Обратно, к себе в горы, они прибыли в половине девятого.

На особняк наступал вечер. Тени становились жестче и четче, воздух холодел словно бы на глазах. И если в летней Москве сумерки длились почти до полуночи, то здесь они были куда стремительней и черней. Только что сверкало-старалось яркое южное солнце – а через мгновения видна лишь его половинка. Без нескольких минут девять, Таня заметила, светило окончательно скатывалось за гору... а еще через четверть часа, как раз к середине ужина, двор погружался во мрак.

Едва вышли из внедорожника, Таня легонько коснулась руки Холмогоровой:

– Марина Евгеньевна...

– Слушаю тебя, – рубанула хозяйка.

А Нелли с Антоном в сторону дома не спешат. Стоят рядом, ушки на макушке.

Садовникова понизила голос:

– Мне надо с вами поговорить.

Холмогорова смягчать тембр не стала. В полную силу рявкнула:

– О чем?

Ну, не хочешь секрета – не надо. И Таня, более не стараясь понизить тон, заявила:

– Похоже, я вашу даму пик вычислила...

Хозяйка совсем не удивилась. Кивнула:

– А я и не сомневалась, что вычислишь. Ты девочка умная. Пошли.

И широким мужским шагом двинулась к дому. Таня засеменила за ней. Но едва женщины взошли на крыльцо, Холмогорова вдруг метнула быстрый взор на часы. Пробормотала:

– Ох, башка дурья! Забыла...

И велела Татьяне:

– У меня тут дело одно... Ты пока отдыхай, а после ужина – сразу в мой кабинет.

И решительно пошагала на хозяйский третий этаж. А Таня совсем несолидно показала ей вслед язык. Ух, и надоела же эта командирша! То идем, то не идем...

В свою комнату Садовникова решила не подниматься. Куда приятней будет проводить уходящий день в саду.

Она с наслаждением втянула носом влажный от вечерней росы воздух. Попыталась вычленить из него отдельные ароматы. Немножечко пахнет розами, и горной речкой, и никогда не тающими снегами. Прямо чувствуется, как из организма московский смог улетает. Таня подышала еще, и еще. Сначала носом. Потом перешла на технику йогов: вдыхала воздух одной ноздрей и выдыхала через другую. Йога на природе – совсем не то, что в спортклубе, в компании напыщенных фифочек. Там приходится постоянно собственное отражение в зеркале контролировать, чтобы попа не отклячивалась или спина не сутулилась. Охота была, чтоб девки над тобой хихикали... В общем, там сплошные суетные мысли.

А здесь, в горах, действительно можно «просветлиться». По крайней мере, земные проблемы – всякие дамы пик вкупе с кознями Антона Шахова – стали казаться глупыми и мелкими. Таня дышала – глубоко, сладко – и думала: «Что наша жизнь? Пыль, мгновение... Вот горы, и шум бурной речки, и величественный ропот ветра в кронах вековых сосен – это вечно. А вся людская беготня, грызня, заботы – такая, в общем-то, ерунда... Как ни крутись, а всей мудрости мира не познаешь. И счастья, вселенского, чтоб охватило, заполнило тебя до самого донышка, в жизни не встретить. И идеала – настоящего, совершенного – не найти...»

Таня прекратила оздоровительное дыхание и грустно опустилась на пропитанную росой траву. Вот перед ней дом – роскошный, многомиллионный, настоящая воплощенная мечта. Но разве люди, живущие в нем, счастливы? Вот она сама – красивая, умная и даже вполне молодая. Но разве у нее легко на душе? Сейчас, наедине с горами и безжалостными сумерками, девушка особенно остро чувствовала свое одиночество. Ведь ей уже, страшно подумать, совсем не двадцать. Половина жизни, считай, прожита. Ну, даже если треть – все равно пора подводить какие-то итоги. Только чего она достигла? Квартира, машина – смешно. Пыль это, а не итог. Пыль на ветру. А все остальное... Друзья – разбрелись. Любви – нет. И умри она прямо сейчас, никто, кроме мамы с отчимом, о ней и не заплачет.

