Глава 8
Ярослава, хозяйка косметических салонов
Она привыкла быть сильной. Безапелляционной. Жесткой. Иногда даже агрессивной. В Москве – и в большом бизнесе – по-другому нельзя. Иначе заклюют.
Подчиненные за глаза называли ее так же, как в свое время именовали Маргарет Тэтчер, – Железной Леди. И Ярослава (о тайном прозвище она, конечно, знала) очень этим титулом гордилась. Ей доставляло почти физическое удовольствие, когда проштрафившийся сотрудник получал вызов в ее кабинет, «на ковер» – и нервно, в ожидании аудиенции, мерил шагами приемную. Подлизывался к секретарше. А когда наконец получал позволение войти – шел к ее начальственному столу, словно овен на заклание, печально и обреченно…
«Так с ними со всеми и надо, – никогда не сомневалась Ярослава. – А то однажды дашь слабину – и они тебе тут же взгромоздятся на шею».
Нет, она никогда не жалела о том, что создала себе репутацию человека без нервов. Что собственными руками вознесла себя высоко на облака. И, как и положено небожителю, правит миром железной рукой и в полном одиночестве.
Но иногда, в редкие дни досуга, на нее накатывала такая тоска…
Как, например, сегодня.
В ресторане, за завтраком, Яков Анатольевич объявил: тренинга не будет. По крайней мере, до обеда.
Выглядел психолог плохо – бледный, глаза оттенены синевой, черный галстук сбился набок. И главное, взгляд. Потерянный, несчастный – против обычного уверенного и безмятежного. А ведь Ярослава настолько привыкла, что Яков Анатольевич – что-то вроде самой крепкой стены, самого верного утешителя… И ей так хотелось сегодня – хоть до тренинга, хоть после него – поговорить с Гвоздициным. Попросить, чтобы успокоил. Поддержал. Напитаться его энергией. В конце концов, и он тоже очень виноват в том, что ее жизнь пошла именно так, как пошла…
Но из-за самоубийства рыжей Сашки все понеслось кувырком. Якова Анатольевича – как он, пряча глаза, объяснил своим ученикам – опять требовали к себе менты. И допрос грозил растянуться на многие часы…
Ярослава была возмущена. Почему из-за смерти Александры столько шума? Она – дура. Как жила по-дурацки – так и умерла. Нелепо, глупо. Сидит небось сейчас в аду и локти себе кусает. Но почему тренинг-то нужно отменять?..
– Если получится, Ярослава, мы проведем наше занятие после обеда, – мягко сказал ей Яков Анатольевич. И обратился к сидящей рядом Тосе: – Вы придете, Анастасия?
В глазах крошки заплескалось недовольство.
Ярославе вообще казалось, что девчушка, хоть и заплатила, как все они, немалые деньги, а на занятия ходит из-под палки. Однако Тося покорно ответила:
– Конечно, Яков Анатольевич. Я приду.
– А где, интересно, Андрей Степанович? – Психолог вопросительно посмотрел на обеих девушек.
– Понятия не имею. Может, на лыжах пошел, – пожала плечами Ярослава. Ее старый хрыч не интересовал абсолютно.
– Я тоже не знаю, – пискнула Тося.
И снова у Ярославы мелькнуло: «Опять врет. Но зачем?»
– Если встретите его, пожалуйста, передайте: я попробую освободиться к трем. И буду ждать вас всех в аудитории, – попросил Яков Анатольевич.
– Конечно, – верноподданнически кивнула Тося. – Я попробую его поискать…
А Ярослава лениво подумала: «Ты старичка, что ли, закадрить решила?.. Ну у тебя и вкус…»
Впрочем, плевать на Тосю. И тем более на Андрея Степановича. И даже смешная беременная Аленка – прежде Ярославу и веселившая, и развлекавшая – теперь начала раздражать. Странная она какая-то. Придумала себе манию , что Яков Анатольевич якобы полнейший злодей, и развлекается. В Интернете на него компромат ищет. Уже смешно.
Но, кроме шуток, деваться ей сегодня – именно в тот день, когда так хочется быть не одной, а с кем-то, – абсолютно некуда. Не в СПА-салон же идти! Или, еще смешней, не в лес же на лыжах. Ей сейчас не стандартные отельные развлечения нужны. Не бассейн, не массаж и даже не «Риоха Кюнэ» урожая 1999 года. Это все – чужое. А ей сегодня так хочется своего .
И – в тысячный, наверное, раз за свою жизнь – Ярослава подумала: «Ах, если бы тогда, четырнадцать лет назад, у меня была возможность поступить по-другому!»
