Книга: Пальмы, солнце, алый снег
Назад: Глава 8
Дальше: Глава 10

Глава 9

Ярослава, хозяйка косметических салонов
Ох уж эти девочки-мажорки! Такие нежные, ранимые, с тонкой душевной организацией… Знали бы эти благостные, успешные москвички, до какой степени она их ненавидит!
Но Ярослава тем не менее себя выдрессировала. До такой степени, что еще ни одна столичная штучка об ее истинных чувствах сроду не догадалась. Наоборот: именно к ней, к Ярославе, сколько раз дурочки бежали за помощью…
Она вспомнила, как впервые, двенадцать лет назад, взяла себе в помощь секретаршу. Тогда Ярослава только начинала свой косметический бизнес, и все ее свежезарегистрированное ИЧП легко помещалось в крошечной подвальной комнатухе. На единственном окне – устрашающего вида толстенная решетка, дверь укреплена стальными листами. А внутри – два угла отведено под коробки с товаром, и на оставшемся пространстве ютятся хозяйка, бухгалтерша и два менеджера. А чтобы провести кастинг на секретаря, пришлось домоуправлению в ножки кланяться. Чтоб актовый зал выделили хотя бы на пару вечеров.
Но секретарша Ярославе все равно попалась классная. Юная, не шибко красивая, шустрая и даже с разбитой «копейкой» – можно поручать, чтобы за товаром на склады ездила. Да еще согласилась и на рабочее место за крошечным детским столиком, и на зарплату в минимальное количество долларов.
Единственная беда – в голове у девчонки прочно гнездилась очень популярная в те годы идея: вырасти в полноценную бизнес-леди. То есть как в сказке – начать с нуля, с секретарской должности, набраться опыта, нарастить связи и со временем стать как минимум владелицей собственной фирмы. Ну а в качестве идеала, с кого свою жизнь лепить, юная секретарша выбрала Ярославу. Почему нет? Ярослава к тому времени уже несколько лет в серьезном бизнесе крутилась. Научилась и с братками на их мове изъясняться, и поставщиков строить так лихо, что со стен штукатурка осыпалась, и машину водила – пусть старенькую, но иномарку. Так что на роль не идеала, но хотя бы идеальчика вполне годилась. Вот и нажила, на свою голову, последовательницу…
Секретарша, на правах ученицы, постоянно к ней приставала. То совет ей дай, то просто нытье послушай… Рявкнуть и поставить на место никак нельзя, потому что если девчонка уволится, то кто еще согласится сидеть в углу и работать по двенадцать часов в день за копейки? Вот и приходилось: и поклонение принимать, и, что особенно раздражало, постоянно учить, наставлять, консультировать… Но Ярослава давно привыкла отделять котлеты от мух, важное от пустяков. Дешевая и классная секретарша ей сейчас нужна как воздух – значит, придется терпеть.
Зато когда ее фирма начала развиваться – она отомстила навязчивой девчонке на славу.
Они тогда уже сидели не в подвале, а в уютном офисе с огромными, чисто отмытыми окнами. И секретарский предбанник являл собой не квадратик метр на метр, а изрядную, обшитую дубовыми панелями комнату с кожаными креслами, дорогой кофеваркой и навороченным компьютером. Ярослава уже давно не бралась своими руками за коробки с товаром – хотя бы потому, что нарастила в собственном салоне накладные ногти.
…А секретарша – гордая, что при ее участии фирма выросла почти с нуля в корпорацию, – продолжала вести себя с прежней непосредственностью. Приставала к Ярославе с бесконечными вопросами. Требовала советов. И намекала, что давно пора переводить ее из секретуток как минимум в старшие менеджеры.
Но разве можно тянуть за собой человека, который помнит, как начальница в гаденькой ветровке самолично тягала огромные коробки? Кто был свидетелем, как Ярослава униженно ластилась к налоговым инспекторам? А чем искупить долгие вечера, когда ты валишься с ног от усталости, но, вместо того чтобы идти домой, вынуждена разбираться в очередной житейской коллизии навязчивой секретарши?..
И Ярослава поступила просто. Сначала из ее кабинета исчезли строго секретные документы. (Взять их никто, кроме секретарши, не мог.) Потом в ее компьютер произошло, лучшие программисты засвидетельствовали, несанкционированное вторжение. Ну и апофеоз – обнаружилось, что секретарша ведет активную переписку по электронной почте с представителями конкурирующей фирмы.
