Книга: Одноклассники smerti
Назад: Глава 9
Дальше: Глава 11

Глава 10

Дима
Отмахнуться от того, что девушек убивают, теперь было невозможно.
Но кто он, их враг? Кому могли помешать в одном ряду — опустившаяся алкоголичка, преуспевающая риелторша и тихая сотрудница библиотеки?
Надя, кроме уже знакомой версии про маньяка-историка, ничем его не порадовала.
Дима не возражал: насолили девчонки Ивану Адамовичу, конечно, крепко. Но все равно очень сомнительно, чтобы тот начал убивать спустя десять лет из-за пленки — к тому же не особо криминальной, иные современные постановки бывают откровенней.
А учитель истории, как показалось Полуянову, совсем не идиот. Неудачник — да. Ранимая душа — безусловно. Но не убийца. И уж тем более не организатор убийств. Может быть, сам, если в состоянии аффекта, еще и способен на безумные поступки, но ведь установлено, что расстрелять Ишутину пытался не он. И псевдомаляр тоже совершенно не походил на историка, в этом Надя не сомневалась. Но мог ли Иван Адамович нанять исполнителя? Подослать его с пистолетом к особняку Ишутиной? И в квартиру Митрофановой, перепиливать газовые трубы? К тому же зарплата у школьных работников известно какая — убийцу на эти деньги не наймешь.
Но если не учитель, то тогда кто? Степан? Отпадает. Во время нападения на Ишутину тот находился в шестистах километрах от Москвы, а когда покушались на Надю — и вовсе в следственном изоляторе. Стасик, хозяин «девятки», которую когда-то угнали девчонки? Еще смешнее. Может, мамаша Коренковой — причем начала она серию убийств с собственной дочки?..
Да, Полуянов. Ты просто сходишь с ума.
Будь Дима начинающим журналистом — он бы просто сдался. Решил бы, что загадка ему не по зубам.
Но Полуянов (надо признаться, не без оснований) считал себя асом. Ему приходилось расследовать и куда более сложные дела. Значит, решил Дима, ему и нужно поступать, как подобает профессионалу. А тот, когда не хватает информации, не сдается, а бросается на поиск новых источников.
Вот и пройдемся еще раз по общему прошлому Лены, Иры и Нади.
Дима нетерпеливо открыл блокнот, куда он еще в самом начале работы над статьей вписал несколько полезных телефонов.
Людмила Сладкова, одноклассница
Семен Зыкин, одноклассник
Гуляйнер Т. Т., учительница биологии
Швецова М. Ю., школьная медсестра
Каргополов Н. В., директор школы
С кем из них встретиться?
Одноклассников, наверно, уже хватит. Биологичка с залихватской фамилией Гуляйнер тоже как-то его не вдохновила. Да и к школьной медсестре девчонки вряд ли так уж часто захаживали. Оставался директор. Что ж, будем надеяться, тот еще помнит колоритную троицу.
…Дима взглянул на часы: восемь вечера. Он только что вернулся из больницы. Надька настояла, чтобы хоть эту ночь — уже третью по счету после взрыва в квартире — Полуянов провел дома. Он не хотел ее оставлять, но Надюха, хитрюга, демонстративно повела носом: «Слушай, а что у тебя с футболкой?.. Какой-то очень странный запах…»
А чего тут странного, если жара и он уже три дня в душ не ходил?
Доблестная милиция охранять Надежду, конечно, и не подумала — пришлось заботиться о безопасности подруги самому.
Дима предупредил медицинских сестер, что уходит, и велел им — за сто рублей каждой — присматривать за пациенткой Митрофановой. С самой Надюхи взял клятву, что та из палаты ни ногой. Обещал вернуться завтра, с утра пораньше. И отправился ночевать в свою квартиру, ибо в Надькиной, после эксцесса с газом, находиться было невозможно.
…Давненько он не бывал в родных пенатах, даже что-то вроде ностальгии ощутил. Если б только еще пылью не воняло! Да и грязную посуду он, наверно, оставил в раковине напрасно.
Думал, что, едва доедет и примет душ, вырубится мгновенно. И действительно, в собственную постель завалился с нескрываемым наслаждением. О-о, до чего разительный контраст с неудобным больничным стулом или краешком Надюхиной койки!
