Глава 17
Воскресенье – не самый подходящий день для поминок. Но что поделаешь, если Ивана Арнольдовича убили в субботу. Вот и выпали девятины на воскресный день.
Поминки запланировали заранее, пригласили на них кого следует, то есть близкую родню, товарищей по работе и соседей по дому. Кто же знал, что случится еще одна трагедия, даже две. В четверг, в один день, убили и старшего, и младшего сынов покойного. У вдовы, Веры Петровны, сердечный приступ, она лежит дома, совсем плоха, трижды «Скорую» вызывали. На понедельник запланированы новые, уже двойные похороны двух сыновей, двух братьев, Петра и Ивана Брагиных. Самое бы время девятины отменить, но… Заказ сделан, закуплены продукты, придут повара и официанты… А оплачивает тризну фирма «БАРТ»… Что же теперь, спрашивается, платить десятки тысяч неустойки? Нет уж, пусть поминки будут. Тем более кое-кто, весьма авторитетный, настоятельно рекомендовал поминки по продюсеру не отменять и даже поработал со списком гостей. К тому же в любой тусовке – что именины, что свадьба, что похороны – для делового человека имеется своя польза, если туда приглашены правильные люди. Всегда можно выкроить время меж заупокойными тостами, чтобы прокачать ту или иную тему.
Так думал Эрик Робертович Райтонен, встречая гостей на пороге квартиры Брагина на Патриарших. Практически никто из приглашенных поминками не манкировал. Явились и чиновники из Минкульта и мэрии, и небольшой круг режиссеров и артистов, и пара коллег-продюсеров. Разумеется, практически в полном составе пришли подчиненные Брагина из «БАРТа». Кроме того, подоспела помянуть покойного всяческая шелупонь: соседи по дому и по особняку, и даже консьержи из подъезда. Явился и новый знакомец Эрика Робертовича, частный сыщик-чистоплюй Ник Кривошеев – а вместе с ним невыразительный мужик с портфельчиком (Ник представил его: «Старший следователь Мосгорпрокуратуры Михаил Николаевич (фамилия прозвучала неразборчиво)». И – вот сюрприз! – вместе с ними пришла та стриженая юница с татуировкой на шее. А ведь говорили, что позавчера ее вроде бы арестовали за убийство всех троих Брагиных… Значит, выпустили?
– С Эриком Робертовичем ты, Леся, кажется, знакома, – сказал Кривошеев, обращаясь к девчонке.
– Да, и мы очень плодотворно побеседовали, – ответствовала пигалица. Она выглядела бодрой и веселой и совсем не походила на недавнюю узницу. Обращаясь к Райтонену, она молвила: – Я искренне восхищаюсь и вами, и вашими фильмами.
Слышать подобное всегда приятно, даже если собеседник врет как сивый мерин. У Райтонена язык чесался спросить: почему же ее выпустили? Но на смену юнице, уже исчезнувшей внутри просторной брагинской квартиры, спешила Манирова. Актрису на тризну никто не приглашал – опасались экзальтированной выходки, кто знает, на что способна любовница, тем более брошенная. Однако поди ж ты! Выведала, когда и где пройдут поминки, и явилась без спросу. Райтонен ей лишь сухо кивнул. Тем более что как женщина Манирова его точно не волнует. Как актриса – еще посмотрим.
За длинный стол, накрытый в гостиной, уселись по чинам. Отдел протокола «БАРТа» сработал четко. Сначала, правда, горячие головы предлагали поминки в виде фуршета, но Райтонен решительно отказался. Тризна есть тризна, и она должна происходить традиционно, сидя.
Во главе стола оставили пустое место. Рядом с ним – большой фотографический портрет Брагина, перевязанный траурной ленточкой, и рюмка водки, прикрытая кусочком черного хлеба. А дальше – стул для вдовы, тоже пока пустующий (впрочем, Эрику Робертовичу намекнули, не исключен вариант, что Брагина, даже несмотря на недомогание, может все-таки на поминках появиться). Далее – с одной стороны стола усадили чинуш из мэрии и Минкульта, с другой, напротив них, – артистов (чтоб чинодралы с народными и заслуженными смогли поговорить и вместе выпить – и тем в собственных глазах возвысится). Манирову тоже среди избранных артистов пришлось посадить. Дальше расселась небольшая группка коллег и конкурентов, продюсеров и режиссеров. Потом следовали сотрудники «БАРТа», включая главного редактора Борисоглебского, и уж в самом конце разная шваль: детектив Кривошеев с девчонкой Олесей и следователем, а также соседи по дому, четверо консьержей и какая-то тетушка покойного, седьмая вода на десятом киселе.
Едва все поместились в просторной брагинской гостиной. Стол пришлось ставить по диагонали. Хмурые заказные официанты, одетые в черное, разлили гостям водку.
Первым Райтонен предоставил слово народному артисту Васе Ланскому. Несмотря на свои семьдесят с гаком лет, Ланской до сих пор выступал в амплуа героя-любовника. Особым другом Брагину актер не был, зато имел богатейший опыт публичных выступлений, и Эрик Робертович решил: скажет он, конечно, глуповато (как водится у артистов), зато внушительно и задаст нужную тональность мероприятию.