Тут уж ежу понятно: промышленный шпионаж. Нужно увольнять, да еще с волчьим билетом. И никакие слезы и биение в грудь, что вот, мол, меня подставляют, Ярославу не убедили.
Секретарша с позором вылетела с работы – и, мир-то бизнеса узок, нового места себе так и не нашла. А Ярослава еще долго с удовольствием вспоминала, как, швыряя трудовую, объяснила секретутке истинную причину ее увольнения…
…Но, видно, это у нее по жизни карма такая: постоянно вешать на себя чужие проблемы. Потому что даже здесь, в «Тропиках», на отдыхе, у нее появилась подружка, которая постоянно грузит ее своими бедами. И что тогда ее понесло присесть за столик к этой Алене?.. Одни с тех пор хлопоты. То успокаивай, то утешай, то выслушивай. А послать – резко, как она умела, – девчонку нельзя… Пока – нельзя.
Вот и сейчас, вместо того чтобы спокойно доплавать положенное время в бассейне и понежиться в сауне, пришлось спешно одеваться и вести несчастное создание в фитобар. Заказывать Алене морковный сок и внимать полной ненужных деталей истории. Как бестолковая беременная отправилась заниматься дыхательной гимнастикой и как едва не стала жертвой ужасного, всего в веснушках, маньяка, который вроде бы похож на брата Александры Клевенской. Разве не бред?!
– Я тебе говорю, Яречка: он с Александрой – одно лицо! – настаивала, утирая слезы, Алена. – Это он, ее брат! Зачем-то сюда приехал!
А ты в тысячный раз повторяй:
– Да показалось тебе! Что ее брату тут делать?..
– Он меня… он, по-моему, меня изнасиловать хотел!
Еще смешней. Да уж, самоуверенности этим столичным штучкам не занимать. Кому ты нужна-то со своим пузом?! А вслух приходится лопотать:
– Успокойся, Аленушка! Все уже прошло, все кончилось…
– Или еще страшней! – не сдается та. – Вдруг это он Сашу убил?!
Нет, только не это. Нельзя заводить с Аленой разговоры об убийствах.
И, чтобы отвлечь бедняжку, распинаешься – что вкусного было на ужин, да как толстенный мужик сегодня в бассейне взялся с водной горки съезжать да в трубе застрял, пришлось спасателей вызывать…
– И еще, можешь себе представить, в отель журналисты понаехали!
– Чего-чего? – Аленка наконец перестала всхлипывать.
– Да кто-то, наверное, стуканул про два самоубийства подряд, – поморщилась Ярослава. – А этим стервятникам, ты же понимаешь, только намекни на клубничку.
И с изумлением отметила: Алена вдруг покраснела. От тепла и от морковного сока? Или имеет отношение к нашествию журналюг?!
Впрочем, хитрюга беременная тут же напустила на себя невиннейший вид и поинтересовалась:
– Ты говоришь, журналисты? Их что, много было?
– Двое. Девка молодая и фотограф.
И снова: в Алениных глазах что-то запрыгало, дрогнуло…
– А из какого они издания?
– Понятия не имею, – покачала головой Ярослава. И перешла в атаку: – Это ты, что ли, их зазвала?!
– Никого я не зазывала, – отреклась Алена.
Молодцы они, эти москвички. Брешут и хоть бы покраснели. Но нет, в глазах ни капли смущения. Наоборот – одно сплошное любопытство:
– И что эти журналисты делали?
– То, что им и положено, – нахмурилась Ярослава. – К людям приставали. Пытались на тренинг прорваться. Ко мне лезли, к Тоське, к Андрею Степановичу, к психологу. Фоткать пытались и всякие вопросы задавали.
– А вы что?
– Как – что? Сначала просто послали их. Они не уходят. Ну, мы тогда охрану вызвали. Их и выперли с позором.
– И правильно, – похвалила Алена. Но как-то неуверенно.
Точно: ее рук дело. Припереть, что ли, к стенке? Заставить, чтобы призналась?.. А смысл?
И Ярослава предложила:
– Ну что? Успокоилась наконец? Хочешь, я тебя до номера провожу?..
– Не надо, – покачала головой девушка. И задумчиво произнесла: – Знаешь, я, наверно, домой поеду…
– Когда? – не поняла Ярослава.
– Сейчас.
