Глава 16

Леся сыщика все же уговорила. Он отдал ей («как погорелице» – кривошеевское утверждение) ее старый мобильный телефон – без связи она чувствовала себя не в своей тарелке. Но главное – детектив взял Лесю с собой «на абордаж наркоманской цитадели» (опять-таки его выражение). Кривошеев сегодня вел себя с подчиненной весьма галантно и даже открыл перед ней дверцу своей «Короллы», чего она от него никак не ожидала.

Вообще она заметила, что и Ник, и те мужчины, что встречались ей в коридорах НИИ, стали смотреть на нее иначе. Как? Более пристально. И… Понимающе, что ли. «Мне кажется? Или я вправду похорошела? – с изумлением думала Леся. – Или в этом виновато счастливое сочетание личной победы и удачи в делах (а я молодец, такую версию выдала, что даже Нику всерьез понравилась)? Или поклонение со стороны Васи вызвало своего рода цепную реакцию? И интуиция обострилась, и логика… Странно, ведь обычно от любви люди глупеют… Но я, пожалуй, не настолько влюблена в Васеньку, чтобы голову терять…»

Впрочем, долго предаваться самокопанию времени у нее не было. В машине Кривошеев затеял разговор: мол, а не напрасно ли они вообще продолжают работать над делом Брагина?

– Вдова нас наняла, – рассуждал он, развалясь в водительском кресле и небрежно руля левой рукой, – для того, чтобы мы ее старшего сыночка от тюрьмы отмазали. И еще – чтоб младшего нашли. Она как чувствовала, что ему что-то угрожает. А теперь – Петр убит, Иванушка – тоже. И зачем мы с тобой нужны Брагиной? Зачем ей знать, кто преступник? Мы принесем ей на тарелочке с голубой каемочкой его голову, а она нас пошлет и ничего не заплатит.

– За смерть мужа она еще могла бы не мстить, – возразила Леся. – А уж за детей любая мать кому хочешь глаза выцарапает.

– Если не тронется от переживаний, – с изрядным цинизмом заметил сыщик. – Слишком уж сильный стресс: в один день обоих сыновей потерять… Кто тогда мне мой законный гонорар заплатит?

– А разве тебе не хочется просто разгадать эту тайну? – по-детски спросила Леся.

– Бесплатно? – скривился детектив. Его кислая мина стала лучшим ответом на ее вопрос.

– Скажи, пожалуйста, – сменила тему Леся, – а менты успели сына-наркомана допросить в связи с убийством папаши?

– Нет. Они его не нашли. А вдова, разумеется, не дала им адрес. Только одни мы удостоились такой чести…

Ехали детективы недолго. Улица Юных Ленинцев располагалась неподалеку от кривошеевского офиса. Спустя полчаса Ник припарковал машину в Ванином дворе.

Со вчерашнего дня здесь ничего не изменилось. Все те же тополя, пустая детская площадка, на лавочке немолодая женщина крошит хлеб голубям.

Они с Ником вошли во все тот же вонючий подъезд – он впереди, Леся чуть сзади. Поднялись по лестнице мимо граффити и грубого мата на стенах. Видавшая виды Ванечкина дверь, как и ожидалось, оказалась опломбирована двумя бумажными полосками с печатями.

Детектив достал из кармана летнего пиджака набор отмычек. Лихо, одним движением, вскрыл дверь, толкнул. Хрустнули рвущиеся пломбы. Сыщик ступил вовнутрь. Сердце у Леси заколотилось. Снова нахлынули вчерашние переживания: в полутьме и беспорядке навзничь на полу лежит бледный мальчик, а под ним – лужа крови.

Засохшая кровь оставалась на истертом паркете и сейчас, а вот труп уже убрали. И запах шмали стал слабее. А в остальном квартира не претерпела изменений: бардак и полутьма. Лесе сделалось нехорошо. Зря она пришла сюда. С другой стороны, как же она следователем работать будет, если вида крови боится?

– Что ж, – пробормотал сыщик. – Проверим вашу, мисс Марпл, гениальную догадку.

Он принес с кухни единственную табуретку. Поставил ее у окна, которое по-прежнему было занавешено географической картой. Встал на табурет. Залез рукой в тубус, к которому крепилась карта и который служил для того, чтобы хранить ее в сложенном состоянии. Пошарил рукой внутри полости. Разочарованно произнес:

– Ничего, – и отряхнул руку от пыли.

