Глава 15
Леся решила, что утро вечера мудренее, постелила себе в комнате и легла. Однако сон решительно покинул ее. Легкий хмель от вина выветрился, оставив неприятную тяжесть в голове. Девушка ворочалась с боку на бок и думала, думала…
«Если убийца не Вася (а он не убийца, я не хочу в это верить, Боженька, пожалуйста, сделай, чтобы не он оказался убийцей!), тогда кто? Актриса Манирова? Но она сегодня была на съемках и вряд ли могла поспеть еще и на Чистые Пруды, и в Кузьминки. Хотя… Я же успела… Но ей вдобавок нужно было убить, причем двоих молодых парней… И главное – какой у звезды может быть мотив для того, чтобы убирать сыновей Брагина? Самого продюсера – еще понятно, мотивом вполне может быть ревность или месть… А вот чем помешали актрисе его сыновья?
Или, может, душегуб – Борисоглебский? Но он сегодня тоже, наверное, был на похоронах… Обязан был быть… Правда, поминки не алиби, Васечка вон тоже был на похоронах (или просто говорит, что был?)… Ведь убийства обоих Брагиных случились уже после поминок (Петя, в отличие от младшего брата, в траурных мероприятиях участвовал)… Поэтому возможность убить у сценариста была – однако опять возникает вопрос: зачем? Какой у него мотив? Ладно, он еще мог замочить продюсера, потому что тот хотел прекратить дальнейшую работу дражайшего Вилена Арсеньевича в «БАРТе» и его роскошный, с выпивкой и женщинами, образ жизни. Если сценариста уволят, вряд ли он, в его возрасте, сумеет устроиться на хлебную должность, а на пенсию нынче особо не разгуляешься… Но зачем Борисоглебскому убирать Петю и Ивана Брагиных? Ровным счетом ничего он от их смерти не выигрывает…
Мотив убить старшего сына, конечно, имелся у Райтонена… Он на него давно зуб точил и даже денег на частного детектива не пожалел, чтобы тот засадил в тюрягу молодого да раннего мажора. (Слава богу, что Кривошеев от грязной работенки отказался!) Имелся у красавца Эрика и мотив убрать партнера – неразрешимые деловые противоречия… Но… Зачем сопродюсеру, спрашивается, убирать наркомана? Он-то чем мог ему повредить?..
Тогда кто остается? Вера Петровна? Жена и мать? Трудно поверить. У нас тут далеко не Греция, совсем не Древняя, и Брагина – не Медея. Можно представить, и очень легко, за что жена мужа убивает (многих мужей вообще убить мало!). Но… Поднять руку на собственных детей… Трудно даже представить, что Брагина могла пойти на такое…
Кто же тогда остается? – все думала Леся. – А никого… Никаких подозреваемых, похоже, больше и нет…»
Потом она вдруг ненадолго забылась, но довольно скоро (Леся чувствовала, что прошло совсем мало времени) проснулась. И тут ей в голову пришла удивительно светлая мысль. Однако ровно в тот момент, когда эта мысль появилась, еще толком не сформулированная, Лесе почудилось, что во дворе среди травы кто-то пробирается. Она похолодела от страха и замерла – и идея, так до конца и не оформившаяся, тут же отлетела. Леся прислушалась. И вправду: кто-то шел по участку, шелестя травой.
«Наверно, кошка…» – попыталась успокоить себя Леся. Но тут совсем рядом с домом отчетливо послышались человеческие шаги. А потом вдруг – бульканье, словно кто-то пил из горлышка. Преодолев страх, Леся вскочила. Однако бросилась она не к Васе – долгая жизнь в одиночестве приучила ее не полагаться на мужчин и со всеми своими трудностями сражаться в одиночку. Девушка подошла к распахнутому окну спальни, выглянула из него, насколько позволяла решетка. Никого в саду не приметила, ничего не услышала – и звенящим шепотом спросила в темноту: «Кто здесь?» Ей никто не ответил, высокая темная трава стояла стеной, в ней ничто не шевелилось.
Леся вернулась в постель. «Значит, точно кошка, – уговаривала она себя. – Или, может, ежик. Или мыши… Какому вору придет в голову грабить старый Васькин дом?»
Больше ничто не шелестело, однако сон, в который Леся сперва так удачно свалилась, совершенно улетучился. Ту светлую идею, что пришла ей в голову в последний момент, она тоже напрочь забыла. Не могла вспомнить, и все тут. Хоть плачь.
«У меня что, Альцгеймер начинается? – иронично подумала девушка. – Не рано ли – в двадцать-то лет?»