– По мужу, что ли, соскучилась? Навестить?
– Нет. Совсем. С вещами.
– Совсем? – Ярослава удивленно взглянула на часы. – Но ведь уже десять вечера!
– Ну и что, – пожала плечами собеседница. – Машина у меня на стоянке, за час по ночным дорогам доберусь.
– Так у тебя же путевка, ты говорила, на неделю! А еще только четыре дня прошло!
– Фиг с ней, с путевкой, – отмахнулась Алена. И жалобно взглянула на старшую подружку: – Я просто уже бояться стала… Сначала – снегоход. Теперь – этот придурок… Я правда думаю: вдруг это он – убийца?
Нет, нельзя дать ей уехать. Никак.
– Слушай, достала ты уже с этим словом. Нет у нас тут убийц, нет! Сашка сама ширнулась, и Антон – тоже сам себя убил, поняла?!
А Алена упорно бормочет:
– Не верю. И боюсь…
И Ярослава принялась успокаивать трусиху:
– Да брось ты психовать! Со снегоходом все понятно, у Сашки просто крыша поехала. А этот придурок… даже если он правда сестру убил…
– Ты так легко об этом говоришь! – перебивает ее Алена.
– Да меня просто твои игры в следователя достали!.. И что он тебе плохого сделал?! Подумаешь, за руку схватил!
– Но зачем ему меня хватать? – продолжала упорствовать Алена. – Явно у него что-то плохое было на уме!
– А ты не шляйся ночами. Не забивайся по темным углам. Хочешь гулять – гуляй по дорожкам, – назидательно проговорила Ярослава.
– Ну, и что это за отель, если едва с дорожки свернешь – тебя убить могут? – с возмущением воскликнула Алена.
– Нужна ты кому: убивать еще тебя! – презрительно фыркнула Ярослава.
– Да мне не за себя страшно, – жалобно вскинула на нее глаза Алена и осторожно коснулась огромного живота. – Я за ребенка боюсь… Он-то в чем виноват?
«Ах ты, заботливая наша! Столичная красотулечка! За ребеночка она боится!.. Влепить бы тебе сейчас такую плюху, чтобы зубы клацнули!»
А вслух приходится говорить:
– Не волнуйся, Аленочка. Ничего с малышом не случится. Все у вас будет хорошо!
– Но как ты думаешь: это брат Сашкин – или не брат?! – в сотый, наверное, раз выкрикнула Алена.
– Да хоть и брат, – усмехнулась Ярослава.
– Значит, точно брат. Но зачем он здесь? Говорю тебе: он специально приехал ее убить.
– А может, все проще. Приехал лично убедиться, что сестричка наконец сдохла. Чтобы со спокойной совестью вступить в наследство.
Алена растерянно вскинула заплаканные глаза. И вдруг выдохнула:
– А я не думала, Ярька, что ты такая злая…
«Ты меня просто еще не знаешь», – усмехнулась Ярослава.
Но благоразумно оставила эту реплику при себе.
Тося, официально – генеральный менеджер ресторана
Все-таки деды-пердуны – они странные. С молодыми – куда проще. А этот Андрей Степанович – его не поймешь…
Такое чудное утро у них с Тосей состоялось… Такие кувырки и кульбиты, такая страсть. Дедок оказался почти хорош ! Ну а чувствовал он себя, с Тосиным участием, просто половым гигантом. Бедным отельным служащим теперь простыни придется выбрасывать – их не только шампанским залили, но еще и изорвали в порыве страсти.
Потом, как и положено, старикашечка уснул. И почивал без пяти минут два часа – при Тосином заботливом участии. То одеялко подоткнуть, то по щеке ласково погладить… А когда пробудился – она ему и ледяного сока, и мокрое полотенце на лоб, и горячий поцелуй, чтобы просыпалось легче. Дедок мигом воспрянул – глазки горят, ручонки тянутся обниматься. Казалось бы – нужно немедленно возвращаться обратно в коечку. И торжественно провозглашать второй раунд любовных утех. Или как минимум одеваться и шуровать в ресторан для восполнения сожженных килокалорий. Или еще вариант – вместе в бассейн намылиться. Нежиться бок о бок под пенными струями контрастного душа.
А старичок – вот чудак-человек! – намылился на тренинг, который сегодня как раз на после обеда перенесли.
У Тоси даже неосторожно с языка сорвалось:
– Далась тебе эта болтология!