– Сегодня мы поминаем моего друга, – звучным баритоном, легко перекрывая общий гомон, произнес Ланской, и в гостиной постепенно стихло, – прекрасного человека и гражданина, Ивана Арнольдовича Брагина. Нет слов, чтобы описать наше горе. И лучше всего тут могут помочь стихи Лермонтова «На смерть поэта», ибо в своем деле Иван Арнольдович был таким же точно поэтом, как «наше все», Александр Сергеевич…
«Белиберду, конечно, несет, но народу нравится, – подумал Райтонен, – ишь, все притихли. Следующим я выступлю». А Ланской встал в третью позицию и продекламировал кусок из своей концертной программы, с которой он и по сию пору устраивал время от времени чес по российской провинции:
Погиб поэт,
Невольник чести,
Пал, оклеветанный молвой.
С свинцом в груди и жаждой мести…
Едва Ланской, отчитав пару куплетов, уселся на место (с дальнего конца стола ему даже неуместно зааплодировали), как спокойное течение поминок было прервано.
В гостиную неожиданно вошла собственной персоной Вера Петровна Брагина.
На вдову было страшно смотреть – да и как может выглядеть женщина, только что потерявшая мужа и двух сыновей? Последний раз Райтонен видел ее на похоронах супруга, в четверг, она и тогда-то выглядела паршиво, а теперь, кажется, к своим реальным пятидесяти прибавила еще лет двадцать и являла собой натуральную старуху. В черных очках и черной шали, вдова, войдя в гостиную (гул голосов при ее появлении постепенно затих), стала обходить длинный стол, молча и пристально вглядываясь в лицо каждого гостя. Она осмотрела чиновников, миновала Манирову и Ланского, прошла мимо Борисоглебского… Участники застолья с напряженным вниманием и некоторой опаской посматривали на вдову. Она тщательно рассмотрела всех сотрудников «БАРТа» и подошла к дальней стороне, где сидели самые неважные гости. Она прошла соседей и родственников, следователя с частным сыщиком и девчонку, его помощницу, и остановилась напротив консьержей – трех немолодых женщин и одного пенсионера.
Она стала внимательно разглядывать их лица, а потом вдруг воскликнула, обращаясь к одной из них:
– Ленка? Ты?
Далеко не молодая Ленка, толстуха-консьержка в сильных очках с неопрятной химической завивкой, вскочила. А Брагина уже бросилась к ней с криком, растопырив пальцы, пытаясь вцепиться в глаза:
– Убийца! Убийца! Убийца!
Вдову перехватил Кривошеев. Сжал ее предплечья.
– Гадина! – выкрикнула Брагина, дергаясь в стальных лапах детектива. – Убийца!
Взгляды собравшихся, недоуменные и предвкушающие, обратились на женщин. И тогда консьержка, почувствовав себя в центре внимания, выкрикнула, задыхаясь:
– Да! – бросила она в лицо вдовы. – Я убила их! И мужа, и обоих твоих выродков!
* * *
За два часа до описываемых событий частные детективы – Кривошеев и Леся – позвонили в квартиру, находящуюся в том же доме, но в другом подъезде – в дверь вдовы.
…То, что Лесю освободили – да еще вчера вечером, в субботу, в нерабочий день, – Ник искренне считал исключительно своей заслугой. Судя по его рассказу, он дошел чуть ли не до главных кабинетов на Петровке и едва ли не до самого генерального прокурора, добиваясь, чтобы его помощницу выпустили. Леся помалкивала – хотя у нее имелась своя версия событий. И самую важную роль в том, что ей даровали свободу, она полагала, сыграла ее собственная реконструкция убийств всех троих Брагиных. Она все-таки добилась вызова на допрос и сумела изложить свою версию следователю Михаилу Николаевичу. И именно на нее опирался Кривошеев, когда убалтывал милицейских и прокурорских начальников, чтобы Лесю выпустили…
…Детективам открыла Вера Петровна Брагина. Она выглядела настоящей старухой, в глухом черном платье и огромных солнцезащитных очках (несмотря на полузадернутые шторы и пасмурный день). И если вчера Леся считала самым несчастным человеком на земле себя (когда ее неправедно заточили в тюрьму), то теперь она остро поняла, что несчастней человека, чем эта женщина, в одночасье потерявшая мужа и двоих сыновей, – нет и быть не может. Было жестоко сейчас разговаривать с ней, но еще большей жестокостью представлялось скрыть имя убийцы и оставить ее горе не отмщенным.
– Прошу.
Вера Петровна проводила гостей в ту же самую хайтековскую комнату, в которой она принимала (кажется, это было сто лет назад) Лесю. Они расселись на бело-кожаные кресла вокруг стеклянного стола.
– Мы установили убийцу, – с места в карьер бросился Ник.
– Но у нас практически нет улик, – перебила его Леся, – поэтому вы должны помочь нам…
– И кое-что откровенно рассказать, – докончил Кривошеев.
– Спрашивайте, – хрипло сказала вдова. – Ради того, чтобы изобличить… – судорожный вздох, – убийцу, я готова на все…
– Для того чтобы объяснить происходящее, – участливо начал детектив, – мы с вами должны вернуться к событиям без малого двадцатипятилетней давности. Вы помните, в начальную пору работы вашего мужа в МИДе вы дружили семьями с одним из его коллег по фамилии Куприянов?..
– Помню, – нахмурилась вдова. – А при чем здесь это?
