Глава 15
Все оторвались от чемодана с книгами и оглянулись на голос.
Он принадлежал человеку, сплошь затянутому в черную кожу. Человек в коже был похож на херувима. Бледно-голубые глаза. Длинные светлые волосы. Точеные черты лица.
А в руках он держал короткий автомат.
Надя ни разу раньше не видела его лица – но по фигуре и одежде ей показалось: именно этот человек стрелял в них на крыльце дома Игрека.
Надя медленно поднялась с колен от чемоданов с книгами. Помимо явления человека в черном, диспозиция в комнате еще чем-то неуловимо переменилась. Она перевела взгляд на Пьера и поняла: чем. В руке лакей держал пистолет. Кажется, тот самый, из которого Дима отстреливался двумя часами ранее и который Пьер отобрал у него при входе в дом.
Лакей направлял оружие на тех, кто сгрудился у чемоданов: на Диму, Игрека, Надю. И на Полу.
– Всем на пол! – скомандовал по-русски белобрысый херувим. – Встать на колени, руки за голову!
Пьер немедленно продублировал то же по-английски: для Полы.
– Что ты делаешь, гаденыш?! – удивленно произнесла она. – Что ты творишь, Пьер?!
– На пол, мэм! Я сказал: на пол! – прокричал Пьер.
– Всем вниз! – заорал по-русски красавчик-блондин и неожиданно дал короткую очередь поверх их голов.
Пули просвистели над ними, ударили в потолок, осыпалась каменная крошка – и это было так страшно, что Надя стала медленно опускаться на колени. Ер примеру последовали остальные трое, включая Полу.
– Руки за голову! – прокричал русский блондин и сделал выразительный жест автоматом.
Все четверо подчинились.
Все не сводили глаз ни с безжалостного херувима, ни с преобразившегося Пьера.
И тут в гостиную вошел новый персонаж. Это был человек средних лет, с залысинами, в очках с сильными диоптриями. Глаза его под толстыми стеклами горели нехорошим огнем. В руке он тоже держал оружие.
Четверо пленников посмотрели на него.
– Боже мой, – пробормотал Игрек по-русски.
– Что? – спросил Дима.
– Кажется, я его знаю…
– И?..
– Это – мой заказчик. Хотя – тогда он был в парике и без очков.
– Я тоже его где-то видел, – ответил полушепотом Дима. – Где, не помню. Кажется, на фото.
Однако острее всех отреагировала на явление нового лица Пола.
– Это еще что за шуточки?! – проревела она с колен. – Стивен!! Это еще что за игра!
– Стивен! – тихонько ахнул Дима. – Да это же Стивен Макфарлин! Компьютерный гений. Муж Полы. Ее первый муж.
– Это не игра, Пола, – громко, медленно проговорил тип в очках. И повторил, покачивая головой:
– Совсем не игра.
Разъяренная миссис Шеви вскочила с колен и бросилась по направлению к нему. В тот же момент раздались два выстрела. Одна пуля ударила в пол прямо перед нею.
Другая просвистела у ее лица. Стреляли Стивен и русский херувим.
– На колени, Пола!! – прорычал Пьер.
– Тебе это так просто не сойдет, Пьер, – процедила сквозь зубы Пола, послушно, но с необыкновенной грацией опускаясь на колени. Лакей делано расхохотался. – И тебе тоже все припомнится, мой милый Стив.
– Да, черт возьми, это он, – тихо повторил Дима по-русски. – Стивен Макфарлин, первый муж Полы. Но как он оказался здесь?! Они разошлись с Полой пятнадцать лет назад!
– А сейчас, уважаемые дамы и господа, – произнес Стивен Макфарлин, – попрошу пару минут внимания. – Его тонкие губы раздвинулись в улыбке. – Как говорится, когда главный злодей выходит на сцену, скоро конец фильма. Однако прошу заметить, у нас не Голливуд. Совсем не Голливуд! У нас – жизнь. А жизнь не кино. Поэтому хеппи-энда не будет. И кто-то из вас вот-вот умрет. Скорей всего ты, Пола.
Он ткнул пистолетом в сторону миссис Шеви.
– О, Стив… – пробормотала та. – Зачем? Что я тебе сделала?
– И ты еще спрашиваешь, что ты мне сделала! – холодно усмехнулся он.
– Стив! – воскликнула миссис Шеви. – Да ведь все, что я делала в жизни, я делала для тебя! Я ведь спасла тебя тогда, двадцать лет назад, с тем черным парнем. Мы ведь любили друг друга! Я любила тебя, Стив!
Пола приподнялась, сделала два быстрых шага и бросилась к его ногам.
– Пола, не дви-гай-ся! – проговорил Макфарлин и отступил, продолжая целиться в нее.
– Ведь я тогда взяла всю вину на себя! Твою вину, Стив!..
– Да, взяла, – пробормотал Макфарлин. – Но…
– О, Стив! – перебила его Пола. Она быстро заговорила:
– Если б ты знал, как мне тогда было страшно! Тогда ты уложил в саду того чернокожего. А я сказала копам, что стреляла – я. Ты помнишь, Стив?!. Я вынула из твоих рук пистолет. Я отправила тебя в дом. Я осталась на месте преступления. Одна!.. А потом – уничтожила все следы, все улики. Все следы твоего заговора. Заговора, который выстроил ты. Чтобы убить своего брата. Меня судили тогда вместо тебя – и меня оправдали. Нас с тобой – оправдали!..