Одна беда: сколько он ни вытягивался, ни закрывал блаженно глаза, ни начинал пересчитывать овец, а сна все равно ни в одном глазу. И не поймешь почему. То ли отвык от своей квартиры — последние-то месяцы почти безвылазно прожил у Надюхи. То ли от пыли, скопившейся в доме, нос щипало. Или не хватает теплого Надькиного тела под рукой?!
Но какой бы причина ни была, а глупо мучиться бессонницей, когда столько у него дел. Вот он и решил: чем зря бока отлеживать, лучше взяться за работу. Директор школы в начале девятого вечера наверняка должен оказаться дома.
…Но, к Диминому удивлению, женский голос по домашнему телефону ответил:
— Николай Валентинович еще не подошел.
— А когда он появится?
— Точно не знаю. Может быть, к десяти… — с сомнением протянула женщина.
— Интересно, что можно делать в школе в такое время? — бестактно поинтересовался Полуянов.
— А с чего вы взяли, что он до сих пор работает в школе? — усмехнулась женщина. И с нескрываемой гордостью произнесла: — Николай Валентинович давно уже сменил поле деятельности.
— Кто же он сейчас? — кротко спросил журналист.
— Николай Валентинович — сотрудник сети супермаркетов «Пятый океан», — со значением ответила собеседница.
«Стоит на кассе?» — едва не брякнул Дима.
И хорошо, что удержался, потому что дама, уже прямо-таки раздуваясь от гордости, произнесла:
— Он, к вашему сведению, член совета директоров, а также управляющий филиалом в Медведкове.
Полуянов еле удержался, чтобы не присвистнуть — интересный вираж заложила карьера школьного директора!
Он попросил:
— А вы не могли бы дать мне его мобильный телефон?
— Личный номер Николая Валентиновича доступен только узкому кругу лиц, — отрезала женщина. — Но, если хотите, можете записать телефон его секретарши… Вам угодно?
— Давайте, — вздохнул Дима.
Спасибо, конечно, только ни одна нормальная секретарша в девять вечера на работе торчать не будет.
В своих подозрениях Дима не ошибся — когда набрал номер, ответом ему стали безнадежные длинные гудки. Отложить, что ли, разговор с дважды директором до завтра?
Но сон уже все равно развеялся, и Полуянов решил: а почему бы ему не прокатиться до «Пятого океана»? Ехать тут недалеко. Если повезет, удастся изловить директора. А нет — хоть пива купит, ледяное пивко с кальмарчиками после скучной больничной пищи ему сейчас совсем не помешает.
Он выбрался из постели, с трудом раскопал в платяном шкафу чистую футболку, оделся и с удовольствием вышел из душной квартиры в прохладный вечер.
Надя
Она еле дождалась, пока Димка наконец свалит.
Когда он вышел, Надя минут пять смиренно полежала в кровати — вдруг тот чего-нибудь забыл и вернется? Или просто так вернется, потому что задумал провести проверку, — как выполняются его предписания «добросовестно болеть»?
Но все было тихо, в коридоре никаких шагов, и тогда девушка осторожно выбралась из постели. Голова, к счастью, больше не кружилась, желтые мушки перед глазами не летали, но слабость все равно была страшнейшая. И ноги — будто не свои, слушались плохо. Неслабо же ее приложило! Одна радость: есть уже который день совершенно не хотелось. И похудела она всего-то за пару суток шикарно. И хотя врачи ворчали, что надо себя заставлять есть, а не то, грозились, через зонд накормят, Надя происходящими с ней изменениями была довольна. Супердиета — хорошеешь с каждым днем, да еще без всякого насилия над собой! Скулы приятно вытянулись, дурацкие круглые щечки сошли на нет, и даже тени под глазами ее совсем не портят — наоборот, выглядят вполне романтично. Особенно если слегка тональником подмазать — косметикой Полуянов ее снабдил.
Да еще Димка в последние дни смотрит на нее та-а-акими глазами! Если б только жалел или, скажем, за нее боялся, столько вожделения бы в них не плескалось… Может, для пущей романтики ей сейчас прогуляться до сестринской? И стащить оттуда белый халат с белой же шапочкой? А завтра вечерком, когда больница традиционно притихнет, устроить Димуле эротическое шоу?
