Глава 12

Старлей принес полковнику Ибрагимову распечатку его последнего телефонного разговора с Ходасевичем.

– Откуда он звонил? – бросил Ибрагимов.

– Со своего мобильного телефона.

– А из какого места, засекли?

– Так точно. Из точки с координатами…

– К черту координаты! Где она находится?

– На окраине города Кострова. Как раз с середины реки. Видимо, с моста. Или с катера.

– А дальше?

– Что – дальше? – вылупил глаза старлей.

– Дальше – это значит: вы дальнейшие передвижения Ходасевича засекли? – Ибрагимова порой бесила инфантильная тупость поколения нынешних двадцатилетних. Все им приходилось разжевывать. – Куда после звонка поехал – или побежал, пошел – Ходасевич? То есть сигнал с его мобильника?

– Не могу знать, товарищ полковник. Ничего не смогли засечь! Непосредственно после звонка вам сигнал от телефона товарища Ходасевича исчез. Видимо, его SIM-карта разрушена. Последний сигнал с нее пришел из точки вашего с ним разговора.

«Хитрые мерзавцы, – подумал Ибрагимов о тех, кто захватил в Кострове его друга, – предусмотрительные. Похоже, после звонка телефон просто в речку выбросили».

– Вы что-то сказали, товарищ полковник?

– Нет, ступайте, занимайтесь своим делом.

После того как нынешним вечером Ибрагимов получил от Ходасевича видеозапись, сделанную Шангиным: погрузка на «Нахичевань», убийство детей, погоня за случайным свидетелем, – он вызвал на службу всех офицеров своего отдела. Двое из них сейчас работали над картинкой.

Один устанавливал личности тех людей, кого на берегу реки запечатлела камера Шангина. Второй пытался по косвенным признакам – внешний вид упаковки, форма ящиков и их количество – вычислить, какой именно груз перевозила «Нахичевань» и какое конкретно его количество находится на борту. Наконец, трое офицеров занимались разработкой сценариев по захвату судна.

А на мониторе в своем кабинете Ибрагимов мог наблюдать в режиме «прямой трансляции» саму «Нахичевань». На зеленоватом фоне спокойного моря темно-зеленый теплоход, величиной с сигаретную пачку, шел, вздымая белые буруны. Если увеличить разрешение, можно даже различить человека на баке. Он прогуливался по палубе в одном ритме, от кормы к носу и обратно. Похоже, то был часовой. Во всяком случае, при максимальном увеличении Ибрагимов мог разглядеть, что в руках у него – автомат.

Теплоход снимал инфракрасной оптикой российский разведывательный спутник «Аракс». Сигнал со спутника-шпиона поступал сначала на ретрансляционный спутник «Гейзер», а затем – в Центр космической разведки ГРУ в подмосковном Голицыно-два. Слава богу, удалось, при помощи первого замдиректора службы, оперативно договориться со «смежниками» о том, чтобы те перенацелили одну из камер спутника на теплоход; слава богу, «грушники» также согласились передавать «картинку» в режиме реального времени непосредственно в комитет. И, слава богу, на Черном море стояла хорошая безоблачная погода, поэтому Ибрагимов в своем кабинете на Лубянке мог хорошо видеть, как «Нахичевань» со скоростью примерно двенадцать узлов идет курсом на Хумус – столицу непризнанной самопровозглашенной республики Абхазия. По расчетам – если, конечно, теплоход не сменит курс и будет двигаться с той же скоростью, – он должен пришвартоваться в порту Хумуса примерно через четыре часа – около семи утра по московскому времени.

Ибрагимов взглянул на часы. Без трех минут два ночи. Ровно на два его вызвал к себе первый зам – он тоже, в условиях кризиса, не поехал сегодня домой и лично контролировал, как развивается ситуация. Ибрагимов поднялся из-за стола, взял с собой последние документы: распечатку разговора с Ходасевичем, снимок «Нахичевани» со спутника, отчет об идентификации лиц, занимавшихся погрузкой парохода, – вздохнул и отправился к генералу.

– Согласно плану «а», – докладывал Ибрагимов в высоком кабинете, – предусматривается захват «Нахичевани» в море. Расчетное время операции – шесть ноль-ноль. Три торпедных катера с морским спецназом уже вышли со своей базы под Новороссийском. Планируется катерами блокировать судно противника, задержать его и доставить в наш ближайший порт – скорее всего, в Туапсе. Плюсы данного сценария заключаются в ожидаемой скоротечности боестолкновения, удаленности зоны конфликта от гражданских лиц и других объектов. Как следствие прогнозируются минимальные расчетные потери с нашей стороны. Минусы плана состоят в том, что, во-первых, в условиях жесткого лимита времени «черные береты» могут просто не успеть развернуться к атаке; а во-вторых, преждевременным захватом груза мы делаем практически невозможным выход на тех лиц, кому он предназначался. Следовательно, будет невозможна и их дальнейшая разработка. У данного сценария имеется и еще один минус, о котором я доложу позднее.

