. Тот, кто разрушил их семью. Серьезный, блин, Ухажер.
Звали его Вадим Сухаров. Он заглянул, подонок, на виртуальную страничку к Марфе — вспомнить былое.

 

…В этот момент я прервал Лесин рассказ. Мы прохаживались по дорожкам по нашему лесу. День очень нехотя, мучительно светлел (перед тем, как снова начать темнеть). Я спросил:
— И ты Стелле веришь?
Леся ответила убежденно:
— Знаешь, да. Похоже, что она раскрылась передо мной. По-моему, она долго ждала, перед кем бы ей облегчить душу. Вопросы упали на благодатную почву.
И юная сыщица продолжила свой рассказ о судьбе Стеллы.

 

…Когда Стелла увидела фотографию Вадима… Явно преуспевающего, ни в чем не нуждающегося… Да еще имеющего наглость заходить, из чистого любопытства, на страницу к бедной сестренке… Вот тогда ею овладела одна, но пламенная страсть.
Страсть мести.
Она решила свести с ним счеты.
К своей затее Стелла подошла не с кондачка. Она решила подготовиться тщательно — тем более что пока не представляла, что именно она сделает, как конкретно отомстит обидчику своей сестры. Для начала постановила: надо подобраться к Вадиму поближе. Однажды — дело было еще осенью — она проникла в ресторан, где проводили свою «корпоративку» сотрудники его фирмы. Там были и Вадим, и Петр, и их жены… Но клюнули на Стеллу — а она специально вертелась неподалеку от празднующих, и оделась вызывающе, и вела себя разухабисто — не Вадим, а Иннокентий с Саней. (Они как раз присутствовали на междусобойчике без своих вторых половинок.) Ничего личного, ничего, задевающего за сердце: просто ухаживания, провожания, хи-хи-хи да ха-ха-ха… А потом — надо ж такому случиться! — Родион попросил Стеллу, чтобы она организовала им поездку за кордон, да лучше всего частным образом, безо всяких турбюро… И Саня, как раз на втором свидании со Стеллой, заявил, что пропадает целая комната в коттедже в Лапландии… И тут два, даже три интереса совпали: Родиона — поехать за границу как частному лицу. Сани — заполнить целую комнату в коттедже своими людьми, да милой девушкой в придачу, а ее, Стеллы, — на две недели оказаться рядом с обидчиком сестры, своим кровным врагом, Вадимом…
— Значит, у Стеллы к Сухарову была застарелая неприязнь? — прервал я Лесю.
— Выходит, что так, — согласилась она.
— Может быть, это она убила?
— Может, и она. Но не колется. Уверяет, что нет. Что ее опередили.
— Еще б она сказала «да»…
— А ты знаешь, я ей верю… Пока, во всяком случае…
И сыщица продолжила рассказ.
В начале путешествия Стелла планировала, что она для начала соблазнит Вадима. А потом заложит его жене. В результате — разобьет семью. Однако Вадим слишком легко на нее повелся.
«Да уж», — пробормотал я, вспомнив их совместное джакузи на второй день нашего путешествия.
А главное, Настя Сухарова видела своими глазами, как у ее мужа со Стеллой завязывается роман, и не обращала на парочку ни малейшего внимания. Казалось, ей все равно и она совершенно равнодушна к супругу и его поведению.
Тогда Стелла решила изменить тактику…
— И сбросила на Вадима валун, — перебил я.
— Мы же договорились, — нахмурилась Леся. — Я просто передаю тебе ее слова. Не оценивая и не критикуя. Воспринимай меня в данном случае как аудиоплеер.
— Весьма прехорошенький, надо отметить! — воскликнул я. — Компактный, эффектный дизайн, симпатичные обводы!..
— Ваня, не надо повторять то, что мы с тобой уже проехали, — строго молвила девушка.
— О да, прости. Продолжай.
Итак, не видя толка в соблазнении Вадима, Стелла свернула их начинавшийся роман. И решила действовать иначе, жестче. Придумала отыскать здесь, в Лапландии, подходящего исполнителя — благо на курорте русских братков имелось в избытке. И она нашла того самого Володьку. Как ни противно было с ним общаться, пыталась договориться, чтобы он искалечил Вадима. Первые переговоры с ним она вела тридцать первого. А потом, во второй раз, второго января, в тот день, когда Сухарова убили. Убила не она и не ее «исполнитель». Их опередили…
— А может, — перебил я, — это все-таки была она? Когда поняла, что бритолобый не будет делать за нее грязную работу? Володька говорит, что высадил ее на бензоколонке в половине третьего. Она вполне могла вернуться в коттедж и успеть зарезать Сухарова…
— Может, и могла, — развела руками Леся. — Но улик против нее нет. А держится Стелла уверенно.
