Глава 10
Надя и Дима
Надя не захотела встретиться «где-нибудь в городе». И ждать, пока Полуянов «разгребется с делами», тоже не пожелала. Приехала прямо в редакцию – зареванная, несчастная, с покрасневшим носиком. Потребовала запереть кабинет – и первым делом выпалила:
– Как вы можете так поступать?
– Кто – «мы»? – не понял Полуянов.
– Вы, журналисты, – с укором сказала Надя.
И, всхлипывая, поведала Диме об атаке «акул пера», имевшей место у исторической библиотеки.
– Так ведь нельзя! – повторяла она. – Ведь на меня все, все смотрели! И коллеги, и читатели! Сам директор вышел! Что теперь обо мне думать будут!
– Они – свиньи, – немедленно предал собратьев по цеху Полуянов.
– А потом я еще вспомнила, что Машка про газету какую-то желтую говорила, – снова прослезилась Надя. – Сейчас купила… Вот!
Она гневно швырнула на стол бульварный листок. Дима краем глаза просмотрел статейку: обычный разухабистый стиль. Коллаж: напряженное Надино лицо (видно, журналисты ее паспортную фотографию раздобыли), а рядом – пистолет с дымящимся дулом. И заголовок соответствующий: «Двойное дно сотрудницы библиотеки».
– Я впервые порадовалась, что мамы на свете нет, – тихо произнесла девушка.
Дима нахмурился – коллеги из желтой газетки явно перестарались. Впрочем, на то они и бульварные. Получили милицейский пресс-релиз и переработали его по собственному разумению.
– И что же мне теперь делать? – жалобно взглянула на Полуянова Надюша.
Над тем, как помочь бедной Наде, Дима думал уже битый час. Но понял пока только одно: совет «забыть и забИть» в данном случае не прокатит.
Подсказать ей, чтобы опровержения требовала? Долго, муторно и почти бесполезно. Факты-то против нее, журналисты особо и не наврали – Надя действительно получила роль в рекламе безо всякого кастинга, и труп Марата – тоже первой обнаружила она… Да и потом, кому, как не Диме, знать: грош этим опровержениям цена. Разве обратят читатели внимание на крошечную заметку нонпарелью?.. Зато «про двойное дно» сотрудницы исторической библиотеки запомнят надолго.
– Уехать бы тебе, Надька, – тоскливо произнес Дима. – Прочь из Москвы, сюда я больше не ездец…
– Спасибо за совет, – пожала плечами Надежда. – Только с меня подписку о невыезде взяли.
– Да плевать на подписку, – хмыкнул он. – И потом: я ведь не на самолете тебе лететь предлагаю. Вон, у меня дача пустует, в роскошном месте. Воздух, цветочки, сосновый бор. И паспорта никто не потребует. Сам бы там жил – да работать надо.
– Помню я это «роскошное место», – хмыкнула Надежда. – Одни комары да алкаши.
«Хорошо, что язвить начала, – обрадовался Дима. – Значит, успокаивается».
– Пусть алкаши – зато газет там, в деревне, точно не читают.
– А меня и по «ящику» сегодня покажут. И по радио пропесочат.
«Неужели опять заревет?»
Но Надя не заревела. Наоборот – подобралась, поджала губы и вдруг сухо спросила:
– А больше ты мне ничего не предложишь?
«На совместную жизнь намекает? Что ж…»
И он великодушно предложил:
– А хочешь – перебирайся ко мне? Под мое раскидистое крыло. С меня – охрана, с тебя – борщи.
Надя радостно улыбнулась, глаза сверкнули.
«Ох, не влипнуть бы, – мелькнуло у Димы. – Хватит ли сил потом выгнать?»
Но девушка, против всех ожиданий, только покачала головой:
– Спасибо, Дима, но – нет. – И, с легким укором, добавила: – Вообще-то я надеялась, что ты мне другое предложишь…
– Руку и сердце, что ли? – ляпнул Полуянов.
– Нет, твоей руки мне не надо, – с легким даже ужасом отказалась Надежда, и Дима мысленно поставил ей «пятерку» – за актерское мастерство.
А Надя жалобно взглянула на журналиста и спросила:
– Ты разве не хочешь сам расследовать это дело?..
– Я?!
Об этом Дима тоже думал. И, в общем-то, даже этим делом занимался. Только уж больно удручающими выглядели результаты… Соня – убита. Илья – погиб. Марат – убит. Единственный оставшийся в живых фигурант – казиношник Черкашин – встречи упорно избегает. А Лерочка, ценный свидетель, комментариев, видите ли, не дает.
