Глава 13
Валерий Петрович Ходасевич почувствовал, что автомобиль, на котором его везли, снижает скорость. Потом машина свернула куда-то, покачалась на ухабах, остановилась. Водитель заглушил мотор.
Седовласый собеседник полковника, после остановки на мосту промолчавший всю дорогу, встал со скамьи, отковал от стены наручники Ходасевича и распахнул заднюю дверь фургона. Затем, не проронив ни слова, выпрыгнул наружу и исчез в полутьме. Вместо него в дверном проеме появилось слабо освещенное лунным светом лицо, и молодой голос равнодушно скомандовал:
– Вылазь.
Полковник с усилием, опираясь спиной на стенку фургона, встал – когда руки стянуты наручниками за спиной, всякое движение дается с трудом – и подошел к задней дверце.
– Давай прыгай, – скомандовал голос, – не бзди.
Рядом маячил еще один бандит, тоже моложавый, а седой главарь куда-то исчез.
Ходасевич выпрыгнул намеренно неуклюже. Кулем повалился мимо рук тюремщика на землю. Удар оказался болезненным.
Зато он выиграл время, чтобы осмотреться. Тряхнув головой, полковник с усилием сел. В свете пошедшей на убыль, но еще яркой луны оказались замечательно видны и автомобиль, и лица тюремщиков, и здание, к которому его подвезли. Мозг, натренированный на быстрое запоминание больших массивов информации, послушно фиксировал: «Автомобиль «ГАЗ», фургон темно-синего цвета, номерной знак А 821 АК 61… Здание двухэтажное, новое, обитаемым не выглядит… Имеется подземный гараж – значит, рядом с ним есть подвал, там меня, скорей всего, и будут держать; дом окружен забором, забор кирпичный, высота около трех метров… Дом отдельно стоящий: не видать ни соседских домов, ни фонарей, и с улицы не доносится ни единого звука… Теперь двое тюремщиков. Они оба атлетического сложения, на вид им лет двадцать пять – тридцать, рост около ста восьмидесяти, европейский тип лица, коротко стрижены, выправка военная, однако одеты в гражданское, но при этом на поясе у каждого кобура с пистолетом. И почему-то сдается мне, что где-то я их уже видел. А где же третий, седой, главарь? Видимо, ушел в дом: или подвал открывать, или заказчику звонить: докладывать, что операция прошла успешно, объект доставлен… Ай, как не хочется на старости-то лет сгинуть в этом подвале…» Все это мгновенно промелькнуло в голове Валерия Петровича, покуда он сидел на бетоне на пятой точке: с руками, скованными за спиной, он при всем желании подняться не мог. Тут не было стенки, чтобы о нее опереться.
– Давай, дядя, вставай, – пихнул Ходасевича ногой первый молодой тюремщик.
Подошел второй. Воровато оглянувшись, не видит ли главарь, он изо всех сил двинул Валерия Петровича ногой по ребрам.
– Это тебе за твой шампур, – прошипел он. А потом ударил полковника по голове ногой.
«Это они стреляли в нас с Таней утром на набережной. Это они охотились на нас на мотоцикле», – понял Ходасевич.
– А это тебе, сука, за пепельницу.
У Ходасевича словно граната в голове разорвалась, и он на несколько мгновений потерял сознание. Очнулся он, когда бандиты вдвоем взяли его под мышки, дернули и подняли на ноги.
– Тяжелый, сволочь, – посетовал первый, тот, что не бил. Говорил он о Валерии Петровиче с отстраненным равнодушием, будто о шкафе или рояле.
«Кажется, их главарь почему-то запретил им обращаться со мной грубо, – подумал Ходасевич. – Но не надо по данному поводу обольщаться. Гораздо существенней, что они, все трое – и командир, и оба молодых – не считают нужным скрывать свои лица. И глаза они мне не завязали, так что я смог и физии их разглядеть, и дом, и машину. А все это, взятое вместе, может означать только одно. Одну весьма не веселую для меня вещь: чем бы ни закончилась операция с «Нахичеванью», оставлять в живых они меня не собираются».
Полковник Ибрагимов.
В то же самое время. Москва
Разъездная оперативная машина доставила Ибрагимова с Лубянки на военный аэродром в Жуковский с рекордной скоростью: за двадцать две минуты. В ночной столице автомобилей было совсем мало. Шофер врубил на «бээмвухе» мигалку, сирену и чесал по Москве, презрев светофоры. На шоссе стрелка спидометра вообще ни разу не опускалась ниже двухсот.
Они въехали прямо на аэродромное поле. Комитетский «Гольфстрим» уже прогревал двигатели. Едва Ибрагимов взбежал по трапу, стюард задраил люк, самолет порулил на взлетную полосу и через минуту стал разгоняться. Полковник не раз летал литерным рейсом, но впервые в его практике все происходило настолько быстро.