Пола, простирая руки к Стивену, говорила горячо, страстно. И с таким отчаянием в голосе, что господин Макфарлин отшатнулся и пробормотал:
– Спасибо тебе, конечно, Пола…
Надя наблюдала за этой сценой с изумлением. Она не понимала, что происходит. Пола говорила слишком быстро и взволнованно. Смысл ее слов ускользал от Надежды. На секунду ей показалось, что она смотрит голливудский фильм – фильм, который идет без дубляжа.
– О чем это они? – вполголоса, почти не открывая рта, спросил Игрек по-русски.
Дима тихо пояснил:
– Двадцать лет назад один чернокожий убил Джона, брата этого Стивена. Негра тогда тоже застрелили.
И Пола взяла вину за убийство чернокожего на себя.
А теперь оказалось: это он, Стивен, стрелял тогда в негра. Он организовал убийство собственного брата.
– Откуда ты знаешь? – спросила Надя.
– Читал, – пожал плечами Дима.
– Существенная деталь, – пробормотал Игрек. – Тех, кто ее знает, в живых не оставляют.
А Стивен в то самое время нагнулся к Поле и потрясал пистолетом перед ее лицом.
– Пола, Пола!.. – прокричал он. – Тебе ведь была выгодна смерть моего брата. Выгодна! И потому ты помогала мне!.. А потом с лихвой отплатила мне за свою помощь! Ты отобрала у меня самое дорогое, что у меня было. Мой "Макфайер". Мою фирму. Которую я – я! – придумал и создал!
– Фирму создавал не только ты. Но и твой брат. И я – тоже, – возразила Пола.
– Но главным был я! – прокричал Макфарлин, рубанув воздух рукой с пистолетом.
– Но мы начинали вместе… – настаивала Пола. – Вспомни, как мы радовались первым победам… И первым долларам на счету…
– Да! Я помню это. Но я помню и другое. Я помню, как меня тогда застукали со шлюшкой. Ты не простила, Пола. Ты тогда сразу потребовала развода. Я знаю, почему. Ты хотела отобрать у меня фирму. Мой "Макфайер".
Ты тогда шантажировала меня. Ты угрожала, что расскажешь – расскажешь всем! – кто на самом деле убил моего брата! Что мне оставалось делать? Я отдал тебе любимого ребенка – мою фирму. А ты – ты. Пола! – загубила ее. Мое детище. Мою компанию. Мой "Макфайер". Вот этого я тебе никогда не прощу!
– Стив! – простонала Пола, и на глазах у нее показались слезы. – Можешь мне не верить – но я все это делала для тебя. Да, я не могла тебя простить. Не могла больше быть с тобой. Но один, без меня, ты все равно не смог бы руководить "Макфайером". Ты гениальный программист, Стив, но ты не босс… По натуре не босс.
Ты бы пошел ко дну вместе со своей фирмой. А так – так у тебя появились деньги. Много денег.
– Это тебе нужны были деньги! – яростно воскликнул Макфарлин. – Мне нужно было только мое дело.
Моя фирма. А ты отобрала ее у меня. И загубила!.. Продала! Уничтожила на корню – так, что даже имени "Макфайер" не осталось!
– Я все это делала ради тебя, – твердо сказала Пола.
– Не верю я тебе! – воскликнул Макфарлин. – Не верю!.. – Он лихорадочно произнес:
– Но – ничего!..
Однажды я уже отомстил тебе. И это было приятно.
Очень приятно. Но… Но все же та месть, с Рупертом Вагнером, показалась мне не слишком сладкой, – он облизнул свои тонкие губы. – Не слишком вкусной. Хотя… Хотя – та месть была изысканной.
– Что ты имеешь в виду, Стив? – запрокинув внезапно побледневшее лицо, спросила, стоя на коленях, Пола.
Макфарлин усмехнулся:
– Ты, конечно, сама прекрасно знаешь, что ту ночь, в январе девяносто четвертого года, в Нью-Йорке, в "Риджент-отеле", твой жених Руперт Вагнер проводил не с тобой. Не с тобой спал тогда твой несостоявшийся муженек. Ты в тот вечер уехала на поздний обед с инвесторами. А Руперт решил устроить прощание с холостой жизнью. И пригласил в номер двух проституток. Это с ними, а не с тобой, он предавался садомазохистским забавам, глушил виски и нюхал кокаин. И проститутки выполнили свою задачу – довели старичка Вагнера до инфаркта!.. Им хорошо заплатили. А ты. Пола, после того как Вагнер столь скоропостижно скончался, сговорилась с администрацией отеля. Ты боялась скандала. И отель – боялся скандала. Вот вы и представили дело так, что не было никаких шлюх, что ты провела ту ночь в номере со своим женишком. И это ты с ним так необычно забавлялась… Правда, скандал все равно произошел, но ты не выдала ни себя, ни Вагнера. Ты стояла на первоначальной версии. И сведения о проститутках, проведших ночь с Рупертом, так и не всплыли… Знала бы ты, миленькая Пола, почему затянулся в ту ночь твой ужин с инвесторами! И кто подложил под твоего мужа тех двух шлюх.
И какие инструкции они обе получили. И – от кого…
– Нет, – прошептала миссис Шеви.
– Да! – торжествующе воскликнул Макфарлин. – Все это организовал я! Я, я!..
– О боже, – с ненавистью прошептала Пола. – Какая же ты сволочь…
– Не сволочней тебя, медовенькая, – усмехнулся .Стивен.