Разговор о судьбе Ходасевича и Тани Ибрагимов решил отложить напоследок – как самый важный для него.

Первый зам слушал полковника, устало прикрыв глаза и посасывая мундштук незажженной трубки. Два года назад он бросил курить, болезненно располнел и стал не по делу раздражительным, однако при этом от пристрастия к игрушкам курильщика: трубке, зажигалке, спичкам – никак не мог избавиться.

– План «б», – продолжал Ибрагимов, – предусматривает следующее. Мы даем возможность теплоходу пришвартоваться в Хумусе. Начинаем силами нашей агентуры в Абхазии вести наблюдение за ходом его разгрузки – резидент уже оповещен и готов сверхсрочно мобилизовать всю агентурную сеть. Одновременно планируется высадить силовой десант с моря в окрестностях Хумуса – с тех же торпедных катеров. «Морские котики» совершают скрытный марш-бросок в сторону порта. Затем мы захватываем груз – в тот момент, когда он будет полностью разгружен и формально перейдет непосредственно в руки заказчиков. Расчетное время начала операции – десять ноль-ноль плюс-минус час. Достоинствами данного плана является возможность дальнейшей разработки не только отправителей, перевозчиков, но и получателей груза…

– Скорее всего, это будут пешки, «шестерки», – не размыкая век, прокомментировал генерал.

– Видимо, – согласился Ибрагимов, – но хоть какая-то зацепка лучше, чем вообще ничего. – Он подождал реплики-возражения генерала, но так как ее не последовало, продолжил: – Минусом плана «б» является силовой захват в условиях города, что увеличивает расчетные потери с нашей стороны и делает возможными потери среди мирного населения. Кроме того, в данном случае вряд ли нам удастся избежать нежелательной огласки. Ведь действовать придется на территории чужого государства – Абхазии.

– Абхазия не заграница, – буркнул генерал. – Будут вякать – закроем их торговцам границу с Россией. Пусть в море свои мандарины топят.

– Однако грузины считают самопровозглашенную республику своей территорией, – не согласился Ибрагимов, – поэтому, даже если промолчат абхазы, возможны дипломатические демарши со стороны официального Тбилиси.

– Переживем, – пренебрежительно махнул рукой генерал. – Что еще?

– Нами разработан также сценарий номер три. Согласно ему следует дать возможность «Нахичевани» без помех разгрузиться. И взять под плотное наблюдение получателей груза: наблюдение агентурное, усиленное аэро – и космической разведкой. Возможно, нам удастся также пометить груз радиозакладкой – один из наших нелегалов в Хумусе как раз работает в порту. Как вы верно заметили, скорее всего, получателями и дальнейшими перевозчиками груза будут «шестерки» – рядовые исполнители. Но они могут вывести нас на заказчиков – главарей. Я почти уверен, что из Хумуса груз пойдет непосредственно на север Абхазии, в горы. А затем его будут переправлять через границу в Чечню. Скорее всего, он предназначен чеченским боевикам, причем не рядовым, а видным фигурам, самой верхушке.

– Н-да, план хороший, – скептически проговорил генерал. – Только имеется множество разных «но». Боевики с грузом пойдут в Чечню тайными тропами. А по пути, в горах, наши агенты потеряют их. А погода будет нелетной, и облачность помешает разведке с воздуха… И еще тысячи причин, из-за которых вы потеряете груз.

– Все в жизни случается, – пожал плечами Ибрагимов, – но почему бы не надеяться на лучшее?

– А ты-то сам, полковник, – генерал наконец впрямую посмотрел на собеседника, и его взгляд оказался неожиданно острым, в упор, – ты-то какой вариант предпочитаешь?

– Я – третий, – без колебаний откликнулся Ибрагимов. – Плотное наблюдение с последующим захватом в тот момент, когда груз достигнет главных заказчиков в Чечне. Кроме того, появилось новое обстоятельство, которое заставляет оттягивать операцию на более поздний срок.

– Какое еще обстоятельство? – прищурился генерал.

– В городе Кострове сегодня ночью захвачены двое заложников. По всей видимости, их взяли те же люди, что отправляли груз из окрестностей города. Главное свое требование похитители уже озвучили: обеспечить беспрепятственное прохождение «Нахичевани», а потом и груза по территории Абхазии. В противном случае заложников казнят.