«Ох, я еще над Ходасевичем посмеюсь: и об этой ночной гонке расскажу, и о том, как директор службы ради него свой персональный «Гольфстрим» в Костров гонял. Словно он не какой-то вшивый полковник-отставник, а целый олигарх. Да, очень хотелось бы, конечно, вместе со стариком над ситуацией посмеяться – сесть за кружечкой пивка, да за старой доброй воблой, и позубоскалить над толстяком: как он отдыхать в Костров поехал, а там в подвалы мафии угодил… Да вот только… Вот только рассчитывать, откровенно говоря, можно лишь на чудо. Уж больно мало времени у меня в запасе. И слишком мало зацепок. Конкретно говоря, всего одна ниточка. По картотеке мои орлы опознали двоих на той записи, что сделал Шангин. Это Владимир Комков, старший оперуполномоченный, капитан милиции, да некто Виктор Подольских, уволенный два года назад из рядов МВД за дискредитацию. И они, эти двое, в воскресенье надзиравшие за погрузкой теплохода и гнавшиеся за Шангиным, по сути, мой единственный след. Но… Остается вопрос: причастны ли они к похищению Ходасевича?»
В салоне самолета «Гольфстрим» сидели семеро «альфовцев», возглавляемые подполковником – молодым парнем с седыми висками. В хвосте салона лежала гора их амуниции. Ибрагимов коротко поздоровался: первым с командиром, а потом с каждым из офицеров за руку. Ручищи у всех были как лопаты. Инструктаж Ибрагимов решил оставить на потом. Да и о чем он мог их инструктировать? Что он сам-то знал? Пойди туда, не знаю куда. Найди двоих заложников, Ходасевича и Садовникову, незнамо где. Подготовь операцию и освободи их. И на все про все отмерена пара часов. Причем это при самом благоприятном раскладе. А скорее даже не часы, а минуты, что пройдут между приземлением их самолета в аэропорту Кострова и началом операции против «Нахичевани» в Черном море.
Ибрагимов уселся в кресло в голове салона. Самолет коротко разбежался, взлетел и начал резко набирать высоту. Уши заложило. Ибрагимов решил пренебречь правилами и сделать, пока мобильник еще в зоне действия, пару звонков.
Таня. В то же самое время
Едва Таня в сопровождении Пастухова поднялась на террасу его дома, словно по заказу зазвонил ее мобильник. Он лежал на том же месте, где она его оставила несколько часов назад: на мраморной столешнице, рядом с пепельницей, из которой прислуга даже не удосужилась выбросить так и не выкуренную ею сигарету. Таня сделала извиняющийся жест в сторону Глеба Захаровича и посмотрела на дисплей телефона: номер подавлен. Она сняла трубку:
– Слушаю вас.
– Таня? Татьяна Садовникова? – В мужском голосе звучало неприкрытое изумление; раньше она этот голос никогда не слыхивала.
– А вы кому звоните? – буркнула она.
– Вам, Таня, и звоню.
– Тогда чего ж удивляетесь?
– Не думал, что вам позволят ответить.
– Кто вы? – нахмурилась Таня.
В трубке то ли завывали какие-то ветра, то ли пели сирены эфира. Слышался отдаленный гул, временами связь на долю секунды пропадала, а вместе с нею и куски слов.
– Меня зовут Олег Ибрагимов, я полковник, мы друзья с вашим отчимом, и ваша пленка попала именно ко мне…
– Минутку, – строго прервала его Таня. – Почему я должна вам верить?
– Ох, Татьяна, – застонал, как от зубной боли, мужчина, – у меня очень мало времени. Я сейчас нахожусь в самолете и лечу в Костров, на помощь Ходасевичу и вам. Если вы хотите, чтоб я подтвердил, что я друг Валере, – пожалуйста. Я знаю, где расположена ваша с отчимом любимая лавочка. И как звали вашего настоящего, биологического отца.
– Ну, и?.. – бесстрастно произнесла Таня, но ее кольнуло, что совсем посторонний, незнакомый ей человек, осведомлен о заповедных обстоятельствах ее личной жизни.
– Ваша с Валерием Петровичем любимая лавочка находится в Александровском саду. А вашего родного отца звали Антон, и его застрелили на ваших глазах в Париже, на Елисейских Полях.
Таня поразилась: оказывается, у отчима есть друзья, да такие, кому он рассказывает сокровенные тайны из ее жизни. А она никогда от Валерия Петровича ни слова не слышала о его соратниках.
– Чего вы хотите? – отрывисто бросила она в трубку.
– Вы знаете, что ваш отчим – похищен?
– Да, конечно.
– А вы?
– Я была похищена. Но меня освободили. Полчаса назад.
– Кто, Таня, кто? Кто вас похитил? Кто освободил? Дайте мне хоть какую-то зацепку, чтобы я нашел Валеру!
Таня поняла и по тону мужчины, и по строю беседы, и по всем сопутствующим обстоятельствам: он – действительно друг, и он – действительно хочет помочь, и у него в самом деле очень мало времени. Поэтому она постаралась формулировать ответы неизвестному «гэбэшнику» кратко и четко.
– Кто похитил Валеру, я не знаю. Меня и его схватили одновременно, около четырех часов назад. Но держали нас порознь. Меня – в квартире жилого дома. Где-то на окраине Кострова, а где конкретно – представления не имею. Меня охраняли два человека. Их зовут Владимир Комков и Виктор Подольских.
– Да-да, я знаю про этих двух, – быстро проговорил Ибрагимов.
