Глава 6
Ночь. Валерий Петрович
Полковник Ходасевич не мог заснуть.
Он привел в порядок свои записи: наметил, о чем спросит завтра подозреваемых – всех шестерых, кто находился на даче, и, по телефону, – полковника Ибрагимова. Можно с чистой совестью и подремать, но сон не шел.
Порой Валерию Петровичу помогало от бессонницы парадоксальное средство – добрая чашка растворимого кофе. Однако в его спальне, где покойный хозяин, казалось, все предусмотрел для приема гостей – ванная, кондишен, пиво и минералка в мини-баре – не было ни чайника, ни кофе. Недоработочка с его стороны.
Что оставалось делать? Пришлось накинуть рубашку и тащиться вниз, на первый этаж.
В коридоре второго этажа было темно. Все, похоже, спали. Однако, когда Ходасевич ступил на лестницу, перед ним внизу, в огромной гостиной, открылась чудная картина. Там горел мягкий свет торшера, звучала негромкая музычка, на журнальном столике стояла бутылка коньяку в окружении двух бокалов, а подле, на диване, сидели двое: мужчина и женщина. Позы их не оставляли сомнений в некоторой интимности происходящего. Мужчина закинул руку на спинку дивана за головой женщины; женщина доверчиво припала к его плечу. Возможно, между ними назревал поцелуй.
Несмотря на то что диван располагался так, что голубки сидели к Ходасевичу спиной, полковник без труда узнал женщину. Это была красотка Майя, супруга Дениса. В первый момент Валерий Петрович подумал, что рядом с нею сидит муж, однако спустя секунду с удивлением убедился, что это лысоватый, немолодой и блеклый Инков.
Полковник не собирался прерывать их тет-а-тет, однако и убегать, не получив вожделенного кофе, ему не хотелось. Тут ступенька под его ногою скрипнула – и любовники (или кем там они приходились друг другу?) отпрянули в стороны. Во взгляде Инкова, который тот бросил через плечо в сторону лестницы, Валерий Петрович прочитал явный испуг – мгновенно, впрочем, улетучившийся после того, как делец узнал полковника. В глазах Майи, когда она обернулась на скрип, промелькнули несколько более сложные чувства: Ходасевич заметил в них торжество пополам со злорадством, но потом, когда Майя увидела, что застукал-то ее совсем не тот человек, кого она втайне надеялась увидеть, лицо ее отразило досаду.
– Прошу прощения, – пробормотал полковник. – Я пришел выпить кофе. – И стал спускаться по лестнице.
Майя вскочила. Пока Ходасевич спускался по лестнице, он расшифровал мизансцену следующим образом: вероятно, Майя решила пофлиртовать с Инковым ради того, чтобы досадить своему мужу, красавчику Денису. Они, видать, здорово поссорились. (Полковник слышал, как пару часов назад из их комнаты доносились возбужденные голоса и даже билась посуда.) Похоже, супружеский конфликт вышел на почве ревности, и Майя придумала беспроигрышную месть: соблазнить в отместку первого встречного. Им и оказался Инков.
Впрочем, кто знает? Может, причина полуночных почти объятий кроется совсем в другом?
– Я сделаю вам кофе, – ласково сказала Майя полковнику. Она раскраснелась, и глаза у нее живо блестели.
– Не поздновато ли будет для кофе-то? – буркнул Инков, сверля Ходасевича злыми глазками.
– Вы какой кофе предпочитаете – в этом часу ночи? – пропела Майя, демонстрируя свою начитанность и чувство юмора.
– Ложка порошка, две ложки сахару. На большую чашку.
Майя отправилась на кухню – здоровенное помещение, примыкающее к не менее гигантской гостиной.
Полковник без приглашения сел рядом с Инковым – на то место, которое только что занимала Майя. Он даже сумел почувствовать исходящее от обивки дивана тепло ее тела и легкий запах ночного крема. Инков недовольно покосился на Валерия Петровича.
– Возможно, вас просто используют, – вполголоса сказал Ходасевич, указав глазами в сторону Майи, – а вы нарываетесь на крупные неприятности.
– Не ваше дело, – прошипел Инков и бросил на полковника очередной злобный взгляд.
Тут подоспела из кухни Майя с дымящейся чашкой в руках.
– Что-нибудь еще? – кокетливо протянула она. – Чай, коньяк, потанцуем?
– Коньяку я выпью. – Полковник взял стоящую на журнальном столике бутылку «Мартеля» и ливанул себе в кофе добрых пятьдесят грамм. Предложил любезно девушке: – Садитесь с нами, Майя.