И Дима честно признался:
– Я пытался, Наденька. И пытаюсь. Но врать не буду: пока я в непонятках. Запутался. Не знаю, куда дальше идти…
– Вот давай вместе и распутаемся, – твердо сказала Надежда. И снова подбавила в голос жалобных ноток: – Ты разве не понимаешь, что это мой единственный шанс?
– Понимаю, – согласился Дима.
– Вот если б мы это дело сами раскрыли… – продолжала наседать Надя. – А потом ты бы статью большую написал… Разоблачительную. Прикнопил настоящих гадов. Вот тогда б меня оправдали! И тебе – какой пиар!
– Что мне пиар, – через силу схохмил Дима, – он яркая заплата… – и сразу стал серьезным: – Мне б главное – тебе помочь… Понять бы самим для начала, куда двигаться.
– Qui pro, – кивнула Надя. – Я уже об этом думала.
– Ну, и кому же этот бред из трех смертей выгоден?
– Да хотя бы Черкашину! – бухнула Надя. – Он знал всех троих. И Соню, и Илью, и Марата. И вполне может быть, что они, все вместе, чем-то ему помешали.
– Верно мыслишь. – Дима раскрыл блокнот и продемонстрировал девушке одну из страничек: – Вот, видишь, рядок из палочек?.. Можешь не пересчитывать: ровно семнадцать. Именно столько раз я Черкашину звонил.
– И что?
– «Занят». «Вышел». «На переговорах». «Перезвоните позже», – пожал плечами Полуянов.
– Тогда поехали! – вскочила с кресла Надя.
– Куда? – удивился Дима.
– Как куда? К нему. Он ведь в казино работает, да?
– Гениально, – кивнул Дима.
Но с места не двинулся.
Надя посмотрела вопросительно.
– Ты думаешь, я не ездил в это «Золото Маккены»? – усмехнулся Дима. – Обижаешь, подруга. Только, увы, дальше порога не проник. Черкашин тоже не дурак – мою фамилию в стоп-лист внес.
– Все равно поехали, – твердо сказала Надя.
– Но я ж говорю тебе…
– Значит, в казино я пойду одна. А ты меня где-нибудь рядом подождешь.
Лера
На Леру – будто им зверя диковинного привезли! – сбежалась смотреть чуть не вся консультация. Давешняя докторша с приема. Врач-узист – юный очкарик. Еще пара тетенек в белых халатах. И роскошный, седовласый мужчина – главный врач. Единственный, кстати, разумный человек во всей этой медицинской тусовке. Не будь его – Леру б уже давно инфаркт хватил или даже сам кондратий. Потому что докторицы – да и молоденький узист от них не отставал – разахались, будто стая перепуганных уток. На пациентку – ноль внимания, только между собой говорили. И все непонятно – похоже, что на латыни. Она только суть ухватила – что с ней что-то из ряда вон.
Пришлось пригрозить:
– Я сейчас кричать буду. Если вы мне все не объясните!
Доктора переглянулись.
– Видите ли, м-мм… Лерочка… – осторожно начала одна из врачих. – Похоже, что в этой клинике… где вам якобы миому вырезали… в общем, не было у вас никакой миомы. Ее и не могло быть: в вашем-то юном возрасте.
– А какую же тогда мне операцию делали? – опешила девушка.
– Похоже, над вами… поставили что-то вроде эксперимента… – встрял в разговор юный доктор-узист.
Тут уж и притворяться не надо, что она буянить начнет, – Лера и вправду вскрикнула:
– Что-о?.. Что вы сказали?!
В этот момент главный врач в кабинет и вошел. На коллег своих – ноль внимания, тут же к ней кинулся. Попросил:
– Пожалуйста. Только не плачь. Все хорошо.
– Ка-ак хо-орошо?! – прорыдала Лерочка. – А они… они говорят!!! Что эксперимент! Что мне что-то важное отрезали!!!
– Мы так не говорили, – начал возражать молодой узист, но главный врач знаком велел ему замолчать. Нахмурился. Отвел в сторонку стаю своих докторов, обменялся с ними тихими репликами. И тут же вернулся к Лере:
– Не волнуйся, милая. Ничего страшного. Я тебе все сейчас объясню.
– Что со мной? – выдохнула девушка.
– Ничего, – мгновенно отреагировал врач. – Ты абсолютно здорова.
А с чего бы тогда вокруг нее такой кагал собрался?