Впрочем, Надя тут же устыдилась неподобающих мыслей. Какое еще шоу, если дверь в палату не запирается? Да и разве до эротики сейчас? Положение серьезное. Как ни пытайся выбросить из головы, но ее действительно пытались убить. Профессионально. Жестоко. И убили бы, если б не счастливая случайность. Не иначе, ангел-хранитель ее оборонил. Не отпусти начальница Надю пораньше и вернись она не к трем, а к пяти вечера, как обычно, концентрация газа оказалась бы достаточной, и тогда…
О том, что тогда , было даже страшно подумать.
Надя снова устроилась в постели. Прилегла на подушку. Закрыла глаза. Попыталась, в какой уж раз, восстановить в памяти лицо давешнего маляра. Но разве нарисуешь человека, если у того бандана до самых бровей и глаза под темными очками? Только губы и видно — а как их опишешь? Ну… обычные губы. Не тонкие, не толстые. И нос — обычный. Не римский и не картошка. Но в целом — лицо абсолютно незнакомое. И еще спокойное и совсем не злое. Наверно, так и должны выглядеть настоящие наемные убийцы…
Может, милицейский фотохудожник ей бы и помог описать маляра более подробно, только где он, тот фотохудожник? Один следователь и приходил вчера. Задал с десяток вопросов, равнодушно выслушал про гибель Коренковой и покушение на Ишутину. Пробормотал, что связи на первый взгляд он не видит. Впрочем, пообещал, что будет разбираться. Вот и все расследование. Единственное, что милицейский гость сказал полезного, будто можно за порушенную квартиру страховку получить. От государства. Вроде как она в квартплату входит, которую Надя всегда исправно вносила. «Деньги небольшие, — посоветовал следователь, — но в хозяйстве лишними не будут».
За идею, конечно, спасибо, но только успеет ли она получить эту страховку?.. Прежде чем покушение на нее повторят?!!
И Надю словно холодным душем окатило. Что ж она за сволочь такая! В больничке, в отдельной палате — спасибо Димке, не поскупился, в тепле, под каким-никаким, но контролем. Лежит, расслабляется, себя жалеет. И даже не поинтересовалась: а все ли в порядке у Иринки?
Ведь на нее тоже покушались! И уже который день о той ничего не слышно! А вдруг, вдруг…
Она снова выпрыгнула из кровати и дрожащими руками набрала на мобильнике номер Ишутиной.
Та, к счастью, откликнулась на первом же гудке. Обрадованно выкрикнула:
— Ой, Надька!
— Ф-фу, слава богу! — выдохнула Митрофанова.
И тут же нарвалась на скептическое:
— А за что это ты его благодаришь?
— Так ты ничего не знаешь? — изумилась Надя.
— О чем?
— Ну сейчас я тебе расскажу… — протянула Митрофанова.
И краткими, но яркими мазками обрисовала подруге ситуацию — про взрыв бытового газа в своей квартире, который на самом деле обернулся покушением на убийство.
Ишутина слушала и, хотя считалась холодной бизнесменшей, в этот раз вполне по-женски, испуганно ахала. А когда Надя завершила свой рассказ, коротко велела:
— Диктуй адрес. Я сейчас подъеду.
— Какой адрес? — опешила Надя.
— О господи, тупота! Ну, этой. Больнички, где ты лежишь.
— Да ты что, Ир! Это далеко, и не пустят тебя. Посещения давно закончились. Времени-то — к девяти!
— Меня — пустят, — отрезала одноклассница. — А то, что далеко, тоже хорошо. Прокачусь. Мозги прополощу. Где там тебя искать-то?
Дима
Директора магазина среди прочего персонала супермаркета Полуянов вычислил мгновенно. Когда седовласый мужчина в строгом, несмотря на летнюю жару, костюме тихим голосом отчитывает работницу зала, переставляющую на стеллажах баночки с йогуртом, ошибиться невозможно.
Дима дождался, покуда девушка виновато пролепечет: «Я все поняла, да, обязательно, конечно…», и подвалил к седовласому:
— Николай Валентинович?
— Вы по поводу кондиционера? — мгновенно оживился директор. — Наконец-то!
— К сожалению, нет, — покачал головой Полуянов. — Я совсем по другому вопросу…
И протянул шефу свою визитную карточку.
Его газета в столице на слуху — вот и управляющий сразу заинтересовался:
— «Молодежные вести» хотят написать про мой магазин? Я польщен!
Дима не стал разочаровывать коммерсанта, что теперь даже упоминание торговой марки надо оформлять через рекламный отдел. Он лучезарно улыбнулся Николаю Валентиновичу:
— И про магазин, разумеется, напишу, но еще больше — про его управляющего.