Будь у нее тогда хоть сколько-то лишних денег! Или хотя бы каморка, хоть угол, но – собственный, не у чужих людей. Или мужчина, пусть старый, пусть никчемный, но который согласился бы ее в той ситуации поддержать!
Но нет – она оказалась перед своей бедой совершенно одна. И с тех пор так и идет по жизни в полном одиночестве…
Жалеть, конечно, не о чем. Да и поздно. Но от воспоминаний – особенно в пустые, бездеятельные дни – ей никуда не деться.
И Ярослава, без аппетита поклевав завтрак, вернулась в свой номер. Юркнула, не раздеваясь, в постель. Бездумно уставилась в потолок. И начала вспоминать…
Тысяча девятьсот девяносто второй год. Темная – фонари на улицах тогда не включали, – безрадостная, опасная Москва. Бабка Валька, квартирная хозяйка, уже второй день рыдает. Она отправилась ближе к вечеру в магазин – хоть и зима, но стемнело еще не окончательно. И прямо у подъезда у нее с головы сдернули шапку. Дрянную, каракулевую, с проплешинами. Какие-то подростки в широких штанах. Сорвали и, гогоча, унеслись прочь. Выменяют, наверное, на пару бутылок водки.
«Но ты пойми, Яречка, мне ведь не шапку жалко, – причитает бабка Валька. – Я ведь в этом городе, в Москве, всю жизнь. Родилась здесь, влюблялась, выросла, жизнь прожила. И никогда, веришь, даже в послевоенное время, у меня ни кошелька, ничего не украли. А когда я девочкой, голодная, в магазинах вдоль прилавков облизывалась, мне продавцы иногда колбасы отрезали. Крошечный такой, прозрачный кусочек, весь светится – но ведь просто так, бесплатно, совали. Украдкой, чтобы заведующий отделом не увидел. А сейчас…»
Ярослава и без бабки Вальки знала: сейчас в Москве катастрофа.
А она, Ярослава, – спасибо прекрасному принцу Димочке, чтобы ему, сволочи, сдохнуть в мучениях! – ждет ребенка. И если, допустим, дите оставить – так на какие средства себя во время беременности кормить? А избавиться от нежеланного ребенка в нынешней бесприютной Москве тоже будет ой как непросто.
…Начать с того, что ее даже в женской консультации принять отказались – нет, мол, московской прописки, и до свидания. Она весь язык измозолила. Пыталась объяснить, что ее мама тоже одну из беременностей ходила в столице и тоже без прописки – так ее на учет взяли без звука. Потому что положено – раз гражданин СССР, извольте оказать помощь. Но у мерзкой бабки в регистратуре на все был один ответ: «Так то раньше было. В социализме. А сейчас – время другое. Вон, будь добра: окно «Платные услуги». Плати – и марш себе к доктору».
А чего идти к тому доктору, если за деньги? Она, слава богу, не какая-нибудь Ассоль, которая только про алые паруса мечтает да своего Грэя ждет. Не вчера на свет родилась. Знает, что, если тошнит беспрерывно, и грудь пухнет, и на прокладки тратиться не надо – значит, сто пудов, залетела. И нужно сжать зубы и от беременности избавляться. А аборт, извините, даже и при социализме денег стоил. Не официально, правда, – но доктору в карман. А то одна знакомая, еще в поселке, сходила бесплатно – так все на свете потом прокляла. Орали на нее по-всякому да еще и заразу занесли.
Ну а уж сейчас, в перестройку, ежу понятно: с нее, с провинциалки, сдерут на полную катушку. Большая часть того, что заработала месяцами ночной торговли, на операцию и уйдет. Ох, как несправедливо!.. Как обидно!.. Только что делать? Не рожать же! Куда она явится с нагулянным младенцем? Под бочок к бабке Вальке? Уже смешно…
И Ярослава принялась скупать газеты – теперь удобно стало, практически в каждой рекламных объявлений целый воз. В том числе про всякие медицинские кооперативы. И описания, и телефоны – выбирай себе, хоть чтобы круто было, хоть чтобы дешево. Хорошо бы, конечно, максимально сэкономить, только она ведь тоже не дура. Общалась с людьми, понимает – если совсем за две копейки на аборт пойти, потом горя не оберешься: такого напортачат…
В итоге выбрала кооператив с идиотским названием «Добрый доктор» (разве добрый доктор детишек, пусть и не рожденных, убивать будет?).
Пришла. Заплатила за консультацию. Потом, скрипя зубами, – за анализы. Потом еще содрали за какое-то УЗИ. А затем ее, наконец, принял врач и обрадовал: «У вас беременность двенадцать недель. Плод – судя по всему, мальчик. Развивается нормально. Вот, на УЗИ, вам распечаточку сделали. Он пальчик сосет, видите?»