Сердце у Леси упало. Неужели им придется перерывать всю квартиру? А может, ее догадка вообще неверна? И решающей улики просто нет и никогда не было? Или ее успел найти и прикарманить убийца Ванечки?

Сыщик спрыгнул на пол и переставил табуретку к другой стороне окна (и карты). Снова вскарабкался на постамент и пошарил рукой в тубусе.

– Оп-па! – воскликнул он приглушенно.

– Что?! – нетерпеливо спросила Леся.

Сыщик продемонстрировал ей находку.

В полутьме квартиры Леся разглядела в его руках прямоугольничек сим-карты от мобильного телефона.

– Ура! – шепотом воскликнула она.

Ник спрыгнул с табуретки, положил «симку» во внутренний карман и спросил с оттенком зависти:

– Слушай, а ты сама случайно не колешься, а?

– С какого перепугу? – сдвинула брови Леся.

– Да слишком хорошо мозги наркоманские понимаешь. Чтобы прятать сим-карту в географической карте – законченным психом надо быть.

Леся поняла, что сыщик просто ревнует к ее успеху. («Ура! Кривошеев – опытный детектив с черт знает каким стажем, а я удостоилась того, что он мне завидует!») Она не стала обижаться, пусть Ник называет ее даже законченным психом. Она нетерпеливо предложила:

– Давай посмотрим, что там?

– Нет уж, – отрезал Ник, – давай из квартиры сначала выберемся и внизу, в машине, поглядим.

И он направился к двери.

Леся первой вышла из подъезда – детектив галантно пропустил ее вперед. И тут же нос к носу столкнулась с невысоким штатским в белой рубашечке и молодым милиционером в чине капитана.

– Евдокимова Олеся Максимовна? – с исключительной вежливостью спросил мент, козырнув.

Сердце у девушки упало. Она молча кивнула. А тут из подъезда вышел Ник.

– Э, э, – с ходу налетел он на ментов, – что за дела?!

– Документики ваши можно? – не обращая на Кривошеева ни малейшего внимания, вопросил капитан Лесю.

– У меня нет с собой документов… – пробормотала она.

– Да ладно вам, мужики! – воскликнул детектив. – И регистрация у девчонки есть, и прописка. Просто у нее вчера все документы на пожаре сгорели. Но я за нее отвечаю. Я сам мент, бывший, из рядов тоже капитаном уволился. Хотите, мою ксиву посмотрите.

– Гуляй, мужик, мы к тебе претензий не имеем, – скучающе ответствовал капитан. – Пока.

Но отстранить Кривошеева оказалось не так-то просто.

– А мы и штраф на месте заплатить можем. Пятихатки хватит?

– Убийцу пятихаткой не отмажешь, – со значением заявил штатский.

А капитан добавил, обращаясь исключительно к Лесе:

– Вам придется проехать с нами.

Леся почувствовала, что у нее кружится голова.

– Она что, арестована? – вскинулся Кривошеев.

– Пока задержана, – небрежно бросил ему штатский. – По подозрению в серии убийств.

– Да бросьте вы, мужики! – воскликнул Ник. – Какие серийные убийства? Девушка чиста как слеза ребенка. Подполковника Воронина знаете из Центрального округа? Он убийством Брагина занимается, мы вчера с ним чай пили, и он мне божился, что у них в разработке нет никакой девушки вообще.

– Не знаю я никакого Воронина, – равнодушно бросил штатский, а милиционер, взяв опешившую Лесю под локоток, уже препровождал ее к стоящему неподалеку «уазику». Он, как недавно Кривошеев, а чуть раньше – Васечка, распахнул перед ней дверцу авто, только не переднюю, а заднюю, и еще подтолкнул. На сей раз мужская галантность никакого удовольствия ей не доставила.

– А вы откуда, мужики? – растерянно крикнул им вслед Ник. – С Петровки, что ли?

Они не удостоили его ответом. Милиционер и штатский уселись с разных сторон бок о бок с Лесей. Безмолвный шофер в милицейской форме завел движок. Ник прокричал ей что-то – она не расслышала.

Ник подбежал ближе к машине и что-то снова крикнул. Леся опять не расслышала, и только минуту спустя, когда машина выруливала со двора, догадалась по движению губ, что хотел ей сказать Кривошеев:

– Не признавайся ни в чем, Евдокимова! Я тебя вытащу!