— А про меня-то что писать? — искренне удивился тот.
— Про вашу, например, удивительную карьеру, — улыбнулся журналист. — Про ваш путь — начинали директором школы, а теперь сетью супермаркетов управляете…
— Суть на самом деле одна и та же, — пожал плечами директор. — Организовывать, разбираться, направлять. — Понизил голос и заговорщицки добавил: — Только, в отличие от школы, здесь хотя бы платят нормально.
А потом внимательно взглянул на журналиста:
— Что-то не верится, что тебя так моя карьера заинтересовала — раз в десять вечера явился, да еще без звонка…
— У меня есть к вам и другие вопросы, — не стал изворачиваться Полуянов.
— Ладно. Пошли ко мне в кабинет, — вздохнул директор. — Вы ж, журналюги, липучие. Вас в дверь, а вы в окно, правильно?
…Особого шика в логове шефа не наблюдалось — комнатуха метров восемь, стандартная, как в миллионе офисов, мебелишка, и даже хозяйское кресло из самой дешевой кожи. А стул для посетителей и вовсе пластиковый. Выглядит несолидно, зато никакого благоговейного трепета не испытываешь, как в иных начальственных кабинетах. И уж точно не ощущаешь себя ученичком, которого директор школы вызвал на проработку.
— Не скучаете по своим оболтусам? — улыбнулся Николаю Валентиновичу Полуянов.
— Скучаю, — улыбнулся тот. И признался: — До сих пор почти всех по именам помню.
— Да. Говорят, школа так просто не отпускает, — с умным видом кивнул Дима.
Директор развел руками:
— До сих пор жалею, что ушел. Только что оставалось делать? У меня своих трое, и запросы у каждого — кто в МГУ, кто в «Плешку», а дочка и вовсе во ВГИК намылилась. Устал объяснять, что на школьную зарплату я им даже преподавателей нанять не могу, не говоря уже о платном отделении…
— Можно подумать, я вас осуждаю, — фыркнул журналист. — Платят копейки и полный дурдом. Я бы в этом бедламе и дня не выдержал.
— Да нет. С ними интересно, — возразил директор. — Только школа, конечно, сейчас…
— Не та, что раньше, — с готовностью подхватил Полуянов. И выпалил: — Николай Валентинович, я не буду ходить вокруг да около. И про вашу карьеру мы обязательно поговорим — только в другой раз. А сейчас меня интересует другое. Вы помните выпуск 1997 года? А конкретно — троих одиннадцатиклассниц: Коренкову, Ишутину, Митрофанову?
— Помню. И знаю, что Лена Коренкова погибла неделю назад, — мгновенно отреагировал директор. — Обе другие, к счастью, живы. Ирочка Ишутина — сейчас удачливая бизнесвумен, кажется, риелтор. Надя Митрофанова работает в историко-архивной библиотеке… Все верно?
— Все. Кроме того, что Ишутину и Митрофанову — обеих — тоже пытались убить. И тоже — в последнюю неделю. И только по счастливой случайности они остались живы. — Дима остро взглянул на директора. — Как вы полагаете, кто мог это сделать?
Признаться, он ждал от директора обычной человеческой реакции: «Как — убить? Кто?.. Каким образом?.. Кому это было нужно?!!»
Но тот, что довольно странно, ахать не стал. И вроде бы даже не удивился. Просто сразу погрустнел, и в лице его, опытным взором узрел Полуянов, что-то дернулось.
«Непонятно. На равнодушного человека он совсем не похож, но почему ж даже не полюбопытствовал?» — мелькнуло у журналиста.
И он продолжил давить:
— По делу ведется следствие. Несомненно, что убийство Коренковой и покушения на Ишутину с Митрофановой между собой как-то связаны. Очень может быть, что корни преступлений уходят в школьное прошлое. Во всяком случае, сейчас девушек связывает только школа — иных точек пересечения у них нет. И одна из версий следствия такова: убийства и покушения — дело рук одного человека… — Он внимательно взглянул на директора и раздельно добавил: — Которого вы по долгу своей прежней службы, возможно, знаете…
Дима сделал паузу, но директор молчал.
«Хорошо. Зайдем с другой стороны», — решил Полуянов. И невинным тоном спросил:
— А что вы мне можете рассказать про Ивана Адамовича Пылеева? Учителя истории в вашей школе?
