Глава четвертая
Изабель опешила только в первую секунду:
— Вы хотите переночевать в моей квартире?! Еще до сделки? А разве так делается?!
И Надежда (внутренне обмирая) соврала:
— Обычная практика. Если, конечно, хозяевам скрывать нечего. И вам тоже неплохо. Подзаработаете. Мы долларов сто заплатим, как за ночь в отеле.
— А если вы мне — за несчастный стольник — квартиру спалите?
— Так все продумано! — вдохновенно (со слов риелтора) запела Надежда. — Мы на такой случай оставим залог. Большой. Ну, и дальше — если нам квартира подойдет — деньги останутся вам. Как аванс за жилплощадь.
— Это Дима придумал? — вдруг спросила Изабель.
— А это имеет значение? — ледяным тоном парировала Митрофанова.
— Нет, нет, не имеет, конечно, — немедленно пошла на попятный красавица, — я просто так спросила, для поддержания разговора. Что ж, если надо — приезжайте. Давайте… давайте, знаете, когда? Сегодня!
— Так сразу?
— Ну, или тогда мне надо свое расписание посмотреть на следующую неделю, — важным тоном ответила Изабель. — А сегодня я как раз в гости иду. С ночевкой. Очень удачно все складывается. Ну что, приедете?
Надя и не ожидала, что все окажется настолько просто. И с Димкой свою затею даже не обсуждала. Впрочем, Полуянов — авантюрист по натуре, любым событиям, что выбиваются из канвы, искренне рад. Надо только сделать так, чтобы они с Изабель не пересеклись. Ни на секунду.
Поэтому Надежда Димочке не стала звонить, сама собрала его зубную щетку, шампунь, бритвенные принадлежности, белье, чистую рубашку. И без четверти семь вечера явилась в академический дом.
— А Дима разве не с вами? — разочарованно прокудахтала Изабель.
Вот негодяйка!
— Изабель, — сердито произнесла Надя, — я вас предупреждаю. Пока по-хорошему. Оставьте Диму в покое.
Мулаточка отпрянула с обиженным лицом и забормотала:
— Надя, да вы что, ревнуете? Даже не смейте! Я никогда себе ничего не позволю, вы с Димой — такая замечательная пара!
Но глазищи (ух, красивые, голубые!) воровато забегали. А сама — типичная лиса! — заюлила, начала льстить:
— И вообще, почему вы такая в себе неуверенная? Дима вас любит, это за километр видно!
«Только до сделки, — будто заклинание, повторила про себя Митрофанова. — Только до сделки. Продержаться неделю — и не выцарапать ей глаза».
— И вообще мне ваш Дима не нужен! Я, — продолжала оправдываться Изабель, — чтоб вы знали, иду на свидание! К мужчине! И собираюсь у него ночевать!
…Надя с облегчением захлопнула за красавицей дверь, прошла в гостиную, плюхнулась на диван. Все, враг временно отступил, можно и Полуянову звонить.
Но Димкин телефон не ответил.
Надя взглянула на часы: пятнадцать минут восьмого. Он в метро, что ли? Да нет, сегодня вроде на машине собирался ехать.
И тут же мелькнула параноидальная мысль: что Полуянов вот сейчас, в данную минуту, подхватил у подъезда Изабель и целуется с ней в своем авто. Фу, Надька, прекрати себя накручивать! Мало ли какие у Димы дела. Освободится, увидит неотвеченный вызов и перезвонит. А она пока что квартиру осмотрит.
Истинная хозяйка первейшим делом отправилась бы исследовать кухню, однако Надю почему-то неведомой силой повлекло в спальню. Робко остановилась перед широченной кроватью (у них с Димой — на двоих! — лежбище было куда скромнее).
Наискосок, в оконной нише, стояло трюмо, одно из его зеркал оказалось направлено на сексодром, и Митрофанова — очень отчетливо! — увидела в нем себя. Полноватую. С сутулинкой. С очень обычными лицом, глазами, волосами. Что только Дима в ней нашел? И насколько хватит его любви? Нет, лучше даже не думать об этом!
Отвернулась от злого зеркала, хотела выйти из спальни — но вместо этого зачем-то подошла к шкафу, открыла один из ящиков. Там обнаружился целый ворох эффектных стрингов. Размера S. На два меньше, чем у нее. Митрофанова сглотнула. Выдвинула следующий ящик — чулки, тонюсенькие (практичная Надя себе такие никогда не покупала — слишком быстро рвутся). А в самом нижнем отделении — целый склад босоножек и туфель, на огромных, явно не приспособленных к беготне на выживание каблуках. Понятно, что подошва у таких протирается после первого же выхода в свет — но все равно, до чего красиво!
Одни туфельки — домашние, с милыми помпончиками (но при этом на изрядной шпильке) Надя не удержалась, решила примерить. И — позорно не влезла. Вот напасть! Ростом Изабель ее куда выше, а ножка — будто у Золушки. Настроение окончательно испортилось. И Полуянов все недоступен, хотя давно время ужина.