Впрочем, язык она тут же и прикусила. Ее дело – дедулю не перевоспитывать, а втереться к нему в доверие. Так что Тося немедленно сменила тон:
– Я просто не совсем понимаю… Объясни, мой хороший… Что именно тебе так там нравится?
Ну, и нарвалась на лекцию. Что все мы, человеки, несовершенны. А Яков Анатольевич будто бы, как талантливый скульптор, ваяет из того, что еще недавно являлось куском глины, прекрасные, гармоничные статуи…
– Что-то из меня он пока ничего хорошего не слепил! – широко улыбнулась Тося.
А дедок немедля принялся возражать. Что, когда только ее увидел, в первый день тренинга, она, Тося, показалась ему неинтересной. Вульгарной. Плоской. А сейчас, после трех дней занятий, она обратилась в самую очаровательную девушку в мире…
Ухохотаться. Она сама все силы, все умения, всю смекалку бросила на то, чтобы наконец обратить на себя его внимание. Психолог-то здесь при чем?!
Впрочем, хозяин велит – идти на тренинг! – значит, придется идти. Будем надеяться, что и сегодня ей повезет, Яков Анатольевич помилует. Призовет на душевный стриптиз не ее – но задаваку Ярославу. А Тосе удастся снова тихонько отсидеться в уголку.
Однако Тосины надежды не оправдались, и день получился невезучий.
Начать с того, что на входе в аудиторию их караулили журналисты – молодая разбитная деваха и волосатый юноша с «Кэноном» навскидку.
Едва завидев их с Андреем Степановичем – они, как паиньки, пришли на занятия первыми, – отвратительная парочка налетела на них, как голодные утки бросаются на майских жуков. Парень щелкает своим фотиком, девица верещит:
– Как вы относитесь к гибели своих соратников по тренингу? Не собираетесь ли сами кончать с собой?
И прочие глупости. Так и хочется деваху размазать мордой о стену. А у парня – как минимум пленку засветить; у нее, Тоси, правило святое – лицо свое не афишировать. Тем более в прессе. Только как эту, блин, пленку отнимешь? Вывернуть руку и слегонца двинуть коленом в пах – дело элементарное, только что тогда Андрей Степанович подумает? Он же ее за фею считает. За бесплотное, беспомощное создание… Вот и пришлось просто отворачивать башку да прятаться за спину спутника. Вести себя, как глупая гусыня. Ужас.
А в аудитории – куда наконец удалось прорваться, когда назойливых журналистов вывели охранники, – получилось еще хуже.
Проклятый психолог, едва взглянув на нее, Тосю, тут же заявил:
– А давайте мы сегодня Настеньку послушаем!..
Вот и тащись, как на заклание, в центр аудитории.
Ярослава – смотрит презрительно, Андрей Степанович – с любопытством, а психолог – непонятно как, но глазами буравит будь здоров, аж мурашки по спине бегут.
Впрочем, свою историю она подготовила давно. Будем надеяться, ничего страшного не случится…
История Тоси
Вы тут все богачи. И от меня, наверное, ждете историю про богатую, плохую девчонку. Как бесилась она с жиру в своем роскошном особняке. Или как сбегала из пансиона где-нибудь в горах Швейцарии.
(Комментарий психолога: «Мы, Тосенька, от вас правды ждем. Какой бы она ни была».)
Тося продолжила:
– Расскажу я вам правду. Только у вас, тех, кто с серебряной ложкой во рту родился, своя правда – а у меня своя.
Родилась и выросла я в поселке, во Владимирской области. Родители у меня – сейчас смеяться будете – потомственные рабочие. Папа – слесарь шестого разряда, мама – контролер ОТК, и пахали оба на оборонку, она у нас градообразующим предприятием была. Когда-то, при социализме, предки рассказывали, и с такой работой жилось неплохо. Зарплаты, премии, продуктовые заказы. Плюс очередь на жилье и льготы всякие, типа поликлиники бесплатной или ведомственного детского садика. Но я родилась как раз в те годы, когда социализм умирал, так что садика мне от родительского завода не досталось – его под мебельный салон сдали. И очередь на отдельное жилье квакнулась, и сбережения предковские – на «Жигули» они откладывали – тоже. Даже несчастную зарплату и ту теперь платили от случая к случаю, потому что раньше завод работал на оборонку, а как случился капитализм – чугунные утюги начал делать, такие, знаете, не электрические, а которые на плите нагревать надо. Только кому они нужны, такие уродливые?.. Заказов у завода было совсем мало, родители постоянно дрожали, что их сократят. Квартира у нас была коммунальная, машина – «Запорожец», помните, над ними и раньше всегда смеялись, такой горбатенький. А вместо дачи – огород. На окраине поселка, где мы жили, поссовет для желающих земельные наделы выдавал. Просто земля, без всяких домиков. Под картошку. У нас этой картошки много росло, до сорока мешков снимали. И ели во всех видах, чтобы на мясо или рыбу не тратиться, – с укропом, с маслом, с яйцом… Я ее до сих пор ненавижу, и копать, и даже есть, если в меню вижу: «картофель фри» – сразу передергивает. В общем, очень бедно мы жили.