Голос вдруг сел. Ярослава с трудом выдохнула:
– Зачем вы мне это говорите? Я же объяснила в регистратуре: мне нужно…
Врач перебил:
– Не нужно. Не нужно вам аборта. У вас будет хороший, здоровый ребенок, и он…
Тут уж перебила его она, едва не зашипев от ярости:
– Хватит мне мораль читать! Я все уже решила. Я от него избавлюсь. И точка.
– А я вас разубедить хочу, – спокойно произнес доктор.
И Ярослава хоть и не собиралась, а втянулась в спор:
– Да куда мне ребенка? Мне только восемнадцать. И ни денег, ни прописки, ни мужа, ничего, понимаете?!
– Понимаю, – спокойно кивнул доктор.
– И вообще, с вашей стороны это свинство, – продолжала кипятиться Ярослава. – Вместо того чтобы операцию делать, только деньги сдираете, за анализы, за УЗИ какое-то. Да еще и гадости говорите…
Доктор на ее выпад не ответил. Молчал.
Ярослава, выплеснув гнев, тоже не произносила ни слова. И тупо думала: «А может, правда оставить? Может быть, как-нибудь…»
Но тут врач вышел из-за стола. Протянул ей стакан воды. Ласково коснулся плеча. Сказал:
– Милая девушка, да разве я вас осуждаю?
– Осуждаете, – всхлипнула она. – Раз рассказываете, что он нормально развивается…
– Так давайте выносим его. И родим, – беспечно, будто речь о бутылке пива шла, предложил врач. И неожиданно добавил: – А деньги – это ерунда. Они у вас будут.
– Бог, что ли, даст? – криво усмехнулась Ярослава.
– Нет. Не бог, – спокойно открестился доктор. И спросил: – Вы знаете, Ярослава, сколько в мире бездетных пар?
– К чему это вы? – опешила она.
– Да к тому, что для любой из них ваш ребенок знаете каким будет счастьем?
– Не поняла… – растерянно пролепетала Ярослава.
– Да что же тут понимать?! Вы оставляете ребенка. Вынашиваете его. Рожаете – прошу заметить, в хорошей больнице, с полным сервисом. А потом пишете отказную и получаете деньги. Вы же сами сказали – он вам не нужен.
– Продать моего ребенка? Чужим? – охнула Ярослава. И твердо ответила: – Нет. Никогда.
– Но для этих «чужих» он будет самым желанным в мире, – возразил доктор. И проницательно взглянул ей в глаза: – Это ведь обычная сделка. Людям – счастье. Вам – деньги.
– Не нужна мне такая сделка. И торговать своим ребенком я не буду, – решительно произнесла Ярослава.
Тут доктор сменил тон на вкрадчивый:
– А денег вы получите немало. Настолько немало, что сможете своим жильем обзавестись. Своим собственным, в Москве, представляете? Теперь ведь стало можно – не получать квартиру, а покупать.
– Да ладно! – не выдержала Ярослава.
Своя квартира? В Москве? Быть не может! Он все врет.
– Впрочем, – вновь стал холодным доктор и вдруг перешел на «ты», – как хочешь. Бездетных пар в мире гораздо меньше, чем таких, как ты, безмозглых беременных дурочек. Так что? Писать направление на аборт?
– Пишите, – буркнула Ярослава.
– Уверена? – продолжал давить врач.
– Пишите, я сказала! – взвизгнула она. – Я все решила. Лучше убить его, пока он ничего не понимает, чем отдавать чужим людям.
– А ему ведь будет больно. Сколько раз я наблюдал: тянешься зародыш выскабливать, а он дрожит, извивается, не хочет… – сладостно, по-садистски, произнес врач.
– Да пошел ты со своей пропагандой! – еле слышно буркнула Ярослава.
И добилась-таки своего. Ушла из «Доброго доктора» с заветной бумажкой-направлением, где значилось – явиться назавтра, к восьми утра, с пеленкой, халатиком и натощак.
Сразу из клиники поехала на «работу». Весь остаток дня томилась в очередях (зато удалось разжиться ящиком водки, десятью пачками «Юбилейного» и двумя связками воблы), а потом, как обычно, до двух ночи торговала добытым у станции метро. Домой, к бабке Вальке, ползла на полусогнутых.
Еще во дворе увидела – в окнах золотится свет. Очень удивилась – бабка, привычная к образу жизни Ярославны, сроду ее не дожидалась. Ложилась спать в десять вечера, сразу после «Шестисот секунд». Случилось, что ли, чего? Ярослава из последних сил прибавила шаг, отперла своим ключом дверь и нос к носу столкнулась с неприятным, двухметроворостым амбалом. В страхе отступила, пискнула:
– Вы кто?..