Однако… Такое порой случается с людьми, которые много работают головой, анализируют и синтезируют, пользуются индуктивным или дедуктивным методом – с людьми разных профессий: следователями, сыщиками и, наверно, сценаристами, палеонтологами – взамен одной гениальной идеи Лесе пришла в голову другая. (Она точно помнила, что не та же самая осенившая ее в момент просыпания – ту еще надо вспоминать! – а совсем другая.) «Что, если, – подумалось ей, – убийства брагинских сыновей не дьявольский план, имеющий целью уничтожить семью продюсера? (А ведь в этом мог быть заинтересован, увы, один человек: Васечка). Что, если оба сегодняшних преступления являются следствием первого убийства? Ведь старший сын Петр – это установлено! – был в квартире Брагина в ночь его смерти. И наркоман Ванечка – можно утверждать с большой долей вероятности – тоже посещал его жилище и как раз в тот субботний вечер, когда там разыгралась трагедия. Может быть, они оба что-то увидели или услышали? Что-то, чему они сами и не придали значения? Видели нечто, что изобличало (или могло изобличить ) убийцу? Это понял и преступник – и нанес упреждающий удар… По ним обоим…»
Но спокойно сформулировать идею до конца Лесе не удалось.
За окном вдруг взметнулось что-то яркое. Девушка инстинктивно зажмурилась, а когда снова открыла глаза, то увидела, что в саду стало почему-то светло и жарко. И еще послышался треск горящего дерева.
Леся вскочила с постели и бросилась к окну. Выглянуть из него ей не удалось – ее остановил жар. Но она увидела отсветы огня.
Дом горел.
Девушка бросилась на веранду, к Васе. Тот проснулся, сидел на кровати и очумело вертел головой. А веранда снаружи тоже полыхала – да еще сильней, чем комната. На террасе отчетливо пахло гарью.
Вася выпрыгнул из постели в одних трусах и, не говоря ни слова, схватил Лесю за руку и бросился к входной двери. Там уже отчетливо ощущался жар, крыльцо полыхало. Молодой человек, чертыхаясь, отпер дверь ключом и надавил на ручку. Бесполезно. Она не открывалась. Кто-то снаружи завалил дверь или подпер, или вставил в ручку палку… Вася что есть силы саданул ее плечом – дверь дернулась, но не открылась. Жар, идущий снаружи, заставил его отступить. А за окном уже полыхало вовсю. До окон взлетали языки пламени. И в красноватом отсвете отчетливо проступали силуэты мощных решеток на окнах террасы.
– Дьявол! – прорычал парень. И скомандовал Лесе: – На кухню!
На крошечной кухоньке пылало не меньше, чем на террасе. Отблески пламени ложились на лицо Василия. Плечо и рука парня были красными – то ли он обжегся, то ли ударился о дверь. Но некогда было жалеть его. Окно кухни тоже ограждала решетка. «Это ловушка, – панически подумала Леся. – Нам не выбраться…» Однако молодой человек и не думал складывать крылышки. Он схватил кухонное полотенце, обмотал им руку и ударил в раму. Створки окна распахнулись. Словно высвободившись, снаружи радостно взметнулся язык пламени. Из окна дохнуло жаром.
– Бери ведро, поливай окно! – крикнул Вася Лесе. А сам схватил валявшуюся у печки кочергу и принялся крушить ею оконную решетку. Девушка схватила помойное ведро и бросилась к раковине. Вода шла – правда еле-еле, тонкой струйкой. «Скорей же, ну, скорее…» – шептала Леся, ей становилось все жарче и жарче.
Вася, щурясь, в это время бил по оконной решетке – однако бесполезно, железные прутья не подались ни на миллиметр.
Леся едва дождалась, когда наберется полведра, и отчаянно выплеснула его за окно. Вода зашипела, ударил столб синего пара. Вася отпрыгнул в сторону.
Вроде ей удалось слегка сбить пламя, однако через секунду огонь взметнулся еще выше прежнего. «Это конец…» – обреченно и словно со стороны подумала Леся.
Однако Вася не сдавался. Он сменил тактику и стал не беспорядочно крушить, а поддевать решетку, пытаясь вывернуть ее из рамы. Парень то и дело отворачивался от окна – огонь опалял его лицо и руки. Однако он снова и снова пытался вышибить решетку из пазов. Нет, Леся тоже не может, не должна покорно дожидаться, пока они сгорят. Надо помогать Васе – до последнего. И она снова подставила ведро под кран. На этот раз вода потекла повеселее, а в правом нижнем углу решетка поддалась и со скрипом отлетела от рамы. Еще пара точных ударов – и преграда отошла в противоположном нижнем углу. Теперь она держалась только наверху. Особо ярый язык пламени влетел внутрь кухни. Вася отпрыгнул. Схватил со стены еще одно полотенце и обмотал им левую кисть. Прокричал Лесе:
– Лей мне на руки!
Она плеснула ему на замотанные руки водой. Молодой человек схватился за решетку. Зашипела, скворча, горячая ткань. От замотанных рук пошел пар, однако Вася не отрывал их от решетки. Его лицо исказилось от жара и напряжения. Он изо всех сил рванул решетку. Она затрещала и слегка отошла от рамы вверху.