— Он — блестящий специалист. Серьезный. Ответственный. Болеющий за дело, — мгновенно отреагировал директор. — Дети его обожают. Я горжусь, что он работал и до сих пор работает в нашем коллективе.
— Ой ли? — насмешливо протянул Полуянов. — А я вот слышал, что уроки истории в вашей школе частенько проходили в несколько фривольной форме…
И добился наконец своего — Николай Валентинович взорвался:
— Послушайте, молодой человек! Не судите, о чем не знаете!
— Не спорю: со всеми деталями я незнаком, — кивнул журналист, — но когда родители боятся отпускать своих дочерей на дополнительные занятия по истории — это, по-моему, ненормально!
— Бред, — отрезал собеседник. — Кто вам все это наплел?
— А вы — хороший директор, — неожиданно сменил интонацию Полуянов. — С каким рвением защищаете своих!..
— Потому что… — Николай Валентинович устало откинулся в своем неудобном кресле, — навешать ярлыки, призвать к ответу, заклеймить — это всегда проще простого!
— Но он ведь приставал к девчонкам! К малолеткам! Развращал их! — мягко произнес журналист.
— Дима, — директор прикрыл глаза. — Я приведу вам один пример. В моем супермаркете — сорок восемь кассирш, они работают в три смены. Сорок восемь человек, сорок восемь характеров, своих сводов привычек, семей… И только с четверыми из них у меня периодически возникают проблемы. Представляете? Сорок восемь сотрудниц — и лишь на четверых поступают жалобы. А с остальными все всегда в порядке.
— Это вы к чему?
— К тому, что некоторые люди сами создают себе проблемы.
— Ах, вот как, — хмыкнул журналист. — Девчонки, сопливые школьницы, значит, сами давали себя щупать. Но, знаете ли, жертвы Чикатило — они тоже сами с ним пошли. Кого конфеткой заманил, кого игрушкой, а получается, девчушки, над которыми тот надругался, во всем сами виноваты?
— Сравнение абсолютно некорректное, — пожал плечами директор. — И вообще. — Он нахмурился. — Я считаю, наш с вами разговор зашел в тупик. И обсуждать своего бывшего подчиненного больше не желаю.
Дима остался сидеть: и не таких обламывал.
— Я, вообще-то, пришел не для того, чтобы обвинять Ивана Адамовича голословно. Вы в курсе про ту историю с пленкой? Что в 1997 году Митрофанова, Коренкова и Ишутина засняли подвиги Ивана Адамовича на видео? И попытались его этой кассетой шантажировать?
— Я не буду этого комментировать, — твердо произнес директор.
«Значит, знает. Сто процентов — знает!» — понял Дима.
— Дело, конечно, пустяковое и давнее, — продолжал журналист. — Если бы не одно «но». Совсем недавно состоялась встреча выпускников того года. И девочки — Коренкова, Митрофанова и Ишутина — вроде бы пригрозили эту пленку выложить в Интернете…
— Выход — направо и прямо, — сквозь зубы процедил Николай Валентинович. — Всего доброго.
— Что ж… — Дима тоже поднялся. — Я вас понял. Вы тоже подозреваете историка. Только не хотите этого признавать. Рука, как говорится, руку моет.
— Ничего вы не поняли, — отмахнулся директор. — Какой там шантаж, какие убийства! — И грустно добавил: — Эти дурочки, Ира Ишутина и ее подружки, — они сами, когда напортачили, перепугались до смерти! Лица на всех троих не было! Думаете, что ли, они у него хладнокровно денег потребовали? Да полная чушь! Совсем ведь дети еще — пятерки по предмету просили… А Ваня… Иван Адамович… он святой человек! Он их, не поверите, даже жалел!.. Не ведают, говорил, что творят!..
— Они его шантажировали, а он их жалел. Пастораль. Сущая пастораль, — протянул Полуянов.
— Но зла он им точно не желал, — отрезал директор. — И сейчас не желает. За это я вам могу поручиться.
Надя
И врачи давно разошлись, и посетителей медсестры разогнали, а больница еще долго не затихала. Надя, уставшая от тишины и одиночества отдельной палаты, обошла весь этаж, понаблюдала за жизнью больных. В холле смотрели телевизор, в пустой столовой резались в домино, у медицинского поста двое мужчин в одинаковых, как у близнецов, тренировочных штанах подкатывались к юной сестричке. В коридоре вдоль стен стоял добрый десяток коек, и почти на каждой лежало по страдальцу. Вот, наверно, кошмар: в духоте, в шуме, на виду у всех, и никакой тумбочки рядом, вещи приходится под кроватью держать. Да и в палатах, куда Надя из любопытства сунула нос, было не комфортней — каждая на шесть человек, без всяких, ясное дело, кондиционеров и с удобствами в конце коридора.
