Глава пятая

Жизнь спортсменок от обычных детских буден отличается разительно. Человеку, далекому от «высших достижений», вообще не понять, как только малышам сил хватает? Четыре тренировки в неделю — до школы, с шести до половины восьмого утра. Ну, и после уроков — каждый день по два часа минимум. Суббота — полностью рабочая, утро в бассейне, после обеда ОФП. И только в воскресенье можно выспаться, почитать, посмотреть телевизор, погулять, подтянуть школьные «хвосты».

Что удивительно, юным спортсменкам даже в голову не приходит роптать. Покорно терпят и тренировки на износ, и ледяную воду, и обидные замечания. Спокойно относятся к тому, что тренер с бортика бассейна может огреть длинной палкой. (Считается, впрочем, что тебя не бьют, а подправляют осанку или подсказывают, как сделать то или иное движение.) Держат диету, а если лишний килограмм все равно прицепился, сгоняют его варварскими методами — слабительное, голодовка, долгие часы в сауне.

И все ради того, чтобы стать первой. Попасть в сборную. Оказаться на пьедестале. Услышать гимн в свою честь…

Но если бегунам, например, только и надо мчаться, как вихрь, то для успеха в синхронном плавании требуемся масса самых разнообразных качеств. Гибкость, пластика, чувство ритма, полный контроль над телом, умение надолго задерживать дыхание, железное здоровье, наконец.

Изабель семь лет кряду героически сносила лишения и продолжала грезить о сборной, медалях, поклонниках, квартире от государства… Но теперь, увы, начала понимать — она неплохая спортсменка, и только.

Два козыря у нее имелись серьезных: девочка, благодаря собственной системе закаливания болела крайне редко. А еще — спасибо постоянным тренировкам — она теперь могла просидеть под водой целых пять минут. До мирового рекорда, конечно, далеко, но в родном бассейне поглазеть на ее подвиги толпы собирались.

Только, увы, хорошее здоровье и умение задержать дыхание — в их деле далеко не самое главное. А во всех остальных компонентах Изабель оставалась твердым середнячком. Приличная растяжка, нормальная координация, неплохое чувство ритма — и ничего больше.

Девушка уверенно боролась за призовые места на районных соревнованиях, но сборная страны, похоже, так и останется для нее несбыточной мечтой.

…На этой почве они, наверное, и сдружились с Иришкой Стекловой. Та тоже в их бассейне в своем роде знаменитость. Всевышний одарил ее совершенно сверхъестественной растяжкой. Играючи складывается пополам, перешпагат (это когда одна нога на полу, а вторая — на высокой лавочке) может сделать вообще без разминки. Оттянутость колен, носочков — тоже идеальная. Да и элементы — тот же «дельфин» или сложнейшая «барракуда» — ухватывает куда быстрее, чем Изабель.

В художественной гимнастике, наверное, неоценимым бы кадром стала. Но, увы, родители привели в синхронное плавание. Ирина мама думала: «Дочка часто болеет. Авось, закалится, если каждый день будет купаться». Только ничего не вышло из ее планов. У дочки постоянно то отит, то гайморит. Две недели отболела, еще столько же освобождение от физкультуры, группа ушла вперед, девочка лихорадочно бросается нагонять, сидит долгими часами в воде, вся в мурашках, губы синие — и снова «на справку».

Но что мать, что дочка — обе упрямыми оказались. Продолжали мечтать о сияющих спортивных вершинах. Однако выше второго состава сборной Москвы Иришка, как и Изабель, подняться не могла.

И вдруг — за неделю до весенних каникул — тренер Галина Васильевна радостно сообщила:

— Девочки! Вас приглашают с основным составом сборной потренироваться!

И ясно дала понять, команда ищет запасных для поездки на международный этап кубка. Вот было бы здорово, если б их взяли!

Изабель обрадовалась. Даже не из-за перспективы заграничной поездки, а просто очень хотелось сбежать на весенних каникулах из дома. Скучища там. Отец сутками на работе. Мама давно перестала играть с приемной дочкой в заботливую родительницу и целыми днями где-то пропадает: фитнес, косметолог, магазины, подруги. Так что дома только и остается целый день на пару с Тамарой Кирилловной, нянюшкой, сериалы смотреть. Нет, лучше в бассейн.

У Ирки ситуация совсем другая. У нее мама и бабушка, обе не работают, души в своей кровиночке не чают, накупили на каникулы билетов в театры, обещали каждый день пироги печь. Низкокалорийные.

Но Стеклова тоже от уникального шанса не отказалась.

Выехали они из Москвы в три часа ночи.

Путь держали во Владимирскую область.

Автобус прыгал по кочкам навстречу дождю, водитель-узбек врубил что-то свое, заунывное, и спортсменки быстро задремали в продавленных креслах. Только Ирка никак не могла успокоиться, скулила в ухо:

— Не то обидно, что каникулы пропали, а что толку никакого не будет! Мы ведь невезучие с тобой, Изабелька… Ну, и смысл: ехать в глушь, тренироваться в каком-то деревенском бассейне? Небось сплошная хлорка. Опять чешуей покроемся. Я, естественно, сразу заболею. Там вода будет — ты в курсе, сколько? Всего двадцать два градуса, я точно знаю!

— Ну что ты несешь? — не удержалась Изабель. — Есть нормы, по ним ниже 24° просто нельзя.

— Вот и нет! Двадцать четыре — это для учебного плавания. А мы со сборной едем, это плавание спортивное. Так что именно двадцать два, точно по СНИПу. Я вообще погибну, — тоскливо парировала Иришка.

Если так — подруге можно только посочувствовать. Она и в родимом тепленьком бессейне — вечно в мурашках, губы уже к концу первого часа синеют. Хотя у них до плюс двадцати восьми температура доходит. Воду все по-разному переносят. Изабель, хотя южных кровей и привыкла к парному молоку океана, — в российских бассейнах тоже не мерзнет — с тех пор, как начала каждый день горло полоскать водой с медом и мороженое есть. Может без проблем оттренироваться столько часов, сколько надо. А зимой в проруби купается, по собственному желанию.