(Мысленный комментарий Тоси: «Эх, угадала я! Тон выбрала верный – рассказывать для них, богачей, ужасные вещи, но без надрыва. Вон с каким сочувствием на меня Андрей Степанович смотрит. Ну а что Ярослава, задавака противная, рот кривит – так и фиг бы с ней».)
Но детство у меня все равно было очень счастливое. Наверное, потому, что завидовать было некому и стремиться не к чему – в нашем квартале все ребята так же, как и я, жили, а многие, чьих родителей с завода сократили, даже хуже. Зато у нас, у детей, был почти что коммунизм. Как сейчас помню – купили одному мальчику, Мишке, с ума сойти, самый настоящий взрослый велосипед – так мы на нем всей ордой гоняли. По очереди. И сам Мишка, как и все, катался на своем велике не когда хотел, а только если его черед подойдет.
И увлечения у нас тоже были одни на всех. Покажут по телевизору «Графа Монте-Кристо» – мы в замок Иф всем двором играем. Поспеет в лесу земляника – всей толпой идем собирать. В школе – она одна на весь поселок была – объявят городскую контрольную, так мы дружно всякие способы, как списать, изобретаем… И когда однажды к нам на физру пришел тренер по спортивной гимнастике – перспективных отбирать, – все-все, даже самые толстенькие, из кожи вон лезли, чтобы в секцию попасть…
Но тренер оказался суровым. Заставлял лазить по канату, да не просто так, а на время, прыгать через коня, тоже по секундомеру, а по бревну мчаться, как по широкой дороге. Моя подружка Аська так спешила, что не удержалась, свалилась и ногу вывихнула, мы ее на руках до медпункта тащили. Но она больше не из-за ноги плакала, а из-за того, что тренер ей отлуп дал. А вот мне, как я тогда считала, дико повезло – в секцию меня взяли. Я ведь всегда шустрая была, и спортивная, и малорослая, это тоже для гимнастики очень важно.
И стала я три раза в неделю ходить на тренировки. Сначала – в охотку, потому что новое все, любопытно, да и получалось у меня неплохо, и гибкость обнаружилась, и реакция оказалась хорошей. Потом, через пару месяцев, начало надоедать. Обидно: друзья – в лес по малину, а мне – в душном зале париться. Хотела даже бросить, пару тренировок прогуляла, да тренер отцу позвонил, прямо на завод, на работу, дома-то телефона у нас не было. Ну, и наговорил – что дочь лентяйка, безвольная, безответственная. И все, кто спорт бросает, вроде потом наркоманами становятся. Папаня мне вечером такое устроил! Орал как резаный и даже ремнем пару раз огрел. «А еще, – говорит, – раз услышу, что филонишь, – совсем шкуру спущу». Отца я боялась, да и слов он мне наговорил обидных – поэтому на гимнастику я вернулась, и, со злости, что ли, дела у меня пошли так хорошо, что уже через полгода тренировок меня на областные соревнования отправили. Я боялась безумно, перед решающим стартом ночь не спала – хотя мне тогда всего десять лет было. Самый настоящий невроз, наша врачиха из спортшколы перед выступлением валокордин мне капала. Но я все равно не сомневалась: провалюсь. С треском. В прямом смысле – или с брусьев навернусь, или на опорном прыжке шею сломаю. Но ничего. Я вдруг взяла и ухватила второе место. Обошла многих девчонок, кто и по году, и по два, и даже по три тренировался. Ну, тогда началось: кубок, грамота, новую форму подарили, в родной школе физиономию на Доску почета вывесили. И тут же домой явилась целая делегация, двое тренеров. Стали вербовать в спортивный интернат. Здесь же, в Подмосковье, но от дома, извините, целых триста километров. И навещать можно даже не каждые выходные, а только два раза в месяц. Зато полный пансион и бесплатная форма, большая по тем временам роскошь.