Кстати, о еде. Димка-то — когда он придет! — наверняка будет ужасно голодный. Быстренько сбегать в магазин? Или обнаглеть — и посмотреть, что у Изабель имеется в холодильнике?
Однако тот оказался впечатляюще пуст. Лишь засыхал объедок обезжиренного сыра и мисочка с салатом имелась (трава и одинокий помидорчик). Можно, конечно, быстренько прикупить кусок мяса (магазин в соседнем доме), но удобно ли хозяйничать в чужой квартире?
Придумать, как поступить, Митрофанова не успела. Затрезвонил телефон. Димка. Даже не поздоровался. Недовольно спросил:
— Ты чего названиваешь?
— Димуся, да я тебе просто сказать хотела, чтобы ты домой не ехал, — проворковала Надя.
— Это почему еще? — возмутился Полуянов.
— Нас Изабель в гости ждет.
— Чего?
Надя быстренько описала ситуацию.
— Ну Изабель! Ну чудила! Вот так просто взяла — и разрешила переночевать? Смелая девушка! — опешил журналист.
— Видно, очень нужно ей свою квартиру продать, — задумчиво сказала Надя. — Так что приезжай быстрей. Будем вместе скрытые дефекты выявлять. И пиццу по дороге купи, пожалуйста. Здесь есть совсем нечего.
Сразу, как перекусили, Надя попыталась отправить Полуянова в ванную — проверять состояние труб. Однако тот отмахнулся:
— Даже смотреть не буду. Если тут проблемы и есть, они совсем в другом.
И отправился бродить по квартире. Разглядывал магниты на холодильнике, внимательно изучил содержимое небольшого книжного шкафчика. Надолго застрял перед обрамленной в серебряную рамку фотографией на стене гостиной, на которой была изображена Изабель в купальнике, в непринужденной позе, улыбающаяся с напускной беззаботностью. А фоном — снег, иссиня-морозное небо, черная прорубь.
— Она еще и моржиха, — покачал головой Полуянов.
И Надя не уловила, чего в его тоне больше — осуждения или восторга.
— Как ты думаешь, каким она спортом занималась? — повернулся к ней Дима.
— А она занималась?
— Вроде да.
— А ты откуда знаешь?
— Ну… мне просто стало любопытно, у кого мы квартиру покупаем, и я ее биографию посмотрел, — смутился Полуянов. — На сайте кабельного канала. Там написано: «В прошлом — профессиональная спортсменка». И все.
— Знаешь, Полуянов, — с угрозой заговорила Надя. — У продавца квартиры обычно только справки требуют. Из нарко— и психдиспансеров. А изучать их биографии — совершенно ненужная самодеятельность.
— Да ладно! — не растерялся Димка. — Ты сама на меня страху нагнала: «Подвох, подвох!» Вот я и проверяю все, что можно. Так кто она, как ты считаешь?
— Гимнастка, наверное, какая-нибудь, — поморщилась Надя.
— Но почему тогда и не написать, допустим: «мастер спорта по художественной гимнастике»?
— Может, Изабель, — кивнула она на фотографию, — чемпионка по моржеванию?
— Такого вида спорта нет.
— Да хоть борец сумо — тебе-то какая разница? — процедила Надежда.
Дима тряхнул головой, будто сбрасывал с себя наваждение, и бодро произнес:
— Ладно, ты права. — Он вдруг лукаво улыбнулся: — Ну, что? Опробуем хозяйский «сексодром»? Как тебе моя мысль?
— Мысль отличная. Только Изабель мне даже не показала, где у нее постельное белье. Придется самой искать, фу, неудобно-то как!
— А ты позвони ей да спроси, — посоветовал Дима.
— Наверно, так лучше.
Надя быстренько отщелкала номер.
Изабель отозвалась на первом же гудке и жалобно произнесла:
— Надя, я сейчас не могу говорить… У меня тут, типа, работа.
Фоном слышался шум, чьи-то громкие голоса.
— Какая-то работа у нее. А мне наврала, что на свидание идет, — положив трубку, сказала Надя.
— Ладно, — беззаботно отмахнулся Полуянов, — как-нибудь и без белья перебьемся!
Поцелуи его были крепки, горячи, но Митрофанова — вот напасть! — то и дело взглядывала в проклятое зеркало, безжалостно направленное на кровать. И будто назло: или слегка отвисший животик в нем видела, или рыхловатые бедра. Сразу зажималась, расстраивалась. Секс в итоге получился скучным, скомканным. Полуянов, впрочем, пробормотал свое дежурное: «Ты прелесть». Быстренько повернулся на бок и уснул. А Надя долго еще вертелась на скользком покрывале, вздыхала и заснула только часам к трем. Но спать ей так и не пришлось, почти сразу, как показалось Наде, зазвонил Димкин мобильник.