Лера недоверчиво взглянула на доктора. Тот повторил:
– Ты здорова.
– Но…
– Головокружение, слабость, живот – это все пройдет. Через пару дней, – пообещал врач. – Или даже сегодня – после того, как мы тебе капельницу поставим.
– Какую еще капельницу? – хмуро спросила Лера.
– Совершенно безопасную. С глюкозой, – заверил доктор.
– Тогда я вообще ничего не понимаю… – пробормотала девушка. – А что ж он, – она гневно кивнула на зардевшегося докторенка-узиста, – про эксперимент какой-то базарил?!
– Послушай меня, – доктор слегка коснулся ее руки, – ты что-нибудь знаешь про стволовые клетки?
– Какие клетки?..
– Ясно, – вздохнул врач. – Тогда начнем от печки. Стволовые клетки – это, как бы тебе объяснить… современный эликсир молодости. Панацея от многих болезней. Они очень дороги – но действительно способны творить чудеса.
Лера недоверчиво взглянула на доктора:
– Да ладно! Это ж байки.
– Вовсе нет, – возразил тот. – Давно доказано: применение препаратов на основе человеческих стволовых клеток излечивает многие тяжелые недуги. А еще – существенно, на десятки лет, омолаживает организм.
– Ну, а я тут каким боком? – не поняла Лерочка.
– А вот слушай. Получить стволовые клетки можно из младенческой пуповины. Из абортивного материала. Но это все – методы устаревшие, каменный век. Последние исследования показывают: наилучших результатов можно достичь, если использовать человеческие эмбрионы.
– Кого? – опять потеряла нить Лера.
– Эмбрионы. Эмбрион – это, по сути, ребеночек. Только очень маленький. Он получается, когда женская половая клетка только-только соединилась со сперматозоидом. А стволовые клетки, полученные из эмбрионов – особенно юных, пары дней от роду, – очень ценятся.
– Ага, – начала наконец понимать Лера. – Так это получается… они сказали, что миому будут вырезать… А на самом деле – у меня эмбрион похитили? Но откуда ж он взялся, если у меня даже парня еще не было?..
– Не спеши, Лерочка, – попросил доктор. – Сейчас объясню. У тебя забрали не эмбрион, а яйцеклетки. То есть только твои, женские, клетки. А оплодотворить их – то есть превратить в эмбрионы – можно и вне организма. В лабораторных условиях. Грубо говоря, в пробирке.
– Да ладно! – не поверила Лера.
– Это называется экстракорпоральным оплодотворением, или ЭКО. Очень, кстати, эффективный метод – его для лечения бесплодия применяют, – объяснил доктор. – В мире уже полтора миллиона детишек, зачатых в лаборатории. Но, как видишь, иногда ЭКО используется не только ради благих целей…
– С ума спятить! – выдохнула Лера. – Значит, эти скоты, из клиники, навешали мне лапши про миому, а вместо этого мою яйцеклетку сперли?
– Не яйцеклетку, а яйцеклетки, – поправил доктор. – У тебя, судя по всему, их много было. Порядка двадцати.
– А откуда ж столько взялось? – не поняла Лера. – Это если б… ну, если бы я с мужчиной… – у меня бы двадцатирня родилась?
– Нет, – улыбнулся доктор. – Двадцатирню выносить невозможно. И обычно у женщин естественным путем больше трех яйцеклеток не созревает. Четыре, пять, шесть – это очень редкие случаи. Тебе же их специально выращивали.
– Это как?
– Уколы в той клинике врач назначал?
– Ага.
– Названия препаратов не помнишь?
– Нет. Импортные какие-то, не по-русски…
– Ну, вот, похоже, это они и были. Специальные препараты для стимуляции твоих яичников. Чтобы у тебя не одна, не две – а много яйцеклеток созрело. Из-за этого сейчас живот и болит. Слишком большая нагрузка организму, когда вместо одной-двух – целых двадцать яйцеклеток вырастает. Вот и получилось небольшое осложнение. Но это мы, повторяю, легко устраним. Капельница и витамины, все очень просто. Ну, как? Понятно тебе?
– Да… – вздохнула Лерочка. И жалобно взглянула на доктора: – А что же мне теперь делать?
– Да ничего, – пожал плечами врач. – Сейчас пойдешь в процедурный, полежишь полчасика с капельницей. А потом – домой и…
– Нет, вы не поняли, – перебила она. – Эта клиника, которая у меня яйцеклетки украла… клиника доктора Блохиной… Что ж им, с рук такое спускать?