– А-а-а! – заорал Вася, и непонятно, чего больше было в его крике – боли или азарта. Он отнял руки от раскаленного железного прута и протянул их Лесе: – Лей!
Она щедро плеснула на них. Полотенца, кое-где уже обгоревшие, задымились. Василий снова схватился за решетку и отчаянно стал отрывать ее от рамы. И, о чудо, она отошла…
Снова протянутые к Лесе руки: «Лей!» – а пламя поднимается все выше, и, кажется, нет уже выхода, никогда им не выбраться из огненной стихии. Но Вася снова, ругаясь и плача, хватается за решетку, дергает – и она поддается, отлетает…
Парень не удержал решетку, упустил за окно, в пламя – она грохнула на бетонный отмосток. Самого Васю силой инерции отбросило назад, на Лесю. Он едва не упал и не сбил ее с ног, но удержался, схватился за притолоку.
– Давай прыгай! – крикнул он.
А в окне вздымалась сплошная стена огня.
Леся беспомощно оглянулась. Самой, по собственной воле, сигать в огненный ад? Нет, никогда!
– Прыгай, Леська, прыгай! Быстро! – подтолкнул ее к окну Василий.
Она беспомощно оглянулась. И терраса, и комната уже горели вовсю. Пламя билось и ревело.
– Ты первый! – воскликнула Леся. На самом деле в этом выкрике не было ни капли благородства. Она предпочитала погибнуть, но мгновение спустя, лишь бы не нужно было по собственной воле лезть в огонь. Она боялась пламени и не могла преодолеть себя. И тогда Вася, не успела Леся опомниться, подхватил ее на руки, с нею вскочил на стул, затем, качнувшись, перебрался на кухонную тумбочку, стоявшую у окна…
– Нет! – закричала Леся. – Не надо!
На мгновение ей стало нестерпимо жарко, она инстинктивно забилась в его руках, вырываясь… Однако вырваться не смогла – мгновенный ожог, вспышка, боль, и они полетели сквозь огонь в пропасть…
* * *
Дом догорал. Примчались пожарные. Они появились как раз в тот момент, когда пламя взметнулось до самой крыши и в огне стали лопаться с грохотом пистолетных выстрелов листы шифера. А спасатели не спеша размотали шланг и остановились. Они, словно прочие праздные зеваки, смотрели, как горит дом. Зарево освещало лица людей. Леся бросилась к брандмейстеру.
– Почему вы не тушите?!
Пожарный меланхолично ответствовал:
– Все равно сгорит.
Его напарник добавил:
– Вы не волнуйтесь, девушка, дом мы уже не спасем. Нам главное, чтобы огонь дальше не перекинулся.
Поглазеть на пожар подходили новые и новые ротозеи. Стояли, заспанные, полуодетые, подавленные грандиозным зрелищем. А первой на происшествие прибежала тетя Люба. Увидела Лесю и Васю – обожженных, в пятнах гари, но живых – и расплакалась.
– Деточки мои! Слава богу!
Она же вызвала пожарную команду и принесла молодым людям пару шерстяных одеял. И вот теперь они кутались в них и стояли, инстинктивно прижавшись друг к другу. Смотрели, как догорает дом. Леся даже не обращала внимания на то, что ее обнимает мужчина. Несмотря на весь ужас происходящего, она чувствовала себя уютно в Васиных объятиях.
С диким грохотом обрушилась крыша. Языки пламени взвились, казалось, до небес, но через минуту опали. Огонь утихомирился, словно зверь, поглотивший добычу, и теперь, мягко урча, лизал красными и синими огоньками пепелище. Пожарные наконец-то начали действовать. Перебросили через штакетник шланги и стали поливать из автоцистерны то, что осталось от дома. Зашипело, заскворчало, ударил столб горячего пара. Леся не могла сдержать слез. Вася безучастно смотрел на то, что осталось от его дома. Его лицо с сожженными бровями и обгоревшими волосами ничего не выражало.
Подъехала карета «Скорой помощи». Единственным по-настоящему пострадавшим оказался Вася. У него были обожжены лицо и руки.
– Все нормально, герой, – сказала ему пожилая врачиха, забинтовав кисти. – Ожоги второй степени, лишь частичные. До свадьбы заживет, – и она выразительно посмотрела на Лесю.
Той даже бинтовать ничего не понадобилось. Врачиха ограничилась тем, что кое-где помазала ее слегка обожженные руки старой доброй мазью Вишневского.
Подъехал на «газике» местный участковый. Леся подошла к нему, рассказала о том, что слышала ночью подозрительный шум и бульканье, что дом запылал одновременно с трех сторон, и заключила: наверняка имел место поджог.