– Ты же знаешь, полковник: мы никогда не подчиняемся требованиям террористов.

– Проблема заключается в том, КТО является заложником.

– И кто же? Принц Уэльский?

– Нет, наш сотрудник. Полковник действующего резерва Ходасевич. А также его падчерица, Татьяна Садовникова. Вот стенограмма нашего с Ходасевичем последнего разговора, он состоялся полчаса назад, – и Ибрагимов протянул генералу листок с распечаткой.

– Ходасевич? – удивился генерал, проглядывая расшифровку телефонного диалога. – Валерий Петрович? А он-то каким боком в этой истории?

Ибрагимов не стал углубляться в детали: время дорого, и коротко ответствовал:

– Случайно.

– Ты же понимаешь, полковник, – генерал резко отшвырнул распечатку, – что мы не можем отменить операцию. Даже ради Ходасевича и какой-то там девчонки, его падчерицы.

– Но мы можем оттянуть ее во времени. Начать не через четыре часа, а, допустим, через двадцать четыре, когда груз уже будет в горах. А за это время попытаться спасти Ходасевича и его родственницу.

– Нет, Олег, – задумчиво покачал головой генерал. – Мы не можем себе этого позволить.

– Чего – «этого»? – куда резче, чем положено по субординации, возразил Ибрагимов. – Мы не можем позволить себе попытаться спасти нашего товарища?

– Не можем позволить себе идти на поводу у террористов, – резко парировал генерал. – И упустить груз. Вам ясно?.. Так что, полковник, я принимаю план «а».

Слова генерала прозвучали для Ибрагимова как гром среди ясного неба. Он почему-то был уверен, что ему все-таки удастся убедить начальника оттянуть операцию.

– Итак, – резюмировал генерал, – следует запустить план «а»: морской захват на подходе к порту Хумуса. Через три часа, – велел генерал, откидываясь в кресле и тем давая понять, что разговор окончен.

– Но почему?! – потрясенно смотрел в лицо генерала Ибрагимов.

– Потому что мы не имеем права рисковать. И, говоря высоким стилем, не имеем права на ошибку. Нельзя упускать груз, а чем дольше мы будем тянуть с операцией, тем больше шансов, что мы его упустим.

– Да?! И мы готовы ради этого отдать двух человек на заклание?! В том числе – нашего товарища?!

Ибрагимов давно таким тоном не говорил с начальством – да, можно сказать, за тридцать лет безупречной службы вообще ни разу не говорил. Потому, верно, и дослужился до полковника и командира отдела. Но ради Ходасевича он был готов на все – даже на отставку. Даже на увольнение с позором.

– Я сказал: морская операция, и немедленно, – генерал тоже повысил голос, – что вам непонятно, Ибрагимов?

– Непонятно, почему мы предаем нашего человека.

– Послушайте, Ибрагимов: вы в этом деле оказались случайно. Вы многих нюансов не знаете. И если вы не согласны с моим приказом – пишите рапорт, просите, чтоб я вас отстранил от этого дела. Я передам руководство операцией более компетентному человеку.

– Точнее, человеку, более лояльному лично к вам? – усмехнулся Ибрагимов. Он решил отстаивать Ходасевича до конца. Если уж друг не будет отстаивать своего друга перед лицом небытия, черной бездны, то на черта все мы вообще нужны на этом свете? – Значит, для нас теперь самое важное – успешно провести операцию? – задыхаясь от нахлынувшего гнева, прошептал Ибрагимов. – Поставить галочку, написать отчет? «Захвачено сто единиц огнестрельного оружия, предназначавшегося чеченским террористам». Или двести единиц. Или пятьсот. За это нам, может, орденок дадут. Или даже еще одну звездочку на погоны. А на людей, значит, нам теперь плевать? На нашего товарища – в том числе?

– Товарищ полковник, прекратите истерику! – свирепо бросил генерал. – От руководства операцией я вас отстраняю. Срочно введите в курс дела вашего заместителя, подполковника Жилина. Он, надеюсь, сейчас находится на службе?

– Так точно, находится! А мне – разрешите идти? Только прошу вас иметь в виду, товарищ генерал: я немедленно обращусь лично к директору службы и расскажу ему о ситуации. Немедленно! И к черту, что сейчас ночь. Я думаю, что за тридцать лет безупречной службы я заслужил такое право.

– Сидите, полковник! Дослушайте до конца! От операции с «Нахичеванью» вы отстраняетесь. Но я назначаю вас командовать операцией по освобождению заложников в городе Кострове – полковника Ходасевича и этой его родственницы. Раз уж вы так защищаете своего приятеля. Поэтому мобилизуйте группу «альфовцев» в любом, необходимом вам количестве, дуйте на аэродром и – срочно в Костров. Три часа у вас в запасе еще есть. А то и все четыре. Куча времени, если разобраться. Насчет самолета и спецназа я прикажу. А теперь – идите.