— Ира, — взялась утешать подругу Изабель, — ну что ты сразу все в черных красках видишь? Наоборот, надо настраиваться, что все будет хорошо, мы прекрасно себя проявим, попадем в основной состав…

— Ты, может, и попадешь, — отмахнулась Ирка, — а меня точно не возьмут.

— Это еще что за новости? — возмутилась Изабель. — Мы ведь с тобой всегда и все делаем вместе!

— Вместе-то вместе, — тяжело вздохнула Иришка, — только с моей брюквой разве возьмут в сборную? Команда — визитная карточка страны, в газетах как пишут: «наши красавицы синхронистки».

Девочкам уже исполнилось по четырнадцать, и в последние месяцы у Иринки появился комплекс, что лицо у нее — некрасивое, широкое, и глаза маленькие.

— Фу, опять ты хнычешь! — цыкнула Изабель. — Сто раз тебе все говорили: никому дела нет до твоего лица! Главное, чтобы фигура была отличная, а лицо можно нарисовать. Тем более с прищепками на носах мы все одинаково смешные. В общем, давай зарок друг другу дадим! Что костьми на этих сборах ляжем, только бы в основной состав попасть! Это наш последний шанс, другого не будет!

— Один за всех — все за одного, как в книге? — Ирино лицо просветлело. — Ладно. Давай попытаемся.

И девочки на сборах превзошли самих себя. На зарядку — всегда бежали первыми, тренера по хореографии одолевали дополнительными вопросами, после тренировки в воде, когда остальные спортсменки пулей мчались в горячий душ, оставались в промозглом бассейне и до одури отрабатывали мягкий, без единой брызги, нырок.

Однако тренер сборной ни разу их даже не похвалила.

Да они и сами сравнивали себя со спортсменками из основного состава и понимали, что недотягивают. Ни нужной легкости нет, ни четкости, ни синхронности.

Изабель совсем упала духом, пообещала подруге:

— Все. Если не возьмут, вообще из «синхронки» ухожу. Надоело.

Папа ее давно убеждает: профессиональный спорт — зло, в бассейн нужно ходить не за рекордами, а исключительно в охотку, для укрепления здоровья. Все, что ни есть полезного, она у синхронного плавания уже взяла. Экс-русалки — даже те, кто давно занятия бросил, не толстеют никогда. Глубинные мышцы пресса развиты настолько, что хоть годами на диване лежи — животик все равно плоским останется. И рожать будет легко. И на пляжах она всегда звезда — особенно если делает (просто для удовольствия) экате — когда совершенно незаметно для окружающих перебираешь ногами и таким образом перемещаешься.

Но Ирка — несчастная, с насморком, продолжала надеяться…

…В последний день сборов к ним неожиданно подошла главный тренер и сухо сказала:

— Так и быть, возьмем вас на этап кубка в Японию. Но губу не раскатывайте — едете запасными. Паспорта сдать к понедельнику. Вылет — через две недели. Если вопросы, задавайте, даю тридцать секунд, — выразительно взглянула она на часы.

Карьеристка Ирка, конечно, спросила льстивым голосом:

— А что нам нужно сделать, чтобы попасть в основной состав? Может быть, похудеть, или дополнительно потренировать комплекс, или…

— Отравить кого-нибудь из основы. Еще вопросы? — насмешливо проговорила тренер.

— А где мы в Японии жить будем? — неожиданно выпалила Изабель.

— Тут, малявки, вам повезло, — хмыкнула женщина. — Спонсор в этот раз щедрый. Оплатили нам самый центр, отель пять звезд. Все, ваше время истекло. До встречи в Токио.

И ушла, не оглядываясь. А девочки остались гадать: то ли правда обрушилось невиданное счастье, то ли заслуженная мастер спорта над ними просто посмеялась.

На защелку Надя запираться не стала. Ей и в голову не могло прийти, что Полуянову достанет наглости ворваться в ванную. Она вообще боялась, что Димка теперь в ее доме не скоро появится. Или вовсе никогда не придет.

А тот — смотри-ка ты! — ввалился. Всего-то в девять утра. И выглядел — уставшим, обиженным и голодным.

Хозяйской рукой огладил Надежду по влажному бедру, смахнул шапочку пены с ее груди, промурлыкал: «Афродита ты моя!»

— Полуянов! Ну-ка, вышел отсюда! — рявкнула Надя и неожиданно для себя разревелась.

Журналист в духоте ванной комнаты сощурился, будто кот на сметану, прижал ее руки к стене, подначивает:

— Давай, Надюха, отбивайся! Ты же знаешь, меня это только заводит!

Как он может?! Вести себя, будто ничего не случилось?!

Стоял Полуянов неудобно, Митрофанова могла бы запросто вырваться и влепить ему со всей силы по печени. Но вместо этого — опустила голову и разревелась. Горько, сладко, на грани истерики.

— Эй, Надька, ты чего? — опешил Дима.

А у Митрофановой слова полились потоком:

— Давай! К Изольде своей иди! Прислуживай! Ножки ее целуй! Может, чего и обломится!

— Надюха! — ахнул Полуянов. — Ты что несешь, глупая?!

— Я думала, ты настоящий мужик, верила тебе! А ты бросил меня ночью в чужой квартире и умчался фотомодель обхаживать! Никогда тебе этого не прощу!

Димка отступил на шаг, внимательно оглядел ее и присвистнул:

— Да ты, кажись, ревнуешь!

— Не дождешься! Это я тебя раньше ревновала! — взвилась в ответ Надя. — Страдала, в подушку плакала. Но сейчас, Дима, все. Надоело. Хватит. Все кончено! Убирайся!

А тот, вместо того чтобы обидеться, с восхищением языком зацокал:

— Ох, ничего себе у нас семья! Настоящие итальянские страсти!

— Семья?! Дима, когда у людей семья, муж бережет жену. И никогда не умчится в пять утра по звонку какой-то профурсетки!

— Я, что ли, на свидание поехал? — в свою очередь возмутился Полуянов и ринулся в контратаку: — Ты прекрасно знаешь, что я по профессии не бухгалтер, а журналист, причем не гламурненький. А горячие темы до девяти утра, пока откроются офисы, не ждут.