– Откуда? – удивилась Татьяна.
– Неважно. Дальше.
Голос полковника-собеседника слабел и отдалялся. Все сильней становились в трубке атмосферные помехи, все больше слов пропадали в безднах эфира.
– Потом меня освободили…
– Где эти двое, Подольских и Комков?
– Они убиты.
Полковник на другом конце линии аж застонал:
– Убиты? Оба – убиты?
– Да.
– О боже. Их даже не допросили?
– Нет.
– А кто вас освобождал?
Последняя фраза донеслась до Тани какими-то толчками-кусочками: «…о…ас…авабавал?» – но она все-таки догадалась, о чем речь, и замялась – не хотелось говорить о Пастухове в присутствии его самого. Впрочем, ответить она и не успела, до нее донеслось только: «…оню… ара… аса…ак приземлю…», и связь окончательно оборвалась.
– Алло, алло! – крикнула она в телефон – без толку, молчание было ей ответом. Последнюю реплику собеседника она расшифровала как: «Позвоню через полтора часа, как только приземлюсь». И подумала, что, наверное, самолет полковника Ибрагимова вышел из зоны действия сотовой сети, и порадовалась, что в предстоящих поисках Валеры к ним с Глебом Захаровичем прибывает подкрепление. Хотя… Сможет ли этот Ибрагимов помочь Валере?
Таня еще со времен учебы в университете усвоила аксиому: в наше время можно полагаться только на саму себя. И еще – на свою семью. Никогда и никто, кроме своих, тебе по-настоящему не поможет. И глупо и наивно ждать, что твоих близких вдруг возьмется выручать – и тем более выручит – какой-то человек со стороны. В дружбу, как женскую, так и мужскую, она не верила. И еще меньше верила в так называемый «долг». Валерий-то Петрович перед своей конторой долг выполнил. А она ему в награду – шиш в виде мизерной пенсии…
Глеб Захарович на протяжении Таниного телефонного диалога с Ибрагимовым находился здесь же, на террасе. К разговору не прислушивался. Облокотившись на балюстраду, смотрел на ночной Танаис: как проплывают медленные огни баржи, как мерцает костерок на противоположном, нежилом левом берегу. Временами прихлебывал что-то спиртное, ледышки тренькали в бокале.
– Татьяна Валерьевна, – проговорил он с безукоризненной галантностью, когда она закончила телефонный разговор, – могу я предложить вам что-нибудь выпить? Мартини, джин-тоник? Может быть, ликер? По-моему, после всех передряг вам стоит расслабиться.
– Передряги еще не кончились. Валера неизвестно где. Поэтому я расслабляться не намерена.
Получилось отрывисто, даже зло, однако миллионер только покивал:
– Пожалуй, вы правы. Тогда, может быть, кофе?
– О да!
В голове у нее до сих пор шумело, и мысли ворочались с трудом, а во рту пересохло. Надо попытаться прийти в форму, насколько это возможно под утро, после такого безумного дня и сумасшедшей ночи.
– Я бы выпила двойной эспрессо. С холодной водой и шоколадными конфетами.
– Извольте.
Глеб Захарович позвонил в антикварный колокольчик, стоявший тут же, на бетонных перилах. Через секунду в проеме двери, ведущей в дом, возникла фигура горничной – какой-то новой, молодой. ГЗ продиктовал ей Танин заказ.
– Глеб Захарыч, кто похитил Валеру? – спросила Таня в лоб, когда горничная вышла. Сейчас не время расшаркиваться, любезничать и ходить вокруг да около. – Как они узнали, что мы с ним находимся именно здесь, в вашем доме?
– Сам все время голову ломаю, – наморщил лоб миллионер.
– И как, успешно?
Таня вдруг подумала, что, если б не трагические обстоятельства, столь причудливо связавшие ее с Глебом Захаровичем, она никогда бы не посмела говорить с главным заказчиком в подобном резком, требовательном тоне. Да и он бы ей этого не позволил – как она ему ни нравится. Однако сейчас Пастухов против ее тона не возражал, напротив, отвечал учтиво и бережно.
– Понятия не имею, Татьяна Валерьевна, – развел он руками. – Ни малейшего понятия.
– Но вы же догадались, кто похитил меня. Что это – Подольских и Комков. А они, эти четверо, что напали на нас здесь, в вашем доме, были все вместе, заодно. Так с кем Подольских и Комков связаны? С кем работают?
– Не знаю.
– Что вы говорите? Вы же в городе, считай, хозяин. Самый богатый и самый умный человек. (Толика лести никогда не помешает.) Неужели вы не в курсе, что в Кострове творится?! Никогда не поверю!
На этих словах горничная внесла поднос с кофе, минералкой и конфетами. Удивленно глянула на Таню: первый раз, верно, слышит, что на хозяина кто-то смеет почти кричать. Миллионщик нахмурился, но ничего не ответил: дожидался, пока девушка расставит перед Татьяной заказанное.
– И пепельницу заберите, – капризно буркнула Садовникова.
Нечего тут на нее осуждающие косяки кидать. Она личная гостья миллионера, понятно? Как хочет, так с ним и разговаривает.
– Извините, – прошептала горничная, схватила пепельницу и чуть не бегом скрылась в доме.