– Приходите днем в отделение, – без энтузиазма молвил мент. – Напишете заявление, если так уж хотите. А я потом с вас объяснение сниму.
По его тону Леся поняла, что ее заявление столь же желанно для него, как для рыбки зонтик.
А на дворе совсем развиднелось. Пожарные лениво поливали из шлангов пепелище. Разошлись по своим домам зеваки. На их лицах жалость к погорельцам мешалась с радостью, что пострадали соседи, а не они.
Леся подошла к пожарному, льющему на то, что осталось от дома, воду из шланга. Шипя, поднимался пар.
– Есть ли шанс, – спросила она, – что не сгорели ключи?
Почему-то именно ключи – единственная улика, взятая ею с места преступления, волновали Лесю больше всего. Больше даже, чем ее документы или наряды или ключи от съемной квартиры на Кленовом.
– Шанс, конечно, имеется, – меланхолично откликнулся огнеборец, – однако он крайне мал.
Подошла тетя Люба, обняла Лесю за плечи.
– Пойдемте, деточки, ко мне, – предложила она.
И они с Васей молча побрели вслед за тетей Любой в ее аккуратненький домик.
Когда Леся рассмотрела в свете электричества лицо Васи, она не смогла сдержать одновременно и слез, и смеха. Ресницы и брови сгорели, роскошная огненная грива была подпалена, лоснились от мази красные пятна ожогов на щеках и на лбу.
– Что ты смеешься? – нахмурился парень.
– Ты очень хорош, – прошептала Леся. – Ты мой герой.
– Герой – штаны с дырой, – усмехнулся Вася, зябко кутаясь в одеяло.
– Нет! – воскликнула Леся. – Ты меня спас. Если бы не ты, я бы осталась там, в огне.
– Это ты меня спасла, – с грустной улыбкой молвил Вася. – Если б ты меня не разбудила, осталась бы там не ты, а я.
Леся вдруг заплакала, обняла Васю и прижалась щекой к его груди.
– Ну, будет, будет, – ласково похлопал он ее по спине. – Все уже прошло, все позади.
Тетка Люба прикрикнула на девушку:
– Ну-ка, хватит тут сырость разводить! Садись давай чай пить! Я вчера пирог с клубникой испекла.
* * *
Спустя час, когда уже встало солнце, Леся с Васей ехали на его «шестерке» в сторону Москвы. Ключи от машины, равно как и документы, сгорели в доме. Однако Вася отпер дверцу железной линейкой, позаимствованной у тети Любы, а завел свой «лимузин», вырвав из ключа зажигания провода и вручную пере-мкнув их.
Соседка пожертвовала обоим старую одежду. На Лесе была немыслимая шерстяная юбка ниже колен, Вася щеголял в тесной рубахе и парусиновых штанах, оставшихся от супруга тети Любы. Штиблет его размера у соседки не нашлось, и Василий жал на педали старыми китайскими кедами со смятыми задниками.
Красное восходящее солнце светило им в спину, отражалось в зеркале заднего вида.
– Ну мы и парочка, – хихикнула Леся. – Держу пари, нас все подряд гаишники будут останавливать.
– Пари принимаю, – кивнул Вася. Он с трудом удерживал руль забинтованными руками. – Очень им нужны двое русаков на старой «шестерке».
– Да мы такие закопченные, что нас за кавказцев принимать будут, – снова хихикнула она. После всех стрессов Лесе словно смешинка в рот попала. – А куда мы едем? – спросила она.
– Для начала отвезу тебя домой, а там видно будет.
Несмотря на все произошедшее (а может быть, благодаря ему?), девушку не покидало восхитительное, восторженное настроение. Не было жаль ни документов, ни денег, ни мобильника, погибших в огне. Только, пожалуй, чуть сожалела она об обновках, купленных в прошлое воскресенье, о рюкзачке и о серьге. И о ключах, как о единственной улике субботнего преступления. А все остальное… Лесе на минуту представилось, что в пламени, сожравшем Васин дом, сгорела вся ее прошлая жизнь, и оттого на душе стало необыкновенно радостно.
Пора было начинать жить наново.
По пустынной трассе они домчались до Лесиного дома за полчаса. Пари выиграл Вася – их так никто и не остановил. Круглые часы на приборной панели показывали шесть утра. Парень аккуратно припарковал машину под могучими тополями рядом с Лесиной девятиэтажкой.
Они разбудили соседку (ту самую, что встретилась Лесе в прошлое воскресенье, когда она впервые ехала на Васину дачу) – у нее хранились запасные ключи от жилища девушек на случай, если Леся или ее соседка забудут или потеряют свои.
Соседка с нескрываемым любопытством осмотрела парочку, особенно задержавшись взглядом на обгорелом лице Васечки и на его рубахе, рукава которой кончались где-то около локтей. Она впервые видела Лесю рядом с молодым человеком. Будет о чем рассказать соседкам. Однако от прямых вопросов женщина удержалась – то ли чувство такта не позволило, то ли желание спать.