— Когда ты уезжал по работе, я слова поперек не говорила. Ни разу, — тяжело вздохнула Надя. — Еще и провожала тебя, тормозок собирала.

— Ну, могу тебя заверить, что я и сегодня поехал на место преступления, а вовсе не в ресторан. — Полуянов сделал значительную паузу — видимо, ждал, что Надя начнет расспрашивать, однако девушка промолчала, и ему пришлось продолжить: — Изабель мне тему подкинула — исключительно интересную! А что она сама симпатичная, я виноват, что ли? Но ты меня знаешь. Я неземной красотой только на расстоянии любуюсь, сидя у твоих ног, как верный пес.

— Ладно, Мухтар, сказки мне не рассказывай, — буркнула Надя. — У моих ног он сидит! Просто Изергиль твоя хвостом повертела — и все. Вот ты и вернулся. С позором.

— На-адя, ну что ты глупостей себе напридумывала! Я миллион раз тебе говорил: фотомодели — не мое. Я — знаток и ценитель женщин умных, глубоких… Таких, как ты!

Что ж. Надя притворилась, что готова сменить гнев на милость. А когда Полуянов доверчиво склонился над ванной, резко дернула его за предплечье, и журналист, как был в рубашке и джинсах, полетел в мыльную воду, а она быстро выскочила из ванны, накинула прямо на мокрое тело халатик и сбежала на кухню. Прошла в коридор, понюхала полуяновскую ветровку. Пахнет не духами — почему-то болотом.

Ее по-прежнему захлестывали обида и ревность. И ощущение, что сама виновата, — разбаловала она Димку. Давно надо было вместо того, чтоб плясать вокруг, обихаживать, создавать уют, устроить Полуянову жизнь как на пороховой бочке. Чтоб знал: удерешь посреди ночи — сразу расстрел.

Ну, никогда не поздно начать. Совсем расстаться из-за выходки журналиста — это, наверно, слишком. Но сухую одежду она ему не принесет. И завтрак готовить не будет.

Полуянов вышел из ванной как ни в чем не бывало. В полотенце завернулся, будто в тунику, и сразу к кофеварке, наркоман несчастный. А пока тройной эспрессо готовился, светскую беседу завел:

— Ну что, Надюшка? Поругалась, пар выпустила? Давай теперь о делах насущных поговорим. Как тебе понравилось наше новое гнездышко?

— Ты еще спрашиваешь?! — разозлилась она.

— Да, я все понял, мое непристойное поведение испортило первое впечатление. Но давай пока оставим его — то бишь поведение — за скобками. Как тебе общая атмосфера в квартирке? Ничего не раздражало? Спалось хорошо?

— До пяти утра — прекрасно, — с сарказмом откликнулась Митрофанова.

Он никак не отреагировал на ернический тон подруги и с задумчивым видом продолжал:

— Мне, если рационально рассуждать, все в квартире понравилось. Тихо, не душно, раздражающих факторов никаких. А вот спалось, прямо скажем, не гуд. Такой кошмар навалился, хотя я вроде не по этой части, ты знаешь. А тут настолько все натурально — хоть валерьянку пей.

— И что тебе снилось? — не удержалась Надежда.

— Короче, открываю глаза — ну, то есть мне снится, что открываю, — и вижу: на краю кровати сидит мужик. Молодой, довольно смазливый. Но бледный, помятенький какой-то. Ты рядом спишь, не замечаешь ничего. Я ему шепотом: «Ты кто?» Он молчит, только улыбается. Потом вдруг за горло схватился, начал кашлять, громко, надсадно, глаза из орбит. Я все боюсь, что он тебя разбудит, шепчу ему: «Выйди отсюда!» А он еще громче кхекает, слюной захлебывается, хрипит. Я пытаюсь встать, помочь ему или оттолкнуть хотя бы, но не могу шевельнуться. Наконец дотянулся до него и вдруг вижу: рука моя насквозь прошла! Ну, тут я сам заорал. И проснулся. А буквально через пару минут Изабель позвонила…

— Это, Димочка, тебе твое подсознание подсказывает, — назидательно проговорила Митрофанова, — что надо от волоокой красавицы подальше держаться.

— Да забудь ты вообще про нее, — отмахнулся Полуянов. — Договор купли-продажи подпишем, ключи получим — и больше не увидимся никогда. Вопрос в другом — стоит ли покупать квартиру, где водятся призраки?

— Ну, не знаю, — пожала плечами Надя. — Мне никаких кошмаров не снилось. Зато кошмар наяву — это да. Это ты обеспечил.

— Фу, Надька, хватит меня изводить! Чего ты от меня ждешь? Признания? Да, признаюсь: мне приятно было помочь симпатичной девушке. Но ты должна за меня только радоваться!

— Чего-чего?!

— А того! Японские ученые недавно доказали, что созерцание красивого женского тела заменяет мужчине пятнадцатиминутную кардиотренировку, а также половину суточной дозы витаминов группы В!

— Послушай, Дима…

— Надюх, ну ты сама подумай! Мы с тобой сколько мешков соли съели вместе? Штук двадцать, не меньше! Пора бы уже изучить мужа и понять, что мне нужна именно ты. И никогда я тебя не поменяю даже на самую писаную красотку! Но глазеть на них все равно буду, так и знай. Даже когда совсем состарюсь — из инвалидной колясочки.

И настолько искренне говорил, и смотрел так ласково, что Надя, как ни хотелось ей замкнуться в гордом молчании, не удержалась, ввязалась в разговор.

— А как он выглядел, этот мужик? — задумчиво спросила она.

— Какой?

— Ну, кто задыхался.

— Ф-фу, Надька, не напоминай, — поежился Дима.

— А все-таки?

— Тебе такие нравятся. Высокий, блондин, голубоглазый, мускулистый.

— Ага. Тогда я его знаю. Этого товарища зовут Юрий.

— У тебя с ним что-то было? — хмыкнул Полуянов.

— Не у меня, а у Изольды твоей.

И Надя рассказала, как провела в квартире фотомодели небольшой обыск и увидела фотографии. А от домработницы узнала, что прекрасный Лизочкин бойфренд скоропостижно скончался от анафилактического шока.