– Не бойсь. Это ты, что ль, та самая Ярька? – приветствовал он. – Проходь.
Мужик отступил, пропуская ее в квартиру, и Ярослава неуверенно шагнула в коридор, начала расшнуровывать кроссовки. А детина тем временем сообщил:
– Я Митяй, сын баб-Валин.
Его взгляд, подметила Ярослава, похотливо крался по ее фигуре, раздевал, смаковал.
– Уезжал надолго с Москвы. В места, чтобы их, не столь отдаленные. Теперь вернулся. Потесню тебя. Жить тут буду, – сообщил Митяй.
Вот те и ну-те. Квартирка-то двухкомнатная. В одной комнатухе Ярослава квартировала, в другой – сама хозяйка.
– Но ты, красотка, если хошь, оставайся, – милостиво позволил Митяй. – Со мной квартировать будешь. Бесплатно пущу. За стол, в квартире там помыть, ну и за утехи, ясное дело… – Он гаденько захихикал.
– Сэнк ю вэри мач, – ледяным тоном ответила Ярослава. – Я подумаю.
И, глядя насквозь, будто Митяя и не было, прошла в свою – теперь уже бывшую – комнату. Чего, интересно, бугай уже успел там натворить?
…Действительность, как писали в популярных нынче бумажных романчиках, превзошла все ее ожидания.
Митяй раскинулся в комнатухе во всю свою ширь и мощь. Ярославино белье с постели было свалено на пол, одежда выброшена из шкафа и неопрятной кучей нагромождена в углу, безделушки, которые она с любовью выставляла на трюмо, разбросаны по всему полу.
А тайник?! (Золотое колечко с фианитом, единственный мамин подарок, и скопленные ночной торговлей деньги Ярослава сберкассам не доверяла, держала в шкафу, под бельем.)
Она ринулась к своим сокровищам… и, конечно же, шарила под чистыми простынями зря. А Митяй с усмешкой наблюдал за ней с порога комнаты.
– Где? Где мои деньги? – налетела Ярослава на него.
И наткнулась на наглый взгляд голубых глаз:
– Какие, милая, деньги?
– В шкафу! Под бельем лежали!
– Не было тут ничего. Одно твое барахло, – пожал плечами Митяй.
– Ты украл их. Я в милицию заявлю, – с тихой угрозой произнесла девушка.
– Что-что? Не расслышал? – ухмыльнулся бугай.
– В милицию заявлю, сказала! – с нарастающей яростью повторила она. – Сволочь! Вор!
И не успела даже заметить, как Митяй – ловко, словно не человек-гора, а шустрая кошка, – одним прыжком метнулся к ней. Схватил за руку. Вывернул. Прошипел прямо в лицо:
– А заявляй, лимита. Только подумай… как бы твой труп потом из коллектора не выловили…
И сжал ее кисть так, что из глаз сами собой слезы брызнули. А Митяй заорал уже в полный голос:
– Вот гадина! К ней по-доброму, а она с претензиями! А ну, собирай манатки и вали отсюда, пока жива!
На пороге комнаты тем временем появилась заспанная, в ночнушке, бабка Валька. Неуверенно попросила:
– Митенька, Митя! Ты чего кричишь, зайчик, а?
– Теть Валь! – всхлипнула Ярослава. – Он мои деньги украл!
В глазах квартирной хозяйки мелькнуло замешательство. Кажется, она колебалась: чью сторону принять. Впрочем, ее сомнения длились ровно секунду. А потом она, конечно же, приняла решение в пользу семьи. В пользу ненавистного московского братства. И строго сказала:
– Ты, Ярослава, выражения-то подбирай! И я, и сын мой сроду ничего не крали.
– Но денег-то нет! – в отчаянии выкрикнула девушка.
– А потому что деньги надо в сберкассе хранить, – назидательно произнес Митяй. И ухмыльнулся.
А бабка Валька – ведь неплохая старуха, даже иногда жалела ее, Ярославу, – ответила сыну понимающим и успокаивающим взглядом…
– Ну, вы и твари, – прошептала Ярослава.
– Что ты сказала? – с угрозой в голосе уточнил бугай.
Она могла бы, конечно, повторить ругательство в голос. Наброситься на Митяя. Вцепиться ему в рожу. Реакция у нее хорошая. Изрядно бы расцарапала, прежде чем бугай придет в себя и успеет ее отшвырнуть. Но только какой смысл? Ей хоть всего восемнадцать, а голова на плечах уже есть. И просчитывать на пару ходов вперед она научилась. Ну, выплеснет она свою ярость. Ну, раздерет ему в кровь лицо. А он в ответ ее башкой об стену. Покалечит или вовсе убьет. И, что самое обидное, ему, москвичу говенному, за это ничего не будет. Отмажется, как все они, столичные жители, умеют.