Ибрагимов вздохнул: «С паршивой овцы хоть шерсти клок», – и направился к двери. А генерал посмотрел ему вслед и тихо, но внятно сказал:

– Там, на «Нахичевани», перевозят не только огнестрельное оружие, полковник. Не только огнестрельное.

Татьяна представления не имела о том, сколько сейчас времени: глубокая ночь или, может, уже утро? В комнате не было часов, а окна наглухо зашторены. Последствия наркоза все еще сказывались, и иногда она соскальзывала в сон, как на салазках. Засыпала, успевала увидеть обрывок сна и снова возвращалась в действительность, которая оказывалась еще страшней, чем самый кошмарный сон.

Она находилась еще в более ущербном положении, чем раньше: связаны не только руки и ноги, но и предплечья и голова привязаны к креслу – бандюки-мильтоны после телефонного разговора с Валерой еще и залепили ей рот скотчем.

Но, слава богу, они оставили ее в покое. Узнали от нее все, что им надо, и больше не допрашивали.

В очередной раз Таня очнулась от звуков шагов и музыки. Убийца в черном мельтешил перед глазами, нервно вышагивая по комнате, а где-то за спиной опер Комков устроился смотреть телевизор. Трудно поверить, но его занимали музыкальные клипы. «Вэ-вэ-вэ, Ленинград, – ерничал где-то за пределами Таниного поля зрения Шнур, – вэ-вэ-вэ, точка-ру».

– Что, мы так и будем на эту мокрощелку любоваться? – вдруг спросил Комкова убийца в черном. Таня заметила: за последнее время он стал гораздо суетливее. Он то метался взад-вперед по комнате, то останавливался, потирал руки, барабанил по дребезжащему стеклу серванта.

«Да он же наркоман! – вдруг осенило Татьяну. – Типичные симптомы, что ломка начинается: непоседливость, суетливость, автоматические действия… Ну, допустим, наркоман, – спросила она себя, – и что это мне дает? Ничего не дает. Наоборот, делает все только хуже. Говорят, наркоманы – самые хладнокровные убийцы, потому что их ничего в жизни не интересует, кроме ширялова. А этому типу еще вдобавок и терять нечего. Двоих он уже угробил, причем детей».

– Что ты предлагаешь? – лениво откликнулся на слова напарника невидимый Тане Комков.

– А давай ее трахнем? – наркоман-убийца мотнул головой в сторону Татьяны.

– Тебе ж сказали: никакого насилия.

– А никто и не будет ее сильничать. Она нам сама даст.

Двое подонков разговаривали в присутствии Тани так, словно ее и нет в комнате, будто она вещь и ею можно пользоваться, как игрушкой.

– Не надо, – попытался отбояриться от предложения напарника Комков.

– А че, думаешь, кто-нить узнает? Думаешь, она расскажет кому? Да никому она уже больше ничего не расскажет!

– Неохота ее развязывать, – отнекивался Комков.

– А мы и не будем! Рот ей только раскроем, и…

– Слушай, пойди отдохни. Дозу прими.

– Что? – Наркоман остановился как вкопанный.

– Дозу, говорю, поди прими.

– Ты думаешь, уже можно? – Наркоман с надеждой глянул на напарника.

– Можно. Иди. Я за ней присмотрю.

Убийца в черном не заставил долго себя упрашивать, исчез из поля зрения Татьяны. «Надо что-то делать», – вдруг отчетливо поняла она. Непонятно почему, откуда-то пришло убеждение – никто ее не спасет: ни Валера, ни его сослуживцы. Ни, несмотря на все его деньги, Глеб Захарович. Тем более что ГЗ, скорей всего, сам серьезно ранен или даже убит. Татьяна хорошо помнила, как те, что напали на них в особняке, стреляли в него и он упал на террасе. Поэтому… Поэтому выбираться отсюда ей, пожалуй, придется самой. И рассчитывать только на саму себя.

И когда Таня осознала это и решила действовать, она застонала – замычала сквозь скотч, залепивший ей рот. Никакого эффекта. Слышно было, как на кухне чем-то грохочет наркоман. Она замычала сильней. Тогда в поле ее зрения возник опер Комков.

– Ну, чего тебе? – спросил он Таню даже добродушно.

Она, насколько могла, мотнула головой: освободи, мол, рот. Тот подошел, взялся за уголок скотча, резко дернул. Обожгла мгновенная боль. Татьяна рефлекторно вдохнула воздух, а потом прошептала:

– Спасибо.