– Я, знаете ли, Таня, в нашем городе не киднепингом занимаюсь и не рэкетом, – усмехнулся ГЗ, – поэтому связей в столь специфической, бандитской среде у меня нет.
– Ну, это среда скорее не бандитская, а милиционерская, – парировала Таня. – И Комкова, вы сами сказали, знаете. А потом, трудно себе представить, чтобы Комков с Подольских действовали в одиночку, – продолжала наседать она (Валера мог бы гордиться ее упорством!). – Чтобы эти два мента, настоящий и бывший, творили преступления по своей прихоти. За ними кто-то явно стоит. И этот «кто-то» – человек могущественный. Поэтому я вынуждена переформулировать свой вопрос: назовите мне могущественных в Кострове людей, связанных с криминалом?
– Таня-Таня, – вздохнул Глеб Захарович. – Ну, куда вы гнете? Ну, допустим, назову я вам три-четыре фамилии местных криминальных боссов. Я их, положим, знаю. И что дальше? Как вы будете действовать?
Миллионер выдержал паузу, но Таня упрямо молчала, прихлебывая кофе, потому что не было у нее ответа на этот вопрос. И тогда он ответил сам:
– Вы, верно, нашлете на этих людей ОМОН. Или кто там озабочен судьбой вашего отчима? С кем вы только что тут разговаривали – с Москвой, ФСБ? Со спецотрядом «Альфа»? И что будет дальше? Положим, один из городских авторитетов замешан в похищении вашего отчима – а дальше?.. Что, «альфовцы» его пытать будут? Чтобы он выдал местонахождение вашего Валерия Петровича? Учтите, Таня: вы в Кострове человек пришлый и новый. А мне здесь жить и работать. Я надеюсь, еще долгие годы. А слухи по городу разносятся быстро. И я бы не хотел, чтобы мое имя кто-то связал с налетом вооруженных людей на жилые дома и офисы авторитетных в городе людей.
– И все-таки назовите мне их имена, ваших авторитетных людей.
– Вы упорный человек, Танечка, – покачал головой Глеб Захарович. – Это положительное качество. Но иногда ваше упорство превращается в упрямство. А это уже недостаток.
– Пожалуйста – имена!
– Ну, что мне с вами делать, – развел руками миллионер, словно призывая небо в свидетели: видит бог, эта девчонка его переупрямила. И нажал какую-то потайную кнопку внутри балюстрады – через минуту на пороге уже показались двое «личников» миллионера: Добрыня Никитич, спасший Таню сегодня, и тот, которого ГЗ называл Алешей Поповичем.
– Садитесь, ребята, – устало махнул Глеб Захарович в сторону железной скамьи, на которую были небрежно брошены три разноцветные подушки. – Я вас позвал, чтобы посоветоваться. А именно, вы знаете, кто может стоять за похищением отчима этой барышни?
Охранники переглянулись. Танин спаситель убежденно сказал:
– Вилы, однозначно.
Алеша Попович кивнул:
– Согласен.
– Кто это такой? – быстро спросила Татьяна, но одновременно с ней свой вопрос «личникам» задал и ГЗ:
– Почему вы думаете, что Вилы?
Охранники, естественно, решили отвечать не Тане, а своему хозяину.
– Ну, во-первых, он с Комковым гужуется, – проговорил Алеша Попович, поглядывая на своего коллегу Добрыню: чувствовалось, что тот в их спарке главный. Добрыня, подтверждая слова приятеля, весомо кивнул. – Я несколько раз Вилена вместе с Самкиным видел. Работает тот ментяра на него, я думаю. То есть работал, пусть земля ему будет…
– А потом, – подхватил Добрыня, – Вилы, он из всех наших авторитетов самый поганый. Отморозок. Если ему что для своего бизнеса надо, он ни перед чем не остановится.
– Да что за Вилы? – воскликнула Таня. – Как его настоящее имя, фамилия?
– Догаев его фамилия, – откликнулся Добрыня, – Вилен Мовсарович Догаев. От имени Вилен пошло его погоняло – Вилы. Отец его ингуш, мать русская. Говорят, он вор в законе. И в то же время – легальный предприниматель. В Кострове ему куча фирм принадлежит. Два ресторана, бензоколонки. Он даже нашу футбольную команду финансирует. А еще, говорят, он оружие на Кавказ поставляет. К нему давно местная прокуратура и ФСБ пытались подобраться, да ничего у них не получается. Говорят, потому что их всех он купил.
– А где этого Догаева найти? – быстро спросила Таня.
– А пес его знает. У него, базарят, только под Костровом четыре дома. Да три квартиры в городе. Да два офиса. Вот и разыщи его.
И тут раздался звонок, который в корне изменил всю ситуацию. Как ни странно, телефон этот прозвонил в кармане у Добрыни Никитича.
В то же самое время.
Валерий Петрович
Где-то в окрестностях Кострова
Ходасевич, конвоируемый двумя молодыми вооруженными бандитами, вошел в просторный холл чужого загородного дома. Чувствовал он себя более чем скверно. То ли последствия побоев сказывались, то ли переживания нынешней ночи, но в голове гудело, будто там филиал кузни открылся. В висках так и ухало. И воздуха ему не хватало, словно из особняка похитителей весь кислород выкачали. Он глубоко, со свистом вдыхал, но никак не мог надышаться.