«Встретить бы... его, – мечтательно подумала Таня. – Прекрасного. Понимающего. Синеглазого. Сильного...»

Хоть и не девчонка, а до сих пор мечты о принце остались. Пусть и понимала умом, что принцев на свете нет. Если встретишь доброго – он обязательно окажется нищим. Богатый – самодуром. А синеглазый красавец – парализованным...

Дурацкая медитация у нее получилась. Стремилась к просветлению, а на душе, наоборот, совсем стало гадко.

И Таня, дабы вернуть гармонию, попыталась встать в позу дерева – асану из йоги, когда, неудобно водрузив стопу одной ноги на внутреннюю поверхность бедра другой, стоишь с молитвенно сложенными руками. Получилось не очень хорошо – равновесие удержать не удалось, и вместо положенных трех минут Таня уже через несколько секунд свалилась на землю.

Поднялась на ноги. Оглянулась по сторонам – ее позора, к счастью, никто не видел. И встала в асану попроще. Она называлась «треугольник»: ноги чуть шире плеч, наклоняешься вправо, правой же рукой берешься за правую щиколотку, левую вскидываешь вверх.

Но едва склонилась к земле – щеку чем-то ожгло. Будто мимо нее чайник, исходящий паром, пронесли. Совсем не больно, но «треугольник» нарушился, и правая рука вместо щиколотки ткнулась в землю.

– Что за черт! – возмутилась Таня.

Вскочила, изумленно огляделась... и увидела: совсем близко, метрах в десяти от нее, метнулась какая-то тень. А потом: удар, адская боль, провал... Горы завертелись, вечные снега ожгли холодом, мягкий вечерний сумрак стремительно обратился в ночь. Таня, будто со стороны, увидела собственное лицо – оно было в крови. А еще рядом оказались чьи-то смутно знакомые, безумно прекрасные синие глаза. Они смотрели на нее яростно и беспомощно. А потом – все. Стало черно и абсолютно тихо.

– Таня... Таня... Таня... – монотонно повторяли над ухом.

Голос был незнакомым, женским. А ей так хотелось, чтобы рядом был любимый отчим. Валерочка...

Девушка застонала. И снова:

– Таня... Таня... Откройте, пожалуйста, глаза...

Вежливые. Обращаются на «вы». Но к чему вежливость, когда ты умираешь?

– Пш-шли вон! – простонала Татьяна.

И почему-то вспомнилось: ей девять лет, и она только что принесла домой морскую свинку. Смешную, белую, в рыжих пятнах, с мокреньким красным носом. Мама совсем не обрадовалась, а Валерий Петрович, наоборот, поддержал. И философски заметил, что иные дочки приводят домой еще кого похуже, чем крыса.

– Ва-ле-роч-ка... – прошептала Садовникова.

Все бы отдала – лишь бы любимый отчим оказался рядом.

Она сделала над собой нечеловеческое усилие – и распахнула глаза.

Комната. Ее же собственная – здесь, в особняке Холмогоровой. Она, разметавшись, лежит на постели. А пообочь, с дружно встревоженными лицами, выстроились Марина Евгеньевна, ее тень Фаина и незнакомая женщина с уставшим, строгим лицом. В белом халате. Докторша?

– Что со мной? – с трудом вымолвила Татьяна.

– Очнулась... – облегченно выдохнула Холмогорова.

– А я вам что говорила? – ворчливо произнесла та, что докторша. – Развели панику. Из-за царапины.

Царапины?

Таня попробовала пошевелить руками-ногами. Бесполезно. Не слушаются. И потом, она ясно помнила звук выстрела. И свист пули. И кровь на своем лице.

Девушка в панике взглянула на женщину в белом халате, пробормотала:

– Я не могу пошевелиться!