— И не в этой ли самой квартире он умер? Раз являлся тебе? — досадливо закончила она.

— Надь, это ведь все глупости! — снисходительно произнес Полуянов. — Даже если он тут умер, в призраков я не верю. Просто сон дурацкий.

— А еще я у Изабель в ящике нашла интересный документ. Отказ в возбуждении уголовного дела. Прочитать не успела, но пару строчек видела: «Истомина И. Н. и Черкашин Ю. Ю. находились в принадлежащей Истоминой квартире», и еще — «отказать в возбуждении уголовного дела по факту причинения смерти по неосторожности».

— Надька, — уважительно посмотрел на нее Полуянов, — да ты у меня прямо мисс Марпл!

— Я лучше. И существенно моложе!

А Димка принялся рассуждать:

— Значит, не исключено, что этот самый Юрий умер в квартире академического дома номер 108. И анафилактический шок ему устроила именно Изабель — потому на нее и пытались уголовное дело завести. М-да. Портрет красавицы становится все более зловещим. Сейчас я тебе еще расскажу, что я про нее узнал.

И поведал Наде про фотографию мертвой тренерши, про разбитый аквариум и «послание» из мертвых рыбешек.

— Какой ужас! — ахнула Надежда. — Слушай, давай, наверное, все-таки отказываться от этой квартиры…

— Из-за чего? Из-за рыбок дохлых? А как мы это Аскольду нашему объясним? Он мне с утра звонил, сказал, на послезавтра сделку запланировал. И потом, даже если мы не купим это жилье, я все равно обещал Изабель, что помогу ей в этом деле разобраться.

— Димуля, — с подозрением взглянула на него Надя. — А почему так странно получилось? Я совершенно случайно нахожу квартиру. Мы приходим ее смотреть. И хозяйка — по какому-то чудесному совпадению! — тут же подкидывает тебе горячую тему. Такое разве бывает?

— Ты хочешь сказать, Изабель все специально подстроила, чтобы на меня выйти? — озадаченно пробормотал Дима. — Типа, заранее знала, что ты — моя подруга, что ищешь четырехкомнатную квартиру в этом районе, и в качестве наживки выставила свое жилье на продажу, чтобы познакомиться со мной и втянуть меня в это дело?! Да ну, Надюха! Слишком сложная комбинация. Тем более для нашей, м-м… не самой умненькой девочки. Ей просто повезло, что я, со своими связями, талантом и глубокой порядочностью, случайно подвернулся ей под руку. И теперь не могу бросить ее в беде.

— Дим, вот как тебя лучше назвать? Дон Кихот или Робин Гуд? Или просто дурак?

— Ничего, я и для себя лично пользу извлеку. Горячую темку разработаю! Знаешь, как надоело все эти пресс-конференции в мэрии освещать и политические статейки писать кастрированные…

Она искоса взглянула на любимого. М-да. Когда у Димки столь решительное лицо, спорить с ним бесполезно, только разозлишь.

— Короче, Надюха, — азартно потер руки Полуянов, — спасибо тебе за подсказочку про этого Юрия. Я сегодня же постараюсь выяснить, где он умер, как, почему и с чьей помощью. А для тебя у меня будет особое задание.

— Это с какой еще стати?! — возмутилась Надежда.

— Но я не для себя прошу, а на благо семьи, — прикинулся овечкой Полуянов. — У нас ведь регистрация сделки, переезд, мебель покупать — представляешь, какие расходы? Самое время хорошо поработать и получить огромный гонорар в «Молодежных вестях», а то и в Голливуд историю продать. А все денежки потратить на обустройство семейного гнездышка. Как тебе такой план?

— Дим, — вздохнула она, — мне сразу как-то вспоминается помещик Манилов…

А журналист не унимался, продолжал напирать:

— Опять же, лучший способ бороться с ревностью — играть открытыми картами. Если я предлагаю тебе вместе над этим делом работать, ясно ведь, что скрывать мне нечего!

— Что-то раньше ты мне никогда не предлагал работать вместе.

— Ну, раньше ты мне и сцен ревности не устраивала. Как мне еще развеять твои подозрения?

Надя взглянула в его ослепительно-честные глаза и только хмыкнула.

— Ну и, конечно, врать не буду… там есть один участочек работы, который только девушка сможет сделать. Точнее, только ты.

— Что еще за участочек?

— Да один фотограф у меня под подозрением. Фамилия эффектная — Золотой. Лауреат, придворный портретист, а также бог и царь для начинающих моделек. Сделать у него портфолио, говорят, — уже половина пути к успеху. Вот и прикинешься моделью.

— Я?!

— А что? Для меня ты — практически Наталья Водянова. Ну, или скажешь, что для сайта знакомств нужны фотки. Попринимаешь соблазнительные позы, а заодно разузнаешь кое-что. Я бы сам этого Золотого потряс, да подхода, боюсь, не найду, — вздохнул Полуянов.

— Он «голубой», что ли?

— Нет, там другой нюанс… Он вроде Пелевина, журналистов ненавидит. Ни одного интервью еще не дал. И вообще крайне подозрительный тип. Я выяснил: знакомиться с ним, вроде как случайно, можно даже не пытаться. Нюхом чует и посылает. А то и охрану может натравить. С девочками — да, бывает милым, но с нашим братом — ни-ни. К тому же живет в настоящем замке. В Подмосковье. Бодигарды, видеонаблюдение, собаки. Веришь, даже ров у него есть…

— …куда он меня и сбросит. Спасибо тебе, дорогой!

— Значит, не поможешь? — горько вздохнул Полуянов.

— Нет, — отрезала Надя.

— Ладно, тогда придется что-то самому придумывать… Но, может, хоть завтрак сделаешь? Жуть как твоей фирменной яичницы хочется!

Надя молча повязала передник и отвернулась к плите.

Встретиться в приличном кафе риелтор Аскольд отказался категорически. Привел Полуянова в убогую чебуречную неподалеку от Банного переулка. Настоящий обломок социализма: слепые оконца, одноногие грязные столики, тяжелый дух прогорклого масла, угасающие над батареей пивных кружек личности. Суровая буфетчица в грязном переднике довершала антураж. Она строго цыкнула на риелтора:

— Тебя я вообще не обслуживаю, алкаш несчастный!