– Мистер Макфарлин! – вдруг произнес, стоя на коленях, Дима. – Это ваши с миссис Шеви семейные разборки. А при чем здесь мы? Мы, трое русских?.. – И добавил дурашливо:
– Может, мы пойдем?
– Сидеть! – внезапно гаркнул американец, и лицо его исказилось злобой. Он перевел пистолет на Диму.
Усмехнулся:
– Вы сами пришли к миссис Шеви. Вас сюда никто не звал. Вы сами сделали свой выбор… Ну, что ж, прекрасно. Вы оказались в нужное время в нужном месте. У вас есть мотив. И у вас есть повод…
– Мотив и повод – для чего, мистер Макфарлин? – тихо спросил Дима.
– Не надо меня перебивать! – раздраженно выкрикнул Стивен. И продолжил:
– Один из вас воровал в России книги. – Он ткнул пистолетом в сторону Игрека. – '""
Другой, – тычок оружием в Диму, – здесь, в Америке, охотился за ними. Преследовал жившего здесь, в имении, профессора Васина. Что ж! Вот вы книги и не поделили, решит полиция… Полиция обнаружит здесь замечательную мизансцену.
Макфарлин вдохновенно, словно режиссер на репетиции, обвел рукою гостиную и продолжил:
– На полу – пара чемоданов с книгами. Книгами, украденными в России. А рядом – тело хозяйки. – Он выразительно посмотрел на Полу, потом перевел взгляд на Игрека и добавил:
– А может, два тела. В том числе – один из тех русских, что нападал на миссис Шеви. А может, даже три тела. Или все четыре. Смотря, как я захочу.
И насколько точно мои друзья будут стрелять.
Макфарлин гулко захохотал.
– Теперь я понял, – тихо проговорил по-русски Дима, – почему сегодня Пьер вдруг надел перчатки.
– Да, у него мой пистолет, – также вполголоса ответил Игрек. – С твоими и моими отпечатками пальцев.
– Они инсценируют убийство Полы. И свалят все на нас.
– Даже если он нас не убьет, полиция вряд ли поверит нашему рассказу: что на самом деле случилось.
– Игрек, у тебя идеи есть?
– Пока нет.
– Значит, будем тянуть время.
– Да. Умереть всегда успеем.
– Эй, вы там, русские! – прокричал Стивен. – Хватит шептаться! Или я удалю вас из класса! – Он сделал в их сторону движение пистолетом, прокричал:
– Пуф, Пуф! – и захохотал над собственной шуткой.
– Извините, мистер Макфарлин, – смиренно произнес Дима. И спросил:
– Простите, но мы сгораем от любопытства: что происходит? Почему вы вдруг появились – здесь и сейчас?
Игрек смиренно добавил:
– Зачем вам русские книги? Я на вас работал, мистер Макфарлин. Согласитесь: поработал неплохо. И я хочу знать, зачем нужна была моя работа? Если вы решили меня убить – можете считать это моим последним желанием.
– Хочешь все знать? – проговорил, вдруг улыбнувшись, Макфарлин. – Хм. Похвальное желание. И мизансцена – как раз для Голливуда. Плохой парень вдруг начинает исповедоваться перед хорошими парнями. Разумеется, перед тем как распилить их бензопилой или бросить в раскаленный металл. Кстати, в кино, этом убогом порождении узколобых голливудских ублюдков, эти сцены мне всегда казались крайне не правдоподобными. Тем более что в фильмах в отличие от жизни побеждает добро. И в самый нужный момент появляется полиция…
Надя бросила взгляд на обоих прихвостней мистера Макфарлина. Пьер глумливо улыбался, бросая плотоядные взоры на Полу. Русский херувим, кажется, мало что понимал в речах своего господина, но тоже усмехался, направляя на пленников автомат.
– Правда, сейчас., – продолжил очкарик, – когда мне самому довелось оказаться в шкуре, так сказать, злодея, я стал понимать: зачем они вдруг исповедуются перед лицом своих жертв. Ведь преступление, если оно задумано и выполнено талантливо, – красиво. Очень красиво! Оно является актом творчества. Некой инсталляцией, хеппенингом. И чем талантливей творец – тем совершеннее его преступление. А всякий творец гордится созданным им произведением искусства. Сотворенной им красотой. И преступлением – в том числе. Однако кому этот творец (по меркам глупого большинства – преступник) может поведать о своей гордости? С кем поделиться красотой своего замысла? Перед кем похвастаться совершенством исполнения? Не перед полицией же! Не перед прокуратурой или присяжными! – Стивен Макфарлин рассмеялся, довольный собственной остротой, и продолжил:
– И кто сможет лучше оценить всю дерзость замысла и масштабность исполненного, как не случайные свидетели, сообщники или жертвы преступления?
Надя не все понимала из высокопарной, уснащенной сложными оборотами речи первого мужа Полы. Но, глядя на его самовлюбленное лицо, горящие адским пламенем глаза, она понимала, что этот человек – опасный маньяк. Вдвойне опасный, потому что он – умный и хитрый. И втройне – потому что у него в руках пистолет.
– Раскрывать все тайны жертвам – глупо, – продолжал Макфарлин. – Но… Но очень сладко. Тем более – о сегодняшнем дне в Тетради Судеб записано: "Пророк заявит ближним о себе…" Но кто такой Пророк? Я, я? А кто – ближние? Мои друзья. И вы. Значит, поступим так, как велит Тетрадь Судеб!