Не отвечая на ее вопрос, Ник продолжил:
– А помните ли вы, что Куприянов с супругой должны были отправиться в длительную загранкомандировку в Африку, однако их сняли прямо с парижского рейса, в аэропорту, за попытку провоза в багаже антисоветской пропаганды – и вместо них в Анголу поехали вы с супругом?..
– Да, такое было… – согласилась Брагина. – Но какое отношение…
Детектив не дал ей закончить:
– А вам никогда не приходило в голову, почему в багаже Куприяновых вдруг оказалась антисоветчина?
– Я догадывалась, – тихо сказала вдова.
– Значит, вы знаете, что ваш покойный супруг, – снова атаковал ее детектив (Леся во все глаза смотрела на него и задавала себе вопрос, сможет ли она в случае необходимости быть столь же психологически безжалостной, и отвечала себе, что нет, пока не сможет), – Иван Арнольдович, был любовником жены Куприянова, Елены?
– Но какое отношение это может иметь… – начала Вера Петровна, но сыщик опять перебил ее:
– Самое непосредственное, уверяю вас, самое непосредственное…
За 23 года до описываемых событий
25 февраля 1985 года
– Ваня? Ты?! Зачем? Зачем ты пришел?
– Что, не пустишь?
Лена нахмурилась.
– Ну ладно, заходи. Но имей в виду: вот-вот должен вернуться муж.
– Он придет нескоро.
– Откуда ты знаешь?
– У него последний инструктаж в министерстве. Выдача билетов, суточных и прочих причиндалов красивой заграничной жизни. Поэтому у нас с тобой еще много времени.
Прямо в коридоре Иван обнял Лену.
Сначала она сопротивлялась, но потом ответила на его поцелуй.
Он прошептал:
– Я с ума сойду без тебя… Не представляю, как я жить стану, когда ты будешь так далеко… И не напишешь ведь, не позвонишь… Я не родственник тебе, и, значит, запрещено…
– Ах, Ванечка… – На глаза Лены навернулись слезы. – Мне тоже так жаль!.. Так жаль с тобой расставаться!.. Пойдем…
Лена взяла его за руку.
В гостиной вовсю шли сборы. Посреди комнаты на полу лежали два распахнутых, наполовину упакованных чемодана. Меж двух стульев примостилась гладильная доска. На диване стопками были сложены свежеотутюженные вещи и возвышалась гора еще не глаженного белья. Лавируя меж чемоданами и гладильной доской, Елена отвела гостя в супружескую спальню.
Иван атаковал ее на этот раз особенно самозабвенно. К любви к ее жаркому телу примешивалась горчинка предстоящей разлуки. К радостной мысли о том, что он наставляет рога другу, – зависть к нему: Куприянов уезжает из Союза, а Брагин пока остается…
Лена в последний раз протяжно вскрикнула и изо всех сил сжала плечи Ивана, а потом обмякла и осторожно выпустила его из своих объятий, и тут же бросилась стирать полотенцем со своего лона и с его тела следы их любви – ни единой капли не должно остаться на месте преступления…
– Я пойду в душ, – сказал Иван, а Лена прикрыла глаза и в истоме растянулась на постели.
Он аккуратно затворил дверь в спальню. Не одеваясь, голый, как был, подошел к своему стоящему в коридоре «дипломату». Выудил из него сверток: газета «Правда», туго перевязанная бечевкой. А в свертке – стопка листов, слепая копия, отпечатанная на машинке. Очень страшно было сначала доставать текст, а потом везти его на метро через всю Москву. Ведь только время покажет, не напрасны ли все его старания…
Иван подошел к раскрытому чемодану и аккуратно, на самое дно, под все сложенные вещи засунул пачку листов. Махровая антисоветчина, диссидентские бредни. Но на Западе они еще не печатались, Иван точно знал это, дипломат обязан владеть ситуацией в сфере контрпропаганды. То, что текст нигде за кордоном не публиковался, многократно повышало его ценность. И его опасность для тех, кто намеревался вывезти его из Советского Союза. Для курьера, вольного или невольного…
Только бы ни она, ни ее муж не взялись перед взлетом перепаковывать чемодан! Только бы они не нашли антисоветчину сами! Тогда – провал всей операции. Одна надежда: времени у них немного, некогда будет в чемодане копаться. Завтра утром у супругов – самолет в Париж.>
А уж Брагин постарается сделать так, чтобы на таможне в Шереметьеве-2 их вещи досмотрели с особенной тщательностью.
Впрочем, в любом случае – найдут листочки сами супруги (и, значит, его затея не удалась) или их обнаружат на таможне (и тогда он на коне) – у него с Ленкой сейчас последнее свидание.
Сначала она предала своего мужа и завела связь с ним, с Иваном. Теперь любовник в свою очередь предает ее. И своего друга Куприянова.
Что ж, се ля ви. Пора и в самом деле в душ. У него с ней еще есть пара часиков. Надо торопиться, чтобы напоследок взять у жаркого Лениного тела все, что оно ему пока еще может дать.
– Как вы сумели раскопать эту историю? – тихо спросила вдова.
– Ее мне рассказал Вася, – ответила Леся. – Ваш племянник…
– Ах вот оно что… А он откуда знает?
Леся не стала говорить, что тот ничего точно не знает , а лишь догадывается – а между двумя этими понятиями, согласитесь, огромная разница, но сейчас Вера Петровна сама подтвердила, что дело обстояло именно так: ее покойный муж сподличал тогда, двадцать три года назад, предал и своего друга, и свою любовницу. И вот теперь они с Ником уже, можно сказать, знают – однако у них по-прежнему нет почти никаких улик.