Я, конечно, не хотела уезжать, плакала, но только кого это волновало? Родители – им по ушам все терли про мои перспективы, да про большой спорт, где и поездки заграничные, и огромные призовые, – отпустили меня без звука. Им, даже если про перспективы забыть, так удобней – ни кормить меня не надо, ни на киношку с мороженым выдавать, с заводом-то совсем плохо стало, денег в семье все меньше и меньше…
И поехала я в спортивный интернат. Ох, тяжело мне там было! Дома-то хоть и коммуналка, а моя кровать шторками огорожена, и шкаф свой, и стол письменный. А здесь – комната на шесть коек, шкаф – один на всех, а письменные столы и вовсе общие, в комнате для занятий. Девчонки, соседки мои, не в пример школьным и дворовым подружкам, завистливые, злые. Хоть мы и дети совсем, тут конкуренция, все девчонки за место в юношеской сборной дерутся. А раз конкуренция – значит, интриги. Тем более что у меня и здесь на куда более высоком уровне, чем в нашей поселковой секции, дела хорошо пошли. Сразу в перспективные попала.
Перспективной, скажу я вам, быть почетно, но куда тяжелей, чем обычной. У всех тренировки два раза в день – у меня три. И проходит дополнительное занятие с шести до восьми утра, когда товарки сладко спят. Всех за простенькое сальто хвалят, а меня шпыняют, когда я двойное с помарками исполняю. У девчонок ладони не болят, хотя они их всего лишь кремом по вечерам мажут, а мне приходится каждый вечер ванночки с глицерином делать, потому что иначе от постоянной работы на брусьях и перекладине кожа просто полопается…
Но были, конечно, и приятные моменты. Когда на соревнованиях сердце прыгает, оценок ждешь, уверена, что провалилась, а они вдруг самыми высокими оказываются. Когда твой флаг (у каждой спортшколы свои флаги были) поднимают. Ну, и за границу меня стали посылать. Сначала, конечно, по мелочи – на Украину да в Болгарию, но обещали, что скоро и во Францию отправят, и даже в Китай.
А было мне тогда двенадцать лет. И я, конечно, за два прошедших года уже привыкла к своей исключительности, к тому, что обязана побеждать, а в скором будущем и вовсе прославить наш интернат на мировом уровне.
И вдруг разразилась катастрофа.
Каждые три месяца мы проходили серьезный медосмотр. Терапевт, невропатолог, глазной врач, ортопед… Ортопедичка – как сейчас помню, старая мымра в очках – меня и завернула. Видите ли, я всегда мелкорослой была, для гимнастики самое то, а теперь вдруг подозрительно быстро стала расти. За три месяца – на целых четыре сантиметра вытянулась, подумаешь, достижение. Но по их медицинским меркам это оказалось много – до такой степени, что меня без всякой жалости на медобследование уперли. Аж в Москву, в огромную клинику. Я сначала радовалась – кормят шикарно, тренироваться не надо, лечением никаким особо не мучают, отдыхай себе в удовольствие и лишь иногда на разные процедуры ходи. Но кайфовала я ровно до тех пор, пока врачи свой вердикт не вынесли. Оказалось, кости у меня какие-то особенные. Типа, как у гуттаперчевого мальчика, помните, такая книжка была про маленького циркача? Все его гибкостью восхищались, вроде как бог ему талант дал, только на самом деле это не талант, а болезнь. И нагружать, особенно большим спортом, такие кости нельзя никак. Тем более что и возраст сейчас такой, что организм растет очень быстро, даже быстрей, чем положено. Поэтому любой перелом, врачи сказали, может оказаться фатальным – не помрешь, конечно, но кости, сто пудов, срастутся криво. И гимнастика – по их высочайшему заключению – мне строго противопоказана. Не то что в большой спорт – в группу здоровья и то ходить нельзя. Так что будь, Настенька, добра: отчисляйся из элитного спортивного интерната и с позором возвращайся в поселок.