И увидела: лицо Холмогоровой тревожно сморщилось. А Фаина – та, наоборот, презрительно буркнула:

– Ох, и любишь ты себя, деточка...

Докторша же наклонилась к ней и раздельно произнесла:

– Девушка. С вами. Действительно. Ничего. Страшного. Вот.

Она резким движением схватила Танину руку и прижала ее к Таниному же плечу:

– Попробуйте сами. Просто кожа содрана. И... – врачиха прижала кисть девушки к ее голове, – небольшая шишка. Все. Я даже не говорю, что заживет до свадьбы. Потому что все заживет в ближайшие несколько дней.

Противная тетка. Злая.

Таня устало прикрыла глаза и выдохнула:

– Я хочу, чтобы приехал Валерочка. И еще хочу в больницу. В настоящую, не здесь...

– Девушка! – В голосе докторши зазвучало нескрываемое раздражение. – Я же говорю: с вами все в порядке! Вас ни одна больница не примет. Потому что вы здоровы.

А Фаина и вовсе пробормотала:

– Пригласили... на свою голову...

И тут вступила Холмогорова. Для начала цыкнула на обеих дам:

– Выйдите!

Те беспрекословно повиновались.

А потом присела на край Таниной кровати и спокойно произнесла:

– Таня, если ты хочешь – твой отчим прилетит. Хоть сегодня. Я обещаю.

И на душе у Садовниковой сразу полегчало. Да и ногами – вот он, психологический фактор! – наконец удалось пошевелить.

Таня попыталась приподняться на подушках – тоже получилось. Ура!

А Марина Евгеньевна спокойно продолжила:

– Если ты хочешь в больницу – тоже без проблем. Но советую тебе подождать хотя бы до утра. Сама понимаешь: ночью ехать на вездеходе по горам опасно.

– Хорошо, тогда поедем утром, – упрямо повторила Татьяна.

– Ладно, – пожала плечами миллионерша. – Будь готова к шести часам. В больницу я позвоню. Все.

Она поднялась.

Ничего себе: все!

И Таня гневно выпалила:

– А хотя бы извиниться вы передо мной не хотите?

– А за что мне перед тобой извиняться, Таня? – спокойно поинтересовалась Марина Евгеньевна.

Нет, ну совсем работодательница офигела!

– Да вообще-то я к вам книгу писать приехала, а меня чуть не убили! – запальчиво выкрикнула Садовникова. – В вашем прекрасном, безопасном, хорошо охраняемом особняке!

И тут Холмогорова расхохоталась.

Таня в изумлении смотрела на хозяйку дома, а та смеялась все громче и громче. У нее истерика, что ли? Вон уже и слезы на глазах выступили...

– Ты это... называешь... убить? – наконец проговорила Марина Евгеньевна.

– Что здесь смешного? – обиделась Татьяна.

– А ты знаешь, что в тебя стреляли из охотничьего ружья? Да еще и дробью? – спросила миллионерша.

Перестала смеяться и серьезно закончила:

– Поэтому решительно ничего тебе, Татьяна, не угрожало. Да еще, хоть и палили метров с пятнадцати, умудрились промазать, всего-то плечо тебе поцарапало. А потом Стасик подоспел, спугнул... Непрофессиональное и глупое покушение.

– Спасибо, утешили, – ледяным тоном произнесла Таня. И решительно добавила: – Всего доброго. В шесть утра я уеду.

– Не держу, – пожала плечами Холмогорова. Не удержалась, прибавила: – Жаль, что ты такая трусиха.

– Ну, знаете ли! – возмутилась Татьяна. – Я лучше рекламой займусь. Так спокойнее.

Холмогорова будто не расслышала. Небрежно добавила:

– Но имей в виду: если вдруг захочешь остаться, тогда вот... – Она продемонстрировала Садовниковой банковский чек. – Компенсация за причиненные неудобства.

Таня с интересом взглянула на бумажку. Первая цифра пятерка, а дальше несколько нулей. Но сколько именно – разглядеть в полумраке спальни не получалось.