– Не за что. Ну, чего тебе надо?

– Слушай, тебя ведь Володей зовут?

– Ну, Володя я. Владимир. А дальше что?

– Знаешь, Володя, я тут поняла… – Она выдержала тщательно выверенную паузу, затем тихо сказала, глядя в сторону: – Я перед тобой виновата. Я просто дура. Надо было мне ту кассету уничтожить, к богу в рай.

– Додумалась, поздравляю, – хмыкнул он.

– Но я не знала, что там заснято, а потом мой отчим приехал, просмотрел ее, и так все завертелось, что не остановить… Я не знала, – с искренним раскаянием произнесла она, – не знала, что так все обернется. Извини. Мне очень жаль, правда.

– Бог простит.

– А теперь и мне жизни не будет. Из Кострова придется уезжать. С работы наверняка уволят… Слушай, а давай…

Таня выдержала паузу, будто не решаясь произнести выстраданное, заветное. «Только б не переиграть. Но и не недоиграть. Только б он мне поверил. Ради того чтоб выжить, можно пойти на все. Или по крайней мере – на очень многое».

– Давай убежим вместе, – выдохнула наконец она. – Вместе с тобой. Вдвоем. А, Владимир?

– Вме-есте? – с ехидцей протянул Комков.

– Ну да! – горячо зашептала Таня. – Ты же умный человек, сам понимаешь: тебе сейчас надо уехать. Скрыться. Хотя б на время. Этот твой напарник, в черном, он ведь конченый человек. Он в детей стрелял. А ты, Володя, ты вообще ни при чем. Но тебя подставили. И сейчас, в данный момент подставляют. А потом из ментуры попрут, не отмоешься. А у меня тоже карьера кончена. Вот я и говорю: давай куда-нибудь вместе сбежим? Только ты и я. Без них без всех.

– Ну-ну. Пой, ласточка, пой, – насмешливо, однако уже чуть более доверчиво, чем раньше, проговорил оперативник.

– Я тебе честно скажу: ты меня сразу зацепил. Еще тогда, в милиции. Ты, Володя, необыкновенный человек. Я и злилась на тебя, и понимала – ты мне нравишься дико.

«Я не перебарщиваю? Кажется, нет. Ведь он же слушает, не перебивает. Да любой мужик всерьез принимает, когда ему девушка в любви объясняется. Когда «необыкновенным» его называет».

– Знаешь, – с придыханием продолжала она, – так мне надоели мужики-нытики. Хлюпики всякие. Слабаки. Столько их по жизни рядом шляется, ноет в уши. Фу, слизни! Ненавижу. А ты, ты, Владимир, то, что надо. Ты – сильный, решительный, волевой. Да с тобой любая баба как за каменной стеной. Ты ж только за дело злой, а по сути – такой классный!

«А он, кажется, поплыл. Слушает внимательно. Как там лесбиянка южноамериканка Патрисия говорила? Давным-давно – тогда, в Стамбуле, в турецких банях? Женщину соблазнить сложно, а мужика любая баба соблазнит… Только бы его напарник не появился – этот наркоман ужасный… Что он там делает? Укололся, поди? В кайфе?..»

– Надоело твое вранье, – помотал головой Комков, но отнюдь не убежденно.

– Это не вранье, Владимир. Совсем не вранье. Извини за признание – я знаю, так не принято, но… – она старательно разыгрывала смущение. – Я когда смотрю на тебя, у меня прямо все замирает. Что-то есть в тебе такое… Удивительное, особое…

Она облизнула губы, с вызовом глянув на него.

– Картошечки! Морковочки! – вдруг заорал откуда-то издалека наркоман.

– Бредит, – ухмыльнулся Комков. – Оба вы – бредите.

– Наверное, – с раскаянием произнесла Таня. – Наверное, я сошла с ума. Сошла с ума, потому что признаюсь тебе. Но я, правда, вижу, что ты – особенный. – Она беспомощно улыбнулась и, как в Танаис с моста бросилась, выдохнула: – Наверное, я просто люблю тебя.

– Любишь, да?

– У тебя такие красивые руки. И плечи. И глаза. И то, что ты меня похитил, это тоже так приятно и странно: чувствовать себя полностью беззащитной, полностью в чужой власти. В твоей, Володя, власти.

Таня с трудом выдавила соблазняющую, развратную улыбку.

– Честно говоря, я от этого просто с ума схожу.

– Сходишь, значит, с ума? Ну, давай, докажи.

Он придвинулся совсем близко к ней, а потом вдруг схватил обеими руками за голову и впился в губы поцелуем. Она закрыла глаза – представим, что это не Комков, а Кеану Ривз, – и ответила на поцелуй. Игра становилась опасной, но пока не опасней, чем эксперименты с аккумулятором.