– Ладно, папаша, не боись, мы тебя пока кончать не будем, – прокомментировал первый боец и дружески хлопнул полковника по плечу, а второй расхохотался шутке товарища, и это были последние сигналы из внешнего мира, которые дошли сквозь какую-то красную пелену до сознания Ходасевича. Сделав еще три шага, он вдруг стал заваливаться на бок.
– Эй, эй, отец, ты че? – заорал первый конвоир. – Мы тебя опять поднимать не будем, хрен жирный!
Второй попытался подхватить заложника, но масса тела полковника оказалась слишком велика, и он кулем повалился на ковер. Голова глуховато стукнулась о пол.
– А ну, подъем! – заорал второй. – Чего разлегся! – и от души пнул Ходасевича ногой.
– Погодь, – остановил его первый, – с ним чего-то не то.
И в самом деле с пленником происходило нечто непредусмотренное. Он лежал на боку (ровно лечь ему мешали застегнутые за спиной наручники) и дышал настолько тяжело, что, казалось, слышно на весь дом. Глаза были закрыты. Лицо побагровело.
– Эй, ты чего? – наклонился над ним первый тюремщик. С силой похлопал по щекам.
Судорога прошла по всему телу полковника. И никакой реакции на внешние раздражители. Тяжелое дыхание, закаченные глаза, багровая рожа.
– Похоже, у него приступ.
– Какой еще приступ!
Но тут и второму садисту стало ясно, что с пленником неладно. Заложник с особенным всхлипом последний раз втянул в себя воздух и затих. Крупная дрожь прошла по всему его толстому телу. А затем лицо его стало резко бледнеть, бледнеть и буквально на глазах превратилось в восковое, словно у трупа. Первый тюремщик пощупал пульс на шейной артерии и благоговейно прошептал:
– А сердце-то не бьется.
– Что у вас тут?! – Хозяин подошел, как всегда, неслышно, рявкнул из-за спин.
– Да вот: похоже, что кончается, – пролепетал второй молодой террорист.
– Я ему покажу кончаться, – усмехнулся седовласый, вытащил из-за пояса пистолет и направил его прямо в лоб Ходасевичу. – Симулирует, сука.
– А ну, встать! – заорал он. – Или я буду стрелять!
Никакой реакции.
– Встать! Считаю до трех. Раз. Два. Три.
Одновременно с «три» седовласый выстрелил. Пуля ударила в пол рядом с головой заложника. На ковре образовалась аккуратно оплавленная дырочка. Пах! Раздался второй выстрел. Затем – третий. И еще две пули легли на расстоянии сантиметра от черепа Ходасевича. А он даже не моргнул, и бровью не повел, лежал, словно мертвый. И тут главарь захватчиков наконец убедился, что заложник не симулирует.
– Быстро дуй в машину, – скомандовал он первому подручному, – тащи оттуда из аптечки валерьянку, корвалол, этот, как его, нитроглицерин!
– Думаете, поможет? – поинтересовался первый.
– А я фуй его на фуй! – выкрикнул седовласый и еще раз витиевато выругался.
А Ходасевич так и лежал трупом, не шевелился, только лицо становилось бледнее и бледнее, хотя, казалось, бледнее уже некуда.
Главарь террористов усмехнулся:
– Умер Максим – и хрен с ним. Все равно не жилец. А у нас на такой случай еще один заложник имеется.
Подбежал молодой конвоир:
– Вот, нитроглицерин.
– Поздно пить боржоми, если почки отвалились.
– Так он че, совсем помер?
Седой присел на корточки, брезгливо коснулся холеными пальцами шеи полковника:
– Да нет, похоже, дышит еще.
– Может, ему «Скорую» вызвать?
– Ты гребнулся, что ли? Какая ему тут, на хуторе, на хер, «Скорая»?!
Седовласый выудил из кармана мобильный телефон:
– Надо узнать, как там вторая наша пациентка поживает.
В то же самое время. Таня
Телефон прозвонил раз, другой.
– Это не мой, – удивленно прислушался Добрыня Никитич.
– Как не твой?! – возмутился его партнер. – Из твоего кармана звонит!
– Ах да, – хлопнул себя по лбу Танин спаситель, – я же у Комкова с Подольским их трубы с тел снял!
Он залез в карман, вытащил мобильник и, глядя на дисплей, произнес:
– Это комковская труба. Я хорошо ее запомнил: «Сименс», шестьдесят пятый. Номер определился. Ну, что, брать?
И тут Глеб Захарович скомандовал: «Давай мне!» Добрыня подскочил к нему, и ГЗ поднес аппарат Комкова к уху.
Глеб Захарович произнес, старательно нивелируя индивидуальные интонации голоса:
– Комков слушает.