– Это, Лерочка, уже вопрос не ко мне, – посуровел врач.
– На них, сволочей, в суд надо подать! Как вы думаете, можно?
– Ты уж сама решай, – твердо ответил доктор. – А лучше – с мамой посоветуйся.
– Нет, только не с мамой! – испугалась Лера. – Вы мне сами скажите: если я в суд подам, шансы есть?
– Есть, – кивнул врач.
– Супер! – воскликнула девушка. – Тогда я им такой иск вчиню, мало не покажется! Миллионов на двадцать!
– Дело твое.
– А что вас смущает? – не поняла Лера.
– Ты кем хочешь быть? – неожиданно сменил тему доктор.
– Фотомоделью. И актрисой.
– Я так и понял, – улыбнулся он. – Мечтаешь «делать заголовки»? «Известная фотомодель опять победила в мировом конкурсе»?
– Ну, вроде того… – расплылась Лерочка.
– А если будет суд, заголовки пойдут другие: «У известной фотомодели похищены яйцеклетки». «Над звездой шоу-бизнеса поставлен чудовищный эксперимент». И показания давать придется. На публике. И экспертизу медицинскую проходить. Тебе это нужно?
Леру передернуло:
– Ох, нет!
– Вот поэтому я и говорю: не спеши. Подумай. Все «за» и «против» взвесь. С близкими посоветуйся. И только потом – решай. А медицинское заключение со всеми результатами мы тебе выдадим.
Черкашин
Дату двадцать пятое февраля он обвел в своем ежедневнике красным овалом.
Двадцать пятого февраля Андрея Борисовича Черкашина познакомили с Соней Перепелицыной. Очаровательной, юной, взбалмошной. Свеженькой, трогательной, ершистой… Соня в тот день участвовала в показе свадебных платьев. Вместе с еще десятком манекенщиц она кружилась по подиуму, жеманно прижимала к груди букет из орхидей, небрежным жестом поправляла подол… И такая это была поразительная картинка: нежная пена кружев, розовое, невинное личико, трепетные локоны – и страстный, дерзкий не по годам взгляд.
Любви меж ними не вспыхнуло. Черкашин для сильных чувств был очень не молод – Соня же, наоборот, – для истинной страсти оказалась слишком юна. Но захотел Андрей Борисович девчонку до кипения, всеми фибрами, всем существом. И, разумеется, ее получил – Марат Макарский, менеджер красавицы, оказался человеком понимающим и дельным. Не чинясь, назвал цену. Черкашин (он никогда не покупал с первого предложения) взял тайм-аут. Навел по своим каналам справки, установил – проблем с Сонечкой возникнуть не должно. Родители у девочки пьющие, моралью дочери не озабочены – наоборот, с Марата проценты от сделок получают. Сама же модель, хоть и тщеславна, и ждет, как все юные создания, принца на белом коне, то есть с поправкой на двадцать первый век, миллионера на «Ламборжини», – до поры, пока отпрыска благородной крови в ее жизни не появилось, охотно встречается с кавалерами попроще. Причем молодняком – как правило, бедным и наглым – брезгует. Предпочитает мужчин в возрасте – чтобы и подарки получать подороже, и в постели кувыркаться не сутками, а исходя из потребностей предпенсионного возраста.
В общем, девочка Черкашина устроила. По всем статьям. И они с Маратом Макарским ударили по рукам. Менеджер хапнул, во-первых, разовый платеж в размере двух тысяч американских долларов. А во-вторых, они с Черкашиным договорились, что тот, при хорошем Сонькином поведении, будет выплачивать Марату еще по пятьсот долларов ежемесячно. Под хорошим поведением подразумевалось: встречи по первому требованию, качественный секс (если надо, на выезде, с ночевками) и полная конфиденциальность.
И до поры все шло замечательно, хотя Сонечка, при ближайшем рассмотрении, оказалась слишком уж цепкой. И хваткой не по годам. По крайней мере, тысячи долларов, которую Андрей Борисович планировал тратить на ежемесячные подарки, вечно не хватало. И капризы у деточки обнаружились вполне барские, совсем не под стать простецкому происхождению – то икры ей подай, то сасими закажи посреди глухой ночи, то машину научи водить, да не простую, а обязательно с коробкой-автоматом. Да еще и поклонник, патлатый и прыщавый Илюша, у красной девицы объявился.