Лесина квартирка была пуста – подружка Светка, видимо, еще не вернулась с каникул. И сразу, еще в прихожей, Вася обнял Лесю. Примерно так же, у самых дверей, начал Лесю обнимать в прошлую субботу Брагин. Но как же отличалось жадное приставание продюсера от ласковых прикосновений Васечки! Он был нежен, словно мама, и его объятия казались невесомыми.
– Лесечка, – прошептал Вася, – я чувствую такую нежность к тебе… Все, что я сказал вчера в машине, – правда… Я и тогда тебя любил, а теперь люблю еще крепче…
На глаза Леси навернулись слезы. Она испытывала и радость, и благодарность, и… И, пожалуй, огорчение – потому что не могла полной мерой ответить на его любовь.
– Что ты молчишь? – с оттенком тревоги спросил Вася.
Она мягко высвободилась из его объятий и вошла в комнату. Это была ее квартирка, ее маленький мирок, пусть не совсем свой, с чужой мебелью и коврами, однако все равно привычный, обжитой, любимый. Леся остановилась, глядя в окно на утренний московский пейзаж: кругом – дома, дома, дома, и плоские крыши многоэтажек золотит солнце, сверкает в окнах.
Вася подошел и остановился за ее спиной, не прикасаясь к ней.
– Ты милый, добрый, хороший, – глухо сказала Леся, не оборачиваясь. – Но я не могу тебе дать то, что нужно мужчине.
– А откуда ты знаешь, – с нервным смешком ответил Василий, – что нужно мужчине?
– Знаешь, – отважилась Леся, – я не девушка. Но я при этом никого не любила. Никогда.
– Какое это имеет значение! – пожал плечами Вася и обнял ее.
– Понимаешь, – начала она, – когда мне было четырнадцать лет, меня…
– Не надо ничего говорить! – воскликнул Василий и повернул ее к себе лицом. И прикоснулся губами к ее губам. Потом оторвался и прошептал: – Все это не имеет никакого значения. Мне достаточно просто видеть тебя. Заботиться о тебе. Иногда, если ты разрешишь, тебя касаться…
Он был герой. Он спас ее и ничего не требовал взамен. Волна нежности, начавшаяся где-то внизу живота, затопила Лесю до краев. Она стала расстегивать на груди его тесную рубашку – так, словно это было не стыдное мероприятие (как она до сих пор считала), а нечто простое, радостное, естественное.
– Я буду очень беречь тебя, – прошептал Вася.
…Она проснулась, когда часы показывали половину двенадцатого. Солнце било и искрилось сквозь тюлевые занавески. Рядом, на животе, раскинувшись, спал Вася. Сегодня с ним Леся не почувствовала ничего – ничего такого, о чем болтали девчонки: никакого взрыва, помрачения, фейерверка. Ничего, кроме счастья от того, что она доставила своему любимому радость и облегчение. Но, самое главное, ей не было ни стыдно, ни больно, ни противно. И уже одно это стало большущим шагом вперед! Она больше не боялась мужчин. И спала рядом с Васей глубоко и сладко. И сейчас не испытывала ни малейшего стыда перед ним, только огромную нежность.
Леся тихонечко поцеловала парня в шею и выбралась из постели. Она вспомнила, как он не мог касаться ее руками, своими обожженными кистями, зато ласкал губами… везде… И это оказалось столь сладостно, что она до сих пор чувствовала себя как пьяная и, как алкоголик, хотела повторения этого чувства…
Бодрая и освеженная, она прошлепала босиком на кухню. Паркет приятно холодил подошвы. В большом зеркале в прихожей отразилась новая Леся: очень красивая, почти умиротворенная, практически примиренная и с жизнью и со своим телом.
И тут она спохватилась: ее же ждет Ник! Ее шеф, работодатель. Он просил прийти в офис к девяти, а сейчас уже почти полдень. Он, наверное, изругался и обзвонился – ее телефон не отвечает, он сгорел вместе со всеми вещами. Что ж, у нее есть уважительная причина. Сегодня ночью ее пытались убить – она не сомневается, что пожар на Васиной даче случился неспроста, недаром дом загорелся снаружи и одновременно с трех сторон.