Весь остаток дня Леся провела как в тумане. Потом она так и не смогла восстановить последовательность событий. Когда у нее, например, брали отпечатки пальцев? Когда только привезли в ИВС или позже специально для этого выводили из камеры? А вот серебряное колечко изъяли сразу же и заставили расписаться. А когда повели на первый допрос? Вечером того же дня? Или ночью? Или назавтра утром, в субботу? А сколько времени она провела в камере?..

…И ее единственная сокамерница, женщина средних лет, явная наседка, все гундела ей в ухо, и очень убедительно, что не надо ничего от следователя скрывать, а надо все рассказать и покаяться, и тогда ей срок меньше нижнего предела дадут, а может, даже условным наказанием ограничатся… Что это было? Утро, день, ночь, вечер?

А вот первый допрос она запомнила хорошо.

Ее привели в комнату с облупленными стенами и усадили в клетку, которая занимала примерно треть помещения. Там уже ждал человек в штатском с усталыми и проницательными глазами.

– Здравствуйте, Олеся, – неожиданно бархатным голосом проговорил он. – Меня зовут Михаил Николаевич. Вы мне в дочери годитесь, поэтому позвольте называть вас просто по имени?

– Не позволю, – зло сказала девушка.

– Не позволите, и ладно, – легко согласился уступчивый мужчина. – Буду звать вас Олесей Максимовной.

Леся промолчала, вздернув подбородок.

– Ваше положение, Олеся Максимовна, очень серьезное, – начал Михаил Николаевич тихо и размеренно, – и потому я как следователь, ведущий ваше дело, советую прямо сейчас рассказать мне все как на духу. Тогда я смогу оформить ваше задержание как явку с повинной, а явка с повинной, вы, как будущий юрист, должны это знать – является серьезным, смягчающим вину обстоятельством. Кроме того, я буду настаивать, что все убийства вами были совершены: а) в состоянии аффекта, б) являлись следствием превышения пределов необходимой обороны. Разумеется, вам назначат комплексную психолого-психиатрическую экспертизу, а это, увы, штука не из приятных – однако я постараюсь, во-первых, чтобы вам провели ее в наиболее комфортных, насколько это возможно, условиях, а во-вторых, чтобы вас признали вменяемой, потому что принудительное лечение в больнице закрытого типа хуже любой зоны, я вас уверяю. Однако в случае вашего активного сотрудничества со следствием можно будет добиться, я думаю, даже условного наказания или, в худшем случае, ограничиться колонией-поселением… Но, повторяю, только в случае вашей деятельной помощи следствию.

– Я ни в чем не виновата, – упрямо сказала Леся и сжала губы.

– Полагаю, вы имеете основания утверждать это, – легко согласился следователь, – потому что, с вашей точки зрения, убийства действительно совершили не вполне вы, а некто, я бы так выразился, находящийся внутри вас и оживающий в определенных, весьма стрессовых обстоятельствах. Я предполагаю, вы даже могли не сознавать и не помнить, что совершили преступление…

– Не понимаю, о чем вы, – промолвила Леся.

– Осмелюсь заметить: я вижу, что линия защиты, избранная вами, далеко не самая удачная. Позвольте посоветовать вам (на правах не следователя, а старшего товарища, опытного юриста), что именно нужно рассказать вам прямо сейчас. И повторить потом во время суда. Уверяю вас, что другая линия защиты – основанная на чистосердечном раскаянии и деятельном сотрудничестве с органами правопорядка – окажется гораздо более плодотворной – прежде всего для вас, дорогая Олеся, м-м, Максимовна…

Следователь сделал паузу и вопросительно посмотрел на нее, но так как Леся промолчала, продолжил:

– Вы помните, что с вами случилось двадцатого сентября две тысячи первого года в вашем родном городе Т-ске?

Леся дернулась. В голове промелькнуло: «Боже, они и это успели раскопать!»

– Я понимаю, – кивнул Михаил Николаевич, – что воспоминание для вас далеко не из приятных, однако я позволил себе вытащить на свет божий ту историю исключительно ради того, что впоследствии на ней будет базироваться вся ваша защита. Видите, – он улыбнулся и развел руками, – я с вами разговариваю не как представитель прокуратуры, а скорее как адвокат, потому что вы, Олеся Максимовна, мне глубоко симпатичны…

Так как Леся не отвечала, он продолжил:

– Итак, в ту пору вам было четырнадцать лет. Неполная семья, сложности пубертатного периода… Словом, вы тогда, как многие девочки-подростки, почему-то решили, что имеете лишний вес, и стали усердно сгонять его…

Мгновенно в памяти пролетело воспоминание.