– Пятьдесят тысяч евро, – озвучила цифру Холмогорова. – Дополнительно к твоему гонорару.

Таня еле удержалась, чтоб не присвистнуть. Пробормотала:

– Купить меня хотите?

Миллионерша не смутилась:

– Да.

– И что я за эти пятьдесят тысяч должна сделать?

– Ничего особенного. Остаться здесь и закончить книгу. Ну и, конечно, о сегодняшней стрельбе ни слова никому. Даже отчиму. Мне такой пиар не нужен. Мы договорились?

– Нет, – пожала плечами Татьяна. – Моя жизнь стоит дороже.

– Как в том анекдоте... – усмехнулась Марина Евгеньевна. – «Вот видите, королева... вы уже торгуетесь!»

– Я не собираюсь набивать себе цену, – возразила Таня. – Я просто не хочу оставаться там, где меня пытаются убить. Это понятно?

– Интересно, кому ты насолила, Танечка? – задумчиво произнесла Холмогорова. – Неужели самой не хочется узнать? Сбежишь, как трусливый заяц, и даже не выяснишь, кто твой враг?

– У меня врагов нет, – отрезала Таня. – Я полагаю, меня ваши враги убить пытались.

Марина Евгеньевна будто не расслышала. Продолжила подначивать:

– Я здесь десять лет живу – и ни единого, слава богу, покушения. А ты не успела появиться – и уже проблемы создаешь. Всем.

– Больше создавать не буду, – твердо заявила Татьяна. – Потерпите еще часик. До рассвета.

– Да я-то потерплю, – презрительно кивнула миллионерша. – Только прежде... Ты ведь, кажется, обещала что-то про моих врагов рассказать? Забыла? Мозги от страха отшибло?

– Напрасно вы меня провоцируете, – покачала головой Татьяна. И спокойно продолжала: – Раз обещала – значит, расскажу. Во-первых, ваш верный заместитель Антон Шахов. Я полагаю, он вас обманывает. Проворачивает за вашей спиной собственные делишки. Ворует ваши деньги.

– Доказательства? – деловито спросила миллионерша.

И Таня начала говорить. О том, что ресторанами Шахов управляет в убыток – потому что ни одно заведение не будет прибыльным, если держать в нем запредельные цены. О давешней встрече с Антоном в «Юноне», где директор санатория передал Шахову нечто в конверте, похоже, деньги...

– А вы с ним носитесь. Возразить ему боитесь! – горячо закончила девушка и с вызовом взглянула на Холмогорову. – Хотя он – всего лишь мелкий жулик!

Хозяйка совсем не выглядела удивленной. Она встала. Прошлась по комнате. Снова опустилась на край ее постели. Задумчиво произнесла:

– А вот Антон тебя всегда хвалит...

Садовникова только плечом дернула.

– Таня, а тебе не приходило в голову, что я делаю это специально?..

– В смысле? – опешила Садовникова.

– Специально делаю вид, будто ничего не замечаю, – терпеливо продолжила миллионерша. – Все я вижу. И про подвиги Антона знаю. Просто не трогаю его... до поры. Жду, пока он окончательно запутается. И припечатаю его тогда сразу за все. По полной программе. Ты удовлетворена?

– Ах, вот как... – разочарованно протянула Татьяна.

А Холмогорова весело спросила:

– Это все о моих врагах?

– Нет, – качнула головой Садовникова. Уверенности в ее голосе поубавилось.

– Сейчас ты, наверное, про моего мужа расскажешь, как он меня ненавидит, – усмехнулась бизнесменша. – Или какую-нибудь гадость про Нелли – она тоже непростой человек. Да и Фаина сложная, многозначная фигура... – Глаза Марины Евгеньевны улыбались.

Она встала, отошла к окну.

Таня чувствовала себя круглой дурой, но все же упрямо произнесла:

– Еще могу про пиковую даму рассказать. Сами просили.