К тому же малышка в дела пыталась лезть и советы – в шестнадцать-то лет! – осмеливалась давать. И идеи безумные ее посещали – утверждала, например, что он друга детства, Димку Зырянина, отравил.
Но все эти мелочи с лихвой искупались. Юным, упругим телом. Пухлыми, жаркими губами. Налитой грудью. Стройными ножками от пупа. И, когда Сонька прижималась к нему, опаляла дыханием, хрипло шептала: «Ну, папуля, поцелуй свою деточку!» – он забывал обо всем. О многочисленных диагнозах в своей медицинской карте, о казино с его вечными проблемами. О жене. О деловых встречах. (Впрочем, в его-то пятьдесят семь только гордиться можно – что опаздываешь на переговоры из-за того, что потерял счет времени в момент шикарного, страстного секса.)
Иногда, на досуге, Андрей Борисович прикидывал – при каких обстоятельствах Сонечка из его жизни уйдет? (А в том, что уйдет, – сомнений не было, он с самого начала понимал, что девочка, яркая птичка, рядом с ним долго не продержится.) Как, интересно, это случится? Он выгонит ее – когда малышка в очередной раз изведет его своими капризами? Или застанет в постели с таким же, как она, юным и наглым? Или же – девчонка убежит сама?
…Но Соня ушла гораздо раньше, чем он предполагал. Быстро, очень быстро. Нелепым, страшным, неожиданным образом. В своей смерти деточка оказалась виновата сама. Слишком была шустра, слишком неуемна, слишком глазаста.
А вслед за Соней ушел ее нелепый поклонник, Илюша. А потом и менеджер – хваткий, но недалекий Марат…
Вряд ли они все попали в рай.
* * *
Последние два дня дались Андрею Борисовичу тяжело. До такой степени, что пришлось перемещать нитроглицерин из нижнего, дальнего, ящика поближе к себе, в верхний, и давать секретарше строгий наказ – с малонужными абонентами не соединять, по мелочам не дергать. Казино, в конце концов, – это отточенный механизм. Должно само функционировать, без неусыпного контроля, а лотерей и концертов (такие-то мероприятия без призора никак не оставишь), к счастью, на ближайшее время не планировалось.
Андрей Борисович стал запирать дверь в свой кабинет (раньше-то декларировал, что каждый, от игрока до крупье, может в любое время являться с любой же проблемой). Подверг строжайшей селекции входящие телефонные звонки – категорически исключил журналистов и потенциальных скандалистов. Даже обладателей «золотых карт» (крупных, на особом положении игроков – они любили без предупреждения заявляться к нему на кофе с ликером) отсек – велел секретарше извиняться и говорить, что он на совещании.
Сослуживцы, молодцы, в положение вошли. Секретарша, по виду – типичная болоночка, стаканчик с сахарным сиропом, словно по волшебству обратилась в ретивого бультерьера, сторожит приемную накрепко. Пит-боссы – раньше-то по любому пустяку, даже если игрок с крупье повздорит, к шефу бежали разбираться – быстро привыкли справляться с игровым залом своими силами. Даже охрана, вот уж скопище бестолковых, перестала лажаться: алкашей, судимых, беспаспортных и «стоп-листников» в помещение не пускает. Да и деятели из уголовки – в первые-то сутки после Сонечкиной гибели покоя от них не было – наконец свою активность умерили.
«Еще денек – и будем считать, что проскочили», – решил Черкашин.
Он взглянул на часы – двенадцать дня. Самое милое время. Игроки, «ушедшие в ночь», к этому моменту обычно проигрываются, и казино, с обидами и претензиями, но – покидают. А «свеженькие», утренние посетители – это домохозяйки (с ними проблем не бывает) и богема – те иногда буянят, но несильно, охрана всегда сама справлялась. И поэтому Андрей Борисович весьма удивился, когда пропищал интерком и секретарша доложила:
– В игровом зале клиентка чудит.
– Но ведь я же просил, Леночка… – раздосадованно начал Черкашин.
– Но она – сильно чудит. Менеджер ее уже полчаса успокаивает. И все без толку.
– Значит, вывести! Вы что, маленькие? – рявкнул Андрей Борисович.
– Очень забавная клиентка. Говорит, что наше казино себе в убыток работает, – заговорщицки сообщила Леночка.
– Ах, вот как? – Черкашин против воли ухмыльнулся. – Забавно… А в каком зале?
– В самом дешевом, ясное дело, – саркастически хмыкнула секретарша. И не удержалась, пофилософствовала: – Разве ж богатые о благополучии казино позаботятся?