– Не надо об этом, – хрипло сказала Леся. – Пожалуйста, не надо.

– Не надо так не надо, – легко согласился следователь. – Но вы все помните?

Она кивнула.

– Да, я помню все.

УГРОЗА – УГРОЗА – СТРАШНО…

ЧТО МНЕ БУДЕТ, ВЕДЬ Я НА ВЕЛИКЕ, УМЧУ ОТ ЛЮБОГО…

БЫЛА НЕ БЫЛА…

– Итак, – продолжил Михаил, как его, Николаевич, здесь и сейчас, в облупленной камере, где ее держали, точно зверя, в клетке. – Итак, я только хотел бы напомнить вам, дорогая Олеся, м-м, Максимовна, что после того случая вы испытывали немалые проблемы в общении, особенно с лицами противоположного пола. И еще – у вас никогда до сих пор не было сердечного друга.

– Вам лучше знать, – с сарказмом бросила Леся. Сарказм ей дался, честно говоря, из последних сил.

– Работа такая, – развел руками Михаил Николаевич. Он сделал вид, что принял ее ироническую реплику за чистую монету. – И не серчайте на меня, дорогая Олеся Максимовна! Я напоминаю вам о неприятных для вас вещах исключительно потому, что вы, по моему глубокому убеждению, должны строить вашу защиту именно на них – ну, детали вы сможете впоследствии обговорить с адвокатом… Теперь я позволю себе напомнить о тех событиях, что случилось совсем недавно…

Леся бросила на него взгляд исподлобья.

ЧТО И СКОЛЬКО ОН ЗНАЕТ?

– Итак, – продолжал следователь, – неделю назад, в минувшую субботу, седьмого июля, вы познакомились (зачем и почему, оставим пока за скобками) с продюсером Иваном Арнольдовичем Брагиным на вечеринке в честь юбилея компании, которую он возглавлял. Вы довольно быстро после знакомства согласились пойти к нему домой – проживал он неподалеку от ресторана, где проходил праздник… Вы отправились пешком… Я правильно пока излагаю?

– Да, – хмуро отвечала Леся.

– Я думаю, дальше тоже будет правильно… Итак, – сказал Михаил Николаевич, – вы поднялись вместе с Иваном Арнольдовичем к нему в квартиру. Вы не будете это отрицать?

– Нет, не буду, – покусывая губы, промолвила девушка.

– И совершенно верно, – кивнул следователь, – потому что в жилище покойного Брагина, несмотря на то, что вы тщательно протерли многие предметы и поверхности, обнаружены отпечатки ваших пальчиков…

– Где? – выпалила Леся.

– А вот это секрет, – погрозил ей пальцем следователь. – Большо-ой секрет. Пока… Но – вернемся к той ночи. Итак, вы поднялись в квартиру к Брагину. Он немедленно начал приставать к вам. И тут… Я предполагаю, что в тот момент на вас, дорогая Олеся Максимовна, нахлынули ваши детские травмирующие воспоминания – о жестоком изнасиловании и его последствиях. Вы, возможно, не отдавали себе отчета в своих действиях (а возможно, находились в состоянии аффекта), вы вполне можете не помнить сейчас того, что с вами случилось, травмирующие воспоминания могли быть вытеснены – однако факт остается фактом. Вы схватили каминную кочергу и, обороняясь, нанесли бедному Ивану Арнольдовичу три удара, вследствие которых он скончался…

– Не было этого, – упрямо заявила девушка.

– То есть вы хотите сказать, что не помните. Что ж, возможно, вы и вправду не помните, решающее слово в столь тонкой материи должны, разумеется, сказать специалисты, однако факт остается фактом: Иван Арнольдович мертв… – иезуитски улыбнулся следователь.

На мгновение Лесю охватила паника.

– А на орудии убийства, – спросила она Михаила, как его там (голос подводил ее, срывался), – обнаружены мои пальцевые отпечатки?

– Да, – быстро ответил следователь.

– Вы лжете.

– Никак нет.

– Можно посмотреть заключение дактилоскопической экспертизы?

– Пока нет. Но в свое время я его вам обязательно предоставлю.

ОН ВРЕТ, ОН ВРЕТ, ОН ВРЕТ,

НЕТ ТАМ МОИХ ОТПЕЧАТКОВ!