…Я совсем забыла, как всего-то два года назад не хотела из родного поселка уезжать. Теперь я гораздо больше не хотела в него возвращаться. И рыдала без перерыва целые сутки. За что мне такое наказание? Почему подружки по спортшколе, настоящие поленья, должны остаться, а я, как все говорят, истинный талант, – уйти?!
И когда ко мне в палату вошел Сан Саныч, мой тренер, я встретила его вся зареванная. Обычно-то он нам рыдать запрещал – за слезы полагалось от пола двадцать раз отжаться, – но теперь-то мне что до их правил? Я больше не в спорте, я гимнастике оказалась не нужна.
Но Сан Саныч – хоть и знал уже про заключение врачей – напустился на меня чуть не с порога:
– Это что за картина, Анастасия?! А ну-ка, быстро: встала и отжиматься!
– И не поду-у-умаю… – проревела я.
– Хочешь во вспомогательную группу вылететь? – с угрозой в голосе поинтересовался он.
Во вспомогательную группу у нас в спортшколе переводили бесперспективных. Тех, для кого отчисление неизбежно. Порядок был: посреди четверти с места не срывать, отправлять домой только перед каникулами.
– А я и не буду каникул ждать, – всхлипнула я. – Прямо отсюда домой поеду.
Мне? Оказаться во вспомогательной группе?! После того, как я привыкла постоянно слышать восхищенные комментарии в свой адрес?
– Ладно, Анастасия, – сочувственно вздохнул Сан Саныч. – Прекращай свое нытье. Слезами горю не поможешь.
А я вдруг вспомнила: какой же он на тренировках был изверг! Как умел довести до полного изнеможения, так что до койки вечером просто на четвереньках плетешься…
– Я буду скучать по вас, – из последних сил улыбнулась я.
А Сан Саныч неожиданно предложил:
– Пойдем, Настенька, выйдем. Разговор есть.
Голос его при этом звучал ласково, бархатно, у меня аж сердце екнуло. Сан Саныч-то наш был редкостным красавцем. Высокий, черноволосый, голубоглазый, гибкий. Мы хоть и крохи совсем, а всей группой в него влюблены были. И постоянно с девчонками спорили, кто из нас, когда вырастет, за него замуж выйдет.
«Неужели он мне хочет в любви объясниться?! – мелькнула шальная мысль. – Вдали от всех?!»
И я, вся дрожа, отправилась вслед за ним из больничной палаты.
Сан Саныч и правда привел меня в укромный уголок – во врачебную курилку под лестницей. Заботливо усадил на прожженную бычками банкетку. Ласково коснулся рукой моей коленки. Я уже обо всех горестях забыла, откровенно млею. А он вдруг говорит:
– Хочешь, Настенька, мы это врачебное заключение просто порвем?
– Чего порвем? – не поняла я.
– Заключение. О том, что тебе спортом заниматься нельзя, – терпеливо пояснил он.
– А можно? – просияла я.
– Конечно, можно. Тем более что я уверен: врачи просто перестраховываются.
– А вы не боитесь? – захлопала глазами я.
– А чего мне бояться? – усмехнулся он. И лукаво добавил: – К тому же ради такой красавицы, как ты, можно и рискнуть.
Ну, тут уж я совсем поплыла. Но остатки разума все-таки сохранила. Вспомнила:
– Мне Мира Львовна (так ортопедичку звали, которая меня на обследование в Москву отправила) велела: без заключения не возвращаться.
– А мы тебе новое напишем, – еще шире усмехнулся тренер.
И виртуозным жестом извлек из портфеля бумажный лист – с угловым штампом, с двумя печатями. Но без единой написанной строчки.
– Сварганим в лучшем виде. Эти их медицинские термины я знаю, – заверил он. – Типовых заключений на своем веку сотни перевидал.
Я смотрела на тренера в таком изумлении, что он тут же вернул чистый бланк обратно в портфель и равнодушно пожал плечами:
– Впрочем, если не хочешь – дело хозяйское. Можем поступить, как положено. До конца четверти доучишься во вспомогательной группе, а потом поедешь домоюшки. Хотя жаль. Перспективы у тебя, Настена, сногсшибательные.
– Так они, ну, врачи, говорят, если я в спорте останусь, это опасно, – вспомнила я. – Что, если перелом будет? Кости криво срастутся.
– Пугают, – авторитетно заявил тренер. – К тому же ты в гимнастике уже два года, а хоть раз ломалась?
– Нет, – покачала головой я. – Руку один раз вывихнула, так она зажила в два дня.