— Вот зараза! — пробормотал сквозь сон Полуянов. Не открывая глаз, дотянулся до тумбочки, на ощупь нажал на прием и пораженно пробормотал: — Изабель?
Надя так и села на постели.
Полуянов тоже приподнялся, протер глаза, сердито произнес:
— Разумеется, мы спим. Что?.. Так вызывай полицию, зачем мне-то звонишь?
Надя взглянула на часы. Пять утра. Удивительная, просто феерическая наглость.
— Да, я приеду, — вдруг сказал Димка и, виновато взглянув на Надю, добавил: — Минут через двадцать.
— Куда ты собрался?! — взвилась Митрофанова, едва Полуянов нажал на отбой.
— Надюшка. У Изабель проблемы. Похоже, какой-то криминал. Я должен помочь, ей просто больше некого попросить.
Митрофанова чуть не задохнулась от отчаяния.
— Ты сошел с ума! Мы ее знаем — один день! А ты уже решаешь ее проблемы!!!
— Прости, — вздохнул Полуянов.
И начал торопливо одеваться.
Дима понимал, что ведет себя как свинья и никаких оправданий ему нет. Однако все равно гнал по притихшей утренней Москве со скоростью под сто. И плевать, что столица в последние годы вся ощетинилась камерами слежения. Подумаешь, штрафы! Он себя чувствовал, будто ему восемнадцать, и он — на первой в жизни машине! — мчится на первое в жизни свидание. Что за наваждение навалилось…
Причем даже голову не ломал, что за такой ужас-ужас увидела в салоне красоты Изабелла. Куда важнее — просто снова оказаться с ней рядом. Нырнуть в огромные синие глазищи на смуглом лице. И сказать успокаивающие слова: «Не бойся. Я с тобой».
До Замоскворечья, где располагался салон, со своей северо-восточной столичной окраины Полуянов домчал за рекордные пятнадцать минут. Половина шестого утра, даже самые упорные трудоголики еще не проснулись. Двор напичкан машинами под завязку. Можно было вернуться на улицу и порыскать на платной парковке, но делать этого он не стал. Загородил выезд гламурному «мерседесику», забитому мягкими игрушками и талисманчиками, — вряд ли его хозяйка просыпается раньше десяти утра. Торопливо взбежал по ступенькам салона. На первый взгляд все мирно: окна целы, дверь аккуратно прикрыта. Но не заперта. В холле полумрак — рассветная синь только-только начала пробиваться сквозь жалюзи.
— Изабель! — вполголоса позвал журналист.
Девушка не отозвалась.
На стойке администратора идеальный порядок, на столике подле клиентских кресел — как и вчера вечером — красуется икебана, элегантным веером выложены модные журнальчики. Может, отчаянный звонок — всего лишь повод?
— Изабель, ты где? — уже с раздражением повторил он.
Ощущение, что в салоне никого нет. И никаких следов беды, взлома.
Разве что… взгляд упал на пол. Тот был мокрый, и следы вели из холла прямо в директорский кабинет.
Дима не колебался ни секунды — рванул туда. Распахнул дверь. И первое, что увидел, — недвижимое тело Изабель на полу.
Больше всего Надежде сейчас хотелось разнести прилизанную «академическую» квартирку в щепы. Надо ж быть такой дрянью! Позвонить в пять утра, нагородить такого, что Димка, будто укушенный, из дома умчался.
«Вот я дурочка! — терзала себя Митрофанова. — Надо было сразу, как явилась на сцену эта гадкая Изабель, хватать Полуянова и волочь прочь. И бог с ней, с квартирой. Но я сама, своими руками Димку в искушение ввела…»
Причем Надежду даже на долю секунды не заинтересовало, что именно на исходе ночи перепугало Истомину. Она не сомневалась, что повод совершенно надуманный.
И чего теперь делать, как вырывать журналиста из-под тлетворного влияния, когда она сама проигрывает прекрасной Изабели по всем статьям? Не брать же всерьез совет из глянцевых журналов: мол, похудей, изменись, и он обязательно вернется. Тем более, сколько ни потей она в тренажерном зале, миниатюрных, как у мулатки, габаритов ей сроду не добиться. Да и мулаткой тоже не стать. Ха-ха.
Если только на другом поле повоевать? Мозгов у красавицы, похоже, не густо. И пусть встретил ее журналист по сногсшибательной обложке-одежке, но провожать-то будет по уму. А если б еще узнать — и сказать ему! — про вертихвостку что-нибудь совсем омерзительное…
Надя ненавидела интриговать, но Полуянов — это ее все. Чтобы Димку вернуть, она на любые жертвы пойдет.