Наступила напряженная пауза, Таня, затаив дыхание, ждала, что звонивший вот-вот распознает подвох и бросит трубку, однако разговор продолжился. Татьяна облегченно выдохнула. Она подошла как можно ближе к Глебу Захаровичу – на расстояние вытянутой руки – и попыталась расслышать, о чем говорит на том конце линии его собеседник, однако до нее долетали только обрывки слов, из которых невозможно было составить общую картину разговора. Однако Глеб Захарович, усмехнувшись, подмигнул ей и указал сначала на нее, а потом на трубку: мол, о вас, Таня, идет речь. Татьяна даже поразилась: как у него выдержки хватает в столь напряженный момент еще и шутить!
– Нормально, – сказал своему невидимому собеседнику ГЗ. – Здесь она, рядом. – И снова подмигнул Татьяне. – Живая и почти здоровая.
В ответ в трубке разразились длиннющим монологом, из которого до Тани долетело лишь одно слово: «умирает», – и она вздрогнула.
– Да и хрен с ним, – откликнулся, в образе капитана Комкова, Глеб Захарович. – Коза-то эта еще осталась. Отвезите его лучше куда в больницу, да и киньте там.
Ему что-то возразили, а ГЗ ответил:
– Охота была его самим хоронить. Он же тяжелый.
Собеседник сказал еще пару слов и «отбился». Глеб Захарович усмехнулся (он старательно отводил глаза от Тани).
– Да здравствует наша сотовая связь, искажающая голоса до неузнаваемости! – невесело сказал он.
– Что, что случилось? – затеребила его Таня. – Что-нибудь с Валерой?!
– Да, Таня, – подтвердил он, по-прежнему избегая смотреть на нее. – Звонили его похитители. Сказали мне – то есть капитану Комкову, что Валерий Петрович плохо себя чувствует. У него, кажется, сердечный приступ. Эти мерзавцы говорят: умирает.
Таня ахнула и в ужасе закрыла рот ладонями.
Полковник Ибрагимов
На подлете к Кострову Ибрагимов глянул на часы. Они долетели до города за рекордное время: один час и пятнадцать минут. Краешком взошедшее солнце, сопровождавшее их на большой высоте, снова скрылось за горизонтом, когда «Гольфстрим» пошел на посадку. Осталась лишь ярко-желто-красная полоса и светлый восток.
Наручные простецкие «Касио» Ибрагимова показывали 04.47. До предполагаемого начала операции в Черном море оставался один час и тринадцать минут. А в момент, когда она начнется, умрет его друг полковник Ходасевич. И Ибрагимов по-прежнему не знает, что предпринять, чтобы помочь ему. Он даже представить не может, что следует делать. Бойцы «Альфы» и их командир ждут от Ибрагимова инструктажа, а он понятия не имеет, что им говорить.
Настолько беспомощным Ибрагимов ощущал себя, пожалуй, впервые в жизни.
В то же самое время. Таня
– Ну, ну, Таня, – Глеб Захарович успокаивающе похлопал ее по плечу. – Все будет хорошо. Все еще обойдется. – Особенной уверенности в его тоне Таня не слышала. Она припала к плечу Глеба Захаровича – левому, не раненному – и навзрыд плакала. При всей горестности ситуации – о, как ей было жалко и Валеру, и себя! о, как же она будет жить дальше без своего милого толстячка! – при всей трагичности положения, ей уютно плакалось в плечо ГЗ: оно было мощным, а руки его – сильными и нежными, и пахло от него диковинным, незнакомым дорогим парфюмом.
– Слезами горю не поможешь, – миллионер наконец хорошенько тряхнул Татьяну за плечи. – Надо постараться спасти Валерия Петровича.
– Спасти?! – всхлипнула она, отстранилась и глянула на ГЗ заплаканными глазами. – Как? Вы вообще сказали, чтоб они его – выбросили!
– Это не я сказал, а моими устами капитан Комков, мир его праху, – усмехнулся Глеб Захарович. Достал из заднего кармана брюк упаковку бумажных платков и как бы невзначай протянул их Татьяне. – И, кстати, не выбросить, а отвезти в больницу.
На террасе уже не было охранников: Таня и не заметила, когда их удалил чуткий Пастухов. А небо над ними становилось все светлее, и в саду проснулись, хлопотливо зачирикали птицы.
– Есть у меня одна идея, – задумчиво произнес Глеб Захарович.
– Какая еще идея? – последний раз всхлипнула Таня, утирая слезы.
– Сейчас.
ГЗ достал свой личный мобильник и нажал пару клавиш. Абонент ответил не скоро, однако все-таки ответил. Наверное, увидел на определителе, кто звонит, и сообразил, что игнорировать звонки всесильного Пастухова, хотя бы даже в пять утра, себе дороже.
– Кирсаныч? – снисходительно молвил парфюмерный магнат в трубку. – Ты чего там, дрыхнешь?.. Хватит, поднимайся, солнце встает, а ты бока пролеживаешь!.. Да, есть у меня до тебя дело. Слушай, Кирсаныч, внимательно. Давай-ка быстро пробей мне мобильный номер: на чье имя зарегистрирован. Да, он из твоей сети. И запеленгуй, откуда конкретно произвели с данного телефона последний звонок. Три минуты тебе на все про все даю.