Какой Димка все-таки молодец, что обеспечил ее отдельным боксом — единственным, похоже, на все отделение! И как только он сумел?! Многие бы не отказались приплатить за палату на одного. Но кондиционер и комфорт достались именно ей, Наде.
И Митрофанова, чтобы не искушать судьбу — а вдруг увидят, что она уже вполне ходячая и не очень-то больная, и потребуют, чтобы к народу, в общие условия выметалась, — поспешно вернулась в свою палату.
Вытянулась на постели, включила аккуратный, домашнего вида ночник, пощелкала пультом кондиционера… В голове мелькнуло иррациональное: «Ну и пусть чуть не убили. Зато как в той пословице: друзья в беде познаются. Вон Димочка как беспокоится. И Иришка, хотя и ночь, из своего поселка сорвалась…»
Надя взглянула на часы: начало одиннадцатого. А Ишутиной до сих пор нет, хотя обычно она гоняет на своем «БМВ», словно дьявол. Пробки, что ли, до сих пор не рассосались? Или она по ночным магазинам мечется? Апельсины скупает? А может, ее на входе в больницу тормознули? Хоть и крутая Иринка, но вдруг местная охрана из неподкупных?
Надя даже хотела еще раз звякнуть Ишутиной на мобильник, но удержалась. Чего зря человека дергать? Лучше, пока одиночество и тишина, собственные мозги поднапрячь. И хотя голова, «спасибо» сотрясению и контузии, до сих пор дурная, можно попробовать сложить мозаику из множества деталей, но с ответом на единственный вопрос: «Кому же все это нужно?! » Степке — исключено.
Соседу Стасику — тоже.
Может быть, они с Леной и Ирой, будучи школьницами, сами того не ведая, обидели кого-то еще?
Но как ни мучилась Митрофанова, а, кроме Ивана Адамовича, никакого потенциального врага она вспомнить не могла. Они с девчонками, конечно, были дуры и хамки, но борзели всегда в меру. Или «по-мелкому», как говорила Ирка Ишутина. И Надя с ней согласна — некому им мстить. К тому же сейчас, спустя десять лет…
Но все равно: один момент прояснить надо.
…И Надя, едва Ирина (часы уже показывали одиннадцать) появилась на пороге палаты, вместо приветствия выпалила:
— Ирусь! Я от тебя не отстану! Скажи. Тебе историк в аттестат пятерку за какие заслуги поставил?..
Лицо подруги (глаза усталые, макияж слегка растекся) мгновенно погрустнело.
— Надька, Надька, — укорила Ишутина. — Ты неисправима.
— Ир. Пожалуйста. Ответь, — твердо повторила Митрофанова.
Но на Ишутину где сядешь, там и слезешь.
— Во-первых, здравствуй, — спокойно произнесла та. — Во-вторых, я дико рада, что ты жива, и вот тебе апельсины. — Она бухнула на кровать яркий бумажный пакет. — Настоящие, марокканские. А в-третьих… — Ира стремительно, как все, что делала по жизни, подошла к изголовью постели, присела на краешек, коснулась Надиной руки, — вот совпадение! Я сейчас всю дорогу о том же самом думала…
Ира прикрыла глаза, покачала головой.
— И что? — поторопила ее Митрофанова.
— Да то, что чепуха это, — раздраженно бросила подруга. — Не историк убийца! Не за что ему нас убивать!
— А по-моему, как раз есть за что! — возразила Надя.
— Ты — как моя секретарша! — окончательно разозлилась Ирина. — Вечно нафантазирует себе всякой ерунды, а потом лезет ко мне с глупостями!
— Ничего себе ерунда! — возмутилась Митрофанова. — И не сравнивай меня с какой-то секретаршей!
— А я говорю: бред! — повторила Ирина. Сбавила тон и сказала: — Могла бы, кстати, давно спросить! На самом деле мне Ивана Адамовича шантажировать было нечем.
— Как?
— Да вот так! Не было у меня пленки. И тогда не было! И сейчас нет.