Громить чужую квартиру — месть несерьезная, глупая. Иное дело — тщательно прошерстить логово врага и найти… что? Наркотики, порнографические фотографии? Но вряд ли Изабель связана с криминалом, да еще настолько глупа, чтобы оставить доказательства в открытом доступе.
А в каком-нибудь тайнике?
Митрофанова начала было осматривать спальню, но быстро сникла. Что она делает?! Даже если вдруг найдет, допустим, сейф, как его вскрывать? Она ведь не преступница!
Бежать отсюда, скорее прочь, домой — и замкнуться в обиде, в гордом молчании. А Димкины вещи даже собирать не будет!
Надя стала лихорадочно натягивать брюки, но вдруг вспомнила, что дверь в проклятую квартиру не захлопывается, а ключей Изабель ей не дала. Обещала еще вчера, что подъедет к десяти и жилье примет. Но — даже если вертихвостка и сдержит слово — Надя решительно не собиралась ее ждать. Еще долгих несколько часов. В чужом доме, в расстроенных чувствах, без сна.
И что теперь делать? Просто прикрыть дверь и уйти? Чтобы квартиру обворовали, а потом в краже обвинили ее?
Да, совсем бредовая ситуация. «Зачем только я в это ввязалась!» — в тысячный раз упрекнула себя Митрофанова, злобно пнув огромного плюшевого медведя, таращившего на нее свои целлулоидные глаза.
Она еще вчера обратила внимание на странное дизайнерское решение — обставить квартиру детскими игрушками. Причем медведище — далеко не единственный. В серванте (вперемешку с вазочками) целый взвод мягких зайчиков, котиков и прочей девчачьей дребедени.
Изабель — настолько инфантильная особа, что до сих пор в куклы играет? Или, может, она — коллекционерша? Надя распахнула стеклянную дверцу шкафа, взяла в руки первого попавшегося зверя. Швы кривые, мех тусклый. Пахнет старостью и пылью. Явно много лет здесь стоит. Хоть бы в химчистку его сдала, горе-хозяйка!
Она брезгливо вернула зайца на место и уже собралась захлопнуть шкафчик, как вдруг заметила: на заднем плане, загороженный игрушками, красуется кубок. Плохенький, краска потрескалась, но выгравированная табличка сияет ярко: «Победителю регионального этапа юниорского чемпионата России». Рядом — еще один. Тоже не новый, не слишком презентабельный, зато написано на нем не по-русски, кажется, по-итальянски: «Аl vincitore di competizioni».
Ага, все-таки нашлось подтверждение спортивным подвигам негритянки.
Хотя — будь ее спортивная карьера по-настоящему успешной — глупышка обязательно бы похвасталась. И кубки свои не задвигала бы глубоко в сервант, в третий ряд — после игрушек и парадной посуды.
«Видел бы меня сейчас Димка! Как я роюсь в чужой квартире по шкафам!» — виновато подумала Митрофанова.
Впрочем, Полуянов сам ей однажды сказал (когда над очередным журналистским расследованием работал): «Чтоб узнать правду, все средства хороши».
Она закрыла верхнее отделение серванта и выдвинула ящик. Ничего себе бардак! Вперемешку валяются гарантийные талоны, чеки, рекламные проспекты, ручки без стержней, заколки, скрепки, салфетки, глянцевые журналы. В следующем ящике — такой же ворох барахла. Однако Надежда не собиралась сдаваться. Выдвинула последний ящик и хмыкнула: о, уже подобие порядка! Тут оказались сваленные грудой фотографии. Она оживилась, начала перебирать снимки, поморщилась. На первый взгляд — типичная гламурная скукота. Изабель в парке, в ресторане, на фоне Эйфелевой башни, и везде в основном одна. С вымученной, на камеру, улыбкой. Она, что ли, и за границу сама по себе ездит? Да, очень похоже. Вот конверт с небрежной надписью «Барселона». Огромное количество любительских, очень заурядных пейзажей: Гауди, фуникулер, море. И только Изабель снята в гордом одиночестве, без подруги, без друга.
«Какая странная! Я бы в такой поездке просто с тоски умерла», — снисходительно подумала Надя.
Однако уже следующий конверт — с пометкой «Сейшелы» — заставил ее сердце затрепетать от зависти. На экзотические острова Изабель отправилась не одна. Здесь ее повсюду сопровождал мужчина. Да какой! Лет тридцати, породистое лицо, фантастическая фигура. Глаза умные, ироничные. Митрофанова (хотя собственные внешние данные оценивала на четверочку с минусом) всегда питала слабость к красавцам. Только не к фотомоделям, не к пустоголовым «качкам», а чтобы в глазах интеллект светился. Что ж, избранник Изабель, если судить по снимкам, оказался именно таким.
— Так и чего ради, спрашивается, ты к моему Полуянову клеишься? — вслух произнесла Митрофанова.
Или красавчик поматросил — и бросил? Но на всех карточках они выглядят абсолютно идеальной парой. И смотрят не в камеру, а друг другу в глаза. С нежностью и любовью.