"Он все-таки – законченный псих!" – подумалось Наде.
– Время у нас есть, – заявил Стивен, – посему я решил явиться перед вами в подлинном обличье. Продемонстрировать свое величие и гениальность.
Надя внимательно глянула на Макфарлина. Тот говорил очень серьезно, без доли самоиронии. Испарина выступила на его высоком лбу. Он упивался своей ролью.
– Обратимся к предмету, ради которого мы здесь собрались. – Макфарлин указал пистолетом на чемоданы. – Думаете, все дело в книгах? Книгах – во множественном числе? Нет! Неверно! Мне нужна была книга – в единственном числе. Одна книга. Одна рукопись.
– Зачем тогда я мучился? – спросил Игрек. – Тяжесть-то какая!
Макфарлин усмехнулся:
– А это было прикрытие. Дымовая завеса. Среди десятка исчезнувших томов – известных, дорогих, редких томов! – никто не заметил пропажи одной-единственной рукописи. Никем не описанной, никому не известной. Я на это и рассчитывал. Так оно и случилось. Главного сокровища здесь, в этих чемоданах, как раз нет. Нет одной-единственной рукописи. Тетради Судеб!
– Тетрадь графа Потоцкого, – прошептал по-русски Дима.
Игрек еле заметно кивнул.
– Вы спросите, друзья мои: откуда я узнал о ее существовании? – продолжил с пафосом Макфарлин. Он все больше упивался собственным рассказом. – Откуда выведал о ее исключительной ценности? Да будет вам известно, господа, я много читаю. Очень много. И я давно ждал чего-нибудь подобного. Давно! И о той Тетради, – почтительно выделил два последних слова американец, – я узнал из статьи в "Амэрикен Славик энд Ист Ероупен Ревью". Есть у нас такой журнал. Научный журнал. Статья была написана русским ученым Фоминым…
И я…Да…
Макфарлин прошелся по гостиной, поигрывая пистолетом. Он слегка задыхался. Упоение собой переполняло его. Слова распирали его.
– Историк Фомин упоминал о рукописи русского графа Потоцкого. Этот старый русский граф… Он предсказал кончину собственной жены. Смерть своей дочери от родов… А главное – даже дату битвы русских с. Наполеоном… Это очень, очень интересно, сказал я себе.
И занялся этим делом. Дальше все шло как по маслу.
Сам господь помогал мне. Я связался с автором статьи в "Ревью", этим русским ученым Фоминым, по электронной почте. Я дал ему задание: найти архив графа Потоцкого. Найти для меня тетрадь с его предсказаниями.
И мистер Фомин нашел для меня эту рукопись! Нашел в русской библиотеке, за изрядное вознаграждение. Впрочем, вознаграждение показалось изрядным только русскому… Русские сидят на сундуках с золотом – но ленятся поднять его. Они предпочитают клянчить доллары у нас, американцев!
Пьер – и, главное, отчего-то красавчик-блондин – одинаково высокомерно усмехнулись. Полуянов открыл было рот, чтобы сказать что-то резкое, но Игорь еле заметно толкнул его локтем в бок: не встревай!
– Так и с рукописью Потоцкого! – продолжил вещать Макфарлин. – Настоящий золотой слиток! А она валялась, никому не нужная, никого не интересующая, в фондах московской исторической библиотеки. Я просто был обязан ее оттуда изъять! Но это не все. Нет, далеко не все! Тетрадь графа Потоцкого должна была не просто достаться мне. Я не мог допустить, чтобы кто-то другой ее видел, читал, копировал! Иначе этот другой стал бы обладателем того же знания, что я! Тетрадь должна была исчезнуть из библиотеки. Бесследно исчезнуть. Но ее читал этот русский историк Фомин. Поэтому, – усмехнулся Стивен, – ему пришлось умереть.
Об этом позаботился мой русский друг, прекрасный помощник – Коля…
Он кивнул на херувимчика со жвачкой. Тот, заслышав свое имя, приосанился и заулыбался.
– Позволю себе заметить, сэр, – почтительно сказал Пьер, – не слишком ли много эти русские узнают?
– Кончить их, и дело с концом, – с ужасным английским акцентом предложил херувимчик Коля.
– Им все равно никто не поверит, – пренебрежительно махнул рукой Макфарлин. – Даже если мы кого-нибудь оставим в живых.
Он воодушевился и с очевидным удовольствием продолжил:
– Коля со своими русскими подручными ловко и относительно недорого устранил историка Фомина. Прямо в самом центре Москвы!..
– Значит, дело в "русском Нострадамусе", – еле слышно прошептал Дима. – Боже, какой этот Стивен псих!
Макфарлин гордо оглядел вынужденных слушателей.
Пола сидела неподалеку от его ног, склонив голову Ее черные волосы струились, скрывая лицо. Похоже, она плакала. Игрек и Дима слушали, тоже опустив головы и полуприкрыв глаза. Со стороны казалось, что они молятся – но Надя втайне надеялась, что они, напротив, продумывают план побега. Русский херувимчик держал их, всех троих, на мушке. Судя по всему, он мало что понимал из того, что говорил Макфарлин, и тупо жевал жвачку. Пьер не отводил свой пистолет от Полы и скалил зубы с радостным вожделением.