Леся, разумеется, не стала рассказывать вдове, что племянник ненавидел ее покойного мужа. И когда Вася поведал Лесе, с какого эпизода его дядюшка начал строить свою карьеру, девушка решила, что парень придумывает или преувеличивает… Но потом, когда Василий произнес фамилию Куприянов, она подумала, что где-то ее уже встречала, причем совсем недавно, и именно в связи с убийством продюсера. Додумать эту мысль до конца Лесе помешал пожар на даче… Однако на следующее утро, в пятницу, после ночи, проведенной с Васей, девушка все-таки вспомнила: она видела эту фамилию на доске объявлений в брагинском подъезде, в списке консьержей… Правда дежурство Куприяновой приходилось не на субботу, когда случилось убийство, а на другой день… Однако в ту же пятницу, когда саму Лесю уже закатали в изолятор временного содержания, Ник установил, что вахтеры самочинно поменялись сменами. И значит, неопрятная толстуха в очках, что дежурила по подъезду в субботу и которую Леся допрашивала в среду, – и есть та самая Куприянова…
Ничего этого она не рассказала вдове – совсем не обязательно заказчице знать внутреннюю кухню расследования. Девушка лишь озвучила конечный вывод:
– Куприяновой было за что мстить Ивану Арнольдовичу: ведь благодаря ему она тогда, двадцать три года назад, потеряла все…
За двадцать три года до описываемых событий
2 апреля 1985 года
– Я не могу понять! Не могу, не могу!
Растерянный и бледный, бывший преуспевающий молодой дипломат Александр Куприянов – теперь уволенный с работы и исключенный из партии – метался по гостиной, отчаянно жестикулируя. От него попахивало вином – как почти постоянно в последнее время. Его супруга Лена сидела на том же самом диване, куда складывала наглаженное белье немногим больше месяца назад. О, какая тогда царила в этой комнате радостная атмосфера предвкушения, сборов в дальнюю дорогу, в первую загранкомандировку… И как ей тогда хотелось еще и усилить ту радость, и потому она не прогнала в тот день, пожалела Ванечку Брагина…
– Чего ты не можешь понять, Саша? – тихо спросила Лена.
Ее муж исключен из партии. Его изгнали с работы. Блистательная карьера дипломата оборвалась, не успев начаться. Теперь он ищет – только подумайте! – место учителя в школе, и то в столице его не хотят брать, ближайшая вакансия для него обнаружилась аж в Подольске.
И во всем этом виновата она. Она – и Брагин. Ближайший друг. Его друг. И ее.
Брагин подставил ее, предал и продал. Он разрушил их семью, карьеру Сашки и их жизнь. Может быть, мелькнула безумная мысль, повиниться перед мужем, разделить его горе и ответственность – и ей станет легче? И ему – тоже?
– Чего ты не можешь понять? – еще раз переспросила Елена.
– Все того же, – печально ответил муж, глядя в окно. – Откуда в моем чемодане взялась эта гадость?
Еленанаконец решилась.
– Ее подложил Иван Брагин, – тихо и твердо, смертельно побледнев, промолвила она.
– Что?! – воскликнул он. – Но как? И когда?
Жена прикрыла глаза, до боли сжала пальцы и решительно произнесла:
– Иван был моим любовником.
– Что?! Ванька?! Он?! Он с тобой спал?!
– Да. И в тот последний день, когда я упаковывала вещи, – тоже. На прощанье. Наверно, он и подложил в чемодан эту гадость. Больше некому.
– Ты!.. Ты!..
Лицо мужа исказилось. Он не мог найти слов.
– Проститутка! Шлюха! Б…ь!
Муж подскочил к ней и наотмашь ударил по лицу.
Она отшатнулась и прошептала, вся в слезах:
– Бей, Сашенька, бей. Может, нам обоим станет легче.
– Вы хотите сказать, – спросила Брагина у детективов, – что все эти годы Елена Куприянова искала моего мужа? И лелеяла мысль отомстить ему?
– Не знаю, – честно призналась Леся.
– Я не думаю, – важно покачал головой Ник, – что Куприянова специально устроилась консьержкой в тот подъезд, где проживал ваш муж, чтобы иметь возможность отомстить. Думаю, имело место то самое случайное совпадение, странное сближение, на которые столь богата жизнь… Я допускаю, что первые годы она еще лелеяла мысли о мести своему бывшему любовнику, но ведь вы с Брагиным находились вне пределов ее досягаемости…
– Да, – кивнула вдова, – сначала мы провели три года в Анголе, потом была Португалия, ЮАР… Туда бы она не дотянулась…
– А вы не знаете, – участливо спросила Леся, – что сталось с ее мужем, Александром Куприяновым?
– Знаю. Когда мы вернулись в Союз, я навела справки. Куприянов тогда уже очень сильно пил. Он по-прежнему жил с Леной, она работала учительницей и, по сути, его кормила… А потом, в девяносто третьем году, я узнала, что Сашка скончался от пневмонии… Ему было тридцать шесть лет, детей у них не было, а следы его жены с тех пор потерялись…
– Вы ее вряд ли сразу узнаете, – предупредил Ник, – она стала настоящей развалиной.
– Все мы не молодеем, – криво усмехнулась Вера Петровна.