На фотографиях дат не было, однако на конверте из фотоателье стоял штампик: заказ получен полгода назад. И где, интересно, неописуемый мужчина сейчас?
В квартире — никаких следов его присутствия. Разлюбил? А Изабель — чтобы отомстить! — ему срочно замену ищет?
«Нет уж, милая. С моим Димой у тебя таких фотографий не будет», — сквозь зубы пробормотала Надежда.
Надя запихнула свидетельства чужого счастья обратно в конверт и хотела уже закрыть ящик, как вдруг увидела в разноцветье пестрых фотографических красок непривычно черное пятно. Заинтересовалась, выудила карточку. Ох, ничего себе, в каком непривычном Изабель интерьере! На кладбище, возле разверстой могилы. В траурной одежде, с перевернутым, очень бледным лицом. Глаза — печальны, пусты. Явно провожает в последний путь кого-то близкого. Стоит одна, сутулится неприкаянно.
«Кого, интересно, она хоронит?» — задумалась Митрофанова.
Впрочем, какая разница?
Она вдруг почувствовала бесконечную, беспросветную усталость. И безнадегу. Чужая квартира, бессонная ночь. Чужая женщина, на помощь которой умчался Димочка.
Митрофанова со всей ясностью, осознала: глупо копаться в чужих вещах. Бессмысленно искать компромат на Изабель. Если Полуянов влюбится по-настоящему — он все равно уйдет к прекрасной мулатке. Даже если та махровой преступницей окажется.
Однако эта чужая жизнь словно заворожила ее, и Надя выдвинула последний, самый нижний ящик. Здесь аккуратной стопочкой лежали несколько папок из кожзаменителя. В первой (Митрофанова фыркнула) детские рисунки. Зато из второй прямо в ее руки вылетел отпечатанный на принтере листочек.
«Постановление об отказе в возбуждении уголовного дела», — успела прочитать Надя и вдруг отчетливо услышала, как в замке поворачивается ключ.
— Изабель! — бросился к девушке Полуянов.
И с облегчением понял — она дышит.
Обморок? Или что-то серьезней? Но крови или следов борьбы не видно.
Дима присел на корточки, осторожно приподнял голову красавицы, произнес чуть громче:
— Изабель!
И — о чудо! — она открыла глаза. Посмотрела на него с ужасом, будто на врага, и забормотала:
— Там барракуда! И дельфин. Витязь, гавиата! Они это специально все сделали!
— Чего? — опешил журналист.
Но Изабель не ответила. Рывком села, поморгала, будто просыпаясь, и вдруг схватила ладони Полуянова, прижала к своему лицу, проговорила сквозь слезы:
— Дима, Дима! Как хорошо, что ты приехал!
Полуянов бережно подхватил девушку, перенес на диванчик. А она, несчастная, плачущая, прижималась к нему все крепче. И уже губы тянулись, чтобы поцеловать, однако Дима собрал всю свою волю в кулак и отстранился.
— Изабель, что здесь произошло? — строго спросил он.
— Мой аквариум… Они самое дорогое уничтожили! — полными слез глазами взглянула на него Изабель.
И добавила умоляюще:
— Пожалуйста! Сходи туда прямо сейчас! Может, мне все просто показалось?
Ее щеки, отметил Полуянов, порозовели, да и выглядела девушка, несмотря на обморок, свежо и до невозможности искушающе. Так и хотелось налететь, сдавить в объятиях.
Он торопливо поднялся. Прошел по зловеще тихому коридору до комнаты медитаций. Распахнул дверь. В уши ему ударила томная релакс-музыка. И удушающий запах сырости.
Красавца аквариума больше не существовало. Вместо него пол устилала груда осколков, по полу разлетелись камешки, водоросли. Вода полностью пропитала ковер и чавкала под ботинками. Пара несчастных рыбок изогнулась в агонии прямо у его ног.
На диване же, откуда Дима еще вчера любовался рыбьим царством, картина оказалась и того хлеще. Он весь был усеян разноцветными — мертвыми — рыбками. Однако лежали они не вповалку, а в прихотливом и по-своему даже красивом узоре, будто детский калейдоскоп. Круг, еще один, потом что-то вроде цветка, а рядом — снежинка, только не белая, а сделанная из сине-красных полосатых рыбешек (Полуянов даже вспомнил, что они назывались неонами).
Вот это да! Каким же нужно быть психом, чтобы такое сотворить?!
Он торопливо вернулся в директорский кабинет, сел на диванчик рядом с Изабель и твердо произнес:
— Я читал, что рыбы умирают легко, совсем не мучаются. И сейчас им уже все равно. Скажи, у вас тут есть холодильник?
— Да. Там, в подсобке, — махнула она рукой.