– О-о, нет, – пропела та. – Я с вашего разрешения пройдусь.
– Не замерзнете? – с долей иронии спросил Ходасевич. И вправду: Майя была в халатике поверх ночной рубашки и босичком. Весьма пикантный вид.
– О-о, нет, – игриво рассмеялась Майя. – Ночь сегодня теплая. Не бойтесь, я никого не буду соблазнять.Больше не буду, – добавила она со значением. – Пойду погуляю по участку. Надеюсь, полковник, – она игриво склонила голову набок, – по участку нам ходить дозволяется?
– Дозволяется, – буркнул Ходасевич.
– Прекрасно.
Майя развернулась, пересекла гостиную, легко справилась с замком, распахнула дверь на улицу и вышла в ночь.
Инков вздохнул:
– Ну что ж, может, оно и к лучшему. А то и вправду потом хлопот не оберешься. – Он быстро налил себе коньяку. – Ваше здоровье, полковник. – И выпил одним глотком.
Ходасевич уже обратил внимание, что бизнесмен изрядно навеселе. Что ж, очередная рюмка должна его подхлестнуть. Полковник догадывался, к какому типу людей принадлежит Инков: меланхолический молчун. Однако, крепко выпив, подобные субъекты обычно становятся красноречивы, если не сказать болтливы. Сие обстоятельство, подумал полковник, можно использовать. А то из трезвого лесоторговца клещами слова не вытянешь. Дневной их разговор совершенно не получился – Валерий Петрович остался им весьма недоволен.
– И вечная память Борису Андреичу, – добавил Ходасевич, приветственно поднимая кофе с коньяком.
– Вечная память, – как эхо откликнулся Инков.
– Вы долго работали вместе с покойным? – мягко произнес полковник.
– Да лет двадцать пять.
– Ого!
– Да. Сперва в министерстве, потом, когда катастройка началась, Борька кооператив открыл, меня к себе позвал… Ну, с тех пор все и завертелось. Пятнадцать, считайте, лет в одной фирме ишачим.
«А пьяный Инков и вправду разговорчивей, чем трезвый», – с удовольствием подумал Ходасевич.
– Всякое у нас с ним бывало, – с пьяноватой сентиментальностью сказал Инков, по-старушечьи покачивая головой, – и наезды пережили, и инфляцию, и дефолт… А теперь вот вишь…
– А что, на Конышева и раньше случались покушения? – осторожно спросил полковник.
– Да были, – досадливо махнул рукой Инков.
– А кто на него покушался и почему? У вас есть предположения?
– Предположения? Есть, есть предположения! Да что толку? Андреича-то уже не вернешь.
– Не вернешь, это верно. Но, может, благодаря вашей помощи мы найдем убийцу? – Ходасевич испытующе посмотрел на Инкова.
– Может, и найдете. Но мы ведь вас наняли, чтобы вы расследовали убийство Тамары, разве нет?
– Где одно, там и другое, – неопределенно пожал плечами Валерий Петрович.
– Вы что, думаете, что убийства Бориса и Тамары связаны друг с другом?
– Возможно.
– Их что – один и тот же человек убил?
– А вы сами как думаете, Михаил Вячеславович?
– Я так не думаю, – с нажимом произнес Инков. – Под Конышева подложили пять кило взрывчатки. Тамару, скорее всего, убил кто-то из домашних. Вы думаете, Майя умеет обращаться со взрывчаткой? Или Денис? Или эта дурочка Вика? Про Наташку с Риткой я вообще не говорю. Одна в то время, когда Бориса взорвали, сидела на своих Мальдивах, другая – в Англии, какое там убийство?
– Ну, существуют еще наемники, – пожал плечами Ходасевич. – Бывают и заказные убийства.
– Все, конечно, бывает, уважаемый гражданин полковник. Но если вы спрашиваете мое мнение, я вам отвечу, что два убийства, Конышева и его жены, между собой не связаны. Его, по моему мнению, замочили одни люди – и с одним, определенным мотивом. Ее – кто-то другой, и мотив был другим. Только не спрашивайте меня, кто убил. Ни про него, ни про нее. Особенно – про нее. Сам голову ломаю.
– А кто убил вашего босса, можно узнать ваше мнение? – осторожно спросил полковник.
– Я думаю, – твердо сказал Инков, – Бориса убили из-за бизнеса.