Комков оторвался от ее рта и начал, задыхаясь, расстегивать на ней кофточку.

– Подожди, я сама. Впрочем, нет, я не могу, – она расхохоталась и указала взглядом: мол, руки ее привязаны к подлокотникам кресла. Впрочем, все еще в новой роли, жертвы, предложила хрипловатым полушепотом:

– Может, давай прямо так?

Но Комков, не оборачиваясь, на ощупь схватил с пыточного стола скальпель и двумя движениями разрезал веревки, которыми Таня была привязана к креслу.

– Уф-ф, затекли, – она стала вращать кистями. – Но от тебя мне это даже в кайф!

Комков же поспешно принялся расстегивать свою рубашку. Заметно было, насколько он возбужден. «До чего все-таки мужики примитивный народ», – с высокомерной брезгливостью подумала Татьяна. Она не спеша, словно играя, расстегнула верхнюю пуговицу кофточки, затем вторую.

– Смотри у меня, – Комков скинул рубаху и продемонстрировал Татьяне скальпель, который по-прежнему держал в правой руке. – Пикнешь – убью.

Без рубахи опер выглядел даже мощнее, чем в одежде – грудные мышцы так и перекатывались. На левом плече у него белел большой шрам.

– А стонать можно? – кокетливо поинтересовалась Таня.

Комков, не отвечая и тяжело дыша, принялся расстегивать брюки.

И тут загремел входной звонок.

– Кого там черт… – пробормотал опер и крикнул: – Виктор, открой!

Откуда-то раздался громкий нечленораздельный монолог.

– Открой, говорят тебе! – гаркнул Комков и досадливо застегнул брюки.

Из прихожей послышались неуверенные шаги наркомана. Опер накинул на себя рубашку и схватил пистолет, валявшийся на диване. Таня, обретшая относительную свободу (ноги у нее по-прежнему были привязаны к ножкам кресла), смогла наконец разглядеть, что находилось у нее за спиной: всего-то ветхий диван и старинный телевизор.

Звонок повторился. От чьего бы то ни было визита Таня не ждала ничего хорошего, а в спасение извне, в то, что это отчим, она не верила. Правда, мелькнула предательская мысль: «А может, это Валерочка явился меня спасать?» И сейчас она по-прежнему рассчитывала только на самое себя.

Теперь, когда Комков освободил ей руки, Татьяна смогла дотянуться до стола. Она схватила скальпель, забытый ее несостоявшимся любовником, и в мгновение ока перерезала веревки, привязывающие ее ноги к ножкам кресла, но сначала те, что держали ее за шею. Теперь она была свободна. Почти свободна. Если не считать двоих тюремщиков.

В этот момент из прихожей донесся щелчок замка, скрип открываемой двери, и почти сразу же раздался приглушенный выстрел. Потом другой, третий, и кто-то заорал на одной тоскливой ноте: «А-а-а-а!» А затем в комнату из коридора вбежал Комков с пистолетом в руке, в накинутой на плечи рубашке. Он подскочил к Тане – она даже не успела подняться с кресла – и приставил пистолет к ее голове.

– Не стреляй! – заорал он в сторону коридора. – Брось оружие! А не то я убью ее!

Что-то мелькнуло в проеме двери, нервы у опера не выдержали, и он оторвал «макаров» от виска Тани и дважды пальнул в проскочившую по коридору тень. Таня по-прежнему держала скальпель в правой руке. И тогда она, подчиняясь рефлексу, а не мысли, ударила им в обнаженный бок Комкова. Тот вскрикнул от боли и неожиданности, дернулся к ней, но не успел нажать курок. Из коридора раздался выстрел. Пуля ударила оперу в середину груди с такой силой, что отбросила его назад, в сторону стола. Комков упал спиной прямо на обнаженные контакты аккумулятора. Раздался треск разряда, его тело дернулась – то ли от удара током, то ли от того, что в этот момент в него попали еще две пули. Мелкие брызги крови из раны на обнаженной груди Комкова осыпали лицо Тани. Она ахнула и закрыла глаза руками. Послышался шум оседавшего на пол тела.

Потом наступила оглушительная тишина. И раздался чей-то незнакомый, спокойный, даже робкий голос:

– Пойдемте, Татьяна Валерьевна.

Таня открыла глаза. На пороге комнаты стоял один из охранников Глеба Захаровича. Таня знала его – миллионер представлял ей своих бодигардов еще на теннисном корте. Этого он, кажется, шутейно именовал Добрыней Никитичем. Был еще в числе его охраны и Алеша Попович.