Леся бросила на своего напарника укоризненный взгляд: тактичный парень, ничего не скажешь. Чтобы сгладить промах Кривошеева, она быстро сказала:
– Зато ни вы, ни ваш супруг, я думаю, с тех пор почти не изменились… Поэтому когда Куприянова устроилась работать вахтершей в ваш элитный дом, она вашего мужа сразу узнала. А он ее, я думаю, не приметил… И она ему, конечно, не открылась…
– Ну да, – подхватил Ник, – ведь вы с Иваном Арнольдовичем – богатые люди. А богачи даже стареют красиво.
Вдова снова через силу усмехнулась, а Леся бросила на босса новый негодующий взгляд: что он за медведь, ей-богу, захотел исправить свою обмолвку, да только еще хуже сделал. Что ж он с немолодой женщиной то о старости талдычит, то о покойном муже поминает…
Однако Вера Петровна оказалась крепким орешком – а может, беседа помогала ей забыться. Она спросила, раздельно и отчетливо, обращаясь к девушке:
– Значит, вы считаете, что Ивана Арнольдовича убила консьержка Куприянова?
Леся уверенно кивнула, а Ник категорично ответил:
– Да.
– А вы узнали, – перевела вдова взгляд на Кривошеева, – убийство моего мужа явилось заранее спланированной акцией или спонтанным?
– Спонтанным, – убежденно ответила Леся.
– У вас есть хоть какие-то доказательства? – спросила Брагина.
– Есть, – кивнула Леся. – Правда, косвенные…
– Какие? – быстро поинтересовалась Вера Петровна.
– Если вы позволите, – вклинился в разговор сыщик и сказал вкрадчиво: – Я расскажу вам обо всем по порядку…
Вдова кивнула довольно безучастно. Лесе показалось, что в этот миг она улетела мыслями куда-то весьма далеко…
– Я хотел бы восстановить хронологию событий. Итак, произошло следующее… В прошлую пятницу – оставались сутки до убийства вашего мужа – к вам, Вера Петровна, в гости пришел младший сын Иван, так?..
Брагина опять не ответила. Казалось, она думает о своем, однако Ник продолжил, не дожидаясь ее отзыва.
– Иван взял принадлежащие вам ключи от квартиры отца (вы сказали моей помощнице по телефону, что заметили факт кражи почти неделю спустя, только в четверг). Вероятно, Ване, в силу его, э-э, образа жизни, срочно понадобились деньги, и он хотел чем-то поживиться в квартире отца…
– Он просил у меня десять тысяч, – глухо сказала Вера Петровна. – Я дала ему пять и взяла с него обещание, что он пойдет лечиться…
Ник переглянулся с Лесей, как бы говоря: «Знаем мы эти наркоманские обещания». Девушка опустила глаза. Разговор с вдовой рвал ей душу. А гораздо менее чувствительный Кривошеев сказал, адресуясь к Брагиной:
– Ваня знал, что на следующий день, в субботу, у его отца состоится празднование юбилея фирмы. А раз так, значит, вечером его дома не будет. И ваш младший сын, вооружившись взятыми у вас ключами, отправился на квартиру к отцу. Когда он входил в подъезд, консьержка Куприянова, конечно, заметила его. За несколько месяцев, которые она трудилась на своем посту, она хорошо узнала вашу семью… Вообще консьержки знают о своих жильцах больше, гораздо больше, чем мы предполагаем… Но интересно отметить, что впоследствии, когда ее стали допрашивать менты (а потом и моя помощница), вахтерша им не рассказала, что в тот субботний вечер Иван Иванович Брагин приходил на квартиру отца…
– Почему она это утаила? – спросила Вера Петровна. Ее самообладание показалось Лесе безупречным. То ли сказывалась дипломатическая закалка – а может, горе, свалившееся на нее, выжгло в ней все чувства…
Ник ответил:
– Поведение Куприяновой легко объяснить: ведь ваш младший сын стал для нее ненужным свидетелем, и она хотела добраться до него раньше, чем милиция…
Губы вдовы задрожали. Леся, движимая состраданием, перегнулась через стол и погладила ее по плечу. Вера Петровна с благодарностью пожала ей руку. А Кривошеев продолжал:
– Но я забежал вперед, а вот что происходило в субботу вечером… Итак, ваш младший сын Иван первым пришел на квартиру к отцу, примерно в половине одиннадцатого. Пятью минутами раньше, кстати, его засекла камера видеонаблюдения в Спиридоньевском переулке. Он прошел мимо консьержки, поднялся на второй этаж и открыл квартиру ключом, взятым у вас (Леся отдала должное определенному такту детектива: тот в разговоре с матерью ни разу не обмолвился, что сын-наркоман украл у нее ключи, а все время использовал эвфемизм «взял»). Итак, Ваня начинает осматриваться в квартире. И вдруг раздается писк домофона. Кто-то идет. Ваня никак не ожидал, что отец вернется настолько рано, ведь еще нет одиннадцати. Он же не мог предположит, что продюсер познакомится на вечеринке с девушкой и вместе с нею поспешит домой…
Губы Брагиной сжались в тонкую линию. Она резко спросила:
– Вы только предполагаете , что события развивались именно так, или точно знаете ?
– К сожалению, мы знаем, Вера Петровна… – тихо проговорила Леся.