Макфарлин выспренне продолжил:
– После того как я выяснил местонахождение тетради и Коля ликвидировал мистера Фомина, настал ваш черед, сэр. – Макфарлин кивнул в сторону Игрека. – Я не мог доверить интеллектуальную часть работы такому простому парню, как Коля. До меня, мистер Старых, дошли известия о вашем уме, авантюрности, хитрости и порядочности (пусть кому-то покажется странным такое сочетание черт в одном человеке – но не мне!..). К тому же вы были русским и превосходно знали Россию. Потому я выбрал вас на главную роль. Вы получили аванс и список нужных мне книг. Что ж, вы, господин Старых, справились со своей миссией в Москве замечательно.
Нашли себе прекрасную помощницу. Быстро доставили мне книги и бумаги. Я искренне, искренне вам благодарен…
– Я бы пожал вам руку, мистер Макфарлин, – усмехнулся Игрек, – но не привык делать это, стоя на коленях.
– ..Итак, тетрадь графа Потоцкого наконец оказалась в моих руках, – не обращая внимания на реплику Игрека, продолжал токовать первый муж Полы. – А далее на сцену выходил любитель мальчиков, профессор русской филологии Васин. (Его порекомендовал мне, как прекрасного знатока русского и английского языка, тот самый автор статьи, безвременно погибший историк Фомин.) Я пригласил Васина в Америку – и он, в моем охотничьем домике в Монтане, сделал огромную, сложнейшую, интеллектуальную работу. Он перевел для меня рукопись графа Потоцкого. Перевел – и дал подробнейшие толкования к тексту. Я щедро вознаградил его за труды. Больше профессор Васин был мне не нужен. Не нужен ни он, ни прочие манускрипты из русской библиотеки. Еще не хватало, чтобы мое имя связали с похищением в Москве! И я… Я подарил профессора и книги тебе, Пола.
– Подонок, – прошептала миссис Шеви, вскинув голову. Глаза ее были заплаканы, но в них отражались презрение и ненависть.
– Давай, давай, рычи в бессильной злобе, – усмехнулся Макфарлин. – Я знал, что ты, Пола, благодаря своему русскому происхождению и любви в России, клюнешь на ту приманку, которую забросил тебе мой приятель. И ты клюнула!.. Конечно, главной моей целью было – заполучить рукопись графа Потоцкого. Но попутно, между делом, я хотел подставить тебя, моя милая Пола…
Что ж! Именно поэтому русский историк Фомин отыскал для меня в московской библиотеке записки некоего полковника Шевелева. А вы, мистер Старых, украли согласно моему списку в числе прочих рукописей и эту тетрадь.
Я знал тебя, Пола. И знал твои увлечения. В том числе – Россией. Разве ты отказалась бы от возможности прочесть воспоминания собственного русского пращура, полковника Шевелева! И ты, конечно же, не отказалась. Так профессор Васин, с тетрадью Шевелева и со всеми прочими украденными рукописями (я ему их подарил), оказался в твоем доме…
– Сумасшедший мерзавец, – устало сказала миссис Шеви. – Ты мог бы просто меня убить.
– Э-э, нет, – засмеялся Макфарлин. – Когда человека просто убивают, не страдает его репутация. Наоборот, в глазах окружающих он становится кем-то вроде мученика. Я не стану дарить тебе такую судьбу. Тебя ждет нечто более неприятное…
У Нади затекли закинутые за голову руки. Колени горели. И тогда она потихоньку опустила руки, и медленно переместилась на корточки. То ли надзиратели были упоены собственной властью над пленниками, то ли их заворожил пафосный голос Макфарлина – но они не обратили внимания на Надины перемещения. Вскоре, как она заметила, ее примеру последовали и Дима, и Игрек.
Солнце уже свалилось за противоположный берег бухты. Надвигался вечер. В огромных окнах стремительно серело.
– Пьер, включите, пожалуйста, свет, – мягко попросил Макфарлин.
– Свет, – негромко сказал Пьер. Тут же вспыхнули невидимые лампы. Похоже, сенсоры были настроены на звук его голоса. – Больше, – скомандовал Пьер. Света прибавилось.
– Кстати, пару месяцев назад, – заметил Макфарлин, – я перекупил у тебя Пьера. Верность хороша, когда сопровождается звоном монет, Пола. Когда монеты бренчат в кармане недостаточно звонко, даже самый преданный слуга начинает посматривать на сторону…
Пьер ухмыльнулся.
Макфарлин с еще большим жаром продолжил:
– Итак, профессор и рукописи были в доме у Полы.
Пьер – на моей стороне. И вот тут я совершил, как мне представляется теперь, ошибку. Среди моих знакомцев числится один работник российского консульства в Степлтоне – разумеется, сотрудник ФСБ, как и все российские дипломаты. И вот я слил ему информацию о том, что в доме у миссис Шеви находится русский филолог. А также – рукописи, похищенные в московской библиотеке. Честно говоря, я ждал от русских более эффективной реакции. Какие-нибудь ноты, протесты или совместные полицейские рейды… Но, видимо, русское Кей-Джи-Би совсем одряхлело. Как у старого льва, у него сточились когти и зубы. Сюда прислали одного этого мальчонку, – Макфарлин кивнул на Полуянова. – А он вообразил себя Джеймсом Бондом и совершал рейды в твою. Пола, постель…
"Вот оно, – подумала Надя. Сердце у нее упало. – Теперь все ясно. Все определенней некуда. Дима действительно спал с ней. Какая же он сволочь!"
Выражение лица Полуянова при этом сообщении не переменилось. Глаза были по-прежнему полузакрыты.
Губы плотно сжаты. По щекам ходили желваки.