Так что будет гораздо умнее притвориться, что смирилась. Взять, как красиво говорят в телевизоре, тайм-аут. Ну а с Митяем разобраться позже. Когда она, Ярослава, тоже войдет в свою силу.
В том, что в один прекрасный день это случится, она не сомневалась. Каким конкретно образом, правда, будет матереть, еще не знала, но насчет первого шага уже решила.
Придется ей согласиться на предложение противного доктора. Родит она малыша. И отдаст. В конце концов, свое жилье в Москве в обмен на ребенка, которого она все равно собирается убить, – не такая уж и плохая сделка.
Тося, официально – генеральный менеджер ресторана
Она не считала себя настоящей женщиной, которая сходит с ума от гламурных витрин, следит за распродажами, а за бриллиант, блестящий камушек, готова прозакладывать душу.
Тосю магазины не интересовали. Тратить деньги, думала она, – это так скучно… Тем более что ее размер, супермаленький, говоря по-русски, сорок второй, днем с огнем не сыщешь. Так что можно считать, работала она не за деньги. А вот ощущение предвкушения. . Его Тося в своей профессии любила больше всего. Так здорово, когда клиент – как они с шефом говорили – мягонький. То есть уже практически приговорен, но пока еще жив.
…Андрей Степанович, бессильно разметавшись в огромной двуспальной кровати, спал глубоким сном. Лицо безмятежно, губы сложились в полуулыбку. Может, любимые Мальдивы ему снятся. А может, и она, Тося. Как там он ее называл? «Детонька». «Лапонька». «Рыбонька». «Ты только не уходи, не бросай меня, я без тебя никуда…»
И Тося не сомневалась – это не пьяный бред, он без нее действительно теперь никуда. Не встречалось еще на ее пути мужика, который, раз попав с ней в постель, потом бы с крючка сорвался. Потому что она, Тося, в койке словно на тренировке по любимому кекушину. Отдается делу полностью. Всей душой.
Тося легонько, кончиками пальцев, погладила Андрея Степановича (теперь она его, конечно, называла просто Андрюшей) по волосам. Потом нежно коснулась губами его виска. Тот, не просыпаясь, улыбнулся еще шире. Испытанный способ – человек, хоть и спит, а ласку все равно чувствует. А теперь еще легонько прошелестеть в ухо: «Ми-илый!» И оставить в покое – чтобы не раздражать чрезмерной лаской. Пусть спит.
Нормальный он, в общем-то, мужик, хоть и старый пердун. Даже немного жаль: столько сил, столько выдумки ушло, чтобы заарканить его, а жить ей с ним от силы неделю. До конца долбаного тренинга – ну и, может быть, несколько дней в его квартире. А потом – все.
Странно, что в этот раз ей не велели убивать. В смысле, убивать сразу, как появится возможность.
Тося вспомнила, как они на пару с Семенычем, шефом, первый раз встретились с заказчиком Андрея Степановича.
Странный оказался мужик. По всему видно, богатый, сволочь. В смысле, не просто обеспеченный, а натуральный олигарх. Тося их так вычисляла: если на охрану поглядывает с гордостью, значит, дешевка, бодигардов с собой для понтов привел. А если глядит на телохранителей с раздражением – то и правда, большой человек. Уставший от постоянной опеки.
На счету – многие миллионы, во врагах – многие сильные мира сего. А в голове – такие тараканы, что любому пациенту дурдома честь сделают, хотя по виду человек абсолютно нормальный. Холеный, с жесткой складкой у рта, с проницательными глазами.
Заказчик (встреча, разумеется, проходила на улице, охрана маячила в десяти шагах позади) на ходу достал фотку Андрея Степановича. Показал. Рассказал его коротенькую биографию. И остро взглянул сначала на Тосю, а потом на ее шефа:
– Возьметесь за человечка?
– Убирать его будет непросто, – тут же взялся набивать цену Тосин шеф.
А заказчик только плечами пожал:
– Убирать и не надо. По крайней мере, пока.
Тося с шефом удивленно переглянулись. А ведь связник сказал ясно: мужик ищет профессионалов.
– Зачем мы тогда время тратим? – не чинясь, поморщилась Тося.
А заказчик ее реплику проигнорировал. И обратился непосредственно к Семенычу:
– Я хочу, чтобы ваша девушка его соблазнила. Не на раз, не на ночь, а конкретно, чтобы он ее к себе жить позвал. Типа, любовь у них, он ей полностью доверяет. Мне говорили, это возможно?