— Что вы, что вы, Венерочка Марковна, — заюлил тот, — мы в прошлый раз сделочку обмывали, а сегодня просто о делах переговорить пришли, пивка пропустить по кружечке.

— Смотри мне, — сдвинула брови тетка. И шарахнула на стойку две мокрые пивные емкости.

Дима взглянул в ее мрачное, будто туча перед ливнем, лицо и требовать долива пива после отстоя пены не решился. Но риелтора упрекнул:

— Странный ты человек, Аскольд. Зарабатываешь прилично, а все по каким-то клоакам ходишь.

— Знал бы ты, сколько в этой клоаке миллионеров! — хихикнул тот. — Это ведь только пустозвоны в «Пушкинах» понтуются. А умный народ — как Александр Иванович, ну, или Аскольд Иванович! — Корейко, предпочитают не высовываться. Столуются здесь, и даже закуску с собой приносят. Но ты, раз уж такой крутой, можешь взять нам чебуреков. И Венерочке на чай обязательно соточку дай, а то ведь обидится, может и собачатинку из вредности пожарить.

Дима хмыкнул, отошел к стойке. А когда вернулся, обжигая руки об картонные тарелочки, на столе уже красовалась целая стопка бумаг, и Аскольд сразу заворчал:

— Аккуратней! Еще не хватало важные документы маслом закапать!

— Ох, Аскольд, ну и строгий ты. Понимаю, почему к тебе моя Надька неровно дышит, — улыбнулся Полуянов.

— Ты, Полуянов, лучше не болтай, а скоренько договор купли-продажи просматривай, паспортные данные сличай — и разбежимся, — хмуро произнес риелтор. — Шеи мыть, к сделке готовиться.

Но Дима на распечатанный документ еле взглянул, отмахнулся:

— Аскольд, брось! Уж тебя-то проверять — это совсем смешно. Лучше про труп в квартире расскажи.

…Полуянов сначала собирался узнать насчет судьбы Юрия у своего старого приятеля майора полиции Савельева. Или ту же Изабель допросить, вместе с ее домработницей. Однако потом решил, что не стоит беспокоить ценнейший источник в полиции по подобным мелочам. А глупышка Изабель (на пару с верной экономкой), пожалуй, все отрицать начнут — чтобы сделка не сорвалась. Вот и позвонил риелтору. Тем более тот сам настаивал:

— Дима, давай, если что беспокоит, в себе не таи, пожалуйся дяде Аскольду. Сам знаешь, я со своими клиентами, как с детками родными: все капризы исполняю, все прихоти.

Полуянов и позвонил. Попросил все выяснить.

Риелтор в ответ на его просьбу, разумеется, фыркнул. Принялся балагурить, что труп в квартире — это, наоборот, хорошо, это к деньгам.

— Но, если вы нервные такие, так и быть, узнаю.

И вот сейчас, неторопливо прихлебывая пивко, рассказывал:

— Историйка — смех, яйца выеденного не стоит. Обычно и уголовных дел в таких случаях не заводят, тут просто опера попались ретивые. Ну, был у этой вашей Изабель хахаль. Красивый, богатый. Юриком Черкашиным звали. Охмурял он ее как по-писаному. Сейшелы, бриллианты, яхты. От той яхты вся беда и случилась. Своего плавсредства у Юрия не было — столько еще не наворовал. Взял у друга. Причем в сентябре. А сентябрь у нас в Подмосковье, сам понимаешь, месяц не тропический. А Юрик все на палубе под проливным дождем да под ветром капитана из себя строил. Вот и довыделывался — схватил пневмонию. И, как весь молодняк-дурак, еще и ходил до последнего. Слег, когда температура до сорока с лишним подскочила. Ну, чего делать? Пневмонию во всем мире лечат одинаково — только антибиотики. Изабель стала колоть своему милому пенициллин — а он болючий, зараза. Любимый, конечно, молчит, зубами скрипит, лицо в поту, героя из себя строит, но у нее-то сердце кровью обливается. Вот и начала выход искать. Как положено девушке современной, в Интернете. И прочитала там, что, если разводить антибиотик не водой дистиллированной, как положено, а новокаинчиком, укол станет практически безболезненным. А у Юрика, оказывается, на новокаин была аллергия. Сильнейшая. Начал хрипеть, задыхаться. «Скорая», как всегда, в пробке застряла — вот и не успели. Когда врачи приехали, тот уже умер. Изабель в обмороке, домработница в истерике… Ну, собственно, и все. Кого обвинять, в чем обвинять? Изабель ревет, повторяет: «Я как лучше хотела! Я про то, что такие шоки бывают, даже и не слышала никогда!» Если бы у нее медицинское образование было, тогда другой разговор, могли бы годик-другой условно впаять. Ну, или если бы у Юрия имелись родители, борцы за справедливость. Тоже могли бы требовать крови. Но принц наш — детдомовский, мамы-папы нет, только брат. А брату в чем смысл красивую девушку за решетку тянуть? У него другая забота, приятная: в наследство вступать. Юрик-то явно не бедный был, раз бриллианты своей девушке дарил и на Сейшелы возил.

Аскольд умолк. С удовольствием прикончил пиво. Посетовал:

— Аж горло из-за тебя пересохло.

Дима свой пенный напиток еле глотнул.

— Значит, умер этот Юрий все-таки в нашей квартире, — задумчиво произнес он.

— Ой, ну и что? Вытяни скидку у Изабельки — за то, что в доме привидение, да и забудь.

— И переехать она, наверное, решила, чтобы от воспоминаний сбежать.

— Думаю, да, — хмыкнул Аскольд, — обычное дело для девчонок. — И философски добавил: — Будто от плохих воспоминаний убежать можно!

— Ну и что посоветуешь? — внимательно взглянул на риелтора Полуянов.

— А чего тут советовать?! — взвился тот. — Я понимаю, если квартира в ренте и бабуля, только что здоровая, бодренькая, вдруг умерла. Или, допустим, у хозяина — куча детей, кто по тюрьмам, кто за границей. Тут да, могут проблемки вылезти. А у вас — всего-то единственный трупик. И смерть естественная. Делов-то!..