"Хотя какая разница, с кем он спал, когда нас все равно всех убьют, – подумала она. – Нет, разница есть: так бы я умирала с мыслью, что меня кто-то любит".
А Макфарлин все продолжал свой бесконечный рас, сказ. Надя уже с трудом понимала его высокопарную речь.
– ..Право, лучше бы я просто позвонил в американскую полицию. Или в ФБР. Было бы куда действенней…
Ну а все дальнейшее объясняется очень просто, – Стивен неожиданно зевнул. – Ясное дело, что после всего, что узнал профессор Васин, жить ему было нельзя. Наш дорогой Пьер навел на него моего безотказного Николая. Что ж. Бац, бац – и одним светочем российской науки стало меньше… Ах! Мне бы очень хотелось повесить это убийство на тебя. Пола. Жаль, не удалось. Пока не удалось. Впрочем, возможно, полицию еще привлекут детали этого преступления. Например, то, что покойный Васин в последние дни жил в твоем доме…
И репутация миссис Полы Шеви будет снова, как в случае с Рупертом Вагнером, осквернена – на этот раз посмертно.
– А зачем вы убили Дарью Михайловну? – вдруг выкрикнул Полуянов.
– Дарья?.. Михайлова?.. – растерянно переспросил Макфарлин.
– Сотрудницу московской библиотеки, – хмуро пояснил Игрек. – Мою помощницу.
– А, русскую библиотекаршу… – припомнил американец, как нечто далекое и второстепенное, вроде мухи.
И с некоторым даже недоумением пояснил:
– Ее, Дарию, могли арестовать. И кто знает, что бы она наболтала в подвалах Лубянки.
– Кто убил Дарью Михайловну? – выкрикнула Надя.
– Коленька, – отмахнулся Макфарлин. – Точнее – его люди.
– Этот Стивен – полный псих, – прошептал сквозь зубы Игрек по-русски. – Человеческая жизнь для него ни черта не значит. – Потом добавил:
– Иду ва-банк. – А дальше продолжил уже по-английски:
– Мистер Макфарлин! Вам нет никакого смысла нас убивать. Дело в том, что пресловутая тетрадь Потоцкого во время ограбления, как вы помните, побывала и в моих руках…
– Да, – равнодушно сказал Макфарлин. – И поэтому я планировал, что вы тоже умрете.
– И очень напрасно, – заявил Игрек. – Потому что уже тогда, в Москве, я понял, какую ценность представляет рукопись графа Потоцкого. И я сделал с нее копии.
Они сейчас хранятся в надежных местах. И если хотя бы один волос упадет с моей головы – или моих друзей, – эти копии, с соответствующими пояснениями попадут в полицию и в редакции газет.
– Ну и пусть, – махнул рукой Макфарлин. – Теперь это не имеет никакого значения. Во-первых, потому, что я уже расшифровал рукопись. Я подобрал к ней ключ.
И теперь я знаю, насколько сложно это сделать. Мне это удалось. Потому что я – это я! В моем распоряжении были самые мощные компьютеры в Америке, самые лучшие математики и программисты в мире – разумеется, никто из них не догадывался о конечной задаче. И, наконец, работу коллектива организовывал и направлял – я. А так как вряд ли хоть один человек на Земле может сравниться со мной по объему знаний и аналитическим способностям – никто больше не сумеет пройти моим путем. Ни за что!
– Тоже блефует? – спросил, – почти не открывая рта, Полуянов.
– Похоже, нет, – вполголоса отвечал ему Игрек.
– Зачем же вы тогда всех убивали?! – пораженная, выкрикнула Надя по-английски. – Дарью Михайловну, Васина, Фомина?
– Это вынужденный процент случайных жертв, – безразлично махнул рукой Макфарлин. – Лес рубят – щепки летят.
– А если мой рассказ, – твердо произнес Игрек, – об ограблении в Москве появится в американских газетах?.. И о вас будут говорить как о заказчике? Как вам такая перспектива?
– А кто вам поверит? – усмехнулся Макфарлин. – Вам, грабителю? Вам, наемнику? И, наконец, убийце?..
– Убий-це? – протянул Игрек.
– Ну да, – спокойно пояснил американец. – Человеку, который застрелил Полу Шеви.
– О боже! – воскликнула Пола.
– Я попробую с другой стороны, – прошептал по-русски Дима. – Надо еще потянуть время. Может, что-нибудь придумаем. – И выкрикнул громко по-английски:
– Мистер Макфарлин! Так что было в той тетради графа Потоцкого? Что нас, то есть все человечество, ждет? Уж скажите нам, перед смертью-то!
– Вы все равно ничего не поймете, – высокомерно заявил Макфарлин.
– Этот парень – профессор математики, – указал на Игрека Полуянов.
– Думаете, этого достаточно? – усмехнулся компьютерный гений. И устало обратился к слуге:
– Давай, Пьер, кончать с ними.
– Нет, вы объясните! – выкрикнул Дима. – Мы попробуем понять. Ведь вы же гений. А гении обычно все излагают ясно и просто.
Макфарлин усмехнулся. Похоже, Димины слова о том, что он – гений, он принял за чистую монету. Похоже, сам американец в своей собственной гениальности не сомневался.
– О'кей, – сказал он, ухмыляясь. – Главным было – определить соответствие события, описанного в Тетради Судеб, конкретной точке на временной прямой. Затем – интерполировать кривую событий. А после – экстраполировать полученную функцию за пределы текущего момента времени, в будущее. Ну, вам все ясно? – спросил он высокомерно.