Непонятное пожелание. Для таких целей куда дешевле было бы опытную проститутку нанять. Или даже эскорт-герл из фотомоделей – и то куда выгоднее получится. Но нет, заказчик обратился к ним. К людям, которые умеют и соблазнять, но еще успешнее – устранять .
Тося тогда ухмыльнулась:
– Соблазнить-то я могу. А смысл? Мне что, так с ним потом и жить?
– Нет, – покачал головой заказчик. – Долго жить вам с ним не придется. Как только окажетесь в его квартире – сообщите мне. И я скажу, какие будут ваши дальнейшие действия.
– А можно поконкретней? – поморщилась Тося.
– Да, как-то все непонятно, – поддержал ее шеф.
Но заказчик оказался неумолимым:
– Ребята, я плачу вам вдвое против обычных тарифов. И хочу сохранить за собой право формулировать задачу не сразу, а поэтапно. Но уверяю вас – ничего необычного, ничего за рамками вашей профессии вам выполнять не придется.
– Яйца, что ли, хотите ему отрезать? Собственными руками? – снова хмыкнула Тося.
Шеф – достал ее уже своими нотациями! – тут же напустился:
– Анастасия! Придержи свой язык!
А заказчик отреагировал спокойно:
– Может, и так. В общем, ваше дело – оказаться на правах постоянной любовницы в его квартире. И сразу позвонить мне. Все.
– А номер в отеле не сгодится? – уточнила она.
– Нет. Только квартира, – покачал головой заказчик.
– Что ж. Будет и квартирка, будет и свисток, – пожала плечами девушка. – Он меня еще и замуж позовет.
– Она всегда такая самоуверенная? – будто Тоси и не было, спросил шефа заказчик.
– Имеет право, – с гордостью взглянул на нее шеф. И похвастался: – Восемь лет вместе работаем – еще ни разу не подвела.
– Смотрите, – с сомнением протянул заказчик. – Андрей Степанович – птица большого полета. Разборчивый. У него в подружках многие светские дамы побывали… – Он продолжал недоверчиво разглядывать Тосины скромные джинсы и мешковатенький свитер.
– Ваше дело бабки платить, а не сомневаться, – буркнула она.
И снова нарвалась на укоризненный взгляд шефа и на сомневающийся – заказчика. Она не собирается объяснять, насколько поднаторела в том, чтобы до неузнаваемости преобразиться и чтобы сыграть любую роль. Ее дело – взяться за задание и, как всегда, с блеском его выполнить.
Хотя, конечно, в этот раз было непросто. На тренинге человека сняла, в острой конкурентной борьбе с богатыми сучками, подумать только…
Но зато теперь и заказчик, и шеф, оба могут брать назад и свои сомнения, и укоризны.
И Тося, еще раз убедившись, что Андрей Степанович крепко спит, вышла в коридор. Достала из кармана шубки мобильник. И отбила кратенькую эсэмэску: «ГОТОВО».
Тут же уничтожила текст, убедилась, что номер, по которому отправлялась эсэмэска, в памяти телефона не сохранился, и вернулась в комнату. Ждать, пока Андрей Степанович проснется. И тут же поднести ему и ледяного – ох, как с похмелья будет хорошо! – сока, и влажное полотенце – положить на пылающий с перепоя лоб, – и, конечно, себя предложить.
Алена, молодой специалист, 217-й день
Наташка Нарышкина, моя бывшая одноклассница, – девчонка хитрющая. Говорит одно, в голове другое, а делает в итоге третье. Такими, наверное, и должны быть журналисты.
Как ни распиналась я про статью века, а особо вдохновить Наташку не получилось.
– Два самоубийства, говоришь? На тренинге? – вяло уточняла она. – Что ж, бывает. Потому они и занимаются с психологом, что на голову шибанутые.
Хоть в чем-то мы с ней солидарны.
– Но этот психолог, Гвоздицин, уже в одном самоубийстве был замешан! – продолжала давить я. – Газета «Экспресс» писала…
– Это, конечно, достойный источник, – ядовито прокомментировала Нарышкина. – И у них есть доказательства?
– Откуда я знаю!
– Ну, они его фамилию полностью писали или только инициалы?
– В статье его называли Яков Г-н.
– Значит, никаких доказательств у экспрессовцев нет, – авторитетно заключила Наташка. – Одни домыслы.
– Дыма без огня не бывает.
– Как раз бывает, – вздохнула Нарышкина. И объяснила: – Ко мне в «Молвести» сто раз такие люди приходили. У кого, там, сын погиб, или дочь, или другой близкий. И говорят все, как под копирку: милиция дело возбуждать отказывается, но у нас, мол, есть стопроцентные доказательства, что в смерти повинен такой-то.
– И что?