Полуянов подошел к холодильнику, открыл его. Ассортимент типично дамский: пирожные, конфеты, сладкий ликерчик. В качестве противошокового средства тоже сойдет.
Дима щедро налил полстакана, вернулся и строго велел Изабель:
— Выпей!
Та понюхала, отшатнулась:
— Это же спиртное! А я не пью. Зарок дала.
— На сегодня свой зарок отменяешь, — перебил ее Дима и повысил голос: — Делай, что я говорю. Ну?!
Удивительно, как влияет грубое слово на ранимые женские натуры. Изабель послушно выхлебала сладкую гадость. Закашлялась, зрачки расширились, и взгляд потеплел. Но голос, когда заговорила, звучал убито:
— Дим… Но ты ведь понял, что она меня специально изводит?!
— Что значит «специально»?
— Ой, ну почему же я дура такая, ничего объяснить не могу, — стукнула себя по лбу девушка. — Это типа послания мне, понимаешь? Узоры, все эти картины на диване. Они не просто так. Это фигуры из синхронного плавания.
— Что-что?
— Ну, помнишь, там такой цветочек был из рыбок — он называется «Витязь». Открытый поворот на 180°, шпагат вниз головой во время вращения… А круг назад, прогнувшись, — это «дельфин». Все точно по классификации!
— Ты занималась синхронным плаванием? — на всякий случай уточнил Полуянов.
— Ну… я вообще-то в сборную Москвы входила. В юниорскую, правда.
— А я думал, ты гимнастка.
— Да меня кем только не считают, — слабо улыбнулась Изабель. — Гимнасткой, акробаткой, фигуристкой. Я… я просто никогда особо не ашифи… не афишири… ну, в общем, не хвасталась своим спортивным прошлым. Да и нечем особо хвастаться. Сборная города, да еще второй состав. Ездили в основном по России, за границей только пару раз бывала. А потом и вовсе пришлось из сборной уйти.
— Понял. — Полуянов быстро соображал. — Но почему ты вчера про свое спортивное прошлое не сказала?
— А ты не спрашивал.
— Хорошо, — задумчиво произнес Полуянов, — спрошу сейчас. Бабу Леру свою ты оттуда, из спорта знаешь?
— Ну да. Она у нас ОФП вела. Много лет.
Ликер красавице пошел на пользу: глаза заблестели, тревожная складка вокруг рта разгладилась. Девушка даже обернулась на небольшое зеркальце, висевшее на стене, и ахнула:
— Господи, на кого я похожа! Сейчас, извини!
Бодренько вскочила с кресла, скрылась за дверью ванной.
А Полуянов пока продолжил единоличный мозговой штурм.
Итак, вчера красавице прислали фотографию мертвой тренерши — в вычурной позе. А следующим шагом стал разбитый аквариум. И снова художественное творчество с мертвыми телами. На этот раз, правда, не людей — рыбок. Фигуры из синхронного плавания, подумать только.
Изабель подозревает в своих бедах совладелицу салона Юлию Базанову. Но та утверждает, что вообще не знала, каким именно спортом занимается Изабель. Да и не стала бы никогда громить собственный салон.
Мститель — или мстительница — связаны со спортом? Как бы то ни было, он (или она) имел возможность — и явно не боялся! — фотографировать в морге. А здесь, в салоне, хладнокровно наблюдал, как задыхаются рыбехи, и потом компоновал их тельца в узоры.
Явный псих.
Но и Изабель ведет себя, прямо скажем, странно.
Как только она вернулась в комнату, Полуянов спросил:
— Почему ты оказалась в салоне? В пять утра?
— Ну… так получилось, — потупилась она.
— Ты не первый раз здесь ночуешь?
— Да нет, с чего ты взял?! Говорю тебе, случайно вышло.
— Все равно расскажи.
— Господи, да пожалуйста! Я на приеме была, в загородном доме, и думала, что ночевать там останусь. Но ближе к ночи выяснилось, что комнат на всех не хватает. Вот в Москву меня и отправили, потому что я одна не пила и могла машину вести. Но куда было ехать? В квартире-то моей — вы! Я и решила: пережду здесь, в салоне. Тут у нас и диван, и все удобства.
Наде Изабель, правда, сказала, что отправилась на свидание, но уличать красавицу Полуянов не стал. Просто поинтересовался:
— А что за прием, у кого?
— Ой, ну какая разница! — ощетинилась Изабель. — Один мой знакомый фотограф друзей собирал. Он где-то раз в месяц так делает. Кормежка, всякая развлекаловка. Ну, и какой-нибудь флэш-моб обязательно. Прикольный. В этот раз мы фруктами переодевались. Я клубничкой была. Со сливками. Фотки получились — вообще чума!
— И во сколько это ваше действо закончилось?