— То есть как это… не было? — озадаченно уставилась на нее Надежда.
— Да очень просто, — хмыкнула Ишутина. И объяснила: — Я раньше не рассказывала, потому что стыдно. Но сейчас скажу.
Она вздохнула и понизила голос:
— На следующий день после того, как мы наше славное кино сняли, меня директор вызвал. Ну, Николай Валентинович. И открытым текстом говорит: «Я, мол, все знаю, мне историк рассказал». А я еще, дура, пошутила. Вы, спрашиваю, хотите в долю войти? Или будем Ивану Адамовичу коллективный иск за педофилию предъявлять? А директор спокойненько так говорит: ты, мол, Ишутина, можешь предъявлять ему что угодно. Но сначала подумай, что тебе важней. Из школы не вылететь, нормальный аттестат получить и хорошую характеристику в институт — или (он так и сказал) дешевые понты? Ты, типа, можешь хоть десять исков подать, но пленка твоя — все равно не доказательство, а филькина грамота. И если ты посмеешь кашу заварить, уж я-то тебе гарантирую: из школы за все прежние подвиги вылетишь в две секунды. С волчьим билетом.
— Ни фига себе!.. – покачала головой Надя. — Значит, Иван Адамович ему во всем повинился!
— Ну да. Они ведь дружили, чай всегда пили вместе. А я ж все же не Джеймс Бонд, — виновато вздохнула Ишутина. — Да ты и сама, наверно, поняла: строить из себя — я много чего строила, но на самом деле… Страшно ведь против взрослых переть. Да еще и против собственных учителей.
— Еще как страшно, — кивнула Надя.
— Вот я и сдрейфила, — вздохнула Ира. — Отдала директору пленку без звука. И поклялась, что ни словом про эту историю не обмолвлюсь. Ни с кем. В том числе и с тобой, и с Ленкой.
— Я-асно, — задумчиво протянула Митрофанова. — Но пятерку-то в аттестат историк тебе все равно поставил!
— А потому что я идиотка примерная, — отрезала Ишутина. — Виноватой себя, что ли, чувствовала… Раньше-то его историю в гробу видела, а после нашего кино за нее взялась. Чуть не сутками зубрила. Ну и Иван Адамович, видно, тоже чувствовал свою вину. А может, просто портить со мной отношения не хотел… Вот и не придирался, поставил пятерку. Хотя толку от нее мне никакого, я ведь в институт не собиралась, но все равно приятно было…
Ира встала с Надиной постели. Прошлась по крошечной палате. Откинула уголок жалюзи, выглянула в темный больничный двор.
Потом вновь устроилась на краешке кровати. Коснулась Надиной руки и только приготовилась сказать что-то еще, как дверь палаты вдруг распахнулась.
На пороге показалась молоденькая медсестра — та, что час назад сидела на посту и охотно улыбалась в ответ на комплименты больных. Только сейчас вид у нее был строгий. «Будет небось ругаться, что гостей так поздно принимаю», — мелькнуло у Нади.
Она попыталась вспомнить, как именно, Натусенькой или Светусенькой , называл девушку Полуянов. Но мозги, увы, скрипели туго, и Митрофанова еще рта не успела открыть, когда Ира вдруг рявкнула:
— Вы почему врываетесь без стука?!
Медсестра от резкого тона опешила, на глазах — молодая ведь совсем — даже слезы выступили.
— Зачем ты так? — укоризненно бросила подруге Надежда.
Впрочем, медичка быстро взяла себя в руки и не менее ледяным тоном отрезала:
— Вы мне не хамите. Я стучаться не обязана. Здесь медицинское учреждение, она (кивок на Надю) — пациентка, и хоть и в отдельной палате, но находится под нашим круглосуточным наблюдением.
Отбрила и сразу повеселела. Подбоченилась, кинулась в новую атаку. Строго спросила Ирину:
— Это я должна спросить: почему вы находитесь в больнице во внеурочное время?! Как вы сюда попали, если главный вход закрыт?! Мне что, охрану вызывать?!
Надя, оказавшаяся меж двух огней, пролепетала:
— Пожалуйста! Не надо охрану! Это моя подруга. Она… она днем очень занята… В другое время не может…
Ирина тоже поняла, что переборщила. Виновато улыбнулась:
— Простите меня, пожалуйста. Я виновата, что на вас рявкнула. Просто нервы ни к черту. Расстроилась, что нас перебили. И я действительно в другое время не могу. Обещаю: через пятнадцать минут уеду.