– Да нет у них, конечно, никаких доказательств. Мы, в «Молвестях», за такие темы никогда не беремся. И тогда люди в газету «Экспресс» идут. Те готовы всякую лажу без единого реального подтверждения написать.
– А мне все равно кажется: с этим Гвоздициным дело нечисто, – продолжала упорствовать я.
– А мне кажется… у тебя беременность уже недель тридцать, – парировала Наташка. – И тебе пора ползунки покупать, а не на психологов охотиться.
– Вот увидишь: Гвоздицин очень скоро еще кого-нибудь замочит, – зловеще предрекла я.
– Ну да. Мне мама говорила. Для поздних сроков беременности характерны и тревожность, и мнительность.
Как я забыла, что у Наташки мама – гинеколог! Известная профессорша!
– Значит, не берешься за тему, – констатировала я.
– Подумаю, – равнодушно откликнулась одноклассница.
У меня с языка едва не сорвалась – вот уж привычка пиарщика! – «Сколько?»
Еле взяла себя в руки – я ведь не на работе. Не из своих же денег мне платить за компрометирующие статьи про психолога!
Не хочет так не хочет. Тем более что вчерашнее самоубийство Александры, очередная бессонная ночь и утреннее бдение в интернет-кафе меня окончательно подкосили. Голова такая тяжелая, и даже Пузожитель, против обыкновения, скачет в животе не резво, а лениво, будто лошадь-десятилетка. Плевать мне в таком состоянии и на психолога, и даже на Ярославу (а ведь еще утром я всерьез опасалась, что следующей в зловещем списке Гвоздицина окажется именно она!).
Я быстренько заглянула в ресторан. Перехватила, не дожидаясь официального обеда, язычка с хреном и домашней лапши с гренками. И отправилась отсыпаться. Городской телефон из розетки выдернула, мобильник отключила, а на ручку двери снаружи водрузила табличку: «Просьба не беспокоить». Ну, если и после таких мер предосторожности мне выспаться не дадут!..
Но в этот раз повезло – никто и правда не беспокоил, и проснулась я аж в восемь вечера. С ума сойти – даже ужин проспала! Зато настроение – шикарное, и физиономия, я в зеркало посмотрела, еще круглее стала, натуральный каравай. И Пузожитель – разоспался на пару с мамой! – двигается в животе важно, лениво – настоящий бегемотик.
– Сейчас гулять пойдем, – сообщила я ребеночку.
Есть пока не хотелось – тем более что сразу после официального ужина в ресторан идти нежелательно. Чтобы объедками не покормили. Лучше уж пару часиков выждать – пока не придет смена новых, ночных поваров.
И я быстро – насколько позволяла моя нынешняя неуклюжесть – оделась и отправилась на вечернюю прогулку.
На территории отеля оказалось неожиданно пусто – хотя и погодка неплохая, градусов семь мороза без всякого снега, и дорожки вычищены, и фонари симпатично подмигивают. Но постояльцев, видно, вечерние прогулки не вдохновляют. Кто в барах-ресторанах напивается, девчонки – по массажам с косметологами, а те мужики, кто не алкоголики, – в бассейне или на теннисе. Вот и приходится рассекать в полном одиночестве. Даже понаблюдать не за кем. А рассматривать территорию отеля скучно – я уже наизусть выучила, где какая скульптурка, где мостик, а где композиция из елочек.
Может быть, со скуки дыхательными упражнениями заняться? Нас на йоге учили, что на родах поможет глубоко вдыхать, а потом со свистом выплевывать воздух через рот. Помнится, инструкторша распиналась, что каждый день нужно тренироваться – только тогда толк будет. Но я, конечно, то с работой, то с природной ленью, тренировками полностью манкировала. А вот сейчас, в одинокой отельной скуке, будет самое время. Только, конечно, нужно укромный уголок найти. Хоть пока и пусто на дорожках, а турист в любой момент может выскочить. И застанет картину – особа с огромадным животом, да еще и дышит с присвистом, будто жаба.
Я задумалась: где тут у нас в «Тропиках» укромные уголки? Самый, конечно, идеальный – это в лесу, туда уж точно сейчас никто не забредет. Только страшно – лес-то не освещается, а темень на улице уже полная. Тем более что обе мои прогулки в околоотельную чащу прошли, прямо скажем, экстремально. Первый раз на подозрительную каратистку наткнулась – и той явно хотелось мне, нежелательной свидетельнице ее тренировок, проломить череп. А второй раз и вовсе едва снегоходом меня не снесли… Может, безопаснее будет вернуться в номер и заняться дыхательной гимнастикой на балконе? Ага. Будто я себя не знаю. Вернуться-то я вернусь, только, сто процентов, отправлюсь не на балкон, а валяться в теплую постельку. Значит, только и остается – идти за бассейн. Это на окраине отеля, у забора, за которым начинается сосновый лес. Я давно приметила: там есть очень симпатичная квадратненькая площадка. Заботливо очищенная от снега и с фонарями – только совершенно непонятного назначения. Народ там не гуляет, и никаких строений нет. Специально, что ли, для одиноких йогов типа меня ее соорудили?