— В три ночи. Народ уже был никакой. Выпивки-то всегда полно. Я, хоть и не пила, устала жутко. Только и мечтала, как сейчас в постель упаду… а Золотой вдруг ко мне подходит, морда виноватая: «Изабель, народу, мол, слишком много, укладывать некуда. А выгонять нельзя — все пьяные. Может, типа, ты, трезвенница, выручишь? Домой спать поедешь?» Ну, я психанула, конечно, и уехала. Сюда. А тут такое…
— А сколько на приеме народу было?
— Я считала, что ли? Человек сорок, не меньше.
— И домой отправили только тебя?
— Так я же говорю, все остальные набухались. Ты ведь журналист, сам должен знать, как на светской тусовке пьют!
— А кто знал, что у тебя в квартире посторонние люди?
Изабель задумалась:
— Э… ну… многие. Я сразу, как приехала, про эту вашу пробную ночь рассказала. И все надо мной смеяться начали, что неизвестного кого в квартиру пустила.
— А кто знал, что ты поехала спать именно в салон?
— Ну… тоже многие, — потупилась девушка. — Они просто все начали насмехаться: мол, была у лисы избушка ледяная, у зайца лубяная. Смотри, Изабель, дождешься, тебя из собственной квартиры вообще выживут! Что я должна была отвечать?
— И сколько человек это слышало?
— Ой, я помню, что ли? Десять, может, двадцать. Вокруг меня всегда куча народа толчется.
— Хорошо, — сменил тему Полуянов, — когда ты приехала сюда, дверь в салон была заперта?
— Ты понимаешь, — смутилась Изабель, — когда я повернула ключ, мне вроде показалось, что замок слишком легко открылся. Но у нас он такой… символический. Поэтому я не встревожилась.
— А сигнализация?
— Да у нас ее нет, — вздохнула девушка, — не успели еще поставить.
— А почему ты именно мне позвонила? В пять утра? — пристально посмотрел на нее Дима.
— Ну, я подумала, — начала растерянно объяснять Изабель, — рыбок моих явно тот же придурок убил, кто фотографию бабы Леры прислал. А я про ту фотку только тебе рассказывала. Вроде как, получается, ты один и в теме. Слушай, а хочешь, я вообще тебя найму? Будешь моим частным детективом? За деньги?!
Прелестно! Просто прелестно!
Однако статья для «Молодежных вестей» и правда может получиться неплохой. В любом случае он уже здесь и глупо упускать эксклюзив, который сам идет в руки.
Полуянов извлек из портмоне фотографию Изабель — ту самую, что распечатала ему совладелица салона красоты, где мулатка сидит с мертвенно-бледным лицом и неестественно уложенными на подлокотниках кресла руками, и протянул ей:
— Ты не у этого фотографа, случайно, сегодня в гостях была?
— Дима! Ты просто гений! — воскликнула Изабель.
— Я знаю, — не стал скромничать Полуянов. Задумчиво добавил: — Значит, его фамилия Золотой… Давай, рассказывай все, что знаешь об этом типе.
Ключ повернулся, входная дверь скрипнула.
Митрофанова ахнула, торопливо вернула бумажку на место, захлопнула ящик, бросилась прочь из гостиной и на пороге комнаты едва не сбила с ног домработницу Истоминой.
— Здрасте, — растерянно пробормотала она.
— Здравствуй, здравствуй. — Тамара Кирилловна наградила девушку неласковым подозрительным взглядом. — И что ты тут делаешь, интересно? — Оглядела комнату вострыми глазками, констатировала: — В сервант лазила, сразу вижу. Зачем?
— Иг-грушки рассматривала… — смутилась Надя.
— Самое то занятие. Для шести утра, — хмыкнула женщина. — Кому другому рассказывай: игрушки она смотрела! В ящиках небось рылась. Да ладно, не отпирайся. Мне бы тоже интересно было. Лизка сама виновата, что чужих людей в квартиру пустила. Где она сама-то?
— А вы не знаете?
— Ну, это ведь Лизочка! Вечно у нее суматоха, пожар. Позвонила, перебулгачила меня посреди ночи, нагородила с три короба, что какие-то срочные дела, а тебя из квартиры некому выпустить, и попросила — тетя Тамарочка, выручай. А ты чего без мужика-то своего ночевать пришла?
— Да беда в том, что я пришла как раз со своим мужиком. С Димой, — горько вздохнула Митрофанова. — А Изабель ваша — в пять утра! — звонит и рыдает. Помогите, спасите. Помочь больше некому.
— И твой что, поехал спасать? — изумленно спросила экономка.
— Дима, во-первых, джентльмен, а во-вторых — журналист, — ответила Надя.
— Ну Лизка! — всплеснула руками женщина. — Ну негодница! — Взглянула на Митрофанову жалостливо и вдруг предложила: — Хочешь, я тебе кофе сварю?
У Нади ни малейшего желания не было оставаться в логове врага хотя бы лишнюю минуту, однако разум подсказывал: приглашение стоит принять.