— Улик нет, а мотив — есть, — настаивал я. — И нет алиби. И вообще она много врет.
Девушка не успела ответить. У нее зазвонил телефон. Сыщица взяла трубку.
— Да, это я… — ответила она и переспросила: — Прямо сейчас? Ну, хорошо… — Я глядел на Лесю и терялся в догадках, кто же ей звонит. А она тем временем продолжала: — Диктуйте адрес… А можно я приеду с Иваном — это мой партнер?..
А когда положила трубку, сказала:
— Нас с тобой просит подъехать к нему в гостиницу Кирилл Боков. Сказал, что для серьезного разговора.
…Через полчаса мы оказались в городке. Боков проживал в гостинице «Хуло Поро», или «Безумный олень», в который мы ходили на дискотеку.
Обитал дипломат в крошечном одноместном номере. Впрочем, ничто человеческое Бокову оказалось не чуждо. В узеньком коридорчике теснились горные лыжи, палки, ботинки. Значит, во время, свободное от взаимодействия с финским следствием, представитель посольства радостно скользил по заснеженным склонам.
— Извините за инвентарь. С тех пор, как на курорте появилось столько русских, — посетовал Боков, — администрация отеля не советует оставлять без присмотра свое обмундирование. Проходите, присаживайтесь. Чай, кофе?
— Нет, спасибо, — ответила за нас обоих Леся.
Дипломат усадил меня на стул, а Лесю — в кресло прямо против окна. Сам он угнездился на кровати — в тени. Похоже, рассадка подозреваемых лицом к свету у него в крови. А может, я наговариваю? Он в жизни никого не вербовал, не допрашивал, а лицом к окну нас усадил случайно? Тем паче свет, что струил на нас лапландский полдень, был не ахти каким ярким.
В окно мы хорошо видели гору. По ней, каплями по стеклу, скользили вниз лыжники.
— Ходят слухи, — начал посольский, — что из расположения вашего лагеря бесследно исчез господин… как его… — Он защелкал пальцами, кажется, ожидая, что кто-то из нас ему подскажет, но мы промолчали, и тогда Боков справился со своею памятью сам: —… господин Родион Сыромятский?
Ни я, ни Леся не ответили. У меня по жизни имелось стойкое убеждение: чем меньше откровенничаешь с субчиками, подобными Бокову, тем лучше. Он казался представителем той породы людей, которые каждое сказанное слово могут использовать против вас.
— Вы не в курсе, где он и что с ним стряслось? — как бы между прочим поинтересовался посольский.
— Понятия не имею, — тряхнула головой Леся.
— Я тоже.
— Знаете, — начал Кирилл, — я хотел бы кое-что рассказать вам… Тем более что вы, кажется, ведете своего рода любительское расследование убийства… Видите ли, я охотно допускаю, что в нем замешан как раз гражданин Сыромятский… И его стремительное бегство эту версию только подтверждает… Вы собрали против него улики? Определили его мотивы? Есть ли у него алиби?
Мы с Лесей переглянулись. Она решительно ответила:
— Алиби у него нет. Но и мотива убивать — тоже. Как и улик против него.
— Улик нет — или вы их пока просто не нашли?
— Не нашли, — твердо молвила Леся. — А может, их вообще не существует. А почему вас так интересует Сыромятский?
— Понимаете ли, друзья мои! — с плохо скрываемым торжеством воскликнул Боков. — Сегодня Интерпол объявил вашего Родиона в международный розыск.
Посольский внимательно осмотрел нас обоих, словно желая проверить, какой эффект произвели его слова. На меня, что скрывать, — сильное.
— Но! — продолжил посольский, воздев указательный палец. — Сыромятского ищут не за убийство Сухарова. Пока не за убийство.
— А за что? — вырвалось у меня.
— Хороший вопрос! Не знаю, имею ли право я отвечать…
— А это что — совершенно секретно? — невинно спросил я. — Может, чтобы узнать, мне стоит просто зайти на сайт Интерпола?
Боков улыбнулся, словно отдавая должное моему вопросу, и молвил:
— Родион Сыромятский имеет тесные и плотные связи с организованной российской преступностью. С той ее частью, что занимается наркотрафиком.