– И кто, как не вы, представляет себе всю подноготную вашего бизнеса… – мягко подольстил собеседнику Ходасевич.
– Да. Да. Я представляю. Но никому никаких показаний никогда давать не буду. – И добавил вполголоса с пьяной доверительностью: – Я еще жить хочу.
– А я вас ни о чем официально и не расспрашиваю. Никаких протоколов вы подписывать не будете, и нигде ваше имя фигурировать не станет. Я вообще неофициальное лицо. Друг семьи, отставник, пенсионер.
– «Эфэсбэшники» пенсионерами не бывают. Вы, как говорится, всегда на посту.
– Допустим, – пожал плечами полковник, – и что же из этого следует?
– Из этого следует, что с вашим братом надо быть предельно осторожным.
– Будьте. Кто вам мешает?
«Зачем, спрашивается, применять на допросах «сыворотку правды» – кое-кому достаточно двести грамм коньячку налить», – усмешливо подумалось Валерию Петровичу.
Несмотря на экивоки Инкова, было видно, что история, связанная со смертью начальника, прямо-таки прет из него наружу, губы ему жжет.
– Все, что я расскажу, должно остаться между нами, – твердо глянул в глаза Ходасевичу Инков. – Обещаете?
– Обещаю. Итак?
Инков вздохнул, плеснул себе еще коньяку и залпом выпил. Полковник отхлебнул кофе с коньяком и почувствовал внутри блаженное расслабление.
– Знаете, полковник, – нахмурился Инков и потер лицо рукой, – я не хочу вдаваться во все детали, тем более что бизнес – вещь специфическая, посторонним часто непонятная… В общем, чтобы вам доступней объяснить… Итак, у нашей с Борисом фирмы все время имелась своя поляна: то есть леспромхозы, лесные объединения, которые через нас поставляли свою древесину на экспорт. Некоторые из них нам, то есть «Древэкспорту», и принадлежали. Какие-то на двадцать пять процентов, другие на пятьдесят или даже семьдесят пять. Все у нас шло хорошо, ладно, по накатанной. Но Конышев – он же неугомонный… То есть был неугомонный… И вот однажды он решил залезть на чужую поляну. Как вам такое образное сравнение, не слишком буреломное?
– Да нет, все ясно, – пожал плечами Ходасевич.
А Инков уже не слушал его, он вошел во вкус и наяривал дальше:
– Поляна эта показалась Конышеву сочной, плодородной и вроде бы никем не занятой. Типа не нужной никому. Ну, Борька и стал производить разные телодвижения – чтобы ее к рукам прибрать. Дело это не быстрое, и вроде бы сначала все шло гладко. Но потом, в один прекрасный день, к Конышеву (как он рассказывал – одному мне и под большим секретом) пришли люди и попросили… Мягко так, вежливо сказали: полянка эта, мол, наша, и пастись на ней вам, то есть «Древэкспорту», совсем не нужно. Конышев то первое предупреждение всерьез не принял. Люди, что к нему приходили, в нашем мире были совершенно не известны. И кто за ними стоит – тоже тогда, по первости, узнать не удалось. И в тот первый раз Конышев сказал мне: «А, ерунда, обычные понты, чтобы цену наполяну набить. Продолжаем работать в прежнем режиме». Я-то, честно говоря, уже тогда бы все остановил. Но Конышев – начальство, а слово начальства – закон. Ну, мы и продолжали захват намеченной поляны… Я понятно излагаю?
– Вполне.
– И вот полтора месяца назад, в начале июня, случилось первое покушение. Вы знаете, мне до сих пор кажется, что это покушение было невсамделишным…
– Невсамделишным? А каким?
– Предупреждающим, что ли… Да и сам Конышев был со мной согласен… Если в деталях, дело обстояло так: Борис ехал на своем «Мерседесе» на работу – личного шофера у него не было, охраны, впрочем, тоже… Наш бизнес не настолько крупный и не такой криминальный, чтобы «личниками» себя окружать… И вот на проспекте Мира Конышев остановился на светофоре, а дальше все было, как не раз уже в Москве бывало… Короче, рядом с его машиной тормознула какая-то ржавая «шестерка», из окон высунулись два ствола и принялись палить в «мерин» шефа. Менты потом насчитали в автомобиле двадцать одну пробоину. Конышев бросился вниз, под сиденье, закрыл голову руками… Возможно, быстрая реакция его спасла, а может, и вправду покушение было шутейным, только чтоб напугать… «Шестерка» умотала с места преступления – потом ее нашли брошенной во дворах у метро «Алексеевская». А стрелявшие так и растворились в городе. Ваш хваленый план-перехват «Вулкан-пять», по обыкновению, ничего не дал…
Рассказчик перевел дыхание. Ходасевич сам подлил Инкову коньяку и приветственно поднял свою кружку с кофе.