Дима вздохнул. Рассказать, что ли, Аскольду про фотографию мертвой тренерши? Про несчастных рыбешек? Но тот ведь еще больше рассердится. День сделки назначен, покупатели на их с Надей жилье трепещут от нетерпения, академический дом и правда идеален по всем статьям.

А что ему кошмар приснился — это, наверное, из-за того, что пицца несвежей оказалась. Впрочем, Надька торжественно пообещала, что больше никогда его подобной отравой кормить не будет.

Конечно, Митрофанова не смогла подвести Диму.

В тот же день позвонила фотографу по фамилии Золотой и договорилась о встрече.

Когда приехала в элитный поселок, за десять километров от Москвы, немного оробела. Жилище фотографа выглядело настоящей крепостью. Четырехметровый стальной забор, повсюду видеокамеры и даже ров с водой имелся, не обманул Полуянов.

Зато сам Золотой производил впечатление человека наидобрейшего. Оказался он рыхлым толстячком — с розовыми щечками и голубыми, будто у куклы-пупса, глазами. Встретил ее в блузе художника и в клетчатых тапочках. А уж когда протянул Митрофановой визитку, обрамленную лимонно-желтыми виньетками, да еще и с фамилией Золотой, девушка не удержалась, хихикнула. Невежливо, конечно, но Полуянов ведь сам велел ей в кошечку-дурочку играть.

Впрочем, Золотой не обиделся, усмехнулся в ответ:

— Веселись, оно делу только на пользу. Чем у модели настроение лучше, тем удачнее фотки. Тебе для чего, кстати, нужно? Кастинг, служба знакомств?

— Ну… мне просто так. На память. У меня профессиональных фоток еще никогда не было.

— О, — сразу оживился фотограф, — обожаю, когда никаких рамок! — Голубые глазки маслено блеснули: — Давай, может, нюшек нащелкаем? Ну, в смысле, обнаженку? — Окинул ее взглядом знатока, заверил: — Фигура у тебя что надо. Практически Кустодиев получится.

Надя вспыхнула — и вовсе не потому, что Золотой предложил сниматься обнаженной. Куда обидней оказалась параллель с полотнами «богатыря русской живописи». У нее, конечно, имеется лишний вес, но не настолько ведь лишний?

А Золотой — тоже мне, доморощенный психолог! — авторитетно произнес:

— Комплексуешь. И очень зря. Говорю как знаток: тощие селедки на брачном рынке давно не котируются. А у тебя даже не полнота — просто приятные формы. Знаешь, как наш брат любит, когда есть за что подержаться? — И, не чинясь, шлепнул ее по бедру.

Митрофанова шарахнулась в сторону. Толстяк немедленно убрал массивные ладони за спину, констатировал:

— Еще и девственное создание. Совсем замечательно! Готов сам на тебе жениться. Пойдешь?

Насладился изумленным Надиным лицом и уже серьезно проговорил:

— Ладно, прочь шутки. С деньгами у тебя как?

— Ну, так… — замялась Митрофанова. — Я в библиотеке работаю.

Полуянов ее, конечно, наставлял, что нужно соглашаться на любую цену, какую назовет великий мастер. Но только вольно Димке указания раздавать, деньги-то из их общего семейного бюджета.

А Золотой окончательно пришел в восторг:

— В библиотеке?! Да ты что?! Вот это экземпляр! Вот это песня! Слушай, а у тебя подружки там есть? Это ведь можно целый проект замутить! Календарь! Обнаженные юные нимфы в окружении древних фолиантов! Такие фотки с руками оторвут — хоть в «Менс Хэлс», хоть в «Пентхаусе».

И столько энтузиазма и убежденности в голосе, что у Нади перед глазами сразу возникла картинка: книгохранилище, суетятся ассистенты, гримеры. На подиуме под софитами принимает соблазнительные позы обнаженная Катюха из отдела каталогов. А их начальница — пожилая, ученая, крайне нудная дама — прямо тут и падает с инфарктом.

Золотой же продолжал искушать:

— Соглашайся, красавица. Сразу известной станешь! Фотки бесплатно получишь! Да еще и денег заплачу!

— Послушайте, — решительно прервала Надя пылкую речь, — я пришла к вам сделать пару обычных снимков! В одежде!

— Вот скукота, — поморщился Золотой. — Не тоскливо тебе жить, когда вся такая правильная? Ладно, пойдем тогда в студию. Посажу тебя на стульчик, руки на коленочках. Примерная Маня, сидит, ждет трамвая. — Он поднялся, небрежным жестом закинул на плечо фотокамеру и велел: — Давай, пока причесывайся, лицо рисуй. Только не злоупотребляй, а то как матрешка получишься.

Надя, признаться, ожидала, что у фотографа экстра-класса имеется, как минимум, ассистент. А уж гример и стилист — так наверняка. Однако ничего подобного — помогать ей «создать образ» никто не бросился. Пришлось краситься самой, и Митрофанова была почти уверена, что левый глаз у нее получился ярче, чем правый. Впрочем, Золотой ей в лицо даже не взглянул. Махнул на неудобный круглый стульчик, пребольно ткнул в спину:

— Не сутулься! — Подправил поворот головы, руки, ноги и рявкнул: — Теперь ровно минуту сиди абсолютно смирно. Не шевелись, рот не криви и не моргай.

Не стирая с лица снисходительно-презрительного выражения, сделал от силы десяток кадров и, тут же переставив флешку в лэп-топ, позвал Надю:

— Иди, любуйся.

Она почти не сомневалась, что получилась полная ерунда. И удивилась чрезвычайно, когда увидела на экране элегантную, яркую, стройную, практически с улыбкой Джоконды, девушку. Себя саму — только улучшенную настолько, что никакому фотошопу не снилось.

— Это… я? Послушайте… да вы гений просто! — потрясенно взглянула Надя на фотографа.

— Ерунды не говори, — поморщился он. — Ни страсти, ни изюминки. Обычный лубок. Может, хоть легкую эротику снимем?

«Может, согласиться? А Полуянову скажу, как он мне: «Извини, дорогой, работа»?»