Эта мысль слегка ободрила ее.

А следователь продолжил:

– Немедленно после данного преступления вы, Олеся, м-м, Максимовна, решили, что должны раскрыть его – причем сами. Это серьезное обстоятельство, свидетельствующее в вашу пользу, потому что доказывает, что вы, возможно, и вправду считали, что не убивали Брагина. Ваше аффективное расстройство, видимо, продолжалось. На следующий день вы вполне по-детски решили изменить внешность, сменили прическу, наряд, имидж… Затем вы начали досаждать людям, связанным с Брагиным, своими расспросами и порой нелепыми фантазиями…

Борисоглебский, сволочь, рассказал. Все рассказал. Как я представилась ему внебрачной дочкой Брагина. Сдал меня старый сатир с потрохами .

– И вот, – продолжал Михаил Николаевич, – в рамках вашего так называемого «расследования» вы в один прекрасный день, а именно в минувший четверг, двенадцатого июля, появились на Мясницкой в квартире у старшего сына Брагина – Петра. Было такое? Советую вам не отрицать, потому что вас видели соседи, они довольно точно описали вас – короткая стрижка, татуировка на шее…

– Да, я была у него, – с вызовом ответила Леся. – И что дальше?

– В квартире Брагина-младшего травмирующая вас ситуация повторилась. Я не знаю, читали ли вам уже на юрфаке курс виктимологии…

– Нет, – покачала головой девушка, – но я интересовалась этим предметом.

– Тогда вы, Олеся Максимовна, должны знать, что имеется определенный типаж женщин, которые своим поведением неосознанно провоцируют представителей сильного пола на проявление по отношению к ним сексуального насилия. Да, согласен, вы одеваетесь далеко не вызывающе, и ваше поведение никак нельзя назвать вульгарным или даже чрезмерно кокетливым. Однако доказано, что насилие со стороны мужчин может быть вызвано как раз, наоборот, чрезмерной скромностью жертвы, ее боязнью, ее страхом перед повторением определенной травмирующей ситуации. Давно замечено, что часть женщин, подвергшихся насилию единожды, впоследствии снова и снова становились жертвами сексуальных домогательств…

– Я это знаю, – хрипло сказала Леся. Она тяжело дышала. – Куда вы клоните?!

– Вы умничка! – искренне, чуть ли не по-отечески похвалил ее следователь. – Из вас вырастет весьма квалифицированный юрист… Однако вернемся к четвергу, двенадцатого июля… Вы пришли на квартиру к Петру Брагину. И тут он стал в достаточно циничной форме принуждать вас вступить с ним в интимные отношения. Возможно, он даже начал совершать с вами – вы об этом сами должны непременно мне рассказать! – развратные действия сексуального характера. И тогда вы, в целях самообороны, схватили недопитую бутылку коньяка и ударили ею по голове гражданина Брагина. Ваши пальцевые отпечатки на горлышке бутылки имеются… В результате полученных травм гражданин Брагин скончался…

– На бутылке, – повторил следователь, – обнаружены ваши пальцевые отпечатки. Также несомненно, что именно она послужила орудием убийства. Потому как на ней найдены следы крови и волосяного покрова гражданина Брагина, а эксперты утверждают, что убийство совершено тяжелым тупым предметом, каковым бутылка темного стекла, несомненно, является…

– Я действительно брала бутылку в руки, – растерянно сказала Леся, – но не била! Я только замахнулась на него!

А Михаил Николаевич словно в ответ на ее мысли, ее сомнения вкрадчиво сказал:

– Это вы помните, что только замахнулась, а вот эксперты считают иначе, и в данном эпизоде я бы тоже посоветовал вам избрать более продуктивную линию защиты. Ту, которая, по крайней мере, не противоречит данным экспертизы… А самый лучший вариант, повторяю еще раз, – явка с повинной и чистосердечное раскаяние.

– Я не убивала Петра Брагина, – с вызовом сказала девушка. – И не надо делать из меня козла отпущения.

– Козу, – усмехнулся следователь.

– Что? – не поняла Леся.

– Не козла отпущения, а козу… Вы дама… А ведь в данном деле имеется еще один эпизод… В тот же день, двенадцатого июля, произошло еще одно неприятное для вас событие. Вы зачем-то отправились в дом – точнее, в притон, где он проживал – ко второму сыну Брагина, наркоману по имени Иван. Будете отрицать?