Леся взяла в ванной халатик и набросила на себя. Слава богу, далеко не все вещи она оттащила на дачу. И вдруг, в этот самый момент, к ней снова явилась та идея, что пришла было в голову сегодня ночью, но ее спугнул шелест в траве и последовавший за сим пожар. Подобно яркому всполоху пламени, мысль озарила все происшедшие события иным светом. Стали видны человеческие фигуры, их лица, их движения… Враз прояснились движения их душ, побудительные мотивы…
Леся растерянно уселась на кухонную табуретку. Она снова и снова прокручивала в уме все, что случилось за последнюю неделю, и получалось, что части головоломки сходятся. Неужели сходятся? Да, как будто… Но пока у нее есть только домыслы и нет не единой улики. Ах, как жаль, что пара ключей, найденных ею на месте преступления (наверняка с отпечатками пальцев, которые Леся бережно хранила!), столь бездарно сгорела в пожаре!.. Ключи были единственной уликой – и кто знает, не этого ли добивался сегодня поджигатель: уничтожить не только Лесю, но и ее, улику. Убийца не нашел ключей ни у старшего сына, ни у младшего. Из тех, кто мог их прикарманить, к сегодняшней ночи в живых оставалась только Леся…
Да, догадка интересная, яркая и простая – но пока это только ее домыслы. Ни единого вещественного доказательства. И непонятно, где их раздобывать. Где? Имел ли смысл последний, предсмертный хрип младшего Брагина? Наркоман тогда выдохнул: «Кар…» – и осекся, и замолчал навеки. Что означало это «кар…»? Имя убийцы? Или – «картина»? Или – «карта»? Или – «карман»? Или – ничего не означало? Мало ли что придет в голову наркоману, да еще в предсмертный час…
Леся не стала пока звонить Нику. Она чувствовала, что истина где-то близко, совсем рядом, и нужно одно последнее интеллектуальное усилие, чтобы схватить ее за кончик. Девушка, не прерывая размышлений, машинально скинула халатик и залезла под душ. Как хорошо, что не отключили горячую воду, и как приятно наконец помыться в своей квартире, а не в дачной пародии на душ!
Звонкие струи приятно холодили тело. Они ласкали, гладили и лишь слегка горячили там, где попадали на обожженные места. И вдруг в какой-то момент Лесина жажда ласки и ее готовность к ласке, которая поселилась в ней после ночи с Васей, неожиданно для нее самой дали ярчайшую, сильнейшую разрядку – словно всполох, словно протуберанец!.. Чувство оказалось столь новым, столь ошеломляющим, что Леся даже на ногах не удержалась. Она медленно, не помня себя, сползла в ванну – и через несколько – чего? – секунд? минут? веков? – обнаружила себя сидящей в теплой воде, в то время как приятный дождь из душа барабанил в ее макушку и плечи.
И тут – еще одна неожиданность! – ей пришла в голову последняя разгадка, открылась последняя истина, и Леся была почти уверена, что права, что осталось только проверить ее идею, и тогда… Что – тогда? Они найдут и изобличат преступника? Да! Но какая же это мелочь по сравнению с тем, что она уже нашла. Нашла благодаря Васе. Благодаря его любви и нежности перед ней открылся целый новый мир: дивный, радужный и многое обещающий. Рядом с этим миром блекла любая истина, и даже вопросы чужой жизни и смерти казались не интересней кроссворда в старом журнале…
Леся не спеша вылезла из ванны. Протерла запотевшее зеркало. Верное стекло услужливо отразило разрумянившуюся девушку с блеском в глазах. Неведомую, необычную и очень красивую Лесю.
Она вытерлась насухо и снова накинула халатик. Заглянула в комнату. Вася все спал в прежней позе. Девушка бросилась к городскому телефону.
Как и следовало ожидать, Ник встретил ее рычанием:
– Евдокимова! Блин! Где ты ходишь?!
– Погоди, Ник, не наезжай, – отмахнулась она. – Я, кажется, знаю, кто убийца.
* * *
Она разбудила Васю поцелуем и, покуда он нежился в кровати, отправилась на кухню готовить завтрак. Из продуктов, не испортившихся за неделю ее отсутствия, остались лишь яйца, масло да сырокопченая колбаса. Вместо хлеба имелись галеты, наличествовал запас чая и кофе. Леся никогда не любила готовить, но теперь орудовала на кухне с вдохновением, и ей понравилось это занятие, потому что ужасно хотелось угодить Васе – хотя бы примитивной яичницей. Она сварганила бутербродики с колбаской и маслом на галетах, украсила их не окончательно завядшим укропом, постаралась, чтобы яичница вышла хорошо прожаренной и не пригоревшей. Как жаль, что у нее нет никакого выбора продуктов, чтобы побаловать Васеньку чем-то по-настоящему вкусным!
Василий приплелся на кухню в одних трусах, худющий и жилистый. Втянул носом воздух.
– О, яичница!
– Извини, больше ничего нет. Меня ж дома неделю не было.
– Ерунда. Забей. Обожаю яичницу. Тебя не шокирует то, что я вышел к завтраку без смокинга?
– Пожалуйста.
Она хотела добавить: «Хоть рассмотрю тебя», – но постеснялась.