«Старуха, наверно, какая-нибудь сумасшедшая», – думал Черкашин, пока спускался в игровые залы. Психи в казино вообще-то не редкость, он за годы работы всякого навидался. Но таких безумцев, чтобы о доходах казино пеклись, и в самом деле еще не встречал.
…Клиентка, против ожиданий, оказалась довольно молодой. Не девчонка, конечно, не Сонечка – но явно не старше тридцати. И глаза приятные – глубокие, берущие за душу. Она сидела за рулеткой, напряженно выпрямившись на неудобном игровом стульчике. За ее спиной кучковалась пара охранников – выглядели секьюрити весьма растерянно.
– Вообще не знаем, что делать… – виновато обратился один из них к Андрею Борисовичу.
– Что у вас, лапочка, случилось? – по-отечески, будто добрый доктор, спросил девушку Черкашин.
– Это вы – самый главный? – строго спросила она.
– Да. Я управляющий. Андрей Борисович Черкашин, – слегка поклонился он.
– Тогда вам должно быть интересно, – кивнула девушка. – Вот он (кивок на крупье) постоянно выигрыш подсчитывает неправильно. Математики, что ли, совсем не знает? Нужно, скажем, пятьдесят долларов выдать – а он пятьдесят пять выдает. Я уже несколько раз замечала.
Черкашин вопросительно посмотрел на дилера. Тот мученически закатил глаза: «Дура, мол. Что ж я, больной – себе в убыток играть?»
– Странно, – притворился взволнованным Черкашин. – У нас раньше никогда такого не бывало. Может, вместе посмотрим, как он играет?
– Давайте, – согласилась девушка.
Водрузила несколько фишек на числа, сплиты и корнеры, велела дилеру:
– Крутите.
Тот бросил шарик, рулетка завертелась. Выпало восемь, одна из фишек девушки, сплит на 8—9, выиграла. Крупье молниеносно отсчитал ей 17 долларов – строго по правилам.
– Ну, что – сейчас он тоже ошибся? – поинтересовался Черкашин.
– Сейчас – нет. Вас, наверно, боится, – пожала плечами девушка.
– Попробуем еще раз? – предложил Андрей Борисович.
– Можно, – кивнула странная посетительница. И посмотрела на Черкашина благодарно, сказала вполголоса: – Никогда не думала, что в игорном доме – может быть такой интеллигентный директор.
Андрей Борисович не был директором, не считал себя интеллигентом и давно научился не покупаться на льстивые речи – но комплимент странной дамочки все равно пролился на душу живительным бальзамом.
А девушка слегка улыбнулась ему – и отвернулась к рулетке. Поставила опять и снова выиграла – в этот раз поменьше, всего девять, на ряд.
– Ну, вот видите, как вам везет, – успокаивающе проговорил Черкашин. – И выигрыш – вам совершенно правильно выдают.
А девушка посмотрела на него своими огромными, грустными глазищами и неожиданно всхлипнула. Горько и обиженно, словно ребенок.
– Ну, а сейчас что не так? – всполошился Черкашин.
Она опустила глаза и прошептала:
– Андрей Борисович… Мне нужно с вами поговорить. Наедине.
Несчастная. Беззащитная. Испуганная. Впрочем, журналисты, как уже понял Черкашин, способны принимать и не такие личины.
– Вы, собственно, кто? – строго спросил он.
– Я – Надя Митрофанова.
– Из какого издания?
– Издания? – удивилась девушка. – Не из какого… Я в библиотеке работаю. Давайте отойдем отсюда, пожалуйста!
– Что вам от меня нужно? – Он не двинулся с места.
– Только совета, – заверила девушка. – Совета, как мне быть. – Она еще больше понизила голос: – Дело в том, что это я… я тогда, на показе, нашла Соню… В женской уборной…
– О, господи, – выдохнул Андрей Борисович. – Ладно, пойдемте.
В святая святых, в кабинет, впрочем, девицу не повел – сели в уголке пустого, в связи с утренним временем, бара.
Надя, похоже, очень смущалась – в кресле угнездилась на самом краешке, руки вертит – крутит, не знает, куда спрятать.
– Говорите, – велел Черкашин. Он никак не мог определить, что у этой Митрофановой на уме.
– Понимаете, Андрей Борисович, – явно волнуясь, начала девушка. – Мне больше не к кому обратиться, только к вам. Вы – моя единственная надежда.
– Вот как? – вскинул брови он. – Надежда, говорите? Единственная? А, по-моему, мы даже незнакомы.