Инков выдохнул, заглотнул и сморщился – словно не «Мартель» пил, а какую-нибудь поганую водку-сучок. Полковник отхлебнул кофе: даже дурацкой растворимой бурде хороший коньяк придавал изысканный, кружащий голову вкус.
– Вас не будет раздражать, если я закурю? – осведомился Валерий Петрович.
– Не будет. Только, пожалуйста, я вас попрошу, не курите вы гадость эту вашу болгарскую. У покойного здесь были прелестные сигары.
Инков легко вскочил с дивана, подошел к бару, вытащил с верхней полки деревянную коробку «Портагаса» и серебряную гильотинку. По тому, как он промахнулся с первого раза раскрыть дверцу, Ходасевич понял, что тот пьян сильнее, чем ему казалось.
Инков подал сигарный ящик, Валерий Петрович кивком поблагодарил, выбрал сигару, обрезал ее и с наслаждением раскурил. Сигара и в самом деле была хороша. Полковник даже не удержался, затянулся – и закашлялся с отвычки. Давненько ему не приходилось курить настоящих «гаван».
– Вас, наверное, интересует, что было дальше? – осведомился Инков, садясь.
– Безусловно.
«Чудо, что такое: допрашивать пьяного свидетеля, – иронично подумал Ходасевич, – полное самообслуживание – сам себе вопросы задает, сам на них отвечает».
– Как ни странно, – продолжил рассказ Инков, – первое покушение никак не повлияло на планы шефа прихватизировать ту поляну, на которую он нацелился. Когда я посоветовал ему быть осторожнее, Конышев легкомысленно (на мой взгляд) сказал, что стрельба – ерунда, дикая случайность, в него вообще стреляли по ошибке. Он сказал, что поговорит с кем надо и проблем у нас никаких больше не будет…
– С кем он собирался поговорить?
– Имен я их не знаю, – покачал головой Инков, – но, кажется, это были ваши коллеги, курировавшие наш бизнес…
– И Конышев, как говорится, решил вопрос?
– Больше мы к этому разговору не возвращались, но… Но захват поляны продолжили, и дело уже, казалось, было совсем на мази – да только тут случилось новое покушение…
Валерий Петрович с удовольствием выпустил дым – от хорошей «гаваны» словно мелкие пузырьки вскипали внутри, будоражили кровь. Пепел не падал, нарастал на кончике сигары плотным столбиком – верный показатель качественного продукта.
– Произошло это месяц назад, – продолжал исповедоваться Инков, – а точнее, восемнадцатого июня. Борис Андреич в ту ночь ночевал не здесь, в особняке, а в Москве – у него есть квартира в центре, в районе Лубянки.
– Тамара, кстати, проводила ту ночь с ним, не знаете? – невинно спросил Ходасевич.
– Н-нет, насколько я знаю, она в городе очень редко появлялась, в основном проживала здесь, в особняке. А что, вы ее подозреваете? – насторожился Инков.
– Да нет, я просто уточняю детали.
– А-а. Так вот, Конышев в то утро вышел из своего подъезда – а машина у него обычно прямо во дворе ночевала – у них там, знаете ли, шлагбаум на въезде во двор, и у каждого автовладельца свои ключи. И когда утром, в восемь тридцать, Борис шел к своей машине (а он после первого покушения новую себе купил, «БМВ»), вдруг прогремел взрыв. «Бэха» его разлетелась на мелкие кусочки – ба-бах! Взрыв был такой силы, что ему волосы опалило и лицо. И обломками от авто еще пару машин рядом покорежило. Слава богу, шеф тогда не пострадал – ни царапинки.
– Почему бомба сработала раньше времени? – тихо, вроде бы сам себе, задал вопрос полковник.
– Вы у меня спрашиваете? – ухмыльнулся Инков. – Это вы у своих коллег спросите. Может, она от сигнала центрального ключа сдетонировала? Борис мне говорил, что он в момент взрыва двери открывал центральным ключом – он всегда заранее им щелкал, чтоб, наверное, все видели, к какой он крутой тачке идет…
– И как ваш босс отреагировал на второе покушение? – перебил Ходасевич.