А детектив добавил:
– У нас даже есть улики… Итак, я продолжу… Когда девушка вместе с вашим супругом входят в парадное, их опять-таки видит со своего места консьержка. Куприянова смекает: в квартире неизбежна встреча отца (который прибыл туда с любовницей) и сына-наркомана, явившегося незваным… Она предвкушает скандал. И тогда она запирает будку, где сидит во время дежурства, а также туалет для консьержей, берет с собой ключи от обоих помещений (запомним про ключи, это очень важный момент) и поднимается на второй этаж, к квартире продюсера…
– И что? – требовательно перебила его вдова. – Эта гадина подслушивала под дверью?
– Именно! – удовлетворенно пристукнул ладонью по стеклянному столику сыщик. – Но никакого скандала не услышала… Девушка, которую привел ваш муж, в это время была в ванной, а ваш сын прятался в дальней комнате… В квартире гуляет сквозняк, входная дверь не заперта, в какой-то момент она распахивается, и Куприянова оказывается нос к носу с вашим супругом…
– Откуда вы знаете все происходившее, да еще в деталях? – неприязненно спросила Брагина.
– Потому что девушка, – триумфально произнес Кривошеев, – которая в тот момент пряталась в ванной, – вот она, перед вами…
Вдова гневно и властно повернулась к Лесе, и та едва не стала перед ней оправдываться, что ничего у них с ее мужем не было, что пришла она на квартиру к Брагину вовсе не для того, чтобы приятно провести с ним время, однако сыщик метнул на Лесю предостерегающий взгляд. Да она и сама поняла: слишком многое ей пришлось бы рассказать, чтобы объяснить свое появление в квартире продюсера, – к тому же истинные мотивы ее поступка, пожалуй, еще более некрасивы, чем то, в чем подозревает Лесю вдова. Краска бросилась ей в лицо. А Брагина смерила девушку красноречивым взглядом, в котором смешались презрение, ревность и зависть.
– К тому же, – отвлек на себя внимание заказчицы сыщик, – у нас имеются кое-какие вещественные доказательства того, что происходило в тот вечер в квартире Ивана Арнольдовича.
– Что же? – отрывисто спросила Вера Петровна.
– Аудиозапись. Ее сделал на свой мобильный телефон ваш младший сын, который прятался в тот момент в дальней комнате. На ней – диалог между вашим супругом и Куприяновой.
– Кто вам дал эту запись? – требовательно поинтересовалась вдова. – Ваня?
– Нет, – детектив сделал отстраняющий жест. – Мы нашли ее после того, как ваш сын был, м-м… – он замялся, подбирая слова, – словом, умер, в его квартире на улице Юных Ленинцев.
Леся многое могла бы добавить по поводу той записи. И про предсмертный вздох Ивана Брагина, прошептавшего «кар …», и про свою сумасшедшую догадку, что речь идет – причем одновременно! – и о сим-карте телефона, и о географической карте , служащей в квартире занавеской. И о том, что только спутанное героином сознание могло сопрячь одну карту с другой… Леся могла бы рассказать и о том, как они с Ником за пять минут до ее ареста нашли симку , и о том, что карта стала одним из решающих аргументов в руках Кривошеева, когда тот добивался Лесиного освобождения…
Девушка могла бы также высказать собственное мнение о том, зачем наркоман Ванечка вообще стал записывать разговор: он-то собирался получить компромат на своего отца, чтобы потом его шантажировать и вымогать деньги. Однако нечаянно для него случилось, что на карту оказалось записано убийство, и теперь эта запись стала едва ли не единственной уликой… Но ничего подобного Леся, конечно, вдове не рассказала…
Разговор продолжил Кривошеев.
– Запись начинается с полуслова, – предуведомил он. – Качество ее паршивое. Эксперты по моей просьбе (и, разумеется, за большие деньги) отфильтровали диалог вашего супруга и Куприяновой от уличных шумов, грохота воды из ванной и, главное, от звука телевизора.
Сыщик достал свой мобильник.
– Здесь копия записи, – пояснил он, – оригинал находится у следователя, он приобщен к делу. Хотите послушать?
Лицо вдова закаменело.
– Хочу, – хрипло проговорила она.
Кривошеев включил телефон на воспроизведение.
Раздался громкий голос Брагина:
– …узнать тебя о-очень мудрено. – Продюсер усмехнулся. – Ты, Ленка, потолстела и подурнела.
– А ты, Брагин, не изменился.
Этот голос Леся никогда не забудет. Он принадлежал консьержке Куприяновой.
В аппарате прозвучал самодовольный смех Ивана Арнольдовича.
– Да, – продолжала консьержка, – ты остался все тем же ничтожеством.
Смех Брагина оборвался.
– Заткнись, гнида, – презрительно бросил он. – Тебе бы лучше помолчать, жалкое ты создание. Двадцать лет назад ты, помнится, хотела покорить весь мир – а теперь консьержкой служишь?
– Все благодаря тебе. Какой же ты подонок!
Стало слышно, как Брагин ухмыляется.
– Победитель получает все. Лузер становится жалким. Давай, Ленка, убирайся из моей квартиры. Я здесь принимаю другую женщину – красивую и молодую, в отличие от тебя.
«Он ее по-настоящему провоцировал!» – пронеслось в голове у Леси. Она не то что оправдывала убийцу, но понимала последовавшую затем вспышку гнева. Девушка бросила взгляд на вдову. Лицо той побледнело еще больше. Казалось, она вот-вот грохнется в обморок. И только Ник сидел, сохраняя одновременно и сочувственный, и победительный вид.
