Наши дни. Мика Сулимова
Герр Шмидт!
С глубоким прискорбием сообщаю Вам, что ваш деловой партнер Михаил Юрьевич Нетребин скоропостижно скончался 18 мая 2012 года в г. Москве. О дате и месте похорон мы известим Вас дополнительно.
С уважением,
Директор по развитию компании
«Бриллиантовый мир» Микаэла Сулимова.
Это выдержанное письмо, написанное на английском, я послала Юрию Нетребину в Германию на следующий день после того, как убила Мишу.
Его отец (я верила – отец!) ответил мне. Он глубоко скорбел и требовал подробностей. Я написала.
А потом, когда наконец-то закончились всевозможные экспертизы и безутешная вдова организовала похороны, я отправила герру Герхарду Шмидту новый мэйл – спокойное, отстраненное приглашение:
Похороны нашего товарища и руководителя М.Ю. Нетребина состоятся 26 мая на подмосковном Богородском кладбище. Если Вы сочтете нужным побывать на них, мы готовы забронировать удобную гостиницу и встретить Вас в аэропорту.
Я ждала от Юрия Степановича ответа, скрестив пальцы на удачу.
В пользу «не приедет» было: побоится. Все ж таки он на территории России совершил преступление, за которое предусмотрено пожизненное – а значит, не существует срока давности. Он ведь убил моих родителей, как ни тяжело это доказать.
Зато в пользу «приедет» было: о том убийстве никто ничего не знает. Прошло уже почти четверть века, и вряд ли кто-нибудь, даже я, как никто заинтересованная в расследовании, сможет что-то доказать. К тому же Юрий Степанович серьезно поддерживал своего сына и даже помогал ему деньгами – значит, любил его. И, стало быть, захочет сказать ему последнее прости.
И вот я получила от него электронное письмо – мы с ним оба по-прежнему не выходили из образов деловых партнеров:
На похороны Михаила я прибуду. Прошу забронировать мне на период с 25 по 27 мая включительно приличную гостиницу не дороже ста пятидесяти евро за ночь, а также, по возможности, организовать в нее трансфер из аэропорта. Я прилетаю в Шереметьево, терминал Д 25 мая рейсом Аэрофлота в 17.30 Мск. Ваши расходы по встрече и бронированию гостиницы я обязуюсь компенсировать.
За строками письма вставал довольно мелочный, прижимистый бюргер, считающий каждый евроцентик. О том свидетельствовало, к примеру, замечание о компенсации расходов. И сроки пребывания в городе его юности и зрелости, ограниченные тремя днями и двумя ночами. И то, что он просил отель не дороже ста пятидесяти евриков, да еще притом надеялся на приличный – сочетание, трудно исполнимое в баснословно дорогой российской столице. Бытие, безусловно, определяет сознание. Похоже, Юрий Степанович успел за двадцать четыре года превратиться в скаредного Герхарда. А может, я обозналась? И приезжает и впрямь деловой партнер Шмидт?
Его просьба о трансфере оказалась мне на руку. Встретить господина Шмидта я планировала сама. Всего две ночи в городе – мне следовало торопиться. Я не могла ждать и рассусоливать. С первых шагов Юрия Степановича Нетребина по российской земле мне следовало брать инициативу в свои руки. И я надеялась, что он поведется на денежную приманку и предпочтет не платить за сумасшедшие московские лимузины, а с удовольствием воспользуется моими услугами как частного извозчика.
И вот я встречала его в толпе таксистов и родственников в зоне прилетов в терминале Д. Как простой шофер, я скромно держала в руках табличку «Г. Шмидт».
Отель я заказала под названием «Измайловский парк», неподалеку от одноименного парка. В Москве полно пробок, ехать до гостиницы мы будем долго. Времени поговорить хватит. И подружиться, я надеюсь, тоже.