– Знаете – диаметрально противоположно, нежели на первое. По-моему, он испугался. Сильно испугался. Как только он на работу в тот день добрался, вызвал меня и приказал: все работы по нашей поляне свернуть. Отыграть ситуацию назад. Все уже купленные акции продать – по любой цене. Всем местным чиновникам протрубить «отбой» – невзирая на деньги, потраченные на взятки. И вообще на том регионе, где эта поляна находилась, поставить большой и жирный крест.
– Почему же Конышев после двух-то покушений не взял себе наконец охрану?
– Охрана в бизнесе обычно проблем не решает, – назидательно проговорил Инков.
– А что – решает? – полюбопытствовал полковник.
– Только собственные действия.
– Конышеву они, однако, не помогли.
– Да, не помогли, – поморщился бизнесмен и вздохнул. – А мы-то думали, что уже все позади.
– А что говорят у вас на фирме по поводу убийства босса? – поинтересовался полковник.
– А что тут говорить? Его взорвали здесь, неподалеку от дачи, на проселочной дороге. Конышев ехал домой с работы, оставалось ему до дома километра три. Место пустынное, безлюдное, кругом лес, великолепная погода… И вдруг – бамс! Взрыв был такой силы, что даже тут, в особняке, Тамара его слышала. Она забеспокоилась, позвонила мужу на мобильник, тот не отвечал, она решила поехать ему навстречу. Приехала – а от его новой тачки один остов, обломки метров на двести разлетелись. Взрывчатку заложили под дорожное покрытие. Даром что проселок, яма на яме…
– Странный какой-то способ, – будто бы про себя заметил полковник.
– Почему? – откликнулся Инков.
– Больше похоже, – доверительно сказал Ходасевич, – на партизанскую войну в горах, чем на взрыв неугодного бизнесмена.
– Ну, это вам, «гэбэшникам», видней. Вы у нас спецы по террору, антитеррору и всяким разным бомбам.
– А вы, Михаил Вячеславович, случайно не в курсе: взрывчатка при первом и втором покушении оказалась одинаковой?
– Это вам тоже лучше у ваших коллег спросить, – усмехнулся Инков.
– Спрошу, и непременно спрошу. Но, может, и вы что-то слышали?
– Утверждать не берусь, однако говорили, что взрывчатка оказалась однотипная. Только во второй раз ее было больше. В первый раз грамм двести в тротиловом эквиваленте, а второй – целых пять.
– Значит, – неожиданно подытожил полковник, – вы утверждаете, что Конышева взорвали конкуренты по бизнесу? – И испытующе глянул на Инкова.
Тот явно смешался от прямо поставленного вопроса, но все же промямлил:
– Похоже, что так.
– Несмотря на то что Конышев после второго покушения пошел на попятный с вашей поляной, – раздумчиво произнес полковник. – Интересно… – С удовольствием уронил в пепельницу с сигары столбик пепла, наросший уже сантиметров на пять, и вдруг, словно невзначай, спросил: – Так кому же он все-таки перешел дорогу?
– Неважно, – помрачнел Инков.
– Мы же договорились: весь наш разговор строго между нами.
– Не люблю озвучивать не обоснованные на сто процентов подозрения.
– Слушайте, Инков, – строго произнес Ходасевич. – Я ведь все равно узнаю. Не от вас – так от других сотрудников вашей фирмы… Это ведь вопрос только времени и усилий. А я лишних усилий, – полковник, снижая тон разговора, выразительно похлопал себя по объемистому животу, – видит бог, не люблю.
Инков вздохнул, оглянулся по сторонам и сказал, понизив голос до шепота:
– На нас наезжали люди из многопрофильного концерна «Интерслава». Того самого: нефть, газ, алюминий, палладий; банки, яхты, футбольные клубы.
Делец насладился произведенным на полковника эффектом, а затем оглянулся в сторону лестницы и добавил вполголоса:
– А в холдинге «Интерслава» фирму, занятую жилищным строительством в Москве, возглавляет сын покойного – Денис Борисович Конышев.
Утро. Денис
Когда разгневанная Майка ночью ускакала из комнаты, Денис решил не мучиться и выпить снотворное: оно у него всегда было под рукой. И через двадцать минут, вместо бесплодных и отупляющих мыслей о «Зеленом береге», он спал сном младенца.
О Майе, их ссоре и ее причинах Денис даже на секунду не задумался. Много чести!
Проснулся он исключительно для себя поздно: в девять утра – бодрый, здоровый, веселый. Ночной хандры как не бывало, а на Майкины сцены он вообще никогда никакого внимания не обращал.