А в телефоне продолжали объясняться бывшие любовники.
Куприянова:
– Ты очень вовремя уехал тогда из Москвы, негодяй.
Брагин (усмехаясь):
– А то что?
– Я бы убила тебя. Раздавила, как мокрицу.
– Ой, как страшно. Ты – ничтожество. Я тебя использовал и бросил, и нужна ты мне была только для того, чтобы подобраться к Сашке и укусить его побольней. Я даже не любил тебя нисколько, и в постели ты полный ноль. Даже моя жена и то лучше.
Звучит женский полузадушенный вопль:
– Ах ты, мерзавец!
Затем раздается легкий звон – видимо, из подставки вынимается каминная кочерга.
И голос Брагина, он все-таки слегка испуган:
– Э, э, полегче!..
И это последние его слова. Слышен удар, потом мужской вскрик, а затем еще один удар и шум падающего тела. А где-то на заднем плане звучат взрывы хохота в телевизоре и плеск текущей в ванной воды…
Ник выключил диктофон.
– Вот так, – удовлетворенно заявил бесчувственный сыщик. – Убийцей оказалась консьержка. Кто бы мог подумать – если бы о том не догадалась моя помощница?
Но Вера Петровна, казалось, не слышала Кривошеева. Губы у нее затряслись. Она прошептала: «Извините» – и вскочила с места. Подбежала к другому столику, побольше, из разных пузырьков и облаток высыпала себе в ладонь горсть разномастных таблеток, судорожно запила их водой. Леся отвела от нее взор – слишком уж рвущее душу зрелище представляла собой бедная женщина. Чтобы отвлечься, девушка стала думать о том, как сумела раскрыть преступление, – а ведь вряд ли кто-нибудь будет спорить, даже Ник, что убийства в семье Брагиных раскрыла именно она.
Первое, очень смутное подозрение на консьержку закралось в Лесину голову после того, как Леся опросила ее в минувшую среду. Тогда ей показалось, что Куприянова почему-то не рассказала операм, что продюсер в субботу входил в подъезд вместе с Лесей. Консьержка как-то поплыла в ответ на ее вопрос, составляли или нет менты фоторобот девушки, которая в ту ночь поднималась в квартиру убитого… А когда Кривошеев в своем офисе в пятницу, наутро после пожара, подтвердил, что менты Лесю пока не подозревают и не разыскивают, ее подозрения превратились в уверенность. Если консьержка не виновата, зачем ей понадобилось врать следствию, что Брагин вернулся в тот вечер домой в одиночестве? Почему она не подставила под обвинение в убийстве Лесю, которая поднялась в квартиру вместе с ним? Возможно, изначально именно так она и собиралась сделать. Вернее, у Куприяновой даже имелись на выбор два козла отпущения: Леся и наркоман Ваня…
…Вера Петровна слегка успокоилась. Во всяком случае, губы ее больше не дрожали. Она вернулась к столику, за которым сидели оба детектива, присела и спросила ровным тоном (однако чувствовалось, что внешнее спокойствие дается вдове напряжением всех душевных сил):
– Что было дальше?
Кривошеев переглянулся с Лесей, словно отдавая должное недюжинной выдержке Брагиной.
– Естественно, – сказал он, обращаясь к вдове, – убийца постаралась скрыть свое присутствие в квартире продюсера. Вытерла везде, а главное – на орудии убийства, свои отпечатки. Однако небольшая оплошность перевернула всю ситуацию и поставила ее на грань разоблачения. Когда Куприянова выходила из квартиры вашего супруга, она обронила в прихожей ключи от будки и туалета для консьержей… Она обнаружила потерю, только когда вернулась на первый этаж… Но возвращаться в квартиру уже было рискованно… В это время из ванной вышла моя помощница… Она увидела труп продюсера. После чего оделась и тоже, в свою очередь, стерла отпечатки…
Леся вспомнила, как целые сутки ее сводило с ума утверждение следователя, что на орудии убийства якобы обнаружены ее отпечатки пальцев. Она ведь точно помнила, что даже не притрагивалась к кочерге! Наконец, после того, как ее освободили (вчера вечером), она поделилась своими мыслями с Ником.
– Не обращай внимания, – отмахнулся тогда сыщик, – обычный прокурорский понт. Он тебя просто хотел взять на пушку.
– Ну и методы у нашей родной прокуратуры! – сказала ему в ответ Леся. – Ведь я в тот момент чуть было не поверила, что я и вправду убийца.
– Вот выучишься, Олеся Максимовна, – назидательно проговорил тогда Ник, – сама начнешь убийц ловить и тоже научишься подобным приемчикам.
– Никогда! – убежденно воскликнула девушка.
– Поживем – увидим, – ухмыльнулся сыщик.