Вася легко и практически незаметно расправился с глазуньей из трех яиц и тремя бутербродами на галетах – даже странно, что столь поджарое тело требовало столь плотной заправки. Похоже, он бы и больше сожрал, да стало совестно не поделиться с Лесей. Надо взять на заметку, что Вася, как и всякий мужик, любит, несмотря на худобу, услаждать свою утробу пищей. Парень сыто облизнулся и спросил, отхлебывая кофе из бадьи:
– Что ты будешь сегодня делать?
– Поеду в офис, – отвечала она. – Меня Ник там с утра дожидается.
Леся не стала говорить, хоть и ужасно хотелось, что, кажется, раскрыла преступление. Вдруг она ошибается? Доказательств-то у нее никаких нет, а она наговорит на человека напраслину, и потом сам же Вася будет над ней смеяться. Нет, сперва надо все как следует проверить.
– А ты куда поедешь? – спросила она.
– Порулю назад, в Гречаниново. Напишу в ментовку заявление о сгоревшем паспорте и правах. Только сначала домой заеду, возьму запасные ключи от машины и переоденусь. Могу и от твоего имени заяву написать о пропаже документов.
– Буду тебе премного благодарна.
– Я, кстати, до сих пор не знаю твоей фамилии.
– Евдокимова. А твоя?
– Самойлов. Вот и познакомились, – улыбнулся он. – Но пока что мы лица без документов. Практически бомжи. И, чтобы тебя не замели, я до офиса тебя подброшу, и не спорь.
– Другой бы стал, но я не буду, – улыбнулась в ответ она.
* * *
На Третьем кольце образовалась внушительная пробка, и в результате они приехали к Лесе в офис только в начале третьего.
Дома она переоделась, однако для Васи в их со Светкой девичьем гардеробе ничего подходящего не нашлось. Он по-прежнему странствовал в микроскопической рубахе и чужих кедах, поэтому из машины выходить не стал. Поцеловал Лесю на прощание, прошептал:
– Ты знаешь, я по-настоящему счастлив. Мне было очень хорошо с тобой.
– Мне тоже, – ответила она, хотя это было не вполне правдой.
– Не лжи, – сказал он, от смущения нарочито коверкая слово.
– Я не лжу, – откликнулась она ему в тон, улыбаясь.
– Но мы, по крайней мере, на верном пути?
Она отвела глаза:
– Да. И продвинулись по нему дальше, чем ты думаешь.
– Когда мы увидимся? – с нетерпением пылкого влюбленного спросил он.
– Я буду звонить тебе.
Леся поцеловала его и выскользнула из машины. Душа пела.
Ник ждал ее в офисе.
– О! – воскликнул он. – А ты, Леська, изменилась. Похорошела. Влюбилась, что ли?
Она покраснела.
– О, зарумянилась! Значит, в точку! Кто он, счастливчик? Старый хрыч Борисоглебский? Мой друг Райтонен? Или брагинский племянник?
– В Москве четыре миллиона мужчин, не считая приезжих и интуристов, – замаскировала она под улыбкой свое смущение.
– Ну, ты только с деятелями искусств и палеонтологами в последнее время встречалась.
– А с бравыми сыщиками? – промурлыкала Леся.
С некоторых пор ей вдруг стало удаваться кокетство.
– О! Какой комплимент! – насмешливо воскликнул Ник. Однако Леся заметила, что тот слегка смешался. Она порадовалась, что впервые в жизни смогла смутить его.
– Ладно, Евдокимова, меня твоя личная жизнь не интересует. Давай отчитывайся, как ты провела вчерашний день (включая ночь). Любовные приключения можно опустить.
Леся доложила боссу о событиях вчерашнего дня, начиная с визита на съемки к Манировой. Рассказала про визит к Петру Брагину на Чистые Пруды. И как потом отправилась в Кузьминки, обнаружила труп наркомана, столкнулась у подъезда с Васечкой. Затем описала вечер на даче и пожар… Разумеется, она опустила тот факт, что Василий провел утро в ее квартире. Однако теперь их отношения стали секретом Полишинеля, и сыщику не нужно было проявлять чудеса дедукции, чтобы сделать вывод, который он тут же и озвучил:
– Значит, своей благосклонностью ты осчастливила Ваську… Везет дураку.
– Почему дураку?
– Не обращай внимания. Я к слову. И от зависти. А какие такие далеко идущие выводы ты сделала из всего происшедшего? Ты лопотала по телефону, что вычислила убийцу…
Леся коротко и, как ей показалось, аргументированно изложила свою версию.
Когда она закончила, Кривошеев задумчиво протянул:
– Складненько. – Лесе была необыкновенно приятна даже столь скупая похвала. – Значит, ты считаешь, – продолжил он, – что преступник заметает след?
– Да, – кивнула Леся. – И именно этим объясняются убийства и старшего и младшего сыновей Брагина. И покушение на меня.
– Но на тебя он покушался зря. Ведь ты в квартире продюсера в ночь убийства ничего не видела и не слышала? – уточнил детектив.