Майя спала рядышком – однако даже во сне умудрялась хранить оскорбленный вид: лежит на краешке кровати, отодвинувшись от него как можно дальше, с прямой спиной. Когда она пришла ночью, Денис не слышал, спал слишком крепко. Но она в очередной раз вернулась. Он и не сомневался, что вернется, но все равно отметил сей факт с удовольствием. Слишком она его любит, самонадеянно подумал он. Его самого и его деньги.
Денис вскочил с кровати – Майя даже не пошевельнулась. «Пусть дрыхнет, гулена», – великодушно подумал он. А ему самому пора вставать. Он прошлепал босиком к платяному шкафу. Распахнул дверцы. И тут глаза его расширились от изумления, а из горла вырвалось недоуменное восклицание:
– Что за хрень!
На нижней полке шкафа, под плечиками с брюками и рубашками, лежал окровавленный нож.
Вика
Опять приезжали милиционеры, и приходилось подавать им чай-кофе в гостиной. Распорядился, чтобы она им напитки подавала, Денис Борисович – он вообще после смерти Хозяина стал в доме словно самый главный – во всяком случае, именно он ей, Вике, теперь указания отдавал, причем таким грозным тоном, будто бы она обязана его беспрекословно слушаться. Он, Денис, вообще стал после смерти мачехи очень самоуверенный – как будто дом вместе со всем его содержимым и его сестрами, Риткой и Наташкой, и даже Викой, принадлежит теперь ему. Он даже над толстым «кагэбэшником» попытался было верховодить – да только тот на него волком глянул и сказал не по-нашему что-то такое, что Денис глаза отвел и покраснел как рак – и начал обращаться с толстяком очень почтительно. Однако то, что в его комнате окровавленный нож оказался, наглости Дениса совсем не умерило. Он сам о находке с утра во всеуслышание объявил, трогать нож запретил и сам милиционеров вызвал, а потом на крыльце их встретил, в дом провел.
А потом милиционеры снова допрашивали каждого из присутствующих и дольше всех – ее, Вику. И где она спала, и не слышала чего-нибудь ночью, и главное: узнает ли она этот нож и где он раньше был. А чего ж ей было его не узнать: нож был ее, в смысле хозяйский, и лежал он раньше среди других ножей и ножичков на кухне, а потом, после убийства Тамары, пропал. Только она, Вика, тогда на это внимания не обратила, потому что ножей разных в доме было много: и для рыбы, и для мяса, и для хлеба, и для овощей. А вот теперь он нашелся, и, судя по всему, именно им хозяйку зарезали. И никому было непонятно, откуда он взялся, потому что вчера те же самые милиционеры все комнаты осмотрели – включая, естественно, Денисову, – и никакого ножа в глаза не видывали.
А еще позже мильтоны уехали, и нож, конечно, с собой забрали. И тогда все собрались в гостиной, а Денис Борисович велел ей, Вике, подавать обед – или что там от него осталось. А закусок и второго еще с поминок по Хозяину сохранилось много, и ничего пока не испортилось. Вика пошла было на кухню разогревать, но задержалась, потому что раздался телефонный звонок и Денис подошел к телефону – он по-прежнему держал себя в доме как новый хозяин. И пока он слушал, что ему там в трубке говорят, лицо его вытягивалось, словно он узнал странную и удивительную новость. Ей, Вике, страсть как хотелось понять, что, но Денис Борисович, когда положил трубку, строго велел ей отправляться на кухню и дверь закрыть – и только тогда начал рассказывать о звонке всем остальным. Ей, конечно, у двери удалось кое-что услышать, но толком понять, что произошло, Вика так и не смогла.
Наташа
Денис положил трубку, отправил в кухню Вичку (у которой ушки выросли, как локаторы), закрыл за ней дверь и торжественно объявил:
– Мне только что звонил нотариус. – И выдержал паузу.
Все с любопытством воззрились на него, а Ритка спросила:
– Чего он хочет?
– Он хочет огласить завещание покойной Тамары Конышевой. Сегодня.
– Сегодня?! – удивленно проговорил Инков.
– Так рано? – поразилась Майя.
– А мы-то здесь при чем? – спросила Ритка.
– Да вы что? – изумленно сказала Наташа. – Разве можно? Сейчас? Когда человека еще не похоронили? Это же неудобно, неприлично! Так не делают!
– Однако, – ответил всем сразу Денис, – нотариус настаивает, что огласить завещание следует немедленно, потому что именно таковой была воля покойной: обнародовать его как можно скорей после ее кончины.