Боков исподволь отсмотрел нашу реакцию, а затем продолжил:
— Он является своего рода эмиссаром и одновременно мозговым трестом одной из преступных группировок, занимающейся поставкой из стран Азии, транзитом через Россию, наркотических веществ в Европу. И есть основания думать, что именно здесь, в Финляндии, он осуществлял встречи со своими заграничными контактами. Возможно, совершенствовал старые или разрабатывал новые каналы переброски наркотиков на Запад…
Я мгновенно вспомнил людей, с которыми видел Родиона. Странный финн в баре в гостинице в Оулу… Носатый Панайот, с которым они прохаживались у нижней станции гондолы… Еще один господинчик в новогоднюю ночь… Наверно, то были действительно контакты
— Сыромятский прекрасно образован, — продолжал атташе, — у него за плечами МГИМО, не больше, не меньше. Он знает множество языков — то ли шесть, то ли восемь. Великолепные мозги — он настолько сильный логистик, что за него, как за начальника отдела перевозок, передрались бы самые крупные корпорации. Но Сыромятский, увы, поставил свой ум и талант на службу наркомафии… Я вам расскажу одну вещь, только при условии, что она не покинет пределы этой комнаты, — хорошо, ребята?..
Меня передернуло. Терпеть не могу, когда меня называют (в числе других) «ребятами».
— Нам что, расписку о неразглашении писать? — улыбнулась Леся.
— Нет, я доверяю вашему слову — да и вообще вам доверяю, обоим… — Боков обвел нас открытым взором единомышленника. — Итак, у нас на Родине Сыромятский находится в оперативной разработке соответствующих органов. И за ним велось — причем даже здесь, в Финляндии — негласное наблюдение…
Мы с Лесей непроизвольно обменялись взглядами. Так вот откуда взялось прослушивающее устройство в коттедже! Действительно, оно предназначалось для Родиона. Что ж, чего-то подобного я и ожидал.
Наши косые взгляды не остались незамеченными Боковым, и он оборвал рассказ. Но тут Леся подалась к нему:
— И что же ваша наружка? Что она обнаружила? Убивал Сыромятский Вадима — или нет? И чем он вообще занимался днем второго января?
— Честно скажу, — развел руками дипломат, — никаких конкретных улик, связывающих Сыромятского именно с убийством, нам также обнаружить пока не удалось. А второго января — но это строго между нами! — ему удалось попросту уйти из-под наружного наблюдения, и чем он занимался в тот день, неизвестно. Он ведь хитер, как дьявол, а возможности оперативного наблюдения в иной, суверенной стране, у наших служб, как вы понимаете, сильно ограничены…
— Наружка провалилась. А подслушка? — невинным голоском поинтересовалась Леся.
Боков тяжело взглянул на нее.
— А вы, по-моему, знаете куда больше, чем рассказываете… Поэтому, мне кажется, именно вы можете отыскать улики, изобличающие Сыромятского в убийстве. Буду с вами предельно откровенен: нам бы очень хотелось, чтобы они нашлись.
На Лесином лице мелькнуло удивление — на моем, боюсь, тоже. И Боков эту нашу реакцию, видать, отследил, потому что сказал:
— Вы же взрослые люди, вы понимаете: встречи и беседы Сыромятского, пусть с самыми подозрительными типами, — это одно. Следователям нужно очень и очень потрудиться, чтобы невинную логистику (пусть даже наркотиков!) перевести на язык статей Уголовного кодекса. Тем более в чужой, европейской стране. Вы, Олеся, как будущий юрист, особенно хорошо должны это понимать.
Теперь Боков обращался к одной только Лесе. Я даже почувствовал себя лишним.
— Совсем другое дело — убийство. К убийцам любой суд, даже неспешный финский, вряд ли будет испытывать снисхождение. Поэтому если вы поможете наммы впоследствии сможем всячески помочь вам. Я имею в виду и помощь в учебе, и в хорошем трудоустройстве, прописке и даже решении столь сложного вопроса, как квартирный…
Леся переспросила с ледяной вежливостью:
— Вы хотите, чтобы мы раскрыли убийство? — Я отдал ей должное: она сказала «мы», не отделяя себя от меня. — Или чтобы мы повесили его на Сыромятского?
Дипломат — в ответ на заданный в лоб вопрос (все они такие!) — заюлил:
— Никто же не собирается действовать противозаконными методами. И вас я к тому ни в коем случае не призываю. Никто не намеревается, тем более здесь, в Финляндии, фабриковать улики. Но, — голос его обрел уверенность, — если, повторюсь, вы имеете какие-то факты, способные изобличить эмиссара наркомафии, или хотя бы даже подозрения против него, я прошу вас сообщить их следствию. Или мне. Прямо сейчас.