Глеб Захарович залихватски подмигнул Тане и вдруг возмущенно выкрикнул в телефон:
– Как это «ты не можешь»?! «Незаконно»?! Ты мне будешь говорить про «незаконно»? Ты, Кирсаныч, что, забыл, с кем разговариваешь?.. Не помнишь, что мой концерн – твой самый крупный корпоративный клиент? По-моему, в общей сложности две тысячи абонентов, я не ошибаюсь? Ты что, хочешь, чтоб я их всех в «Мегафон» увел? Или в «Костров-лайн»? Или чтоб вообще твою лавочку в Кострове прикрыли? А?!
Трубка забасила извиняющимся тоном.
– Ну, вот и правильно, – резюмировал миллионер. – В порядке исключения все на свете сделать можно. Диктую номер.
Глеб Захарович взял «Сименс» капитана Комкова, на определителе которого сохранился номер, принадлежащий похитителю Ходасевича.
– Пиши, Кирсаныч. Шесть – девять – девять – семнадцать – ноль девять. Давай, пулей отзвони мне, чей номер и откуда прошел звонок.
Глеб Захарович нажал отбой и с любезной улыбкой повернулся к Татьяне:
– Видите, своя прелесть есть и в небольших городах, подобных Кострову. Все деловые люди друг друга знают, и каждый готов при случае помочь товарищу в беде.
В Москве в это время уже встало солнце, и генерал опустил жалюзи на окне. На том же кресле для посетителей, что два часа назад занимал полковник Ибрагимов, теперь сидел сменивший его офицер по фамилии Жилин. На мониторе перед ним разворачивалась картинка, которую в данную минуту снимал с высоты тридцати шести тысяч километров российский разведывательный спутник «Аракс».
На Черном море, в точке, расположенной двумя тысячами километров южнее Белокаменной, еще не рассвело. Но в инфракрасном изображении, передаваемом камерами спутника, был прекрасно различим теплоход типа «река – море» в виде светло-зеленого прямоугольника на темно-зеленом фоне моря. Жилин уменьшил масштаб изображения, «Нахичевань» словно отодвинулась, стала меньше, зато на экране появились три другие изумрудного цвета точки, двигающиеся параллельным курсом чуть впереди. То были торпедные катера, нагнавшие теплоход. Жилин прикинул, что расстояние между ними и «Нахичеванью» составляет километра три-четыре, идут они с потушенными огнями и, конечно же, не видны невооруженным глазом с теплохода. Но они, возможно, заметны на экране радара. Вопрос: насколько внимательно смотрит на этот экран вахтенный помощник капитана и не обнаружит ли он охотящиеся за сухогрузом катера?
– Товарищ генерал, – не выдержал подполковник Жилин, – прошу вас: прикажите мореманам отойти подальше от объекта. Не ровен час, заметят их с «Нахичевани», насторожатся.
– Ну, приказать я им права не имею, не из нашего ведомства хлопцы, а вот посоветовать могу. Установи-ка мне связь с их командиром. Как его там звать?
– Капитан второго ранга Пушков, Дмитрий Михайлович.
– И пусть не отключается, я буду их действия координировать.
– Понял вас, товарищ генерал.
Через минуту он связался с головным катером по спутниковой закрытой линии связи. Жилин ясно представил себе (у него всегда было хорошо развито воображение, потому он и не сделал впечатляющую карьеру в комитете): пять утра, чуть светает, рубка торпедного катера, боевое задание, соленые брызги, качает – на торпедных катерах в любой штиль качает. А тут еще из Москвы звонят с какими-то указивками! Сто морских чертей им в глотку! Впрочем, голос у ответившего с борта катера кавторанга Пушкова оказался вполне корректным. Корректным, но не подобострастным.
– Слушаю, Пушков.
– Сейчас с вами будет говорить первый зампред Федеральной службы безопасности.
– Хорошо.
Вежливо и вполне нейтрально, без чинопочитания и лизоблюдства. Просто «хорошо».
Трубку взял генерал. Одновременно он включил громкую связь, посему ответные реплики Пушкова стали прекрасно слышны подполковнику Жилину.
– Товарищ кавторанг, – сказал зампред, – хочу поблагодарить вас за то, что вы перехватили объект. Однако прошу вас: соблюдайте максимальную осторожность. Пожалуйста, сопровождайте объект совершенно скрытно.
– Они нас не видят.
– Товарищ кавторанг, я беру на себя всю ответственность за данную операцию, поэтому настаиваю: вы ни в коем случае не должны быть обнаружены.
Жилину понравилось это генеральское «я беру на себя всю ответственность». В последнее время все меньше и меньше находится людей, готовых брать на себя ответственность. Тем более всю. Видимо, эта генеральская реплика впечатлила и моремана.
– Кроме того, я настаиваю, – продолжил генерал, – чтобы ваши бойцы проникли на борт «Нахичевани» абсолютно скрытно и захватили корабль быстро и без единого выстрела. Я надеюсь, вы получили чертежи парохода и судовую роль?
– Так точно.
– Повторяю, что использовать огнестрельное оружие нежелательно. Крайне нежелательно. Это очень важно. Очень, кавторанг.
– Будем стараться.
– И еще. Предварительно я назначаю операцию на шесть ноль-ноль Москвы. Но прошу вас не отключаться от связи и начинать действовать только по моему приказу. И о любых изменениях в ситуации немедленно докладывайте. Вам все ясно?