– Ну, она и извращенка… – пробормотала Наташа.
– Н-да, странное решение, – скривился Инков.
– Но тем не менее, – развел руками Денис, – Тамара завещала огласить свою волю, как только смогут прибыть все заинтересованные стороны.
– Ну, и когда же они прибудут? – спросила Наташа.
– А они все здесь, – ухмыльнулся Денис. – Кроме, извините, вас, полковник, потому что вы, Валерий Петрович, вполне естественно, в завещании не упоминаетесь.
– А мы что, упоминаемся? – поразилась Наташа.
– Нотариус утверждает, что да, – подтвердил Денис.
– Все мы? – выпучила глаза Ритка.
– Именно, – торжествующе провозгласил братец. – Во всяком случае, нотариус просил прибыть на оглашение меня, вас обеих, сестренки, и господина Инкова. Ты, конечно, тоже там НЕ упоминаешься, – снисходительно обратился Денис к своей Майке, – но тебе, как известно, всегда положено находиться при мне.
Та в ответ на слова мужа только презрительно фыркнула.
– Ну, а еще-то кто приедет? – спросила Рита. – Из родственников Тамары?
– Больше никого, – сделал отметающий жест Денис.
– Как?! – удивилась Наташа.
– Покойница, как известно, была, слава богу, круглой сиротой. Никаких родственников у нее нет. Нотариус сказал: никто, кроме нас, больше в завещании не упоминается.
– Не может быть! – потрясенно воскликнула Наташа.
– Да не бывает человека совершенно без родственников! – вымолвил Инков – казалось, даже его, вечно аморфного, флегматичного, поразила сложившаяся ситуация.
– Всегда появляется какой-нибудь двоюродный племянник… – поддержала Инкова Рита.
– …Которому в итоге отходит все… – подхватила Наташа.
– …А мы все остаемся с носом, – докончила ее сестра.
Сестры посмотрели друг на друга и расхохотались. Они снова, будто в детстве, стали понимать друг друга – легко, с полуслова.
– Неужели нынче бывают круглые сироты? – пробормотал Инков. – Фантастика какая-то! Где только такие водятся?
Денис развел руками:
– Ну, не знаю, господа. Я за что купил – за то продал. Во всяком случае, на оглашении завещания никого, кроме нас, не будет.
Маргарита
У Риты на минуту возникло ощущение «дежа вю»: все происходило ровно так же, как позавчера.
Старичок нотариус на пороге. «Здравствуйте, Иннокентий Ильич». – «Давайте пройдем в кабинет». Только чаю нотариусу никто не предложил – и не было мачехи, которая в прошлый раз встречала его. Мачехи не было и больше никогда не будет. Почему-то именно когда вошел нотариус, Маргарита почувствовала ее отсутствие со всей остротой. «Не слишком ли жестокое для нее наказание, – на секунду задумалась она, – лишение жизни? Вычеркивание из списка живых? Навсегда?»
Они поднялись на третий этаж в отцовский кабинет – опять те же лица, что и позавчера, минус мачеха, плюс Инков. (Полковник остался внизу, в гостиной.) И снова замшелый нотариус расположился во главе стола, а «безутешные» родственники расселись вокруг, даже не пытаясь изобразить хотя бы видимость скорби.
«Все это чрезвычайно странно, – подумала Рита, – мы терпеть не могли мачеху и даже не очень это скрывали. А она вдруг только нас вписывает в свое завещание. Нет, что-то здесь не то. Какой-то подвох».
– Начинаем оглашение завещания, – проскрипел нотариус. Он внушительно оглядел присутствующих.
Денис с Майей друг на дружку не смотрели: между ними явно пробежала черная кошка. Они и не разговаривали сегодня, если не считать высокомерных подколок Дениса в адрес молодой супруги. Наталья устроилась в том же кресле, что и в прошлый раз, а хмурый Инков поместился у самой двери. В отличие от предыдущего завещания, никто, казалось, не питал по поводу воли покойной никаких иллюзий, и не одна Рита ждала какого-нибудь подвоха.