Леся ответила мгновенно, не раздумывая:
— Никаких улик против Сыромятского у нас нет.
Да, улик у нас и правда не было. Но подозрения — были. Родион встречался с носатым Панайотом. А Панайот был знаком с Вадимом раньше. И не просто знаком, а, судя по их беседе в «Гондоле», враждовал с ним… Но эти детали Леся не сочла нужным сообщать Бокову. Естественно, я тоже влезать не стал.
Дипломат погрустнел:
— Что ж, очень жаль. Но вы обещаете подумать над моим предложением?
Леся горячо его заверила, что да, конечно, мы непременно подумаем.
— Может, выпьете чего-нибудь на посошок: виски, ром, водка, ликер?
Разумеется, мы отказались.
Боков встал, и мы тоже поднялись.
— Если вы узнаете — или вспомните — хоть что-то, связанное с Сыромятским, пожалуйста, сразу же позвоните мне.
Последние слова в разговоре запоминаются лучше всего. Эту заповедь разведчика Штирлица дипломат, очевидно, хорошо знал — и успешно применял на практике.
— Разумеется, — вежливо сказала Леся.
Мы вышли.
На улице — даже странно! — все еще не стемнело. По городку по разным направлениям сновали туристы — в основном русские.
Когда мы сели в машину, Леся, задумчиво улыбнулась:
— По-моему, меня впервые в жизни пытались купить…
Я кивнул.
— По-моему, тоже. Ну, и что ты думаешь по этому поводу?
Девушка передернула плечами.
— Я ему уже все сказала. Подставлять Родиона я не буду.
— Ты такая правильная.
— Нет, я не правильная. Я просто не хочу начинать свою карьеру со лжи и подтасовок.
— Можно подумать, тебе квартира в Москве не нужна.
— Нужна. Но ты заметил: его обещания прозвучали очень уж неопределенно: поможем, посодействуем, возможно, даже квартирный вопрос решим…
— Значит, дело не в принципах? Вы просто в цене не сошлись? — я посмотрел на нее в упор.
Леся отвела глаза.
— Включи, пожалуйста, печку. — А потом с вызовом глянула на меня: — Я ведь уже все сказала — ему. Почему я еще должна оправдываться — перед тобой?
Она была права. Я промолчал.
Девушка тряхнула волосами и проговорила помягчевшим голосом:
— А вообще, когда тебя пытаются купить, это, оказывается, довольно приятно…
Я улыбнулся.
— Да, потому что это свидетельствует о твоем высоком профессионализме.
— Мой профессионализм мне еще придется доказывать…
Я сменил тему:
— У Бокова был разговор — к тебе. И предложение — к тебе. А зачем он позвал нас обоих?
Девушка ответила, не задумываясь:
— Чтобы был свидетель нашего разговора. Чтобы я не смогла неправильно интерпретировать его слова. Если мне вдруг придет в голову.
Разговор в закрытой машине с напрочь запотевшими стеклами снова сблизил нас. Опять показалось, что мы одни в целом мире. Я улыбнулся:
— Может, Боков просто боялся приглашать в номер тебя одну?
Девушка кокетливо повела шеей:
— А что, я такая страшная?
— Наоборот! Ты сама-то не боишься остаться с мужчиной наедине в номере гостиницы?
Она вдруг покраснела, но гордо вздернула подбородок.
— Я — нет.
— А в густом лесу?
— Смотря с каким мужчиной, — кокетливо ответствовала она.
— Например, со мной.
— Только если у тебя к ногам будут привязаны лыжи.
— Раз так, давай пробежимся? Уйдем куда-нибудь за синие леса, за высокие горы…
Леся улыбнулась:
— Поехали. Мне надо помозговать. А на бегу классно думается.
Хорошая отмазка (перед самой собой) для прогулки с мужчиной по лесу. Я согласен, Лесечка, я даже постараюсь не мешать тебе мыслить.
Я стронул свою «Хонду» с места, и мы помчались в наш коттедж: за лыжами и переодеваться. Не знаю, о чем на самом деле думала Леся, но я предвкушал некое подобие свидания. Наши отношения возвращались на круги своя. Начинали второй виток.
У нас с Леськой оставалось четыре дня и пять ночей пребывания в Лапландии. Интересно, со второго захода сумею я продвинуться с ней дальше лыжных прогулок?
Назад: 6 января
Дальше: 8 января