В опущенной правой руке охранник ГЗ держал пистолет с глушителем.

– Пошлите, Татьяна Валерьевна, – повторил амбал.

Татьяна огляделась. Теперь уже точно несостоявшийся любовник Комков лежал у ее ног на полу, в груди зияли три кровоточащие раны. Его поза и запрокинутая голова не оставляли никаких сомнений в том, что он мертв. На мгновение Тане стало жаль его. Подлец, конечно, и сволочь, но почти детская доверчивость, с которой он слушал байки про ее неземную любовь, сделала продажного капитана милиции в глазах Татьяны на пару мгновений каким-то (она не могла подобрать слово)… беззащитным, что ли. Ей и самой на секунду тогда поверилось, что, может, найдется для опера какая-нибудь женщина (не она, конечно, другая!), которая спасет его, увезет из этого города, и у него начнется нормальная, спокойная, некриминальная человеческая жизнь. Всего пять минут назад у Комкова все еще могло быть впереди, а теперь случилось необратимое. И все для него, все и навсегда – навеки! – осталось в прошлом. Вся его жизнь.

– Поехали, Татьяна Валерьевна, – в третий раз проговорил охранник ГЗ, уже гораздо настойчивей, – а то, не ровен час, соседи выстрелы услышали, ментуру вызовут.

– А где второй? – шепотом спросила Таня. – Наркоман в черном?

– Там, в коридоре, – почти смущенно мотнул головой Добрыня Никитич, – тоже отдыхает.

И только тогда она вскочила и вслед за огромным охранником устремилась к выходу из квартиры. Она не заметила, как ее спаситель ловко обыскал карманы убитого опера и выудил сотовый телефон. В коридоре Тане пришлось переступить через распростертое тело наркомана в черном. Он лежал ничком, в нелепой позе, закинув руку с пистолетом за спину.

– Они поссорились и перестреляли друг друга, – как бы про себя пробормотал Добрыня Никитич. Он свинтил со своего пистолета глушитель, затем вынул из руки наркомана оружие и вложил в его мертвую ладонь собственную «пушку». – Слава богу, у меня тоже табельный «макаров».

Пистолет убитого он сунул себе за пояс. Потом обыскал тело убийцы в черном – его сотовый телефон тоже изъял. По ходу дела Добрыня Никитич приговаривал:

– Пистолет мой чистый и нигде не светился. А у них тут произошло убийство на почве внезапно вспыхнувших неприязненных отношений. Вот такая у костровских следаков появится версия.

Таня почти не слышала его, она еще поверить не могла в свое внезапное освобождение. Наконец охранник распахнул дверь квартиры и пропустил ее вперед. Она спешно побежала вниз по стертым ступенькам пахнущего мочой подъезда.

Оказалось, ее держали в обычной квартире на втором этаже старого жилого дома, а за окнами до сих пор царила черная непроглядная ночь. Таня вышла во двор и с наслаждением глотнула свежего воздуха. Фонари не горели, трехэтажные дома стояли насупленные. Редко в каком из них светило одно-два оконца. Судя по всему, минула середина ночи, самое глухое время.

У подъезда, в свете голой лампочки на козырьке, блестел черным лаком джип, выглядевший в этом затрапезном райончике чужеродно, словно космический корабль. Шедший сзади охранник щелкнул центральным замком. Авто приветливо мигнуло фарами.

– Садитесь, Татьяна Валерьевна. – Амбал предупредительно подсадил ее на переднее пассажирское сиденье. Сам обошел джип, плюхнулся рядом, завел мотор и сорвал машину с места так резко, что ускорение вдавило Татьяну в спинку кресла.

– Хорошо ты их сделал, – сказала Таня. Она ничего не чувствовала: ни радости от того, что ее освободили, ни потрясения от того, что только что на ее глазах (и из-за нее!) погибли люди, ни торжества над своими недавними мучителями. Сердце ее и душу как будто ампутировали, и остался только человекоподобный робот по имени Таня, способный лишь на самые простые действия: сидеть, говорить, машинально улыбаться.

Добрыня Никитич в ответ на ее комплимент разулыбался:

– Спасибо, Татьяна Валерьевна.

– Это тебе спасибо, ты меня спас, – механически произнесла она, не чувствуя за своими словами никакого смысла.

– Это моя работа, – стандартно, словно в боевике, откликнулся добрый амбал.

– А я думала, что твоя работа – Глеба Захаровича защищать.

– Да, – кивнул водитель, – и еще – выполнять его поручения.

Джип несся по сонному Кострову со страшной скоростью, он даже светофоры на красный проскакивал. Охранник на запрещающий сигнал лишь чуть подтормаживал и поглядывал по сторонам: нет ли идущих наперерез машин.