– Рассказывай, – усмехнулась работодательница.

– Помните, вы упоминали про подружку вашего детства? Про девочку из богатой семьи, в городке N? Вы с ней больше всех во дворе дружили, ее звали Инной.

– А Инка-то здесь каким боком? – удивилась Холмогорова.

– Вы знаете, что с ней стало? Где она сейчас? Чем занимается? – продолжала пытать Татьяна.

– Понятия не имею, – пожала плечами бизнесменша.

– А какая у Инны фамилия?

– Ох... – задумалась миллионерша, – Столярова, кажется. Но ты можешь объяснить...

– Могу, – кивнула Татьяна. – Дело в том, что в вашей «Юноне» работает некая Инесса Сумарокова. Год рождения – 1965-й. Как у вас.

– И что с того?

– Она, кажется, та Инка и есть.

– Почему ты так решила?

– Во-первых, она все время пританцовывает, а вы говорили, что та Инна серьезно танцами занималась. Во-вторых – очень толстая. То же и вы говорили – у той с самого детства склонность к полноте была. И еще – у нее суставы хрустят, как у подружки из вашего детства.

Таня говорила и по-прежнему чувствовала себя круглой дурой. Но Холмогорова, к счастью, не смеялась. Смотрела заинтересованно.

– Ну-ну, и что дальше?

– Так вот, я узнала, что Инесса постоянно по территории «Юноны» крутится и везде свой нос сует. Хотя по должности она – кастелянша, должна на своем складе, или, как он называется, сидеть. А тут как раз кишечная инфекция в вашем санатории началась, вот я и подумала: вдруг это она заразы в общий котел подсыпала... – Таня совсем понизила голос.

– Ты предпринимала какие-то действия? – строго спросила Холмогорова.

– Да, – виновато кивнула Татьяна. – Вчера ездила в «Юнону», смотрела в отделе кадров автобиографию Сумароковой. Там, правда, написано, что она из Новосибирска...

– А со мной ты прежде поговорить не могла? – упрекнула Марина Евгеньевна.

– Да я думала... вы меня на смех поднимите... Вот и хотела прежде хоть какие-нибудь доказательства раздобыть...

– Я никогда не смеюсь над теми, кто пытается мне помочь, – серьезно произнесла Холмогорова.

Она снова присела на краешек Таниной постели. Пару минут сидела молча – размышляла. Потом осторожно произнесла:

– Суставы, танцы – это все ерунда, конечно. Ничего не доказывает. Однако через несколько часов после визита в «Юнону» тебя попытались убить... Убить неумело, глупо – но все же вот они, гильзы...

Миллионерша снова погрузилась в раздумья. Пробормотала:

– Нет, сомнительно. Сумарокову я, естественно, проверю, но вряд ли она – та самая Инка. Да если вдруг и она – за что ей мне мстить?

– За то, что вы миллионерша, а она кастелянша, – пожала плечами Таня. – Хотя в ее мечтах все получалось ровно наоборот.

– Женский роман! – фыркнула Холмогорова. – Несерьезно.

– Можно подумать, в пиковых дам верить серьезно, – панибратски отрезала Таня.

Ей вдруг стало легко, весело. И Марина Евгеньевна показалась нормальной, милой теткой. И уезжать совсем расхотелось. Подумаешь: в нее стреляли. Не попали ведь...

А Холмогорова быстро перевела разговор:

– Уже светает. Так вызывать тебе внедорожник?

Таня вскинула голову. В окно рвались первые лучи солнца. Воздух дышал терпкой горной прохладой. Царапину на плече даже не щипало. А на тумбочке подле кровати валялся чек. Который одним махом гасил львиную долю ипотечного кредита...

Она взглянула на хозяйку и произнесла:

– Нет, спасибо. Мне уже легче, я останусь. По крайней мере, до тех пор, пока вы с Инессой не разберетесь.

И на душе потеплело, когда поняла: Марина Евгеньевна рада ее решению.