– Почему зря? Ключи – самая важная и единственная улика – погибли. Расплавились, сгорели. Во всяком случае, уж отпечатков пальцев на них точно не осталось.
– Почему ты мне раньше не доложила о ключах?
Леся отвела взгляд.
– Не знаю.
Ник пристально уставился на нее.
– Нет, знаешь.
– Ну и почему? – с вызовом спросила она.
– Потому что ты подозревала и меня.
– Что ж, – она открыто глянула на начальника. – Ты сам напросился.
– Чем же, позволь узнать?
– Своим враньем, кто на самом деле заказал слежку за продюсером.
– Меньше знаешь – крепче спишь.
– Вот именно. Потому я тебе о ключах и не сказала.
– И в результате не сберегла решающую улику.
Последнее слово в споре все равно осталось за Ником.
Леся не стала продолжать пикировку, однако спросила:
– А что наша доблестная милиция? Что ты узнал? Им-то удалось что-нибудь установить по делу?
– А я почем знаю? – буркнул детектив.
– Ты же два последних дня занимался тем, что налаживал с ментами контакты. Наладил?
– Ох, наладил, бедная моя печень… – картинно приложил руку к боку Кривошеев.
– Главное – они меня не подозревают?
– По состоянию на вчерашний день – нет. Как ни странно, в деле об убийстве продюсера светловолосая девушка в деловом костюме, посетившая убиенного в субботу, вообще не фигурирует.
Леся воодушевилась.
– Это не странно, дорогой Ник. Это работает на мою версию.
– Работает? Как?
– Убийца хотел добраться до меня раньше, чем милиция, поэтому ничего ментам не рассказал.
– Возможно, ты права.
– Ну а хоть что-то оперативники уцепили?
– Или они не раскрыли передо мной все карты, или у них в самом деле нет ничего существенного. Скорее – второе. Единственной для меня новостью явился факт, что на мобильник старшему сыну в ночь убийства действительно звонили, в двадцать три с минутами, причем из телефона-автомата на Патриарших – самого близкого телефона к месту убийства.
– А что видеокамеры? На улицах, в магазинах, у банкоматов? Чай, не где-нибудь в Гречанинове человека убили, а в самом центре Первопрестольной…
– Как ни странно, на доме Брагиных ни одной видеокамеры нет.
– А может, не странно, – возразила Леся, – а это вполне сознательное решение жильцов. Чтобы сохранить в тайне свою личную жизнь. А она, судя по продюсеру, была у них бурной.
– Единственное – камера ювелирного магазина в Спиридоньевском переулке зафиксировала, что в двадцать два двадцать пять по направлению к брагинскому дому проследовал молодой человек, очень похожий на младшего сына Брагина – наркомана.
Леся улыбнулась.
– Это опять-таки играет на мою версию.
– Которая построена на песке, – немедленно возразил Ник. – Одни догадки. Ни единой улики.
– А чтобы их раздобыть, я предлагаю следующее, – сказала девушка.
– Ну-ну?
Впервые за все время их совместной работы Ник по-настоящему заинтересовался ее мнением. И тут Леся изложила идею, что осенила ее сегодня утром, покуда она принимала душ.
Когда она закончила, детектив снова похвалил ее – прошу заметить, второй раз за день:
– Что ж, опять складненько.
Леся благодарно улыбнулась. Все-таки Ник, оказывается, умеет ценить собственных сотрудников.
А детектив вдруг спросил ее:
– Ты, товарищ Евдокимова, в армии и других силовых структурах, случайно, не служила?
– Никак нет, – улыбнулась она. – А что?
– Значит, ты не знаешь основной армейский и ментовской принцип, на котором построена служба в армии. И в моем агентстве, кстати, тоже.
– Ну и что же это за принцип?
– Инициатива наказуема. Вот сама и займешься проверкой собственной версии. А то пока она остается карточным домиком. Дунешь – рассыплется.
– Я предлагаю поискать улики вместе.
– Где? Какие?
И тогда она поведала сыщику о последних словах (вернее, обрывке слова), что произнес перед смертью Ванечка Брагин, и о том, как, по ее мнению, следует интерпретировать его предсмертный хрип.
– Любопытненько, – отозвался Ник. – Решение вполне в духе наркоманских свихнутых мозгов. Шансы на то, что ты права, я расцениваю, как один из ста. Но обыскать Ванечкин притон все равно надо. Я этим займусь.
– Коленька! – воскликнула Леся, она впервые назвала детектива не «Ник», не «Кривошеев», но «Коленька». – Давай пойдем вместе! Ты ж сам говоришь: инициатива наказуема, а ведь это я придумала.
– А ты знаешь, что, проникнув в ту квартиру (а она наверняка уже опечатана), мы совершим уголовно наказуемое деяние?
– Знаю.
– Не боишься?
– Боюсь. Но все равно хочу пойти.