И я резво, пока не пропал запал, отправилась за бассейн. Там действительно оказалось тихо и пусто, и воздух из-за близости леса был особенно свежий. Можно вдыхать-выдыхать в полное свое удовольствие. Как там на йоге учили?.. Сначала нужно просто расслабиться. Потом постоять в асане «треугольник», эта поза, как бы соединяющая небо и землю, дает почувствовать себя частью вселенной. Ну а после приступать непосредственно к дыхательным упражнениям. Как же хорошо-то – исполнять их не в душном зале в подвальчике возле метро «Боровицкая», а зимним вечером, на свежем воздухе, почти в лесу!
Я очень быстро увлеклась и уже минут через десять своей гимнастики не замечала ничего вокруг. Только колкий морозный воздух, и приятный, рассеянный свет фонарей, и пляски Пузожителя в такт моим упражнениям.
А когда исполнила самый долгий, на три минуты, дыхательный цикл с задержкой дыхания на целых тридцать секунд, вдруг услышала насмешливый мужской голос:
– Что ж. Впечатляет.
И от неожиданности едва не рухнула в снег. Что еще за незваный зритель? Как он подкрался?!
Вскинула глаза – и чуть не заорала от ужаса.
Потому что мужчина, глазевший на мои упражнения, выглядел просто кошмарно.
Иссиня-бледный. С глубокими тенями под глазами. А сами глаза – блестящие, со злым огоньком. И тонкие, бескровные губы, искривленные в злой усмешке… А руки – очень живые, одна ладонь постоянно теребит другую. Ежу понятно: наркоман. Конченый. Без тормозов. Нет ничего хуже повстречаться с таким в укромном местечке, каковым и является моя площадка за бассейном. И самое ужасное: он мне кого-то напоминает… ну, конечно же!
Безвременно погибшая Александра. И этот – тоже абсолютно рыжий. С россыпью веснушек на лице. И ногу держит как-то странно, не как здоровые люди… Точно, хромой! Неужели это ее брат? Тот самый, Артем, которого сестра подсадила на иглу?.. Но что он здесь делает?! Приехал опознавать тело сестрицы? Но разве опознания проводят в отелях? Обычно родственников вроде бы в морг вызывают. Или это не он? Просто похож?
– Хороша, хороша… – Страшный мужик, подволакивая ногу, подошел ко мне еще ближе.
Его глаза – а я за свою беременность уже и забыла, как это бывает, – смотрели очень по-мужски . Раздевали, ощупывали, ласкали… Ошибиться невозможно: он меня хочет . Прямо здесь, на площадке у бассейна. Но разве он не видит мой огромный живот, вот он весь, под курткой в обтяжку?.. Разве не понимает, что я – почти на сносях?! Ведь обычных, нормальных мужиков беременные в качестве сексуальных объектов совсем не интересуют! А этот… Он выглядит так, словно сейчас, немедленно, прямо здесь, на снегу, набросится. И непонятно – то ли изнасилует меня, то ли вцепится зубами в горло…
– Отойдите от меня, – хрипло, от страха голос сел, попросила я.
Он в ответ только криво ухмыльнулся. И подошел совсем близко – ох, какое у него тяжелое дыхание! И какой неприятный, засасывающий взгляд. И рука уже тянется к моему предплечью…
– Отвали. Козел. – Я резко шагнула назад и едва не упала. Потому что ужасный мужик резко выбросил вперед руку и вцепился стальными пальцами в рукав моей куртки. – Ты пожалеешь, гнида, – предупредила я.
Пузожитель, бедненький, совсем утих – дрожит на пару с мамой.
– Ты красивая. Но злая… – задумчиво и вроде даже беззлобно произнес он. Однако рукав моей куртки из своих рук не выпустил.
И тут я услышала пронзительный и веселый женский голос:
– Аленка! Это ты? Ку-ку!
Боже мой, Ярослава! Какое счастье! И я со всей мочи заорала:
– Это я, Яречка, я! Беги скорее сюда!
– Не могу! – расхохоталась в ответ Ярослава.
И только тут я поняла: она кричит мне не с улицы, а из окна бассейна. Подняла глаза и увидела – вот она, на втором этаже. Беспечно высунулась на мороз в одном белоснежном махровом халате, волосы замотаны полотенцем.
А мерзкий мужик молча выпустил мою руку и, неловко волоча ногу, двинул прочь.