– А затем, – продолжил свой рассказ Кривошеев, здесь и сейчас, в квартире Брагиной, – девушка покинула жилище вашего мужа, спустилась вниз, перемолвилась несколькими словами с консьержкой и вышла на улицу… А спустя пару минут квартиру покинул и ваш младший сын Иван… Он запер за собой – отметим, это обстоятельство важное – входную дверь на ключ… В это время Куприянова ищет свои ключи и вскоре с ужасом понимает, что обронила их на месте преступления. Ключи – это улика номер один. Если их обнаружит милиция на месте, где произошло убийство, консьержке крышка. Она хорошо это понимает и бросается назад, к квартире продюсера. Однако дверь оказывается закрытой. Ее запер за собой ваш младший сын… И теперь убийце не до жиру. Она уже не думает, на кого из двоих посетителей Ивана Арнольдовича свалить убийство. Перед ней встает задача: во что бы то ни стало оказаться в квартире вашего мужа раньше, чем туда приедет милиция (или хотя бы одновременно с нею), чтобы подобрать злосчастные ключи…
– А их на самом деле, – тихо добавила Леся, – взяла я…
Вера Петровна немедленно вскинулась.
– Где они сейчас?
Девушка смущенно отвела взгляд.
– К сожалению, улика эта утеряна, – важно заявил детектив, – однако не по моей или Лесиной вине. Ключи сгорели на пожаре, который также устроила Куприянова. Но об этом после, мы забежали вперед… Разрешите, я вернусь к событиям той субботней ночи… Итак, после того, как из квартиры вашего супруга разошлись все званые и незваные гости, убийце понадобилось непременно туда вернуться. И тогда Куприянова вышла из подъезда, отправилась к ближайшему телефону-автомату и позвонила на мобильник вашему старшему сыну, Петру… Я не знаю, откуда она взяла его телефон…
– Я знаю, – перебила Кривошеева вдова. – Они с отцом часто передавали через консьержку рабочие материалы к фильмам…
Детективы обменялись многозначительными взглядами, и Ник продолжил:
– Консьержка прикрыла трубку автомата носовым платком, чтоб не узнали ее голос, и сказала Петру, что его отец убит в собственной квартире. Ваш старший сын находился в тот момент неподалеку. Он опрометью бросился к вашему дому. Вошел, отпер дверь своим ключом, подбежал к телу вашего мужа… И тут, следом за ним, в квартиру вошла убийца… Пока Петр сидел над отцом, потом вызывал милицию, консьержка незаметно осмотрела всю квартиру – и потерянных ключей не нашла… Значит, догадалась она, их взял кто-то из тех, кто здесь побывал в ту ночь. Или ваш младший сын Ванечка. Или девушка, пришедшая в квартиру с Брагиным, то есть, – кивок в сторону Леси, – она. Или, наименее вероятная возможность, потому что он в квартире провел всего пару минут без присмотра Куприяновой, – ключи нашел ваш старший сын Петр… Кроме того, думаю, консьержка полагала (и совершенно справедливо), что все вышеперечисленные, то есть Петр, Леся и младший Ванечка, являются нежелательными свидетелями. Двое из них, девушка и Иван, находились в квартире в тот момент, когда совершалось убийство. Значит, могли что-нибудь видеть или слышать. Петр тоже мог заметить, как в квартиру вслед за ним вошла консьержка… Поэтому Куприянова решила убрать свидетелей. И если убийство вашего мужа она совершила спонтанно, то следующие преступления были тщательно продуманы и спланированы.
Брагина прервала сыщика.
– Зачем вы все это мне рассказываете? – спросила она.
Детектив не растерялся.
– Вы – наша заказчица, – цинично заметил он, – и мы хотим отчитаться перед вами – хотя бы для того, чтобы у вас были основания заплатить нам деньги.
– О деньгах не беспокойтесь, – сухо заметила Брагина. – Я заплачу вам. Если вопрос в них, продолжайте.
– Итак, – продолжил сыщик, – убийца собирается уничтожить свидетелей. Ситуация облегчается для нее тем, что ни Леся, ни ваш младший сын в милицию не идут – ведь они сами являются подозреваемыми… Мою помощницу консьержка нашла после того, как девушка явилась к ней на работу в среду днем для того, чтобы допросить… После того как они расстались, Куприянова проследила ее до дачи…
«Да, – подумала Леся, – не зря я в тот день чувствовала, что за мной следят, и напрасно пыталась себя уверить, что это мне чудится…»
– Потом, – продолжал бывший мент, – Куприянова убила ваших сыновей и приехала ночью на дачу, где жила девушка, завалила входную дверь, облила дом горючей смесью и подожгла. И хотя на том пожаре сгорела важная улика – ключи, благодаря счастливой случайности Леся не пострадала. А вот вашим сыновьям повезло меньше…
– Довольно! Хватит об этом! – вдруг выкрикнула Брагина. – Вы уверены, что обоих убила она?
– Да, – твердо ответствовал Кривошеев.
– Почему?
– Только у нее был мотив…
– У вас имеются против нее улики?
– Я уверен, что они найдутся… Мы одного понять не можем: как Куприянова нашла их обоих? И Ивана, и Петра?
Тут Брагина сорвала с себя темные очки и закрыла лицо руками.
Детективы переглянулись. А Вера Петровна вдруг издала то ли всхлип, то ли стон:
– Это я… Это я ей сказала адрес…
– Вы?! – воскликнула Леся.
– Мне позвонила женщина – в понедельник или во вторник. Она сказала, что представляет юридическую контору, которая занимается делами моего мужа. Она назвала как раз ту, которая и в самом деле вела дела Ивана Арнольдовича… Поэтому я ей поверила… И она попросила для оформления наследства уточнить адреса Петра и Вани…
Вдова вытерла с глаз слезы. Спросила, стараясь быть спокойной:
– Вы дали знать милиции, кто убийца?
– Да.
– Напрасно. Я бы убила Куприянову собственными руками.