— Ну хорошо, — сменила гнев на милость сестричка. — Только пятнадцать минут, не больше. А потом, — она строго взглянула на Надю, — я к тебе приду укол делать.
И покинула палату.
Ирина улыбнулась Митрофановой.
— Вот видишь?! Я, конечно, Джеймс Бонд, но только в первые две минуты… А потом пугаюсь… И начинаю свою вину заглаживать.
— Ладно тебе прибедняться, — хмыкнула Митрофанова. — Если б пугалась, не стала бы звездой. Кто там ты у нас? Самый молодой риелтор в России?
— Ой, ну не дразнись ты! — совсем как в школе, попросила Ишутина.
А Надя — история с пленкой все же не давала ей покоя — вернулась к прерванному разговору:
— Слушай, а почему же тогда на последней встрече выпускников Ленка, когда напилась, всякую чушь несла? Что якобы она эту пленку в Интернете разместит? Откуда она у нее — раз кассету, ты говоришь, еще тогда директор забрал?
— Ой, а то ты Ленку не знаешь! — поморщилась Ишутина. Секунду подумала и поправилась: — То есть не знала… Она ведь как выпьет, вечно ахинею несет!
— Но у нее точно не было пленки? — продолжала упорствовать Надя.
— Откуда?.. – пожала плечами Ира.
— Ну мало ли. Может, копия…
— Надь, ну подумай сама! Откуда бы взялась копия?! Не до того мне тогда было, чтоб копии делать, я сама перетрусила! Да если б и была — уж Ленке я ее точно дала бы в последнюю очередь! Особенно нынешней Ленке.
— Но вдруг Иван Адамович ей поверил? — задумчиво произнесла Митрофанова. — Решил, что у нее то кино осталось? Ну и испугался? И надумал принять меры?!
— Надюха, ты спятила! Во-первых, кто поверит алкоголичке? А во-вторых, кишка у Адамыча тонка – такие меры принимать, людей убивать! Он же книжный червь и никто больше!
— А вдруг?
— Хорошо, пусть вдруг. Пусть это он ее задушил. Но мы-то с тобой здесь при чем?
— Как свидетели.
— И Иван Адамович, чтобы убрать свидетелей, — иронически произнесла Ирина, — нанимает наемного убийцу?! Никогда не поверю…
— Да я, в общем, тоже не особенно верю, — наконец признала Надя. — Просто других кандидатов нет…
— Совсем никаких? — пытливо спросила Ишутина.
— Никого, — расстроенно развела руками Надя. — Я вообще ума не приложу, кому надо было эти проклятые газовые трубы перепиливать. И, главное, за что… — И задала встречный вопрос: — А ты уверена, что на тебя покушались не из-за твоей работы? Все-таки вы, риелторы, врагов себе наживать умеете.
— Врагов наживают плохие риелторы, — назидательно произнесла Ишутина. — А я, скромно скажем, профессионал. Да и потом, сама подумай: если б на меня одну покушались… А тут — мы все трое. Ленка. Я. Ты. Наша прежняя, школьная, компания. Какая тут, к черту, связь с моей профессией?!
— Согласна. Никакой, — вздохнула Надя.
А Ира пытливо взглянула на нее и тихо произнесла:
— Я тебе сейчас одну вещь расскажу, довольно странную… Короче, на работе у меня такой имидж: вся из себя открытая, доступная, любой, вплоть до последнего уборщика, может ко мне с личной просьбой обратиться. И почта у меня большая, я свой адрес в открытом доступе держу, так сказать, для доверительности. Для прямой связи с клиентом. Ну и расплачиваюсь за это, конечно. Много рекламы шлют и просто всякого бреда. Поэтому мой электронный ящик сначала секретарша просматривает и, как это сказать, перлюстрирует. И вот приносит она мне сегодня одно письмишко… Очень короткое, всего одна фраза. На первый взгляд — полное сумасшествие, я даже прикрикнула на нее, чтоб мое время всякой ерундой не занимала… А потом все-таки вчиталась — и задумалась. Что-то оно мне напомнило…
Ира протянула Надежде распечатанную на принтере страничку.
Надя взяла. Прочитала. Прочитала еще раз. И растерянно взглянула на подругу:
— Ну да. И мне это знакомо…

 

Назад: Глава 9
Дальше: Глава 11