Но только и без того страшновато было — в огромном доме, отделенном от прочего мира высоким забором и рвом. А если она еще и разденется — будет чувствовать себя совсем беззащитной.

Хотя Золотой, со всеми его шуточками-прибаутками и даже шлепками по попе, совсем ее не пугал. Встречала она подобный типаж среди читателей исторической библиотеки. Болтают много, Казанов из себя строят заправских — а на самом деле мирнейшие люди.

— Я подумаю над вашим предложением, хорошо? — как можно мягче ответила Митрофанова.

— Да нужна ты мне тысячу лет, еще уговаривать тебя! — фыркнул Золотой. — Я, слава богу, не девятиклассник!

Он всем своим видом показывал, что разочарован в своей модели. Надя же, наоборот, стала смотреть на толстяка совсем другими глазами. Ничего себе смешной человечек дает! Всего несколько кадров сделал, и даже свет не выставлял, а какой поймал ракурс. Не то что Димка Полуянов — раз тысячу, наверное, ее фотографировал, и все время она — то напряженная получается, то с закрытыми глазами, сутулая или толстая.

— Послушайте, — с искренним интересом обратилась она к Золотому, — а у вас есть какой-нибудь профессиональный секрет? — И поспешно добавила: — Вы не думайте, я не конкурент, просто интересно!

— Тебе мой метод не подойдет, — фыркнул толстяк. — Он только для мужчин годится. Нужно представлять, что твоя модель — на пороге оргазма. Через секунду — закричит, забьется в конвульсиях. И твоя задача — поймать это последнее мгновение спокойствия. Секунды жизни перед пучиной смерти.

И вдруг — протянул руки и схватил ее за горло. Не больно, но крепко.

— Ой, — пискнула Надя.

— Да не бойся ты. Умные бабы сами в очереди стоят, чтоб не в поденщине участвовать — как ты сегодня! — а в настоящих, серьезных проектах. Ты их видела, кстати?

Что ж, вот разговор сам и вырулил на нужную Полуянову тему.

— Да, конечно, да! — торопливо отозвалась Надя. — Я на вашем сайте видела серию «Женщины-цветы». Особенно мне «Леди в черном» понравилась. Они там все такие роковые! Зловещие. — Она внутренне напряглась и выдала заранее подготовленную фразу: — Мне даже показалось, что там несколько мертвых. По-настоящему мертвых.

И внимательно посмотрела прямо в глаза Золотому. Однако фотограф не смутился ни на секунду, отмахнулся небрежно:

— Глупости. Просто специальный грим. — И неожиданно добавил: — Хотя я и post-mortem делаю тоже. Но только на заказ. И в открытый доступ никогда не выставляю.

— Э… а что такое — этот «мортем»? — Надя практически вжилась в роль необразованной глупышки.

— Посмертные фотографии, — объяснил Золотой. — Чрезвычайно интересный жанр.

— Это, что ли, когда покойники? — ахнула Надя. — Прямо в гробу?!

— Ну, все, смешала божий дар с яичницей, — поморщился фотограф. Но все же объяснил: — В деревнях, конечно, до сих пор и похороны снимают, и гробы. Только это никакой не пост-мортем, а банальная любительщина. А я работаю по заказу серьезных людей.

— Но зачем вашим серьезным людям фотографировать смерть? — спросила Митрофанова, искренне не понимая этого.

— Да всего лишь потому, что она — самое совершенное, что только можно себе представить. — Золотой метнул острый взгляд на Надю. — Естественно, ты не согласна. В сознании обывателя покойник всегда безобразен, вы шарахаетесь от запаха тлена, даже не пытаетесь заглянуть дальше. И лишаете себя великолепного зрелища. Ведь человек являет свое истинное лицо, только когда он мертв. — Он прищурил свои кукольные глазки, взглянул оценивающе и заверил:

— Ты, например, когда умрешь, будешь выглядеть отлично. Загадочно, томно, страстно. Можем, если хочешь, заключить предварительный договор, — подмигнул ей. — Если клиент его подписывает на стадии, пока живой, я всегда хорошие скидки предлагаю.

Голос — будто ручеек, лицо — в добрых лучиках морщин. Надя никак не могла ухватить: он сумасшедший? Гений? Или просто над ней издевается?

Да еще антураж смущал. Студия, куда Золотой привел с порога, была совсем не роскошной, безликой, черно-белой. Но сейчас они сидели в гостиной. А тут — прямо дворец, роскошный и ужасающе безвкусный. Паркет, лепнина на потолке, диванчик обит дорогущим жаккардом. И синего стекла ваза с золотыми птицами явно не с китайского дешевого рынка. Неужели Золотой это все великолепие на мертвых заработал?

Надя (по классификации фотохудожника) была типичной обывательницей — кладбищ боялась, мысли о смерти от себя гнала. Но что поделаешь: раз обещала Полуянову помочь, придется теперь говорить о мертвецах. И не забывать, конечно, играть — в глуповатую и тщеславную особу.

— Чего хорошего может быть в покойнике? — сморщила носик Митрофанова. — Это ведь уже не человек — просто оболочка.

— А люди обычные, — усмехнулся Золотой, — подобные фотографии и не смотрят. Жанр post-mortem — для знатоков. Для элиты.

— Да ну, на трупаков любому смотреть противно! Хоть крестьянину, хоть элите!

— Кому как, — возразил Золотой. — Самый известный коллекционер в нашем жанре Томас Харрис считает, что post-mortem прекрасно успокаивают и заставляют задуматься о бесценном даре жизни. А коллекция Бернса, к твоему сведению, насчитывает более четырех тысяч экземпляров и неоднократно выставлялась в лучших музеях мира.

— Да, много в мире извращенцев! — пробурчала Надя.