– Хочу предупредить вас, что данное завещание, как и завещание господина Конышева, составлено в произвольной форме, – внушительно произнес старый перечник, хлопнул обеими пигментированными руками по столу (был бы у него судейский молоточек, он бы им непременно стукнул, подумалось Рите) и начал быстро-быстро провозглашать преамбулу: составлено тогда-то, там-то, нотариусом таким-то… Затем Иннокентий Ильич еще раз с силой хлопнул ладонями по столу и зачитал, уже членораздельно, текст завещания:
– «Пункт первый. В случае, если я умру ранее, чем мой возлюбленный супруг Борис Андреевич Конышев, все мое имущество, движимое и недвижимое, вклады и депозиты в банках, драгоценности и ценные бумаги завещаются, безо всяких условий и оговорок, ему – Борису Андреевичу Конышеву».
Старик нотариус оглядел присутствующих и сказал:
– Поскольку обстоятельства, предусмотренные пунктом первым, не наступили, переходим к пункту второму завещания Тамары Кирилловны Конышевой.
Новоявленные наследники переглянулись – Наташа не сочла нужным скрыть усмешку.
– «Пункт второй. В случае, если смерть Бориса Андреевича Конышева последует прежде моей, в силу вступает данный пункт завещания. Согласно ему все мое имущество и наличные средства завещаются следующим лицам».
Инков, не получивший по первому, конышевскому, завещанию ничего, метнул на нотариуса злой взгляд. Остальные остались индифферентны.
– «Подпункт два-один. Моим падчерицам, Наталье Борисовне Конышевой и Маргарите Борисовне Хейвуд, я завещаю каждой: по одному доллару США плюс компенсация их дорожных расходов к месту оглашения завещания, из расчета путешествия первым классом».
– Старая дура!! – в сердцах воскликнула Наталья, хотя покойную никак нельзя было назвать ни старой, ни тем более дурой.
– Какое издевательство! – протянула Рита. – Какое свинство!
– Нет, ну какова садистка, а? – проговорила Наташа, адресуясь к сестре.
– Сука она настоящая, – не сдержавшись, прокомментировала Маргарита.
– Дорогу нам, видишь ли, она оплатит. Какая щедрость.
– Нет, к черту, Наташка, пойдем отсюда! – Рита порывисто вскочила с места.
– Уважаемые леди, – строго произнес Иннокентий Ильич, – я могу понять ваши чувства, хотя и не могу разделить их, и, тем более, я попросил бы вас воздержаться от замечаний в адрес моей клиентки, тем паче оскорбительных. Имейте уважение к покойной. И прошу вас оставаться на своих местах до того момента, пока я не закончу оглашение завещания.
– Продолжаю. – Нотариус опять с силой хлопнул ладонями по столешнице и уткнулся в текст. – «Подпункт два-два. Поскольку оглашение данного пункта подразумевает, что мой любимый супруг, Борис Андреевич Конышев, уже скончался, то, возможно, именно мне принадлежит его доля или часть ее в компании „Древэкспорт“. Я, в свою очередь, завещаю ее, в полном объеме, многолетнему заместителю мужа Михаилу Вячеславовичу Инкову».
Все повернули головы к Инкову. Он на мгновение воспрял, расцвел, а потом грустно усмехнулся.
– Что ж, спасибо тебе, Тамара, – вздохнул он, возводя очи к небесам.
– И, наконец, «Подпункт два-три», – талдычил свое старый папоротник. Возможно, именно такие моменты, дарующие ему власть и влияние, и давали древнему нотариусу волю к жизни, и теперь он на полную катушку упивался своей ролью владетеля судеб. – «Все прочее мое имущество, движимое и недвижимое, а также вклады и депозиты в банках, а также драгоценности и ценные бумаги, не упомянутые в подпунктах один – два, я завещаю… – Нотариус сделал театральную паузу и исподлобья оглядел присутствующих. – Я завещаю… – для пущего драматизма повторил он, – моему пасынку, Денису Борисовичу Конышеву».
Пауза повисла в кабинете: томительная, нехорошая пауза. Рита посмотрела на Дениса: он растерянно улыбался и хлопал глазами. Похоже было, что воля покойницы все-таки оказалась для него полной неожиданностью.
– Опять – все ему! – в сердцах, не умея сдержаться, досадливо проговорила Наташа.
А глаза Майи метали молнии. Она, не говоря ни слова, вскочила из-за стола, подбежала к креслу, где сидел ее супруг, и прошипела:
– Ну, мерзавец! Теперь мне все понятно!
И кулаком ударила оторопевшего Дениса по лицу. Удар оказался настолько сильным, что его голова аж дернулась назад. Потом Майя закрыла лицо руками и, плача, выскочила из кабинета. Хлопнула дверь, и в оторопелой тишине невозмутимо прозвучали заключительные слова нотариуса:
– Оглашение завещания окончено.