– Меня попросила об этом вдова, – сквозь комок в горле отвечала Леся.

– Правильно, – кивнул оппонент, – Вера Петровна Брагина это подтверждает… К тому же у нас имеются свидетели, которые видели, что именно вы – брюнетка с очень короткой стрижкой и татуировкой на затылке – вошли в подъезд дома на улице Юных Ленинцев, где проживал убитый. Я не хотел бы повторяться и быть назойливым, однако я ведь практически помогаю выстроить вашу линию защиты, поэтому вынужден напомнить, что столь травмирующая вас ситуация принуждения к половому сношению могла повториться и с гражданином Брагиным Иваном Ивановичем. Вероятно, младший Брагин тоже стал склонять вас к связи сексуального характера… И я очень хорошо понимаю, да, очень хорошо понимаю, что вы, Олеся Максимовна, схватили то оружие, что попалось вам под руки, – а именно кухонный нож, и нанесли несчастному два смертельных удара…

Леся не отвечала – бесполезно.

– А как же пожар? – спросила Леся.

– Какой пожар? – искренне удивился Михаил Николаевич.

Леся облизнула пересохшие губы и, с трудом сохраняя спокойствие, начала:

– Вчера, когда я была на даче у своего друга в поселке Гречаниново, деревянный дом, где я ночевала, подожгли. Я только чудом смогла из него вырваться. Меня спас… Один человек… Я ничуть не сомневаюсь, что причиной пожара явился поджог, и произошел он потому, что меня хотели устранить как свидетеля. Или вы скажете, что дом я сама подожгла? – через силу усмехнулась она. – Чтобы избавиться от психотравмирующей ситуации?

– Ничего ни о каком пожаре я не знаю, – открестился следователь, выставив перед собой ладони. – А у вас имеются улики, свидетельствующие, что пожар относится к данному делу? И что он объясняется именно поджогом, а не, скажем, неосторожным обращением с огнем?

– Я не сомневаюсь, что пожарно-криминалистическая экспертиза придет к выводу о поджоге.

– Ну, – мягко сказал следователь, – когда придет, тогда и поговорим… А пока вы, Олеся Максимовна, обвиняетесь в трех убийствах. И только от вас и вашего дальнейшего поведения зависит, во-первых, какая мера пресечения будет в отношении вас избрана: взятие под стражу или освобождение до суда под подписку о невыезде. А во-вторых, и в главных, по какой статье вам будет предъявлено обвинение: по убийству двух и более лиц или по превышению пределов необходимой обороны. Я думаю, вы хорошо понимаете, что ваша дальнейшая судьба будет зависеть исключительно от того, какую линию поведения вы изберете: деятельного сотрудничества с органами следствия или путь отрицания и запирательства… Хорошенько подумайте, утро вечера мудренее, а завтра я снова вызову вас на допрос, и вы сообщите мне о своем решении…

Михаил Николаевич взял свой видавший виды портфельчик и встал.

…Потом Леся оказалась в камере. Одна – ее соседка куда-то делась (ее боссы сочли, что наседка выполнила свою функцию?). И Леся, бродя из угла в угол безумно душной и смрадной каморки, пытаясь отстраниться от происходящего и от того ужаса, что охватил ее, думала, что наши карательные органы сделали громадный шаг по сравнению с делами пятидесяти– и семидесятилетней давности. Тогда, для того чтобы обвинить человека, достаточно было его признания… А теперь – теперь ее саму вынуждают поверить , что она и вправду совершила преступление…

Чтобы спасти себя от надвигающегося страха – перед кем? перед собой? – Леся поняла: она должна немедленно вербализовать, обратить в слова подлинную версию событий. Она не может больше держать ее в голове, она должна рассказать обо всем. И Леся подбежала к железной двери камеры и что есть сил забарабанила в нее.

Через пару минут из-за двери до нее донесся окрик вертухая (по грубому тембру даже не распознать, мужчина то был или женщина):

– Почему нарушаем? Ну-ка быстро отошла от двери!

– Дайте мне бумагу и карандаш! – выкрикнула девушка.

– Не положено, – хладнокровно ответствовали ей.

– Пусть меня вызовут на допрос! Я должна дать показания!

– Вызовут, Евдокимова. Вызовут, когда положено. А ну-ка быстро прекратила нарушать и отошла от двери! В карцер захотела? Сейчас оформлю!

…А потом вдруг случилось чудо…