Золотой будто не услышал. Продолжал вещать — назидательно, словно лектор с трибуны:

— Post-mortem — не извращение, а целая ветвь культуры. Истоки, кстати, из Древнего Рима берет. Уже там с мертвых патрициев отливали их точные копии из воска. А в Британии, в четырнадцатом веке, на похоронах Эдуарда II несли так называемую «funeral effigy». Позже стали посмертные портреты рисовать — причем художники всегда старались изобразить умерших похожими на живых. На то, что модель мертва, указывали лишь символы — например, перевернутая цветком вниз или сломанная роза в руке. Но золотое время для post-mortem наступило в девятнадцатом веке. А почему? Да потому, что в это время изобрели наконец дагерротип. Тут совсем другой размах пошел. Фотки делать — куда быстрее и проще, чем кисточкой орудовать. И знаешь, в чем был парадокс? На заре фотографии мертвых чуть ли не чаще, чем живых, снимали. По одной простейшей причине. Экспозиция в дагерротипии занимала до пятнадцати минут. Представляешь, сколько времени нужно было неподвижно просидеть, чтоб получился снимок? А эти клиенты, — хохотнул он, — всегда сидели смирно, другого им не оставалось. Да, собственно, что я воздух сотрясаю? Ты лучше сама посмотри!

И шлепнул на инкрустированный позолотой столик пухлый альбом с репродукциями.

— У меня своей коллекции нет, слишком накладно, отдельные экземпляры до полумиллиона долларов могут стоить. Приходится, увы, фотокопиями пробавляться. Я тут самые свои любимые собрал. Вот, посмотри. Какая красотища!

Надя внимательно разглядывала типичную постановочную фотографию. Мужчина в костюме, в белоснежной рубашке, с бабочкой, держит на коленях девчушку лет двух в парадном платьице, за его спиной (облокотилась на плечо) консервативно одетая жена… Тщетно Надя искала в их лицах признаки неземного, тленного, страшного. Обычные люди. Смотрят в объектив внимательно и чуть настороженно.

Но они ведь выглядят совершенно живыми!

Однако Золотой пояснил:

— Тут мертва вся семья, сомнений нет. Видишь, как четко получились лица. Когда снимали живых, изображения всегда были чуть-чуть смазаны.

Надя всмотрелась в карточку, выкрикнула:

— Но у них глаза открытые! И осмысленные!

— Да им потом подрисовали, когда фотография готова была, — хмыкнул Золотой. — Но это только под лупой разглядишь. А вот тебе еще свидетельство того, что они мертвы. У женщины волосы распущены, хотя замужние их всегда в косы заплетали или под головной убор прятали. А здесь ничего другого не оставалось. Она ведь стоит вертикально, тело надо было как-то зафиксировать. Для этого использовался специальный штатив с креплениями. Его под спину ставили — и прятали под распущенными волосами.

— Ужас! — искренне отреагировала Надя. — Как можно так над трупами издеваться?

— При чем здесь издевательство? Как ты не понимаешь? Все трое умерли. Скоропостижно. И после них могло не остаться ни единой фотографии, никакого воспоминания! А благодаря post-mortem ты смотришь на них два века спустя. Раньше, кстати, подобные фотографии всем родственникам рассылали. На память.

— Сумасшествие!

— Не сумасшествие, а гуманность, — парировал Золотой. — В Америке, например, до сих пор имеется огромное сообщество посмертных фотографов. Благотворительная, чтоб ты знала, организация!

— Благотворительная? — опешила Надя. — А по-моему, извращение и ужас. Можно с ума сойти!

— Ну, если у человека психика слабая — можно и сойти, — легко согласился Золотой. — Такие случаи бывали, особенно в девятнадцатом веке. Тогда традиция имелась фотографировать всю семью, живых вместе с умершим. И некоторые впечатлительные особы потом жаловались, что к ним покойники являются. Даже дома продавали — только не помогало. Но в основном народ адекватно реагировал. Раньше смерть вообще куда адекватнее воспринимали. Без истерик. А в других культурах к ней и сейчас нормально относятся, позитивненько. Знаешь, как в Японии хоронят? Вокруг гроба — цветы, фрукты. Фотография умершего — обязательно с улыбкой. Родные собираются, прощаются, вспоминают все хорошее. Потом — отправляют тело в крематорий. Там у них высокие технологии, процесс проходит быстро, максимум часа за два. Пока труп горит, родственники сидят, поминают. А потом — к десерту! — приходит служитель, зовет: «Пойдемте, ваше тело готово». Семья является в специальную комнату — а там, на огнеупорной подставке, уже обугленные останки. Если покойник долго болел, то остается только пепел, а коли умер относительно здоровым — кости целы. И родственники помогают служителю их разделять на фрагменты и в урну складывать. А те косточки, что особо хорошо сохранились, на амулеты берут. Вешают на цепочку, носят на шее.

Надя смотрела на него во все глаза. Наконец прошептала:

— Вы смеетесь?

— Да нет, я абсолютно серьезен, — заверил ее Золотой. — Своими глазами все видел — на похоронах одного самурая в Иокогаме.

Надю настолько поразил его рассказ, что все вопросы, придуманные заранее, вылетели у нее из головы. Как подобраться к теме Изабель или мертвой тренерши, она решительно не представляла. Но все-таки попробовала:

— А эти посмертные фотографии вы обычно где делаете? В морге?

— Ну, когда молодой был, где только не снимал! Сейчас нет, по казенным учреждениям не езжу, не тот статус. Говорю или сюда, в студию привезти, или, если уж очень просят, сам домой к покойному отправляюсь.

— И сколько стоят такие фотки?

— Дорого, — скупо улыбнулся Золотой. — Очень дорого.

«У дочери обычной тренерши на подобную забаву явно бы денег не хватило, — пронеслось у Нади. — Да и зачем ей это?»

— А вы только за деньги снимаете или иногда просто для удовольствия?

— Слушай, милая девушка. А не слишком ли ты любопытна? — подозрительно взглянул на нее фотограф.

— Ну… вы просто такой человек потрясающий! Потрясающе интересный, — кинулась спасать положение Надя, — настолько удивительные вещи рассказываете!

— Нет, дорогая моя. Теперь стало еще подозрительней. Мы подобное уже проходили, — поджал губы Золотой. — Поет, поет соловушка, а потом в «ХХХ-пресс» статейка. Про злого фотографа, который над мертвыми надругался. — Он поднялся и сухо проговорил: — За фотографии с тебя десять тысяч. Держи флешку, деньги клади на бочку и давай на выход…