— Пойдем, пойдем. — Тамара Кирилловна ласково приобняла ее за плечи, потянула за собой в кухню, усадила, захлопотала над джезвой. Споро, умело — не чета Изабель! — накрывала на стол, вздыхала:
— Нет, я, конечно, всегда знала, что Лизочка без царя в голове, но сегодня что-то вообще за гранью. Надя, ты на нее только не обижайся. Она хорошая. Просто привыкла, что мужиками может вертеть. А те — дураки! — нет бы рявкнуть, рот разинут и носят ей тапочки, будто собачки комнатные. Но Лизочка наша, не подумай, не гулящая какая-то. Просто у нее манера такая: любую проблему — даже крошечную — на других перевешивать.
— Но они с Димой едва знакомы! — возмущенно отозвалась Надя.
— Наверное, сегодня ей нужен был именно журналист, — вздохнула женщина. — А других кандидатов, кроме твоего милого, у нее под рукой не оказалось.
Тамара Кирилловна разлила по чашкам кофе, сердито шлепнула их на стол и добавила укоризненно:
— Но я и на мужиков удивляюсь! Почему они-то позволяют, чтобы из них веревки вили? Твой Дима просто послать ее, что ли, не мог?
— Она ведь в трубку рыдала! Мол, у нее беда и помочь совсем некому.
— Артистка, ох артистка! — поджала губы экономка. — А мне звонила — такая спокойная, даже веселая.
— Так, может, — ахнула Надя, — она просто все придумала? Только чтобы Диму вытащить?!
— Нет, нет, — тут же закудахтала Тамара Кирилловна. — Лизочка не такая! Специально интриговать не будет. Да и мозгов, между нами, у нее на это не хватит. Но ты, конечно, бдительность не теряй. Парня своего больше с ней не отпускай ни под каким предлогом, чего бы там ни городили. Сама-то Изабель соблазнять его не будет, но мужик — он ведь по натуре слаб. Начинает вроде просто помогать, а потом хоп! — сам не заметил, как втрескался по уши.
— А какое она вообще имеет право на посторонних людей свои проблемы вешать? — возмущенно проговорила Надя.
— Ну… — смутилась женщина, — девчонки посреди ночи на помощь не побегут, а мужчины у Лизочки сейчас не имеется.
— Да быть не может! — У Нади перед глазами тут же встали фотографии с мальдивскими объятиями.
— И зря не веришь. Это только со стороны кажется, будто красота — страшная сила. Но ведь баба — коли сама эффектная — и от своих мужиков будет требовать ого-го-го! Да еще отец девчонке голову дурил с самого детства: «Ты моя принцесса! Недоступная, неподражаемая! Только принцу тебя отдам!» А на трон, коли заберешься, слезать обидно. Еще и общаться с мальчишками ей негде было. С восьми лет в школе бывала от случая к случаю. Все по сборам каталась, а там одни девчонки. В общем, — грустным голосом подвела итог Тамара Кирилловна, — помыкать мужиками Изабель научилась, а пару себе так и не нашла.
— Неужели и не влюблялась никогда? — невинным тоном поинтересовалась Надя.
— Ах, да, ты ведь по ящикам рылась, фотки видала, — хмыкнула экономка. — Лизка с Юрием на Сейшелах целую пачку нащелкали. Там у них та-акая любовь была…
— И что? Чем все кончилось? — поторопила Надя. Она была бы чрезвычайно рада узнать, что писаный красавчик прекрасную мулатку подлейшим образом бросил. Да еще, очень желательно, в положении.
— Да грустно все кончилось, — вздохнула Тамара Кирилловна. — Два месяца назад умер Юрий.
— Отчего?
— Шок. Как это называется… атипический?
— Анафилактический?
— Во-во. Аллергия у него оказалась.
— На что?
— Тебе-то какое дело? Ты врач, что ли? — нахмурилась Тамара Кирилловна.
— Да нет, не врач. Мама просто медсестрой работала, много чего про медицину рассказывала.
— Ну а мне медицинские байки рассказывать некогда, — буркнула домработница.
Не слишком вежливо. Да и сочувственный, почти ласковый тон бесследно исчез. А Надя-то надеялась еще про отказ в возбуждении уголовного дела расспросить, узнать, в какую такую историю едва не влипла гражданка Истомина.
Однако ее чашка из-под кофе пуста и сварить новый Тамара Кирилловна не предлагает.
— Я тогда поеду? — поднялась Надя.
Домработница бросила взгляд на часы:
— Ну да. Семь утра, метро давно ходит.
Надя спустилась в новеньком лифте на первый этаж. Миновала идеальные почтовые ящики, ухоженные пальмы в аккуратных горшках. Попрощалась с вежливым старичком-консьержем, прошла по стерильно выметенному двору, увидела — в ста метрах! — станцию метро. И поняла, что все еще хочет — очень хочет! — жить здесь.