– А что – Глеб Захарович жив? – удивилась Таня.

– Что ему сделается, – с непонятным выражением усмехнулся Добрыня Никитич.

– Но я же видела – тогда, на террасе: в него стреляли, и он упал.

– Ранен в плечо, оказана первая медицинская помощь, пуля прошла навылет, – лапидарно ответствовал охранник, легко крутя баранку и бросая джип в поворот на скорости девяносто километров в час. С визгом шин автомобиль совершил маневр, и Танин спаситель прибавил газу.

– А куда мы едем?

– Домой. К Глебу Захарычу.

Таня бросила взгляд за стекло: город кончился. Она, несмотря на ночь, кажется, узнавала, где они находятся: по этой самой дороге они с Валерой ехали со стариканом-водителем, когда сбежали из особняка Глеба Захаровича. Когда это было? Подумать только, всего лишь сегодня днем. А столько событий произошло за это время, что кажется, сто лет назад.

– А как там Валерий Петрович? – спросила Таня. – Волнуется, наверное, за меня?

Водитель нахмурился. Потом произнес, осторожно, бережно:

– Валерия Петровича дома нет. Дело в том, что он… что его тоже похитили.

– Как?! – делано удивилась Таня.

– Одновременно с вами, – кивнул водитель.

– И где он сейчас?

– Представления не имею.

– Да? А кто его похитил? Разве не те же люди?

– Шайка-то, видать, одна, – почесал свой бритый ежик охранник, – да его, похоже, держат в каком-то другом месте.

– В каком?

– Пока не знаю.

– А как ты узнал, где была я?

– Долгая история.

– А ты расскажи.

– Я знал про эту квартиру.

– Знал? Что ты знал?

– Понимаете, я раньше с ними служил. Я имею в виду, с капитаном Комковым и тем вторым, который все время в черном ходит. Он наркоман, Виктор Подольских его звали. Потом я из милиции ушел, три года как. Пошел на завод к Глебу Захарычу работать, в охрану. Там денег больше и вообще… перспективы… Вот я «личником» стал, – похвастался он. – А этого Подольских года два назад из ментуры выгнали, за дискредитацию. Они ведь с Комковым вместе давно всякие темные дела крутили. Еще когда я служил, у нас говорили, что они совсем стыд потеряли. Целую преступную сеть взялись крышевать, причем чеченскую. И наркодилеров, и проституток, и гоп-стопщиков…

Авто неслось по узкой полоске асфальта среди леса с дикой скоростью, которую только увеличивало мелькание деревьев по обеим сторонам. Таня прикрыла глаза. В голове еще шумело – крепок бандитский наркоз оказался! А охранник ГЗ, небрежно придерживая руль одной рукой, продолжал рассказывать:

– Так я к чему? Эта квартира за Комковым числится давно. Типа она конспиративная, а на самом деле он там свои делишки обтяпывал. Вместе с Подольских. Допустим, когда им надо было наехать на кого-нибудь, припугнуть, допросить. Я про эту квартиру знал. Еще со времен службы. Ну и когда мне сегодня Глеб Захарович сказали, что вас, Татьяна Валерьевна, похитили и что в этом деле замешан, скорей всего, Комков, я сразу об этой хазе подумал. Ну и поехал туда, и, как видите, не ошибся.

Джип въехал в автоматически распахнувшиеся ворота загородного особняка ГЗ и лихо покатил к дому по усыпанной гравием дорожке.

– А Валерий Петрович? – с надеждой повернулась к Добрыне Татьяна.

– А что Валерий Петрович?

– Ну, может, ты тоже знаешь, кто конкретно Валерия Петровича похитил? И куда его увезли?

– Не, не знаю, – сосредоточенно покачал головой охранник, осаживая своего стального коня перед парадной лестницей особняка. – Но мы с Глебом Захаровичем думаем над этим вопросом. И другие парни думают. И действуют. Наш босс тут всех на уши поставил – из-за вас и вашего отца.

– Отчима, – машинально поправила Таня.

– Это все равно.

Добрыня Никитич выскочил из машины, намереваясь распахнуть перед почетной пассажиркой дверцу и подать ей руку. Но не успел. Дверца растворилась, на нижней ступеньке крыльца стоял Глеб Захарович и подавал Тане руку. Был он бледен, левое плечо забинтовано, сквозь бинт проступала кровь. Опираясь на его руку, Татьяна выпрыгнула из машины. Может быть, она показалась ГЗ неблагодарной тварью, потому что вместо слов признательности за свое чудесное спасение требовательно выпалила:

– Вы узнали, что с Валерой?