– Нет, знакомы. Заочно. Мне про вас Лера Летягина рассказала, Сонечкина подружка, знаете?
– И что же она рассказала? – нахмурился Черкашин. (Однажды подслушал, как Лера и Соня, две свистушки, хихикают над «слюнявыми старперами».)
– Только хорошее, – заверила Надя. – Что она вас уважала – за то, что вы Соню никогда не обижали. И вообще, говорила, вы человек очень порядочный и добрый… Так вот. На тот показ меня позвала Лера – хотела показать, как она сказала, изнанку модельной жизни. Вот я и увидела: до сих пор тошно, – Надя горько усмехнулась. – Впрочем, извините, я отвлеклась. Сначала я сидела за кулисами. А когда девушки начали гримироваться, пошла в туалет… ну, и увидела, как Соню… как она… – Надя вдруг вскинула голову, внимательно всмотрелась в глаза Черкашину и замолкла.
– Дальше, – спокойно потребовал Андрей Борисович.
– В общем, это я ее нашла…
– Сочувствую, – кивнул Черкашин. – Но я не совсем понимаю, каким боком…
– А дальше, – перебила его Надя, – я хотела забыть об этой изнанке, как о страшном сне. Но мне вдруг позвонил Марат, Сонечкин и Лерин менеджер, тоже, наверно, знаете. По делу. Он сказал, что у меня интересный типаж и пригласил сняться в рекламе. Я там домохозяйку играла, клушу. Одинокую, как в сценарии написано, собаковладелицу. Ну, кто я, на самом деле, и есть, – самокритично закончила девушка. – Съемки позавчера были.
– Занятно, – против воли заинтересовался Андрей Борисович. – Вы говорите, уже снялись? А почему же так скоро – обычно ведь сначала кастинг, дело небыстрое?
– Вот в том-то и беда, – горько вздохнула Надя. – Марат сказал, что там какой-то форсмажор, уже отобранная актриса заболела, и с дублером тоже что-то случилось, ну, а я – подошла. Вот меня и сняли, в авральном порядке. Ну, а потом, когда и Марата тоже убили, – она снова впилась в его лицо своими глазищами, выдержала паузу и только потом продолжила, – менты на меня насели всерьез. Странное, говорят, совпадение, что я два трупа подряд нашла… И журналисты тоже набросились, про всякие гадости спрашивают… А потом статьи пишут – про «библиотекаршу, несущую смерть».
– Снова сочувствую, – вздохнул Черкашин. – И снова не понимаю – чем вам могу помочь лично я?
– Ну… – замялась Надя. – Раз вы с Соней в близких отношениях состояли, на вас, наверно, тоже пытаются ее убийство повесить? Подписку о невыезде небось взяли, как и у меня?
Отпираться смысла не было.
– Да, – неохотно подтвердил Черкашин.
– И с Маратом вы хорошо знакомы. Вам официально сообщили о его смерти?
– К сожалению, – кивнул Андрей Борисович.
В детали – как вчера поздним вечером имел крайне неприятную беседу со следователем, ведущим дело, – он вдаваться не стал.
– А вас в его убийстве не подозревают? – в азарте поинтересовалась Надя.
«Подозревают», – едва не брякнул Черкашин: Надя, как оказалось, одним своим видом располагала к откровенности и задушевным беседам. Но удержался. Холодно произнес:
– А вас, извините, это не касается. Пойдемте, я провожу вас к выходу. – Он встал.
Надя осталась сидеть.
– Подождите. Пожалуйста, подождите, – жалобно попросила она. – Дайте, я договорю! – Она совсем растерялась. – Я вообще-то вам сотрудничество хотела предложить…
– Это как?
– Давайте объединимся. Давайте вместе… вместе настоящего убийцу искать, – выдохнула девушка.
Объединиться – точнее, уединиться – с Надей, скажем, в его коттедже, Черкашин бы не отказался. Но играть вместе с ней в глупые и опасные игры – увольте.
– Настоящего убийцу ищет милиция, – сухо возразил он.
– Но толку-то – чуть! – вскрикнула Надя.
И опять своими безразмерными глазищами хлопает и смотрит на него по-особому, будто на бога-спасителя – кто их, баб, только учит такие маски на себя цеплять?!
– Нет, Надя, вы уж, пожалуйста, меня в это не впутывайте, – твердо сказал Черкашин. – Я, извините, слишком немолод, чтобы Шерлока Холмса из себя строить. Да и способностей к сыску у меня не имеется.