Надя не поняла ничего. Однако Игрек заинтересованно, словно коллегу на симпозиуме, спросил:
– А как вы отыскали соответствие события точной дате? Я, кстати, определил одно. "Золоченый ковчег с ледяною горою столкнется…" – это, несомненно, о "Титанике". Четырнадцатое апреля тысяча девятьсот двенадцатого года. Но по одной точке кривой не построишь.
Как вы определили другие точки?
– Другие? – обидно засмеялся Макфарлин. – У вас, говорят, мистер Старых, феноменальная память. Помните другую строчку из Тетради, всего одну: "Да, вся Вселенная как карт колода…"
– Да, помню.
– Это о чем? – надменно вопросил Макфарлин.
Старых ответил кротко:
– Не знаю.
– Это, – ухмыльнулся Макфарлин, – мой юный друг (хотя Игрек был лишь немногим его моложе), речь идет о пятом международном Сольвеевском конгрессе.
Если помните, тогда состоялся знаменитый спор между Эйнштейном и Бором. Спор о принципе неопределенности Гейзенберга. О том, вероятностна ли в основе своей Вселенная… А не припомните ли, мистер Старых, когда сей конгресс состоялся?
– Не припоминаю, – признался Игрек.
– В одна тысяча девятьсот двадцать седьмом, – надменно произнес Макфарлин. – В октябре. Прошло пятнадцать лет со времен гибели "Титаника". Плюс полгода.
У Нади заболела голова. Она мало что понимала из разговора Макфарлина с Игорем. "Нашел время вести ученые споры… – с раздражением подумала она об Игреке. – Лучше бы подумал, как нам отсюда выбраться".
Пока продолжался высокоумный диалог, Надя посматривала по сторонам. Задумывалась: что их ждет.
И получалось, что ничего хорошего.
Надя прикинула: можно ли схватиться со стражниками и победить. Или – убежать. И получалось, что шансов нет. Они втроем, с Димочкой и Игорьком, находились возле чемоданов с книгами. Правда, они уже не стояли на коленях, а, пользуясь попустительством Пьера и Николая, сидели на корточках. И руки не держали за головой. Но что это давало?
Надя оглянулась. Окно было далеко за их спинами. За стеклами стало совсем темно. Видна россыпь огней на противоположной стороне бухты и пара пульсирующих маяков. Нет, до окна не добежишь, не выпрыгнешь. Тот же Коленька срежет очередью.
Входная дверь тоже далеко, и путь к ней преграждают трое вооруженных людей. Правда, Макфарлин увлекся рассказом, жестикулирует своим пистолетом – но двое других, Пьер и Коленька, неотрывно держат пленников на мушке. Ноги у Нади затекли от долгого сидения в неудобной позе.
– Я хочу встать, – простонала Надя по-английски. – У меня все болит… И еще я хочу в туалет…
Пьер, как ей показалось, участливо посмотрел на нее, затем вопросительно – на Макфарлина.
– Пусть стоит, как стояла, – равнодушно, словно речь шла о кукле, бросил очкарик. Досадливо спросил Игрека:
– А помните ли вы другую строчку графа Потоцкого? Всего одну? "Железно-красной стала Волга…"?
– Помню, – твердо сказал Игрек.
– И?.. – снисходительно усмехнулся Стивен. – Ведь Волга – это, кажется, ваша, русская река?
Игрек не ответил. Макфарлин пояснил:
– Сталинградская битва. Помните о такой? Тысяча девятьсот сорок второй год. Апрель. Ровно тридцать лет от гибели "Титаника". И пятнадцать лет минус полгода от времени Сольвеевского конгресса. А дальше? Что случилось ровно через пятнадцать с половиной лет после Сталинграда?..
– Октябрь пятьдесят седьмого, – незамедлительно ответил Игрек. – Первый спутник.
– Именно! – вскричал Макфарлин. – Именно! И об этом событии тоже есть упоминание в Тетради Судеб!
– "Камень пущен пращою Давида, – медленно продекламировал Игорь. – Никогда не изведает тверди".
– Ну, слава богу! – воздел руки Макфарлин. – Сам догадался! Прошло пятнадцать лет со времени Сталинградской битвы! И тридцать лет – со времени спора о неопределенности! И сорок пять лет – после гибели "Титаника"! У нас уже есть четыре точки на временной плоскости! Четыре! И по ним можно строить кривую!
Вести интерполяцию! А в результате получается почти идеальная синусоида с периодом около пятнадцати лет!
Кстати, на эту кривую великолепно ложится еще один стих из тетради графа Потоцкого. А именно: "Вавилон содрогнется, над обломками башни рыдая…" Неужто не ясно, что это – об одиннадцатом сентября две тысячи первого года? О катастрофе в Нью-Йорке? О рухнувших башнях Всемирного торгового центра?.. И, прошу заметить: со времени гибели "Титаника" прошло без малого девяносто лет! Или – шесть раз по пятнадцать!.. А ведь в Тетради есть и другие, дополнительные, вспомогательные точки – надо только знать историю и уметь читать!
И – уметь считать! И идти все дальше, дальше!.. Можно экстраполировать кривую в бесконечность! И там, в будущем, в двадцать первом, в двадцать втором веке, по этой кривой можно определять все новые и новые события – увиденные, предсказанные гениальным русским провидцем: эпидемии, войны, катастрофы! Научные свершения, подвиги, революции!.. И их теперь буду знать – я! Я один! Я буду владыкой будущего! И, значит, – властелином мира!