– Так точно. Разрешите один вопрос, товарищ генерал?
– Давайте.
– Чем вызван запрет на использование моими бойцами огнестрельного оружия?
Генерал чуть помедлил, а потом ответил:
– Особым характером груза на борту «Нахичевани».
– Что имеется в виду?
– Большего я вам сказать не могу.
Даже по закрытой, защищенной линии связи генерал не позволил себе назвать вещи своими именами и увеличивать круг лиц, которым известна правда о «Нахичевани». Она, эта правда, держала генерала и прочих немногих осведомленных (включая президента) в колоссальном напряжении. Правда эта стала известна после тщательного анализа экспертами ФСБ картинки, снятой Леней Шангиным. И состояла она в том, что по всем признакам на борту «Нахичевани» находилось бактериологическое оружие.
Таня. Костров
И Таня, и Пастухов молча ждали звонка, мобильник ГЗ прозвонил лишь спустя десять минут.
– Привет, Кирсаныч, – снисходительно бросил в трубку миллионер. – Ну, чем порадуешь? – В ответ в трубке что-то пробурчали, и ГЗ удивленно поднял брови, однако ответил совершенно непроницаемо: – Понял тебя.
Трубка разразилась целым монологом, интонации звучали самые умоляющие.
– Хорошо-хорошо, – досадливо прервал излияния Пастухов, – разумеется, все строго между нами… Где сейчас находится абонент?
Таня в ожидании замерла, а в трубке снова произнесли целую речь.
– Понял тебя, – остановил словоизвержения Глеб Захарович. – Какой конкретно дом?.. Давай-ка, вышли мне немедленно карту с конкретным пеленгом. И следи за всеми передвижениями сигнала, и если его местоположение изменится, тут же мне сообщай.
Миллионер нажал на «отбой».
– Что? Что он сказал? – не выдержала Таня, бросилась к Пастухову.
– Удивительные все-таки творятся вещи… – задумчиво протянул ГЗ. – Борзеет, мягко говоря, народ. Ничего не боится. Никакой не соблюдает конспирации.
Он, кажется, играл с Татьяной – ему нравилось держать ее в напряжении.
– Хватит болтать! – рявкнула выведенная из себя Таня и сама удивилась своей грубости по отношению к человеку значительно старше ее, к тому же заказчику. Воистину, ради своего любимого Валерочки она была готова на все. Пастухов даже опешил от ее резкости, и она сменила тон, проговорила умоляюще:
– Что вы узнали?!
– Номер телефона, с которого звонили на трубку Комкова, зарегистрирован ни много ни мало на Вилена Мовсаровича Догаева, которого в миру называют Вилами.
Таня ахнула.
– Так что все сходится, – продолжил ГЗ. – Вашего отчима похитил действительно он. На связь с мертвым Комковым он выходил с хутора Брюховицкий, это в тридцати километрах от Кострова. Мой верный Кирсаныч даже запеленговал, из какого конкретно дома. Сейчас он пришлет мне карту – конкретное месторасположение объекта.
И в этот момент зазвонил Танин телефон. Она взяла лежавшую на мраморной столешнице трубку: номер опять не определился, и ей очень хотелось, чтобы это оказался Ибрагимов – со своей, как она надеялась, «Альфой». После звонка человека, которого ГЗ называл Кирсаныч, надежда снова затеплилась в ней.
Полковник Ибрагимов
Как только «Гольфстрим» приземлился в костровском аэропорту, Ибрагимов немедленно связался с Центром, доложил о прибытии. Генерал сообщил ему, что кардинальных изменений в ситуации не произошло. Продвижение «Нахичевани» контролируется, операция по захвату судна намечена на шесть ноль-ноль. Ибрагимов сообщил, что одну заложницу, Татьяну Садовникову, падчерицу Ходасевича, удалось освободить. Однако они с Ходасевичем содержались в разных местах, поэтому о местонахождении полковника по-прежнему ничего не известно.
– Ну, что ж, – вздохнул генерал, – думаю, успеть что-либо сделать уже невозможно. В конце концов, Валерий Петрович – кадровый разведчик, офицер резерва. Вся его жизнь с риском была связана…
Зампред не договорил, но прозвучали его слова как эпитафия. В самом деле! Ибрагимов взглянул на часы. Начало шестого. Что он может успеть за оставшиеся до начала операции в Черном море сорок девять минут? В чужом и незнакомом городе, без малейших зацепок?
Бойцы спецназа разобрали баулы со снаряжением и потянулись к выходу из самолета. Поскольку не поступало никаких вводных, они ощутимо расслабились, подначивали друг дружку и хохотали. У трапа самолета их всех уже ждали присланные местным управлением машины: «бээмвуха» с мигалкой и черный микроавтобус с тонированными стеклами. Машины готовы были отправиться в любом направлении, но куда прикажете им ехать?
Единственной ниточкой для Ибрагимова оставалась Татьяна Садовникова.
Он и позвонил ей.
…А еще через семь минут он уже инструктировал спецназовцев в салоне микроавтобуса.
Микроавтобус, держась в кильватере за «бээмвухой», выруливал из ворот аэропорта.