– Не хотите впутываться – не впутывайтесь. Сама справлюсь, – обиженно произнесла девушка. И спросила: – Но хоть помочь-то немного – вы можете?
«Нет», – хотел отрезать Черкашин. Но еще раз взглянул в беспомощное, милое лицо – и с языка сорвалось:
– А чем я могу вам помочь?
– Подскажите, куда мне двигаться. В какой стороне копать.
Черкашин задумался.
Как по заказу.
Ему как раз, не далее как вчера, пришла в голову одна идея. И он даже подумывал эту идею осуществить. Самостоятельно. Но потом от этой мысли отказался. Перспективно, конечно, но – опасно. А девушка, эта Надя… вон, вид какой решительный – сразу ясно, что ни перед чем не отступится…
– Скажите, Надя, вы умеете держать слово? – понизил голос Черкашин.
– Да, – твердо ответила собеседница.
– И если… если я подскажу, где вы, возможно, сможете раздобыть кое-какие интересные документы… вы, в свою очередь, выполните мою просьбу?
– Да, – опять кивнула она.
– Даже если моя просьба… будет идти вразрез с интересами, так сказать, следствия?
– А мне на следствие – извините, наплевать, – неожиданно резко ответила она. – У меня в этом деле свои интересы.
– Хорошо, – кивнул Черкашин. – Считай, что убедила. Слушай. Я знаю, что у Марата Макарского есть квартира. Не та, разумеется, где он живет и где прописан, а специальная. Типа конспиративной. Там он организовывал… м-мм… встречи своих подопечных, девушек, с разными людьми. Ты понимаешь, о чем я?
– Да, – кивнула Надежда. – Типа борделя?
– Не совсем, – поморщился Черкашин. – Там только первые встречи происходили. Пробные. А дальше, если девушка клиенту подходила, – они общались уже на его территории…
– Теперь понятно. В этой квартире девушки экзамены вам сдавали, – брезгливо поморщилась Надя.
Черкашин сделал вид, что ее мины не заметил.
– Я тоже однажды там был. Не думай, не с Соней – мы там с Маратом встречались, надо было кое-что обсудить без свидетелей. И я внимание обратил: он в этой квартире – как рыба в воде.
– И что?
– Похоже, бывает… то есть бывал он в ней очень часто. И ночевал там. И вещи свои держал. Так что очень может быть, что именно там – а не в офисе – Марат хранил свои наиболее любопытные документы. Хочешь, заключим с тобой соглашение?
– Какое?
– Я говорю тебе адрес. Ты едешь туда. И, если квартира не опечатана, если менты на нее не вышли, – пробуешь войти внутрь. Квартиру тщательно осматриваешь. И, возможно, находишь в ней что-то такое, что снимает с тебя подозрения.
Он ждал, что девушка скажет: «Я не умею проникать в чужие квартиры». Однако вместо этого Надя произнесла:
– А какой здесь ваш интерес?
– А мой интерес такой: возможно, ты найдешь, в том числе, и бумаги, касающиеся лично меня. Уверяю тебя: к преступлениям они никакого отношения не имеют. Это… скажем так… расчет за некоторые услуги… между мной и Маратом. Своего рода расписка…
– Расписка, что вы купили у него Соню?
– Ну, вроде того… – слегка смутился Черкашин. – Так вот, эту бумагу ты передашь мне. Все.
– Но если вам эта расписка нужна – почему вы не поехали туда сами? Или своих охранников не послали? – удивленно спросила Надя.
– Не хочу рисковать, – пожал плечами Черкашин. – Ведь я же сказал тебе: возможно, менты на эту квартиру уже вышли. Вполне возможно… Расписка, сама по себе, мне большого ущерба не нанесет. Моральный, как говорится, облик подпортит – и только. А вот если окажется, что квартира под наблюдением… и менты узнают, что я пытался туда проникнуть… В общем, ты понимаешь.
– Хотите загрести жар чужими руками? – понимающе протянула Надя.
– А у меня работа такая, – усмехнулся Черкашин. – Ну, как, Надюша? Договорились?
* * *
– Ну, что там у тебя такое срочное, говори? Только, пожалуйста, очень быстро.
– К нам приходила ОНА. Девушка. Та самая.
– Вот как… И что?
– Похоже, она знает. Не все, конечно, но очень многое.
– Ты уверен?
– Я сам с ней разговаривал.
– Черт, как некстати… Ладно, спасибо. Я приму меры.