Стивен Макфарлин воздел руки. Его лицо стало вдохновенным, помолодевшим. В глазах светился сумасшедший огонек.
– Все – бред, – твердо глядя в глаза Макфарлину, вдруг с удовольствием произнес Игрек. – Не теория, а сплошные натяжки.
– Что-о? – проревел Макфарлин.
Тут Надя поняла, с какой целью затеял Игрек беседу с сумасшедшим американцем. Он хотел вывести Макфарлина из себя. Вывести из себя, заставить нервничать.
Однако игра эта могла оказаться смертельно опасной – ведь у гения-психа пистолет плюс двое вооруженных помощников.
Надя увидела, как сидящий на корточках Игрек подался вперед. То же движение как по команде повторил и находящийся рядом Дима. "Они, кажется, собираются кинуться на них… – пронеслось у Нади в голове. – Но это самоубийство!.. И что делать мне?"
– Ты, Макфарлин, ненормальный, – спокойно произнес Игрек. – Твой граф Потоцкий – сумасшедший, с его дикими пророчествами. А ты – еще больший псих, потому что веришь ему.
– Хватит!! – заорал Макфарлин. – Заткнись!
– Исключительный по безумию бред, – со вкусом поддержал товарища Дима.
– Вы мне надоели! – Стивен подбежал к друзьям, замахнулся рукой с пистолетом. – Надоели – все! Проклятые русские! Вы умрете! Все!! – Его крик отразился от стен, потолка, вернулся эхом.
Через секунду он, казалось, успокоился. Остановил свой кулак, уже готовый обрушиться на голову Димы, отошел и сказал тихим голосом:
– Давай, Пьер, стреляй. Первую пулю – ей. Твоя драгоценная Пола заслужила.
Пьер послушно поднял пистолет. Наставил на Полу.
– Что ты делаешь, Пьер?! – вскричала с пола миссис Шеви, разводя руки, как бы желая обнять его. – Ведь ты убьешь меня, Пьер! И ты больше никогда не увидишь меня!..
Пистолет в руке Пьера задрожал.
– Ты не увидишь меня, Пьер! Ни глаз моих, ни рук моих, ни волос!.. Меня закопают в землю, Пьер! Ты никогда не сможешь даже прикоснуться ко мне! Никогда!..
– Пьер, стреляй! – возвысил голос Макфарлин.
Пистолет ходуном ходил в руке Пьера.
– Пьер, он ведь рано или поздно убьет и тебя! – прокричала Пола. – И тебя – тоже! Ты разве не видишь: он сумасшедший, Пьер!
И тут прогремел выстрел.
Надя инстинктивно бросилась лицом вниз, на теплый дубовый пол.
Но за долю секунды до того, как упала, она сумела заметить: Пола жива и невредима. Она по-прежнему стоит на коленях и удивленно смотрит на Пьера.
И еще успела увидеть Надя: голова Стивена Макфарлина отчего-то вдруг дернулась как от сильного удара.
А тело его стало заваливаться навзничь.
И еще в короткое мгновение, перед тем как упасть, она увидела: Пьер, выронив пистолет, бросается перед Полой на колени. А русский красавчик растерянно поворачивает автомат в его сторону. Игрек что-то выхватывает из-за пазухи. В его руке появляется пистолет. Херувим дергает свой автомат обратно, в сторону русских пленников…
Все эти события запечатлелись в мозгу Надежды разом, будто они происходили одновременно – да так, наверное, и было.
А дальше… Дальше Надя уже ничего не видела, потому что, повинуясь инстинкту самосохранения, она закрыла обеими руками голову и постаралась вжаться в пол.
Но… Она слышала – она все хорошо слышала.
Слышала, как прогремела короткая автоматная очередь. Слышала и удары пуль, попавших, кажется, в окно.
И тут же – раздалось еще два выстрела. Совсем рядом с нею.
А потом – дикий, безумный выкрик. И – шум падения тела.
На фоне звуков выстрелов Надежда все время слышала плачущий голос Пьера:
– О, Пола! О, прости меня! Видит бог, я не хотел!
Я заигрался с ними! Я хотел войти к ним в доверие. Я не успел доложить тебе, моя госпожа! Они опередили меня!
Они поймали меня сегодня! Они заставили меня!.. Прости!..
Потом всхлипывания Пьера перекрыл спокойный голос Игрека:
– Все кончено.
Надя подняла голову и увидела следующую картину.
Выпустив пистолет, на полу, запрокинув голову, неподвижно лежит мистер Макфарлин. Вокруг его шеи на паркете разливается кровь.
Дима стоит рядом с Игреком. Тот, морщась, держит в руке опущенный книзу пистолет. У ног друзей лежит одетый в черную кожу херувим. Лица красавчика не видно, но отчего-то не возникает сомнений, что он – мертв.
– Откуда? – коротко бросает Дима, кивая на Игреково оружие.
– У настоящих мужчин всегда два пистолета, – усмехается Ифек.
А Пола стоит неподвижно, выпрямившись во весь рост.
У ее ног скорчился на коленях Пьер. Его лицо уткнулось в колени Полы, руки обнимают ее бедра. Его плечи сотрясаются от рыданий.
Пола легонько ерошит волосы Пьера и приговаривает:
– Все хорошо, Пьер. Уже – все хорошо. Все кончилось.