– Ну, и дальше ломаться не будешь, – заверил он. – Ты ведь у нас какой талантище! Я тебя уже в сборную заявил…
– Вау! – возопила я.
– А для костей твоих гуттаперчевых, – Сан Саныч снова скривил рот в усмешке, – я тебе биодобавочек подаю. Кальций там, витаминчики. Глядишь, все и наладится. К тому же… Ты ведь такая смелая девочка! Неужели не хочешь рискнуть?
Ясное дело: рискнуть, особенно если Сан Саныч просит, я отказаться не могла. И на все согласилась.
С триумфом вернулась в спортшколу – с поддельным заключением на руках.
Тренироваться первое время было страшно. Все боялась, вдруг грохнусь, спину сломаю и останусь на всю жизнь кривобокой.
Но мне страхи только на пользу шли – я теперь, чтобы точно уж не сломаться, все прыжки выполняла с таким запасом, что Сан Саныч нахвалиться не мог.
Очень скоро я выполнила мастера и действительно попала в молодежную сборную, первая из всей нашей спортшколы. Сан Саныч ушел со мной. Я добросовестно пила витамины, которые он мне подсовывал. С блеском победила на парочке союзных соревнований…
А потом мы поехали на первенство мира в Китай. И там – конкурентки, наверное, сглазили, китаянки по части всякого колдовства доки – я таки сверзилась с брусьев. На элементарном прыжке, зал аж ахнул. Руку будто огнем пронзило…
«Слава богу, что только ее, – мелькнула первая мысль. – Рука – не позвоночник. Зарастет. Пусть даже и криво».
Меня отвезли в больницу. Перелом оказался сложным, в двух местах, со смещением. Долго вправляли, потом наложили гипс. Сан Саныч ходил чернее тучи, но уверял: благодаря его витаминчикам все срастется нормально.
Только увы: витамины – это он мне обычный кальций давал – не помогли. С костями у меня действительно оказалась беда. Так и срослась криво.
Вот, смотрите.
Тося закатала рукав. Продемонстрировала: рука красивая, худая, а в локте не сгибается. И в районе предплечья выпирают некрасивые бугорки.
Аудитория смотрела на нее с искренним сочувствием. Проняло всех – и задаваку Ярославу, и сурового психолога, и она, и он смотрят с жалостью. А главный слушатель – Андрей Степанович – и вовсе едва слезу не утирает.
Тося подождала, пока публика налюбуется. Потом опустила рукав. И тихо вернулась на свое место.
– Спасибо, Тося, – прочувственно проговорил Андрей Степанович.
А психолог вдруг требовательно спросил:
– Ну, и что было дальше?
– Дальше? – слегка растерялась Тося.
– Вернись, пожалуйста, и доскажи, – сухо попросил Яков Анатольевич.
Вот привязался! Но Тося покорно вернулась в центр аудитории и закончила свой рассказ:
– Да ничего особенного дальше не было. Из сборной меня тут же выперли. Из спортивного интерната – ясное дело, тоже. Полгода кантовалась по больницам. Потом вернулась в поселок. С гимнастикой, да и со спортом пришлось завязать навсегда. Кому я нужна с такой рукой? Кривая, да и подтянуться на ней я даже теперь не могу.
– А этот Сан Саныч? Ваш тренер? – не отставал психолог. – Вы с ним больше не встречались?
– А что Сан Саныч? – Тосины глаза вдруг забегали. – Не встречались, конечно. Он небось других перспективных ищет и тренирует.
– Но вы рассказали всем, какова была его роль? – продолжал нажимать Яков Анатольевич. – Что это благодаря ему вы стали калекой?
– Н-нет. Выдавать его я не стала.
Тосин голос дрогнул.
– Вот как… – с сомнением протянул психолог.
– Да что вы к ней пристали, Яков Анатольевич! – вступился Андрей Степанович. – Не видите, что ли: Тосенька чуть не плачет!
– Мне просто показалось, что Настя с нами откровенна не до конца, – пожал плечами психолог. – А наш тренинг предполагает полное доверие.
(Мысленный комментарий Тоси: «Вот гад глазастый!»)
– Впрочем, дело, конечно, ее, – закончил реплику психолог. – Забыли. Пусть Настя сама решает, как ей поступить. А мы переходим к практической части нашего занятия…
Назад: Глава 8
Дальше: Глава 10